Страница:
Шарлотта Аткинс поприветствовала собравшихся в гостиной людей высоким певучим голосом и собиралась уже позвать лакея, чтобы тот обслужил барона. Но тут один из мужчин оставил свою тарелку с омлетом, вскочил и бросился к де Бацу с распростертыми объятиями:
— Мой дорогой Жан! Какая удача встретить тебя здесь! Ты наконец решил присоединиться к нам?
— Нет. Я здесь проездом. Позже я вернусь в Париж.
— Ты смелый человек. В Париже сейчас, должно быть, ужасно, и что ты сможешь сделать там один? Тебе следовало бы остаться здесь, с нами…
— Я не настолько одинок, как ты себе это представляешь. И потом у меня в Париже дела. Но что делаешь здесь ты?
— Ничего. Просто живу… и смертельно скучаю.
В это де Бац охотно поверил. Клод-Луи де ля Шатр, граф де Нанес, генерал-лейтенант королевской армии, принадлежал к разряду людей деятельных. Барон относился к нему с симпатией, несмотря на то, что в свое время этот дворянин был приближенным брата короля графа Прованского. Де ля Шатр оказался скомпрометированным в деле Фавра — тогда злоумышленники собирались похитить короля и посадить на престол его брата. Графу пришлось бежать, поскольку брат короля, руководивший заговором, отдал Фавра в руки правосудия и даже не попытался ему помочь. Это случилось в 1790 году, и несчастный маркиз де Фавра не смог даже умереть как подобает дворянину: его просто вздернули, будто обыкновенного воришку, на Гревской площади. Ля Шатр бежал, оставив во Франции жену и многочисленных любовниц…
Необходимо заметить, что граф женился по глупости на дочери Бонтана, лакея Людовика XVI, оказавшейся настоящей мегерой. Впрочем, де ля Шатр и не пытался с ней поладить, потому что довольно быстро влюбился в очаровательную графиню де Бофор, жену эмигранта. Госпожа де ля Шатр, которой донесли о неверности мужа, воспользовалась случаем и потребовала раздельного проживания до развода, который после падения монархии стал возможен. Не теряя времени даром, госпожа де ля Шатр начала процесс против госпожи де Бофор, пытаясь вернуть себе участок земли, который граф подарил своей любовнице. Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что эта красавица обладает не меньшей склонностью к сутяжничеству, чем законная супруга графа.
Между прочим, барон де Бац сыграл в атом деле свою роль. За год до происходящих событий он по просьбе графа нашел для госпожи де Бофор управляющего, некоего Люлье. До революции этот человек был всего лишь ловким маклером с улицы Вандом, а теперь он занимал важный пост прокурора-синдика. Скрываясь за республиканской вывеской, Люлье отлично и честно управлял собственностью многих эмигрантов, среди которых был и де ля Шатр. Что, впрочем, не мешало Люлье всячески доказывать свою верность революции. Он, например, согласился заплатить дополнительный «гонорар» четверым палачам, убивавшим несчастных дворян в сентябре, за то, что они «проработали два дня подряд».
Расстроенный вид друга разочаровал де Баца.
— Так ты приехал скучать к леди Шарлотте? Полагаю, здесь не слишком весело…
— Я скучаю только в Лондоне. У леди Шарлотты — никогда! — пылко возразил граф, целуя руку хозяйки дома.
— И все же тебе придется скоро туда вернуться. Нам нужны люди. Я слышал, что вы с Монлозье довольно близко знакомы с Премьер-министром Питтом. Надо будет подготовить англичан к тому, чтобы они приняли юного Людовика XVII.
— И королеву тоже, не правда ли? — вмешалась в разговор леди Аткинс. — Ей грозит наибольшая опасность, ее надо спасать в первую очередь.
— Я неудачно выразился, сударыня. Разумеется, мне следовало сказать, что Англия должна принять всю королевскую семью. Ля Шатр, я на тебя рассчитываю! Вдобавок ты один из тех редких эмигрантов, кто остался при деньгах. Это может пригодиться…
— Я тоже богата, — напомнила барону Шарлотта. — И я готова отдать все мое состояние ради королевы… и членов ее семьи.
— Мне это известно, дорогая Шарлотта. Но пока я хотел бы только позавтракать. Я умираю от голода, — с улыбкой добавил де Бац.
— Господь всемогущий! Граф, нам с вами нет прощения! Мы держим бедного барона на ногах… Садитесь же, сударь, садитесь. Я сейчас сама вам все принесу.
Усадив де Баца за соседний столик, Шарлотта принесла ему завтрак и сама присела рядом, а ля Шатр вернулся к прерванной трапезе.
С чашкой чая в руке леди Аткинс спросила:
— Друг мой, расскажите же мне, чем я могу быть вам полезной. Чтобы пересечь пролив в такую погоду, у вас должны были быть очень веские основания.
— Вы правы. Я предполагал встретить у вас молодую американку, мою знакомую. Она везет для меня… сокровище.
Магия этого слова, как всегда, подействовала безотказно.
— Сокровище? И вы доверили такое важное дело женщине?! — прошептала Шарлотта Аткинс, в ее голосе послышались нотки разочарования.
— Да, и считаю, что это было единственным мудрым решением. В подоле платья Лауры Адамс зашит большой голубой бриллиант Людовика XIV. Он был украден вместе с другими драгоценностями по приказу Дантона и, вероятно, министра Ролана для того, чтобы подкупить пруссаков. Впоследствии орден Золотого руна Людовика XV, главным украшением которого и был этот бриллиант, передали герцогу Брауншвейгскому в качестве платы за то, что тот не поведет свои войска на Париж.
— У герцогини Девонширской об этом поговаривали. Так, значит, это правда?
— Чистая правда. Мне удалось уговорить герцога отдать мне этот орден, но теперь, не буду скрывать от вас, я очень встревожен. Лаура Адамс В сопровождении моего друга Питу уже должна была появиться в вашем доме. Я дал им ваш адрес, чтобы мы могли встретиться в безопасном месте…
— Вы были в моем лондонском доме?
— Я направился туда сразу же, как только сошел с корабля. Там их не видели. Впрочем, ваш сторож не слишком охотно открывает двери… Мне пришло в голову, что они сочли дом пустым и решились отправиться к вам в замок.
— Как вы думаете, по какой дороге они могли поехать?
— А разве здесь не одна дорога? Как бы то ни было, они выехали из Парижа на неделю раньше меня — через Сен-Мало, где у Лауры есть связи, и остров Джерси. Меня задержала поломка на корабле, не считая недомогания госпожи Сен-Жеран, которую я привез в Англию вместе с мужем. Даже если море было неспокойным, Лаура и Питу давно должны были быть здесь.
