Страница:
— Ну конечно же, это можно! Сейчас как раз идет вечерняя служба! Идите, синьорина, идите, я подам ужин, когда вы вернетесь.
— А эти солдаты… пропустят меня?
— Чтобы пойти в церковь? — возмутился почтенный хозяин гостиницы. — Хотел бы я видеть!..
Мы здесь все добрые христиане! Если бы попытались закрыть церкви, в городе вспыхнула бы революция. Вы не желаете, чтобы я проводил вас?
— — Только до дверей вашего дома. Дальше я пойду сама, благодарю вас.
В сопровождении принявшего грозный вид Орланди Марианна пересекла зал, не привлекая внимания никого из солдат. Впрочем, теперь они выглядели гораздо менее агрессивными. Сержант с капралом играли в карты, а остальные разговаривали, попивая вино. Некоторые достали длинные трубки и задумчиво пускали к потолку клубы дыма.
Выйдя из дома, Марианна поплотнее закуталась в шаль и пустилась бегом через площадь. Ночь уже полностью вступила в свои права, но рассеянные кое-где фонари позволяли разглядеть светлую старую базилику. Поднялся легкий ветер, донесший аромат полей, и Марианна приостановилась посреди площади, чтобы насладиться его свежестью. Вымытое недавним дождем небо распростерло над ее головой свое сине-черное покрывало с мириадами нежно сверкающих звезд. Где-то в ночи пел под аккомпанемент гитары мужчина, но его голос заглушали исходившие из открытых дверей храма звуки торжественного гимна. Песня, которую пел мужчина, была песней любви, гимн же прославлял Бога и горькие радости отречения и смирения. Первое призывало к счастью, второе — к строгому повиновению, и Марианна в последний раз заколебалась. Совсем недолго, ибо выбора между любовью и долгом у нее уже не было. Ее возлюбленный не нуждался в ней, не пытался найти ее. Он катил среди празднующего народа по дорогам Нидерландов, улыбаясь своей юной жене, не думая о той, кого оставил, которая теперь, чтобы скрыть свой позор и страдания, направлялась к неизвестному, чтобы он обеспечил ее ребенку право жить с высоко поднятой головой.
Она решительно повернулась спиной к любовной песне и посмотрела на церковь. Какой внушительной она казалась в темноте с ее приземистыми очертаниями и устремленной к небу, словно призыв о помощи, высокой башней. Ее собственный призыв Бог не пожелал услышать, раз единственный человек, в помощи которого она нуждалась, не пришел и не придет. Он тоже был далеко от нее, может быть, уже забыл о ней. Волнение перехватило горло Марианны, но тут же сменилось приступом гнева.
— Ты форменная дурочка! — пробурчала она сквозь зубы. — Когда уже ты перестанешь оплакивать свою судьбу? Ты сама хотела того, что произошло! И ты всегда знала, что за счастье надо платить, даже если оно оказалось таким быстротечным! Так что теперь уж плати без всяких упреков. Тот, кто ждет тебя здесь, любит тебя с давних пор. Он желает тебе только счастья… или по меньшей мере душевного спокойствия. Постарайся довериться ему, как ты это делала когда-то.
Марианна смело направилась к паперти, перешагнула несколько ступенек и толкнула крайнюю слева дверь. Но чувство беспокойства у нее не рассеялось. Несмотря ни на что, она не могла избавиться от причинявшего ей боль чувства недоверия к крестному, за которое она упрекала себя.
Как бы она хотела вновь обрести безоговорочное доверие юных лет! Однако эта невероятная свадьба! Эта требуемая им полная покорность!
Внутренность церкви тонула во мраке, и только красная лампа на хорах и несколько горящих свечей давали слабый свет. На высоком алтаре седовласый священник в серебряной ризе совершал богослужение в окружении коленопреклоненных прихожан, чей шепот, смешиваясь со вздохами органа, уносился к высокому, поблескивающему лазурью своду. Она остановилась около кропильницы, смочила пальцы и перекрестилась, затем преклонила колени для краткой молитвы, в которой ее сердце не участвовало. Скорее это был долг вежливости перед Богом.
Душа ее здесь отсутствовала. Стремительно и бесшумно, словно тень, она проскользнула по боковому нефу, обогнула изящное восьмиугольное сооружение, укрывавшее диковинное распятие с Христом в длинном византийском одеянии, и, наконец, добралась до трансепта. Среди нескольких стоявших там на коленях фигур, похоже, не было того, кого она искала. Никто не обратил на нее внимания.
Марианна не торопясь приблизилась к гробнице. Она сразу заметила ее красоту, столь необычную, что взгляд ее, равнодушно скользнув по великолепной картине, изображавшей Деву Марию с двумя святыми, приковался к гробнице и уже не мог оторваться. Она никогда не представляла себе, что гробница может обладать таким изяществом, таким очарованием чистоты и покоя. На окаймленной фризом с держащими гирлянды цветов ангелами плите покоилась молодая женщина в длинном платье, с маленькой собачкой у ног, со скрещенными на груди руками, гладко зачесанными волосами, открывавшими очаровательное лицо, которое Марианна долго созерцала, восхищаясь цветущей молодостью, с такой любовью воспроизведенной скульптором. Она не знала, кто была эта Илария, умершая четыре века назад, но почувствовала удивительную духовную близость с ней, хотя на этом тонком лице не отражались страдания, которые привели ее на пороге жизни в гробницу.
Чтобы побороть желание прикоснуться к рукам лежащей и неуместную, по ее мнению, чувствительность, Марианна поодаль преклонила колени, спрятала лицо в ладонях и попыталась молиться. Но ее сознание оставалось настороже. И она не вздрогнула, когда кто-то опустился на соседнюю скамеечку для молитв. Скосив глаза, она узнала крестного, несмотря на поднятый воротник черного плаща, почти закрывавший его лицо. Увидев, что она смотрит на него, он слегка улыбнулся.
— Вечерня сейчас закончится, — прошептал он. — Когда все уйдут, мы побеседуем.
Ожидание не было долгим. Через несколько минут священник покинул алтарь, унося ковчег. Мало-помалу церковь опустела. Слышался шум отодвигаемых скамеечек, удаляющихся шагов. Пришел сторож потушить свечи и лампу на хорах. Свет остался только в трансепте перед прекрасной статуей святого Жан-Батиста, очевидно, работы того же скульптора, что и гробница. Кардинал поднялся с колен и сел, жестом приглашая Марианну сделать то же. Она заговорила первая:
— Я прибыла, как вы мне это приказали…
— Нет, не приказал, — мягко поправил ее кардинал.
