Страница:
Из внутренних комнат в переднюю донесся разноголосый собачий лай. Чей-то резкий, крикливый голос картаво спрашивал:
– То там? То там? То там?
– Это я, Никитина!
В переднюю вбежали две белые собачки. Вслед за ними, мягко переступая с ноги на ногу, вошли леопард и молодая львица, крадущейся походкой приблизились к Нине и начали обнюхивать ее.
– Вадик! Зачем ты выпустил Найфа и Пойнт? Они могут испугать… послышался из внутренних комнат женский голос.
– То там? То там? То там? – монотонно кричал картавый голос.
– Они сами, бабушка! – И в переднюю быстро вошел черноглазый мальчик лет восьми, с бронзовым от загара лицом, в белой рубашке с короткими рукавами и в штанишках по колени. Мальчик вежливо поздоровался и спросил, не напугали ли Нину звери.
– Дедушка просит вас в столовую… Идем, Пойнт, Найф! – Мальчик ухватил львицу за клок мягкой шерсти и пошел вперед; маленькие собаки убежали; леопард следовал за Ниной, замыкая шествие и как бы отрезая девушке путь к отступлению.
Так, торжественным цугом, вошли они в столовую.
Эта комната, с тремя окнами и гардинами на них, казалась уголком музея старого быта и культуры. Она переносила посетителя в прошлое, лет на сто назад. Тяжелая мебель черного дуба с резными украшениями, огромный буфет, стулья с высокими спинками. Возле окон и на подоконниках цветы в горшках, на стенах – клетки с птицами, в углу – большая клетка серого попугая, все еще продолжавшего выкрикивать свое «то там?».
На большом чайном столе, накрытом вышитой по краям скатертью, возвышался самовар, возле него – чайник, а на чайнике – теплый матерчатый футляр в виде курицы-наседки. По столу были расставлены старинный чайный сервиз – синий с золотыми каемками, темно-коричневая деревянная хлебница в виде блюда с надписью по краям славянскими буквами: «Хлеб, соль ешь, да правду режь».
Возле самовара сидела полная пожилая женщина со стрижеными седыми волосами, на противоположном конце – профессор Лавров, слева от старухи молодая женщина с Вадиком, справа – бритый тридцатилетний полковник, который при входе Нины сейчас же поднялся. Собачки улеглись возле старухи, Найфа и Пойнт увели в соседнюю комнату.
– Знакомьтесь, – сказал Лавров, – моя жена, Варвара Николаевна. Глава семьи. Ведь у нас дома матриархат.
– Нина Васильевна может подумать, что я тебя под башмаком держу, – с улыбкой отозвалась старуха.
– И еще как держишь! – невозмутимо продолжал Лавров. – А это моя дочь Лиза. Студентка физико-математического института. Мать сего младенца Вадика и жена, полагаю, небезызвестного вам исследователя Антарктики Степанова… Сейчас он в научной командировке… Вадик – пионер, отличник учебы и изобретатель летающей торпеды, которая, впрочем, пока что никак летать не хочет. И, наконец, полковник Лавров, мой сын Максимушка, авиаторпедист. Его радиоторпеды летают, и, кажется, довольно удачно.
Нину усадили рядом с Максимом, Варвара Николаевна подала чашку душистого чая и спросила:
– Вас не напугали наши звери?
Нина не успела ответить, как Лавров со смехом заговорил, указывая глазами на жену:
– Это она из квартиры зверинец устроила! А чтобы объяснить, как она дошла до жизни такой, придется начать издалека. – И Лавров рассказал чуть не всю биографию своей жены, пересыпая рассказ шутками и прибаутками. Старуха слушала со снисходительной улыбкой.
Оказалось, что жена Лаврова тоже была профессором – крупным специалистом в области ветеринарии. Лет тридцать тому назад Варвара Николаевна, будучи еще молодой ученой, вела упорную борьбу с весьма распространенной в то время повальной болезнью рогатого скота. Но вот настал день, когда Лаврова нашла, наконец, радикальное средство против болезни.
Эпизоотии совершенно прекратились. Специальные лаборатории пришлось закрыть, сотрудников распустить.
– Так Варвара Николаевна сама себя довела до безработицы, – посмеивался Лавров.
Впрочем, тотчас же нашлось новое дело. В то время через пустыни и степи Монголии прогоняли многотысячные гурты скота. В пути особый вредоносный вид клещей заражал животных. И вот на борьбу с опасным клещом в Монголию была отправлена большая научно-исследовательская экспедиция во главе с Варварой Николаевной. Экспедиция была великолепно оборудована и снабжена всеми средствами передвижения в пустыне, вплоть до аэропланов. Работа шла успешно, но как-то раз аэроплан, на котором летела Лаврова, неудачно сел в песках, и при этом Варвара Николаевна сильно повредила ногу. Пришлось, не закончив работу, вернуться в Ленинград.
«Пусть они там ловят клещей, а я здесь возьмусь за разрешение проблемы совсем с другого конца», – решила Лаврова и принялась за опыты над анабиозом теплокровных животных…
– Анабиоз, как вам известно, произвел переворот в транспорте животных. А тут подоспели и грузовые мощные цельнометаллические дирижабли. На клещей можно было махнуть рукой, и моя Варвара Николаевна снова осталась как бы безработной. Да, кроме того, к этому времени… «укатали сивку крутые горки»: прыгать по всему СССР стало трудновато. Вот она и взяла работу полегче – в зоопарке. Ну, и если там родится какой-нибудь слабенький львенок, медвежонок или же какая-нибудь мамаша отказывается кормить своих сосунков – в неволе это бывает, – Варвара Николаевна тащит обиженных на квартиру и здесь из рожка выпаивает, выкармливает, выхаживает.
Несмотря на шутливый тон, Лавров с большой теплотой рассказывал о своей старушке жене. Они прожили рука об руку хорошую трудовую жизнь.
Разговор постепенно стал общим. Максим рассказал несколько интересных историй из своей летной практики… Но Лавров-отец нетерпеливо заерзал на стуле, посмотрел на часы и обратился к Нине:
– А ведь у меня к вам одно дельце есть. Прошу ко мне в кабинет.
* * *
В кабинете было тихо. Сюда не долетали ни собачий лай, ни крик попугая.Лавров усадил Нину в кресло возле письменного стола. Лицо его было необычно серьезно.
– Вы знаете, что Михеев очень болен?
– Я знаю, что он очень стар, – ответила Нина.
– Стар, да. Увы, старость, конечно, его главная болезнь… Мы, врачи, в частности Сугубов и я, делали все, чтобы поддержать и продлить драгоценную жизнь Михеева. Мы уберегли его от многих опасностей, предохранили от многих болезней и недомоганий и таким образом дали ему возможность продолжать работу. А вы понимаете, что это значит? Каждый час работы гениального мозга обогащает человечество на века. И вот нужно же было произойти такому несчастью: в то время как Михеев был уже совсем близок от цели, завершая свои гениальные работы в области получения атомной энергии, старость сказала: стоп! У него обнаружились признаки слабоумия…
– Но ведь у Михеева много талантливых молодых помощников, и они…
– Закончат дело без него, хотите вы сказать? Да, в этом не может быть никакого сомнения… Но тут имеется и другая сторона вопроса. Вы подумайте только! Пятьдесят лет человек упорно шел к цели. Преодолел бесчисленное множество препятствий, тяжелых сомнений, ошибок, пока не вышел, наконец, на верный путь. И вот, когда цель уже была видна, так сказать, осязаема, силы вдруг стали изменять ему… Меня пригласили к Михееву. Я никогда не забуду этой сцены… Он сидел в своем кабинете за письменным столом. Он еще продолжал работу, но, по-видимому, уже ясно представлял, какое несчастье надвигается на него. Он долго смотрел на меня… потом… с мольбой протянул руки: «Иван Александрович! Обещайте мне сделать все, чтобы поддержать мои угасающие умственные силы хотя бы только на год. По моим расчетам, этого вполне достаточно. Я должен… понимаете, я должен закончить дело моей жизни прежде, чем уступлю последней старческой дряхлости и… неизбежной смерти». Глаза его сверкнули былым боевым задором, и он в упор спросил меня: «Неужели мы не оттесним, не задержим врага хоть на несколько месяцев, мой старый друг?» И я дал слово исполнить его просьбу.
– Что же вы хотите предпринять и чем я могу помочь вам? – спросила Нина.
