Страница:
Позорней не могли упасть вы.
Но я стою - под стать солдату.
И если небосвод когда-то
Держал плечами Геркулес,
То я - людскую брань и розни,
Обиды, ябеды и козни,
Что тяжелее всех небес.
Несчастна трижды та земля,
Где процветают фавориты,
Где разорительная свита -
Глаза и уши короля.
Ему удобна эта тля.
Не хочет он, чтоб мирный житель
Входил с утра в его обитель,
О мире и труде моля.
Он хочет воевать и дале.
А те - лишь этого и ждали
И хором песнь поют войне.
Так некогда Нерон с кифарой
Во время римского пожара
О Трое пел и об огне.
Ты счастлив молодостью пылкой,
Не знаешь слов "банкрот" и "крах"
И не нуждаешься в друзьях
С предпринимательскою жилкой,
Что за приятельской бутылкой
Тебя заманят на паях,
Потом оставят на бобах
С очаровательной ухмылкой.
Ты счастлив тем, что дышишь всласть,
Не принимаешь денег власть,
Не понимаешь мир, в котором
Твой закадычный друг берет
Твои же деньги в оборот
И просит звать себя партнером.
Бежим! Уж это не игра!
Войну с собой везут посланцы!
Уж мир окрасился багрянцем
От европейского костра.
У папы злобная пора.
Он хочет покарать германца
И ненавистного испанца -
Врагов святейшего Петра.
Знамена, пушки в поле чистом,
Да кони скачут, да горнисты
Возводят трубы к высоте.
Здесь все, Дилье, клянутся кровью.
Она в один поток с любовью
Слилась на жертвенном кресте.
Был тот воистину умен,
Кто верил, что наш дух беспечный
Рожден эфиром бесконечным,
Искрою божьею зажжен.
Огонь сей телом защищен.
Свечу так пестует подсвечник
И печь - свой пламень быстротечный:
Тем жарче ей, чем ярче он.
И как любой огонь природный,
Он разгорается свободно
И озаряет все вокруг,
Потом, снедаемый годами,
Подернут пеплом и углями,
Еще раз вспыхнув, гаснет вдруг.
Увидев важных сих господ,
Сбегают с мостовой растяпы,
Прохожие снимают шляпы
И усмиряется народ.
Но я их видел в прошлый год,
При них, забывшись, плюнул папа -
Они совсем как эскулапы
К фонтану подошли вразброд:
Смотреть - нет крови ли в мокроте.
Зачем? Затем, что на болоте
Любая кочка высока.
Помимо войн и их последствий,
Чумы, огня и прочих бедствий,
Здесь все зависит от плевка.
На карнавал, мой друг, идем!
Наденем там с друзьями маски,
Участье примем в общей пляске,
Повеселимся вчетвером!
Посмотрим после бой с быком,
Ручного мишку, бег в завязках,
Поедем в праздничной коляске
К актерам в загородный дом.
А утром нам затеять надо
К святым местам пелеринаду -
Там живописные края
И парочки, разбив палатки,
Любовью тешатся украдкой...
Наверно, проболтался я.
Ворваться в цирк, занять ступени,
Кричать взахлеб, наперебой,
Дразнить хлопушечной пальбой
Быка, ревущего на сцене,
Желать в душе, чтоб на арене
Лежать остался сам герой,
Но, услыхав предсмертный вой
Животного в крови и пене,
Впадать в молитвенный экстаз:
Чтоб после повторять рассказ
В трактире, в гомоне и дыме...
Веселье это не по мне.
Привык держаться в стороне
От шумных развлечений Рима.
Томитесь вы весь день в суде
И обсуждаете карьеры
Писцов, советников, курьеров
И судий, уличенных в мзде.
И в нашем банке день в труде
Проходит: говорим о мерах,
Весах, повесах, высших сферах,
Не понимаемых нигде.
Сегодня вроде день воскресный
Поговорим о шлюхах местных,
Хоть и не принято с утра.
А завтра снова день рабочий -
Займемся модами и прочим -
Et cetera, et cetera.
Невольно я себя во власть
Препоручил чужому морю,
Где ветер мачту гнет в опоре
И рвет измученную снасть,
Где волны разевают пасть
С незваным мореходцем в ссоре.
Пускай! Своя ведь смерть не горе.
Мне безразлично, где пропасть.
Но если впереди дорога
И мне, благодаренье Богу,
Отсюда выплыть предстоит,
То пусть меня ведет Фортуна
К владеньям галльского Нептуна,
В объятья наших Нереид.