Шарлотта Аткинс взяла чайник, чтобы налить гостю еще чая. К этому времени они с Бацем остались одни в огромной. гостиной — заметив, что хозяйка и барон увлечены серьезным разговором; де ля Шатр и трое других эмигрантов ушли.
— Это долгий и опасный путь, — заметила Шарлотта. — Как знать, не случилось ли с ними чего-то по дороге в Лондон? Кстати, почему вы не дали им ваш адрес в гостинице «Саблоньер»?
— Я не забыл об этом. Однако они должны были отправиться туда только в том случае, если бы не нашли вас ни в лондонском доме, ни в замке. Гостиница прекрасная, с этим я спорить не стану, но она просто кишит шпионами всех мастей. С Лаурой и Питу могло произойти все, что угодно, и я очень беспокоюсь.
— Я вас понимаю. И что вы намерены делать теперь?
— Разумеется, я не собираюсь нежиться в вашем очаровательном доме, моя дорогая, пока моим друзьям грозит опасность. Я поеду им навстречу. Должно быть, с ними все-таки что-то случилось.
— Но это неразумно! Задержка в пути еще не означает, что случилась беда. Вы рискуете разминуться с ними по дороге.
— Но я не могу оставаться здесь и ничего не делать. Сегодня ночью во время прилива я отправлюсь на корабле на остров Джерси — по крайней мере, можно будет выяснить, останавливались ли они там. Мой дорогой друг, — добавил де Бац, вставая, — я благодарю вас за восхитительные минуты, которые вы подарили мне. А теперь прикажите, пожалуйста, подать мою карету.
На глаза Шарлотты навернулись слезы. Визит барона значил для нее так много! Но это оказалась всего лишь минутная встреча — де Бац приехал только ради того, чтобы разузнать о судьбе двух совершенно незнакомых ей людей.
— Послушайте, не уезжайте так быстро! — в отчаянии воскликнула она. — Подождите меня! Я уже приказала уложить мои вещи…
— Ваши вещи? Но для чего?
— Я как раз собиралась уезжать, а увидев вас, подумала, что лучшего спутника мне не найти. Ваше появление стало ответом на мучившие меня вопросы. Я хочу отправиться в Париж, потому что я хочу помочь спасти королеву! И это дело не терпит отлагательств.
— Дорогая, об этом даже речи не может быть. Я же сказал вам, что отправляюсь на Джерси, а не в Париж. А потом, если судьба будет ко мне благосклонна и мы с Лаурой наконец встретимся, я вернусь в Лондон и отправлюсь прямиком к Уильяму Грею, ювелиру с Бонд-стрит.
— Отлично. В таком случае я поеду следом за вами в Лондон и буду ждать от вас известий. Но если вы все же не найдете ваш бриллиант…
— Я его не найду только в том случае, если Лаура Адамс и Анж Питу убиты или утонули, — неожиданно резко ответил де Бац. — Никакого другого объяснения их исчезновению просто не может быть!
— Хорошо-хорошо, только не сердитесь. Это всего лишь гипотеза. Я просто хотела напомнить вам, что в этом случае вы можете рассчитывать на мое состояние. Оно все к услугам королевы!
Де Бац, тронутый такой преданностью, улыбнулся ей:
— Простите меня. Я знаю, насколько у вас щедрая душа. Но все же не забывайте, что у вас есть сын…
— Мой сын унаследует состояние своего отца. Но вот что мне пришло в голову… Почему бы вам не взять у меня денег вне зависимости от того, получится ли у вас сделка с Уильямом Греем или нет? Если бриллиант потерян, я вам дам необходимую сумму и вернусь во Францию вместе с вами.
— Нет, Шарлотта! Париж становится все опаснее. И если Англия объявит войну Франции, то англичанам там не будет места. Я непременно обращусь к вам в случае необходимости,
но не стоит пока тратить ваше состояние. У меня есть еще деньги и орден Золотого руна — правда, без главного бриллианта. Я обещаю навестить вас сразу же, как только снова приеду в Лондон.
Двадцать минут спустя де Бац уехал из Кеттерингэм-холла — к огромному разочарованию де ля Шатра. После завтрака граф закрылся в своей комнате и строчил письма жене, Люлье и обожаемой любовнице, разлуку с которой очень болезненно переносил. Он изо всех сил старался уговорить графиню де Бофор присоединиться к нему. С его точки зрения, ей давно пора было это сделать. «Неужели этот судебный процесс вам приятнее, чем жизнь рядом со мной? — писал граф. — Я на все готов ради вас, я женюсь на вас, как только получу развод…»
Де ля Шатр собирался отправить эти письма с бароном, но его чернила еще не успели высохнуть, когда шорох колес кареты по песчаным аллеям парка сообщил ему, что гонец уже уехал…
Вернувшись в Лондон, де Бац сказал кучеру, что оставляет карету за собой, и попросил сменить лошадей, пока он зайдет в гостиницу «Саблоньер». Благодарение богу, Пельтье там не оказалось. В отеле Жан выяснил, что там никто не видел молодую пару, и распорядился, чтобы Лауру и Питу задержали до его возвращения, если они все-таки появятся. Успокоенный на этот счет, барон приказал везти его в порт. Там он отыскал капитана одного из принадлежащих ему кораблей и дал необходимые указания. Гримо должен был дожидаться своего хозяина в лондонском порту, держа «Мари-Жанну» наготове — на случай, если им придется немедленно отплыть в Париж.
Покончив с делами, де Бац решил доехать до Портсмута, а оттуда отправиться на остров Джерси — обычным маршрутом, по которому плавали корабли, осуществлявшие связь между англо-нормандскими островами и Британским королевством. Он был уверен, что таким образом не разминется с Лаурой и Питу, если они все-таки продолжают свой путь в Лондон.
Барон всегда тщательно прорабатывал все свои планы и еще в Париже назвал несколько кабачков, где они могли бы отдохнуть по дороге из Портсмута в Лондон. Однако, проделав весь путь до побережья, Жан де Бац выяснил, что никто из трактирщиков молодую пару не видел. Не заметили их и на почтовых станциях.
Время шло, надежды барона таяли, а тревога росла с каждой минутой. Он беспокоился в первую очередь о Лауре и Питу, а не о голубом бриллианте. Кто знает, что с ними случилось? Правда, море было удивительно спокойным для начала февраля, но госпожа де Лодрен могла неожиданно задержать дочь у себя и отказаться отпустить ее с Питу. Дело в том, что одно время все считали Лауру погибшей, и мать могла не пожелать подвергать ее новым опасностям. Естественно, для одного Питу Мария де Лодрен не станет снаряжать корабль, и тому придется воспользоваться услугами какого-нибудь ненадежного перевозчика. В голове барона ясно звучали слова предсказателя, который однажды посулил страшную участь обладателю голубого бриллианта, поэтому Жан де Бац живо представлял себе всевозможные катастрофы и несчастья.
