Ему вдруг захотелось снова пережить последние несколько дней. Жаль, что он раньше не последовал собственному совету и немедленно не установил с женой нормальных отношений, основанных на взаимном уважении. Ему хотелось вновь пережить брачную ночь. На этот раз проявить больше внимания и деликатности к Элинор. Возможно, это ничего не изменило бы в их отношениях. Его жена холодна и сварлива, насколько он может судить по этим нескольким дням их знакомства.
Однако он не забыл, как она неожиданно проявила свой темперамент. Он вспомнил ее неистовство и смелость в любви в ту первую ночь и готов был поклясться, что это женщина, искушенная в любовных ласках, если бы не знал, что Элинор была девственницей. В этом он сам, бесспорно, убедился, вспомнив ее сопротивление, кровь на простынях, а затем сладостное опустошение, когда он окончательно потерял контроль над собой.
Он глубоко вздохнул. Не то чтобы он был доволен тем, как все закончилось, или тем, что это уже случалось с ним и прежде. В близости с женщинами он предпочитал разумность действий, приятный уют и тепло постели. Он раздраженно повернулся на бок и попытался уснуть. Но воспоминания, возбудив его, окончательно прогнали сон.
Все, что говорил граф в экипаже, когда утром после смерти отца они возвращались домой, было разумным. Элинор все больше убеждалась в этом во все последующие дни и недели. Она была рада, что он это предложил, хотя его голос и взгляд могли бы превратить ее в сосульку, как, впрочем, и мысли о том, что отныне она до конца жизни должна подчиняться желаниям этого человека.
И все же она была довольна, что он предложил согласие. Дни, которые им пришлось пережить, были бы трудными при всех обстоятельствах, но они показались бы адом, если бы граф не положил конец откровенной вражде между ними. Теперь она вынуждена видеть его гораздо чаще, чем прежде видела своего отца.
Это оказалось неизбежным. Высокие гости шли непрерывным потоком в течение пяти дней до похорон, да и потом. Всем хотелось увидеть избранницу графа Фаллодена, поздравить молодоженов и выразить соболезнование в постигшем их горе – смерти отца графини Фаллоден. Многими, как догадывалась Элинор, двигало просто любопытство. Им интересно было посмотреть на «мещаночку», поймавшую в свои сети во всех отношениях завидного жениха. Посмотреть на нее, посудачить, раскритиковать ее внешность и манеры и убедиться, насколько она вульгарна.
Иногда Элинор была готова доставить им такое удовольствие, как сделала это на вечеринке у Памелы два года назад, если бы не их с мужем соглашение и его постоянное присутствие рядом. Кажется, он сознательно не оставлял ее одну с гостями, чтобы предупредить возможные неловкие ситуации. Но какими бы ни были его соображения, он всегда был с ней, и иногда она чувствовала, как его рука обхватывает ее талию, когда он представлял молодую жену.
Граф вместе с ней выслушивал слова соболезнования от друзей и деловых компаньонов ее отца, тоже наносивших им визиты. Он даже вежливо беседовал со всеми этими людьми, включая и мистера Симмса с его ужасающим кокни. Ее муж свято соблюдал правила соглашения, как делала это и Элинор.
Это странно успокаивало ее, пока в тиши своей спальни она не задумывалась над реальной стороной создавшейся ситуации. Все это было фасадом, данью светским законам вежливости, способом избежать конфронтации и жить в относительном мире. Это приемлемо и удобно для нескольких дней перед похоронами отца и нескольких недель после. Но Элинор хотелось вернуться к нормальному образу жизни, она ждала того дня, когда сможет возвратиться в отцовский дом. Порой ей казалась невыносимой сама мысль, что все происходящее станет нормой и дом графа будет ее домом. Отца нет, и с графом Фаллоденом ей суждено провести всю жизнь. Рэндольф. Она никак не могла связать это имя с личностью графа. Он навсегда останется для нее графом Фаллоденом.
В их отношениях нет и грана каких-либо чувств, предупредил ее муж. И это была сущая правда! Чувств не было. И все же такая реальность пугала ее. Она выросла в любви и ласке, ее любили все: отец и многочисленные родственники из его семейства. Это особенно проявлялось, когда семья собиралась вместе. А происходило это довольно часто. Но отца больше нет, с его смертью она потеряла и семью. Ее муж никогда не захочет общаться с родственниками отца, ибо сочтет это для себя недостойным. Неужели ее жизнь пройдет без любви и привязанности? Отсутствие их она уже ощутила в эти последние недели и жаждала любви и внимания.
Ее привело в гнев и до боли огорчило страстное письмо Уилфреда, которое он прислал ей как бы в ответ на то, что она написала его отцу. В письме Уилфреда была любовь, которой так жаждало ее истосковавшееся сердце. Но это была запретная любовь.
Возможно, поначалу думала Элинор, если она будет послушной и терпеливой, через год у нее родится ребенок, которому она отдаст переполнявшие ее чувства. Пусть это будет ребенок графа, но и ее ребенок, и маленькая личность сам по себе. Однако эта надежда постепенно угасала: шли дни, а затем недели, но граф не появлялся в ее спальне. Если говорить только о ней, то она была рада этому, так как первые две недели, когда она ложилась спать, ей становилось почти дурно от страха, что в любую минуту он может войти в ее спальню. Разумом она понимала, что без этих до ужаса пугающих ее встреч у них не может быть ребенка.
Ее ждет пустая и бессмысленная жизнь в браке без детей. Будучи в семье единственным ребенком, Элинор всегда мечтала о братьях и сестрах, о большой шумной семье, где было бы пять, а то и шесть детей и много кошек и собак. А еще были бы любовь, веселье и смех!
Первые две недели после похорон отца у нее хотя бы были свободными вечера. После ужина, за которым они с мужем обменивались вежливыми фразами о событиях дня, она уединялась в своей гостиной. Чем занимался в это время граф, оставался он дома или уезжал, она не знала, да это и не интересовало ее. Муж никогда не входил в ее гостиную, расположенную напротив ее спальни и гардеробной. Элинор удалось по-своему обустроить свое маленькое убежище, переставить и заменить кое-что из мебели и добавить то, что она перевезла из родительского дома. Она собрала все свои любимые вещицы.
Здесь она занималась рукоделием и читала, чувствуя себя почти счастливой. Но это длилось недолго.
– Что вы делаете по вечерам? – однажды совсем неожиданно для нее спросил за ужином граф.