— Я только просил тебя, ибо полагал, что в этом твое спасение. Ты приехала… одна?
— Одна! И вы предвидели это, не так ли? — добавила она с неуловимой горечью, не ускользнувшей, однако, от тонкого слуха прелата.
— Нет. Бог мне свидетель, что я предпочел бы увидеть тебя с человеком, который дал бы тебе возможность выполнить свой долг и одновременно удовлетворить твою привязанность. Но я вижу, что у тебя не было ни достаточно времени, ни, возможно, выбора. Тем не менее у меня такое ощущение, что ты сердишься на меня из-за положения, в котором оказалась?
— Я сержусь только на себя, крестный, уверяю вас. Скажите только, все ли в порядке? Мой брак…
— С англичанином? Надлежащим образом расторгнут, иначе тебе незачем было ехать сюда. Мне не составило большого труда добиться расторжения. Ввиду чрезвычайных обстоятельств, касающихся и святого отца, пришлось удовольствоваться малым трибуналом, чтобы вынести решение о твоем случае. Я на это и рассчитывал, ибо в противном случае мы не добились бы такого быстрого успеха!
Затем я уведомил консисторию английской церкви о расторжении брака и написал нотариусу, который составлял контракт. Теперь ты свободна!
— Но на такое короткое время! Тем не менее я благодарна вам. Для меня это величайшая радость — быть свободной от унизительных цепей, и я буду вечно благодарить вас! Похоже, крестный, что вы стали весьма могущественной особой?
Несмотря на слабый свет, Марианна заметила на некрасивом лице кардинала улыбку.
— У меня нет другого могущества, кроме того, что приходит от Бога, Марианна. Готова ли ты сейчас слушать продолжение?
— Да… по крайней мере я считаю так!
Странным казался этот диалог в пустом соборе. Они были одни, сидя бок о бок среди тьмы, где иногда отблеск пламени высвечивал один из висящих на стенах шедевров.
Почему именно здесь, а не в комнате гостиницы, куда кардинал в своей гражданской одежде мог проникнуть так же легко, как и аббат Бишет, невзирая на присутствие солдат?
Марианна слишком хорошо знала крестного, чтобы не сомневаться в том, что он обдуманно выбрал эту обстановку, может быть, для того, чтобы придать своего рода торжественность словам, которыми они обменяются. И возможно, из-за этого он сейчас предался размышлениям. Кардинал закрыл глаза, склонил голову. Марианна подумала, что он молится, но ее измученные дорогой и беспокойством нервы были уже на пределе. Не в силах сдержать себя, она сухо проронила:
— Слушаю вас!
Он встал и, положив ей руку на плечо, мягко упрекнул:
— Ты нервничаешь, малютка, и это вполне естественно, но видишь ли, это на меня падет вся ответственность за то, что произойдет, и я обязан еще раз все обдумать… Теперь слушай, но прежде всего запомни, что ты не должна ни в чем огорчать человека, который собирается дать тебе свое имя. Между вами будет заключен союз. Однако вы никогда не составите супружеской пары, и именно это мучит меня, ибо служителю Бога не подобает способствовать заключению подобного брака. Но, сделав это, вы окажете взаимные услуги, ибо он спасет тебя и твоего ребенка от бесчестия, а ты дашь ему счастье, на которое 6н больше не надеялся. Благодаря тебе благородное имя, обреченное им на исчезновение, не угаснет с ним.
— А разве этот человек не способен… иметь ребенка?
Он слишком стар?
— Ни то, ни другое, но произвести потомство — вещь для него немыслимая, просто ужасающая. Он мог бы, конечно, усыновить какого-нибудь другого ребенка, но его останавливает опасение привить к старому семейному дереву вульгарный росток. Ты принесешь ему смешанную с лучшей кровью Франции не только кровь императора, но и человека, которым он восхищается больше всех в мире. Завтра, Марианна, ты выйдешь замуж за князя Коррадо Сант'Анна…
Забыв, где она находится, Марианна вскрикнула.
— Он? Человек, которого никто и никогда не видел?
Лицо кардинала окаменело. В синих глазах сверкнули молнии.
— Откуда ты знаешь? Кто говорил тебе о нем?
В нескольких словах она описала сцену, невольной свидетельницей которой она была в гостинице. Закончив рассказ, она добавила:
— Говорят, что он поражен ужасной болезнью и из-за этого так тщательно скрывается, говорят даже, что он безумен.
— Никому никогда не удавалось сковать язык людей, а тем более их воображение. Нет, он не безумен. Что касается причины его добровольного затворничества, я не вправе раскрыть ее тебе. Это его тайна. Возможно, он откроет ее тебе когда-нибудь, если сочтет нужным, но это меня сильно удивило бы! Знай только, что им движут побуждения, не просто достойные уважения, но очень благородные.
— Однако… если мы должны будем заключить союз, я по меньшей мере обязана увидеть его!
В голосе Марианны прозвучала надежда, но кардинал покачал головой.
— Мне не следовало забывать, что женское любопытство непреоборимо. Слушай внимательно, Марианна, чтобы я больше не повторял. Между тобой и Коррадо Сант'Анна заключается соглашение, вроде того, что имело место между нами. Он дает тебе свое имя и признает себя отцом твоего ребенка, который однажды станет наследником его состояния и титулов, но, вероятно, ты никогда не увидишь его лицо, даже во время бракосочетания.
— Но в конце концов, — воскликнула Марианна, раздраженная этой тайной, в которой кардинал, похоже, находил удовольствие, — вы знаете его? Вы его видели? Что он скрывает? Может быть, это чудовищный урод?
— К чему громкие слова! Действительно, я часто видел его. Я даже знаю его с самого рождения, ставшего ужасной драмой. Но я клялся честью и на Евангелии никогда не раскрывать ничего, касающегося его особы.
Бог свидетель, однако, что я многое отдал бы ради того, чтобы вы смогли средь бела дня стать настоящими супругами, ибо я редко встречал людей с такими достоинствами, как у него. Но при настоящем положении дел я считаю, что в ваших обоюдных интересах заключить лучше такой брак… союз двух, в некотором роде терпящих бедствие. Что касается тебя, то взамен того, что он тебе даст, ибо ты станешь очень важной дамой, тебе надлежит жить с честью и порядочностью и уважать этот род, чьи корни уходят в древность и с которым породнилась та, что спит в этой гробнице.
