Бенцони Жюльетта. Кровавая месса

   — Думаю, с этим проблем не будет. Ее величество, выйдет первой в сопровождении Лепитра. На посту должны будут стоять наши люди, но в любом случае стражей Тампля бояться нечего. Достаточно показать пропуск — и часовой ее пропустит. Кроме того, муниципалы носят трехцветный шарф, который снимает все подозрения. Чуть позже Рикар…
   — А это кто такой? — Двоюродный брат Тулана, он также предан нашему делу. Рикар сыграет роль фонарщика, который оставил в Тампле своего сынишку. «Сынишкой» будет принцесса Мария-Терезия, переодетая в лохмотья.
   — А Мадам Елизавета?
   — Она тоже переоденется в форму и выйдет последней, вместе с Туланом. Что касается маленького короля, то тут у нас возникла проблема. Он еще слишком Мал, любопытен и болтлив, чтобы сыграть свою роль. Но Тулан предложил интересную идею: мальчик настолько худенький и легкий, что Тюржи может вынести его в корзине с грязным бельем. Вы ведь знаете Тюржи?
   — Разумеется! Я все время спрашивал себя, почему вы не упоминаете об этом верном слуге их величеств. Мне известно, что он последовал за ними в Тампль, чтобы следить за их пищей и предотвратить возможную попытку отравления. Идея Тулана мне кажется отличной, только ребенка, я думаю, лучше усыпить. Кстати, почему бы нам не усыпить и чету Тизон?
   — Ничего не выйдет. Они едят по очереди внизу вместе с муниципалами.
   — Проклятье! Но, может быть, они питают слабость к какому-нибудь вину или какому-нибудь особому кушанью?
   Де Жарже задумался.
   — Тизоны неравнодушны к испанскому табаку. Они просто без ума от него, и Тулан приносит им время от времени немного табака, чтобы их умаслить.
   — Вот то, что нам требуется! Я вам передам испанский табак, приготовленный по моему собственному рецепту. Уверяю вас, они будут очень крепко спать. Таким образом мы сможем удовлетворить требование королевы, и кровь не прольется. Но вернемся к ее величеству. Почему вы решили, что она должна выйти из Тампля в сопровождении Лепитра, который может дрогнуть в любую минуту?
   — Именно поэтому! Он не «дрогнет», как вы изволили выразиться, потому что буквально обожествляет королеву, и ему будет стыдно при ней проявить слабость. Сила ее духа поддержит его.
   — Согласен. — Де Бац воздержался от комментариев. — А что будет дальше?
   — Я буду ждать всех в карете на улице Кордери.
   — Одна карета на всех? Вы собираетесь повторить бегство в Варенн?
   Впервые за весь вечер де Бац увидел улыбку на лице шевалье де Жарже.
   — Вы в точности повторили слова королевы. Мне не хотелось бы их разлучать, но на это придется решиться. Я собираюсь нанять три кабриолета — один для королевы, ее сына и меня, второй для принцессы Марии-Терезии и Лепитра, а третий для Тулана и Мадам Елизаветы. Тюржи и Рикар на следующий день вернутся в Тампль, словно ничего не произошло.
   — И куда же вы собираетесь ехать?
   — Это еще не решено. Возможно, в Гавр: там мой друг сможет достать для нас корабль. И вот тогда нам может помешать нехватка денег…
   Де Бац встал и подошел к зеркалу, висевшему над камином. Он поправил парик, очки и, убедившись, что его маскарад безупречен, повернулся к шевалье:
   — Я вижу, что мне тоже придется поработать. Занимайтесь исключительно выходом из Тампля, а я возьму на себя все остальное — кареты, дороги, почтовые станции, корабль… Кстати, я полагаю, что Гавр нам не подходит. В ближайших к Парижу портах будет немедленно установлено строжайшее наблюдение, как только о побеге станет известно. Я бы предпочел добраться через Котантен до острова Джерси, где принц Буйонский готов принять августейшую семью.