Приплыл. Мгновенья стерегу.
Нас море в этот раз простило!
Я с капитанского настила
Ищу друзей на берегу!
Уже я сил не берегу.
Гребу на веслах, что есть силы.
Все ближе и - хвала светилу -
Их различить уже могу.
Ронсар, мой, сверстник именитый,
Морель, с душой для всех открытой,
Баиф, со школьных друг времен.
Маньи, товарищ мой по Риму,
Мудрец Дора и Горд любимый,
Паскаль и даже сам Бретон!
Я думал там: как Одиссей
Вернусь из странствий многодневных
И обрету покой безгневный
В кругу соседей и друзей.
Сирен и пагубных Цирцей
Я избежал в краю плачевном
И думал в простоте душевной,
Что мне зачтется подвиг сей.
Но видно, упустил я что-то.
Ведь уходящий на охоту
Рискует место потерять.
По здравом размышленье вижу -
Теперь я римлянин в Париже.
Есть, от чего забастовать.
(Швейцария)
Есть все - леса, озера тут,
Но горы им всего дороже.
Правитель строг, законы - тоже.
Народ плечист и любит труд.
Они свою монету льют.
Пьют за троих, едят - дай Боже!
На кровяных колбас похожи
И песни дикие орут.
Убрали печки изразцами,
Назвали комнаты дворцами...
Зато раздолье для крестьян...
Поля, луга... каменоломни...
А больше ничего не помню,
Поскольку был все время пьян.
(Женева)
Здесь все похожи на теней,
Вернувшихся из царств Аида.
Женева - траурного вида,
Печать раскаянья на ней.
Здесь пришлых множество людей.
Одни бегут от Немезиды,
Другие пестуют обиду,
Но все - и жертва и злодей -
Завистливы в единой мере,
Грешат последним лицемерьем
И одинаково скупы.
Нигде, как здесь, не прекословят,
Не попрекают, не злословят -
Здесь всемогущество толпы.
Придворным стал? Так не зевай.
Не будь здесь белою вороной,
А будь как все и возле трона
Себе локтями помогай.
Не будь доверчив через край,
Не верь любому фанфарону,
А сразу бей челом миньону:
Они здесь как ворота в рай.
Не кипятись - не будет проку.
И не клейми, Дилье, порока,
А будь подчас и глух и нем.
Тогда в тебе найдут таланты,
Тогда тебя сочтут галантным,
Тогда ты нужен станешь всем.
Молчанье - первый тут декрет.
Проходит сквозь любое сито
Здесь перемолотое жито.
Храни и ночью свой секрет.
Есть и второй, Ронсар, завет.
Не делай ничего открыто,
А тайно - пусть твой враг разбитый
Подозревает целый свет.
Все шатко, правда, в этой яме -
Враги становятся друзьями,
Друзей приходится гневить.
И потому, чтоб чувств не выдать,
Люби, как можешь ненавидеть,
И пуще глаза ненавидь.
Позволь мне дать тебе совет.
Я не хочу, чтоб слог твой ясный
И простота стихов прекрасных
Тебе, мой друг, пошли во вред.
Касаться короля не след.
Порочить трон его опасно.
И Бога не гневи напрасно -
От молний их спасенья нет.
Не лезь, смеясь, в чужую ссору -
Не станешь яблоком раздора:
Все позабудут, но не смех.
Короткое он длится время,
А после остаешься с теми,
Кого ты высмеял при всех.
Кузен, когда порок клянешь,
Старайся в гневе неподдельном
Не называть имен отдельных
И, паче чаянья, - вельмож.
В застолье ветреная ложь
Дороже истины бесцельной.
От той наутро страх похмельный
Сильнее, чем у пьяниц дрожь.
Не изощряйся в остроумье,
Узнают в нем твое безумье,
Хоть не расскажешь никому.
Находят птицу по полету,
Помечен дом мышей пометом,
И виден мастер по клейму.
Острот не принимаю я.
Они коварны, точно слухи:
Чернят исподтишка и глухо -
Уходят из-за них друзья.
Скорей быка из муравья
Раздую и слона из мухи,
Чем состязаться в этом духе -
Есть правда лживее вранья.
И все ж, Визе, хоть верно это,
Я, походив по белу свету,
Сатиру склонен предпочесть.