Готова ты к этому? Потому что, пойми меня правильно, если ты ищешь только удобное прикрытие, чтобы вести беззаботную жизнь в объятиях какого-нибудь мужчины, тебе лучше отказаться и поискать другого. Не забывай, что я предлагаю тебе не счастье, а достоинство и честь человека, которого никогда не будет рядом с тобой, чтобы их защитить, и свободную от всяких материальных забот жизнь. Одним словом, я ожидаю, что ты будешь вести себя отныне соответственно твоему происхождению и обычаям твоего сословия. Однако ты еще можешь отказаться, если условия кажутся тебе слишком тяжелыми. В твоем распоряжении десять минут, чтобы сказать мне, хочешь ли ты остаться певицей Марией-Стэллой или же стать княгиней Сант'Анна…
Он хотел отойти, чтобы оставить ее наедине для размышлений, но охваченная внезапной паникой Марианна удержала его за руку.
— Еще одно слово, крестный, умоляю вас. Поймите, чем для меня является решение, которое надо принять! Я знаю, всегда знала, что дочери знатного рода не подобает обсуждать избранный ее родителями союз, но признайте, что на этот раз обстоятельства исключительные.
— Согласен. Однако я думаю, что уже не о чем спорить.
— Да нет! Я не собираюсь спорить. Я полностью доверяю вам и люблю, как любила бы отца. Я только хочу полной ясности. Вы сказали, что отныне я должна буду жить по законам Сант'Анна, почитать имя, которое буду носить.
— В чем же дело? — строго спросил кардинал. — Вот уж не ожидал услышать от тебя подобный вопрос…
— Я не правильно выразилась, — простонала Марианна. — Другими словами: какой станет моя жизнь с момента, когда я стану женой князя? Должна ли я буду жить в его доме, под его крышей…
— Я уже говорил, что нет. Ты сможешь жить там, где тебе понравится: у себя в особняке д'Ассельна или где угодно. Если у тебя появится желание, ты можешь воспользоваться любым из владений Сант'Анна, будь то вилла, которую ты увидишь завтра, или принадлежащие ему дворцы в Венеции и Флоренции. Ты будешь полностью свободной, и управляющий Сант'Анна позаботится, чтобы твоя жизнь не только избавилась от материальных забот, но и была роскошной, как это надлежит женщине твоего ранга. Только никаких скандалов, никаких мимолетных связей, никаких.
— — О крестный! — вскричала уязвленная Марианна. — Я никогда не давала вам повода предполагать, что я могу пасть так низко, что…
— Прости меня, я не то хотел сказать и также не правильно выразился. Я все еще думал об амплуа певицы, выбранном тобой, и о возможных, неведомых тебе опасностях, связанных с ним. Я знаю прекрасно, что ты любишь и кого любишь! И я не просто сожалею о выборе твоего сердца, — я не могу забыть, что его избранник обладает слишком большой властью, чтобы не привести тебя опять к нему, когда он этого пожелает. У тебя нет сил бороться с ним и с самой собой. Но, дитя мое, единственное, о чем я тебя прошу, это всегда помнить об имени, которое ты будешь носить, и соответственно вести себя.
Никогда не поступай так, чтобы твой… ваш ребенок отныне когда-нибудь смог упрекнуть тебя. Впрочем, я верю, что на тебя можно положиться. Ты всегда была моей возлюбленной дочерью. Просто тебе не повезло. Теперь я оставляю тебя подумать.
Сказав это, кардинал отошел на несколько шагов и преклонил колени перед статуей Святого Жана, оставив Марианну у гробницы. Она непроизвольно повернулась к ней, словно ожидаемый кардиналом ответ мог слететь с этих мраморных уст. Жить с достоинством… и с достоинством умереть, вот к чему, несомненно, свелась жизнь той, что покоилась здесь! И достоинство было так вознаграждено!
Впрочем, Марианна вполне откровенно признала, что у нее нет особой тяги к приключениям, по крайней мере подобным тем, что она пережила, и не могла избавиться от мысли, что если бы все пошло по-другому и особенно если бы Франсис вел себя иначе, она в это же самое время жила бы спокойно и с достоинством среди величественной роскоши Селтон — Холла.
Она осторожно положила руку на изваяние, и холод мрамора пронизал ее. То ли ей почудилось, то ли в самом деле на тонком лице с закрытыми глазами, таком безмятежно спокойном над высоким воротником, промелькнула легкая улыбка.
Может быть, молодая женщина пыталась из-за порога смерти приободрить свою живущую сестру?
» Я схожу с ума! — волнуясь, подумала Марианна. — У меня уже начинаются видения! Надо кончать с этим!..«
Резко повернувшись спиной к статуе, она подошла к крестному, который молился, спрятав лицо в руках, и отчетливо заявила:
— Я готова. Завтра я сочетаюсь с князем.
Не глядя на нее, даже не повернувшись, он прошептал, подняв глаза к лику Святого Жана:
— Хорошо. Теперь возвращайся к себе. Завтра в полдень ты покинешь гостиницу, сядешь в карету и прикажешь Кучеру ехать по дороге к Луккским купальням, находящимся в четырех — пяти лье отсюда. Это никого не удивит, раз ты приехала сюда на воды, но ты не доедешь до конца. Примерно в одном лье от города ты увидишь около дороги небольшую часовню. Я буду ждать тебя там. Теперь иди.
— А вы остаетесь? Здесь так темно и холодно.
— Я живу здесь, сторож — верный чле… друг! Иди с миром, малютка, и да хранит тебя Бог!
Ей вдруг показалось, что у него очень усталый вид и в то же время, что он с нетерпением ожидает ее ухода. Бросив последний грустный взгляд на статую Иларии, Марианна направилась к выходу, занятая новой мыслью. Крестный продолжал удивлять ее. Какое слово хотел он произнести, упомянув о стороже? Член? Но член чего? Не значит ли это, что князь Церкви, римский кардинал, принадлежит к какой-то секте? Но в таком случае к какой? Вот и новая загадка, которой, может быть, лучше не касаться. Марианна почувствовала себя такой утомленной от всех этих вторгающихся в ее жизнь тайн!
После запаха остывшего воска и сырых камней собора ночной воздух показался ей восхитительным. Аромат его был таким нежным! А небо такое прекрасное! Она с удивлением обнаружила, что теперь, когда решение принято, все ее волнение улетучилось. Она была почти счастлива, что согласилась на этот странный брак. Безусловно, было бы безумием отказываться от союза, обеспечивавшего ей жизнь, сообразную ее вкусам и происхождению, предоставляя ей полную самостоятельность при единственном условии — достойно носить имя Сант'Анна!
