Бенцони Жюльетта. Мера любви

   — Вы подумали о яде? сказал он наконец.
   — Конечно. Это первое, что пришло мне в голову, когда я узнала, что кузен Жако работает на кухне.
   — Слишком рискованно. К тому же не все повара готовят для короля.
   — Это не так сложно, как вы думаете. Блюда пробуют перед тем, как подать королю?
   — Нет. Я не счел это необходимым. Здесь только надежные слуги герцога, по крайней мере, я так считал. Да и пища, которую подают, проста, очень проста! Даже если это хлеб с водой, отравление возможно.
   — И существует не только яд. Вы ведь не знаете Дворянчика?
   —  — Лишь понаслышке, но и этого достаточно.
   — Вы ошибаетесь, слухи приуменьшены: это дьявол во плоти. Мне хотелось бы знать, что произойдет с капитаном Жако де Руссе в случае преждевременной кончины столь ценного заложника? Как бы к этому отнесся монсеньер Филипп?
   Руссе сделался такого же зеленого цвета, как и его камзол.
   — Я не могу себе этого даже представить! Мне тогда ничего другого не остается, как отдать Богу душу, проткнув себя шпагой, дабы избежать публичной казни.
   — Тогда принимайте меры, чтобы избежать этого. Я вас предупредила. Я думаю, это достаточное доказательство моей дружбы, может быть, и вы со своей стороны…
   — Например, позволить вам встретиться с пленником? — нерешительно проговорил он.
   — Вы весьма сообразительны, друг мой, — нежно ответила Катрин.
   Вдруг он схватил ее за плечи и крепко поцеловал в губы, прежде чем она успела пошевелиться.
   — Вы или ангел, или дьявол, моя дорогая! В любом случае я вас обожаю. — Объятия Жака не доставили ей удовольствия — от него разило вином, но она не оттолкнула его.
   — Даже если я на самом деле дьявол?
   — В таком случае ад мне кажется заманчивее рая. Ради вас я пойду куда угодно. Впрочем, вы об этом знаете уже давно, не так ли? Послушайте, Катрин, я не завидовал ни короне, ни землям, ни богатству герцога Филиппа, но вы принадлежали ему! Этому я безумно завидовал и… безнадежно, за одну ночь любви…
   Без излишней резкости, но решительно, Катрин высвободилась из его объятий.
   — Жак! — мягко упрекнула она его. — Мне кажется, мы забыли о теме нашего разговора! Уже давно вам незачем завидовать герцогу, а я хочу остаться верной женой. Давайте вернемся к пленнику…
   Руссе тяжело вздохнул и неохотно поднялся.
   — Да, действительно. Вы хотите, чтобы я убедился, что он еще жив?
   — Нет, я хочу в этом убедиться сама.
   — Это невозможно, по крайней мере, в такой час и в таком наряде. Вы можете достать мужское платье и коня?
   — Конь у меня есть, а достать платье несложно.
   — Прекрасно. Тогда возвращайтесь к себе. Приходите после ужина и представьтесь караульному как мой кузен Ален де Майе. Скажите, что у вас ко мне срочное дело. Я буду у короля… Я иногда с ним играю в шахматы, чтобы его немного развлечь. — Смущенный вид Руссе позабавил Катрин. — Внешняя охрана не так бдительна в это время, так как я сам охраняю короля. Я прикажу пропустить вас.
   Катрин в порыве благодарности бросилась на шею де Руссе и поцеловала его в щеку.
   — Вы самый чудесный мужчина в мире, Жак. Мне с вами никогда не рассчитаться! Не беспокойтесь, я сумею сыграть свою роль и не вызвать подозрений.
   — Я в этом ничуть не сомневаюсь. И найдите костюм поприличнее, мы ведь не бродяги.
   Катрин рассмеялась и подошла к зеркалу, чтобы поправить прическу, несколько испорченную объятиями. В зеркале она встретилась взглядом с Руссе. Он пожирал глазами ее шею, плечи.