Пусть одиозны острословы,
Пусть меру надо знать, злословя,
Но многократно хуже - лесть.
Я мог бы, Горд, забывши честь,
Прикинуться безродной голью,
С удобной этой сжиться ролью,
В доверье сильных мира влезть,
Чудес с три короба наплесть,
Незаменимым стать в застолье,
Блистать аттическою солью
И во дворце чужом расцвесть.
Я мог бы торговать товаром:
Туманом, воздухом и паром -
Наполнить только бы мошну.
Я мог бы жить в сто раз умнее,
Но не желаю, не умею.
А тех, кто может, - не кляну.
И не рассчитывай, Белло,
Чтоб мы с тобой разбогатели,
Чтоб поэтическое дело
Доход кому-то принесло.
Твой труд пойдет тебе во зло,
Мишенью станет колким стрелам.
Так не томись душой и телом -
В цене иное ремесло.
Ворочать за столом делами
И торговаться в общем гаме,
Пока не вспухнет голова.
Рука, известно, моет руку,
А добродетель и наука -
Одни лишь громкие слова.
Так часто мы себе вредим.
То просьбу вымолвить не смеем,
То в самомнении хмелеем
И вставить слово не дадим.
Себя старанием своим
Подать, как должно, не умеем,
А после завистью болеем,
Без денег и друзей сидим.
Наверно, мы - большие дети.
Пусть так, Морель, но, Бог свидетель,
И я поблажки тут не дам:
Кто умудрился в мире этом
Остаться истинным поэтом,
Тому воздается по делам!
Не злись, Ронсар, что под луной
Поэты вирши расплодили.
Немногим боги подарили
Бессмертья кубок золотой.
Не в каждом демон есть живой,
Что старца тащит из могилы:
Такого беса знал Вергилий,
Гораций знал. И мы с тобой.
Так не грусти, не падай плетью.
У нас есть пропуск в долголетье,
Все остальное - трын-трава.
Не всякий тем похвастать вправе.
Не всякое ведь слово - к славе,
Не всякие слова - слова.
Для вас безумец лишь поэт.
Пусть так - но вы здоровы сами?
Не растеряли ум с годами,
Собой являя высший свет?
У вас другого свойства бред.
Поэт безумствует речами,
А вы, придворные, делами,
И более различий нет.
Обласканы вы, правда, Ими.
Зато у нас честнее имя,
И слава стоит вам хлопот.
Так смейтесь. Тем же мы ответим.
Но посмеетесь вы на ветер,
А то, что пишем мы, живет!
Уж лучше не читать совсем,
Чем брать мои стихи к обеду,
Другие блюда поотведав
И платный посетив гарем,
И делать это лишь затем,
Чтоб можно было всем поведать
Об их несчастиях и бедах,
О недостатках слов и тем.
Как избежать с тобой афронта,
Боец невидимого фронта,
Заочной преданный войне?
Не делай этого, прошу я.
Читай спокойно, не ревнуя, -
Получишь пользы так вдвойне.
Звучит в моих стихах хвала
Тебе, Ронсар, потоком длинным
И ты мне шлешь их тем же клином.
Я слышал, сплетням нет числа:
Гляди, как эти два осла
Забавно трут друг другу спину.
Но от речей таких, ослиных,
Кого когда молва спасла?
Друг к другу, верно, мы кочуем,
В стихах и днюем и ночуем
И похвалу приносим в дар:
Она как деньги или тара -
Не создают они товара,
Но ими держится базар.
Везде добыча нам нужна.
Парик - приманка для студента,
Придворному отрада - ленты,
И капитану - ордена.
Печать ученому дана,
Банкиру выгодны проценты,
Военной братье - позументы
И проходимцу - седина.
Поэзии ж даров не надо,
Она сама себе награда
И поощрения не ждет.
Избавь тогда от этих жалоб:
Что, мол, платить нам не мешало б.
Стихам не надобен расчет.
Покинь, Баиф, крутой Парнас
И положи на полку лиру.
Пойдем в шуты или банкиры -
Куда бы только взяли нас.
В подвалы неприметных касс
Стекаются богатства мира,
Шуты же у него в кумирах -
Перепадает им подчас.
Оставим Муз и Аполлона,
Пойдем в соседский банк с поклоном,
А лучше шутовской покров
Наденем - в клетку иль в полоску.
Сердца вельмож для них из воску,
Но из железа - для стихов.