   — Это более долгий путь и более опасный, — заметил де Жарже.
   — Но именно поэтому он и кажется мне предпочтительнее. Шевалье пожал плечами:
   — Это еще надо будет обсудить. В любом случае мы должны рассказать обо всем участникам заговора. Когда мы в следующий раз соберемся в доме Лепитра…
   — Опять он! Но этот человек умрет от страха еще до назначенного дня! Кстати, вы уже выбрали день?
   — Я думаю, это произойдет в первых числах марта. Надо действовать быстро. Король умер, теперь вся ненависть обращена на королеву… Где я смогу вас найти, барон?
   — Через несколько домов от вас живет мой друг Балтазар Руссель. Он всегда будет знать, где меня можно найти. Я собираюсь сегодня переночевать у него.
   Де Жарже удивленно поднял брови:
   — Уж не хотите ли вы посвятить кого-то в наши планы? В мягких карих глазах барона сверкнула сталь:
   — Руссель был среди тех, кто рисковал жизнью в день казни короля. Он должен был сопровождать подставного Людовика XVI, отлично сознавая, что его могут схватить, но это позволит настоящему королю бежать. Если вы отказываетесь от его помощи, значит, я вам тоже не нужен.
   — У меня нет выбора. Без вас мы, к сожалению, не можем обойтись.
   — По меньшей мере честно! — усмехнулся де Бац. — Мы еще увидимся, господин де Жарже.
   Жан вышел на темную улицу. Его вдруг охватило странное неприятное чувство, происхождение которого он не мог объяснить. Не то чтобы он не доверял Жарже. Шевалье был человеком прямым, настоящим рыцарем в духе Средневековья, презирающим опасность. Но его слабость таилась в том, что он и других людей считал скроенными на тот же манер. Де Бац снова пожалел о том, что Лепитру отвели такую важную роль в плане: форма, паспорта, собрания заговорщиков в его доме… И кроме всего прочего — ответственность за побег королевы! Это уж, право, слишком. Всю дорогу до дома Русселя де Бац не мог избавиться от тревоги.
   Двадцатипятилетний Балтазар был самым приятным и веселым собеседником, которого только можно было представить. Он жил на широкую ногу благодаря состоянию, доставшемуся ему от отца. Руссель был молод, красив, любил женщин и хорошее вино, лошадей — и опасность. Де Бац полагал, что он стал заговорщиком в основном из-за страсти к приключениям, которых так не хватало в его жизни пресыщенного богатого буржуа. Руссель восхищался бароном, его умом и храбростью, был предан ему душой и телом. Помимо всего прочего, их связывала страсть к перевоплощениям. Руссель всегда одевался изысканно, вопреки уродливой моде, предложенной санкюлотами, но, если того требовали обстоятельства, охотно становился то лодочником, то мусорщиком.
   Балтазар встретил де Баца с радостным удивлением, так как не знал о его возвращении.
   — Я уже потерял надежду когда-нибудь вновь увидеть вас, барон. Я смертельно скучал! Париж теряет всю свою прелесть, когда вы его покидаете.
   — Вы делаете мне сомнительный комплимент, мой друг. Не хотелось бы мне быть олицетворением нынешнего Парижа.
   — Ерунда! Париж стал менее элегантным, не спорю, но зато какие бушуют страсти! Вы рискуете жизнью всякий раз, когда решаетесь выйти из дома.
   — Вы даже не представляете, насколько вы правы. — Де Бац с блаженным вздохом опустился в уютное большое кресло у камина. — Один из ваших соседей задумал весьма рискованное, но совсем не глупое предприятие — вызволить королевскую семью из тюрьмы.
   — Отличная новость! Вы в этом участвуете, значит, и я тоже! Держу пари, что сосед, о котором вы говорите, это господи де Жарже. У него такой холодный и мрачный вид, что в нем издалека узнаешь заговорщика…
   — Можете держать пари, вы выиграете! Но шутки в сторону. В этом плане есть кое-что, что меня беспокоит.