– Читаю, – ответила Элинор, – вышиваю или вяжу. Занимаюсь тем, чем положено заниматься настоящей леди, милорд. – Элинор невольно покраснела под его пристальным взглядом. Она редко позволяла себе забывать об их мирном соглашении. – Простите, милорд, – извинилась она.
– В таком случае приносите ваши книги, вышивание или что другое, чем вы занимаетесь, в библиотеку, – сказал граф. – Теперь, когда мы, кажется, научились более терпимо относиться друг к другу, почему бы нам не проводить вечера вместе?
– Хорошо, милорд, – с упавшим сердцем согласилась Элинор, почувствовав отчаяние от одной только мысли, что должна исполнять любой каприз мужа. Жизнь несправедлива к женщинам. Подумав это, она поняла, что явно все сгладила. Как бы реагировал граф, если бы она отказалась от его предложения или согласилась, но с явной неохотой?
Глядя на то, как он кивком велел лакею снова наполнить его бокал, она почему-то подумала, что, во всяком случае, ему не чужды и человеческие порывы, ибо вечера вдвоем создадут хотя бы иллюзию их близости и уменьшат ее чувство полного одиночества.
Она пришла в библиотеку, взяв с собой вышивание, посчитав, что бессмысленно брать книгу, если все равно не сможет сосредоточиться на чтении. Элинор опустилась в глубокое кожаное кресло по одну сторону гудящего, жарко растопленного камина, по другую же сидел граф с открытой книгой на коленях. Склонившись над вышиванием, она тут же поняла, как глубоко ошибалась в своих надеждах. Ее охватило еще большее чувство одиночества, чем в своей гостиной, хотя она сидела в уютной, теплой комнате, а за окнами были первые декабрьские морозы. Ее муж был с ней и удобно растянулся в кресле. Чем не семейная идиллия?
Но все это осталось иллюзией. Они были чужими друг другу, два несчастных одиноких человека, которые, однако, решили во имя здравого смысла вести себя благоразумно и взаимно вежливо. Между ними не было чувств или хотя бы простой человеческой близости. Ей бы и в голову не пришло, даже если бы она захотела, поднять глаза от вышивания и поделиться с мужем чем-то важным и сокровенным или же просто по-женски сболтнуть какую-нибудь глупость.
Однако Элинор все-таки пришлось поднять голову и посмотреть на мужа. Она почувствовала на себе его пристальный, изучающий взгляд. Граф даже забыл о раскрытой книге, лежавшей на коленях.
– Красиво, – промолвил он, указывая взглядом на вышивание в ее руках.
– Спасибо. – Элинор снова опустила голову.
– На Рождество я жду приезда в Гресвелл-Парк четырех своих друзей, – помолчав, сказал граф. – Я пригласил их поохотиться еще до нашей свадьбы. На несколько дней. Возможно, вам угодно, чтобы я отменил приглашение. Это нетрудно сделать, учитывая события – мою женитьбу и то, что вы в трауре по отцу.
Четырех джентльменов! На Рождество повеселиться! Элинор похолодела. Одним из них, конечно, будет сэр Альберт Хэгли.
– Нет, не стоит, – спокойно произнесла она. – Это было бы неприлично, милорд.
– В таком случае, возможно, вы тоже хотите кого-либо пригласить? Подругу или друзей? Вы ни с кем не общались после нашей свадьбы, но у вас, очевидно, есть друзья, не так ли?
– Но никого, кто был бы из вашего круга, милорд, – ответила Элинор. – Никого, с кем ваши друзья пожелали бы общаться.
– Не имеет значения, вы можете их пригласить, – решил граф. – Оставляю это на ваше усмотрение, миледи, приглашайте всех, кто не будет чувствовать себя стесненно в нашем доме.
Это были хорошие слова, и она оценила их. Вежливые. Но в то же время в них звучало бесспорное снисхождение. Она может пригласить друзей при условии, что никто из них, открыв рот, не станет убийцей великого английского языка. Не будет неприлично громко смеяться при каждой шутке и не станет окунать пальцы в соус.
– Благодарю, милорд. Как много друзей я могу пригласить? – спросила Элинор.
– Сколько вам угодно.
Она снова склонилась над вышиванием. Граф молчал. Мысленно она прикидывала, кого же ей пригласить. Ее друзья, наверное, все откажутся от приглашения, предпочитая провести Рождество в кругу семьи. Но должна же она кого-нибудь пригласить, она обязательно это сделает. Элинор вспомнила, что обещала отцу сделать Рождество веселым и радостным праздником. Это едва ли ей удастся, если в гостях будут всего четыре джентльмена.
Да, она найдет кого-нибудь из своих друзей, даже нескольких из них, и сможет пригласить их. А если друзьям ее мужа не понравится общество торговцев и прочих представителей третьего сословия, что ж, она сделает свои выводы. Обещание относительно вежливого поведения касается лишь ее мужа.
Она посмотрела на графа, готовая к военным действиям, если он еще раз проявит обидную снисходительность. Но он углубился в книгу и, кажется, с особым интересом.
На следующий день Элинор все уже решила: на Рождество в Гресвелл-Парк она пригласит двух своих теток, сестер отца, и двух незамужних дочерей одной из них. Тетушка Берил была замужем за фермером, который умер пять лет назад. Он прилежно и много трудился и неплохо обеспечил жену и дочерей, Мюриель и Мейбл. Тетушка Рут жила с ними. Она осталась старой девой.
У них неплохие манеры, подумала Элинор. Они не раз ужинали с лордом Шарплсом, который жил у них на квартире. Тетушка Берил любила похвастаться этим. Элинор стало стыдно, что из всей родни она выбрала самых воспитанных и образованных. Будто это имело какое-то значение и ее беспокоило, что подумают о ней ее муж и его четыре друга. Она искренне любила всех своих родственников. Когда они собирались всей семьей, это всегда было для нее праздником.
Элинор намеревалась уже утром написать им письма, но экономка попросила ее проверить счета. Мужа не было дома и не будет весь день, он предупредил ее об этом за завтраком. Вместе с поверенным отца он завершал его дела.