Даже вызванный воображением образ Язона не возмутил новое для нее спокойствие. Пытаться найти спасение с его помощью было, конечно, ошибкой. Судьба выбрала за нее, и, может быть, так даже и лучше. Единственный, кого ей во всех отношениях не хватало, — это милейшего Аркадиуса. Когда он рядом, все сразу становится проще и понятнее.
В то время как она пересекала площадь, теперь уже совсем темную, ее поразила тишина вокруг. Не слышно было ни малейшего шума. В воздухе не звучала больше любовная песня… вокруг затаилась ночь, томительный мрак которой предвещал неведомые испытания завтрашнего дня.
Невольная дрожь охватила Марианну.
Глава II. ГОЛОС ИЗ ЗЕРКАЛА
— А эти солдаты… пропустят меня?
— Чтобы пойти в церковь? — возмутился почтенный хозяин гостиницы. — Хотел бы я видеть!..
Мы здесь все добрые христиане! Если бы попытались закрыть церкви, в городе вспыхнула бы революция. Вы не желаете, чтобы я проводил вас?
— — Только до дверей вашего дома. Дальше я пойду сама, благодарю вас.
В сопровождении принявшего грозный вид Орланди Марианна пересекла зал, не привлекая внимания никого из солдат. Впрочем, теперь они выглядели гораздо менее агрессивными. Сержант с капралом играли в карты, а остальные разговаривали, попивая вино. Некоторые достали длинные трубки и задумчиво пускали к потолку клубы дыма.
Выйдя из дома, Марианна поплотнее закуталась в шаль и пустилась бегом через площадь. Ночь уже полностью вступила в свои права, но рассеянные кое-где фонари позволяли разглядеть светлую старую базилику. Поднялся легкий ветер, донесший аромат полей, и Марианна приостановилась посреди площади, чтобы насладиться его свежестью. Вымытое недавним дождем небо распростерло над ее головой свое сине-черное покрывало с мириадами нежно сверкающих звезд. Где-то в ночи пел под аккомпанемент гитары мужчина, но его голос заглушали исходившие из открытых дверей храма звуки торжественного гимна. Песня, которую пел мужчина, была песней любви, гимн же прославлял Бога и горькие радости отречения и смирения. Первое призывало к счастью, второе — к строгому повиновению, и Марианна в последний раз заколебалась. Совсем недолго, ибо выбора между любовью и долгом у нее уже не было. Ее возлюбленный не нуждался в ней, не пытался найти ее. Он катил среди празднующего народа по дорогам Нидерландов, улыбаясь своей юной жене, не думая о той, кого оставил, которая теперь, чтобы скрыть свой позор и страдания, направлялась к неизвестному, чтобы он обеспечил ее ребенку право жить с высоко поднятой головой.
Она решительно повернулась спиной к любовной песне и посмотрела на церковь. Какой внушительной она казалась в темноте с ее приземистыми очертаниями и устремленной к небу, словно призыв о помощи, высокой башней. Ее собственный призыв Бог не пожелал услышать, раз единственный человек, в помощи которого она нуждалась, не пришел и не придет. Он тоже был далеко от нее, может быть, уже забыл о ней. Волнение перехватило горло Марианны, но тут же сменилось приступом гнева.
— Ты форменная дурочка! — пробурчала она сквозь зубы. — Когда уже ты перестанешь оплакивать свою судьбу? Ты сама хотела того, что произошло! И ты всегда знала, что за счастье надо платить, даже если оно оказалось таким быстротечным! Так что теперь уж плати без всяких упреков. Тот, кто ждет тебя здесь, любит тебя с давних пор. Он желает тебе только счастья… или по меньшей мере душевного спокойствия. Постарайся довериться ему, как ты это делала когда-то.
Марианна смело направилась к паперти, перешагнула несколько ступенек и толкнула крайнюю слева дверь. Но чувство беспокойства у нее не рассеялось. Несмотря ни на что, она не могла избавиться от причинявшего ей боль чувства недоверия к крестному, за которое она упрекала себя.
Как бы она хотела вновь обрести безоговорочное доверие юных лет! Однако эта невероятная свадьба! Эта требуемая им полная покорность!
Внутренность церкви тонула во мраке, и только красная лампа на хорах и несколько горящих свечей давали слабый свет. На высоком алтаре седовласый священник в серебряной ризе совершал богослужение в окружении коленопреклоненных прихожан, чей шепот, смешиваясь со вздохами органа, уносился к высокому, поблескивающему лазурью своду. Она остановилась около кропильницы, смочила пальцы и перекрестилась, затем преклонила колени для краткой молитвы, в которой ее сердце не участвовало. Скорее это был долг вежливости перед Богом.
Душа ее здесь отсутствовала. Стремительно и бесшумно, словно тень, она проскользнула по боковому нефу, обогнула изящное восьмиугольное сооружение, укрывавшее диковинное распятие с Христом в длинном византийском одеянии, и, наконец, добралась до трансепта. Среди нескольких стоявших там на коленях фигур, похоже, не было того, кого она искала. Никто не обратил на нее внимания.
Марианна не торопясь приблизилась к гробнице. Она сразу заметила ее красоту, столь необычную, что взгляд ее, равнодушно скользнув по великолепной картине, изображавшей Деву Марию с двумя святыми, приковался к гробнице и уже не мог оторваться. Она никогда не представляла себе, что гробница может обладать таким изяществом, таким очарованием чистоты и покоя. На окаймленной фризом с держащими гирлянды цветов ангелами плите покоилась молодая женщина в длинном платье, с маленькой собачкой у ног, со скрещенными на груди руками, гладко зачесанными волосами, открывавшими очаровательное лицо, которое Марианна долго созерцала, восхищаясь цветущей молодостью, с такой любовью воспроизведенной скульптором. Она не знала, кто была эта Илария, умершая четыре века назад, но почувствовала удивительную духовную близость с ней, хотя на этом тонком лице не отражались страдания, которые привели ее на пороге жизни в гробницу.
Чтобы побороть желание прикоснуться к рукам лежащей и неуместную, по ее мнению, чувствительность, Марианна поодаль преклонила колени, спрятала лицо в ладонях и попыталась молиться. Но ее сознание оставалось настороже. И она не вздрогнула, когда кто-то опустился на соседнюю скамеечку для молитв. Скосив глаза, она узнала крестного, несмотря на поднятый воротник черного плаща, почти закрывавший его лицо. Увидев, что она смотрит на него, он слегка улыбнулся.
— Вечерня сейчас закончится, — прошептал он. — Когда все уйдут, мы побеседуем.
Ожидание не было долгим. Через несколько минут священник покинул алтарь, унося ковчег. Мало-помалу церковь опустела. Слышался шум отодвигаемых скамеечек, удаляющихся шагов. Пришел сторож потушить свечи и лампу на хорах. Свет остался только в трансепте перед прекрасной статуей святого Жан-Батиста, очевидно, работы того же скульптора, что и гробница. Кардинал поднялся с колен и сел, жестом приглашая Марианну сделать то же. Она заговорила первая:
— Я прибыла, как вы мне это приказали…
— Нет, не приказал, — мягко поправил ее кардинал.
— Я только просил тебя, ибо полагал, что в этом твое спасение. Ты приехала… одна?
— Одна! И вы предвидели это, не так ли? — добавила она с неуловимой горечью, не ускользнувшей, однако, от тонкого слуха прелата.
— Нет. Бог мне свидетель, что я предпочел бы увидеть тебя с человеком, который дал бы тебе возможность выполнить свой долг и одновременно удовлетворить твою привязанность. Но я вижу, что у тебя не было ни достаточно времени, ни, возможно, выбора. Тем не менее у меня такое ощущение, что ты сердишься на меня из-за положения, в котором оказалась?
— Я сержусь только на себя, крестный, уверяю вас. Скажите только, все ли в порядке? Мой брак…
— С англичанином? Надлежащим образом расторгнут, иначе тебе незачем было ехать сюда. Мне не составило большого труда добиться расторжения. Ввиду чрезвычайных обстоятельств, касающихся и святого отца, пришлось удовольствоваться малым трибуналом, чтобы вынести решение о твоем случае. Я на это и рассчитывал, ибо в противном случае мы не добились бы такого быстрого успеха!
Затем я уведомил консисторию английской церкви о расторжении брака и написал нотариусу, который составлял контракт. Теперь ты свободна!
— Но на такое короткое время! Тем не менее я благодарна вам. Для меня это величайшая радость — быть свободной от унизительных цепей, и я буду вечно благодарить вас! Похоже, крестный, что вы стали весьма могущественной особой?
Несмотря на слабый свет, Марианна заметила на некрасивом лице кардинала улыбку.
— У меня нет другого могущества, кроме того, что приходит от Бога, Марианна. Готова ли ты сейчас слушать продолжение?
— Да… по крайней мере я считаю так!
Странным казался этот диалог в пустом соборе. Они были одни, сидя бок о бок среди тьмы, где иногда отблеск пламени высвечивал один из висящих на стенах шедевров.
Почему именно здесь, а не в комнате гостиницы, куда кардинал в своей гражданской одежде мог проникнуть так же легко, как и аббат Бишет, невзирая на присутствие солдат?
Марианна слишком хорошо знала крестного, чтобы не сомневаться в том, что он обдуманно выбрал эту обстановку, может быть, для того, чтобы придать своего рода торжественность словам, которыми они обменяются. И возможно, из-за этого он сейчас предался размышлениям. Кардинал закрыл глаза, склонил голову. Марианна подумала, что он молится, но ее измученные дорогой и беспокойством нервы были уже на пределе. Не в силах сдержать себя, она сухо проронила:
— Слушаю вас!
Он встал и, положив ей руку на плечо, мягко упрекнул:
— Ты нервничаешь, малютка, и это вполне естественно, но видишь ли, это на меня падет вся ответственность за то, что произойдет, и я обязан еще раз все обдумать… Теперь слушай, но прежде всего запомни, что ты не должна ни в чем огорчать человека, который собирается дать тебе свое имя. Между вами будет заключен союз. Однако вы никогда не составите супружеской пары, и именно это мучит меня, ибо служителю Бога не подобает способствовать заключению подобного брака. Но, сделав это, вы окажете взаимные услуги, ибо он спасет тебя и твоего ребенка от бесчестия, а ты дашь ему счастье, на которое 6н больше не надеялся. Благодаря тебе благородное имя, обреченное им на исчезновение, не угаснет с ним.
— А разве этот человек не способен… иметь ребенка?
Он слишком стар?
— Ни то, ни другое, но произвести потомство — вещь для него немыслимая, просто ужасающая. Он мог бы, конечно, усыновить какого-нибудь другого ребенка, но его останавливает опасение привить к старому семейному дереву вульгарный росток. Ты принесешь ему смешанную с лучшей кровью Франции не только кровь императора, но и человека, которым он восхищается больше всех в мире. Завтра, Марианна, ты выйдешь замуж за князя Коррадо Сант'Анна…
Забыв, где она находится, Марианна вскрикнула.
— Он? Человек, которого никто и никогда не видел?
Лицо кардинала окаменело. В синих глазах сверкнули молнии.
— Откуда ты знаешь? Кто говорил тебе о нем?
В нескольких словах она описала сцену, невольной свидетельницей которой она была в гостинице. Закончив рассказ, она добавила:
— Говорят, что он поражен ужасной болезнью и из-за этого так тщательно скрывается, говорят даже, что он безумен.
— Никому никогда не удавалось сковать язык людей, а тем более их воображение. Нет, он не безумен. Что касается причины его добровольного затворничества, я не вправе раскрыть ее тебе. Это его тайна. Возможно, он откроет ее тебе когда-нибудь, если сочтет нужным, но это меня сильно удивило бы! Знай только, что им движут побуждения, не просто достойные уважения, но очень благородные.
— Однако… если мы должны будем заключить союз, я по меньшей мере обязана увидеть его!
В голосе Марианны прозвучала надежда, но кардинал покачал головой.
— Мне не следовало забывать, что женское любопытство непреоборимо. Слушай внимательно, Марианна, чтобы я больше не повторял. Между тобой и Коррадо Сант'Анна заключается соглашение, вроде того, что имело место между нами. Он дает тебе свое имя и признает себя отцом твоего ребенка, который однажды станет наследником его состояния и титулов, но, вероятно, ты никогда не увидишь его лицо, даже во время бракосочетания.
— Но в конце концов, — воскликнула Марианна, раздраженная этой тайной, в которой кардинал, похоже, находил удовольствие, — вы знаете его? Вы его видели? Что он скрывает? Может быть, это чудовищный урод?
— К чему громкие слова! Действительно, я часто видел его. Я даже знаю его с самого рождения, ставшего ужасной драмой. Но я клялся честью и на Евангелии никогда не раскрывать ничего, касающегося его особы.
