Бенцони Жюльетта. Констанция. Книга шестая

   Ретиф озадаченно потер подбородок.
   — Значит, ты не видел, кто сидел в карете? Толстяк пожал плечами.
   — Шторки кареты были задернуты, но кое-что мне удалось узнать.
   Еще одна монета перекочевала в руку толстяка, после чего он оживленно продолжил:
   — Кажется, это была какая-то знатная русская дама. Говорят, что она возвращалась на родину.
   Ретиф усмехнулся.
   — Да, похоже, ей предстоит далекое путешествие. Заметив, что толстяк по-прежнему стоит с обнаженной головой, он сказал:
   — Оденьте шляпу, прошу вас. Толстяк, наконец, вспомнил о том, чем ему следует заниматься, и снова начал качать меха.
   — Да, это была огромная карета, — между делом проговорил он, — я такой никогда в жизни раньше не видел. В таких путешествуют, наверное, короли и герцоги… Да… они были здесь в шесть часов утра. Значит, из Парижа выехали в полночь.
   Ретиф хотел что-то еще спросить, однако в этот момент он услышал звук рожка, которым кучер почтового дилижанса возвещал о своем прибытии в маленький городок. Дилижанс остановился рядом с экипажем шевалье де Сен-Галя, который еще не вернулся с постоялого двора. Ретиф де ля Бретон немедленно направился к карете.
   — Месье, — обратился он к Жакобу, — я очень рад вас видеть, хотя прошло всего лишь несколько часов с тех пор, как мы расстались.
   Жакоб брезгливо поморщился.
   — Я же говорил вам, что не имею чести быть с вами знаком. Не подходите ко мне больше.
   Кое-как покинув козлы, Жакоб направился к двери с тем, чтобы помочь выйти из дилижанса своей хозяйке.
   — Мадам, с вами все в порядке? — спросил он, падавая ей руку.Констанция осторожно вышла наружу.
   — Все хорошо, если не считать последнего отрезка пути, — с улыбкой сказала она. — Впрочем, мне даже было весело. Правда, пришлось испытать некоторое неудобство.
   — Во всем виноват этот назойливый старик, — недовольно пробурчал Жакоб. — Кажется, он в чем-то заподозрил вас.
   Тем временем из дилижанса вышел мистер Томас Пенн, и Ретиф тут же взял его под руку.
   — Мне нужно поговорить с вами, господин Пенн.
   Они отошли в сторону.
   — Что вы здесь делаете? — спросил господин Пенн. — Мы думали, что вы остались в Париже.
   Ретиф подозрительно осмотрелся по сторонам и зашептал на ухо американцу.
   Е-Сегодня ночью произошло нечто очень важное.
   — Что же?
   — Состоялся торжественный и таинственный отъезд нескольких знатных особ. И мне кажется, что я знаю, о ком идет речь.
   Тем временем шевалье де Сен-Галь, сидя в туалете постоялого двора, занимался макияжем. Он подкрасил глаза, подрисовал полустершуюся мушку на щеке, покрыл слоем прозрачной помады губы, напудрил парик и затем внимательно посмотрел на себя в зеркало.
   Несмотря на все эти ухищрения, морщины на лице пожилого шевалье отнюдь не исчезли. А глаза остались такими же мутными и бесцветными. Сняв парик, он пригладил рукой редкие седые волосы, делавшие его голову похожей на голову черепахи.
   Мистер Пенн выразил горячую заинтересованность тем, что сообщил ему Ретиф де ля Бретон.
   — Давайте-ка взглянем на карту, — сказал он, — у нашего кучера должна быть карта.
   — Да, да, любопытно было бы узнать, куда они едут. Разжившись у почтового служащего картой, Пенн и Ретиф стали изучать возможный маршрут бегства короля.