Из последних стихов
Жаку Гревену
Как тот прославленный борец,
Кого мы все когда-то знали,
Хранящий многие медали
И память добрую сердец,
Уже предчувствуя конец,
Глядит в особенной печали
На молодую поросль в зале,
Так я, израненный боец,
Забыв про возраст и страданья,
Внимаю новым дарованьям
И вспоминаю времена,
Когда я, юный и счастливый,
Склонялся над своей "Оливой",
И душу греет та весна.
Жоашен Дю Белле родился в 1522 г. в местечке Лире в провинции Анжу, в
семье, происходившей из старинного дворянского рода Франции.
Начало его жизни было беспечным и радостным, но вскоре он теряет одного
за другим обоих родителей и старшего брата и остается один на один с
пришедшим в упадок хозяйством. Он успевает, однако, увлекаться
стихосложением, хотя и готовится к занятиям юриспруденцией. Длительная
болезнь, закончившаяся почти полной глухотой, окончательно определяет его
выбор, он целиком посвящает себя стихотворчеству. Он сближается с поэтами,
объединившимися в последующем в так называемую Плеяду, у него много друзей и
сообщников, его стихи поражают обилием адресатов. В 1549 г. он выпускает в
свет знаменитый трактат "В защиту и обогащение французского языка",
ставший манифестом новой поэтической школы, и в том же году - свой первый
сборник сонетов "Олива", сразу сделавший известным его имя.
В 1553 г, он обрек себя на добровольное изгнание, уехав в Италию со
своим родственником кардиналом Жаном Дю Белле в качестве его секретаря.
Причины отъезда были прежде всего денежного свойства, но поэт стремился еще
и побывать на родине античности и Возрождения. Вначале он воодушевлен
увиденным, и чувство это изливается в новом сборнике сонетов "Римские
древности", но затем трудная, обременительная жизнь секретаря кардинальского
посольства заставляет его пожалеть о принятом решении. Сатирические,
направленные против церкви стихи Дю Белле из будущего цикла становятся
широко известны в Риме и вызывают скандалы, усложняющие положение кардинала
и его незадачливого секретаря, взявшегося, как он теперь признается, не за
свое дело.
В 1556 г. он возвращается в Париж, публикует свой лучший сборник,
"Жалобы", или, как их принято у нас называть, "Сожаления". Дела его уже
непоправимо расстроены, его покровители оставляют его либо в силу
обстоятельств, либо сознательно, будучи шокированы его поэтической
дерзостью. Последние годы жизни поэта проходят в непрерывных судебных
тяжбах. Дю Белле умер в возрасте 38 лет, успев стать к этому времени одним
из лучших поэтов Франции.
Указатель собственных имен
Баиф Жан Антуан де (1532-1589) - один из поэтов Плеяды.
Белло Реми (1528-1577) - поэт Плеяды.
Визе - священник, сменивший Рабле в его приходе; в его доме умер Дю
Белле.
Бретон - один из секретарей кардинала Жана Дю Белле.
Бужю Жак - поэт, друг Ронсара и Дю Белле.
Буше Этьен - секретарь французского посольства в Риме.
Горд Жан Антуан де Симиан, сеньор де Горд - друг Дю Белле.
Даго - неустановленное лицо.
Дилье - друг Дю Белле.
Жан Дора (1508-1588) - ученый-гуманист, поэт, наставник молодых поэтов
Плеяды.
Дульсин - римский врач и священник.
Лаэ Робер - советник парижского парламента, поэт.
Маньи Оливье - французский поэт, бывший в Риме одновременно с Дю Белле.
Маргарита Французская - сестра короля Генриха II, покровительница
литераторов и поэтов.
Маро - камердинер кардинала Дю Белле.
Мелин, де Сен Желе - французский поэт.
Мони, сеньор де Гриньи - епископ, близкий родственник кардинала Дю
Белле.
Морель Жан де - французский высокопоставленный чиновник,
покровительствовавший поэтам, дававший им кров.
Немезида - в греческой мифологии богиня мщения.
Нереиды - морские нимфы в греческой мифологии.
Палатин - один из семи холмов Рима.
Паскаль Пьер де - друг Дю Белле и других поэтов Плеяды.
Роберте, Флоримон - французский дворянин, друг Дю Белле.
Ронсар Пьер де (1524-1585) - поэт, глава Плеяды.
Цирцея - в греческой мифологии волшебница, завлекавшая на свой остров
мужчин и обращавшая их затем в свиней.
Юлий III - римский папа в 1550-1555 годы.