Элинор решила, что письмами займется после полудня, но опять кто-то приехал. Визитов теперь было не так много, всего один или два в день. Например, приехал мистер Симмс, на сей раз с женой, которая в первый визит мужа не сопровождала его из-за недомогания. Она со священным трепетом оглядывалась вокруг, хотя ее муж был столь же богат, как и отец Элинор. Гостья с облегчением вздохнула, когда узнала, что графа нет дома. Отбыла она лишь тогда, когда доложили о приезде леди Лавстоун с дочерью. Элинор не была с ними знакома.
Леди Лавстоун и ее дочь принесли свои извинения, что не смогли нанести визита раньше… Далее следовал перечень причин, почему они запоздали. Элинор выслушивала все это, улыбаясь то матери, то ее красивой белокурой дочери, которая молча разглядывала Элинор.
– Я была поражена, – щебетала леди Лавстоун, – когда узнала о неожиданной помолвке Фаллодена и его поспешном браке. Разумеется, он был в весьма стесненных обстоятельствах, а ваш отец…
– Мистер Джозеф Трэнсом, – подсказала ей Элинор. Она остро ощущала отсутствие мужа, который обычно помогал ей сдерживать себя. А это было нелегко под взглядом двух пар недружелюбных глаз, не прячущих своего презрения. – Торговец углем, – добавила она для полной ясности.
– Да, да, – кивнула леди Лавстоун. – Надеюсь, вы будете счастливы. Я уверена в этом, леди Фаллоден. Не понимаю, как можно на вашем месте не быть счастливой. Сэра Гектора можно было бы убедить не противиться ухаживаниям Фаллодена за Доротеей, но граф был так стеснен долгами. Кажется, теперь ситуация изменилась к лучшему.
– Да, улучшилась, – согласилась Элинор. – Мой папа был очень богат. – Она опять улыбнулась Доротее Лавстоун и подумала с интересом, любила ли эта девушка ее мужа и любил ли он ее.
– Конечно, – продолжала леди Лавстоун, – были и другие обстоятельства, но они могли бы измениться, если бы граф женился на Доротее. Но это вас не может интересовать, я уверена, леди Фаллоден. Одно из преимуществ людей малообразованных и без должного воспитания – их нечувствительность. Ужасно тяжело, если у тебя чувствительное сердце.
– Полагаю, вы правы, миледи, – ответила Элинор с не сходившей с губ улыбкой. – Поскольку я не получила должного воспитания, то не могу этого утверждать с той же уверенностью, что и вы.
– Поскольку вы в трауре по вашему бедному батюшке, – быстро проговорила леди Лавстоун, – вы не очень страдаете от того, что граф каждый вечер оставляет вас одну. Доротея привыкла к выездам в свет, любит развлекаться. Граф, разумеется, очень осторожен, и это успокаивает. Я слышала, что его… пассия, предмет его интереса на стороне, вполне утонченная особа, хотя, разумеется, я ничего не знаю о женщинах такого сорта…
– Разумеется, – снова с улыбкой согласилась с ней Элинор. – Вы знаете лишь то, о чем делятся между собой жены, и это вполне понятно. Если бы вы знали слишком много и в подробностях, это могло бы только задеть кого-нибудь. Например, если бы стало известно, что любовница намного привлекательнее жены, у нее прекрасная фигура и к тому же она куда лучше в постели, чем жена…
– Доротея, дорогая! – в ужасе воскликнула леди Лавстоун, схватившись за сердце, а у ее дочери глаза стали круглыми, как плошки, и она неловко заерзала на стуле.
– Я отнюдь не уязвлена вашим сообщением, миледи, наоборот, очень довольна, что у моего мужа в этом случае оказался изысканный вкус. Если бы его предметом на стороне оказалась вульгарная особа, это было бы неприлично и унизительно.
– Леди Фаллоден! – вскричала гостья. – Не забывайте, что нас слушает моя дочь.
– Прошу извинить меня, – сказала Элинор, обращаясь и к той, и к другой почти с дружеской улыбкой. – Но поскольку разговор на эту тему начала не я, то, полагаю, миледи, вы сочли его отнюдь не оскорбительным для ушей вашей дочери.
Затем разговор сам собой перешел на погоду, а через пять минут леди Лавстоун поднялась и сделала дочери знак следовать за ней. Визит закончился десятью минутами раньше, чем положено по этикету.
Они ушли явно удовлетворенные, как показалось Элинор. Проводив гостей, она снова села на стул с прямой спинкой. Все их подозрения подтвердились. Граф Фаллоден женился на невыносимо вульгарной дочери торговца… ради денег. Теперь можно всем говорить о том, что он мог бы жениться на Доротее, если бы удалось уговорить сэра Гектора смириться с тем, что у графа ни гроша в кармане и огромные долги. А они могут поздравить себя с победой. Она дала им возможность успешно завершить день визитов.
Элинор поднесла к губам чашку с недопитым чаем, но, не притронувшись, снова поставила ее на блюдце. Рука ее дрожала. Значит, у него есть любовница? Она должна была сама об этом догадаться, ведь он достойный представитель разложившейся аристократии. У него нет строгих нравственных принципов, и он не придерживается правил, которым неукоснительно следуют те, кто принадлежит к ее сословию. Он не станет искать удовлетворения своих желаний в спальне жены.
Но это ей безразлично. Действительно безразлично. Пусть это причиняет боль кому-то другому и оскорбляет того, кому платят за то, чтобы все это терпеть. Пусть проводит свои вечера у любовницы, если ему так хочется. Это позволит ей быть свободной в своем одиночестве. Ей все равно.
Но Элинор тут же вспомнила о тетушке Берил и тетушке Рут, о своих кузинах и причинах, почему именно их она решила пригласить на Рождество в Гресвелл-Парк. Провалиться ей на этом месте, поклялась она себе, чувствуя, как в ней закипает гнев, если она станет подбирать своих гостей по принципу, как бы меньше шокировать графа и его благородных гостей! Будь она проклята, если сделает это!
Она спросила у мужа, сколько гостей ей можно пригласить. Столько, сколько хочет, разрешил он. Что ж, она так и поступит. Он мог бы ее ограничить, но неразумно дал ей волю решать самой.
Элинор недобро улыбнулась и поднялась со стула. Бумага и письменные принадлежности ждут ее в малой гостиной. Впереди у нее много дел.
Глава 6
Однако он не забыл, как она неожиданно проявила свой темперамент. Он вспомнил ее неистовство и смелость в любви в ту первую ночь и готов был поклясться, что это женщина, искушенная в любовных ласках, если бы не знал, что Элинор была девственницей. В этом он сам, бесспорно, убедился, вспомнив ее сопротивление, кровь на простынях, а затем сладостное опустошение, когда он окончательно потерял контроль над собой.