В Портсмуте барон сел на корабль, плывущий до Джерси, и по дороге разговорился с капитаном. Оказалось, что население острова растет не по дням, а по часам: за счет эмигрантов из Франции, и среди них особенно много священников. Это католическое нашествие начало создавать проблемы для лорда Белира, губернатора острова, убежденного протестанта. Он не желал, чтобы управляемая им территория оказалась во власти папизма. Некоторые богатые эмигранты покупали поместья или строили на острове дома, и губернатор, принимая у себя этих людей, обязан был предоставить им возможность исповедовать свою религию. Это происходило к огромному удовольствию солдат гарнизона, состоявшего практически из одних ирландцев. Кроме всего прочего, Джерси стал убежищем для доблестных молодых дворян, примкнувших к принцу Буйонскому. Принц организовал здесь нечто вроде почтового ящика между Англией и Францией, рассчитывая позже предоставить его в распоряжение графа д'Артуа. Услышав об этом, барон приободрился: подобное положение вещей могло сослужить ему неплохую службу. Однако среди множества эмигрантов капитан не заметил молодую пару, которую описал ему де Бац…
Когда де Бац сошел на берег острова, дул холодный северный ветер, но утро выдалось необыкновенно красивым. Неяркое зимнее солнце играло в прятки с легкими облаками всех оттенков серого на ясной лазури высокого неба. Несмотря на морозец, в маленьком городке Сент-Элье, спрятавшемся в круглой нише у подножия высоких гор, окруженном с трех сторон зеленеющими холмами, чувствовалось приближение весны. Городок был типично английским со своими небольшими разноцветными домиками и ярко раскрашенными вывесками, проржавевшими от морского ветра. Замок Елизаветы с мощными стенами защищал его со стороны моря.
Корабль флота его величества Георга III, пришвартовавшийся в гавани среди рыбацких суденышек, казался крупной уткой, окруженной своим выводком. На набережных царило оживление, кругом велось строительство — возводились дома для эмигрантов, которые собирались остаться на острове. У Джерси была своеобразная история, он всегда давал приют изгнанникам; именно здесь скрывались сыновья казненного Кромвелем Карла I и их сторонники. И теперь Сент-Элье принимал с тем же радушием французов, вынужденных уезжать с родной земли.
Де Бац сошел на берег в глубокой задумчивости. С этого острова видны берега Франции, которая так и не сумела подчинить его себе. Но теперь здесь столько французских священников и дворян, почему бы именно острову Джерси не стать прибежищем для юного короля?
Когда барон направлялся к таверне «Лондон», которую он указал Питу в качестве возможной остановки, в его неугомонном мозгу уже созревал дерзкий план. На Джерси будет намного легче собрать армию отважных солдат, необходимую для того, чтобы вернуть трон…
У пристани с одномачтового парусного судна сходили на берег пассажиры — две пожилые женщины, которым помогали матросы, священник и два молодых человека со скудными пожитками. Эти люди казались истинным воплощением несчастья, и де Бац машинально снял шляпу и поклонился им.
Переступив через порог таверны, барон оглядел зал — и едва сдержал крик радости. За одним из столов сидел человек, чьи соломенные волосы он сразу же узнал. Это был Анж Питу, но он был один, и ничего — ни оставленная чашка, ни брошенная на лавку шаль — не указывало на то, что рядом с ним недавно сидел кто-то еще.
— Счастлив видеть вас, друг мой! — воскликнул де Бац, подходя к Питу. — Я уже начал отчаиваться.
Молодой человек пил что-то из фаянсовой чашки. При звуках знакомого голоса он вздрогнул, поднял синие глаза, расширившиеся от изумления, и, отставив чашку в сторону, с облегчением вздохнул.
— Ваше счастье не сравнится с моим, барон! Каким чудом вы оказались здесь?
— Все очень просто. Я не встретил вас ни в Лондоне, ни в Норфолке, поэтому отправился вам навстречу. А где же Лаура?
Журналист неопределенно махнул рукой. — Осталась там… в Канкале. Но не тревожьтесь, — добавил он шепотом, — бриллиант у меня с собой.
Де Бац пристальнее вгляделся в лицо своего друга, и оно показалось ему странным. Под деланным равнодушием Питу явно скрывалось страдание.
— В Канкале? — изумился барон. — Но как вы там оказались, если должны были ехать через Сен-Мало?
Рядом с их столом появилась хорошенькая служанка — круглое свежее личико, накрахмаленный чепчик, белоснежный фартук — и улыбнулась де Бацу. Барон ответил ей приветливой улыбкой.
— Что вам принести, сэр? Вы наверняка проголодались с дороги.
— Вы угадали. У вас есть кофе?
— Разумеется! Вы попали в лучшую таверну на острове. У нас кормят не хуже, чем в доме губернатора!
— Тогда принесите мне кофе, хлеб, ветчину и немного вашего восхитительного масла, которое пахнет фиалками.
Когда девушка отошла, барон сразу перестал улыбаться.
— Вернемся к нашему разговору. Так каким образом вы оказались в Канкале?
— Дело в том, что в Сен-Мало нас ожидал сюрприз. Прибыв туда, мы сразу же отправились в дом госпожи де Лодрен. Нам открыла служанка, которая была горничной маркизы де Понталек до того, как она стала Лаурой Адамс. Разумеется, девушка тут же узнала свою госпожу и перепугалась не на шутку, потому что приняла ее за привидение. Мы хотели войти в дом, но служанка испугалась еще больше. Нам пришлось увести ее в таверну неподалеку, чтобы она нам все рассказала. Я полагаю, вам, барон, ни за что не догадаться, почему мы не смогли воспользоваться гостеприимством госпожи де Лодрен…
— Сегодня я не слишком настроен разгадывать загадки. Но все же попытаюсь. Очевидно, эта дама была тяжело больна, и служанка испугалась, что появление воскресшей из мертвых дочери ее убьет?
Питу не смог удержаться от смеха.
— Если бы! Я же говорил, что вам не угадать. Госпожа де Лодрен не только совершенно здорова, она к тому же просто купается в счастье! Она только что вышла замуж за собственного зятя.
— Что вы сказали?
— Вы все правильно расслышали. Госпожа де Лодрен, полагая, что ее дочь мертва и похоронена, не устояла перед чарами маркиза де Понталека. Они поженились совсем недавно.