Но я стою - под стать солдату.
И если небосвод когда-то
Держал плечами Геркулес,
То я - людскую брань и розни,
Обиды, ябеды и козни,
Что тяжелее всех небес.
Несчастна трижды та земля,
Где процветают фавориты,
Где разорительная свита -
Глаза и уши короля.
Ему удобна эта тля.
Не хочет он, чтоб мирный житель
Входил с утра в его обитель,
О мире и труде моля.
Он хочет воевать и дале.
А те - лишь этого и ждали
И хором песнь поют войне.
Так некогда Нерон с кифарой
Во время римского пожара
О Трое пел и об огне.
Ты счастлив молодостью пылкой,
Не знаешь слов "банкрот" и "крах"
И не нуждаешься в друзьях
С предпринимательскою жилкой,
Что за приятельской бутылкой
Тебя заманят на паях,
Потом оставят на бобах
С очаровательной ухмылкой.
Ты счастлив тем, что дышишь всласть,
Не принимаешь денег власть,
Не понимаешь мир, в котором
Твой закадычный друг берет
Твои же деньги в оборот
И просит звать себя партнером.
Бежим! Уж это не игра!
Войну с собой везут посланцы!
Уж мир окрасился багрянцем
От европейского костра.
У папы злобная пора.
Он хочет покарать германца
И ненавистного испанца -
Врагов святейшего Петра.
Знамена, пушки в поле чистом,
Да кони скачут, да горнисты
Возводят трубы к высоте.
Здесь все, Дилье, клянутся кровью.
Она в один поток с любовью
Слилась на жертвенном кресте.
Был тот воистину умен,
Кто верил, что наш дух беспечный
Рожден эфиром бесконечным,
Искрою божьею зажжен.
Огонь сей телом защищен.
Свечу так пестует подсвечник
И печь - свой пламень быстротечный:
Тем жарче ей, чем ярче он.
И как любой огонь природный,
Он разгорается свободно
И озаряет все вокруг,
Потом, снедаемый годами,
Подернут пеплом и углями,
Еще раз вспыхнув, гаснет вдруг.
Увидев важных сих господ,
Сбегают с мостовой растяпы,
Прохожие снимают шляпы
И усмиряется народ.
Но я их видел в прошлый год,
При них, забывшись, плюнул папа -
Они совсем как эскулапы
К фонтану подошли вразброд:
Смотреть - нет крови ли в мокроте.
Зачем? Затем, что на болоте
Любая кочка высока.
Помимо войн и их последствий,
Чумы, огня и прочих бедствий,
Здесь все зависит от плевка.
На карнавал, мой друг, идем!
Наденем там с друзьями маски,
Участье примем в общей пляске,
Повеселимся вчетвером!
Посмотрим после бой с быком,
Ручного мишку, бег в завязках,
Поедем в праздничной коляске
К актерам в загородный дом.
А утром нам затеять надо
К святым местам пелеринаду -
Там живописные края
И парочки, разбив палатки,
Любовью тешатся украдкой...
Наверно, проболтался я.
Ворваться в цирк, занять ступени,
Кричать взахлеб, наперебой,
Дразнить хлопушечной пальбой
Быка, ревущего на сцене,
Желать в душе, чтоб на арене
Лежать остался сам герой,
Но, услыхав предсмертный вой
Животного в крови и пене,
Впадать в молитвенный экстаз:
Чтоб после повторять рассказ
В трактире, в гомоне и дыме...
Веселье это не по мне.
Привык держаться в стороне
От шумных развлечений Рима.
Томитесь вы весь день в суде
И обсуждаете карьеры
Писцов, советников, курьеров
И судий, уличенных в мзде.
И в нашем банке день в труде
Проходит: говорим о мерах,
Весах, повесах, высших сферах,
Не понимаемых нигде.
Сегодня вроде день воскресный
Поговорим о шлюхах местных,
Хоть и не принято с утра.
А завтра снова день рабочий -
Займемся модами и прочим -
Et cetera, et cetera.
Невольно я себя во власть
Препоручил чужому морю,
Где ветер мачту гнет в опоре
И рвет измученную снасть,
Где волны разевают пасть
С незваным мореходцем в ссоре.
Пускай! Своя ведь смерть не горе.
Мне безразлично, где пропасть.
Но если впереди дорога
И мне, благодаренье Богу,
Отсюда выплыть предстоит,
То пусть меня ведет Фортуна
К владеньям галльского Нептуна,
В объятья наших Нереид.