   — Как вам удается быть всегда такой красивой? — прошептал он. — С вашим уходом померкнет свет в этой комнате.
   — Не надо восторгов, ведь мы старые друзья, Жак. Кстати, если вы так рады меня видеть, как объяснить то, что вы не пришли к госпоже Симоне, как обещали. Вы были очень заняты?
   Капитан казался смущенным. Он помолчал, потом грубо ответил:
   — Да… впрочем, нет! Мне было неудобно. Я был зол на моих людей и на самого себя.
   — Бог мой, почему?
   — Потому что… о! Все равно вы об этом узнаете:
   Филиберта посадили в тюрьму… но девица Ля Верн сбежала от нас. Мы не смогли ее найти, и я боялся, что вы на меня рассердитесь.
   Катрин нахмурилась. Новость ее не обрадовала. Ей было не по себе при мысли, что женщина, хладнокровно приговорившая добросердечного Матье к медленной ужасной смерти, безнаказанно гуляет на свободе. Но, так как Жак был нужен, она решила не проявлять свое недовольство.
   Стараясь не думать о том, что бегство Амандины означало прибавление в стане ее врагов, она беспечно пожала плечами.
   — То, что брат у вас, это уже неплохо… Это поможет вам разыскать сестрицу. Она больше не опасна для дядюшки. Если он от своей страсти не излечился после всего, что пережил, то нечего и говорить о мужском благоразумии.
   — Не существует благоразумного мужчины, если речь идет о желанной женщине, — ответил Руссе таким мрачным тоном, что Катрин, опасаясь, как бы он снова не вздумал обнимать ее, сделала вид, что не расслышала, и направилась к выходу. Капитан со вздохом проводил ее.

Глава четвертая…И СЛЕЗЫ КОРОЛЯ

   Башня была невысокой, но лестница казалась бесконечной. Факел в руке мужчины, указывающего путь, горел плохо, дымил, почти ничего не было видно. Молодая женщина старалась не споткнуться на старых ступеньках. Стояла тихая холодная ночь. Осенняя сырость ощущалась даже в башне. Хорошо, что Катрин надела теплую одежду и плотную накидку. Достать мужской костюм оказалось проще простого. Графиня де Монсальви отвела Беранже к портному и прилично одела своего пажа. Он немного подрос, и его размер стал почти таким же, как и у хозяйки.
   — В любом случае, вам нужно было покупать зимнюю одежду, — ответила она на его возражения. — Выбирайте сами, но отдавайте предпочтение неброской расцветке, — мягко добавила она, зная приверженность юноши к ярким цветам.
   Получилось неплохо. Беранже понравился камзол и штаны сочного зеленого цвета. Это был цвет герцогской гвардии, он прекрасно сочетался с золотистыми волосами Катрин и темно-каштановой шевелюрой Беранже. Черная накидка и зеленая шапочка завершали костюм. Переодетой таким образом Катрин не стоило никакого труда выдать себя. за молодого Алена де Майе, кузена бургундского капитана из Пуату.
   Если бы не топот ног, в башне было бы тихо, как в склепе. Эта тишина еще больше усиливала необъяснимое беспокойство, которое Катрин испытала, выходя из дворца Морелей-Совгрен. Быть может, оно было вызвано исчезновение Готье?
   Беранже напрасно прождал его весь вечер.
   — Где он? Куда пошел? постоянно повторял он. Хозяйка старалась его отвлечь, демонстрируя спокойствие, которого на самом деле не было и в помине. Она бы дорого заплатила бы за то, чтобы ответить на вопросы пажа. Хорошо зная притоны Дижона, она понимала, что любой мог пропасть там среди бела дня, не оставив никаких следов, так же как и в парижском Дворе Чудес. С тяжелым сердцем Катрин отправилась к Новой башне. Ночь, видимо, будет долгой. Если по возвращении она не увидит Готье, то отправится на его поиски.
   Добрались до лестничной площадки. Солдат, шедший впереди лже-Алена де Майе, остановился перед дверью, закрытой на железные задвижки и огромные замки. Рядом, вперив горящие глаза в стену, сидели на табуретах двое мужчин. Провожатый сказал что-то через решетчатое отверстие, украшающее дверь, которая тотчас же отворилась. Катрин увидела довольно большую комнату, окна которой сплошь были покрыты такой частой решеткой, что почти не пропускали дневного света.
   Комната была скромно обставлена: простая кровать, покрытая саржей, широкий стол с двумя скамьями и огромный сундук без всяких украшений. Единственной роскошью был узкий камин, где горело несколько поленьев, да шахматная доска на столе, между двумя сидящими мужчинами. Перед камином, свернувшись клубком, спала пушистая собака.
   Раздался громкий голос Руссе.
   — Кузен, как неожиданно! Когда мне о вас доложили, я не поверил своим ушам. Вы так далеко уехали от милого вашему сердцу Пуату?
   Он поднялся и так сильно хлопнул вошедшего по спине, что тот закашлялся.
   — Мне необходимо серьезно поговорить с вами о наших родных, кузен, а у меня так мало времени, — ответила Катрин, довольная тем, что Небо наградило ее мягким, низким голосом. Разговаривая с Руссе, она не могла оторвать взгляда от человека, сидящего за столом и обдумывающего следующий ход.
   Она знала, что ему было двадцать семь лет, но он казался моложе, хотя был коренаст и крепкого телосложения. Видимо, виной были белокурые волосы, мягкие, как у младенца, свежая кожа и огромные глаза такой необыкновенной голубизны, что забывалось, что они были несколько навыкате. Кроме природного изящества, ничто не говорило о его королевском происхождении: он оброс, одежда была в беспорядке. Рене д'Анжу не обратил никакого внимания на вошедшего, его королевское достоинство было оскорблено бесцеремонностью Жака де Руссе, устраивающего частные визиты в его комнате.
   Дабы привлечь его внимание, Катрин добавила:
   — Тысяча извинений за мою настойчивость, я вовсе не хочу показаться назойливым. Кузен, не могли бы вы принять меня в другом месте?
   — Мы, монсеньор и я, только что начали партию, и очень не хотелось бы прерывать ее. К тому же, мой дорогой Ален, я сначала попросил у короля на то разрешение.
   — Сир, — добавил он, обращаясь к заключенному, — король позволит представить ему моего юного кузена, Алена де Майе, который приехал сюда прямо из провинции, как я уже имел честь ему сообщить?
   Король Рене д'Анжу бросил холодный безразличный взгляд.
   — Пожалуйста, сеньоры… но я вас прощу забыть о моем присутствии. Я подумаю над продолжением партии, а вы сможете спокойно поговорить, сидя на этом сундуке. Так, — добавил он с королевским высокомерием, — мы не будем мешать друг другу.
   — Монсеньор очень добр. Эй, солдат, узнайте, что это нам никак не принесут кувшинчик вина. Проследите, чтобы его сейчас же подали!
   Солдат вышел. Катрин последовала за Руссе к указанному сундуку, ее низкий поклон не удостоился даже взгляда пленника. Дверь закрылась с тем же грохотом задвижек и замков, что и раньше. Чтобы убедиться в полной безопасности, Руссе подошел к окошечку, затем вернулся, улыбнувшись Катрин, которая не отрывала от него глаз. В порыве она бросилась на колени перед узником, срывая перчатку с левой руки, чтобы показать заветный изумруд.
   — Сир! — прошептала она. — Да соблаговолит ваше величество уделить мне минуту для беседы! Меня послала ваша августейшая мать.
   Рене д'Анжу вскочил. Он повернулся к Руссе, все еще стоявшему у двери.
   — Но… что это значит?