Страница:
* * *
Машинка «Бразер-900» стоит на середине стола для пинг-понга, стол – в центре веранды, вся эта торжественная геометрия инсценирована Фредериком. Усевшись перед машинкой, собравшись, оставив солнце позади, он заправил в каретку лист бумаги – самую белую из всех виденных им поверхностей. Он тронул одну за другой все перламутровые клавиши, отмытые, оттертые до блеска с помощью жидкости для мытья посуды, великолепные. Ему даже удалось немного увлажнить ленту, сухую, как сено, подержав ее над паром кипящей кастрюли. Один на один с механизмом, он готовился войти в контакт, он, вряд ли открывший за свою жизнь хоть одну книгу, говоривший прямо и без прикрас и за всю жизнь не написавший ничего, кроме пары адресов на спичечных коробках. Можно ли с помощью этой штуки сказать все? – спросил он себя, не сводя глаз с клавиш.Фред никогда не встречал собеседника по себе. Ложь уже́ в ухе того, кто слушает, – думал он. Желание высказать свою правду не покидало его с момента окончания процесса, заставившего его скрываться в Европе. Ни психиатры, ни адвокаты, ни утраченные друзья, ни один из этих типов с благими намерениями – никто не попытался понять его показания: его сочли монстром и все бросились его осуждать. А машина ничего отбирать не будет, она примет все скопом, хорошее и плохое, постыдное и потаенное, нечестное и подлое, потому что все это и вправду происходило, вот что самое невероятное: эти никому не нужные куски правды были подлинными. За одним словом тянется другое, и он должен иметь право брать любое из них, и чтоб никто ему не подсказывал. И чтоб никто не запрещал.
Вначале было слово, сказали ему когда-то, очень давно. Сорок лет спустя случай предоставил ему возможность проверить это. Вначале точно должно быть какое-то слово, одно-единственное, все остальные придут потом.
Он поднял указательный палец правой руки и выбил д, бледно-голубое, едва различимое, потом ж, поискал глазами клавишу о, клавишу в, потом, для храбрости, сумел дотянуться до а безымянным пальцем левой руки, потом подряд выбил два н, двумя разными пальцами, и закончил указательным – и. Он перечитал написанное, радуясь, что не сделал ни одной ошибки.
Джованни
* * *
Юным Блейкам разрешили обедать вместе. Бэль поискала брата во дворе и в конце концов обнаружила его под крытой галереей среди новых одноклассников. Со стороны можно было подумать, что Уоррен с ними знакомится, на самом деле он их допрашивал.– Я хочу есть, – сказала она.
Он пошел следом за сестрой к столу, где их ждали две тарелки с нарезанными овощами. Столовая во всем походила на столовую в Кань и не вызвала у них ни слова комментария.
– Мы не так далеко от дома, – сказал он, – можно возвращаться обедать к себе.
– Смотреть, как мама ныряет головой в холодильник и ломает голову, что нам дать пожрать, а папа в пижаме сидит у телевизора? Вот уж спасибо, не хочу.
Уоррен начал есть с того, что любил больше всего, – с огурцов, а Бэль – с того, что любила меньше всего, – со свеклы. Она заметила синяк на его надбровной дуге.
– Что это у тебя над глазом?
– Да так, ничего, хотел показать класс на баскетбольной площадке. Как тебе одноклассники?
– Девчонки вроде ничего, насчет парней не знаю. Мне надо было представиться, и я…
Продолжения Уоррен уже не слышал, опять погрузившись в прикидки, которыми он занимался безостановочно с того момента, как на него напали. Он опрашивал и сопоставлял данные – не о своих хилых обидчиках, а о других, обо всех, кого можно использовать, чтобы обратить охотника в дичь, палача – в жертву, как на его глазах и до него делали многие – дяди, двоюродные братья, – у его родни это было в крови. Все оставшееся утро он задавал невинные вопросы про тех и про этих. А кто вон тот? А как зовут того? А кто кому брат? Потом он сумел с некоторыми познакомиться, исподволь добывая у них ответы. Он даже кое-что себе пометил, чтобы запомнить все элементы уравнения. Мало-помалу причудливые детали стали складываться в определенную схему, понятную ему, и только ему.