Приплыл. Мгновенья стерегу.
Нас море в этот раз простило!
Я с капитанского настила
Ищу друзей на берегу!
Уже я сил не берегу.
Гребу на веслах, что есть силы.
Все ближе и - хвала светилу -
Их различить уже могу.
Ронсар, мой, сверстник именитый,
Морель, с душой для всех открытой,
Баиф, со школьных друг времен.
Маньи, товарищ мой по Риму,
Мудрец Дора и Горд любимый,
Паскаль и даже сам Бретон!
Я думал там: как Одиссей
Вернусь из странствий многодневных
И обрету покой безгневный
В кругу соседей и друзей.
Сирен и пагубных Цирцей
Я избежал в краю плачевном
И думал в простоте душевной,
Что мне зачтется подвиг сей.
Но видно, упустил я что-то.
Ведь уходящий на охоту
Рискует место потерять.
По здравом размышленье вижу -
Теперь я римлянин в Париже.
Есть, от чего забастовать.
(Швейцария)
Есть все - леса, озера тут,
Но горы им всего дороже.
Правитель строг, законы - тоже.
Народ плечист и любит труд.
Они свою монету льют.
Пьют за троих, едят - дай Боже!
На кровяных колбас похожи
И песни дикие орут.
Убрали печки изразцами,
Назвали комнаты дворцами...
Зато раздолье для крестьян...
Поля, луга... каменоломни...
А больше ничего не помню,
Поскольку был все время пьян.
(Женева)
Здесь все похожи на теней,
Вернувшихся из царств Аида.
Женева - траурного вида,
Печать раскаянья на ней.
Здесь пришлых множество людей.
Одни бегут от Немезиды,
Другие пестуют обиду,
Но все - и жертва и злодей -
Завистливы в единой мере,
Грешат последним лицемерьем
И одинаково скупы.
Нигде, как здесь, не прекословят,
Не попрекают, не злословят -
Здесь всемогущество толпы.
Придворным стал? Так не зевай.
Не будь здесь белою вороной,
А будь как все и возле трона
Себе локтями помогай.
Не будь доверчив через край,
Не верь любому фанфарону,
А сразу бей челом миньону:
Они здесь как ворота в рай.
Не кипятись - не будет проку.
И не клейми, Дилье, порока,
А будь подчас и глух и нем.
Тогда в тебе найдут таланты,
Тогда тебя сочтут галантным,
Тогда ты нужен станешь всем.
Молчанье - первый тут декрет.
Проходит сквозь любое сито
Здесь перемолотое жито.
Храни и ночью свой секрет.
Есть и второй, Ронсар, завет.
Не делай ничего открыто,
А тайно - пусть твой враг разбитый
Подозревает целый свет.
Все шатко, правда, в этой яме -
Враги становятся друзьями,
Друзей приходится гневить.
И потому, чтоб чувств не выдать,
Люби, как можешь ненавидеть,
И пуще глаза ненавидь.
Позволь мне дать тебе совет.
Я не хочу, чтоб слог твой ясный
И простота стихов прекрасных
Тебе, мой друг, пошли во вред.
Касаться короля не след.
Порочить трон его опасно.
И Бога не гневи напрасно -
От молний их спасенья нет.
Не лезь, смеясь, в чужую ссору -
Не станешь яблоком раздора:
Все позабудут, но не смех.
Короткое он длится время,
А после остаешься с теми,
Кого ты высмеял при всех.
Кузен, когда порок клянешь,
Старайся в гневе неподдельном
Не называть имен отдельных
И, паче чаянья, - вельмож.
В застолье ветреная ложь
Дороже истины бесцельной.
От той наутро страх похмельный
Сильнее, чем у пьяниц дрожь.
Не изощряйся в остроумье,
Узнают в нем твое безумье,
Хоть не расскажешь никому.
Находят птицу по полету,
Помечен дом мышей пометом,
И виден мастер по клейму.
Острот не принимаю я.
Они коварны, точно слухи:
Чернят исподтишка и глухо -
Уходят из-за них друзья.
Скорей быка из муравья
Раздую и слона из мухи,
Чем состязаться в этом духе -
Есть правда лживее вранья.
И все ж, Визе, хоть верно это,
Я, походив по белу свету,
Сатиру склонен предпочесть.
Пусть одиозны острословы,
Пусть меру надо знать, злословя,
Но многократно хуже - лесть.
Я мог бы, Горд, забывши честь,
Прикинуться безродной голью,
С удобной этой сжиться ролью,
В доверье сильных мира влезть,
Чудес с три короба наплесть,
Незаменимым стать в застолье,
Блистать аттическою солью
И во дворце чужом расцвесть.
Я мог бы торговать товаром:
Туманом, воздухом и паром -
Наполнить только бы мошну.
Я мог бы жить в сто раз умнее,
Но не желаю, не умею.
А тех, кто может, - не кляну.
И не рассчитывай, Белло,
Чтоб мы с тобой разбогатели,
Чтоб поэтическое дело
Доход кому-то принесло.
Твой труд пойдет тебе во зло,
Мишенью станет колким стрелам.
Так не томись душой и телом -
В цене иное ремесло.
Ворочать за столом делами
И торговаться в общем гаме,
Пока не вспухнет голова.
Рука, известно, моет руку,
А добродетель и наука -
Одни лишь громкие слова.
Так часто мы себе вредим.
То просьбу вымолвить не смеем,
То в самомнении хмелеем
И вставить слово не дадим.
Себя старанием своим
Подать, как должно, не умеем,
А после завистью болеем,
Без денег и друзей сидим.
Наверно, мы - большие дети.
Пусть так, Морель, но, Бог свидетель,
И я поблажки тут не дам:
Кто умудрился в мире этом
Остаться истинным поэтом,
Тому воздается по делам!
Не злись, Ронсар, что под луной
Поэты вирши расплодили.
Немногим боги подарили
Бессмертья кубок золотой.
Не в каждом демон есть живой,
Что старца тащит из могилы:
Такого беса знал Вергилий,
Гораций знал. И мы с тобой.
Так не грусти, не падай плетью.
У нас есть пропуск в долголетье,
Все остальное - трын-трава.
Не всякий тем похвастать вправе.
Не всякое ведь слово - к славе,
Не всякие слова - слова.
Для вас безумец лишь поэт.
Пусть так - но вы здоровы сами?
Не растеряли ум с годами,
Собой являя высший свет?
У вас другого свойства бред.
Поэт безумствует речами,
А вы, придворные, делами,
И более различий нет.
Обласканы вы, правда, Ими.
Зато у нас честнее имя,
И слава стоит вам хлопот.
Так смейтесь. Тем же мы ответим.
Но посмеетесь вы на ветер,
А то, что пишем мы, живет!
Уж лучше не читать совсем,
Чем брать мои стихи к обеду,
Другие блюда поотведав
И платный посетив гарем,
И делать это лишь затем,
Чтоб можно было всем поведать
Об их несчастиях и бедах,
О недостатках слов и тем.
Как избежать с тобой афронта,
Боец невидимого фронта,
Заочной преданный войне?
Не делай этого, прошу я.
Читай спокойно, не ревнуя, -
Получишь пользы так вдвойне.
Звучит в моих стихах хвала
Тебе, Ронсар, потоком длинным
И ты мне шлешь их тем же клином.
Я слышал, сплетням нет числа:
Гляди, как эти два осла
Забавно трут друг другу спину.
Но от речей таких, ослиных,
Кого когда молва спасла?
Друг к другу, верно, мы кочуем,
В стихах и днюем и ночуем
И похвалу приносим в дар:
Она как деньги или тара -
Не создают они товара,
Но ими держится базар.
Везде добыча нам нужна.
Парик - приманка для студента,
Придворному отрада - ленты,
И капитану - ордена.
Печать ученому дана,
Банкиру выгодны проценты,
Военной братье - позументы
И проходимцу - седина.
Поэзии ж даров не надо,
Она сама себе награда
И поощрения не ждет.
Избавь тогда от этих жалоб:
Что, мол, платить нам не мешало б.
Стихам не надобен расчет.
Покинь, Баиф, крутой Парнас
И положи на полку лиру.
Пойдем в шуты или банкиры -
Куда бы только взяли нас.
В подвалы неприметных касс
Стекаются богатства мира,
Шуты же у него в кумирах -
Перепадает им подчас.
Оставим Муз и Аполлона,
Пойдем в соседский банк с поклоном,
А лучше шутовской покров
Наденем - в клетку иль в полоску.
Сердца вельмож для них из воску,
Но из железа - для стихов.
