Страница:
Теперь уже он не стал бы с благопотребной тоской взирать на долгую гибель в волнах этой маленькой лодки. Но что мог сделать Брагода, если дощатая плоть, к которой он прикасался, не чувствовала никакого прикосновения? Брагода носился над морем, пытаясь обуять ветер, подпирал налетавшую на струг волну – все было напрасно. Он беспомощно опустился на корму лодки и склонил голову. Что-то в этом беспомощном ребенке показалось Брагоде знакомым. Тревожное таинство, им или не им прожитого, залегло у чувствительной сердцевины его существа. Однако, Брагода все-таки отнес это чувство на счет неосознанной тяги человека переносить на себя чужие впечатления и поступки. Так или иначе, неожиданно возникшая надежда таяла на глазах. Струг зачерпнул бортом, осел. Ребенок приподнялся на руках. Брагода не видел его лица, но предположил, что в детских глазах надежда должна угасать горетерпимее, чем у взрослого. И туг из-под самой воды показался зоряный парус. Форштевень оскалился зубастой головой дракона, взлетел над подсевшим стругом.
Ребенка передавали на руках. Посиневшие его ножонки беспомощно болтались в воздухе. На жесткой парусине, укатанной на палубных мостках, малыш оказался не один. Молодой воин с глубоким порезом шеи полулежал на запасном парусе.
– Ишь, какой заморыш! И как только в этом теле держится жизнь?
Он зачем-то протянул к ребенку руку. Малыш с неожиданной проворностью впился в ладонь зубами. Воин инстинктивно отринул под дружное многоголосие гребцов.
– Вот тебе и заморыш! Как тебя зовут, волчонок?
Малыш сжался в комок, Детские губы дрогнули…
– Брагода.
Сотник руян бросил ребенку сухой палевый теплушник. Взгляд малыша набежал на глаза руянина.
– Смотри-ка, Оркс, он тебя признал. Возьми его себе, будет кому поквитаться с тобой за твой норов!
Гребцы засмеялись.
Брагода, все это время висевший на пеньковом шкоте и не сводивший с малыша глаз, оцепенел.
По селам возили драгоценную статую Маткиземе. Великая Богиня простирала руки с золотыми прутьями колосьев и своим серебряным серпом. Крестьянки обсыпали ее зернами посевной ржи. Оркс не любил землеробных торжеств. Он был молчалив и нелюдим. Волчонок сновал вокруг приемного отца, пытаясь разбудить в нем беззаботную живость.
– Пойдем смотреть на Богиню, пойдем.
– Перестань!
– Пойдем, она нам подарит какой-нибудь прутик.
– Эта Богиня славит черный труд, а потому нам нет до нее дела.
– Зачем ты так говоришь?! А что такое черный труд?
– То, что воин всегда будет презирать.
– А что такое презирать?
Оркс давно заметил, что Великий жрец Храма испытывает особые чувства к Брагоде. Конечно, чудесная находка в Варяжском море не могла бы остаться незамеченной в Храме. Это был знак. Но Овар боялся Брагоду! Да-да, опытный глаз Оркса не мог ошибиться. Овар приваживал мальчика к себе. Забыв о законе касты, жрец посвящал ребенка в Веду, и Брагода часто играл в Богов. К душе Оркса подступала смута. Кто знает, кого углядел в Брагоде Арконский первосвятитель и какая тайна заставляет его, не боящегося гнева Святовита, содрогаться перед найденышем. Овар тихо противился посвящению мальчика в воины Храма, и это не могло радовать сотника. Потому Оркс заговорил о том, о чем, может быть, и не должен был знать Брагода. Может быть не должен. А теперь знать обязан, чтобы совсем не потерять голову от россказней Овара.
– Ты родом из Микуль-бора, Там твоя земля, она зовется Вагрией. Мы разных родов.
Мальчик недоверчиво посмотрел на отца.
– Ты – варяг потому, что я знаю варягов и могу об этом судить, Варяги – наши братья по крови, хотя и ведут свой род от небесного Перконса, а мы – от восьми мечей Руевита.
– Нет, нет! – закричал мальчик. – Я – рус. Почему ты говоришь такие непонятные слова?
– Вспомни, ты плыл в море на лодке.
– Я не помню никакой лодки.
Оркс обреченно вздохнул. Брагода отвернулся, но, подумав о чем-то, потянул Оркса за рукав.
– Если мой отец хочет отказаться от меня, пусть. Брагода не останется в его доме. Но я не уйду отсюда, пока ты не дашь мне оружия.
– Зачем тебе оружие?
– Я буду бить свенов, и еще франконов, и еще данов, и еще всех, кто сунется в Аркону, – Губы ребенка задрожали. Он напряг все свое самолюбие, чтобы не расплакаться, Оркс посмотрел волчонку в глаза.
– А если кто-нибудь из них сделает тебе больно? – Тяжелая ладонь отца перехватила Брагоде горло.
– Я все равно буду драться, – выдавил из себя ребенок, ослабевая всем телом. Оркс швырнул волчонка на землю. Брагода сдавленно исторгал из себя воздух. Его тошнило.
– Так говоришь, драться будешь? – Оркс размотал с ногавицы волокнистый, скрученный жгут.
– А знаешь, как секут у них мечи? – Хлесткий удар обжег Брагоде плечо.
– Ты мой отец, и я не подниму на тебя руку. Но если тебе захочется посмотреть, как может ответить Брагода, попроси кого-нибудь другого мне еще раз наподдать. – Брагода отвернулся. Оркс вздохнул и присел на камень. Они молчали.
– Зачем ты придумал про море? Я никогда еще в нем не был.
Тебе это кто-то сказал?
– Ну да, Овар.
– Вот что сынок, ты будешь воином. Как твой отец, и как отец твоего отца, и как сам великий Руевит. Но ты не говори об этом Овару. Иначе тебе никогда не носить меча. Понял?
Брагода кивнул.
– Мы уйдем в Кореницу, к храму трех Богов. Там великие воины устраивают ристания в честь Руевита. Там ты станешь воином.
Начали биться по-старому. Так, как сражались еще сами Боги, только открывавшие для себя все неизмеримое величие созданного ими мира. Всегда было и всегда будет кому с кем сражаться. Этих бойцов приветствовали особенно горячо. Они долго обхаживали друг друга в магическом плясе. Брагоде казалось, что они приколдованы к замкнутости одних и тех же движений. Печать этих движений лежала на всем их необычном существе. Сам вид бойцов таил в себе особо выразительное таинство. Они были облачены в огромные меховые штаны, вывернутые мехом наружу, обнажены до пояса, а их лица и тела разукрашены ярким боевым узором. Каждый сжимал в левой руке по небольшому щиту для сокрушения ударов противника. Зато правые руки бойцов до локтей были прихвачены кожаными ремнями. Оплетка этих ремней сращивалась на кулаках массивным кожаным навертом. Бой начался. От необычайной силы ударов трещали щиты. Противники едва сдерживали натиск друг друга, но ни один из них не уступал другому, Наконец чей-то удар достал голову соперника. Кулак вскользь снизу прошел по щиту, еще раз дотянулся до головы. Подбитый им боец разом осел на обмякшие ноги и тут же получил страшный удар шитом в грудь, Его отбросило на несколько шагов. Он рухнул на песок, широко разбросав руки. Брагода замер. Оркс украдкой поглядывал на сына.