   — Рассказывайте. У нас достаточно времени. Ведь вы поужинаете со мной?
   — И даже переночую, если это не причинит вам большого беспокойства. Возвращаться в Шаронну было бы слишком опасно.
   — Еще одна приятная новость! Вы избалуете меня, барон! Я прикажу Топену приготовить комнату.
   Дом Русселя был просторным, удобным и даже роскошным. Особняк некогда принадлежал знаменитой содержательнице элегантного борделя госпоже Гурдан, а среди «девочек» числилась очаровательная Жанна Бекю, ставшая впоследствии графиней Дюбарри и фавориткой короля Людовика XV. Учитывая непростые времена, Балтазар закрыл большую часть дома, оставив только квартиру из трех комнат, где де Бац любил бывать.
   Друзья спокойно ужинали, обсуждая план Тулана-Жарже, когда раздался громкий, бесцеремонный стук в дверь и кто-то громко крикнул:
   — Именем нации, открывайте!
   Мужчины обменялись тревожными взглядами: Балтазар Руссель торопливо подошел к выходящему на улицу окну и распахнул его. У дома стояла группа вооруженных саблями секционеров.
   — Что вам угодно? — поинтересовался молодой человек. Тот, кто казался главным, поднял голову:
   — Вам было приказано открыть дверь! Чего вы ждете?
   — Я хотел бы узнать, кто удостоил меня визитом, — невозмутимо ответил Балтазар.
   — Вы прячете опасного преступника! Нам известно, что некий де Бац только что вернулся в Париж и скрывается у вас. Открывайте, иначе мы взломаем дверь!
   — Я сам им открою, — внезапно решил де Бац. — Прикажите Топену спрятаться.
   — Вы собираетесь сдаться?
   — Ничего подобного! Я сыграю роль хорошего слуги, друг мой. Я Ганс Мюллер, ваш лакей из Эльзаса.
   — Господи! — засмеялся Руссель. — Этого только не хватало!
   Но барон уже сбежал по лестнице с факелом в руке и торопливо открывал многочисленные засовы.
   — Вхотите, кражтане, — воскликнул он с сильным немецким акцентом. — Мы фам так раты! Не стоит домать тферь!
   — А ты кто такой? — удивился бородач в трехцветном шарфе.
   — Я Ганс Мюллер, из Кольмара, краштанин. Я работаю у краштанина Русселя…
   — И ты говоришь, что вы нам рады?
   — Фы ищете Паца, этого несчастного, который хотел спасти преступного короля? Токда я пофторяю — мы фам раты. Фхотите, я покажу торогу…
   И барон любезно провел по всему Дому четырех мужчин, тараторя без умолку. «Мюллер» даже добился того, что ему показали ордер на арест, который он внимательно прочел.
   Секционеры обыскали весь дом, но благодаря присутствию «Ганса Мюллера» ничего не разбили, не сломали и не украли. Руссель отнесся к их появлению совершенно равнодушно, наблюдая за обыском из удобного кресла. Он знал, что тайник позади книжного шкафа, где прятался Топен, этим людям ни за что не найти. Так оно и вышло.
   Когда обыск закончился, «Мюллер» по приказу своего хозяина отправился на кухню и приготовил горячий пунш с корицей, который Руссель щедро предложил «добрым гражданам». Ведь им, несчастным, пришлось выйти ночью в такой холод, чтобы исполнить свой долг. Секционеры были ему за это признательны.
   — Ты, должно быть, нажил себе врагов, гражданин, — заметил их командир. — Кто-то составил на тебя ложный донос, чтобы причинить тебе неприятности.
   ' — О, теперь это случается очень часто, — вздохнул Балтазар. — Пожимая протянутую руку, никогда не знаешь наверняка, друг перед тобой или враг.
   — Поверь мне, лучше вообще ни с кем за руку не здороваться. Спокойной ночи, гражданин! А нам пора возвращаться…
   Секционеры ушли, а Бац и Руссель дали волю охватившему их веселью. Хотя на самом деле в этом ночном визите не было ничего приятного.