У хромого отец – механик, работает в гараже у отца того парня из третьего «С», которого вот-вот выпрут из школы. Капитан команды по баскетболу готов на все, лишь бы стать первым по математике, он водится с тем дылдой из второго «AЗ», который влюблен в классную старосту. Классная староста – лучшая подружка сестры того ублюдка, что стащил у меня десятку, а его подпевала жутко боится учителя по труду, который женат на дочке начальника конторы, где работает его отец. Четверо из десятого «В» всегда шляются вместе, в конце года они ставят спектакль, и им нужно звуковое оборудование, оно есть у того, который хромает, а самый маленький силен в математике и при этом ненавидит того высокого мудака, который меня бил.
У задачки нашлось решение, по крайней мере в его логической системе, еще до подачи десерта. Бэль все это время говорила с ним по душам.
* * *
По-прежнему сидя на террасе и изучая путеводитель, Магги заказала себе второй кофе.Барабан украшен сценами жития Пресвятой Девы и мученичества святой Цецилии, которая была обезглавлена в Риме в 232 г. Массивный портал, украшенный деревянной резьбой, представляет четыре времени года и связанные с ними сельские работ ы. Портик увенчан башней с двойной коронкой, которая заканчивается острыми навершиями.
Она могла просто встать и войти в храм, полное описание которого уже прочла, – войти в неф, встать перед распятым Христом, поговорить с ним, сосредоточиться, помолиться, сделать то же, что она делала до встречи с Фредериком, в те времена, когда его еще звали Джованни. Прилепившись к нему, она и подумать уже не могла о том, чтобы поднять глаза на распятие или приблизиться к святому месту. Поцеловав Джованни, она плюнула в Христа. Сказав «да» мужчине своей жизни, она оскорбила своего Бога, а Он славился тем, что ничего не забывал и за все требовал расплаты.
«Знаешь, Джованни, когда летом очень жарко, я люблю спать под тоненьким одеялом, – часто говорила она ему. – Кажется, совсем не нужно одеяла, а без него не обойтись, оно укрывает нас ночью. Так вот, вера в Бога для меня – это как тоненькое одеяло. И ты у меня его отобрал».
Прошло двадцать лет, и тяга беседовать или просить и обсуждать что-то с Богом посещала ее все реже. Она даже не понимала, сама ли она изменилась или Всевышний. Со временем тоненькое одеяло стало ей не нужно.
* * *
В бетонной пристройке возле стадиона мадам Барбе, учитель физкультуры класса Бэль, искала в своих запасах, во что бы одеть новенькую.– Меня не предупредили, что надо взять спортивную форму.
– Конечно, ты не знала. Вот, примерь-ка.
Синие шорты для мальчика, которые Бэль приспособила, туго завязав шнурок на талии. Обувь она оставила свою, беговые кроссовки той же марки, что она носила еще в Ньюарке, и натянула ярко-желтую майку с цифрой четыре.
– Она мне по колено…
– Меньше ничего нет.
Несмотря на все усилия Бэль, красный сатиновый лифчик все равно вылезал из-под лямок майки. Она замялась, прежде чем присоединиться к остальным.
– Тут одни девочки, – сказала мадам Барбе, не придав этому особого значения.
Бэль пошла за ней на площадку для баскетбола, где ученицы уже тренировались, с нетерпением ожидая увидеть американку в деле. Ей бросили мяч, она стукнула им пару раз о землю, как у нее на глазах делали другие, и передала ближайшей однокоманднице. Бэль никогда не интересовалась спортом и едва знала правила баскетбола. Откуда же взялась у нее эта грация чемпионки, свобода поведения в незнакомых ситуациях, природное знание доселе неизвестных жестов? Легкость, с которой она присваивала одежду, которая ей не шла, и обращала ее себе на пользу? Раскрепощенность, которая у другой девочки потребовала бы стольких усилий? Одетая кое-как, почти как клоун, – и неотразимая, Бэль оказалась в центре игры.
Стоявшие поодаль четыре теннисиста на ее счет не ошиблись. Они прервали матч, вцепились в решетку и стали следить, как прыгает лифчик, невинно колыхающийся при каждом движении Бэль.