Бог свидетель, однако, что я многое отдал бы ради того, чтобы вы смогли средь бела дня стать настоящими супругами, ибо я редко встречал людей с такими достоинствами, как у него. Но при настоящем положении дел я считаю, что в ваших обоюдных интересах заключить лучше такой брак… союз двух, в некотором роде терпящих бедствие. Что касается тебя, то взамен того, что он тебе даст, ибо ты станешь очень важной дамой, тебе надлежит жить с честью и порядочностью и уважать этот род, чьи корни уходят в древность и с которым породнилась та, что спит в этой гробнице.
Готова ты к этому? Потому что, пойми меня правильно, если ты ищешь только удобное прикрытие, чтобы вести беззаботную жизнь в объятиях какого-нибудь мужчины, тебе лучше отказаться и поискать другого. Не забывай, что я предлагаю тебе не счастье, а достоинство и честь человека, которого никогда не будет рядом с тобой, чтобы их защитить, и свободную от всяких материальных забот жизнь. Одним словом, я ожидаю, что ты будешь вести себя отныне соответственно твоему происхождению и обычаям твоего сословия. Однако ты еще можешь отказаться, если условия кажутся тебе слишком тяжелыми. В твоем распоряжении десять минут, чтобы сказать мне, хочешь ли ты остаться певицей Марией-Стэллой или же стать княгиней Сант'Анна…
Он хотел отойти, чтобы оставить ее наедине для размышлений, но охваченная внезапной паникой Марианна удержала его за руку.
— Еще одно слово, крестный, умоляю вас. Поймите, чем для меня является решение, которое надо принять! Я знаю, всегда знала, что дочери знатного рода не подобает обсуждать избранный ее родителями союз, но признайте, что на этот раз обстоятельства исключительные.
— Согласен. Однако я думаю, что уже не о чем спорить.
— Да нет! Я не собираюсь спорить. Я полностью доверяю вам и люблю, как любила бы отца. Я только хочу полной ясности. Вы сказали, что отныне я должна буду жить по законам Сант'Анна, почитать имя, которое буду носить.
— В чем же дело? — строго спросил кардинал. — Вот уж не ожидал услышать от тебя подобный вопрос…
— Я не правильно выразилась, — простонала Марианна. — Другими словами: какой станет моя жизнь с момента, когда я стану женой князя? Должна ли я буду жить в его доме, под его крышей…
— Я уже говорил, что нет. Ты сможешь жить там, где тебе понравится: у себя в особняке д'Ассельна или где угодно. Если у тебя появится желание, ты можешь воспользоваться любым из владений Сант'Анна, будь то вилла, которую ты увидишь завтра, или принадлежащие ему дворцы в Венеции и Флоренции. Ты будешь полностью свободной, и управляющий Сант'Анна позаботится, чтобы твоя жизнь не только избавилась от материальных забот, но и была роскошной, как это надлежит женщине твоего ранга. Только никаких скандалов, никаких мимолетных связей, никаких.
— — О крестный! — вскричала уязвленная Марианна. — Я никогда не давала вам повода предполагать, что я могу пасть так низко, что…
— Прости меня, я не то хотел сказать и также не правильно выразился. Я все еще думал об амплуа певицы, выбранном тобой, и о возможных, неведомых тебе опасностях, связанных с ним. Я знаю прекрасно, что ты любишь и кого любишь! И я не просто сожалею о выборе твоего сердца, — я не могу забыть, что его избранник обладает слишком большой властью, чтобы не привести тебя опять к нему, когда он этого пожелает. У тебя нет сил бороться с ним и с самой собой. Но, дитя мое, единственное, о чем я тебя прошу, это всегда помнить об имени, которое ты будешь носить, и соответственно вести себя.
Никогда не поступай так, чтобы твой… ваш ребенок отныне когда-нибудь смог упрекнуть тебя. Впрочем, я верю, что на тебя можно положиться. Ты всегда была моей возлюбленной дочерью. Просто тебе не повезло. Теперь я оставляю тебя подумать.
Сказав это, кардинал отошел на несколько шагов и преклонил колени перед статуей Святого Жана, оставив Марианну у гробницы. Она непроизвольно повернулась к ней, словно ожидаемый кардиналом ответ мог слететь с этих мраморных уст. Жить с достоинством… и с достоинством умереть, вот к чему, несомненно, свелась жизнь той, что покоилась здесь! И достоинство было так вознаграждено!
Впрочем, Марианна вполне откровенно признала, что у нее нет особой тяги к приключениям, по крайней мере подобным тем, что она пережила, и не могла избавиться от мысли, что если бы все пошло по-другому и особенно если бы Франсис вел себя иначе, она в это же самое время жила бы спокойно и с достоинством среди величественной роскоши Селтон — Холла.
Она осторожно положила руку на изваяние, и холод мрамора пронизал ее. То ли ей почудилось, то ли в самом деле на тонком лице с закрытыми глазами, таком безмятежно спокойном над высоким воротником, промелькнула легкая улыбка.
Может быть, молодая женщина пыталась из-за порога смерти приободрить свою живущую сестру?
» Я схожу с ума! — волнуясь, подумала Марианна. — У меня уже начинаются видения! Надо кончать с этим!..«
Резко повернувшись спиной к статуе, она подошла к крестному, который молился, спрятав лицо в руках, и отчетливо заявила:
— Я готова. Завтра я сочетаюсь с князем.
Не глядя на нее, даже не повернувшись, он прошептал, подняв глаза к лику Святого Жана:
— Хорошо. Теперь возвращайся к себе. Завтра в полдень ты покинешь гостиницу, сядешь в карету и прикажешь Кучеру ехать по дороге к Луккским купальням, находящимся в четырех — пяти лье отсюда. Это никого не удивит, раз ты приехала сюда на воды, но ты не доедешь до конца. Примерно в одном лье от города ты увидишь около дороги небольшую часовню. Я буду ждать тебя там. Теперь иди.
— А вы остаетесь? Здесь так темно и холодно.
— Я живу здесь, сторож — верный чле… друг! Иди с миром, малютка, и да хранит тебя Бог!
Ей вдруг показалось, что у него очень усталый вид и в то же время, что он с нетерпением ожидает ее ухода. Бросив последний грустный взгляд на статую Иларии, Марианна направилась к выходу, занятая новой мыслью. Крестный продолжал удивлять ее. Какое слово хотел он произнести, упомянув о стороже? Член? Но член чего? Не значит ли это, что князь Церкви, римский кардинал, принадлежит к какой-то секте? Но в таком случае к какой? Вот и новая загадка, которой, может быть, лучше не касаться. Марианна почувствовала себя такой утомленной от всех этих вторгающихся в ее жизнь тайн!