   — Я вернулся в Париж только вчера вечером, — заметил барон. — Откуда им стало известно о моем возвращении?
   — Надо бы это выяснить. Но я думаю, что всему виною страх, друг мой! Ужас — наш главный враг. Он портит тех, кого мы совсем недавно считали самыми надежными союзниками.
   — Возможно, вы правы. И все же мне не верится, что человек, чью подпись я видел под ордером на арест, вдруг стал моим врагом. Это не в его интересах.
   — Так кто же поставил свою подпись?
   — Люлье, маклер с Вандомской улицы. Я его хорошо знаю. Он выручил не одного знатного молодого шалопая, оказавшегося на мели, да и не слишком молодым он тоже приходил на помощь. Люлье управляет имуществом эмигрантов. Я доверил ему защищать интересы госпожи де Бофор, дамы сердца моего друга ля Шатра. Я всегда был с ним в превосходных отношениях и не вижу теперь причины, почему бы он лично мог ополчиться против меня. А вы слишком молоды и слишком богаты, чтобы иметь с ним дела.
   — Если это тот самый Люлье, что стал Прокурором-синдиком Коммуны, то можно не удивляться. Очевидно, новые обязанности заставили его иначе взглянуть на вещи.
   — Мы это скоро выясним. Завтра же я отправлюсь к нему.
   — В таком виде?
   — Нет, разумеется. Я надеюсь, что вы одолжите мне костюм.
   — Но это же безумие! Он немедленно прикажет вас арестовать!
   — Вот мы и посмотрим. Полноте, друг мой, не стоит так тревожиться о своей одежде! — добродушно усмехнулся де Бац. — Вы ее еще увидите — я очень аккуратный человек.
   Утром, сменив старую треуголку на новую круглую шляпу, а карманьолу на серый фрак, накинув сверху черный плащ, де Бац с тростью в руке тайком вышел из дома Русселя. Дойдя до площади, он нанял фиакр и приказал отвезти его в ратушу. Он мог бы дойти туда и пешком, но за ночь потеплело, снег начал таять, на улицах стало грязно. Кроме того, такому человеку, как он, не пристало являться в общественное место на своих двоих…

Глава III
ВСЕ УСЛОЖНЯЕТСЯ

   Ратушу охранял отряд весьма подозрительных личностей с физиономиями головорезов. Де Бацу преградил путь взъерошенный, небритый человек, вооруженный до зубов, но барон лишь бросил ему мимоходом:
   — Я должен немедленно увидеть гражданина Люлье по делу, интересующему Коммуну.
   Это было произнесено ледяным тоном, не терпящим возражений, и громила только пробормотал что-то сквозь зубы и сделал Жану знак следовать за ним. Спустя минуту де Бац вошел в комнату, заваленную бумагами и заставленную шкафами и ящиками. Посреди кабинета, за огромным столом сидел человечек маленького роста, очень бледный, и резво подписывал бумаги, проглядев их перед этим опытным взглядом.
   Когда на пороге появился элегантно одетый посетитель, которого он сразу узнал, Люлье едва усидел в своем кресле. Бывший маклер хотел было по привычке встать — он всегда приветствовал так своих клиентов, — но вовремя вспомнил о том, какую важную должность теперь занимает.
   — Опять подписываете неизвестно что? — добродушно пожурил его де Бац. — Вы должны быть внимательнее, мой дорогой Люлье. Эта мания может стать опасной… Зачем, например, вы подписали ордер о моем аресте, а?
   С видом оскорбленной добродетели прокурор-синдик воскликнул:
   — Я подписал ордер о вашем аресте? Этого не может быть!
   — Но мой друг Руссель рассказал мне, что именно этой бумагой потрясали вчера вечером те, кто ворвался к нему в дом.
   — Но это невозможно, немыслимо! Ах, господин барон… то есть, я хотел сказать, гражданин Бац, должно быть, это какое-то недоразумение.