Де Бац молчал, не находя слов. Он сделал глоток обжигающего кофе и только потом спросил:
— А как восприняла это Лаура?
— Разумеется, она была потрясена. Лаура выбежала из таверны, я бросился следом за ней, и мне удалось ее догнать у самого порога отчего дома. Юная Бина, служанка, тоже прибежала туда. Нам вдвоем с трудом удалось уговорить Лауру вернуться в таверну, — она во что бы то ни стало хотела ворваться в дом, объявить о том, что она жива, и рассказать о преступлениях де Понталека. Вы можете себе представить, что бы из этого вышло! По словам Бины — а я склонен ей верить, — Лаура не прожила бы долго.
— Прискорбный «несчастный случай»? Что ж, зная маркиза де Понталека, я бы ничему не удивился. Но разве мать Лауры не могла бы воспротивиться этому?
— Насколько мне известно, она никогда не испытывала к дочери очень нежных чувств. И потом, мне кажется, что она ослеплена любовью. Всегда опасно, когда женщина выходит замуж за человека намного моложе ее. Я уверен, что она не поверила бы ни единому слову Лауры, а маркиз вообще принялся бы все отрицать. Возможно, он и в самом деле считал ее мертвой.
— Все может быть. Он однажды встретился с ней в замке Анс и не узнал. Каким же образом вам все-таки удалось убедить Лауру не возвращаться домой и не добиваться справедливости?
— Я напомнил ей, что нам поручено очень важное дело и, раз уж так случилось, лучше оставить выяснение семейных отношений на потом. Но перед нами возникла проблема — как добраться до Джерси. Ведь мы не могли больше рассчитывать на помощь госпожи де Лодрен. И Лаура нашла решение.
— В Канкале?
— Да. Возможно, вы помните Жоэля Жуана, доверенного человека маркиза де Понталека. Я с ним познакомился в Клубе друзей свободы в самом начале революции…
— Как же я могу его забыть? — Де Бац пожал плечами. — Ведь именно благодаря ему мы в свое время узнали, что происходит на улице Бельшас, и смогли спасти несчастную женщину от ее собственного мужа.
— Простите меня! Я так измучился, что мысли путаются у меня в голове. Дело в том, что, когда Жуан вез Анну-Лауру де Понталек с похорон маленькой дочери, он рассказал ей о намерении мужа убить ее и просил не возвращаться в Париж. Но молодая женщина стояла на своем, и тогда Жуан сказал ей, что она всегда сможет найти убежище в Канкале, где у него есть домик. За ним присматривает соседка, очень добрая женщина. Жуан также добавил, что, если госпоже маркизе будет грозить опасность, он всегда сумеет переправить ее оттуда на остров Джерси.
Итак, мы отправились в Канкаль. Надо признаться, к моему огромному облегчению: воздух Сен-Мало показался мне нездоровым…
— Охотно вам верю. И что же произошло в Канкале?
— Мы поехали туда в повозке торговца устрицами, страшно гордого тем, что он везет солдата Национальной гвардии и хорошенькую женщину. Он нам и показал дом Нанон Генек, которая оказалась не только соседкой, но и двоюродной сестрой Жуана. Канкаль находится всего в четырех лье от Сен-Мало — это абсолютно дикое место. Там всего три дома, включая и тот, что принадлежит Жуану.
— Нанон Генек хорошо приняла вас?
— Представьте, мы встретили там самого Жуана! Но он так изменился, что сначала мы его не узнали.
Питу помолчал, вспоминая, как открылась дверь и перед ними предстало некое подобие человека, заросшее грязными черными волосами. Мужчина был в порванных штанах, старых сабо и давно не стиранной блузе. Один рукав ее был пустым… Впрочем, видел он хорошо, потому что сразу узнал посетителей. Со страшным рычанием, похожим на сдавленное рыдание, Жуан хотел было закрыть дверь, но Питу оказался проворнее и успел просунуть ногу в щель…
— Не прогоняй нас, Жуан! Ты нам нужен.
Наконец Жоэль их впустил, по-прежнему не говоря ни слова. Сам он уселся у очага, мрачно уставившись на горящие угли.
— И что было дальше? — нетерпеливо спросил де Бац.
— Позже Жуан рассказал мне, что при Вальми потерял руку и надежду на славу. Он бы предпочел умереть, но его выходили, вылечили и отправили домой. И вот он вернулся в это убежище, которое предназначал для своей госпожи, и стал жить там, как дикарь, почти как животное… Если его дом и содержится в чистоте, то только благодаря Нанон, которая убирает там, когда Жуан ей позволяет.
— Я отлично его Помню. Такой сильный мужчина! Такая жажда жизни! Представляю, как ему было тяжело. Но если он хотел лишить себя жизни, что же его остановило?
— Можно лелеять мысли о свободе, равенстве и братстве и при этом оставаться христианином. Для Жуана самоубийство — это преступление, которому нет прощения. Поэтому он остался жить… Наш приезд потряс его. В том состоянии, в котором он пребывает, меньше всего на свете ему хотелось увидеть Лауру.
— Жуан все еще любит ее?
— Я в этом не сомневаюсь: по-моему, его любовь стала еще сильнее, именно поэтому он был так смущен; Но Лаура взяла все в свои руки с большой решимостью и нежностью. Они проговорили больше двух часов, пока ходили взад и вперед по тропинке над морем. Я остался в доме и сменил свой костюм солдата Национальной гвардии на штатское платье. Вне всякого сомнения, Лаура сказала Жуану то, что он хотел от нее услышать. Когда они вернулись, его глаза снова засветились.
Лаура сказала мне, что Жуан договорится о том, чтобы меня переправили на Джерси. Я запротестовал, сказал, что никуда не поеду без нее, но Лаура была непреклонна. «Нет, я остаюсь, — заявила она. — Для успеха нашего дела я больше не нужна, а Жоэль нуждается во мне. Я должна вытащить его из этого состояния, в котором он живет после своего ранения».
— Вы не пытались ее переубедить?
— Нет, я почувствовал, что это ни к чему не приведет. Лаура распорола подпушку платья, отдала мне бриллиант и сказала, что я могу заехать за ней на обратном пути.
Де Бац с облегчением вздохнул.
— Уф! Слушая вас, я уж было подумал, что Лаура решила остаться в этом местечке, чтобы при первой же возможности вернуться в Сен-Мало. Что для лошади четыре лье?
— Я тоже об этом подумал, но был не прав. Лаура просто чувствует себя обязанной Жуану. Ведь он пытался открыть ей глаза, спасти от мужа и от нее самой. Я не стал с ней спорить и, признаться, был только рад, что ей не придется плыть на корабле в такую погоду: когда мы приехали в Канкаль, море разбушевалось не на шутку. Мне пришлось переждать несколько дней, пока Жуан не сказал мне, что все готово…
— Мой дорогой Жан! Какая удача встретить тебя здесь! Ты наконец решил присоединиться к нам?