Он глубоко вздохнул. Не то чтобы он был доволен тем, как все закончилось, или тем, что это уже случалось с ним и прежде. В близости с женщинами он предпочитал разумность действий, приятный уют и тепло постели. Он раздраженно повернулся на бок и попытался уснуть. Но воспоминания, возбудив его, окончательно прогнали сон.
Все, что говорил граф в экипаже, когда утром после смерти отца они возвращались домой, было разумным. Элинор все больше убеждалась в этом во все последующие дни и недели. Она была рада, что он это предложил, хотя его голос и взгляд могли бы превратить ее в сосульку, как, впрочем, и мысли о том, что отныне она до конца жизни должна подчиняться желаниям этого человека.
И все же она была довольна, что он предложил согласие. Дни, которые им пришлось пережить, были бы трудными при всех обстоятельствах, но они показались бы адом, если бы граф не положил конец откровенной вражде между ними. Теперь она вынуждена видеть его гораздо чаще, чем прежде видела своего отца.
Это оказалось неизбежным. Высокие гости шли непрерывным потоком в течение пяти дней до похорон, да и потом. Всем хотелось увидеть избранницу графа Фаллодена, поздравить молодоженов и выразить соболезнование в постигшем их горе – смерти отца графини Фаллоден. Многими, как догадывалась Элинор, двигало просто любопытство. Им интересно было посмотреть на «мещаночку», поймавшую в свои сети во всех отношениях завидного жениха. Посмотреть на нее, посудачить, раскритиковать ее внешность и манеры и убедиться, насколько она вульгарна.
Иногда Элинор была готова доставить им такое удовольствие, как сделала это на вечеринке у Памелы два года назад, если бы не их с мужем соглашение и его постоянное присутствие рядом. Кажется, он сознательно не оставлял ее одну с гостями, чтобы предупредить возможные неловкие ситуации. Но какими бы ни были его соображения, он всегда был с ней, и иногда она чувствовала, как его рука обхватывает ее талию, когда он представлял молодую жену.
Граф вместе с ней выслушивал слова соболезнования от друзей и деловых компаньонов ее отца, тоже наносивших им визиты. Он даже вежливо беседовал со всеми этими людьми, включая и мистера Симмса с его ужасающим кокни. Ее муж свято соблюдал правила соглашения, как делала это и Элинор.
Это странно успокаивало ее, пока в тиши своей спальни она не задумывалась над реальной стороной создавшейся ситуации. Все это было фасадом, данью светским законам вежливости, способом избежать конфронтации и жить в относительном мире. Это приемлемо и удобно для нескольких дней перед похоронами отца и нескольких недель после. Но Элинор хотелось вернуться к нормальному образу жизни, она ждала того дня, когда сможет возвратиться в отцовский дом. Порой ей казалась невыносимой сама мысль, что все происходящее станет нормой и дом графа будет ее домом. Отца нет, и с графом Фаллоденом ей суждено провести всю жизнь. Рэндольф. Она никак не могла связать это имя с личностью графа. Он навсегда останется для нее графом Фаллоденом.
В их отношениях нет и грана каких-либо чувств, предупредил ее муж. И это была сущая правда! Чувств не было. И все же такая реальность пугала ее. Она выросла в любви и ласке, ее любили все: отец и многочисленные родственники из его семейства. Это особенно проявлялось, когда семья собиралась вместе. А происходило это довольно часто. Но отца больше нет, с его смертью она потеряла и семью. Ее муж никогда не захочет общаться с родственниками отца, ибо сочтет это для себя недостойным. Неужели ее жизнь пройдет без любви и привязанности? Отсутствие их она уже ощутила в эти последние недели и жаждала любви и внимания.
Ее привело в гнев и до боли огорчило страстное письмо Уилфреда, которое он прислал ей как бы в ответ на то, что она написала его отцу. В письме Уилфреда была любовь, которой так жаждало ее истосковавшееся сердце. Но это была запретная любовь.
Возможно, поначалу думала Элинор, если она будет послушной и терпеливой, через год у нее родится ребенок, которому она отдаст переполнявшие ее чувства. Пусть это будет ребенок графа, но и ее ребенок, и маленькая личность сам по себе. Однако эта надежда постепенно угасала: шли дни, а затем недели, но граф не появлялся в ее спальне. Если говорить только о ней, то она была рада этому, так как первые две недели, когда она ложилась спать, ей становилось почти дурно от страха, что в любую минуту он может войти в ее спальню. Разумом она понимала, что без этих до ужаса пугающих ее встреч у них не может быть ребенка.
Ее ждет пустая и бессмысленная жизнь в браке без детей. Будучи в семье единственным ребенком, Элинор всегда мечтала о братьях и сестрах, о большой шумной семье, где было бы пять, а то и шесть детей и много кошек и собак. А еще были бы любовь, веселье и смех!
Первые две недели после похорон отца у нее хотя бы были свободными вечера. После ужина, за которым они с мужем обменивались вежливыми фразами о событиях дня, она уединялась в своей гостиной. Чем занимался в это время граф, оставался он дома или уезжал, она не знала, да это и не интересовало ее. Муж никогда не входил в ее гостиную, расположенную напротив ее спальни и гардеробной. Элинор удалось по-своему обустроить свое маленькое убежище, переставить и заменить кое-что из мебели и добавить то, что она перевезла из родительского дома. Она собрала все свои любимые вещицы.
Здесь она занималась рукоделием и читала, чувствуя себя почти счастливой. Но это длилось недолго.
– Что вы делаете по вечерам? – однажды совсем неожиданно для нее спросил за ужином граф.
– Читаю, – ответила Элинор, – вышиваю или вяжу. Занимаюсь тем, чем положено заниматься настоящей леди, милорд. – Элинор невольно покраснела под его пристальным взглядом. Она редко позволяла себе забывать об их мирном соглашении. – Простите, милорд, – извинилась она.
– В таком случае приносите ваши книги, вышивание или что другое, чем вы занимаетесь, в библиотеку, – сказал граф. – Теперь, когда мы, кажется, научились более терпимо относиться друг к другу, почему бы нам не проводить вечера вместе?