* * *
Теперь, когда время шло к четырем, и речи не могло быть о том, чтобы Фредерик расстался с халатом. Из символа смирения халат превратился в его новую рабочую одежду. Отныне Фредерик имеет право безнаказанно шляться неодетым, небритым, целый день шаркать шлепанцами и позволять себе кучу других прегрешений, которые еще надо придумать. Походкой «короля-солнце» он прошелся по саду, ориентируясь на щелканье секатора из-за зеленой изгороди, заметил соседа, подрезавшего розовые кусты. Они обменялись рукопожатием поверх решетки и минуту оценивающе взирали друг на друга.– Розами приходится заниматься круглый год, – сказал мужчина, чтобы как-то заполнить возникшую паузу.
Фредерик не знал, что ответить, и потому сказал:
– Мы американцы и въехали вчера. – Американцы?
– Это хорошая новость или плохая?
– Вы решили поселиться во Франции?
– Наша семья много путешествует из-за моей профессии.
Вот к чему Фредерик вел с самого начала: он выполз в сад с целью произнести одно-единственное слово. С обнаружения «Бразера-900» ему не терпелось представить миру новую ипостась Фредерика Блейка.
– Что же у вас за профессия?
– Я писатель.
– Писатель? – Последовавшая секунда была чистым наслаждением. – Потрясающе… писатель… больше романы пишете?
Фред заранее предвидел вопрос:
– Ну нет, может быть, когда-нибудь потом, а пока я пишу об истории. Мне заказали книжку про высадку союзников, поэтому я здесь и оказался.
При этих словах он стоял к соседу в три четверти, облокотившись на столбик изгороди, скромно потупившись и самозабвенно играя роль, которая с каждой секундой придавала ему больший вес. Фредерик Блейк полагал: представляя себя в качестве писателя, он решает все проблемы. Конечно, он писатель, абсолютно все совпадает, как он раньше не додумался? На пример, в Кань или даже раньше, в Париже. Сам Квинтильяни подтвердит, что идея – блестящая.
Сосед поискал глазами жену, чтобы представить ей нового соседа – писателя.
– Ах, эта высадка… Надоест нам когда-нибудь читать об этих днях? Правда, наш Шолон немного в стороне от театра военных действий.
– Эта книжка будет данью памяти нашим морякам, – сказал Фред, чтобы как-то завершить беседу. – И еще мы с женой, наверно, организуем барбекю, чтобы со всеми познакомиться, так что вы скажите соседям.
– Почему морякам? Мне казалось, в высадке участвовали только морские пехотинцы?
– Мне хочется рассказать про все виды войск, начиная с флота. Так вы не забудете про барбекю, ладно?
– Вы наверняка посвятите целый раздел операции «Оверлорд»?
– ?
– Ведь там насчитывалось что-то около семисот военных судов?
– Лучше всего в пятницу – на этой неделе или на следующей, – я на вас рассчитываю.
Ретируясь на веранду, Фред пожалел, что не пишет романы.
* * *
К пяти часам, выйдя с занятий, Уоррен так и не смирился с утратой карманных денег. Эти десять евро пригодились бы ему… на что, в конце концов? Чтоб пожевать резинку, полистать «Геймфайт», журнал воинов Интернета, сходить на американский фильм с диалогами, полными фак-фак-факов, на что еще? Обращенные в мелкие удовольствия, эти десять евро представляли собой немного, он готов был с этим согласиться. Зато та же сумма стоила целое состояние в пересчете на испытанное унижение, утраченное достоинство, боль. Выйдя за ограду лицея, Уоррен походил от одной группы учеников к другой, кого-то узнал, через них познакомился с другими, кое-кому пожал руку, кое о чем условился со «стариками» из последнего класса, в том числе с членами футбольной команды, одержавшей победу в финале региона и составлявшей теперь гордость коммуны.Дай им то, чего им больше всего не хватает.
В свои четырнадцать лет Уоррен отлично усвоил урок старших. Знаменитой фразе Архимеда: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю» – он предпочитал вариант, усовершенствованный его предками: «Дайте мне бабки и кольт, и я буду править миром». Все дело во времени и в организации. Играть на дополнение, изобретать сочетания, просто уметь слушать, замечать границы каждого, определять недостатки и оценивать, сколько будет стоить их восполнение. Чем крепче конструкция, тем быстрее он придет к власти. Пирамида выстроится сама собой и вознесет его до небес.
А пока надо махать перед ними морковкой, палка появится потом. Большинство учеников вышли за ограду, одна группа вразвалочку направилась в кафе, совсем немногие остались дожидаться 18 часов, окончания последнего урока. И среди них семь мальчиков, стоящих вокруг Уоррена.
Родителям самого высокого мальчика репетиторы были не по карману, и тому во что бы то ни стало нужна была отличная оценка по математике, иначе он оставался на второй год. Самому сильному из них, игроку правого фланга в команде регби, больше всего на свете хотелось по дружиться с братом Летиции, который сейчас стоял справа от Уоррена. А этот самый брат отдал бы что угодно за автограф своего кумира, Паоло Росси, автографом владел Симон из десятого «Б», но охотно уступил бы его ради осуществления личной вендетты тому, чьей последней жертвой стал Уоррен. Следующий мальчик, лицейская достопримечательность, чаще спокойный, но иногда впадавший в жуткую ярость, променял бы все, что имел, на право войти в любую группу, все равно какую, лишь бы почувствовать, что его включили в шайку, лишь бы перебороть судьбу вечного изгоя, – и Уоррен давал ему такую возможность. Двое остальных примкнули к команде по причинам, которые они не хотели раскрывать в присутствии Уоррена, а тому на них было абсолютно наплевать.
Регбист знал, где обычно встречались после окончания занятий трое вымогателей, – сквер, который они считали своей территорией и хождение по которому они строго регламентировали. Не прошло и десяти минут, как все трое валялись на земле, один блевал, другой корчился от боли, а заводила стоял на коленях и по-детски всхлипывал. Уоррен потребовал у них сто евро к следующему утру, к 8.00. За каждые полдня просрочки сумма удваивалась. Ужасаясь одной мысли снова вызвать его гнев, они благодарили его, не поднимая глаз от земли. Уоррен уже знал, что, будь на то его воля, эти трое станут его самыми верными подручными. Для сложивших оружие врагов надо оставлять такой выход.
Не сумей он в тот день составить первый круг своей организации, Уоррен справился бы с этой троицей самостоятельно, вооружившись бейсбольной битой. А если бы кто встал у него на пути, он ответил бы, что жизнь не оставляет ему другого выбора.
* * *
Магги вошла в маленький универсам на привокзальной улице, взяла красную корзинку, прошла турникет и стала искать глазами отдел «Свежие продукты». Отвергая легкий путь – взять и подать родным то, к чему они привыкли, она соблазнилась эскалопами со сметаной и шампиньонами. В отличие от Фредерика Магги принадлежала к тем, кто в Риме живет, как римляне. После архитектуры и местной прессы она готова была обследовать местную кухню, рискуя навлечь недовольство родных при подходе к столу. Машинально она обследовала отдел «Макаронные изделия»: спагетти номер пять и семь, зеленые тальятелле, пенне и целое скопище ракушек и вермишели, пользу которых она не улавливала. Испы тывая легкие угрызения совести, она взяла пакет спагетти и коробку очищенных томатов, на случай гнева обоих мужчин. Прежде чем направиться к кассе, она спросила у одной из продавщиц, где стоит арахисовое масло.– Какое-какое?
– Арахисовое. Извините за произношение.
Девушка вызвала управляющего, который вышел и встал перед Магги в своем голубом халате.
– Арахисовое масло, – повторила она. – Peanut butter.
– Я понял.
Он встал в шесть утра, как вставал всегда, принял товар и складировал его в подсобном помещении. Затем он отметил время прихода сотрудников, дал инструкции, встретил первых покупателей. Днем принял двух оптовиков и посетил банк. С четырех до шести собственноручно реорганизовал отделы шоколада и печенья, обеспечил пересортировку, которую полагалось делать. День шел без сучка без задоринки, пока неизвестная покупательница не потребовала у него того, чего у него в магазине не было.
– Встаньте на мое место, я не могу держать про запас все странные продукты, которые могут спросить. Текилу, лапшу из крабовых палочек, шалфей в вакуумной упаковке, моцареллу из молока буйволиц, чатни, масло какао, бог знает что еще? Чтобы все это гнило на складе, пока не выйдет срок годности?
– Я просто спросила. Извините.