– Вот… вот и дошли до главного, – сказал Лавров и забарабанил пальцами по столу. – Вы уже видели аппарат, регистрирующий электромагнитные волны, излучаемые работающим мозгом, – начал он. – Так вот, в лаборатории Дубльвэ, куда мы с вами еще не заглядывали, стоит другой аппарат, сконструированный под моим наблюдением. Этот аппарат воспроизводит электромагнитные колебания такой же природы, длины и частоты, как и работающий человеческий мозг. Технически, вы понимаете, в этом нет ничего трудного. Моя гипотеза такова: работающий мозг, излучая электромагнитные колебания, безусловно, затрачивает на это некоторую энергию. Представьте же теперь, что мозг получит извне электромагнитные колебания, которые прежде он вырабатывал сам. Ясно, что у работающего мозга должна получиться какая-то экономия в расходовании энергии. Иначе говоря, работа мозга будет облегчена, мозг начнет работать, то есть мыслить более интенсивно. Понятно? Ума электрическим током не прибавишь, но облегчить напряженную умственную работу, я полагаю, вполне возможно. Нормальному мозгу этого не нужно, а вот для старческого «электризация» может оказаться полезной, как палка или костыли при слабости ног…
– И вы производили опыты?
– Производил. Над старыми крысами.
– Над старыми крысами?! – удивилась Нина. – Но как же узнать об угасании умственных способностей старой крысы и о возрождении их под влиянием лучистой энергии? У крысы ведь не спросишь?
– Это не так уж трудно, – ответил Лавров. – У циркового дрессировщика животных я взял дрессированную крысу. Она умела поднимать флаг, но забыла свой номер, состарившись и ослабев умом. Я начал электризовать ее мозг, и она подняла флаг. К сожалению, память возвращалась к ней только во время электризации мозга… Но ведь для человека не представит особых неудобств ношение в часы умственной работы этакой легкой тюбетейки с электродами на висках.
– Если ваши теоретические предположения оправдались на опыте, значит задача разрешена!
– С крысами. С крысами, деточка, а не с людьми!
– Но, мне кажется, это дает вам право…
– Подвергнуть риску жизнь человека? Таким правом я не воспользуюсь, даже если мне его и предоставят.
Наступила неловкая пауза. Нина была сбита с толку и никак не могла понять, куда же клонит Лавров. Вдруг она вспомнила, что в отделение безнадежных хроников недавно прибыл новый больной – слабоумный старик Сурков, несчастное, неопрятное существо, одновременно возбуждающее и жалость и отвращение. Не его ли Лавров решил подвергнуть первому опыту?.. Быть может, профессор ждет теперь моральной поддержки, одобрения со стороны? Что ж, надо помочь ему, если дело только в этом. И Нина с горячностью заговорила:
– Иван Александрович! В отделении хроников имеется больной Сурков, старик-полуидиот…
Но Лавров не дал Нине договорить. При первом же упоминании имени Суркова он нахмурился и, явно взволнованный, горячо заговорил:
– И вы, молодой врач, предлагаете мне такие вещи? Нехорошо, стыдно, Нина! Не возражайте: я прекрасно знаю ход ваших мыслей. С одной стороны Михеев, высочайший пик ума современного человечества, с другой – какой-то безвестный Сурков, бесполезное, грязное полуживотное, и так далее и так далее…
– Но ведь с завершением работы Михеева связаны интересы родины! воскликнула Нина, задетая упреком Лаврова. – Разве каждый из нас не отдаст с радостью всю свою жизнь на благо родины?
– Свою, Нина! Свою собственную жизнь, а не чужую. Буду говорить прямо. Я решил начать опыт с самого себя. Но так как быть одновременно в двух ролях – подопытного кролика и экспериментатора-наблюдателя – трудно, то здесь я рассчитываю на вашу помощь и… вашу скромность. Я долго присматривался к вам: вы девушка не болтливая и дельная… Теперь вам все понятно? Дайте же мне ответ, согласитесь ли вы быть моей помощницей в этом деле.
– А если лучистая энергия разрушит клетки вашего мозга, вызовет кровоизлияние?
Лавров иронически прищурил глаз.
– Без некоторого риска здесь не обойдешься.
– Что ни говорите, но жизнь разных людей не равноценна…
– Каждый дает обществу по способностям, и в этом смысле полезность людей различна, но сама жизнь, всякая жизнь бесценна, – серьезно возразил Лавров. – Я допускаю право распоряжаться для блага родины лишь своей жизнью.