– Зачем он его так? Разве они взаправду враги?
– Не знаю, поймешь ли ты, но только у воина нет выбора. У мужика есть, а у воина нет. Раз ты вышел драться, значит дерись так, как дерется воин, а не кухарка, У размазни и у труса сто путей, по которым они ходят, а у воина только один путь. И не потому, что кто-то кому-то не понравился. Просто тот другой, воин, и у него нет выбора. Подумай, есть еще время. Потом твоя слабость станет позором всего нашего рода.
– Я тоже буду драться до конца и никого не стану щадить, – пробубнил Брагода, надувшись.
А на ристалище снова царил дух боя. Эти новые бойцы выглядели совсем не так, как предыдущие. До самых колен они имели массивные кожаные ногавицы, к которым крепились плоские камни. Шаг воинов был тяжел и увесист.
– Это тоже очень древняя борьба. Так дрались племена, жившие на этой земле много веков до нас, – пояснил Оркс.
При всей своей неповоротливости бойцы сумели раздразнить зрителей какой-то затаенной внутренней энергией и скрытым бойцовским коварством. Внезапно один из них подлетел к другому. Тяжести каменных сапог как и не бывало. Он легко подхлестнул ногой противника в грудь, а потом еще и по ногам. Противник повалился на бок не столько от удара, сколько от собственного расчета. Падая, и он зацепил нападавшего ударом. Когда оба снова стояли друг против друга, числу их ударов не было числа. Они постоянно двигались и под каждый новый шаг выбрасывали в противника утяжеленную камнями ногу. Ни разу никто из них даже не попробовал пустить в ход кулаки. И тут один присел на подрубленное колено. Он снова бы подскочил на ноги, но не успел. Тяжелый удар в основание шеи, сзади, перевернул бойца в воздухе и распластал по земле. Зрители затаили дыхание. Но тут же прорвался их бурный восторг. Бой был закончен. Потом дрались за вбитое в землю копье. На смену поверженному бойцу быстро выбегал новый, и копье оставалось в земле. Когда пришел черед Рута, толпа, обступившая ристалище, возбудилась еще больше. Долговязый противник Рута в страдальческом протесте ухватил копье обеими руками и славил древко в кулаках. Рут нанес противнику короткий удар в дышло, но это не повлияло на долговязого. Тогда Рут дернул древко на себя, а потом переместил вперед, навстречу упрямцу. Удар лег вдоль лица, перерубив долговязому нос. Тот разжал руки. Рут ударил еще раз, и противник присел на землю. Победитель обвел взглядом толпу, И тут на ристало вышел Смуль, Толпа завороженно смолкла. Смуль мог бы убить противника только одним своим внешним видом.
– Этот детина один втаскивает лодью на берег, – проговорил Оркс в самое ухо Брагоде. – Но и Рут не промах!
Голова Смуля не имела шеи. Зато грудью, плечами и животом он мог бы поделиться с дюжиной молодых воинов. Смуль видел только одним глазом. Второй глаз ему выбила стрела. Говорят, что Смуль тогда так разозлился, что выдернув стрелу, разломал ее на множество кусков и тут же все их сожрал вместе с наконечником. Бойцы, пораженные этим, чуть не проиграли битву. Смуля противник вообще мало интересовал. Великан шел к копью. Рут закружился по площадке и наподдал ему сзади но Смуль даже не обернулся. Тогда Рут бросился гиганту под ноги. Смуль повалился на живот. Брагода хотел засмеяться, но по лицам стоящих рядом воинов понял, что никому не смешно. С необычайной для своего веса легкостью великан вскочил на ноги. Рут саданул его ногой под колено, но в ответ получил такую плюху, что, зашатавшись, убрался в сторону. Смуль, набычившись, шел уже не на копье, а на Рута. Придя в себя, Рут метнулся на противника. Мгновение – и Рут оказался за его спиной. В затылок Смуля, должно быть, уже пошел крепкий кулак молодого руянца, но… но Смуль за спиной поймал своей ручищей Рута. Тело Рута собралось пополам и глухо ударило о землю. Великан, конечно же, пощадил своего противника, но Руту хватило и этого. Воин приподнялся, но тут же бесчувственно распластался по земле.
Смуль не спешил вытягивать копье. Он наслаждался своей победой. Одноглазый был вполне уверен, что ему уже не придется ни с кем соперничать за почетный трофей. Смуль обошел толпу, предупредительно прицеливаясь в каждого своим единственным глазом. Брагода посмотрел на отца. Возможно, мальчик хотел этим взглядом предостеречь Оркса от соблазна ответить на вывов. Но Оркс понял его по-другому. Раздвинув впереди стоящих, Оркс вышел на ристало. Толпа загудела, Смуль уже уцепился своей лапищей за копье. Оркс не напал на него сзади. Оркс окликнул противника. Смуль процедил сквозь зубы какое-то ругательство. Было видно, что этого бойца одноглазый ценит выше других. Оркс впился взглядом в гиганта. Смуль, насаженный на этот взгляд, уже извивался всем своим существом, как червяк. Кто бы мог сказать, что взгляд Оркса выражал спокойную уверенность. Ту уверенность, с какой родитель осекает своего шкодливого мальчишку на месте преступления. И вдруг Оркс взорвался. Как взрывается глиняный горшок с огненной смесью-горушей, налетая на голову врага. Оркс кричал и трясся всем телом. Никто ничего не успел заметить, потому, что Оркса просто потеряли из виду. Смуль же, получив не менее пяти ударов в голову и грудь, ощутил первый натиск берсерка. Оркс, конечно, был уже за спиной противника, и Смуль уверенно обернулся. Многим из собравшихся вокруг ристалища этого удара хватило бы на десять лет вперед. Многим, но только не Смулю. Гигант саданул кулаком в ответ, но его кулак уже никого не достал. Зато Оркс крепко подсадил Смуля снова, и снова откуда-то со стороны. Последний удар одноглазый принял грудью. Оркс издали, подскочив, вбил всю стопу в противника Смуль упал так, что вздрогнула земля.
– Воды! Дайте ему воды! – закричали в толпе. Эти люди хорошо знали, чего стоят берсерку его победы. Оркса трясло. Казалось ему сейчас легче было убить пару-другую сородичей, чем прийги в себя. Брагода еще никогда не видел отца таким.
– Отец, отец! – закричал мальчик, подбежав к берсерку.
– Пойдем, – тихо сказал Оркс. – Теперь пришло твое время.
Огромный идол Руевита безмолвно взирал на ристания. На каждом из семи его ликов происходящее отражалось по-своему. Брагода с замиранием сердца приближался к идолу. Босые ножонки мальчика шли по сложенным на земле мечам.
– Великий Руевит, демонов сокрушитель! – тихо шептал Брагода,
– Дажди силу моей руке, а сулице – власть над демоном.
Воины провожали мальчика взглядом.
– И пусть не устоит он под моим ударом… Идол поднялся над Брагодой в полный свой рост.
– И сойдет сила его. – Брагода преклонил колено. Дротик уже ждал его Мальчик поднял невесомое тело сулицы. Холодное сияние отточенного пера привораживало глаз. Брагода захотел оглянуться, утвердить в себе всеобщую поддержку воинов, но поборол это желание. Он не слышал, как содрогались тяжелые била, как стонала за спиной сопель. Уши Брагоды забил молот его сердца. Дротик разорвал сухую грудь чучела, прошив ее наскозь. Воины ликовали так, будто перед ними был не маленький Брагода, прошедший первую свою инициацию, а Одоакр на руинах только что взятого им Рима.
Брагода стал воином. Он теперь был равным с этими великими людьми. По традиции русов ему выстригли затылок, а спереди волосы убрали в косицу. Брагода теперь не только носил под рубашкой штаны, как все мужчины, но у его пояса уже висел нож. Беспорточные мальчишки его возраста никогда больше не увидят Брагоду в своей компании.
Вернувшись с сыном в Аркону, Оркс твердо решил покинуть Храм. Теперь, когда мальчик стал воином, рукам Овара дотянуться до него стало бы труднее. Однако именно это обстоятельство и не сулило ничего хорошего. Не случайно же сердце Овара сковала тайна, замешанная на хлипком существе Брагоды. Конечно же, сердце Оркса не растопили отцовские чувства к найденышу, и все-таки что-то уводило берсерка от Арконского Святограда.
Дома у Оркса хозяйничала стряпуха – молодая баба Капличка. Брагоде сразу не понравилось, что простолюдинка позволяет себе шаловливые вольности с его отцом. Достоинство воина заговорило в Брагоде раньше, чем в нем успел проснуться мужчина.
– Послушай, баба, я давно хотел тебя спросить, – начал Брагода, поглядывая на крутые бока кухарки, – почему ни одна женщина в Арконе не участвует в состязаниях, а ты участвуешь?
Капличка с удивлением посмотрела на мальчика.
– Да? И с кем же по-твоему я состязаюсь?
– С арконскими свиньями. Ты уже победила их всех по тучности.
Капличка взвизгнула от негодования.
– Не знаю, прославишь ли ты свой меч, но языком молоть ты будешь первый мастер! – Стряпуха, ища поддержки, посмотрела на Оркса. Но он был равнодушен.
Когда Капличка ушла, Оркс взял Брагоду за плечо.
– Слово, которое ты отпускаешь – это твоя человеческая мера. То есть оно значит ровно столько, сколько значишь ты сам. За все в жизни нужно платить. Знаешь почему? Потому, что все имеет цену. Даже слова, на которые твоя щедрость не знает меры. Все. Я не прошу милости, и не раздаю ее сам, потому что мне не нужно просить. Я и так возьму то, что принадлежит мне. Нищенствующий слаб, потому он и просит. Потому он и прощает, что в нем нет силы спросить по платежу ни с себя, ни с других. Но я не хочу, чтобы мой сын не оплачивал свои заемы. Раз ты назвал ее свиньей и прогнал прочь, значит, ты можешь сам справиться со стряпней. Давай! Но если ты не справишься – держись!
Этот день, как и предыдущий, Брагода запомнил на всю жизнь.
– Мера – одно из правил берсерка, – говорил Оркс, – мера значит точность. Передержишь злость – удар задохнется, ошибешься на полпальца – нужно все начинать сначала. А противник-то уже знает, чего ты хочешь. Другое правило – позиция. Позиция – это мгновение. Но позиция – это еще и твое постоянство. Я могу встать очень просто – напротив противника, лицом к лицу. Но это не будет позицией. Это – попытка вломиться в закрытую дверь. Тебя уже ждут и перед твоим носом закрыли дверь. Ты считаешь, что лицом к лицу – достойно, потому что это честно. Да? Но что ты хочешь с самого начала доказать, что можешь красиво и трудно умереть, или что можешь легко выиграть? Мы не станем ломать лбом двери. Ты облегчаешь долю противника, потому что ты перед ним, и он сообразит, что ему делать. Потому мы скоро уйдем из Святограда, что Овар что-то знает о тебе и пытается действовать соразмерно тому. А ты не знаешь этой тайны, и, стало быть, его действий. Ты – мишень. И еще одно правило – быстрота. Правда, оно действует только тогда, когда ты принял позицию и обозначил меру.
– Никак в толк не возьму, – начала Капличка, – кем ты Орксу приходишься?
– Оркс – мой отец, – раздраженно ответил Брагода.
– Отец?
Брагода хотел было сорваться злым словом, но дверь распахнулась, и, напустив с улицы снежной кипени, вошла Млава. Встретившись взглядом с Брагодой, девушка смущенно отвернулась. Парень, видимо, тоже нелегко сносил прикосновение этих глаз.
– К коню пойду, – пробубнил он и вышел.
Капличка скосилась на Млаву.
– Ну, чего глазеешь? Смотри, глаза не запачкай.
– О чем ты?
– О чем? Об этом мальчишке, разумеется. Как будто со стороны ничего не видно! Но только отец твой вряд ли порадуется за тебя.
Девушка еще больше засмущалась, однако слова кухарки задели ее любопытсво.
– Говорят, он знатного рода.
– Он из рода Оркса Бешеного, хотя я не очень-то уверена, что Бешеный – его отец. Что-то я не припомню, чтобы у Бешеного была жена.
– Ну и что. Он мог усыновить ребенка своей наложницы.
– Как бы не так. Оркс никогда не имел наложниц. И вообще ты не знаешь, что это за род.
Млава присела на край скамьи.
– Одно только имя Бешеного Сына Руевита вызывает ужас от ромейской земли до Агрипии. Когда в их роду рождается девочка, ее просто убивают. Вот таким ножом. Словно поросенка. Если бы Оркс мог обращать нажитое им богатсво в золото, он давно бы уже превзошел самого Арконского идола. Но у него совсем нет золотой меры.
– Почему?
– Потому что он – берсерк. И его вера не позволяет ему копить золото.
Девушка задумалась. Кухарка продолжала:
– Когда волчонок достигнет мужской инициации, он просто скажет себе: «Бери любую женщину из тех, кто может посвятить тебя в таинство любви, но только не забудь потом убить ее. Иначе ты не берсерк!»
– И у него никогда не будет жены?
– Будет. Украдет где-нибудь девушку, посвятит ее в родовое достоинство, и больше никто о ней ничего не узнает.
– Почему же ты думаешь, что Оркс – не его отец? Скажи.
– Спроси об этом своего отца. Он знает больше моего.
Капличка обтерев руки о передник, закончила стряпню. Она стянула узлом холстину, плотно прижав крынки друг к другу. Неожиданно девушка подхватила узел со стола.
– Я сама отнесу.
Капличка только покачала головой.
Во дворе последним часом пламенел короткий зимний день. По уличным мосткам отстукивали шаги неторопливых прохожих. Седовласый раб в безмерном рубище плелся между домами. За ним ковылял такой же лохматый пес.
– Прочь с дороги! – раздалось сзади. Воздух рассекла плеть. Во двор въехал всадник. Это был Рыжий Хольдар. Кто не знал Рыжего Хольдара по ту и другую сторону Лабы? В тот момент, когда чубатый конек Хольдара поравнялся с кухарней, дверь отворилась и на улицу вышла Млава с узлом в руке. Хольдар сразу преобразился.
– Кто это? Засыпь мне глаза солью, если это не дочь Рута. Эй, горлица, послушай, твой отец – Рут, ведь так? Какая ты стала! У тебя, верно, и красавчик какой-нибудь здесь притаился. Должно быть, из тех, кто только примеряется к отцовскому мечу.
Не глядя на Хольдара, девушка шла по двору.
– Да ты погоди, эти руки умеют тискать не только оружие!
Брагода закусил нижнюю губу. Млава, словно предупреждая ссору, так посмотрела в глаза Брагоде, что его тело вдруг стало невесомым. Юноша принял узел и прижал к груди.
– А-а, так это он и есть, – бросил Хольдар, смерив Брагоду взглядом, словно вещь, и не обнаружив в ней никакой надобности и достоинства.
– Ну так скажи отцу, чтоб он вечером дома был. Скажи, Хольдар зайдет к нему на кружку доброй браги. Это имя для него больше значит, чем для тебя… пока, – Рыжий хмыкнул. Его лохматый конек зарысил вперед.
Взгляд Брагоды в спину приезжему метнул такую занозу, что у Хольдара, наверно, зачесалось между лопаток. Млава засмеялась Брагоде в лицо. Молодой воин подвязал поклажу к седлу и легко овладел конем.
– Не до тебя, – бросил он Млаве, и брови девушки выгнулись дугой.
Брагода не спешил. Он почему-то повернул коня за Хольдаром. Тот, другой, в нем, привыкший к своей новой роли, уже знал, к чему все ведет. Но что он мог сделать? Брагода-Брагода! В груди твоей свербило предостережение, но ты сам напустил на себя бесчувственный туман. И дух тогда понял: что толку в познании жизни, если ни во что нельзя влезть самому! А Хольдар ехал по городу с видом хозяина. На Медовом холме, где низенькие домики перестают напирать друг на друга, Рыжий особенно оживился. Еще бы, ведь впереди был гостиный двор! Где, как не там, ему удастся покняжить в своем распираемом самодовольстве и бахвальстве? Да еще залившись молодым арконским пивом. Двор распахнул свои объятия Хольцару. Брагода отыскал Рыжего не сразу. Между стойлами, соломенным подстилом для спанья, пивоварней, длинными столами, кухарней, распряженными повозками и всяким навороченным скарбом сновали гуляки. Вечерело. В нескольких очагах сразу зажгли огонь. От пожженного торфа воздух понес дымной горечью. Молодые кухари в грязных робах тащили к столам квашню. Хольдар облапил за плечи какого-то доходягу и рассказывал о своих подвигах. Слушатели у Рыжего было немного, да и тех больше волновало содержимое глиняных кружек. По другую сторону стола, прямо напротив Хольдара, уселся Брагода.
– …а какой славный город Пнев! Тамошний кнез сильно не залюбил тевтонских вождей. «Не позволю, – говорит, – ходить через мою землю.» Понятное дело, послали меня во Пнев.
– Больше никого не нашлось! – громко сказал Брагода, не глядя на Рыжего.
Хольдар немного помолчал, не поднимая головы, но продолжил.
– А во Пневе оружие куют. Как же так? – говорю, – нешто вашим воинам мечей не хватает? А они мне: «Это мы про запас. Мало ли что.» Ну, вижу, дело не к добру. Тогда я…
Брагода громко чихнул. Рыжий запнулся и посмотрел на него холодными глазами.
– Эй, молодчик! Если мой рассказ не по тебе, может быть, ты вспомнишь какой-нибудь свой подвиг?
– Вспомнил бы, да врать не умею.
Хольдар побагровел. Он схватил кружку и запустил ею в Брагоду. Брагоде словно этого и нужно было. Его рука перехватила слету предмет и перенаправила его обратно. Все это произошло так внезапно и ловко, что у Хольдара уже не оставалось шансов. Кружка разбилась об его лоб. Рыжий слетел со скамьи, но туг же опомнился и с ревом вскочил на стол. Он еще не сделал и шага, как Брагода рванул вверх свой край стола. Рыжий скатился, перевернув лавку. Брагода сам шел навстречу Хольдару. Шел уверенно, словно перед ним был какой-то уличный мальчишка. Хольдар отцепил удар в грудь наглецу. Тяжесть литого кулака уже раздавила ее, как показалось Хольцару, но вдруг что-то отбросило его в сторону. Отбросило, да так, что Рыжий полетел на соседний стол. Что-то происходило. Что-то не складывалось, не заладилось для Хольдара. Если бы перед ним был зрелый воин, возможно, Хольдар уже сложил бы оружие. Но мальчишка! Да еще именно тот, с кем сегодня миловалась эта пташка Млава. То-то теперь между ними будет пересуда и насмешек. Нет. Хольдар двинулся вперед. Он не спешил бить. Он собрался поймать мальчишку в тиски своих рук. В расстоянии между ними уже не пролетела бы и птица. Хольдар напрягся, готовый к решающему броску противника, но мальчишка внезапно юркнул вниз.
Ребенка передавали на руках. Посиневшие его ножонки беспомощно болтались в воздухе. На жесткой парусине, укатанной на палубных мостках, малыш оказался не один. Молодой воин с глубоким порезом шеи полулежал на запасном парусе.
– Ишь, какой заморыш! И как только в этом теле держится жизнь?
Он зачем-то протянул к ребенку руку. Малыш с неожиданной проворностью впился в ладонь зубами. Воин инстинктивно отринул под дружное многоголосие гребцов.
– Вот тебе и заморыш! Как тебя зовут, волчонок?
Малыш сжался в комок, Детские губы дрогнули…
– Брагода.
Сотник руян бросил ребенку сухой палевый теплушник. Взгляд малыша набежал на глаза руянина.
– Смотри-ка, Оркс, он тебя признал. Возьми его себе, будет кому поквитаться с тобой за твой норов!
Гребцы засмеялись.
Брагода, все это время висевший на пеньковом шкоте и не сводивший с малыша глаз, оцепенел.
* * *
Прошедшая зима, а потом и мало-помалу подходящее лето утвердили в Брагоде намерение соединить свою судьбу с судьбой найденыша. Нет, собственно говоря, Брагода не сомневался в их изначальной соединенности. Трудно понять, как одно живое существо может разделиться на две взаимонесвязанные жизни. Брагода разумел это своим переходом во времени. Словно эхо, возвращающее давно отзвучавший голос. Он был никем в этом мире. И потому Брагода-дух потерялся в себе самом. Сомкнулся с бестелесной изнанкой ребенка, никак на него не повлияв.По селам возили драгоценную статую Маткиземе. Великая Богиня простирала руки с золотыми прутьями колосьев и своим серебряным серпом. Крестьянки обсыпали ее зернами посевной ржи. Оркс не любил землеробных торжеств. Он был молчалив и нелюдим. Волчонок сновал вокруг приемного отца, пытаясь разбудить в нем беззаботную живость.
– Пойдем смотреть на Богиню, пойдем.
– Перестань!
– Пойдем, она нам подарит какой-нибудь прутик.
– Эта Богиня славит черный труд, а потому нам нет до нее дела.
– Зачем ты так говоришь?! А что такое черный труд?
– То, что воин всегда будет презирать.
– А что такое презирать?
Оркс давно заметил, что Великий жрец Храма испытывает особые чувства к Брагоде. Конечно, чудесная находка в Варяжском море не могла бы остаться незамеченной в Храме. Это был знак. Но Овар боялся Брагоду! Да-да, опытный глаз Оркса не мог ошибиться. Овар приваживал мальчика к себе. Забыв о законе касты, жрец посвящал ребенка в Веду, и Брагода часто играл в Богов. К душе Оркса подступала смута. Кто знает, кого углядел в Брагоде Арконский первосвятитель и какая тайна заставляет его, не боящегося гнева Святовита, содрогаться перед найденышем. Овар тихо противился посвящению мальчика в воины Храма, и это не могло радовать сотника. Потому Оркс заговорил о том, о чем, может быть, и не должен был знать Брагода. Может быть не должен. А теперь знать обязан, чтобы совсем не потерять голову от россказней Овара.
– Ты родом из Микуль-бора, Там твоя земля, она зовется Вагрией. Мы разных родов.
Мальчик недоверчиво посмотрел на отца.
– Ты – варяг потому, что я знаю варягов и могу об этом судить, Варяги – наши братья по крови, хотя и ведут свой род от небесного Перконса, а мы – от восьми мечей Руевита.
– Нет, нет! – закричал мальчик. – Я – рус. Почему ты говоришь такие непонятные слова?
– Вспомни, ты плыл в море на лодке.
– Я не помню никакой лодки.
Оркс обреченно вздохнул. Брагода отвернулся, но, подумав о чем-то, потянул Оркса за рукав.
– Если мой отец хочет отказаться от меня, пусть. Брагода не останется в его доме. Но я не уйду отсюда, пока ты не дашь мне оружия.
– Зачем тебе оружие?
– Я буду бить свенов, и еще франконов, и еще данов, и еще всех, кто сунется в Аркону, – Губы ребенка задрожали. Он напряг все свое самолюбие, чтобы не расплакаться, Оркс посмотрел волчонку в глаза.
– А если кто-нибудь из них сделает тебе больно? – Тяжелая ладонь отца перехватила Брагоде горло.
– Я все равно буду драться, – выдавил из себя ребенок, ослабевая всем телом. Оркс швырнул волчонка на землю. Брагода сдавленно исторгал из себя воздух. Его тошнило.
– Так говоришь, драться будешь? – Оркс размотал с ногавицы волокнистый, скрученный жгут.
– А знаешь, как секут у них мечи? – Хлесткий удар обжег Брагоде плечо.
– Ты мой отец, и я не подниму на тебя руку. Но если тебе захочется посмотреть, как может ответить Брагода, попроси кого-нибудь другого мне еще раз наподдать. – Брагода отвернулся. Оркс вздохнул и присел на камень. Они молчали.
– Зачем ты придумал про море? Я никогда еще в нем не был.
Тебе это кто-то сказал?
– Ну да, Овар.
– Вот что сынок, ты будешь воином. Как твой отец, и как отец твоего отца, и как сам великий Руевит. Но ты не говори об этом Овару. Иначе тебе никогда не носить меча. Понял?
Брагода кивнул.
– Мы уйдем в Кореницу, к храму трех Богов. Там великие воины устраивают ристания в честь Руевита. Там ты станешь воином.
* * *
В Коренице горели костры. Их языки лизали бархат ночного неба. Напряженное и тягучее ожидание охватило всех. Тяжело ухали била, пробуя свой голос на решающее предстояние. Воины уже не замечали друг друга, углубившись каждый в себя. Некоторые неспешно натирали маслом свои полуобнаженные тела. Другие пробовали силу, схватившись невсерьез, а в испытание своих особых ухватов. Ждали первого часа дня, восхода. Брагода здесь был своим. Он это чувствовал. Мальчик ходил от костра к костру с видом великого героя. И вдруг все разом смолкло. Отец позвал Брагоду и увел в сторону. Общая неразбериха и суета в мгновение ока обернулись каким-то особо выразительным порядком. Каждый замер на своем месте. Жрецы взывали к Руевиту. Брагода слышал каждое слово заклятия и почему-то повторял его про себя. Взошло солнце.Начали биться по-старому. Так, как сражались еще сами Боги, только открывавшие для себя все неизмеримое величие созданного ими мира. Всегда было и всегда будет кому с кем сражаться. Этих бойцов приветствовали особенно горячо. Они долго обхаживали друг друга в магическом плясе. Брагоде казалось, что они приколдованы к замкнутости одних и тех же движений. Печать этих движений лежала на всем их необычном существе. Сам вид бойцов таил в себе особо выразительное таинство. Они были облачены в огромные меховые штаны, вывернутые мехом наружу, обнажены до пояса, а их лица и тела разукрашены ярким боевым узором. Каждый сжимал в левой руке по небольшому щиту для сокрушения ударов противника. Зато правые руки бойцов до локтей были прихвачены кожаными ремнями. Оплетка этих ремней сращивалась на кулаках массивным кожаным навертом. Бой начался. От необычайной силы ударов трещали щиты. Противники едва сдерживали натиск друг друга, но ни один из них не уступал другому, Наконец чей-то удар достал голову соперника. Кулак вскользь снизу прошел по щиту, еще раз дотянулся до головы. Подбитый им боец разом осел на обмякшие ноги и тут же получил страшный удар шитом в грудь, Его отбросило на несколько шагов. Он рухнул на песок, широко разбросав руки. Брагода замер. Оркс украдкой поглядывал на сына.
– Зачем он его так? Разве они взаправду враги?
– Не знаю, поймешь ли ты, но только у воина нет выбора. У мужика есть, а у воина нет. Раз ты вышел драться, значит дерись так, как дерется воин, а не кухарка, У размазни и у труса сто путей, по которым они ходят, а у воина только один путь. И не потому, что кто-то кому-то не понравился. Просто тот другой, воин, и у него нет выбора. Подумай, есть еще время. Потом твоя слабость станет позором всего нашего рода.
– Я тоже буду драться до конца и никого не стану щадить, – пробубнил Брагода, надувшись.
А на ристалище снова царил дух боя. Эти новые бойцы выглядели совсем не так, как предыдущие. До самых колен они имели массивные кожаные ногавицы, к которым крепились плоские камни. Шаг воинов был тяжел и увесист.
– Это тоже очень древняя борьба. Так дрались племена, жившие на этой земле много веков до нас, – пояснил Оркс.
При всей своей неповоротливости бойцы сумели раздразнить зрителей какой-то затаенной внутренней энергией и скрытым бойцовским коварством. Внезапно один из них подлетел к другому. Тяжести каменных сапог как и не бывало. Он легко подхлестнул ногой противника в грудь, а потом еще и по ногам. Противник повалился на бок не столько от удара, сколько от собственного расчета. Падая, и он зацепил нападавшего ударом. Когда оба снова стояли друг против друга, числу их ударов не было числа. Они постоянно двигались и под каждый новый шаг выбрасывали в противника утяжеленную камнями ногу. Ни разу никто из них даже не попробовал пустить в ход кулаки. И тут один присел на подрубленное колено. Он снова бы подскочил на ноги, но не успел. Тяжелый удар в основание шеи, сзади, перевернул бойца в воздухе и распластал по земле. Зрители затаили дыхание. Но тут же прорвался их бурный восторг. Бой был закончен. Потом дрались за вбитое в землю копье. На смену поверженному бойцу быстро выбегал новый, и копье оставалось в земле. Когда пришел черед Рута, толпа, обступившая ристалище, возбудилась еще больше. Долговязый противник Рута в страдальческом протесте ухватил копье обеими руками и славил древко в кулаках. Рут нанес противнику короткий удар в дышло, но это не повлияло на долговязого. Тогда Рут дернул древко на себя, а потом переместил вперед, навстречу упрямцу. Удар лег вдоль лица, перерубив долговязому нос. Тот разжал руки. Рут ударил еще раз, и противник присел на землю. Победитель обвел взглядом толпу, И тут на ристало вышел Смуль, Толпа завороженно смолкла. Смуль мог бы убить противника только одним своим внешним видом.
– Этот детина один втаскивает лодью на берег, – проговорил Оркс в самое ухо Брагоде. – Но и Рут не промах!
Голова Смуля не имела шеи. Зато грудью, плечами и животом он мог бы поделиться с дюжиной молодых воинов. Смуль видел только одним глазом. Второй глаз ему выбила стрела. Говорят, что Смуль тогда так разозлился, что выдернув стрелу, разломал ее на множество кусков и тут же все их сожрал вместе с наконечником. Бойцы, пораженные этим, чуть не проиграли битву. Смуля противник вообще мало интересовал. Великан шел к копью. Рут закружился по площадке и наподдал ему сзади но Смуль даже не обернулся. Тогда Рут бросился гиганту под ноги. Смуль повалился на живот. Брагода хотел засмеяться, но по лицам стоящих рядом воинов понял, что никому не смешно. С необычайной для своего веса легкостью великан вскочил на ноги. Рут саданул его ногой под колено, но в ответ получил такую плюху, что, зашатавшись, убрался в сторону. Смуль, набычившись, шел уже не на копье, а на Рута. Придя в себя, Рут метнулся на противника. Мгновение – и Рут оказался за его спиной. В затылок Смуля, должно быть, уже пошел крепкий кулак молодого руянца, но… но Смуль за спиной поймал своей ручищей Рута. Тело Рута собралось пополам и глухо ударило о землю. Великан, конечно же, пощадил своего противника, но Руту хватило и этого. Воин приподнялся, но тут же бесчувственно распластался по земле.
Смуль не спешил вытягивать копье. Он наслаждался своей победой. Одноглазый был вполне уверен, что ему уже не придется ни с кем соперничать за почетный трофей. Смуль обошел толпу, предупредительно прицеливаясь в каждого своим единственным глазом. Брагода посмотрел на отца. Возможно, мальчик хотел этим взглядом предостеречь Оркса от соблазна ответить на вывов. Но Оркс понял его по-другому. Раздвинув впереди стоящих, Оркс вышел на ристало. Толпа загудела, Смуль уже уцепился своей лапищей за копье. Оркс не напал на него сзади. Оркс окликнул противника. Смуль процедил сквозь зубы какое-то ругательство. Было видно, что этого бойца одноглазый ценит выше других. Оркс впился взглядом в гиганта. Смуль, насаженный на этот взгляд, уже извивался всем своим существом, как червяк. Кто бы мог сказать, что взгляд Оркса выражал спокойную уверенность. Ту уверенность, с какой родитель осекает своего шкодливого мальчишку на месте преступления. И вдруг Оркс взорвался. Как взрывается глиняный горшок с огненной смесью-горушей, налетая на голову врага. Оркс кричал и трясся всем телом. Никто ничего не успел заметить, потому, что Оркса просто потеряли из виду. Смуль же, получив не менее пяти ударов в голову и грудь, ощутил первый натиск берсерка. Оркс, конечно, был уже за спиной противника, и Смуль уверенно обернулся. Многим из собравшихся вокруг ристалища этого удара хватило бы на десять лет вперед. Многим, но только не Смулю. Гигант саданул кулаком в ответ, но его кулак уже никого не достал. Зато Оркс крепко подсадил Смуля снова, и снова откуда-то со стороны. Последний удар одноглазый принял грудью. Оркс издали, подскочив, вбил всю стопу в противника Смуль упал так, что вздрогнула земля.
– Воды! Дайте ему воды! – закричали в толпе. Эти люди хорошо знали, чего стоят берсерку его победы. Оркса трясло. Казалось ему сейчас легче было убить пару-другую сородичей, чем прийги в себя. Брагода еще никогда не видел отца таким.
– Отец, отец! – закричал мальчик, подбежав к берсерку.
– Пойдем, – тихо сказал Оркс. – Теперь пришло твое время.
Огромный идол Руевита безмолвно взирал на ристания. На каждом из семи его ликов происходящее отражалось по-своему. Брагода с замиранием сердца приближался к идолу. Босые ножонки мальчика шли по сложенным на земле мечам.
– Великий Руевит, демонов сокрушитель! – тихо шептал Брагода,
– Дажди силу моей руке, а сулице – власть над демоном.
Воины провожали мальчика взглядом.
– И пусть не устоит он под моим ударом… Идол поднялся над Брагодой в полный свой рост.
– И сойдет сила его. – Брагода преклонил колено. Дротик уже ждал его Мальчик поднял невесомое тело сулицы. Холодное сияние отточенного пера привораживало глаз. Брагода захотел оглянуться, утвердить в себе всеобщую поддержку воинов, но поборол это желание. Он не слышал, как содрогались тяжелые била, как стонала за спиной сопель. Уши Брагоды забил молот его сердца. Дротик разорвал сухую грудь чучела, прошив ее наскозь. Воины ликовали так, будто перед ними был не маленький Брагода, прошедший первую свою инициацию, а Одоакр на руинах только что взятого им Рима.
Брагода стал воином. Он теперь был равным с этими великими людьми. По традиции русов ему выстригли затылок, а спереди волосы убрали в косицу. Брагода теперь не только носил под рубашкой штаны, как все мужчины, но у его пояса уже висел нож. Беспорточные мальчишки его возраста никогда больше не увидят Брагоду в своей компании.
Вернувшись с сыном в Аркону, Оркс твердо решил покинуть Храм. Теперь, когда мальчик стал воином, рукам Овара дотянуться до него стало бы труднее. Однако именно это обстоятельство и не сулило ничего хорошего. Не случайно же сердце Овара сковала тайна, замешанная на хлипком существе Брагоды. Конечно же, сердце Оркса не растопили отцовские чувства к найденышу, и все-таки что-то уводило берсерка от Арконского Святограда.
Дома у Оркса хозяйничала стряпуха – молодая баба Капличка. Брагоде сразу не понравилось, что простолюдинка позволяет себе шаловливые вольности с его отцом. Достоинство воина заговорило в Брагоде раньше, чем в нем успел проснуться мужчина.
– Послушай, баба, я давно хотел тебя спросить, – начал Брагода, поглядывая на крутые бока кухарки, – почему ни одна женщина в Арконе не участвует в состязаниях, а ты участвуешь?
Капличка с удивлением посмотрела на мальчика.
– Да? И с кем же по-твоему я состязаюсь?
– С арконскими свиньями. Ты уже победила их всех по тучности.
Капличка взвизгнула от негодования.
– Не знаю, прославишь ли ты свой меч, но языком молоть ты будешь первый мастер! – Стряпуха, ища поддержки, посмотрела на Оркса. Но он был равнодушен.
Когда Капличка ушла, Оркс взял Брагоду за плечо.
– Слово, которое ты отпускаешь – это твоя человеческая мера. То есть оно значит ровно столько, сколько значишь ты сам. За все в жизни нужно платить. Знаешь почему? Потому, что все имеет цену. Даже слова, на которые твоя щедрость не знает меры. Все. Я не прошу милости, и не раздаю ее сам, потому что мне не нужно просить. Я и так возьму то, что принадлежит мне. Нищенствующий слаб, потому он и просит. Потому он и прощает, что в нем нет силы спросить по платежу ни с себя, ни с других. Но я не хочу, чтобы мой сын не оплачивал свои заемы. Раз ты назвал ее свиньей и прогнал прочь, значит, ты можешь сам справиться со стряпней. Давай! Но если ты не справишься – держись!
Этот день, как и предыдущий, Брагода запомнил на всю жизнь.
– Мера – одно из правил берсерка, – говорил Оркс, – мера значит точность. Передержишь злость – удар задохнется, ошибешься на полпальца – нужно все начинать сначала. А противник-то уже знает, чего ты хочешь. Другое правило – позиция. Позиция – это мгновение. Но позиция – это еще и твое постоянство. Я могу встать очень просто – напротив противника, лицом к лицу. Но это не будет позицией. Это – попытка вломиться в закрытую дверь. Тебя уже ждут и перед твоим носом закрыли дверь. Ты считаешь, что лицом к лицу – достойно, потому что это честно. Да? Но что ты хочешь с самого начала доказать, что можешь красиво и трудно умереть, или что можешь легко выиграть? Мы не станем ломать лбом двери. Ты облегчаешь долю противника, потому что ты перед ним, и он сообразит, что ему делать. Потому мы скоро уйдем из Святограда, что Овар что-то знает о тебе и пытается действовать соразмерно тому. А ты не знаешь этой тайны, и, стало быть, его действий. Ты – мишень. И еще одно правило – быстрота. Правда, оно действует только тогда, когда ты принял позицию и обозначил меру.
* * *
Брагода топтался в подклети кухарни, стряхивая с себя подтекший снег. Пухлая кухарка заправляла в приготовленные крынки перебродившую сырную мякоть. Сыр пах тяжело и непотребно, угнетая все прочие запахи.– Никак в толк не возьму, – начала Капличка, – кем ты Орксу приходишься?
– Оркс – мой отец, – раздраженно ответил Брагода.
– Отец?
Брагода хотел было сорваться злым словом, но дверь распахнулась, и, напустив с улицы снежной кипени, вошла Млава. Встретившись взглядом с Брагодой, девушка смущенно отвернулась. Парень, видимо, тоже нелегко сносил прикосновение этих глаз.
– К коню пойду, – пробубнил он и вышел.
Капличка скосилась на Млаву.
– Ну, чего глазеешь? Смотри, глаза не запачкай.
– О чем ты?
– О чем? Об этом мальчишке, разумеется. Как будто со стороны ничего не видно! Но только отец твой вряд ли порадуется за тебя.
Девушка еще больше засмущалась, однако слова кухарки задели ее любопытсво.
– Говорят, он знатного рода.
– Он из рода Оркса Бешеного, хотя я не очень-то уверена, что Бешеный – его отец. Что-то я не припомню, чтобы у Бешеного была жена.
– Ну и что. Он мог усыновить ребенка своей наложницы.
– Как бы не так. Оркс никогда не имел наложниц. И вообще ты не знаешь, что это за род.
Млава присела на край скамьи.
– Одно только имя Бешеного Сына Руевита вызывает ужас от ромейской земли до Агрипии. Когда в их роду рождается девочка, ее просто убивают. Вот таким ножом. Словно поросенка. Если бы Оркс мог обращать нажитое им богатсво в золото, он давно бы уже превзошел самого Арконского идола. Но у него совсем нет золотой меры.
– Почему?
– Потому что он – берсерк. И его вера не позволяет ему копить золото.
Девушка задумалась. Кухарка продолжала:
– Когда волчонок достигнет мужской инициации, он просто скажет себе: «Бери любую женщину из тех, кто может посвятить тебя в таинство любви, но только не забудь потом убить ее. Иначе ты не берсерк!»
– И у него никогда не будет жены?
– Будет. Украдет где-нибудь девушку, посвятит ее в родовое достоинство, и больше никто о ней ничего не узнает.
– Почему же ты думаешь, что Оркс – не его отец? Скажи.
– Спроси об этом своего отца. Он знает больше моего.
Капличка обтерев руки о передник, закончила стряпню. Она стянула узлом холстину, плотно прижав крынки друг к другу. Неожиданно девушка подхватила узел со стола.
– Я сама отнесу.
Капличка только покачала головой.
Во дворе последним часом пламенел короткий зимний день. По уличным мосткам отстукивали шаги неторопливых прохожих. Седовласый раб в безмерном рубище плелся между домами. За ним ковылял такой же лохматый пес.
– Прочь с дороги! – раздалось сзади. Воздух рассекла плеть. Во двор въехал всадник. Это был Рыжий Хольдар. Кто не знал Рыжего Хольдара по ту и другую сторону Лабы? В тот момент, когда чубатый конек Хольдара поравнялся с кухарней, дверь отворилась и на улицу вышла Млава с узлом в руке. Хольдар сразу преобразился.
– Кто это? Засыпь мне глаза солью, если это не дочь Рута. Эй, горлица, послушай, твой отец – Рут, ведь так? Какая ты стала! У тебя, верно, и красавчик какой-нибудь здесь притаился. Должно быть, из тех, кто только примеряется к отцовскому мечу.
Не глядя на Хольдара, девушка шла по двору.
– Да ты погоди, эти руки умеют тискать не только оружие!
Брагода закусил нижнюю губу. Млава, словно предупреждая ссору, так посмотрела в глаза Брагоде, что его тело вдруг стало невесомым. Юноша принял узел и прижал к груди.
– А-а, так это он и есть, – бросил Хольдар, смерив Брагоду взглядом, словно вещь, и не обнаружив в ней никакой надобности и достоинства.
– Ну так скажи отцу, чтоб он вечером дома был. Скажи, Хольдар зайдет к нему на кружку доброй браги. Это имя для него больше значит, чем для тебя… пока, – Рыжий хмыкнул. Его лохматый конек зарысил вперед.
Взгляд Брагоды в спину приезжему метнул такую занозу, что у Хольдара, наверно, зачесалось между лопаток. Млава засмеялась Брагоде в лицо. Молодой воин подвязал поклажу к седлу и легко овладел конем.
– Не до тебя, – бросил он Млаве, и брови девушки выгнулись дугой.
Брагода не спешил. Он почему-то повернул коня за Хольдаром. Тот, другой, в нем, привыкший к своей новой роли, уже знал, к чему все ведет. Но что он мог сделать? Брагода-Брагода! В груди твоей свербило предостережение, но ты сам напустил на себя бесчувственный туман. И дух тогда понял: что толку в познании жизни, если ни во что нельзя влезть самому! А Хольдар ехал по городу с видом хозяина. На Медовом холме, где низенькие домики перестают напирать друг на друга, Рыжий особенно оживился. Еще бы, ведь впереди был гостиный двор! Где, как не там, ему удастся покняжить в своем распираемом самодовольстве и бахвальстве? Да еще залившись молодым арконским пивом. Двор распахнул свои объятия Хольцару. Брагода отыскал Рыжего не сразу. Между стойлами, соломенным подстилом для спанья, пивоварней, длинными столами, кухарней, распряженными повозками и всяким навороченным скарбом сновали гуляки. Вечерело. В нескольких очагах сразу зажгли огонь. От пожженного торфа воздух понес дымной горечью. Молодые кухари в грязных робах тащили к столам квашню. Хольдар облапил за плечи какого-то доходягу и рассказывал о своих подвигах. Слушатели у Рыжего было немного, да и тех больше волновало содержимое глиняных кружек. По другую сторону стола, прямо напротив Хольдара, уселся Брагода.
– …а какой славный город Пнев! Тамошний кнез сильно не залюбил тевтонских вождей. «Не позволю, – говорит, – ходить через мою землю.» Понятное дело, послали меня во Пнев.
– Больше никого не нашлось! – громко сказал Брагода, не глядя на Рыжего.
Хольдар немного помолчал, не поднимая головы, но продолжил.
– А во Пневе оружие куют. Как же так? – говорю, – нешто вашим воинам мечей не хватает? А они мне: «Это мы про запас. Мало ли что.» Ну, вижу, дело не к добру. Тогда я…
Брагода громко чихнул. Рыжий запнулся и посмотрел на него холодными глазами.
– Эй, молодчик! Если мой рассказ не по тебе, может быть, ты вспомнишь какой-нибудь свой подвиг?
– Вспомнил бы, да врать не умею.
Хольдар побагровел. Он схватил кружку и запустил ею в Брагоду. Брагоде словно этого и нужно было. Его рука перехватила слету предмет и перенаправила его обратно. Все это произошло так внезапно и ловко, что у Хольдара уже не оставалось шансов. Кружка разбилась об его лоб. Рыжий слетел со скамьи, но туг же опомнился и с ревом вскочил на стол. Он еще не сделал и шага, как Брагода рванул вверх свой край стола. Рыжий скатился, перевернув лавку. Брагода сам шел навстречу Хольдару. Шел уверенно, словно перед ним был какой-то уличный мальчишка. Хольдар отцепил удар в грудь наглецу. Тяжесть литого кулака уже раздавила ее, как показалось Хольцару, но вдруг что-то отбросило его в сторону. Отбросило, да так, что Рыжий полетел на соседний стол. Что-то происходило. Что-то не складывалось, не заладилось для Хольдара. Если бы перед ним был зрелый воин, возможно, Хольдар уже сложил бы оружие. Но мальчишка! Да еще именно тот, с кем сегодня миловалась эта пташка Млава. То-то теперь между ними будет пересуда и насмешек. Нет. Хольдар двинулся вперед. Он не спешил бить. Он собрался поймать мальчишку в тиски своих рук. В расстоянии между ними уже не пролетела бы и птица. Хольдар напрягся, готовый к решающему броску противника, но мальчишка внезапно юркнул вниз.