– Хорошо, милорд, – с упавшим сердцем согласилась Элинор, почувствовав отчаяние от одной только мысли, что должна исполнять любой каприз мужа. Жизнь несправедлива к женщинам. Подумав это, она поняла, что явно все сгладила. Как бы реагировал граф, если бы она отказалась от его предложения или согласилась, но с явной неохотой?
Глядя на то, как он кивком велел лакею снова наполнить его бокал, она почему-то подумала, что, во всяком случае, ему не чужды и человеческие порывы, ибо вечера вдвоем создадут хотя бы иллюзию их близости и уменьшат ее чувство полного одиночества.
Она пришла в библиотеку, взяв с собой вышивание, посчитав, что бессмысленно брать книгу, если все равно не сможет сосредоточиться на чтении. Элинор опустилась в глубокое кожаное кресло по одну сторону гудящего, жарко растопленного камина, по другую же сидел граф с открытой книгой на коленях. Склонившись над вышиванием, она тут же поняла, как глубоко ошибалась в своих надеждах. Ее охватило еще большее чувство одиночества, чем в своей гостиной, хотя она сидела в уютной, теплой комнате, а за окнами были первые декабрьские морозы. Ее муж был с ней и удобно растянулся в кресле. Чем не семейная идиллия?
Но все это осталось иллюзией. Они были чужими друг другу, два несчастных одиноких человека, которые, однако, решили во имя здравого смысла вести себя благоразумно и взаимно вежливо. Между ними не было чувств или хотя бы простой человеческой близости. Ей бы и в голову не пришло, даже если бы она захотела, поднять глаза от вышивания и поделиться с мужем чем-то важным и сокровенным или же просто по-женски сболтнуть какую-нибудь глупость.
Однако Элинор все-таки пришлось поднять голову и посмотреть на мужа. Она почувствовала на себе его пристальный, изучающий взгляд. Граф даже забыл о раскрытой книге, лежавшей на коленях.
– Красиво, – промолвил он, указывая взглядом на вышивание в ее руках.
– Спасибо. – Элинор снова опустила голову.
– На Рождество я жду приезда в Гресвелл-Парк четырех своих друзей, – помолчав, сказал граф. – Я пригласил их поохотиться еще до нашей свадьбы. На несколько дней. Возможно, вам угодно, чтобы я отменил приглашение. Это нетрудно сделать, учитывая события – мою женитьбу и то, что вы в трауре по отцу.
Четырех джентльменов! На Рождество повеселиться! Элинор похолодела. Одним из них, конечно, будет сэр Альберт Хэгли.
– Нет, не стоит, – спокойно произнесла она. – Это было бы неприлично, милорд.
– В таком случае, возможно, вы тоже хотите кого-либо пригласить? Подругу или друзей? Вы ни с кем не общались после нашей свадьбы, но у вас, очевидно, есть друзья, не так ли?
– Но никого, кто был бы из вашего круга, милорд, – ответила Элинор. – Никого, с кем ваши друзья пожелали бы общаться.
– Не имеет значения, вы можете их пригласить, – решил граф. – Оставляю это на ваше усмотрение, миледи, приглашайте всех, кто не будет чувствовать себя стесненно в нашем доме.
Это были хорошие слова, и она оценила их. Вежливые. Но в то же время в них звучало бесспорное снисхождение. Она может пригласить друзей при условии, что никто из них, открыв рот, не станет убийцей великого английского языка. Не будет неприлично громко смеяться при каждой шутке и не станет окунать пальцы в соус.
– Благодарю, милорд. Как много друзей я могу пригласить? – спросила Элинор.
– Сколько вам угодно.
Она снова склонилась над вышиванием. Граф молчал. Мысленно она прикидывала, кого же ей пригласить. Ее друзья, наверное, все откажутся от приглашения, предпочитая провести Рождество в кругу семьи. Но должна же она кого-нибудь пригласить, она обязательно это сделает. Элинор вспомнила, что обещала отцу сделать Рождество веселым и радостным праздником. Это едва ли ей удастся, если в гостях будут всего четыре джентльмена.
Да, она найдет кого-нибудь из своих друзей, даже нескольких из них, и сможет пригласить их. А если друзьям ее мужа не понравится общество торговцев и прочих представителей третьего сословия, что ж, она сделает свои выводы. Обещание относительно вежливого поведения касается лишь ее мужа.
Она посмотрела на графа, готовая к военным действиям, если он еще раз проявит обидную снисходительность. Но он углубился в книгу и, кажется, с особым интересом.
На следующий день Элинор все уже решила: на Рождество в Гресвелл-Парк она пригласит двух своих теток, сестер отца, и двух незамужних дочерей одной из них. Тетушка Берил была замужем за фермером, который умер пять лет назад. Он прилежно и много трудился и неплохо обеспечил жену и дочерей, Мюриель и Мейбл. Тетушка Рут жила с ними. Она осталась старой девой.
У них неплохие манеры, подумала Элинор. Они не раз ужинали с лордом Шарплсом, который жил у них на квартире. Тетушка Берил любила похвастаться этим. Элинор стало стыдно, что из всей родни она выбрала самых воспитанных и образованных. Будто это имело какое-то значение и ее беспокоило, что подумают о ней ее муж и его четыре друга. Она искренне любила всех своих родственников. Когда они собирались всей семьей, это всегда было для нее праздником.
Элинор намеревалась уже утром написать им письма, но экономка попросила ее проверить счета. Мужа не было дома и не будет весь день, он предупредил ее об этом за завтраком. Вместе с поверенным отца он завершал его дела.
Элинор решила, что письмами займется после полудня, но опять кто-то приехал. Визитов теперь было не так много, всего один или два в день. Например, приехал мистер Симмс, на сей раз с женой, которая в первый визит мужа не сопровождала его из-за недомогания. Она со священным трепетом оглядывалась вокруг, хотя ее муж был столь же богат, как и отец Элинор. Гостья с облегчением вздохнула, когда узнала, что графа нет дома. Отбыла она лишь тогда, когда доложили о приезде леди Лавстоун с дочерью. Элинор не была с ними знакома.
Леди Лавстоун и ее дочь принесли свои извинения, что не смогли нанести визита раньше… Далее следовал перечень причин, почему они запоздали. Элинор выслушивала все это, улыбаясь то матери, то ее красивой белокурой дочери, которая молча разглядывала Элинор.