Из последних стихов
Жаку Гревену
Как тот прославленный борец,
Кого мы все когда-то знали,
Хранящий многие медали
И память добрую сердец,
Уже предчувствуя конец,
Глядит в особенной печали
На молодую поросль в зале,
Так я, израненный боец,
Забыв про возраст и страданья,
Внимаю новым дарованьям
И вспоминаю времена,
Когда я, юный и счастливый,
Склонялся над своей "Оливой",
И душу греет та весна.
Жоашен Дю Белле родился в 1522 г. в местечке Лире в провинции Анжу, в
семье, происходившей из старинного дворянского рода Франции.
Начало его жизни было беспечным и радостным, но вскоре он теряет одного
за другим обоих родителей и старшего брата и остается один на один с
пришедшим в упадок хозяйством. Он успевает, однако, увлекаться
стихосложением, хотя и готовится к занятиям юриспруденцией. Длительная
болезнь, закончившаяся почти полной глухотой, окончательно определяет его
выбор, он целиком посвящает себя стихотворчеству. Он сближается с поэтами,
объединившимися в последующем в так называемую Плеяду, у него много друзей и
сообщников, его стихи поражают обилием адресатов. В 1549 г. он выпускает в
свет знаменитый трактат "В защиту и обогащение французского языка",
ставший манифестом новой поэтической школы, и в том же году - свой первый
сборник сонетов "Олива", сразу сделавший известным его имя.
В 1553 г, он обрек себя на добровольное изгнание, уехав в Италию со
своим родственником кардиналом Жаном Дю Белле в качестве его секретаря.
Причины отъезда были прежде всего денежного свойства, но поэт стремился еще
и побывать на родине античности и Возрождения. Вначале он воодушевлен
увиденным, и чувство это изливается в новом сборнике сонетов "Римские
древности", но затем трудная, обременительная жизнь секретаря кардинальского
посольства заставляет его пожалеть о принятом решении. Сатирические,
направленные против церкви стихи Дю Белле из будущего цикла становятся
широко известны в Риме и вызывают скандалы, усложняющие положение кардинала
и его незадачливого секретаря, взявшегося, как он теперь признается, не за
свое дело.
В 1556 г. он возвращается в Париж, публикует свой лучший сборник,
"Жалобы", или, как их принято у нас называть, "Сожаления". Дела его уже
непоправимо расстроены, его покровители оставляют его либо в силу
обстоятельств, либо сознательно, будучи шокированы его поэтической
дерзостью. Последние годы жизни поэта проходят в непрерывных судебных
тяжбах. Дю Белле умер в возрасте 38 лет, успев стать к этому времени одним
из лучших поэтов Франции.
Указатель собственных имен
Баиф Жан Антуан де (1532-1589) - один из поэтов Плеяды.
Белло Реми (1528-1577) - поэт Плеяды.
Визе - священник, сменивший Рабле в его приходе; в его доме умер Дю
Белле.
Бретон - один из секретарей кардинала Жана Дю Белле.
Бужю Жак - поэт, друг Ронсара и Дю Белле.
Буше Этьен - секретарь французского посольства в Риме.
Горд Жан Антуан де Симиан, сеньор де Горд - друг Дю Белле.
Даго - неустановленное лицо.
Дилье - друг Дю Белле.
Жан Дора (1508-1588) - ученый-гуманист, поэт, наставник молодых поэтов
Плеяды.
Дульсин - римский врач и священник.
Лаэ Робер - советник парижского парламента, поэт.
Маньи Оливье - французский поэт, бывший в Риме одновременно с Дю Белле.
Маргарита Французская - сестра короля Генриха II, покровительница
литераторов и поэтов.
Маро - камердинер кардинала Дю Белле.
Мелин, де Сен Желе - французский поэт.
Мони, сеньор де Гриньи - епископ, близкий родственник кардинала Дю
Белле.
Морель Жан де - французский высокопоставленный чиновник,
покровительствовавший поэтам, дававший им кров.
Немезида - в греческой мифологии богиня мщения.
Нереиды - морские нимфы в греческой мифологии.
Палатин - один из семи холмов Рима.
Паскаль Пьер де - друг Дю Белле и других поэтов Плеяды.
Роберте, Флоримон - французский дворянин, друг Дю Белле.
Ронсар Пьер де (1524-1585) - поэт, глава Плеяды.
Цирцея - в греческой мифологии волшебница, завлекавшая на свой остров
мужчин и обращавшая их затем в свиней.
Юлий III - римский папа в 1550-1555 годы.