После запаха остывшего воска и сырых камней собора ночной воздух показался ей восхитительным. Аромат его был таким нежным! А небо такое прекрасное! Она с удивлением обнаружила, что теперь, когда решение принято, все ее волнение улетучилось. Она была почти счастлива, что согласилась на этот странный брак. Безусловно, было бы безумием отказываться от союза, обеспечивавшего ей жизнь, сообразную ее вкусам и происхождению, предоставляя ей полную самостоятельность при единственном условии — достойно носить имя Сант'Анна!
Даже вызванный воображением образ Язона не возмутил новое для нее спокойствие. Пытаться найти спасение с его помощью было, конечно, ошибкой. Судьба выбрала за нее, и, может быть, так даже и лучше. Единственный, кого ей во всех отношениях не хватало, — это милейшего Аркадиуса. Когда он рядом, все сразу становится проще и понятнее.
В то время как она пересекала площадь, теперь уже совсем темную, ее поразила тишина вокруг. Не слышно было ни малейшего шума. В воздухе не звучала больше любовная песня… вокруг затаилась ночь, томительный мрак которой предвещал неведомые испытания завтрашнего дня.
Невольная дрожь охватила Марианну.
Глава II. ГОЛОС ИЗ ЗЕРКАЛА
Когда ее карета проехала величественные, украшенные гербами решетчатые ворота, фантастическим черно-золотым кружевом замыкавшие высокие стены, Марианна ощутила, что вступает в новый мир, охраняемый каменными стражами на пилястрах у входа: один вооруженный натянутым луком, другой — поднятым копьем, словно угрожавшими каждому, кто осмелится переступить порог. Ворота как по волшебству раскрыли свои створки перед лошадьми, но ни одного охранника, ни одной из собак, так напугавших офицера жандармерии, не было видно. Ни единой души! Этот вход начинал длинную, посыпанную песком аллею, обсаженную высокими темными кипарисами вперемежку с лимонными деревьями в каменных вазах, безмятежную перспективу которой завершали искрящиеся султаны бившей из бассейна воды.
По мере того как карета катилась по песку аллеи, по сторонам открывал свои прелести романтический парк, населенный статуями, гигантскими деревьями, ажурными колоннадами, брызжущими фонтанами: своеобразный мир живой и неживой природы, где вода казалась властелином, а цветы отсутствовали. Охваченная непонятной боязнью, Марианна оглядывалась, затаив дыхание, с таким чувством, словно само время остановилось… На миловидном лице Агаты, сидевшей против нее, замерло выражение явного страха.
Только погруженного в свои мысли сидящего в углу кардинала, казалось, не волновала странная щемящая грусть, наполнявшая поместье. Даже солнце, сиявшее при выезде из Лукки, исчезло за слоем белых облаков, откуда пробивались рассеянные лучи света. Атмосфера стала гнетущей, не слышалось пения птиц, никакой шум, кроме печального журчания воды, не нарушал тишину. В карете все молчали, да и Гракх на своем сиденье забыл, что можно петь или свистеть, как он привык это делать во время бесконечного пути.
Берлина повернула, пересекла рощу гигантских туй и выехала на открытое место. В конце длинного зеленого ковра, где вздыбились мраморные лошади и роскошные священные павлины распушили белоснежные перья, на голубоватом фоне далеких тосканских холмов стоял замок, отражая в зеркале пруда свое спокойное величие. Увенчанные балюстрадой белые стены, высокие сияющие окна большой лоджии со статуями на колоннах, отливающий старым золотом купол центральной части с коньком в виде всадника на единороге, представлявшие жилище таинственного князя в стиле приправленного пышным барокко позднего Ренессанса, казались возникшими из сказки.
Высокие деревья, окаймлявшие со всех сторон лужайку и пруд, прерывались широкими прогалинами, где солнечные лучи освещали нежную зелень и туманную белизну, временами открывая взору изящество колоннады или бурлящий водопад.
Краем глаза кардинал следил за реакцией Марианны. С расширившимися глазами и полуоткрытым ртом, она, казалось, впитывала всеми фибрами души прелесть этого очаровательного поместья. Кардинал улыбнулся.
— Если тебе нравится Villa dei Cavalli, только от тебя зависит оставаться здесь столько, сколько понравится, ..хоть навсегда!
Оставив без внимания прямой намек, Марианна удивилась:
— Villa dei Cavalli! Почему?
— Это местные нарекли ее так:» Дом лошадей «. Они хозяева здесь, настоящие короли. На протяжении более двух веков Сант'Анна владеют конным заводом, который, без сомнения, имел бы такую же известность, как и знаменитые конюшни герцога Мантуанского, если бы его продукция выходила наружу. Но за исключением пышных подарков, князья Сант'Анна никогда не расстаются со своими животными.
Погляди…
Они приближались к дому. С правой стороны Марианна заметила другой водоем, где вода била из морской раковины. Немного дальше, между двумя колоннами, возможно указывавшими дорогу к конюшням, стоял мужчина, держа под уздцы трех великолепных лошадей снежной белизны, казавшихся с их развевающимися гривами и длинными султанами хвостов моделями для украшавших парк скульптур. С самого раннего детства Марианна любила лошадей. Она любила их за красоту. Она понимала их лучше, чем любое человеческое существо, и у самых пугливых из них она никогда не вызывала страха, даже наоборот. Эту страсть она унаследовала от тетки Эллис, которая до сделавшего ее хромой несчастного случая была замечательной наездницей. Тройка стоявших там прекрасных лошадей показалась ей самым теплым дружеским приветом.
— Они восхитительны, — вздохнула она. — Но как они относятся к невидимому хозяину?
— Для них он является реальностью, — сухо оборвал кардинал. — В сущности, единственная земная радость для Сант'Анна — это они. Но мы приехали.
Описав грациозную дугу, отдававшую честь мастерству Гракха, карета остановилась перед большой мраморной лестницей с двойными маршами, на которой выстроилась дворцовая челядь. Марианна увидела внушительную шеренгу лакеев в белом с золотом, в напудренных париках, подчеркивающих темную кожу южан и неподвижность их лиц. На ведущем в лоджию крыльце ожидали трое в черном: седая женщина, чей строгий туалет оживлялся белым воротником и висящими на поясе золотыми ключами, неопределенного возраста священник, лысый и тщедушный, и высокий, крепкий мужчина в простом, но безупречном костюме, с лицом римлянина и густой черной, посеребренной временем шевелюрой. Все в этом последнем говорило о крестьянском происхождении, некой грубой силе, которую может дать только земля.