   — Я тоже так думаю, поэтому вот так запросто и пришел к вам. Мне было бы крайне неприятно, если бы даже тень подозрения омрачила наши с вами отношения — прошлые, нынешние и, надеюсь, будущие. Кстати, есть ли у вас новости о гражданке Бофор? Как обстоят дела с ее процессом против гражданки ля Шатр?
   — У меня появилась надежда. Так как гражданка ля Шатр хочет прибегнуть к процедуре развода, разрешенной Республикой, все должно устроиться. Я уверен, что стороны придут к взаимоприемлемому соглашению.
   Как только они заговорили о делах, Люлье тут же превратился в любезного и ловкого маклера. Куда делся суровый революционер? Этот человек совершенно преобразился и очень естественно перешел к следующему вопросу:
   — Но вы говорили о будущем, не так ли? У вас появились… м-мм… интересные идеи?
   — Да, — понизив голос, ответил де Бац. — Недавно я выручил довольно крупную сумму денег и нуждаюсь в совете, как выгоднее ею распорядиться. Я слышал, что очень скоро будет не хватать продовольствия, мыла, свечей….
   — Тс-с! — Люлье прижал палец к губам. — Здесь не следует говорить о подобных вещах!
   — Друг мой, я беседую с вами там, где мне удалось вас найти. В конце концов, вы здесь хозяин и могли бы…
   — Я буду рад дать вам совет, но поговорить мы должны в другом месте. Почему бы вам не заглянуть на днях вечерком ко мне домой? Там нас никто не потревожит. Ведь я так и не обзавелся ни женой, ни детьми и никогда никуда не выхожу.
   — С радостью, мой дорогой Люлье! Вы живете все там же или успели переехать?
   — Мой прежний дом был не подходящим для человека, занимающего такую должность. Теперь я живу в доме номер : пятнадцать по улице Людовика Великого. Вы будете там в безопасности… при любых обстоятельствах, — добавил Люлье и так выразительно посмотрел на барона, что тот улыбнулся.
   — Я никогда в этом не сомневался, — негромко ответил он. — Но откуда же все-таки появился этот приказ о моем аресте?
   — Даже если на нем стоит моя подпись, я тут ни при чем. И я постараюсь выяснить, кто за всем этим стоит.
   Мужчины пожали друг другу руки, словно скрепляя договор, и де Бац вышел из ратуши. Налетевший ветер заставил его плотнее завернуться в плащ. Барон шел по улице, продолжая улыбаться. Он не только сумел отвести от себя большую опасность, но и заручился поддержкой в стане тех, кто властвовал теперь в Париже! Барон вернулся в свой уединенный особняк в Шаронне, пребывая в прекрасном настроении. Он решил, что день поистине удался, когда Бире-Тиссо объявил ему о приезде Анжа Питу и сказал, что журналист беседует с Мари в овальной гостиной.
   — Надеюсь, мисс Адамс тоже с ним? Она, вероятно, поднялась в свою комнату…
   — Нет, господин барон. Господин Питу приехал один.
   — Один?
   Радость предыдущих минут померкла так быстро, что это даже испугало барона. Но он не стал задумываться над такой неожиданной реакцией: прежде всего нужно было выяснить, почему Лаура не вернулась вместе с Питу.
   Войдя в большую теплую гостиную, Жан увидел Питу, сидевшего у камина с Мари. Он был бледен, Мари держала его за руки, и на ее очаровательном личике отражалась та же печаль, что и на лице журналиста. Де Бац почувствовал, что кровь отлила у него от щек.
   — Где она? — спросил он прямо. — Она, по крайней мере… жива?
   — Жива, — ответила Мари. — Только никто не знает, где сейчас Лаура. Но Питу сам вам все расскажет.
   Анж протянул барону последнюю записку Лауры.
   — Когда я добрался до Канкаля, то дом был уже пуст. Нанон Генек, соседка, дала мне это.