   — Значит, если они проехали здесь в шесть часов, то дальнейший их путь может лежать через Монмеррайль, Жантригс, Шамаль, Сен-Мену, Клермон, Верден, Мец. Все ясно. Да, это самый короткий путь. Они рассчитывают как можно скорее добраться до восточных границ Франции и оказаться под защитой войск Эльзаса, Франш-Конте и Шампани. Насколько мне известно, там находится несколько батальонов пехоты и десятка два кавалерийских эскадронов, набранных из наемников из Швейцарии и Германии. В Клермоне дорога разветвляется на две части. Одна ветка идет в Монмеди, а по другой одна миля до Люксембурга.
   — Мари-Мадлен, — крикнула Констанция — подойди сюда! Помоги мне снять эту вуаль.
   — Я иду, — откликнулась служанка. Франсуа недоуменно пожал плечами.
   — Она что, сама не может поднять вуаль?
   — Я думаю, что ее светлость хочет просто поговорить со мной, — на ходу сказала Мари-Мадлен.
   Мари-Мадлен проследовала за Констанцией, которая направлялась к постоялому двору. Она уже собиралась что-то сказать своей госпоже, но в этот момент на пороге показался шевалье де Сен-Галь.
   Констанция де Бодуэн и шевалье де Сен-Галь застыли на месте, неподвижно глядя друг на друга. Констанции показалось, что она уже где-то видела этого представительного пожилого господина, который в молодости, несомненно, был очень красив. Что-то в его глазах говорило о том, что он прожил бурную, насыщенную событиями и любовными приключениями жизнь.
   Обменявшись этими пристальными взглядами, они разошлись. Шевалье направился к своему экипажу, а Констанция вошла в дверь гостиницы и оглянулась.
   Шевалье отдал свой несессер кучеру, который положил его внутрь маленького экипажа. Ретиф де ля Бретон, увидев, что его спутник вернулся, направился к нему.
   — С вами все в порядке, господин де Сен-Галь? — сочувственно спросил он.
   Кавалер не ответил, оглянувшись на дверь гостиницы. — Послушайте, господин Ретиф, — обратился он к писателю, — только что в гостиницу вошла дама в светлом дорожном платье с вуалью, закрывающей лицо. Это в ее карету вы подносили сверток?
   Ретиф кивнул.
   — Да. Это именно она.
   Шевалье де Сен-Галь понимающе кивнул.
   — Думаю, что я уже встречал ее раньше.
   — Где же? — с любопытством спросил Ретиф.
   — На приемах у короля. Что ж, господин Ретиф, мне пора ехать. Надеюсь, что хоть чем-то смог вам помочь. Ретиф поклонился.
   — Вы мне очень помогли, шевалье. Прежде чем сесть в свой экипаж, кавалер де Сен-Галь о чем-то на мгновение задумался и сказал Ретифу:
   — Если мне доведется еще раз встретиться с королем, я попрошу его о том, чтобы он обязательно принял вас у себя. Вы самый великий писатель своего поколения.
   Ретиф польщенно улыбнулся.
   — Благодарю вас, кавалер. Желаю счастливого пути.
   Шевалье де Сен-Галь с помощью кучера занял место в своем тесном экипаже, и, спустя несколько мгновений, Двуколка покинула площадь.
   Констанция, которая в этот момент вышла из гостиницы, проводила экипаж внимательным взглядом и направилась к почтовому дилижансу, возле которого стояли пассажиры. Вуали на ней уже не было.
   — Вы знаете, кто это? — обратилась Констанция к пожилой даме, жене желчного господина. Та недоуменно пожала плечами. — Какой-то очень странный шевалье.
   — Наконец-то я вспомнила, кто это. Это же он, — сказала Констанция. — Да, да, я не ошибаюсь, это именно он. Это один из самых великих людей, которых я когда-либо встречала.
   Строгая дама в черном траурном платье медленно покачала головой.
   — Кажется, я начинаю понимать, о ком идет речь, — сказала она. — Я видела его, кажется, на коронации Людовика XVI. Хотя с тех пор прошло больше полтора десятка лет, я помню его лицо.
   Неожиданно Жакоб взвизгнул. — Это же Джакомо Казанова!
   — Да, действительно, это господин Казанова, — подтвердил месье де Ванделль. — Я встречался с ним в Страсбурге, лет двадцать назад. Тогда у него была очень странная репутация.
   Пожилая дама недовольно скривила губы.
   — Почему вы меня с ним не познакомили? Сам Джакомо Казанова. Неужели он, действительно, самый великий любовник всех времен и народов?
   В этот момент молодой кучер, который проверял упряжь, сказал:
   — Дамы и господа, вы можете занимать свои места в дилижансе. Все готово к продолжению поездки.
   Ретиф де ля Бретон, который вместе с мистером Пенном стоял чуть в стороне от кареты, намеревался забраться на крышу дилижанса. Однако мистер Пенн уговорил сесть внутрь.
 
   — Садитесь, месье Ретиф, вы заслуживаете того, чтобы ехать на мягком сиденье, а не на жесткой деревянной крыше.
   — Вы очень добры ко мне, мистер Пенн. А где же вы сами поедете?
   — Не беспокойтесь обо мне.
   Пожилая дама, которая была очень недовольна тем, что ее не представили знаменитому господину Казанове, проворчала:
   — Почему же он путешествует в таком маленьком экипаже? Мне кажется, что он вполне мог бы позволить себе хорошую карету. Странно, он и вправду благородного происхождения?
   Констанция с укоризной взглянула на пожилую даму.
   — Более благородного не бывает. Дама пожала плечами.
   — Почему же он в своем возрасте не умеет путешествовать?
   Констанция улыбнулась.
   — Потому что он посвятил свою жизнь совершенно иным вещам.
   Строгая дама в черном траурном платье мечтательно протянула:
   — Да, Джакомо Казанова, венецианский кавалер… Пожилой желчный господин равнодушно пожал плечами.
   — Никогда о таком не слыхал.
   Здесь необходимо объяснить, что в эпоху Людовика XVI имя Джакомо Казановы не вызывало во Франции никаких особых эмоций. Услыхав о нем, волновались только некоторые женщины — те, которых он знал лично. Хотя его портреты уже публиковали в газетах, а несколько произведений напечатали известные издатели, настоящая слава придет к Казанове позже, лишь после того, как он напишет свои мемуары по-французски. Это произойдет уже после смерти Джакомо Казановы, в 1798 году.
   — Ну что, мы едем? — деловито осведомился Жакоб, занимая свое привычное место рядом с кучером.
   Почтовый дилижанс медленно выехал с площади и направился по узкой дороге, которая вела в Монмеррайль.
   Разговор в карете по-прежнему вращался вокруг личности Джакомо Казановы. Господин де Ванделль, которому довелось быть знакомым со знаменитым венецианским кавалером больше других, рассказывал о том какая слава ходила о месье Казанове в Страсбурге. Он считался великолепным игроком и блестящим танцором он был неистощим на выдумки и изобретателен, он разрабатывал самые разнообразные лотереи, создавал театральные труппы и кружки почитателей оккультных наук.
   — И почитателей вина, — добавил Ретиф.
   — Да, вы совершенно правы.
   — Ну, и, разумеется, у него была репутация невероятно удачливого любовника. Констанция улыбнулась.
   — Насколько мне известно, немало придворных дам было влюблено в месье Казанову, — сказала она. — Когда он был молод, перед его чарами не могла устоять ни одна женщина.
   Пожилая дама, обмахивавшаяся веером, восторженно протянула:
   — О, какой кавалер. Господин Ретиф, а вы, действительно, путешествовали с ним в одном экипаже? Писатель улыбнулся.
   — Да, мадам, но уверяю вас — я смог устоять перед его чарами.
   Строгая дама в черном траурном платье с сожалением сказала:
   — Как печально, что я не заметила его сразу. Интересно, сколько ему сейчас лет? Шестьдесят, семьдесят?
   — Какое это имеет значение? — сказала Констанция.
   — Да, — мечтательно протянула старая дама, — он великолепный кавалер. Есть такая итальянская поговорка, — неожиданно сказала пожилая дама, — не помню, как она звучит в оригинале, но по-французски это выглядит примерно так: молодая женщина перед кавалером должна сначала показать себя, а женщина постарше — сразу ложиться. Пожилая дама хихикнула, прикрыв лицо веером.
   — В нашей старушке Европе, — заметил господин де Ванделль, — в последнее время очень много говорят об этих соблазнительных писателях, которые обязаны своей соблазнительностью качеству языка. Что вы думаете по этому поводу, господин Ретиф?
   — Я хотел бы воздержаться от комментариев по поводу языка, поскольку я сам писатель и, в какой-то мере, лицо заинтересованное. А вот что касается Джако-мо Казановы, то, если вас интересует мое мнение, могу высказать его.
   Констанция улыбнулась.
   — Ну разумеется, господин Ретиф, это очень любопытно. Признаюсь, что я читала некоторые ваши книги и мне нравится тот язык, которым вы пишите. В любом случае, это дело вкуса. Что же вы хотели сказать на счет господина Казановы?
   — Я с большим сомнением отношусь к рассказам о его грандиозных любовных приключениях.
   — Почему же? — спросила Констанция. — Или вы думаете, что большую их часть выдумал сам господин Казанова?
   Ретиф мягко улыбнулся.
   — Вполне возможно. По-моему мнению, для выдающегося любовника он слишком высок ростом. Я убежден в том, что все выдающиеся любовники были маленького роста. Это доказано. -
   Констанция рассмеялась.
   — Кем доказано?
   Ничуть не смутившись, Ретиф принялся объяснять.
   — Дело в том, что кровеносные сосуды, которые придают особую упругость половому члену, являются тем более крепкими, чем меньше поверхность этого самого тела.
   Желчный пожилой господин, который сидел рядом с Констанцией, недовольно надув губы, произнес:
   — Это возмутительно. Теперь мне ясно, почему ваши книги пользуются такой популярностью среди черни. Да вы обыкновенный порнограф. Все ваши произведения нужно сжечь.
   Ретиф огрызнулся:
   — Я бы не советовал вам так говорить. Сейчас уже не то время, чтобы указывать народу, что он должен Делать. Смотрите, чтобы вас самого не подвесили за ноги.
   — Я сам судья, — гордо вытянув шею, заявил пожилой господин. — И лучше других знаю, что сейчас можно, а что нельзя.
   Ретиф мягко улыбнулся.
   — Боюсь, что ваши ожидания могут принести вам сплошное разочарование.
   Спор грозил разрастись, а потому Констанция решила вмешаться. — Ну, что вы, господа, успокойтесь. Пожилой судья, презрительно скривившись, отвернулся.
   — Я хочу сесть у окна, — сказал он своей супруге. Та с готовностью поднялась со своего места.
   — Конечно, дорогой, садись. Но мне совсем не нравится, как ты себя ведешь, — громко зашептала она. — Тебе следовало бы быть более сдержанным. Ведь ты разговариваешь не с кем-нибудь, а с настоящим господином писателем.
   В то же самое время Томас Пенн, сидевший на козлах вместе с Жакобом и двумя кучерами, раздумывал над тем, о чем они разговаривали с Ретифом де ля Бретоном. Неожиданно Жакоб воскликнул:
   — Смотрите, лошади! Похоже, это лошади почтовой службы. И, действительно, несколько человек в форме почтовых служащих вели с пастбища десяток лошадей.
   — Наверное, это те самые лошади, которые были запряжены в карету, проехавшую здесь сегодня утром, — сказал молодой кучер. — Видите, их только сейчас ведут с пастбища. Наверное, та карета ехала всю ночь.
   — Интересно, — сказал мистер Пенн, — если эта карета едет так быстро, то насколько она опередила нас? Наверное, уже на полсотни лье?
   Молодой кучер пожал плечами.
   — Вовсе не обязательно. Все зависит от размеров кареты, дороги и состояния лошадей. Они вполне могут быть где-нибудь в пять лье перед нами. А если еще останавливаются, то мы вполне можем догнать их.
   — Да, — задумчиво произнес мистер Пенн, — было бы совсем неплохо посмотреть на эту карету.
   — Кстати, — добавил молодой кучер, — трудно найти столько свежих лошадей на каждой почтовой станции.
   — Но ведь вы меняете лошадей в каждом пункте остановки, — сказал американец.
   — Мы, — государственная служба, — ответил кучер. — У нас всегда должны быть свежие лошади.
   — Надеюсь, что нам хватит свежих лошадей на всю поездку, — сказал Жакоб. — Погодите-ка, что это там такое?
   Парикмахер вытянул голову и стал всматриваться в какой-то огромный предмет, лежавший у обочины дороги.
   Это был экипаж господина Казановы. Сам знаменитый венецианский кавалер сидел на своем несессере рядом с перевернувшейся двуколкой и с невозмутимым видом читал книгу.
   — Остановите лошадей, — сказал мистер Пенн. Почтовый дилижанс замедлил ход и остановился рядом с перевернувшимся экипажем.
   Джакомо Казанова снял с носа пенсне и медленно повернул голову.
   — Вам требуется помощь? — спросил мистер Пенн, разглядывая экипаж, у которого сломалась ось. Казанова вяло махнул рукой.
   — Нет, нет, мне ничего не нужно. Я уже послал своего кучера в город. Он должен привести человека, который починит мой экипаж. Прошу вас, не беспокойтесь, господа.
   Ретиф де ля Бретон, воспользовавшись такой прекрасной возможностью, выскочил из кареты и радостно воскликнул:
   — Господин Казанова!
   Носитель столь славного имени с изумлением посмотрел на Ретифа.
   — Кто вам назвал мое имя? Я путешествую инкогнито и предпочитаю, чтобы все думали, что я шевалье де Сен-Галь.
   Ретиф низко поклонился.
   — Ваша репутация опережает вас, месье Казанова. Уверяю вас, что я испытываю к вам глубокое уважение.
   Польщенный Казанова показал на свой сломанный экипаж. — Как видите, мои лошади весело бежали, но, к сожалению, сломалась ось. Я подожду, пока ее починят.
   В это время из почтового дилижанса послышался голос Констанции де Бодуэн:
   — Мы приглашаем вас к себе, месье Казанова. Знаменитый венецианский кавалер немедленно поднялся и подошел к почтовому дилижансу. Поцеловав протянутую ему руку, он поклонился и сказал:
   — Мадам, отказаться от такого предложения, означало бы признать собственный упадок. Надеюсь, что закат еще не наступил. Но, мадам, я опасаюсь оставить здесь свои вещи.
   Остальные дамы, ехавшие вместе с Констанцие, . удержались от такой соблазнительной возможности также протянули свои руки для поцелуев. Казанова, сняв шляпу, приложился губами к обоим рукам.
   — Не беспокойтесь, мы кого-нибудь оставим, — сказала Констанция. — Я думаю, что для этого вполне подойдет мой парикмахер Жакоб. Месье Жакоб!
   — Да, мадам.
   — Вы останетесь рядом с экипажем господина Казановы и проследите за его вещами. Вы нагоните нас на следующей остановке.
   — Или через одну, — добавил Ретиф. Скривившись, Жакоб стал слезать с козел кучера.
   — Но вы, наверное, забыли, мадам… — попробовал возразить он.
   — Вы останетесь здесь, — властно сказала Констанция.
   — Но я не могу оставить вас. Я единственный мужчина, который вас сопровождает. После того, как вы отказались от услуг месье Шаваньяна…
   Он не успел продолжить, потому что Казанова с нежностью поцеловал его щеку.
   — Благодарю вас, мой юный друг, — неотрывно глядя в глаза Жакобу, сказал он.
   Парикмахер буквально затрепетал от такого проявления мужской ласки и мгновенно умолк.
   — Мой кучер скоро вернется, — добавил Казанова. — Я надеюсь, что вам не придется долго ждать, — с этими словами он направился к лестнице. — Я поеду на крыше.
   — Нет, нет, — стал возражать Ретиф, — вы обязаны занять место в дилижансе.
   — А как же вы?
   — Если вы поедете на крыше, а я останусь внутри, то этим мы можем вызвать лишь неудовольствие прекрасных дам.
   — Нет, нет, я не могу так злоупотреблять вашим гостеприимством, — возражал Казанова.
   Спор затягивался, и жена пожилого судьи недовольно ткнула в бок своего мужа.
   — Между прочим, ты благородный человек и мог бы уступить свое место другим.
   Желчный господин, похоже, и сам не испытывал особого желания ехать в одной компании с двумя прославленными личностями.
   — Хорошо, я переберусь на крышу, — уныло произнес он, выбираясь из кареты. Ретиф поклонился.
   — Благодарю вас, месье.
   Ничего не ответив, судья принялся взбираться на крышу почтового дилижанса.
   Казанова и Ретиф де ля Бретон заняли места в карете. Жена судьи, жеманно улыбаясь, сказала:
   — Вы знаете, господин Казанова, когда вы нас обогнали, я так разволновалась, что потеряла сознание.
   Дилижанс тронулся с места, оставив Жакоба рядом с перевернувшимся экипажем.
   — Бодуэн, Бодуэн, — задумчиво повторил Казанова, — кажется, я вспоминаю эту фамилию. Был такой постельничий у короля Пьемонта Витторио.
   Констанция улыбнулась.
   — Совершенно верно. Он был моим мужем. Пожилая дама восхищенно посмотрела на Казанову.
   — У вас великолепная память. Скажите, вы бывали при дворе короля Пьемонтского?
   Вместо Казаковы ответил Ретиф де ля Бретон:
   — За честь принимать у себя господина Джакома Казанову спорили самые блестящие европейские дворы.
   — Я совсем не воспринимал это как некую привилегию, — добавил Казанова. — Двор — это вовсе не сад редких цветов. Сколько там засохших графинь, герцогинь. Но, разумеется, я говорю о своем времени. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что сегодня ее величество королева Франции умеет подбирать дам для своего окружения.
   Констанция застенчиво улыбнулась.
   — А вы уверены в том, что я одна из тех дам, которые составляют окружение королевы Франции? Казанова принял правила этой игры.
   — Да, действительно, с чего это я так решил? — хитро сказал он. — Ведь мы с вами не знакомы. Нет, кажется, мне кто-то сказал об этом. Господин Ретиф, вы не помните, кто мне об этом сказал?
   Парижский писатель засмеялся.
   — Даже, если бы господин Казанова не знал о том, что вы придворная дама, он бы все равно догадался об этом. Вот в чем состоит одна из причин его успеха — необыкновенная проницательность.
   Заинтригованная этими словами Ретифа пожилая дама, супруга судьи, с любопытством взглянула на Казанову, который удовлетворенно улыбался.
   — А что вы можете сказать обо мне? Ведь мы с вами наверняка никогда не встречались раньше.
   Казанова бросил беглый взгляд на даму и тут же заговорил по-итальянски.
   — Вы итальянка, мадам, не правда ли? Я даже могу сказать, откуда.
   — Очень интересно.
   — Вы из Болонии, у вас прекрасный артистический темперамент и муж…
   Дама не дала ему договорить.
   — Мой муж не имеет никакого отношения к искусству, — подняв глаза на потолок дилижанса, заявила она.
   Ножиданно она перешла на итальянский и несколько минут разговаривала с Казановой на родном языке. Констанция кое-что понимала на итальянском, но предпочитала не распространяться об этом. Ей было очень любопытно узнать, что говорит пожилая дама о своем муже и семейной жизни. В общем, это была довольно банальная история. Мадам пела в опере, затем вышла замуж за юриста, потом он стал судьей, у них с мужем никогда не было взаимопонимания, поскольку у него совершенно иной темперамент, чем у нее и так далее, так далее, так далее. Казанова внимательно выслушал все это, поинтересовавшись в конце:
   — Мадам, а какое у вас амплуа?
   — Лирическое сопрано.
   — Я так и думал, — спокойно резюмировал Казанова.
   Его последнее замечание привело итальянку в совершеннейший восторг.
   — Вы только подумайте, господин де Ванделль, — радостно воскликнула она, — он все знает о нас. Какой замечательный человек, никогда раньше не встречала такой проницательности. Я буду рассказывать об этом всем своим знакомым.
   Не обращая внимания на потоки словословия в свой адрес, Казанова спокойно отвернулся к окну, наблюдая за пейзажем возле дороги.
   Строгая дама в траурном платье с черной вуалью, прикрывавшей лицо, долгое время влюбленно смотрела на Казанову, однако он не обращал на нее никакого внимания. После этого она несколько уязвленным тоном заявила:
   — Господин Казанова догадывается только о тех, кто его интересует. Что касается меня, то я сомневаюсь, чтобы его проницательность помогла ему угадать что-нибудь обо мне.
   Венецианец медленно повернул голову и, даже не успев как следует разглядеть свою соседку, заговорил:
   — Скорее всего, вы правы. Единственное, что я мог сказать с полной уверенностью — это то, что вы сейчас находитесь в трауре, оплакивая своего мужа. Скорее всего, вам еще не удалось найти утешение. Догадаться о чем-то большем мне мешает черная вуаль, которая закрывает ваше лицо.
   Его голос был таким теплым и проникновенным, что дама в черном платье немедленно подняла накидку, закрывавшую ее лицо, и взглянула на Казанову таким зовущим взглядом, что даже Констанции стало понятно, о чем она мечтает.
   — Я произвожу вино в Шампани, — стала рассказывать дама.
   — Прекрасная деятельность, — сказал Казанова. Господин де Ванделль, который до сих пор молча сидел у окна, неожиданно вмешался в разговор.
   — Господин Казанова, господин Ретиф де ля Бретон, мне очень приятно, что я оказался в одном обществе с вами и я хотел бы поблагодарить вас за такую приятную возможность получить уроки соблазнения, — без малейшей тени иронии сказал он. — Я не слишком хорошо знаком с женщинами, и для меня очень любопытно узнать, как вы знакомитесь с женщинами, как разговариваете с ними, как улыбаетесь им. Поверьте, это настоящий урок для меня. С этими словами он неожиданно надел на голову шляпу.
   — Прошу прощения за то, что одеваю при вас свою шляпу, но, поверьте, я делаю это лишь для того, чтобы с почтением снять ее перед вами.
   Именно это и проделал господин де Ванделль, вызвав мягкую улыбку Ретифа. Однако Казанова все-таки уловил в голосе господина де Ванделля нечто, что заставило его засомневаться в искренности собеседника.
   — По-моему, этот господин издевается над нами, — бесстрастным голосом сказал Казанова. Ретиф развел руками.
   — Что ж, он имеет на это право. Господин де Ванделль — один из богатейших людей Франции. Казанова равнодушно отвернулся.
   — Для меня это никогда не имело никакого значения. Однажды в Париже я избил банкира Соломона Ротшильда. На лице его появилась грустная улыбка. — Наверное, поэтому я теперь стал таким нищим и путешествую в почтовом дилижансе, а не в собственной карете.
   — А я вообще никогда не имел никакого отношения к банкирам, — весело воскликнул Ретиф де ля Бретон. — К сожалению, они тоже не замечают меня. Поэтому я такой худой и старый.