— Кто они? — взволнованно прошептала Марианна, в то время как двое слуг открыли дверцу и опустили подножку.
— Донна Лавиния, уже несколько десятилетий бессменная экономка у Сант'Анна. Она из обедневших дворян. Именно она воспитала Коррадо. Отец Амунди — его капеллан. Что касается Маттео Дамиани, то он одновременно и управляющий, и секретарь князя. Теперь спускайся и помни только о своем происхождении. Мария-Стэлла умерла… навсегда.
Как во сне, Марианна ступила на землю. Как во сне, с глазами, устремленными на тех, кто вверху склонился в низком поклоне, она поднялась по мраморным ступенькам между двойным рядом окаменевших слуг, поддерживаемая ставшей внезапно властной рукой ее крестного. Позади нее слышалось учащенное дыхание Агаты. Проглянувшее солнце грело не сильно, однако Марианне почему-то вдруг стало душно.
По мере того как карета катилась по песку аллеи, по сторонам открывал свои прелести романтический парк, населенный статуями, гигантскими деревьями, ажурными колоннадами, брызжущими фонтанами: своеобразный мир живой и неживой природы, где вода казалась властелином, а цветы отсутствовали. Охваченная непонятной боязнью, Марианна оглядывалась, затаив дыхание, с таким чувством, словно само время остановилось… На миловидном лице Агаты, сидевшей против нее, замерло выражение явного страха.
Только погруженного в свои мысли сидящего в углу кардинала, казалось, не волновала странная щемящая грусть, наполнявшая поместье. Даже солнце, сиявшее при выезде из Лукки, исчезло за слоем белых облаков, откуда пробивались рассеянные лучи света. Атмосфера стала гнетущей, не слышалось пения птиц, никакой шум, кроме печального журчания воды, не нарушал тишину. В карете все молчали, да и Гракх на своем сиденье забыл, что можно петь или свистеть, как он привык это делать во время бесконечного пути.
Берлина повернула, пересекла рощу гигантских туй и выехала на открытое место. В конце длинного зеленого ковра, где вздыбились мраморные лошади и роскошные священные павлины распушили белоснежные перья, на голубоватом фоне далеких тосканских холмов стоял замок, отражая в зеркале пруда свое спокойное величие. Увенчанные балюстрадой белые стены, высокие сияющие окна большой лоджии со статуями на колоннах, отливающий старым золотом купол центральной части с коньком в виде всадника на единороге, представлявшие жилище таинственного князя в стиле приправленного пышным барокко позднего Ренессанса, казались возникшими из сказки.
Высокие деревья, окаймлявшие со всех сторон лужайку и пруд, прерывались широкими прогалинами, где солнечные лучи освещали нежную зелень и туманную белизну, временами открывая взору изящество колоннады или бурлящий водопад.
Краем глаза кардинал следил за реакцией Марианны. С расширившимися глазами и полуоткрытым ртом, она, казалось, впитывала всеми фибрами души прелесть этого очаровательного поместья. Кардинал улыбнулся.
— Если тебе нравится Villa dei Cavalli, только от тебя зависит оставаться здесь столько, сколько понравится, ..хоть навсегда!
Оставив без внимания прямой намек, Марианна удивилась:
— Villa dei Cavalli! Почему?
— Это местные нарекли ее так:» Дом лошадей «. Они хозяева здесь, настоящие короли. На протяжении более двух веков Сант'Анна владеют конным заводом, который, без сомнения, имел бы такую же известность, как и знаменитые конюшни герцога Мантуанского, если бы его продукция выходила наружу. Но за исключением пышных подарков, князья Сант'Анна никогда не расстаются со своими животными.
Погляди…
Они приближались к дому. С правой стороны Марианна заметила другой водоем, где вода била из морской раковины. Немного дальше, между двумя колоннами, возможно указывавшими дорогу к конюшням, стоял мужчина, держа под уздцы трех великолепных лошадей снежной белизны, казавшихся с их развевающимися гривами и длинными султанами хвостов моделями для украшавших парк скульптур. С самого раннего детства Марианна любила лошадей. Она любила их за красоту. Она понимала их лучше, чем любое человеческое существо, и у самых пугливых из них она никогда не вызывала страха, даже наоборот. Эту страсть она унаследовала от тетки Эллис, которая до сделавшего ее хромой несчастного случая была замечательной наездницей. Тройка стоявших там прекрасных лошадей показалась ей самым теплым дружеским приветом.
— Они восхитительны, — вздохнула она. — Но как они относятся к невидимому хозяину?
— Для них он является реальностью, — сухо оборвал кардинал. — В сущности, единственная земная радость для Сант'Анна — это они. Но мы приехали.
Описав грациозную дугу, отдававшую честь мастерству Гракха, карета остановилась перед большой мраморной лестницей с двойными маршами, на которой выстроилась дворцовая челядь. Марианна увидела внушительную шеренгу лакеев в белом с золотом, в напудренных париках, подчеркивающих темную кожу южан и неподвижность их лиц. На ведущем в лоджию крыльце ожидали трое в черном: седая женщина, чей строгий туалет оживлялся белым воротником и висящими на поясе золотыми ключами, неопределенного возраста священник, лысый и тщедушный, и высокий, крепкий мужчина в простом, но безупречном костюме, с лицом римлянина и густой черной, посеребренной временем шевелюрой. Все в этом последнем говорило о крестьянском происхождении, некой грубой силе, которую может дать только земля.
— Кто они? — взволнованно прошептала Марианна, в то время как двое слуг открыли дверцу и опустили подножку.
— Донна Лавиния, уже несколько десятилетий бессменная экономка у Сант'Анна. Она из обедневших дворян. Именно она воспитала Коррадо. Отец Амунди — его капеллан. Что касается Маттео Дамиани, то он одновременно и управляющий, и секретарь князя. Теперь спускайся и помни только о своем происхождении. Мария-Стэлла умерла… навсегда.
Как во сне, Марианна ступила на землю. Как во сне, с глазами, устремленными на тех, кто вверху склонился в низком поклоне, она поднялась по мраморным ступенькам между двойным рядом окаменевших слуг, поддерживаемая ставшей внезапно властной рукой ее крестного. Позади нее слышалось учащенное дыхание Агаты. Проглянувшее солнце грело не сильно, однако Марианне почему-то вдруг стало душно.