   — Господь всемогущий! — воскликнул де Бац, пробежав короткие строчки. — Я должен был догадаться, что она затевает нечто подобное, когда увидел вас на острове Джерси одного! Вы пытались ее найти?
   — Она этого не хотела, — печально пожал плечами Питу. — И должен признаться, что мне легко было послушаться ее. Я чувствовал себя таким усталым, таким отчаявшимся… Теперь я сердит на себя. Из-за моей душевной слабости Лаура сейчас одна. Разве может ее защитить однорукий инвалид?
   — А по-моему, вы поступили правильно. Мы с вами служим слишком важному делу, и ваше время слишком драгоценно, чтобы тратить его на поиски женщины, которая мне кажется совершенно безумной!
   — Не будьте к ней так суровы, Жан! — взмолилась Мари. — Подумайте о том, что должна была почувствовать бедняжка, узнав, что Понталек соблазнил ее мать!
   — У вас слишком живое воображение, — буркнул де Бац. — Я признаю, что это стало для Лауры потрясением, но она совершенно теряет разум, стоит только рядом с ней появиться Понталеку, и способна на любые безумства. В замке Анс я наблюдал за ней. У меня не было никаких сомнений, что Лаура все еще любит его. А последние события только подтверждают это!
   — Не так просто понять женщину, подобную Лауре, — вступилась за подругу Мари. — И я не думаю, что ее заставила поступить так любовь к мужу. Я бы скорее подумала, что Лаура хочет отомстить или, может быть, защитить свою мать, открыть ей глаза…
   — Они с матерью никогда не были близки. К тому же если мать Лауры влюблена, то у нее появится только одно желание — как можно скорее избавиться от дочери. Но даже если Мария де Лодрен выгонит де Понталека, тогда Лаура снова станет Анной-Лаурой, а значит — предметом ненависти маркиза.
   — Нет, — возразила Мари. — Я ей верю. В записке Лаура пишет, что вернется, и я думаю, что теперь нам остается только ждать и молиться. Питу, тот человек, что сопровождает ее, он надежен?
   — Жоэль Жуан? Очень надежен, несмотря на то, что он молочный брат Жосса де Понталека и был его доверенным лицом. Я хорошо знаю его, и мне известно, насколько сильна его Любовь к Лауре. Он отдаст свою жизнь ради ее спасения. Жоэль когда-то был силачом, но теперь у него осталась только одна рука. С ним теперь будет легче справиться. Если Жоэль попадет в руки де Понталека, тот не оставит его в живых. Маркиз слишком мстителен. А если Жоэль погибнет, то и у Лауры останется не так уж много шансов выжить…
   — Пожалуй, вы правы, — вздохнул де Бац. — Но при сложившихся обстоятельствах я не могу никого послать в Сен-Мало. У нас очень много дел здесь. Где Дево?
   — Он у вас в кабинете расшифровывает письма.
   — Идемте к нему, Питу, и я расскажу вам о том, что узнал от шевалье де Жарже.
   План по спасению королевской семьи в его теперешнем варианте не вызвал ни малейшего энтузиазма ни у Мишеля Дево, верного секретаря барона, ни у Питу. Если планы Тулана и шевалье им показались достаточно смелыми и интересными, то поведение Лепитра произвело на них самое дурное впечатление.
   — Такой ненадежный человек может только все испортить, — объявил Мишель Дево. — Чтобы привести в исполнение такой план, нельзя допустить ни одной ошибки. Лепитр славный человек и, несомненно, преисполнен благих намерений, но он трус. Бессмысленно рассчитывать на неожиданный прилив мужества. Мы не должны принимать в этом участие, барон!
   В голосе молодого человека прозвучал упрек, и де Бац особенно остро ощутил это, потому что слова Мишеля выражали его собственные мысли.
   — Я, пожалуй, ограничусь тем, что приму участие в одном из этих пресловутых собраний, дам им денег и подготовлю отъезд беглецов из Франции. Но действовать я буду по-своему. Даже речи не может быть о том, чтобы они все ехали вместе и в одном направлении!