Магги отошла вглубь магазина, смущенная тем, что дала повод для раздражения из-за предмета, который того не стоил. Арахисовое масло никакой срочности не представляло, у сына еще будет куча времени мазать себе бутерброды чем ему вздумается, для нее масло было просто способом доставить ему удовольствие в первый школьный день. Она отлично понимала точку зрения коммерсанта, и ничто не выводило ее из себя больше, чем продуктовые капризы туристов и всех тех, кто превращает еду либо в предмет ностальгии, либо в рефлекторное шовинистическое чванство. Ее удручало зрелище соотечественников, которые при посещении Парижа скопом набивались в фастфуды, их жалобы на то, что ничто не напоминает жратву, которой они привыкли давиться целый год. Она видела в этом чудовищное неуважение к посещаемой стране, и уж тем более если речь шла, как в ее случае, о земле, предоставившей убежище.
Она обошла магазин, не думая больше про масло, и на секунду остановилась в разделе напитков.
– Арахисовое масло…
– А потом они удивляются, что каждый пятый американец страдает избыточным весом.
– Да и эта их кока-кола…
Голоса раздавались совсем близко, из-за носа гондолы, откуда Магги достала упаковку пива. Она поневоле подслушала разговор вполголоса между управляющим и двумя посетительницами.
– Я, собственно, ничего против них не имею, но они всюду чувствуют себя как дома.
– Конечно, они высадились в сорок четвертом, но с тех пор они захватили всю страну!
– В наше время хоть речь шла о нейлоновых чулках и о жвачке, а что теперь?
– Мой сын одевается, как они, развлекается, как они, и слушает только их музыку.
– А хуже всего их еда. Сколько я ни готовлю своим то, что они любят, у них одно на уме: вскочат из-за стола и прямиком в Макдоналдс.
Магги почувствовала себя уязвленной. Делая из нее типичную американку, они подвергали сомнению ее добрую волю и усилия прижиться на новом месте. И это притом, что она была лишена гражданских прав и затем выслана из родной страны.
– Им неведомо понятие вкуса, все это знают.
– Абсолютно безграмотные люди. Я знаю, я туда ездил.
– А попробуйте вы сами там поселиться, – подытожил управляющий, – посмотрите, как вас примут!
Магги слишком настрадалась от косых взглядов на улице, от перешептываний за спиной, от общей иронии, сопровождавшей любое ее появление в общественном месте, вплоть до самых нелепых слухов, опровергнуть которые было невозможно. Сами того не желая, эти трое несчастных всколыхнули давнюю обиду. Самым парадоксальным было то, что, если бы Магги пригласили участвовать в беседе, она поддержала бы их по большинству пунктов.
– И они собираются править миром?
Ничем себя не обнаружив, она направилась в отдел хозяйственных товаров, добавила в корзинку с покупками три бутылки бытового спирта и коробок спичек, прошла кассу и вышла из магазина.
Снаружи угасал последний луч солнца, и день медленно клонился к вечеру. Сотрудники магазина чувствовали первые признаки усталости, покупатели начинали спешить – так и полагается работать в марте месяце, в шесть часов вечера, в душной и сонной атмосфере незыблемого ритуала.
Только вот откуда взялся запах жженой резины и ударил в ноздри кассиршам?
Одна из покупательниц дико закричала. Управляющий оторвался от журнала заказов и увидел, как за витриной колеблется странный огненный занавес. Языки пламени полностью перекрывали стекло и уже проникали внутрь магазина.
Подсобный рабочий отреагировал первым и вызвал пожарных. Покупатели устремились к аварийному выходу. Кассирши испарились, и только управляющий, давно путавший свою жизнь с жизнью магазина, не двигался с места, загипнотизированный пляской красно-желтых бликов.
Добровольцы из пожарной бригады Шолонана-Авре не смогли спасти от огня ни железный занавес, ни полки, ни товары – ничего, кроме ящика слегка помятых яблок сорта «гренни».
* * *
Бэль и ее одноклассники покинули лицей с последним звонком. Несколько трудных подростков, не торопясь домой, привалились к ограде с сигаретой в зубах или телефоном в руке, остальные как можно скорее уходили от лицея. Сначала ей было по пути с Эстель и Линой, дальше она пошла одна по бульвару Маршала Фоша, не задумываясь над маршрутом. Бэль принадлежала к тем, кто идет легкой походкой, держа нос по ветру, с любопытством встречая все сюрпризы пути, убежденная в том, что горизонт всегда краше тротуара. Вся ее личность проявлялась в таких деталях, в этой манере идти вперед, веря в себя и в других. В противоположность брату, который не мог избавиться от детства с его травмами, она сумела обогнать прошлое на целый корпус и никогда не давала ему нагнать себя, даже в самые трудные моменты. Никто, кроме нее, не знал, откуда сходила к ней эта сила, которой часто недостает тем, кто пережил удары жизненных стихий. И даже если иногда ощущались толчки былого землетрясения, статус жертвы никоим образом ее не привлекал. Не тратя зря силы на сожаления, она направляла их на становление и развитие, на преодоление гандикапа.Старый «Рено-5» цвета серый металлик догнал ее и остановился, из машины ей махали двое парней. Это были те самые ученики из последнего класса, которые утром раскрыв рот смотрели на красный лифчик новенькой. Они тут же вбили себе в голову, что надо непременно познакомиться, проявить гостеприимство, показать город.
– Нет, спасибо, ребята…
Она снова направилась к дому, хотя мысль о том, что за ней стали ухаживать в первый же день занятий, показалась ей забавной. У нее не было ни малейшей нужды сомневаться в собственном очаровании, оно ощущалось всегда, с самого ее рождения. Родители назвали ее Бэль, не подозревая, насколько красивой она станет. Как много смысла в таком коротком слове. Кто мог представить, что во Франции это имя вызовет столько проблем? В то время ни Магги, ни Фред и не знали толком, где находится Франция.
– Oh please, please, Miss America!
Они так уламывали ее, что Бэль засомневалась, по какой улице идти к дому.
– А где ее дом?
– На улице Фавориток.
– Это в той стороне.
– Залезай, мы тебя подвезем.
Она дала уговорить себя и уселась на заднее сиденье. Внезапно ребята замолчали, удивляясь, что она все же согласилась, – они заранее были уверены в отказе и оказались не подготовлены к перемене ситуации. А вдруг эта девица совсем не так неприступна, как все, вдруг она готова на гораздо большее? Американцы настолько всех опередили, а уж в области морали точно. Они тайком переглянулись и разрешили себе включить воображение.
– Эй, ребята, кажется, мы не туда свернули…
Вместо ответа они забросали ее вопросами про то, как она жила до Шолона. Напрягаясь гораздо больше, чем Бэль, они старались заполнить паузы, говорить что угодно, строить из себя взрослых мужчин, – ее позабавило такое ребячество. Машина затормозила возле Виньолетского парка, на съезде с шоссе, которое прямиком уходило к самой Бретани.
– Здесь что, остановка? – спросила она.
Внезапно наступила темнота. Болтовню сменили все более подозрительные паузы. Бэль в последний раз попросила отвезти ее домой. Парни вышли из машины и вполголоса обменялись несколькими фразами. А вдруг повезет, риск-то невелик, все как в кино, сначала новенькая их поцелует, потом, может быть, еще как-нибудь приласкает, почему бы и нет, кто знает, как оно случается. А если экспедиция обернется неудачей, они всегда успеют разыграть полнейшую невинность. Бэль подумала о том, что ей придется делать сразу по возвращении домой: исписать кучу бумаги, чтобы заполнить личное дело, свести воедино расписание своих школьных занятий, сравнить с расписанием брата, наклеить этикетки на учебники, составить список недостающего, – вечер будет тянуться бесконечно. Она стояла, прислонившись спиной к дверце машины, ожидая, пока один из двух кретинов не поймет, что прогулка закончена. Прежде чем признать себя побежденными, они предприняли последнюю попытку сближения, и один из них осмелился положить руку на плечо Бэль. Она сокрушенно вздохнула, нагнулась, схватила лежавшую на заднем сиденье теннисную ракетку и четким движением разбила ее ребром нос самого предприимчивого из парней. Второй, оцепеневший при виде такой спонтанной и такой жестокой реакции, отступил на несколько шагов, но не избежал паса ракетки вверх, чуть не оторвавшего ему ухо. Когда ухажеры валялись на земле с залитыми кровью лицами, Бэль опустилась возле них на колени и уверенными движениями медсестры ощупала поражения. К ней вернулась невинная улыбка и вся ее доброжелательность к человечеству. Садясь в машину, она напоследок обернулась и сказала: