Беляев Александр Романович. Земля горит

   – Нет, не то! Наделали мы делов, Кондрат…
   – Да говори же, черт, толком!
   – Сейчас звонили по телефону из Суханова. Говорят, залило деревни Игошки и Черняево, которые не надо было заливать. Черняево ма­ленько залило, а Игошки в лощине, так ту совсем по крыши. Мы, значит, речку своей пло­тиной повернули не туда, куда надо. Просят помощи…
   Валькирный уже не слушал. Он рванулся и побежал к конторе, крикнув на ходу:
   – Звони тревогу!
   Но Грачев отстал от него, и Валькирный, первый добежав до площади перед конторой, где висел колокол, созывающий на работу и обед, начал бить в набат. Отовсюду сбегался народ. Валькирный отдавал приказания:
   – Запрягайте лошадей, живо. Берите багры, топоры, веревки, не жалейте лошадей, гоните вовсю. Летите в Игошки. Там наводнение!..
   А сам побежал к конюшням, выбрал лучшего коня, наскоро надел уздечку и помчался на неоседланном гнедке по степи, берегом новой реки.
   Деревня Игошки была в двадцати километ­рах от "Красных зорь".
   Добрый конь летел вихрем, а Валькирному казалось, что он еле плетется. Кондрат Семе­ныч бил по шее лошади концом уздечки и каблуками в бока.
   "Ведь вот оказия! Я думал, что река пойдет левее… А ну как там еще люди потонули…" – думал Валькирный и в то же время невольно осматривал местность. Совсем незнакомая! Река, заводи, озера…
   Вот и крыши Игошек виднеются над водой.
   На крышах люди, петухи, кошки… Крик, стон, плач…
   Крестьяне, успевшие выбраться, пока вода была не высока, сидят на берегу с унылым ви­дом. Вокруг на земле одеяла, подушки, само­вары, тулупы, – что успели вынести. Собаки, подняв морды, воют, глядя на затопленную де­ревню.
   Валькирный подъезжает и круто осаживает лошадь.
   – Отчего не спасаете, сидите сложа руки? – набрасывается на крестьян.
   – А как спасешь? – огрызается рыжий крестьянин. – Лодок нет, с голыми руками в воду не полезешь.
   – Амбар разобрать надо было да плот сде­лать, – говорит Валькирный,
   – Языком – то легко! – слышатся враждебные голоса. – Сам сделай! Топоры потопили, вере­вок нет, чем плот свяжешь?
   – Руками можно было амбар разобрать. На бревне не утонешь. Так понемногу и перета­щили бы народ на берег.
   Валькирный, как был в тяжелых сапогах и неизменной кожаной куртке, плывет к ближай­шей избе. Он снимает с крыши мальчика, садит себе на шею и плывет обратно к берегу, не обращая внимания на толпу.
   Несколько человек успел уже перетащить на берег Валькирный, когда приехали красно­зорьцы.
   Работа закипела. Разобрали по бревнам старый амбар, смастерили плот и на нем перевезли всех с крыш на берег.
   – В хатах никого не осталось? Утонувших нет? – спросил Валькирный.
   – Как будто все целы… – Начали считать, перекликаться.
   Валькирный уже собрался вернуться в "Зори", чтобы распорядиться, как разместить лю­дей, оставшихся без крова, когда с дороги неожиданно послышался гудок автомобиля.
   Приехал из Камышина секретарь ячейки. Ту­ляк, которому уже сообщили по телефону обо всем.
   Он подошел к Валькирному, положил ему руку на локоть, – до плеча не достал, – и, гля­дя прямо в глаза, сказал:
   – Ну, что, Кондрат Семеныч, теперь вы по­нимаете, почему частное надо подчинять обще­му? Посвоевольничали и наделали делов! При­дется теперь ответ держать!
   Валькирный молчал, опустив голову.
 

Письмо первое

   "Дорогой Ленц!
   Не знаю, с чего начать. У меня такое со­стояние, словно я просмотрел без перерыва со­рок кинофильмов. Попробуй, разберись во всем этом. Из вороха разнообразнейших впечатлений выбираю общее: колхоз "Новый путь", по­-моему, самое интересное место на земном шаре. Я словно переселился на другую планету, где время движется с неимоверной быстротой.
   Начать с того, что от Камышина, где я ос­матривал великую волжскую плотину, в кол­хоз я летел прямым сообщением на большем почтово – пассажирском аэроплане. Постоянная линия. В "деревню" на аэроплане. Недурно?
   Был ветреный день, и я словно катился по американским горам над широкою степью. Когда – то она была безводной, засушливой, кап­ризной на урожаи. Теперь вся она залита водой: реками, озерами, лагунами… Местами я еще видел деревянные "хаты" деревень, но чаще встречались на пути (или, вернее, под путем, так как я смотрел сверху) каменные четырех­этажные дома, целые городки таких домов.
   – А вон виднеется и "Новый путь", – ска­зал мне сосед, указывая на горизонт.
   Я увидал дымящиеся трубы заводов. Много фабрично – заводских труб. Не ошибся ли мой попутчик? Я вопросительно посмотрел на него. Он улыбнулся и, видя мое недоумение, поспе­шил объяснить:
   – Это колхозные фабрики и заводы по пер­вичной переработке сельскохозяйственного сы­рья: льна, пеньки, выработке консервированных фруктов и овощей, мясохладобойни, сыроварни, мельницы, элеваторы, рыбоконсервные, сахар­ные, маслобойные заводы.
   Через несколько минут я увидел весь сель­скохозяйственно – фабрично – заводской колхозный город. Он стоял у реки – новой реки, созданной каптажем, которая снабжала его водой. Выше по течению, отделенный широкой полосой леса от дыма фабричных труб, расположился "жилой" город, весь из белых двухэтажных домов, уто­павших в садах и парках. Несколько домов вы­делялось своею величиной, – вероятно, дома правительственных и общественных учреждений. На реке виднелись купальни, сновали лодки.
   Когда мы пролетали над лесом, отделявшим город от фабрик и заводов, я увидал ровную, как по линейке, дорогу, прорезывающую лес. Она была асфальтирована. По ней взад и впе­ред сновали трамваи и автомобили.
   Мы пролетели над городом, и вновь перед нами потянулись поля. Шли весенние полевые работы. С высоты аэроплана тракторы каза­лись маленькими жуками, кем – то выдрессиро­ванными. Ровненько двигались они по полям стройными рядами, оставляя позади себя чер­ную, взрыхленную почву. За ними ползли другие машины, вероятно бороны, следом за теми – сеялки.
   Местами среди полей виднелись стройки. Строились новые двух – трехэтажные дома.
   – Новые деревни, – улыбаясь, сказал мой сосед. – Старые деревни строились без плана. Теперь вся площадь колхоза, – а он у нас не маленький, – разбита на участки; и все насе­ление, занятое сельским хозяйством, будет рав­номерно размещено по всей площади колхоза так, чтобы каждый населенный пункт обраба­тывал прилегающую к нему территорию. Сок­ратятся расстояния до конечного пункта, а зна­чит, и время на переезд. Экономия в топливе машин, быстрота…
   – Вы в колхозе работаете? – поинтересо­вался я.
   – В колхозе. Помощник бухгалтера. А вы не корреспондент? – спросил он меня в свою очередь.
   – Нет, – ответил я. – Я тоже еду работать в колхозе. Я – электротехник.
   – Иностранец?
   – Да, немец.
   – Вот мы скоро и дома, – сказал помбух. Я увидал на горизонте высокую ажурную башню радиостанции.
   – Приемно – передающая. Наша, колхозная. Вскоре показались и дома. Много хороших каменных домов, площадь, окруженная высо­кими зданиями, сад, памятник: человек с под­нятой правой рукой – Ленин. Зеркалом блес­нула излучина реки. Сколько здесь рек!..
   Аэроплан начал снижаться, и скоро мы спу­стились на хороший аэродром. Я вышел. Меня удивило обилие аэропланов, стоящих на аэро­дроме.
   – Уж не имеет ли колхоз и собственные аэропланы? – спросил я моего спутника.
   – Общественные. Осоавиахимовские. Для посевов и борьбы с вредителями.
   С легким чемоданом, – багаж мой шел от­дельно, – я пешком отправился в деревню, колхоз, город, агрогород, – уж не знаю, как назвать.
   Город новенький, с иголочки. Кое – где еще оканчивают штукатурку и побелку зданий.
   Я без труда нашел дом и комнату, предназ­наченную мне для жилья. Ты хочешь знать, какова эта "колхозная" комната для одино­кого? Двенадцать – пятнадцать метров площадь. Продолговатая. Большое венское окно без шторы. Под окном – трубы водяного отопле­ния. Голубоватые стены. У окна справа – не­большой письменный стол со стулом и настоль­ной электрической лампой. Другая лампа под потолком. Рядом со столом на стене маленькая полочка для книг. У левой стены – диван, слу­жащий и кроватью. Постельные принадлеж­ности – в выдвижном ящике в самом диване. Ближе к двери, в той же левой стенке, – стен­ной шкаф для платья, немного выступающий. У правой стены – умывальник, отделенный с боков, на высоте пояса, толстыми стеклянными стенками, чтобы не разбрызгивать воду. Даль­ше, у стола, – телефон. Над входной дверью­ рупор громкоговорителя.
   Дом довольно большой. В нем имеется хоро­шая общественная столовая, клуб, при нем ­небольшая библиотека. Если в ней нет нужной тебе книги, можешь заказать ее по телефону в центральной городской библиотеке. В конце коридора – ванные комнаты, где в определен­ные часы дня можешь и побриться.
   Я позавтракал и отправился к своему "на­чальству". Но об этом посещении разреши на­писать в другой раз.
   Будь здоров. Твой Карл Э.".
 

Письмо второе

   " – Вы знаете агрономию? – спросил меня бригадир, когда я явился к нему. Вопрос не­сколько удивил меня.
   – Я электротехник.
   – Я тоже электротехник, – ответил он. – Но у нас и в электротехнике агрономический ук­лон. Так сказать, агроэлектрика, как бывает агрохимия. Не думали ли вы, что вас пригла­сят возиться с электрическими лампочками?
   С этим у нас и школьные ребята справляются. Вся электропроводка в новых домах лежит на них. У нас требования к электротехнике свои. От электричества мы требуем кое – чего боль­шего, чем освещение домов и полей. Вы при­ехали в интересный момент, когда мы, поль­зуясь дешевой электрической энергией, которую дал нам каптаж, переходим к электрификация сельского хозяйства. Мы получаем ток от боль­шой электростанции острова Шишки. Видали?
   Я кивнул головой.
   – Да, грандиозное сооружение. Но вы еще не установили проводов высоковольтного на­пряжения?
   Бригадир усмехнулся и ответил:
   – Не спешите отрицать существования того, чего вы не видите.
   Этот ответ удивил меня, но я скоро понял. Ведь советские ученые еще несколько лет тому назад изобрели изоляторы, позволяющие про­кладывать под землею кабели для высоко­вольтной передачи на большие расстояния.
   – Подземные кабели? – спросил я.
   Бригадир утвердительно кивнул головой.
   – Это дешевле, – ответил он, – и экономичнее в сельском хозяйстве. Хотя у нас земли и много, но мы дорожим каждой пядью. Над­земная проводка отняла бы немалую площадь полей для установки башен и затруднила бы работу тракторов.
   – Какое же применение будет иметь элек­тричество в вашем сельском хозяйстве?
   – Самое разнообразное. Идемте, я покажу вам нашу работу. Много сделано, еще больше придется сделать. – Бригадир критически по­смотрел на меня. – Вы уже человек немолодой, а учиться придется вам многому.
   Мы пришли на окраину колхозного городка. Там, где начиналась полевая дорога, стояло большое, длинное одноэтажное здание со мно­гими широкими дверьми. Сквозь открытые две­ри я увидел тракторы нового для меня типа.
   – Электротракторы, – объяснил бригадир. – Последняя модель. Работают на аккумулято­рах. Волжские воды, которые тысячи лет по­напрасну растрачивали свою энергию, теперь отдают ее нам. Наши тракторы, как рабочие лошади, насыщаются этой энергией и идут на поля.
   – А что вы будете делать со старыми трак­торами, работающими на горючем?
   – И им найдется еще немало работы. Пере­дадим их в те колхозы, которые находятся слишком далеко от источника электроэнергии. Электричество сбережет нам немало драгоцен­ного топлива. Ведь жечь нефть, из которой можно получить ценнейшие химические про­дукты, в сущности говоря, – варварство.
   Мы прошли в соседнее здание. Там стояли другие, машины: электрические бороны, ко­силки…
   – У нас все будет делать электричество, – с гордостью сказал он. – Этой же весной мы возьмем наши поля в электрический оборот. Нас и так опередили. Как – нибудь в выходной день поезжайте в соседний колхоз Реалов­ский, – это ближе к Волге. Полюбуйтесь, что там делает электричество. Идемте теперь на скотные дворы, они у нас уже с осени электри­фицированы.
   Дорогой он продолжал говорить:
   – Мы не только обрабатываем землю элек­тричеством, но и греем ее. Под землей прокла­дываются электрические грелки. Слишком позд­няя весна и ранняя осень не будут нам больше страшны. Но и это еще не все. У нас есть поле, где мы ионизируем растущие злаки, и резуль­тат получается превосходный. А вот и стойла.
   Чистые, теплые, проветриваемые помещения, освещенные электричеством. Возле каждой ко­ровы – электрическая дойка.
   – Рука человека не прикасается ни к корове, ни к молоку. Электричество доит, перераба­тывает молоко, чистит коров и стойла.
   Затем мы осматривали инкубаторы. Длиннейшая комната, напоминающая заводской цех.
   Да так оно, в сущности говоря, и есть. Это настоящая фабрика. Здесь "полуфабрикат" – яйцо – превращается в "конечный продукт про­изводства" – живого цыпленка. Тянутся длин­ные черные ящики. Тишина. Безлюдье. За лю­дей работает электричество.
   – Присматривать за температурой больше не приходится. Она регулируется автоматически. Электрические грелки работают идеально. Все рассчитано. Когда приходит срок, сюда явля­ются наши птицеводы только для того, чтобы взять "готовых" цыплят и заложить в инкуба­торы новые порции яиц.
   Следующая комната встретила меня разно­голосым писком. Это "детская", брудергауз. Здесь воспитывают вылупившихся птенцов. Они разделены по возрастам и помещаются в ящи­ках с невысокими стенками. Над ящиками ­электрические лампы и провода, какие – то ме­таллические шары с иглами.
   – Ионизация и воздействие ультрафиолетовыми лучами. Растут как на дрожжах. Забо­леваемость сведена почти к нулю.
   – Электрические цыплята, – улыбаясь, го­ворю я.
   – То ли еще увидите, – отвечает бригадир. – Производство наше не останавливается круглый год, так как куры несутся и зимой не меньше, чем летом.
   – Удивительно! – сказал я, с восхищением глядя на тысячи пушистых желтеньких цыплят, весело и хлопотливо копошащихся в ящиках.
   – Пожалуй, электричество призвано сыграть самую важную роль в сельском хозяйстве? – сказал я.
   Бригадир посмотрел на меня с некоторым сожалением, – так мне показалось, – этакая, мол, малая сознательность у человека!
   – Так может рассуждать только узкий спе­циалист старого времени, – ответил он. – Мы – диалектики, и от нас не ускользает общая связь явлений. Электротехника, химия, физика, агро­номия, ботаника, биология, бактериология, ме­теорология – все имеет свою цену так же, как для растений важны и воздух, и солнечный свет, и вода, и минеральные удобрения. Все одинаково важно. Отнимите одно – и растение погибнет, несмотря на то что всем остальным оно будет обеспечено достаточно. Вот вы по­знакомьтесь с товарищем Бойко, химиком на­шей опытной сельскохозяйственной станции. Поговорите с ним. Он столько расскажет вам об агрохимии, что, я уверен, химия покажется вам самым важным в сельском хозяйстве. Но ни он, ни я так не думаем.
   Мы возвращались к гаражу, где я скоро должен был приступить к работе и учебе.
   – Вы сегодня вечером свободны? – спросил меня бригадир.
   – Совершенно.
   – Так вот что. В Реаловку вы еще успеете съездить. А сегодня приходите к восьми часам в клуб. Я покажу вам киноленту, на которой засняты все моменты электрифицированной об­работки земли в одном из лучших наших кол­хозов. Посмотрите.
   В тот же вечер я видел, как огромные элек­трические плуги врезались в землю и отвора­чивали пласт за пластом. Я видел, как за ними, словно пехота после артиллерийской под­готовки, шли "добивать врага" другие машины, которые разбивали комья земли. Третьи маши­ны рассыпали удобрения, четвертые сеяли, ровно, бережно, аккуратно, пятые косили, жа­ли, связывали и привозили с поля снопы пше­ницы и связки сена. Нет, не сена, а свежей травы, которая отправлялась в гигантский си­лос, где электрическим током убивались бак­терии.
   Над полями реяли аэропланы и часть сева производилась с аэропланов. Другие аэропланы распыляли отраву для вредителей.
   Я видел электрические молотилки, дающие чистое, полное зерно. Наконец, я видел, как электричество наполняло зерном огромные эле­ваторы.
   "Где, – думал я, – надрывающиеся лошади, истомленные быки, облитые потом косцы, жен­щины, шатающиеся от усталости, истощенные, кормящие тут же на ниве дряблой грудью де­тей?… Вместо них – везде машины, а возле ма­шин и на машинах видны ловкие, здоровые, уверенно работающие колхозники в синих рабо­чих комбинезонах, забрызганных машинным маслом".
   Признаюсь, я не видал картины более увле­кательной. Это апофеоз энергетики, техники, электрификации, организованного труда, тор­жествующего над стихийными силами приро­ды…
   Будь здоров. Пиши. Твой Карл Эрнст".
 

Письмо третье

   "Дорогой Ленц!
   Бригадир был прав: когда я побывал у агро­химика Бойко, то я готов был прозакладывать голову, что самое важное в сельском хозяйст­ве – это химия.
   Встретил меня Бойко в химической лабора­тории опытной станции.
   – Приехали к нам поработать? – спросил он, протягивая мне руку. Он был в сером ха­лате, прожженном кислотами.
   У лабораторных столов стояли в халатах юноши и девушки, они возились с горелками, кол­бами, стаканами, перегоняли, кипятили, охлаж­дали…
   В отдельной комнате – святилище, куда не заходят химические газы, – под стеклянными ящиками стоят химические весы.
   – Обратите внимание: чтобы сотрясение поч­вы не отражалось на них, весы стоят не на столах, а на полках, прикрепленных к стенам. Вот наше последнее советское достижение, – с гордостью сказал Бойко, поднимая стеклян­ный ящик с новеньких весов. – Оторвите кло­чок бумажки и бросьте на весы.
   Я сделал это. Бойко взвесил клочок, снял с весов, протянул мне и сказал:
   – Теперь черкните на клочке карандашом вашу фамилию.
   Я исполнил и это. Бойко вновь положил кло­чок на весы. И что же: весы отметили при­бавку в весе от коротенькой карандашной надписи.
   – Вот мы и узнали вес вашей фамилии, – улыбаясь, сказал Бойко.
   – Здесь у нас "болтуны", – продолжал он шутить, вводя меня в новую комнату. Малень­кими деревянными лопаточками молодые люди взбалтывали в стаканах жидкости темного и светлого цветов. – Анализы почвы.
   – И долго приходится так взбалтывать?
   – Часами, днями, неделями, а иногда и ме­сяцами. У нас есть несколько механических болтушек, но их недостаточно.
   – Но для чего это?
   – Для того чтобы узнать, какова почва. Мы растворяем горсть почвы в стакане, взбалты­ваем, пропускаем через мельчайшее сито и отсеиваем самые крупные частицы, взвешиваем, подсчитываем. Затем болтаем и осаждаем до тех пор, пока через двадцать четыре часа пос­ле отстоя жидкость не окажется совершенно прозрачною. Чем больше мелких частиц в поч­ве, тем лучше почва. Если в пробе, в малень­ком сосуде величиною с наперсток, окажется менее биллиона семисот миллионов частиц – почва никуда не годна. Почему? Потому что слишком крупные частицы почвы не обеспечи­вают питания корням. Ведь в одном кубиче­ском метре почвы поверхность частиц, с кото­рой приходят в соприкосновение корни растений, представляет площадь примерно в гектар… Идем дальше. Здесь у нас дистиллируют воду, здесь моют химическую посуду. А вот эта ком­ната… Неприятная комната. В ней мы произ­водили работы, при которых выделяются самые ядовитые газы.
   Несмотря на то что лаборатория пустовала несколько дней при открытых окнах, тяжелые кислотные запахи еще не улетучились. Они раз­дражали нос и щипали глаза.
   – Да, тяжелая ваша работа, – сказал я.
   Бойко сверкнул глазами, словно я нанес ос­корбление близкому ему человеку.
   – Увлекательная работа. Изумительная ра­бота, – с жаром сказал он и потащил меня в маленький кабинетик при лаборатории. На большом письменном столе лежало несколько книг на русском и немецком языках по химии, главным образом аналитической.
   – Садитесь, пожалуйста, и выслушайте, что такое агрохимия.
   Дорогой Ленц! Ты просил меня подробно писать тебе обо всем. Не сетуй на меня, если тебе придется прослушать лекцию.
   – Химизированное сельское хозяйство – это неисчерпаемые золотые россыпи, – начал Бой­ко. – Не верите? Приведу вам пример из про­шлого. В то время, когда Соединенные Штаты Америки еще "процветали" и капитализм не подорвал вконец фермерского хозяйства, это хозяйство за два года давало стране богатство, превышающее всесветную добычу золота на земле за весь период со времени открытия Америки Колумбом. За два года ценность про­дуктов сельского хозяйства превысила в шесть раз общий капитал всех американских банков. Но такие успехи сельского хозяйства в Аме­рике стали возможными только тогда, когда там на помощь фермеру пришла химия. Капи­тализм скоро свел на нет все эти успехи. Но это уже вина не химии, а капитализма.
   Теперь посудите сами, что же может дать, дает и даст в будущем химия для нашего со­циалистического сельского хозяйства. Питание для всего населения, огромные экспортные из­лишки, миллиарды рублей на строительство фабрик и заводов. В настоящее время вся наша агрономия теснейшим образом связана с хими­ей. Вспомните дореволюционную Россию. Она была классической страной перемежающихся с урожайными годами недородами, а порой страшных голодовок населения. Два – три года средний урожай, а на следующий год – ужас­нейший недород. На эту кривую урожаев в на­чале восьмидесятых годов прошлого столетия обратил внимание еще Карл Маркс и дал такое объяснение: главная причина неурожаев – от­сутствие искусственного удобрения.