— Нет. Я здесь проездом. Позже я вернусь в Париж.
— Ты смелый человек. В Париже сейчас, должно быть, ужасно, и что ты сможешь сделать там один? Тебе следовало бы остаться здесь, с нами…
— Я не настолько одинок, как ты себе это представляешь. И потом у меня в Париже дела. Но что делаешь здесь ты?
— Ничего. Просто живу… и смертельно скучаю.
В это де Бац охотно поверил. Клод-Луи де ля Шатр, граф де Нанес, генерал-лейтенант королевской армии, принадлежал к разряду людей деятельных. Барон относился к нему с симпатией, несмотря на то, что в свое время этот дворянин был приближенным брата короля графа Прованского. Де ля Шатр оказался скомпрометированным в деле Фавра — тогда злоумышленники собирались похитить короля и посадить на престол его брата. Графу пришлось бежать, поскольку брат короля, руководивший заговором, отдал Фавра в руки правосудия и даже не попытался ему помочь. Это случилось в 1790 году, и несчастный маркиз де Фавра не смог даже умереть как подобает дворянину: его просто вздернули, будто обыкновенного воришку, на Гревской площади. Ля Шатр бежал, оставив во Франции жену и многочисленных любовниц…
Необходимо заметить, что граф женился по глупости на дочери Бонтана, лакея Людовика XVI, оказавшейся настоящей мегерой. Впрочем, де ля Шатр и не пытался с ней поладить, потому что довольно быстро влюбился в очаровательную графиню де Бофор, жену эмигранта. Госпожа де ля Шатр, которой донесли о неверности мужа, воспользовалась случаем и потребовала раздельного проживания до развода, который после падения монархии стал возможен. Не теряя времени даром, госпожа де ля Шатр начала процесс против госпожи де Бофор, пытаясь вернуть себе участок земли, который граф подарил своей любовнице. Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что эта красавица обладает не меньшей склонностью к сутяжничеству, чем законная супруга графа.
Между прочим, барон де Бац сыграл в атом деле свою роль. За год до происходящих событий он по просьбе графа нашел для госпожи де Бофор управляющего, некоего Люлье. До революции этот человек был всего лишь ловким маклером с улицы Вандом, а теперь он занимал важный пост прокурора-синдика. Скрываясь за республиканской вывеской, Люлье отлично и честно управлял собственностью многих эмигрантов, среди которых был и де ля Шатр. Что, впрочем, не мешало Люлье всячески доказывать свою верность революции. Он, например, согласился заплатить дополнительный «гонорар» четверым палачам, убивавшим несчастных дворян в сентябре, за то, что они «проработали два дня подряд».
Расстроенный вид друга разочаровал де Баца.
— Так ты приехал скучать к леди Шарлотте? Полагаю, здесь не слишком весело…
— Я скучаю только в Лондоне. У леди Шарлотты — никогда! — пылко возразил граф, целуя руку хозяйки дома.
— И все же тебе придется скоро туда вернуться. Нам нужны люди. Я слышал, что вы с Монлозье довольно близко знакомы с Премьер-министром Питтом. Надо будет подготовить англичан к тому, чтобы они приняли юного Людовика XVII.
— И королеву тоже, не правда ли? — вмешалась в разговор леди Аткинс. — Ей грозит наибольшая опасность, ее надо спасать в первую очередь.
— Я неудачно выразился, сударыня. Разумеется, мне следовало сказать, что Англия должна принять всю королевскую семью. Ля Шатр, я на тебя рассчитываю! Вдобавок ты один из тех редких эмигрантов, кто остался при деньгах. Это может пригодиться…
— Я тоже богата, — напомнила барону Шарлотта. — И я готова отдать все мое состояние ради королевы… и членов ее семьи.
— Мне это известно, дорогая Шарлотта. Но пока я хотел бы только позавтракать. Я умираю от голода, — с улыбкой добавил де Бац.
— Господь всемогущий! Граф, нам с вами нет прощения! Мы держим бедного барона на ногах… Садитесь же, сударь, садитесь. Я сейчас сама вам все принесу.
Усадив де Баца за соседний столик, Шарлотта принесла ему завтрак и сама присела рядом, а ля Шатр вернулся к прерванной трапезе.
С чашкой чая в руке леди Аткинс спросила:
— Друг мой, расскажите же мне, чем я могу быть вам полезной. Чтобы пересечь пролив в такую погоду, у вас должны были быть очень веские основания.
— Вы правы. Я предполагал встретить у вас молодую американку, мою знакомую. Она везет для меня… сокровище.
Магия этого слова, как всегда, подействовала безотказно.
— Сокровище? И вы доверили такое важное дело женщине?! — прошептала Шарлотта Аткинс, в ее голосе послышались нотки разочарования.
— Да, и считаю, что это было единственным мудрым решением. В подоле платья Лауры Адамс зашит большой голубой бриллиант Людовика XIV. Он был украден вместе с другими драгоценностями по приказу Дантона и, вероятно, министра Ролана для того, чтобы подкупить пруссаков. Впоследствии орден Золотого руна Людовика XV, главным украшением которого и был этот бриллиант, передали герцогу Брауншвейгскому в качестве платы за то, что тот не поведет свои войска на Париж.
— У герцогини Девонширской об этом поговаривали. Так, значит, это правда?
— Чистая правда. Мне удалось уговорить герцога отдать мне этот орден, но теперь, не буду скрывать от вас, я очень встревожен. Лаура Адамс В сопровождении моего друга Питу уже должна была появиться в вашем доме. Я дал им ваш адрес, чтобы мы могли встретиться в безопасном месте…
— Вы были в моем лондонском доме?
— Я направился туда сразу же, как только сошел с корабля. Там их не видели. Впрочем, ваш сторож не слишком охотно открывает двери… Мне пришло в голову, что они сочли дом пустым и решились отправиться к вам в замок.
— Как вы думаете, по какой дороге они могли поехать?
— А разве здесь не одна дорога? Как бы то ни было, они выехали из Парижа на неделю раньше меня — через Сен-Мало, где у Лауры есть связи, и остров Джерси. Меня задержала поломка на корабле, не считая недомогания госпожи Сен-Жеран, которую я привез в Англию вместе с мужем. Даже если море было неспокойным, Лаура и Питу давно должны были быть здесь.
Шарлотта Аткинс взяла чайник, чтобы налить гостю еще чая. К этому времени они с Бацем остались одни в огромной. гостиной — заметив, что хозяйка и барон увлечены серьезным разговором; де ля Шатр и трое других эмигрантов ушли.
— Это долгий и опасный путь, — заметила Шарлотта. — Как знать, не случилось ли с ними чего-то по дороге в Лондон? Кстати, почему вы не дали им ваш адрес в гостинице «Саблоньер»?
— Я не забыл об этом. Однако они должны были отправиться туда только в том случае, если бы не нашли вас ни в лондонском доме, ни в замке. Гостиница прекрасная, с этим я спорить не стану, но она просто кишит шпионами всех мастей. С Лаурой и Питу могло произойти все, что угодно, и я очень беспокоюсь.
— Я вас понимаю. И что вы намерены делать теперь?
— Разумеется, я не собираюсь нежиться в вашем очаровательном доме, моя дорогая, пока моим друзьям грозит опасность. Я поеду им навстречу. Должно быть, с ними все-таки что-то случилось.
— Но это неразумно! Задержка в пути еще не означает, что случилась беда. Вы рискуете разминуться с ними по дороге.
— Но я не могу оставаться здесь и ничего не делать. Сегодня ночью во время прилива я отправлюсь на корабле на остров Джерси — по крайней мере, можно будет выяснить, останавливались ли они там. Мой дорогой друг, — добавил де Бац, вставая, — я благодарю вас за восхитительные минуты, которые вы подарили мне. А теперь прикажите, пожалуйста, подать мою карету.
На глаза Шарлотты навернулись слезы. Визит барона значил для нее так много! Но это оказалась всего лишь минутная встреча — де Бац приехал только ради того, чтобы разузнать о судьбе двух совершенно незнакомых ей людей.
— Послушайте, не уезжайте так быстро! — в отчаянии воскликнула она. — Подождите меня! Я уже приказала уложить мои вещи…
— Ваши вещи? Но для чего?
— Я как раз собиралась уезжать, а увидев вас, подумала, что лучшего спутника мне не найти. Ваше появление стало ответом на мучившие меня вопросы. Я хочу отправиться в Париж, потому что я хочу помочь спасти королеву! И это дело не терпит отлагательств.
— Дорогая, об этом даже речи не может быть. Я же сказал вам, что отправляюсь на Джерси, а не в Париж. А потом, если судьба будет ко мне благосклонна и мы с Лаурой наконец встретимся, я вернусь в Лондон и отправлюсь прямиком к Уильяму Грею, ювелиру с Бонд-стрит.
— Отлично. В таком случае я поеду следом за вами в Лондон и буду ждать от вас известий. Но если вы все же не найдете ваш бриллиант…
— Я его не найду только в том случае, если Лаура Адамс и Анж Питу убиты или утонули, — неожиданно резко ответил де Бац. — Никакого другого объяснения их исчезновению просто не может быть!
— Хорошо-хорошо, только не сердитесь. Это всего лишь гипотеза. Я просто хотела напомнить вам, что в этом случае вы можете рассчитывать на мое состояние. Оно все к услугам королевы!
Де Бац, тронутый такой преданностью, улыбнулся ей:
— Простите меня. Я знаю, насколько у вас щедрая душа. Но все же не забывайте, что у вас есть сын…
— Мой сын унаследует состояние своего отца. Но вот что мне пришло в голову… Почему бы вам не взять у меня денег вне зависимости от того, получится ли у вас сделка с Уильямом Греем или нет? Если бриллиант потерян, я вам дам необходимую сумму и вернусь во Францию вместе с вами.
— Нет, Шарлотта! Париж становится все опаснее. И если Англия объявит войну Франции, то англичанам там не будет места. Я непременно обращусь к вам в случае необходимости,
но не стоит пока тратить ваше состояние. У меня есть еще деньги и орден Золотого руна — правда, без главного бриллианта. Я обещаю навестить вас сразу же, как только снова приеду в Лондон.
Двадцать минут спустя де Бац уехал из Кеттерингэм-холла — к огромному разочарованию де ля Шатра. После завтрака граф закрылся в своей комнате и строчил письма жене, Люлье и обожаемой любовнице, разлуку с которой очень болезненно переносил. Он изо всех сил старался уговорить графиню де Бофор присоединиться к нему. С его точки зрения, ей давно пора было это сделать. «Неужели этот судебный процесс вам приятнее, чем жизнь рядом со мной? — писал граф. — Я на все готов ради вас, я женюсь на вас, как только получу развод…»
Де ля Шатр собирался отправить эти письма с бароном, но его чернила еще не успели высохнуть, когда шорох колес кареты по песчаным аллеям парка сообщил ему, что гонец уже уехал…
Вернувшись в Лондон, де Бац сказал кучеру, что оставляет карету за собой, и попросил сменить лошадей, пока он зайдет в гостиницу «Саблоньер». Благодарение богу, Пельтье там не оказалось. В отеле Жан выяснил, что там никто не видел молодую пару, и распорядился, чтобы Лауру и Питу задержали до его возвращения, если они все-таки появятся. Успокоенный на этот счет, барон приказал везти его в порт. Там он отыскал капитана одного из принадлежащих ему кораблей и дал необходимые указания. Гримо должен был дожидаться своего хозяина в лондонском порту, держа «Мари-Жанну» наготове — на случай, если им придется немедленно отплыть в Париж.
Покончив с делами, де Бац решил доехать до Портсмута, а оттуда отправиться на остров Джерси — обычным маршрутом, по которому плавали корабли, осуществлявшие связь между англо-нормандскими островами и Британским королевством. Он был уверен, что таким образом не разминется с Лаурой и Питу, если они все-таки продолжают свой путь в Лондон.
Барон всегда тщательно прорабатывал все свои планы и еще в Париже назвал несколько кабачков, где они могли бы отдохнуть по дороге из Портсмута в Лондон. Однако, проделав весь путь до побережья, Жан де Бац выяснил, что никто из трактирщиков молодую пару не видел. Не заметили их и на почтовых станциях.
Время шло, надежды барона таяли, а тревога росла с каждой минутой. Он беспокоился в первую очередь о Лауре и Питу, а не о голубом бриллианте. Кто знает, что с ними случилось? Правда, море было удивительно спокойным для начала февраля, но госпожа де Лодрен могла неожиданно задержать дочь у себя и отказаться отпустить ее с Питу. Дело в том, что одно время все считали Лауру погибшей, и мать могла не пожелать подвергать ее новым опасностям. Естественно, для одного Питу Мария де Лодрен не станет снаряжать корабль, и тому придется воспользоваться услугами какого-нибудь ненадежного перевозчика. В голове барона ясно звучали слова предсказателя, который однажды посулил страшную участь обладателю голубого бриллианта, поэтому Жан де Бац живо представлял себе всевозможные катастрофы и несчастья.
В Портсмуте барон сел на корабль, плывущий до Джерси, и по дороге разговорился с капитаном. Оказалось, что население острова растет не по дням, а по часам: за счет эмигрантов из Франции, и среди них особенно много священников. Это католическое нашествие начало создавать проблемы для лорда Белира, губернатора острова, убежденного протестанта. Он не желал, чтобы управляемая им территория оказалась во власти папизма. Некоторые богатые эмигранты покупали поместья или строили на острове дома, и губернатор, принимая у себя этих людей, обязан был предоставить им возможность исповедовать свою религию. Это происходило к огромному удовольствию солдат гарнизона, состоявшего практически из одних ирландцев. Кроме всего прочего, Джерси стал убежищем для доблестных молодых дворян, примкнувших к принцу Буйонскому. Принц организовал здесь нечто вроде почтового ящика между Англией и Францией, рассчитывая позже предоставить его в распоряжение графа д'Артуа. Услышав об этом, барон приободрился: подобное положение вещей могло сослужить ему неплохую службу. Однако среди множества эмигрантов капитан не заметил молодую пару, которую описал ему де Бац…
Когда де Бац сошел на берег острова, дул холодный северный ветер, но утро выдалось необыкновенно красивым. Неяркое зимнее солнце играло в прятки с легкими облаками всех оттенков серого на ясной лазури высокого неба. Несмотря на морозец, в маленьком городке Сент-Элье, спрятавшемся в круглой нише у подножия высоких гор, окруженном с трех сторон зеленеющими холмами, чувствовалось приближение весны. Городок был типично английским со своими небольшими разноцветными домиками и ярко раскрашенными вывесками, проржавевшими от морского ветра. Замок Елизаветы с мощными стенами защищал его со стороны моря.
Корабль флота его величества Георга III, пришвартовавшийся в гавани среди рыбацких суденышек, казался крупной уткой, окруженной своим выводком. На набережных царило оживление, кругом велось строительство — возводились дома для эмигрантов, которые собирались остаться на острове. У Джерси была своеобразная история, он всегда давал приют изгнанникам; именно здесь скрывались сыновья казненного Кромвелем Карла I и их сторонники. И теперь Сент-Элье принимал с тем же радушием французов, вынужденных уезжать с родной земли.
Де Бац сошел на берег в глубокой задумчивости. С этого острова видны берега Франции, которая так и не сумела подчинить его себе. Но теперь здесь столько французских священников и дворян, почему бы именно острову Джерси не стать прибежищем для юного короля?
Когда барон направлялся к таверне «Лондон», которую он указал Питу в качестве возможной остановки, в его неугомонном мозгу уже созревал дерзкий план. На Джерси будет намного легче собрать армию отважных солдат, необходимую для того, чтобы вернуть трон…
У пристани с одномачтового парусного судна сходили на берег пассажиры — две пожилые женщины, которым помогали матросы, священник и два молодых человека со скудными пожитками. Эти люди казались истинным воплощением несчастья, и де Бац машинально снял шляпу и поклонился им.
Переступив через порог таверны, барон оглядел зал — и едва сдержал крик радости. За одним из столов сидел человек, чьи соломенные волосы он сразу же узнал. Это был Анж Питу, но он был один, и ничего — ни оставленная чашка, ни брошенная на лавку шаль — не указывало на то, что рядом с ним недавно сидел кто-то еще.
— Счастлив видеть вас, друг мой! — воскликнул де Бац, подходя к Питу. — Я уже начал отчаиваться.
Молодой человек пил что-то из фаянсовой чашки. При звуках знакомого голоса он вздрогнул, поднял синие глаза, расширившиеся от изумления, и, отставив чашку в сторону, с облегчением вздохнул.
— Ваше счастье не сравнится с моим, барон! Каким чудом вы оказались здесь?
— Все очень просто. Я не встретил вас ни в Лондоне, ни в Норфолке, поэтому отправился вам навстречу. А где же Лаура?
Журналист неопределенно махнул рукой. — Осталась там… в Канкале. Но не тревожьтесь, — добавил он шепотом, — бриллиант у меня с собой.
Де Бац пристальнее вгляделся в лицо своего друга, и оно показалось ему странным. Под деланным равнодушием Питу явно скрывалось страдание.
— В Канкале? — изумился барон. — Но как вы там оказались, если должны были ехать через Сен-Мало?
Рядом с их столом появилась хорошенькая служанка — круглое свежее личико, накрахмаленный чепчик, белоснежный фартук — и улыбнулась де Бацу. Барон ответил ей приветливой улыбкой.
— Что вам принести, сэр? Вы наверняка проголодались с дороги.
— Вы угадали. У вас есть кофе?
— Разумеется! Вы попали в лучшую таверну на острове. У нас кормят не хуже, чем в доме губернатора!
— Тогда принесите мне кофе, хлеб, ветчину и немного вашего восхитительного масла, которое пахнет фиалками.
Когда девушка отошла, барон сразу перестал улыбаться.
— Вернемся к нашему разговору. Так каким образом вы оказались в Канкале?
— Дело в том, что в Сен-Мало нас ожидал сюрприз. Прибыв туда, мы сразу же отправились в дом госпожи де Лодрен. Нам открыла служанка, которая была горничной маркизы де Понталек до того, как она стала Лаурой Адамс. Разумеется, девушка тут же узнала свою госпожу и перепугалась не на шутку, потому что приняла ее за привидение. Мы хотели войти в дом, но служанка испугалась еще больше. Нам пришлось увести ее в таверну неподалеку, чтобы она нам все рассказала. Я полагаю, вам, барон, ни за что не догадаться, почему мы не смогли воспользоваться гостеприимством госпожи де Лодрен…
— Сегодня я не слишком настроен разгадывать загадки. Но все же попытаюсь. Очевидно, эта дама была тяжело больна, и служанка испугалась, что появление воскресшей из мертвых дочери ее убьет?
Питу не смог удержаться от смеха.
— Если бы! Я же говорил, что вам не угадать. Госпожа де Лодрен не только совершенно здорова, она к тому же просто купается в счастье! Она только что вышла замуж за собственного зятя.
— Что вы сказали?
— Вы все правильно расслышали. Госпожа де Лодрен, полагая, что ее дочь мертва и похоронена, не устояла перед чарами маркиза де Понталека. Они поженились совсем недавно.
Де Бац молчал, не находя слов. Он сделал глоток обжигающего кофе и только потом спросил:
— А как восприняла это Лаура?
— Разумеется, она была потрясена. Лаура выбежала из таверны, я бросился следом за ней, и мне удалось ее догнать у самого порога отчего дома. Юная Бина, служанка, тоже прибежала туда. Нам вдвоем с трудом удалось уговорить Лауру вернуться в таверну, — она во что бы то ни стало хотела ворваться в дом, объявить о том, что она жива, и рассказать о преступлениях де Понталека. Вы можете себе представить, что бы из этого вышло! По словам Бины — а я склонен ей верить, — Лаура не прожила бы долго.
— Прискорбный «несчастный случай»? Что ж, зная маркиза де Понталека, я бы ничему не удивился. Но разве мать Лауры не могла бы воспротивиться этому?
— Насколько мне известно, она никогда не испытывала к дочери очень нежных чувств. И потом, мне кажется, что она ослеплена любовью. Всегда опасно, когда женщина выходит замуж за человека намного моложе ее. Я уверен, что она не поверила бы ни единому слову Лауры, а маркиз вообще принялся бы все отрицать. Возможно, он и в самом деле считал ее мертвой.
— Все может быть. Он однажды встретился с ней в замке Анс и не узнал. Каким же образом вам все-таки удалось убедить Лауру не возвращаться домой и не добиваться справедливости?
— Я напомнил ей, что нам поручено очень важное дело и, раз уж так случилось, лучше оставить выяснение семейных отношений на потом. Но перед нами возникла проблема — как добраться до Джерси. Ведь мы не могли больше рассчитывать на помощь госпожи де Лодрен. И Лаура нашла решение.
— В Канкале?
— Да. Возможно, вы помните Жоэля Жуана, доверенного человека маркиза де Понталека. Я с ним познакомился в Клубе друзей свободы в самом начале революции…
— Как же я могу его забыть? — Де Бац пожал плечами. — Ведь именно благодаря ему мы в свое время узнали, что происходит на улице Бельшас, и смогли спасти несчастную женщину от ее собственного мужа.
— Простите меня! Я так измучился, что мысли путаются у меня в голове. Дело в том, что, когда Жуан вез Анну-Лауру де Понталек с похорон маленькой дочери, он рассказал ей о намерении мужа убить ее и просил не возвращаться в Париж. Но молодая женщина стояла на своем, и тогда Жуан сказал ей, что она всегда сможет найти убежище в Канкале, где у него есть домик. За ним присматривает соседка, очень добрая женщина. Жуан также добавил, что, если госпоже маркизе будет грозить опасность, он всегда сумеет переправить ее оттуда на остров Джерси.
Итак, мы отправились в Канкаль. Надо признаться, к моему огромному облегчению: воздух Сен-Мало показался мне нездоровым…
— Охотно вам верю. И что же произошло в Канкале?
— Мы поехали туда в повозке торговца устрицами, страшно гордого тем, что он везет солдата Национальной гвардии и хорошенькую женщину. Он нам и показал дом Нанон Генек, которая оказалась не только соседкой, но и двоюродной сестрой Жуана. Канкаль находится всего в четырех лье от Сен-Мало — это абсолютно дикое место. Там всего три дома, включая и тот, что принадлежит Жуану.
— Нанон Генек хорошо приняла вас?
— Представьте, мы встретили там самого Жуана! Но он так изменился, что сначала мы его не узнали.
Питу помолчал, вспоминая, как открылась дверь и перед ними предстало некое подобие человека, заросшее грязными черными волосами. Мужчина был в порванных штанах, старых сабо и давно не стиранной блузе. Один рукав ее был пустым… Впрочем, видел он хорошо, потому что сразу узнал посетителей. Со страшным рычанием, похожим на сдавленное рыдание, Жуан хотел было закрыть дверь, но Питу оказался проворнее и успел просунуть ногу в щель…
— Не прогоняй нас, Жуан! Ты нам нужен.
Наконец Жоэль их впустил, по-прежнему не говоря ни слова. Сам он уселся у очага, мрачно уставившись на горящие угли.
— И что было дальше? — нетерпеливо спросил де Бац.
— Позже Жуан рассказал мне, что при Вальми потерял руку и надежду на славу. Он бы предпочел умереть, но его выходили, вылечили и отправили домой. И вот он вернулся в это убежище, которое предназначал для своей госпожи, и стал жить там, как дикарь, почти как животное… Если его дом и содержится в чистоте, то только благодаря Нанон, которая убирает там, когда Жуан ей позволяет.
— Я отлично его Помню. Такой сильный мужчина! Такая жажда жизни! Представляю, как ему было тяжело. Но если он хотел лишить себя жизни, что же его остановило?
— Можно лелеять мысли о свободе, равенстве и братстве и при этом оставаться христианином. Для Жуана самоубийство — это преступление, которому нет прощения. Поэтому он остался жить… Наш приезд потряс его. В том состоянии, в котором он пребывает, меньше всего на свете ему хотелось увидеть Лауру.
— Жуан все еще любит ее?
— Я в этом не сомневаюсь: по-моему, его любовь стала еще сильнее, именно поэтому он был так смущен; Но Лаура взяла все в свои руки с большой решимостью и нежностью. Они проговорили больше двух часов, пока ходили взад и вперед по тропинке над морем. Я остался в доме и сменил свой костюм солдата Национальной гвардии на штатское платье. Вне всякого сомнения, Лаура сказала Жуану то, что он хотел от нее услышать. Когда они вернулись, его глаза снова засветились.
Лаура сказала мне, что Жуан договорится о том, чтобы меня переправили на Джерси. Я запротестовал, сказал, что никуда не поеду без нее, но Лаура была непреклонна. «Нет, я остаюсь, — заявила она. — Для успеха нашего дела я больше не нужна, а Жоэль нуждается во мне. Я должна вытащить его из этого состояния, в котором он живет после своего ранения».
— Вы не пытались ее переубедить?
— Нет, я почувствовал, что это ни к чему не приведет. Лаура распорола подпушку платья, отдала мне бриллиант и сказала, что я могу заехать за ней на обратном пути.
Де Бац с облегчением вздохнул.
— Уф! Слушая вас, я уж было подумал, что Лаура решила остаться в этом местечке, чтобы при первой же возможности вернуться в Сен-Мало. Что для лошади четыре лье?
— Я тоже об этом подумал, но был не прав. Лаура просто чувствует себя обязанной Жуану. Ведь он пытался открыть ей глаза, спасти от мужа и от нее самой. Я не стал с ней спорить и, признаться, был только рад, что ей не придется плыть на корабле в такую погоду: когда мы приехали в Канкаль, море разбушевалось не на шутку. Мне пришлось переждать несколько дней, пока Жуан не сказал мне, что все готово…