– Я была поражена, – щебетала леди Лавстоун, – когда узнала о неожиданной помолвке Фаллодена и его поспешном браке. Разумеется, он был в весьма стесненных обстоятельствах, а ваш отец…
– Мистер Джозеф Трэнсом, – подсказала ей Элинор. Она остро ощущала отсутствие мужа, который обычно помогал ей сдерживать себя. А это было нелегко под взглядом двух пар недружелюбных глаз, не прячущих своего презрения. – Торговец углем, – добавила она для полной ясности.
– Да, да, – кивнула леди Лавстоун. – Надеюсь, вы будете счастливы. Я уверена в этом, леди Фаллоден. Не понимаю, как можно на вашем месте не быть счастливой. Сэра Гектора можно было бы убедить не противиться ухаживаниям Фаллодена за Доротеей, но граф был так стеснен долгами. Кажется, теперь ситуация изменилась к лучшему.
– Да, улучшилась, – согласилась Элинор. – Мой папа был очень богат. – Она опять улыбнулась Доротее Лавстоун и подумала с интересом, любила ли эта девушка ее мужа и любил ли он ее.
– Конечно, – продолжала леди Лавстоун, – были и другие обстоятельства, но они могли бы измениться, если бы граф женился на Доротее. Но это вас не может интересовать, я уверена, леди Фаллоден. Одно из преимуществ людей малообразованных и без должного воспитания – их нечувствительность. Ужасно тяжело, если у тебя чувствительное сердце.
– Полагаю, вы правы, миледи, – ответила Элинор с не сходившей с губ улыбкой. – Поскольку я не получила должного воспитания, то не могу этого утверждать с той же уверенностью, что и вы.
– Поскольку вы в трауре по вашему бедному батюшке, – быстро проговорила леди Лавстоун, – вы не очень страдаете от того, что граф каждый вечер оставляет вас одну. Доротея привыкла к выездам в свет, любит развлекаться. Граф, разумеется, очень осторожен, и это успокаивает. Я слышала, что его… пассия, предмет его интереса на стороне, вполне утонченная особа, хотя, разумеется, я ничего не знаю о женщинах такого сорта…
– Разумеется, – снова с улыбкой согласилась с ней Элинор. – Вы знаете лишь то, о чем делятся между собой жены, и это вполне понятно. Если бы вы знали слишком много и в подробностях, это могло бы только задеть кого-нибудь. Например, если бы стало известно, что любовница намного привлекательнее жены, у нее прекрасная фигура и к тому же она куда лучше в постели, чем жена…
– Доротея, дорогая! – в ужасе воскликнула леди Лавстоун, схватившись за сердце, а у ее дочери глаза стали круглыми, как плошки, и она неловко заерзала на стуле.
– Я отнюдь не уязвлена вашим сообщением, миледи, наоборот, очень довольна, что у моего мужа в этом случае оказался изысканный вкус. Если бы его предметом на стороне оказалась вульгарная особа, это было бы неприлично и унизительно.
– Леди Фаллоден! – вскричала гостья. – Не забывайте, что нас слушает моя дочь.
– Прошу извинить меня, – сказала Элинор, обращаясь и к той, и к другой почти с дружеской улыбкой. – Но поскольку разговор на эту тему начала не я, то, полагаю, миледи, вы сочли его отнюдь не оскорбительным для ушей вашей дочери.
Затем разговор сам собой перешел на погоду, а через пять минут леди Лавстоун поднялась и сделала дочери знак следовать за ней. Визит закончился десятью минутами раньше, чем положено по этикету.
Они ушли явно удовлетворенные, как показалось Элинор. Проводив гостей, она снова села на стул с прямой спинкой. Все их подозрения подтвердились. Граф Фаллоден женился на невыносимо вульгарной дочери торговца… ради денег. Теперь можно всем говорить о том, что он мог бы жениться на Доротее, если бы удалось уговорить сэра Гектора смириться с тем, что у графа ни гроша в кармане и огромные долги. А они могут поздравить себя с победой. Она дала им возможность успешно завершить день визитов.
Элинор поднесла к губам чашку с недопитым чаем, но, не притронувшись, снова поставила ее на блюдце. Рука ее дрожала. Значит, у него есть любовница? Она должна была сама об этом догадаться, ведь он достойный представитель разложившейся аристократии. У него нет строгих нравственных принципов, и он не придерживается правил, которым неукоснительно следуют те, кто принадлежит к ее сословию. Он не станет искать удовлетворения своих желаний в спальне жены.
Но это ей безразлично. Действительно безразлично. Пусть это причиняет боль кому-то другому и оскорбляет того, кому платят за то, чтобы все это терпеть. Пусть проводит свои вечера у любовницы, если ему так хочется. Это позволит ей быть свободной в своем одиночестве. Ей все равно.
Но Элинор тут же вспомнила о тетушке Берил и тетушке Рут, о своих кузинах и причинах, почему именно их она решила пригласить на Рождество в Гресвелл-Парк. Провалиться ей на этом месте, поклялась она себе, чувствуя, как в ней закипает гнев, если она станет подбирать своих гостей по принципу, как бы меньше шокировать графа и его благородных гостей! Будь она проклята, если сделает это!
Она спросила у мужа, сколько гостей ей можно пригласить. Столько, сколько хочет, разрешил он. Что ж, она так и поступит. Он мог бы ее ограничить, но неразумно дал ей волю решать самой.
Элинор недобро улыбнулась и поднялась со стула. Бумага и письменные принадлежности ждут ее в малой гостиной. Впереди у нее много дел.
Глава 6
Граф Фаллоден, к своему удивлению, обнаружил, что ждет рождественские каникулы. Ранее он не очень любил зимний сезон. Даже мальчиком, когда были еще живы его родители, он не ожидал на Рождество чего-то особенного. У него не было ни братьев, ни сестер, его родители в рождественские праздники предпочитали оставаться дома, а не ездить в гости или приглашать к себе. А когда в доме появлялись гости, это были всегда взрослые люди, и его немедленно отсылали в детскую. В доме бабушки и деда были почти такие же порядки и обычаи.
В последние годы граф принимал все рождественские приглашения, иногда даже в загородные поместья своих друзей, не говоря уж о балах и званых вечерах в Лондоне, но всегда был рад, когда все наконец заканчивалось.
Почему-то в Рождество он особенно остро чувствовал свое одиночество.
Но это Рождество он ждал. Он встретит его в Гресвелл-Парке, где, окинув взглядом поместье и окрестности, почувствует с облегчением, что теперь все по-настоящему принадлежит ему, без каких-либо оговорок и условий. Он может мечтать о том, как со знанием дела благоустроит наконец дом и парк, а также коттеджи арендаторов и воплотит в жизнь все, что задумал. В детстве и в школьные годы он часто проводил каникулы в поместье деда и бабушки, а потом жил в нем, когда один за другим умерли его родители. Ему тогда едва минуло четырнадцать. Он любил Гресвелл-Парк.
Теперь он не жалел, что за неделю до свадьбы, выпив лишку, пригласил гостей. Приедут Берти, лорд Чарльз Райт, виконт Джесон Созерби и достопочтенный мистер Тимоти Бедкомб. Он впервые приглашает к себе гостей на рождественские праздники. Возможно, их присутствие сделает их по-настоящему веселыми.
Странным образом, да, весьма странным, мысль о том, что он проведет это время вместе с Элинор, не показалась ему столь уж неприятной. Между ними установился осторожный мир. Они заключили его в день смерти ее отца. Теперь они не ссорились, не обменивались колкостями и не соревновались в сарказме, разве что изредка, но тут же спешили принести свои извинения.
Между ними по-прежнему не было привязанности, дружбы или какой-либо близости. Но исчезла по крайней мере враждебность или, возможно, была задвинута куда-то в дальний угол. Граф надеялся, что так цивилизованно они проживут этот обязательный год их совместной жизни. А может, и дольше, ибо уже в первый месяц своего брака он сделал обескураживающее открытие и не мог не учитывать изменений, происшедших в это время. Он более не сознавал себя неженатым человеком, и не только из-за присутствия в его доме женщины, считающейся его женой. Она заняла свое место в его сознании тоже.
После похорон тестя он снова стал захаживать по вечерам в клуб. Но вместо того чтобы развлекаться, вдруг понял, что все чаще задумывается о несправедливом отношении к своей жене, которая вынуждена сидеть взаперти дома, потому что он не хочет никуда ее сопровождать. Одинокие вечера, вероятно, кажутся ей тягостными, сказал он себе.
Дважды он бывал у Элис, спал с ней. В свой второй визит сделал ей подарок – гранатовый браслет, который, он знал, должен ей понравиться. Прежде он не мог делать ей такие дорогие подарки. Когда он застегивал браслет на ее запястье, его мучила совесть, что он куплен на деньги, полученные от выгодного брака. По этой же причине Элинор теперь сидит по вечерам одна.
– Это прощальный подарок, – внезапно сказал он Элис, ожидая, что его тут же охватит отчаяние, но этого не произошло. Вместо отчаяния он почувствовал облегчение. Только и всего.
Он еще ни разу не сделал подарка жене. Элинор. Он до сих пор не привык к тому, что у нее есть имя. И ни разу не произнес его.
На Рождество они отправятся в поместье и проведут там некоторое время. Возможно, он приложит усилия, чтобы получше узнать жену, убедиться, что за ее спокойствием и неулыбчивостью есть что-то другое, кроме холодности и язвительности. Может случиться, что он станет жить с ней как с женой, хотя будет непросто снова попасть к ней в постель после столь долгого перерыва, последовавшего за первой ночью.
Если он намерен выполнить слово, данное ее отцу, и прожить с ней год под одной крышей, наверное, следовало бы подумать и о наследнике. И когда она родит ему сына, у них не будет более необходимости в совместной жизни, если они решат, что их брак не удался.
Попробовать не мешает, решил граф. А Рождество – наиболее удобный случай внести немного тепла в их отношения. Он надеялся, что Элинор пригласит своих подруг, одну или двух, иначе ситуация окажется несколько неудобной – пять джентльменов и одна леди.
– На следующей неделе мы уезжаем в Гресвелл-Парк, – сообщил он Элинор, когда вечером после ужина, по заведенному им пять дней назад порядку, они встретились в библиотеке. Такие вечера начинали ему нравиться, несмотря на то что в каждый из них у него неизбежно возникали трудности, как только он пытался найти предмет для легкого и непринужденного разговора. Они не болтали, а беседовали на отвлеченные темы. –Я должен предупредить экономку о том, сколько гостей у нас будет на Рождество.
Элинор оторвалась от книги и слегка вскинула подбородок – жест, ставший знакомым ему еще в первые дни их общения. Тогда это было предвестником того, что далее последует саркастическое замечание или вызов.
– Надеюсь, что вы уже пригласили одну или двух из ваших подруг? – полюбопытствовал граф.
– Одну или двух? – удивленно переспросила Элинор. – Разве вы ограничили их число, милорд?
– Вы пригласили больше? – удивился он. – Что ж, прекрасно.
– Вы не опасаетесь, что вашим друзьям не понравится общество представителей моего сословия? – задала ему вопрос Элинор.
По ее виду и голосу он понял, что она готова к спору. Ни дать ни взять колючка.
– Если такое случится, они будут иметь дело со мной, – решительно заявил граф, прямо глядя ей в глаза. – Вы моя жена.
– Любое оскорбление, нанесенное мне, это оскорбление, нанесенное и вам тоже, – справедливо заметила Элинор. – Я уверена, что заслуживаю уважения.
– Это не подлежит сомнению, – согласился граф.
– Да, не подлежит. – Она снова склонилась над книгой.
– Кого вы пригласили? – спросил граф. – Сколько будет гостей?
– Моя семья, – ответила Элинор, бросив на него взгляд, в котором был вызов, на щеках ее зардел румянец. – Мы всегда встречаем праздники вместе, если это возможно. А это особый праздник, первое Рождество без отца. Я обещала ему, что он будет светлый и счастливый. Но вы, без сомнения, считаете, что неприлично устраивать семейное торжество, когда не прошло и двух месяцев после похорон?
Граф почувствовал раздражение. Сколько таких выдуманных обещаний покойному отцу у нее в запасе на ближайшие недели и месяцы? Видимо, этой женщине не терпится повеселиться, и даже память об отце не станет тому препятствием.
– Мы можем скромно и достойно провести эти праздники, – заметил он.
– Только не с моей семьей, – возразила Элинор. – Это самые шумные и необузданные, даже вульгарные люди, каких только можно себе представить.
Он уже не пытался подавить гнев.
В последние годы граф принимал все рождественские приглашения, иногда даже в загородные поместья своих друзей, не говоря уж о балах и званых вечерах в Лондоне, но всегда был рад, когда все наконец заканчивалось.
Почему-то в Рождество он особенно остро чувствовал свое одиночество.
Но это Рождество он ждал. Он встретит его в Гресвелл-Парке, где, окинув взглядом поместье и окрестности, почувствует с облегчением, что теперь все по-настоящему принадлежит ему, без каких-либо оговорок и условий. Он может мечтать о том, как со знанием дела благоустроит наконец дом и парк, а также коттеджи арендаторов и воплотит в жизнь все, что задумал. В детстве и в школьные годы он часто проводил каникулы в поместье деда и бабушки, а потом жил в нем, когда один за другим умерли его родители. Ему тогда едва минуло четырнадцать. Он любил Гресвелл-Парк.
Теперь он не жалел, что за неделю до свадьбы, выпив лишку, пригласил гостей. Приедут Берти, лорд Чарльз Райт, виконт Джесон Созерби и достопочтенный мистер Тимоти Бедкомб. Он впервые приглашает к себе гостей на рождественские праздники. Возможно, их присутствие сделает их по-настоящему веселыми.
Странным образом, да, весьма странным, мысль о том, что он проведет это время вместе с Элинор, не показалась ему столь уж неприятной. Между ними установился осторожный мир. Они заключили его в день смерти ее отца. Теперь они не ссорились, не обменивались колкостями и не соревновались в сарказме, разве что изредка, но тут же спешили принести свои извинения.
Между ними по-прежнему не было привязанности, дружбы или какой-либо близости. Но исчезла по крайней мере враждебность или, возможно, была задвинута куда-то в дальний угол. Граф надеялся, что так цивилизованно они проживут этот обязательный год их совместной жизни. А может, и дольше, ибо уже в первый месяц своего брака он сделал обескураживающее открытие и не мог не учитывать изменений, происшедших в это время. Он более не сознавал себя неженатым человеком, и не только из-за присутствия в его доме женщины, считающейся его женой. Она заняла свое место в его сознании тоже.
После похорон тестя он снова стал захаживать по вечерам в клуб. Но вместо того чтобы развлекаться, вдруг понял, что все чаще задумывается о несправедливом отношении к своей жене, которая вынуждена сидеть взаперти дома, потому что он не хочет никуда ее сопровождать. Одинокие вечера, вероятно, кажутся ей тягостными, сказал он себе.
Дважды он бывал у Элис, спал с ней. В свой второй визит сделал ей подарок – гранатовый браслет, который, он знал, должен ей понравиться. Прежде он не мог делать ей такие дорогие подарки. Когда он застегивал браслет на ее запястье, его мучила совесть, что он куплен на деньги, полученные от выгодного брака. По этой же причине Элинор теперь сидит по вечерам одна.
– Это прощальный подарок, – внезапно сказал он Элис, ожидая, что его тут же охватит отчаяние, но этого не произошло. Вместо отчаяния он почувствовал облегчение. Только и всего.
Он еще ни разу не сделал подарка жене. Элинор. Он до сих пор не привык к тому, что у нее есть имя. И ни разу не произнес его.
На Рождество они отправятся в поместье и проведут там некоторое время. Возможно, он приложит усилия, чтобы получше узнать жену, убедиться, что за ее спокойствием и неулыбчивостью есть что-то другое, кроме холодности и язвительности. Может случиться, что он станет жить с ней как с женой, хотя будет непросто снова попасть к ней в постель после столь долгого перерыва, последовавшего за первой ночью.
Если он намерен выполнить слово, данное ее отцу, и прожить с ней год под одной крышей, наверное, следовало бы подумать и о наследнике. И когда она родит ему сына, у них не будет более необходимости в совместной жизни, если они решат, что их брак не удался.
Попробовать не мешает, решил граф. А Рождество – наиболее удобный случай внести немного тепла в их отношения. Он надеялся, что Элинор пригласит своих подруг, одну или двух, иначе ситуация окажется несколько неудобной – пять джентльменов и одна леди.
– На следующей неделе мы уезжаем в Гресвелл-Парк, – сообщил он Элинор, когда вечером после ужина, по заведенному им пять дней назад порядку, они встретились в библиотеке. Такие вечера начинали ему нравиться, несмотря на то что в каждый из них у него неизбежно возникали трудности, как только он пытался найти предмет для легкого и непринужденного разговора. Они не болтали, а беседовали на отвлеченные темы. –Я должен предупредить экономку о том, сколько гостей у нас будет на Рождество.
Элинор оторвалась от книги и слегка вскинула подбородок – жест, ставший знакомым ему еще в первые дни их общения. Тогда это было предвестником того, что далее последует саркастическое замечание или вызов.
– Надеюсь, что вы уже пригласили одну или двух из ваших подруг? – полюбопытствовал граф.
– Одну или двух? – удивленно переспросила Элинор. – Разве вы ограничили их число, милорд?
– Вы пригласили больше? – удивился он. – Что ж, прекрасно.
– Вы не опасаетесь, что вашим друзьям не понравится общество представителей моего сословия? – задала ему вопрос Элинор.
По ее виду и голосу он понял, что она готова к спору. Ни дать ни взять колючка.
– Если такое случится, они будут иметь дело со мной, – решительно заявил граф, прямо глядя ей в глаза. – Вы моя жена.
– Любое оскорбление, нанесенное мне, это оскорбление, нанесенное и вам тоже, – справедливо заметила Элинор. – Я уверена, что заслуживаю уважения.
– Это не подлежит сомнению, – согласился граф.
– Да, не подлежит. – Она снова склонилась над книгой.
– Кого вы пригласили? – спросил граф. – Сколько будет гостей?
– Моя семья, – ответила Элинор, бросив на него взгляд, в котором был вызов, на щеках ее зардел румянец. – Мы всегда встречаем праздники вместе, если это возможно. А это особый праздник, первое Рождество без отца. Я обещала ему, что он будет светлый и счастливый. Но вы, без сомнения, считаете, что неприлично устраивать семейное торжество, когда не прошло и двух месяцев после похорон?
Граф почувствовал раздражение. Сколько таких выдуманных обещаний покойному отцу у нее в запасе на ближайшие недели и месяцы? Видимо, этой женщине не терпится повеселиться, и даже память об отце не станет тому препятствием.
– Мы можем скромно и достойно провести эти праздники, – заметил он.
– Только не с моей семьей, – возразила Элинор. – Это самые шумные и необузданные, даже вульгарные люди, каких только можно себе представить.
Он уже не пытался подавить гнев.