– А если вы погибнете, разве интересы родины в этом случае не пострадают? Я уж не говорю о вашей научной работе. Но ведь никто, кроме вас, не сможет вернуть Михееву работоспособность, а в этом сейчас весь вопрос… Нет, воля ваша: я не могу взять на себя ту роль, которую вы мне предлагаете!
– Значит, вы отказываетесь помочь мне?
– Не отказываюсь, но хочу предложить вам иное. Вы сами говорили, что общественная полезность людей различна. Давайте говорить прямо: в этом смысле ценность вашей и моей жизни несоизмеримы… Словом, я предлагаю для опыта себя. Ведь каждый может распоряжаться своею жизнью, не так ли? Так пусть буду я подопытным кроликом, а вы экспериментатором.
Лавров посмотрел на Нину с удивлением. Несколько минут просидели они в глубоком молчании. Наконец Лавров твердо заявил:
– Вы хотите пожертвовать науке свою молодую жизнь? Это очень трогательно, но я ни в коем случае не соглашусь на ваше самопожертвование!.. Да вы и не годны для этого опыта. То, что может перенести ваш молодой мозг, окажется непосильным для мозга Михеева… Нет, разговор может идти только обо мне и ни о ком другом. Если вы откажетесь помогать, придется мне работать одному. Это несколько снизит шансы на успех, ну, и понятно… увеличит риск эксперимента.
Они долго смотрели друг другу в глаза. Наконец Лавров поднялся, протянул руку и сказал:
– Завтра в институте вы дадите мне ответ.
* * *
Когда на другой день Нина вошла в кабинет Лаврова, старый профессор внимательно посмотрел ей в лицо и, ничего не спросив, сказал: «Вот и отлично», – и повел ее в лабораторию. За всю свою жизнь никогда еще Нина так не волновалась.Ничего страшного не произошло. Все оказалось проще, чем она ожидала.
Лавров уже давно изучил природу электромагнитных колебаний своего мозга, и аппарат был настроен соответствующим образом. Ученый надел на голову металлический колпак, поправил электроды у висков, протянул было руку к выключателю, но, не включив аппарата, обратился к девушке:
– Не исключена возможность, что я вдруг почувствую себя худо. Тогда вы должны помочь мне: выключить аппарат, снять колпак, оказать первую помощь… Но ваша роль этим не ограничивается: вы понадобитесь мне в качестве экспериментатора. Как только я поверну выключатель и электроволны пройдут через мой мозг, я превращусь в подопытное животное – и только. Вы будете наблюдать за мною и говорить в диктофон все, что заметите. Вот он перед вами. Садитесь. Итак, начинаем…
Нина заговорила срывающимся от волнения голосом. Ее слова немедленно ложились невидимыми знаками на тончайшей проволоке.
– Десять часов шестнадцать минут. Профессор Лавров включает аппарат. Его лицо спокойно. Он улыбается. Говорит, что не испытывает никаких изменений в работе мозга.
…Семнадцать минут! Все то же.
Девятнадцать! Нетерпеливое движение в кресле. На лице озабоченность.
Двадцать минут! Лицо проясняется. Улыбаясь, говорит, что «как будто посвежело в мозгу». Начинает вспоминать забытые имена, фамилии: «Вот тот, что приходил дней семь тому назад из Института мозга. Аспирант. Такая длинная фамилия…»
Пауза пять секунд. «Скоробогатов! И приходил не семь, а девять дней тому назад… Как фамилия больного, который выписался двадцать дней назад?..»
Пауза три секунды. «Воробьев».
Двадцать две минуты! «Мозг работает молодо. Совсем молодо. Попробую умножить в уме двадцать два на двадцать два…»
Пауза одна секунда. «Четыреста восемьдесят четыре». «Двадцать девять на тридцать семь…»
Пауза четыре секунды. «Тысяча семьдесят три». «Удивительно проясняется в голове! Сейчас я попишу, Нина. Набросаю кое-какие мысли…»
Вынимает перо, записную книжку, сосредоточенно пишет.
Десять часов тридцать одна минута. «Ну вот, на первый раз и довольно. Потом прочту». Прячет перо и книжку, выключает аппарат, снимает с головы колпак, проверяет пульс. Просит меня помочь ему определить давление крови. Пульс нормальный. Давление немного повышено, «как всегда…».
– Ну, вот и окончен наш опыт, – говорит Лавров, поворачивая к Нине улыбающееся лицо. – Знаете, у меня даже сейчас остается ощущение свежести мысли… Ну, я иду на обход больных, а вы тем временем заставьте диктофон медленно повторить ваши слова… Запишите все вон в тот журнал… После обхода я зайду за вами, и мы вместе отправимся к товарищу Михееву.
– К Михееву?
Нина обрадовалась, ей еще не приходилось встречаться с этим великим человеком.
– Ну, разумеется. Опыт удался, и я больше не хочу медлить ни одного часа. Понятно, нужна большая осторожность: Михеев много старше меня! Сейчас мы возьмем с собой только аппарат из лаборатории – определим характер волн, излучаемых мозгом Михеева.
И он вышел веселый и бодрый.
«Как удача молодит людей!» – невольно подумала Нина и под диктовку собственного голоса принялась записывать в журнал ход опыта.
* * *
На улице разыгралась метель. Нина сидела рядом с Лавровым и задумчиво смотрела сквозь прозрачные стенки электромобиля.Мелькали и уносились назад дома, сосны и серебристые ели, арки, колоннада, статуи, башни…
Машина нырнула в тоннель путепровода, круто повернула вправо и въехала на автостраду, проложенную к Институту физических проблем имени академика Михеева. По сторонам этой загородной дороги виднелись нарядные коттеджи, окруженные садами, огородами и грандиозными оранжереями пригородного плодоовощного хозяйства. Отсюда каждое утро во всякое время года двигались вереницы машин, снабжавших ленинградцев свежими овощами, фруктами и ягодами.
На автостраде движение было незначительное, и шофер пустил электромобиль со скоростью ста двадцати километров в час.
Лавров снял со стенки трубку радиотелефона, вызвал коменданта института и сказал:
– Мы приедем через пятнадцать минут. Предупредите семью Семена Григорьевича. Профессор Сугубов еще не приехал?
– Семья уже предупреждена. Вас ждут. Профессор Сугубов только что говорил со мной. Он едет следом за вашей машиной.
– Ах, вот как! – воскликнул Лавров и повесил трубку радиотелефона. Едет за нами и не подает о себе вести? Ну, мы сами сейчас его вызовем. Алло! Леонтий Самойлович?
– Я, – услышала Нина голос Сугубова так отчетливо, как будто он сидел рядом с нею.
– Что же вы, дорогой мой, не предупредили, что поедете следом за мной?
– А зачем? Приедем – увидимся!
– Как зачем? Поговорили бы: летучий консилиум, так сказать.
– Какие тут разговоры на скорости в сто двадцать километров! У вас шофер, а я сам правлю.
– Риска-то никакого нет, – убеждал Лавров. – Вот вы институт вызывали, на несколько секунд управление оставляли же, и ничего: «автоматический шофер» сам управлял… В чем же дело?
– А вот вы сами садитесь за руль, Иван Александрович, тогда я вам отвечу, – не совсем любезно отозвался Сугубов.
– Экий вы, право! – проворчал Лавров и выключил радиотелефон.
Дорога начала полого подниматься вверх. По сторонам виднелся густой сосновый лес. Просеки открывали вид на швейцарские домики, английские коттеджи, белые виллы с колоннами, верандами, балконами.
– Въезжаем в михеевскую республику, – шутливо сказал Лавров, обернувшись к Нине.
* * *
Институт физических проблем был расположен на лесистом холме. Это был целый город, на строительство которого правительство не жалело никаких средств. Лаборатории низких температур, сверхвысоких давлений, сверхвысоких напряжений и электромагнитных полей и многие другие лаборатории занимали огромные здания. Стоили они десятки миллионов рублей. Целая армия научных работников, опытных экспериментаторов обслуживала эти лаборатории.Для Михеева ни в чем не было отказа, и он не оставался в долгу: в его лабораториях были созданы микроаккумуляторы необычайно большой емкости. Они произвели настоящую революцию в транспорте и сохранили для синтетической химии драгоценное жидкое топливо. На широких проспектах городов Советского Союза появились первые бесшумные электромобили. На площадях и на автострадах вместо станций и колонок для заправки горючего возникли изящные киоски с маленькими «шоколадными плитками» и «папиросными коробками» аккумуляторов, хранивших энергию на многочасовое движение электромобиля. Вслед за электромобилями родились бесшумные электроаэробусы и электропланы. Механизмы машин и их управление упростились. Этим дело не ограничивалось: микроаккумуляторы находили все новое и новое применение…
С помощью своих ближайших сотрудников Михеев практически осуществил проблему передачи электроэнергии на далекое расстояние без проводов. Он создал совершенно новый тип генератора с простым металлическим диском, без всяких обмоток, вместо ротора. Изготовление генераторов чрезвычайно упростилось и удешевилось. Немало сделали и сотрудники института.
Молодой талантливый помощник Михеева – Малинин изобрел новые фотоэлементы с таким высоким коэффициентом полезного действия, что промышленное использование их как двигателей получило самое широкое распространение. Другой сотрудник Михеева справился с задачей создания на земле «сверхтяжелой материи», вызвавшей целый переворот в технике. Третий создал невесомый и «летающий» металлы, которые внесли коренные изменения во все виды транспорта и строительства. Четвертый изобрел новый тип солнечного двигателя.
В демократической «михеевской научной республике» каждый получал по заслугам и никто не тонул в лучах славы мирового ученого. Но все же целый ряд ценнейших изобретений и открытий института по праву принадлежал самому Михееву.
За последнее время Михеев подошел к высочайшей вершине своей многолетней творческой деятельности – к овладению внутриатомной энергией. Рука об руку со своими верными помощниками он упорно и верно подвигался к цели, направляя силу своего необычайного ума и остроумие своих молодых сотрудников на твердыни самой укрепленной и неприступной крепости природы.
Весь мир следил за напряженной, титанической борьбой.
И вот в это самое время природа, словно для того чтобы спасти свою великую тайну, нанесла сокрушительный удар командиру научной армии: Михеевым начала овладевать старческая дряхлость. Силы быстро падали.
Успеет ли великий ученый довести свое дело до конца?..
Вскоре Михееву стало трудно передвигаться по научному городку, спускаться в подвалы, подниматься по лестницам. Михеев обратился за помощью к врачам. Началась великая борьба со старостью академика Михеева. Советское правительство отпустило на эту борьбу специальные средства.
Квартиру Михеева соединили с лабораториями, расположенными в отдельных домах, теплыми, крытыми переходами и специальными лифтами. Михеев снова получил возможность, не сходя с удобного электрокресла, посещать все уголки научного города. В то время голова его была еще свежа, в слабом теле заключалось еще немало энергии. Глуховатый голос ученого стал снова слышаться то тут, то там.
Среди молодых было несколько выдающихся, исключительно одаренных экспериментаторов. С ними старик академик особенно охотно делился своими мыслями.
Работа в институте вновь пошла полным ходом.
Квартира академика была превращена в своеобразный санаторий. Чтобы дом не слишком нагревался летом, бригада молодых инженеров облицевала стены металлическими пластинами, как рыбьей чешуей. Одна сторона пластин была белая, полированная и блестящая, другая – темная, матовая. Эти пластины в зимние морозы поворачивались к солнцу своей темной стороной – для наибольшего поглощения слабых тепловых лучей, летом белой и блестящей для отражения солнечных лучей. Крышу дома сделали совершенно плоской и покрыли ее слоем воды в пятьдесят сантиметров. Летом вода поглощала тепловые лучи, зимою же, смерзаясь в лед, она служила прекрасной изоляцией от холода.
Особое внимание было обращено на кондиционные установки внутри здания. Воздух в квартире беспрерывно обновлялся, очищался от пыли, промывался, пропускался через особые фильтры статического электричества (для уничтожения вредной ионизации воздушных молекул) и, наконец, подогревался. По желанию Михеева воздух в одну минуту мог быть напоен ароматами моря, цветущего поля, хвойного леса.
Врачи нашли, что полная тишина необходима Михееву только в часы умственных занятий. В часы же отдыха работу нервов и мозга ученого необходимо поддерживать умело подобранными звуковыми, световыми и другими раздражителями.
Кроме того, мышцы Михеева должны работать во что бы то ни стало.
Молодые инженеры удачно справились и с этой сложной задачей, применив завоевания кино и радиотехники. Пока ноги Михеева еще не слишком ослабели, он совершал довольно длительные и интересные прогулки, «не сходя с места»: под его шагающими ногами медленно и незаметно подвигался в обратную сторону транспортер. Михееву казалось, что он идет берегом моря. Он видел далекий горизонт, яхты, электроходы, движение облаков, переливы синих и зеленых пятен на поверхности воды, слушал шум прибоя, шуршание гальки по песку и всей грудью вдыхал свежий морской воздух. Мягкие волны бриза ласкали его лицо.