   А теперь что мы видим? Поля, удобрения, жизнь и питание растений и самого человека – все это одна гигантская химическая лаборато­рия. Химия решает вопрос об искусственном удобрении, о наилучшем корме для скота. Хи­мия изучает почву. Ведь почва – это не мерт­вая земля, а своего рода живой организм, в ко­тором непрестанно происходят всевозможней­шие процессы. Почва "дышит", "питается", на­ливается плодородными соками или истощается и умирает, чтобы возродиться, воскреснуть вновь, если к ней на помощь придет химия. Химия объясняет и предупреждает порчу сельскохозяй­ственных продуктов. Скисание молока, гниение овощей – все это химические или химико – бак­териологические процессы. Химия выяснила роль бактерий в обогащении или истощении почвы азотом. Химия объясняет, почему портятся сель­скохозяйственные машины, орудия, – ржавеют в "кислородном горении металла". Наконец, химия оказывает огромную помощь хозяйству в борьбе с вредителями. Но об этом вам луч­ше расскажет товарищ Брызгалов, наш "глав­ком" по борьбе с вредителями. Непременно по­знакомьтесь с ним!
   Химия открывает земледельцу новый мир. Разве старый хозяин обращал внимание на воз­дух? Знал ли он, что именно углекислота воз­духа, при помощи солнца и хлорофилла расте­ний, превращается ими в питательный крахмал и сахар? И не из воздуха ли химия извлекает теперь азот, необходимый для питания расте­ний? Не химия ли дает ответ, чего не хватает почве, и определяет "дозировку" почвенного пи­тания фосфором, калием, кальцием, азотом? Ведь почву можно не только недокормить, но и перекормить, и тогда будут потеряны и удоб­рения и урожай,
   А вода! Растения состоят из семидесяти-­девяноста процентов воды. Старый крестьянин знал, что вода нужна растению, что растение пьет воду. Но знал ли он, сколько именно нуж­но воды растению? Знал ли он, что картофелю, например, или клеверу нужна тысяча двести тонн воды на гектар, кукурузе – всего девять­сот, а подсолнечник любит воду, как старая московская купчиха любила чай: ему давай не меньше восемнадцати тысяч тонн! Знал ли старый крестьянин, что растения не только пьют, но и испаряют воду в воздух, и испаряют втрое больше, чем пьют. Некоторые растения явля­ются настоящими насосами: средний тополь выбрасывает в воздух в сутки не меньше боч­ки воды. И чем суше воздух, тем больше испа­рение. Плодородным, но засушливым степям Заволжья не хватало воды. Мы страдали не только от недостатка воды в почве, но и от сухости воздуха, которая заставляла растения усиленно извлекать из почвы последнюю влагу, чтобы напрасно выбрасывать ее на воздух. Но тут на помощь почве и растениям пришла тех­ника. Каптаж. Теперь наша почва напоена во­дой, а воздух настолько увлажнен реками, озерами, водоемами, созданными человеком, что испаряемость воды растениями понизилась до нормального уровня. Наш край ожил. Без техники – гидротехники – здесь была бы бес­сильна и химия. Но в целом химия является могущественнейшим двигателем сельского хо­зяйства.
   Мы производим в год около двух миллиардов центнеров зерна. И из них, по крайней мере, полмиллиарда – дар химии. Но она еще не сказала своего последнего слова. Мы рассчи­тываем в самом ближайшем будущем увели­чить урожай, по крайней мере, на треть. Вы понимаете, что это значит? Мы сможем прокор­мить население еще одного СССР и иметь сверх этого значительные излишки для экс­порта.
   Можно ли после этого сказать, что труд хи­мика тяжел? Нет, это самый радостный, самый живой, самый творческий, увлекательный труд! Я вам покажу настоящие чудеса химии: как она буквально из камня и воздуха делает хлеб, как оживляет вконец истощенные почвы, как заказывает почве урожай с точностью до не­скольких десятков килограммов на гектар, сло­вом, как у нас делают урожай, а не ждут его от случая или от Бога…