   — Вы правы, но вполне вероятно, что у нас не будет времени подготовиться. Вы только что вернулись из Лондона, и вам еще не успели рассказать, как быстро меняется обстановка в Париже. Я боюсь, что охрана королевы будет усилена. Мы получили сообщение из Германии. Как только туда дошла весть о смерти короля, его брат, граф Прованский, продемонстрировал свое глубокое горе и оделся в траур. Но прежде он объявил себя регентом Франции и получил благословение рейнских принцев, хотя так и не дождался его от австрийского императора. Император требует, чтобы регентшей стала Мария-Антуанетта, его сестра, и заявляет о своих требованиях в полный голос. Так как австрийские войска стоят у границ Франции, народ в Париже очень серьезно воспринимает его слова. Все настроены против «австриячки». Ваши отважные заговорщики рассказали о том, что головорезы каждый день собираются под окнами тюрьмы и требуют смерти «вдовы Капет»?
   — Нет, об этой детали они не упоминали, — пробормотал помрачневший де Бац. — Вы правы, необходимо действовать быстро.
   — Но это еще не все! Есть и другие желающие получить права регента. Например, жирондисты. Они проголосовали за смерть короля, чтобы от него избавиться, а теперь мечтают установить в стране конституционную монархию, которая снилась им со времен Законодательного собрания. Жирондисты хотят посадить на престол принца, как они называют Людовика XVII, а править станет совет регентства, в который они намерены войти.
   — А знаете, я бы подписался под этим проектом. Он представляется мне наименьшим из зол. — Де Бац смотрел на носки своих сапог. — Но я не. допущу, чтобы они отправили на эшафот малолетнего короля. И все же, — он взглянул прямо в лицо Дево, — из сказанного вами ясно, что внутри Конвента произошел раскол. Можно попробовать этим воспользоваться.
   — Что вы намерены делать?
   — Я? Ничего. Но вот гражданин Агриколь снова появится в кабачке «Бегущая свинья» и встретится со своей старой подругой вязальщицей Лали. Необходимо узнать, что происходит у якобинцев, и прощупать настроение народа в Париже.
   — Вас интересует настроение народа? — язвительно произнес Дево. — Народ начинает дохнуть с голода. Это не улучшает его настроения…
   Гражданин Агриколь вспомнил слова Дево, когда недалеко от своего любимого кабачка наткнулся на толпу женщин, осадивших булочную, вернее булочника. Тот был явно напуган и пытался защитить от разорения свою лавочку. Но ни его призывы успокоиться, ни его полные слез глаза, ни мольбы его перепуганной насмерть жены не достигали слуха разъяренных женщин. Они обзывали булочника эксплуататором, опорой аристократов и были настроены весьма воинственно. Несчастный надрывался от крика, пытаясь объяснить, что ему не привезли муку, а без нее хлеба не напечешь, но это был глас вопиющего в пустыне. Очень скоро самые ярые — но отнюдь не самые несчастные, которые просто стояли в сторонке и молча плакали, — схватили булочника и поволокли его к ближайшему фонарю с явным намерением повесить.
   Гражданин Агриколь счел необходимым наконец вмешаться.
   — Гражданки! Гражданки! — зычным голосом воззвал он, надеясь, что никто из собравшихся не слышал раньше, как обычно говорит гражданин Агриколь. — Что вы творите?! Разве так ведут себя те; кто должен быть образцом поведения женщины-республиканки?
   Здоровенная палка, которую он держал в руке, очень помогла ему пробраться в первый ряд и оказаться рядом с булочником. В своем не слишком опрятном костюме санкюлота — засаленная карманьола и старая шляпа с огромной кокардой, — заросший бородой, с подложенным животом, де Бац, хотя и был среднего роста, выглядел весьма внушительно. Разбушевавшиеся мегеры машинально отступили назад, но одна из женщин набросилась на него: