Страница:
– Я бы хотел написать с вас троих картину, – сказал он Мелани. – Их шерсть и ваши волосы необыкновенно гармонируют по цвету…
– Это займет слишком много времени, а у меня нет причин обосноваться здесь надолго. Помните, о чем я вас просила?
– Ах, отель? Помню, конечно! Вам здесь уже скучно, или дом не нравится?
– Как он может не нравиться? Но…
– Никаких «но»! Пойдем, я покажу вам…
И все вместе они важно продолжали прогулку. Антуан показал гостье сад, огород, виноградники на склонах горы, у подножия которой примостилась деревенька, теплицы и, наконец, дом, где на самом верху, на террасе, устроенной между верхом башни и жилыми помещениями, находилась его мастерская. Это была просторная строгая комната, где, кроме разнообразных принадлежностей художника, были только диван с подушками, древние амфоры, поднятые со дна моря, и скульптурные детали: римская капитель, бюст готической девы, какие-то разрозненные части фигур, должно быть, увидевшие свет под солнцем Греции. Но, к великому удивлению Мелани, Антуан не показал ей ни одну из своих картин. Некоторые полотна стояли на полу лицом к стене, картина же, занимавшая большой мольберт каштанового дерева, была укрыта зеленым льняным покрывалом.
– Я покажу ее вам потом, – сказал он, увлекая ее на террасу. – Когда я буду уверен, что вы мне друг.
– Как вы можете в этом сомневаться после оказанной мне услуги? Вы привезли меня сюда, в этот дом, куда, как мне сказали, не ступала нога ни одной женщины…
– Это потому, наверное, что вы не женщина, во всяком случае, пока…
– Я бы стала ею, если бы… если бы мною не пренебрегли.
– Нет, и в противном случае вы бы не превратились в женщину. Я хочу сказать, что вы пока только набросок… многообещающий, это верно, но все-таки набросок. В вас все еще не завершено, вы какая-то безоружная… Потому-то вы здесь…
– Я внушаю вам жалость? – прошептала она с горечью. – Я даже не догадывалась, что выгляжу так жалко…
– Да забудьте же, наконец, свою гордость хотя бы на минуту и посмотрите правде в глаза! Вы чуть было не убили себя, пусть даже вам угодно было обставить этот жест как можно более поэтически. Вы хотели, чтобы вас унесло ветром? Или вам абсолютно незнакомы законы физики, или вы полная идиотка! Хотя я знаю, что вы вовсе не идиотка. Исходя из всего сказанного, я бы хотел, чтобы мы стали настоящими друзьями.
– Мне бы тоже этого хотелось. Но, может быть, вашу дружбу не так-то легко завоевать?
– Можете в этом не сомневаться. Совсем немного людей могут похвастаться, что пользуются моим уважением или просто мне симпатичны.
Он отошел к каменной балюстраде, чтобы выбить трубку в горшок с геранью и набить ее снова. Мелани подошла к нему:
– А тот человек… проводник нашего вагона?
– Он же представился вам. Называйте, пожалуйста, его по имени!
– Этот Пьер Бо. Он ваш друг, ведь вы говорили ему «ты» в моем присутствии. Разве это не удивительно?
Антуан резко повернулся к ней всем корпусом и вгляделся в поднятое к нему лицо. Его глаза превратились в голубые кусочки льда.
– Не понимаю, почему? Разве вы из тех дур, для которых достоинство человека определяется костюмом, который он носит? Признаюсь, вы меня разочаровали… Я часто просил Пьера тоже говорить мне «ты», но он боится когда-нибудь ошибиться и сказать так на людях.
– Если вы решили принимать в штыки все, что я говорю, лучше уж отвезите меня сразу в Авиньон. Я вас никоим образом не осуждала, а только удивилась… Но признаю, что была неправа, потому что в эту безумную ночь, которую мы пережили втроем, все было так странно… Почему бы ему, действительно, не быть вашим другом детства?
– Он не друг детства. У него нет южного акцента…
– У вас, между прочим, тоже…
Антуан рассмеялся, и это мгновенно разрядило атмосферу. Взяв Мелани под руку, он повел ее назад в ателье. Перси, лежавший на пороге, поднялся, пропуская их и почтительно пошел следом. Полли, свернувшись в клубочек на диване, и не подумала подвинуться, когда Антуан усадил туда свою подопечную.
– Я много путешествовал, он тоже. В странствиях обогащается душа, но теряется даже самый устойчивый акцент. Если хотите знать, я знаком с Пьером уже четыре года. Это немного по моей вине он поступил на работу в Компанию поездов дальнего следования. Он человек умный, образованный, учтивый. Кроме того, он говорит на нескольких языках… Например, на китайском!
– На китайском?! Где же вы с ним познакомились?
– Как раз в Китае. Я путешествовал для собственного удовольствия и еще искал новые сюжеты для вдохновения. Пьер был переводчиком во французской миссии в Пекине. Мы встретились во время знаменитой осады в июне-июле 1900 года, когда горстка солдат и дипломатов противостояла «боксерам», большей части населения города и провинции, не говоря уже о правительстве этой старой чертовки Цы Си, которая вела самую двуличную игру, которую мне когда-либо приходилось видеть.
Мелани слушала его с широко открытыми глазами. Она мало что слышала о китайцах у мадемуазель Дезир. Единственное, что она усвоила: их дети были бесконечно несчастны и им можно было помочь, собирая фольгу, в которую были завернуты шоколадки, выдаваемые на завтрак. Правда, она так и не поняла, каким чудесным образом миссионерская организация «Святое детство» могла при помощи этих маленьких блестящих кусочков фольги помешать ужасным китайским родителям бросать своих лишних детишек —особенно девочек! – на съедение свиньям, да еще брать их в миссию на воспитание и выращивать из них настоящих христиан. Тем не менее она послушно сдавала, что от нее требуется, добавляя время от времени шоколадку, полагая, что детям это полезнее, нежели пустая обертка. Теперь она в изумлении узнала, что в этой варварской стране были еще и дипломаты, такие же, как, например, отец Жоанны. Ей захотелось разузнать об этом побольше.
– Я никогда не слышала об этой «знаменитой осаде», – сгорая со стыда от собственного невежества, призналась она. – Правда, в нашей семье никто никогда не служил в посольстве или миссии…
Антуан минуту молча смотрел на нее, наконец ответил:
– Вы полагаете? А тем временем ваш дедушка много сделал для Кэ д'Орсэ[1], хотя у него не было никакого дипломатического ранга. Могущество денег, когда оно употребляется во благо, может оказаться очень полезным для отчизны. Я иногда думаю, не оказалась ли эта во многом тайная роль причиной его исчезновения…
– Ваши слова напомнили мне о том, что газеты намекали… на какое-то тайное китайское общество.
– Газеты написали много глупостей. Господин Депре-Мартель, конечно же, не имел ничего общего с китайскими проблемами, и старая императрица Цы Си никогда и слыхом о нем не слыхивала. Насколько мне известно, он гораздо больше интересовался Экваториальной Африкой, Марокко. Еще Россией… Но давайте оставим политику! Это не для вашего возраста.
– К тому же, – со смущенным вздохом призналась Мелани, – я не уверена, что политика действительно меня интересует. Зато я бы с удовольствием послушала ваш рассказ о том, что произошло в Пекине и как вы познакомились с Пьером Бо.
– Когда люди сражаются бок о бок, они быстро становятся друзьями. Именно это и случилось с нами за те долгие дни, проведенные в английском посольстве.
– Почему английском? Разве у Франции не было там посольства?
– Конечно, было! Просто великолепное! Его возглавлял великий дипломат, господин Стефан Пишон, сегодня он – наш генеральный представитель в Тунисе. К несчастью, наше посольство было наполовину разрушено снарядами, как, впрочем, и многие другие, потому-то все в итоге оказались у англичан… Но об этом я расскажу вам позже. Уже позвонили к завтраку, а когда Виктория готовит сырное суфле, лучше не опаздывать, а то она становится просто невыносимой. Мы едва-едва успеем спуститься на кухню и вымыть руки.
Суфле получилось воздушное и в меру жирное. Однако Антуан совершенно рассеянно проглотил свою порцию, как будто это было банальное рагу. По-видимому, его неотступно занимала какая-то мысль, и он пару раз справлялся, не пришла ли почта. Естественно, Мелани так и не удалось вернуться к так занимавшей ее теме: героической борьбе нескольких сотен европейцев против половины Китая. Когда она попыталась перевести на это разговор, Антуан довольно бесцеремонно ее прервал:
– Потом, ладно? Подобным историям нет места среди гастрономических удовольствий.
Мелани поняла, что делать нечего, и не стала настаивать. Впрочем, она открыла для себя, как приятно было пользоваться прелестями настоящей минуты. Ей было так хорошо за этим большим столом, покрытым льняной скатертью, напротив пылающего в камине огня, бросавшего розоватые отблески на лица ее сотрапезников. Глаза близняшек сияли, как звезды. Прюдан, не расстававшийся со своей фуражкой, наверное, даже во сне, жевал с размеренностью часового механизма, не поднимая носа от тарелки, разве что поднося к губам высокий хрустальный бокал с вином цвета утренней зари.
Когда Магали поставила на стол серебряный кофейник, дверь, выходящая в огород, раскрылась и на пороге, как чертик из коробки, возник мальчишка. С криком: «Привет честной компании!» он бросил на стол меж чашек, пока, к счастью, пустых, пачку газет. Антуан набросился на них, как орел на добычу, и быстро скрылся в направлении мастерской.
После минутной растерянности Мелани последовала за ним. Слегка поколебавшись, она тихонько толкнула дверь. Художник сидел на диване в ворохе газет. Это были самые крупные ежедневные издания. Он держал в руках «Ле пти Паризьен», когда поднял на Мелани глаза, в которых собиралась гроза:
– Ничего! – выдохнул он. – Ни единого слова! Ни строчки! Создается впечатление, что никто и не заметил вашего исчезновения!
– Вы уверены? А я ждала, что они напечатают бог весть какую неправдоподобную историю, ведь так мало времени прошло с момента исчезновения дедушки… и тоже в поезде…
– Я тоже этого ждал. Однако надо признать очевидную вещь: похоже, никто вами не интересуется. Зная журналистов, как знаю их я, это просто невероятно! Даже «Паризьен», который на протяжении всего года публикует роман за романом, как будто и не заметил, что молодая дама из самого что ни на есть приличного общества покидает Средиземноморский экспресс, не сказав никому ни слова! Естественно было бы ожидать, что ваш… муж весь день изо всех сил удерживает дверь, чтобы не впускать ломящуюся к нему журналистскую братию…
– Я тоже так думала, правда, эта мысль смущала меня, ведь не так уж приятно быть героиней газетного романа с продолжением! Да точно ли там ничего нет?
– Посмотрите сами! Невероятно… Опустившись на колени, Мелани развернула одну, потом другую газету. Там сообщалось, что в США проведен закон об эмиграции, вводящий определенную таксу, и что теперь страна станет недоступной для европейских анархистов. Писали о строительстве железной дороги между Константинополем и Багдадом, но на этом «железнодорожная» тема исчерпывалась. Это было действительно необъяснимо, особенно если вспомнить, как много было высказано всевозможных предположений после того, как пропал дедушка!
– Должно же быть хоть какое-то объяснение этому? – спросила она.
– Если у вас есть, поделитесь со мной.
– Ну, я не знаю… может быть, я скажу глупость. Скорее всего так оно и будет, но… вдруг господин де Варенн не заметил моего исчезновения.
– Я не представляю себе, как это он не заметил. Вы думаете, он проснулся только в Ментоне? Проводник бы ему не позволил…
– Мы же не знаем, куда ехала танцовщица. Может быть, он вышел с ней в Ницце или в Монте-Карло?
– А вас отпустил бы следовать дальше, одну? Милое дитя мое, так мы бог весть до чего дойдем. Он, конечно, хам, но не до такой же степени! Это уж слишком… – Тогда я не знаю, что и думать.
– О, я тоже. Но нельзя же так все оставить! Читайте всю эту ерунду, если вам угодно, а я ухожу!
– Куда же вы? Можно мне с вами?
– Вот это совершенно ни к чему! Я иду на почту, позвоню Пьеру Бо. Сейчас он уже должен быть дома…
– А разве у него есть телефон?
– Почему бы нет? Вы полагаете, что это привилегия одних богачей? Он ведь государственный чиновник! Нам необходимо узнать, что произошло, когда поезд прибыл в Ментону.
И, оставив Мелани ломать голову, откуда ему было так хорошо известно расписание служащего железнодорожной компании, Антуан Лоран вышел из мастерской, с треском захлопнув за собой дверь…
Глава VII
– Это займет слишком много времени, а у меня нет причин обосноваться здесь надолго. Помните, о чем я вас просила?
– Ах, отель? Помню, конечно! Вам здесь уже скучно, или дом не нравится?
– Как он может не нравиться? Но…
– Никаких «но»! Пойдем, я покажу вам…
И все вместе они важно продолжали прогулку. Антуан показал гостье сад, огород, виноградники на склонах горы, у подножия которой примостилась деревенька, теплицы и, наконец, дом, где на самом верху, на террасе, устроенной между верхом башни и жилыми помещениями, находилась его мастерская. Это была просторная строгая комната, где, кроме разнообразных принадлежностей художника, были только диван с подушками, древние амфоры, поднятые со дна моря, и скульптурные детали: римская капитель, бюст готической девы, какие-то разрозненные части фигур, должно быть, увидевшие свет под солнцем Греции. Но, к великому удивлению Мелани, Антуан не показал ей ни одну из своих картин. Некоторые полотна стояли на полу лицом к стене, картина же, занимавшая большой мольберт каштанового дерева, была укрыта зеленым льняным покрывалом.
– Я покажу ее вам потом, – сказал он, увлекая ее на террасу. – Когда я буду уверен, что вы мне друг.
– Как вы можете в этом сомневаться после оказанной мне услуги? Вы привезли меня сюда, в этот дом, куда, как мне сказали, не ступала нога ни одной женщины…
– Это потому, наверное, что вы не женщина, во всяком случае, пока…
– Я бы стала ею, если бы… если бы мною не пренебрегли.
– Нет, и в противном случае вы бы не превратились в женщину. Я хочу сказать, что вы пока только набросок… многообещающий, это верно, но все-таки набросок. В вас все еще не завершено, вы какая-то безоружная… Потому-то вы здесь…
– Я внушаю вам жалость? – прошептала она с горечью. – Я даже не догадывалась, что выгляжу так жалко…
– Да забудьте же, наконец, свою гордость хотя бы на минуту и посмотрите правде в глаза! Вы чуть было не убили себя, пусть даже вам угодно было обставить этот жест как можно более поэтически. Вы хотели, чтобы вас унесло ветром? Или вам абсолютно незнакомы законы физики, или вы полная идиотка! Хотя я знаю, что вы вовсе не идиотка. Исходя из всего сказанного, я бы хотел, чтобы мы стали настоящими друзьями.
– Мне бы тоже этого хотелось. Но, может быть, вашу дружбу не так-то легко завоевать?
– Можете в этом не сомневаться. Совсем немного людей могут похвастаться, что пользуются моим уважением или просто мне симпатичны.
Он отошел к каменной балюстраде, чтобы выбить трубку в горшок с геранью и набить ее снова. Мелани подошла к нему:
– А тот человек… проводник нашего вагона?
– Он же представился вам. Называйте, пожалуйста, его по имени!
– Этот Пьер Бо. Он ваш друг, ведь вы говорили ему «ты» в моем присутствии. Разве это не удивительно?
Антуан резко повернулся к ней всем корпусом и вгляделся в поднятое к нему лицо. Его глаза превратились в голубые кусочки льда.
– Не понимаю, почему? Разве вы из тех дур, для которых достоинство человека определяется костюмом, который он носит? Признаюсь, вы меня разочаровали… Я часто просил Пьера тоже говорить мне «ты», но он боится когда-нибудь ошибиться и сказать так на людях.
– Если вы решили принимать в штыки все, что я говорю, лучше уж отвезите меня сразу в Авиньон. Я вас никоим образом не осуждала, а только удивилась… Но признаю, что была неправа, потому что в эту безумную ночь, которую мы пережили втроем, все было так странно… Почему бы ему, действительно, не быть вашим другом детства?
– Он не друг детства. У него нет южного акцента…
– У вас, между прочим, тоже…
Антуан рассмеялся, и это мгновенно разрядило атмосферу. Взяв Мелани под руку, он повел ее назад в ателье. Перси, лежавший на пороге, поднялся, пропуская их и почтительно пошел следом. Полли, свернувшись в клубочек на диване, и не подумала подвинуться, когда Антуан усадил туда свою подопечную.
– Я много путешествовал, он тоже. В странствиях обогащается душа, но теряется даже самый устойчивый акцент. Если хотите знать, я знаком с Пьером уже четыре года. Это немного по моей вине он поступил на работу в Компанию поездов дальнего следования. Он человек умный, образованный, учтивый. Кроме того, он говорит на нескольких языках… Например, на китайском!
– На китайском?! Где же вы с ним познакомились?
– Как раз в Китае. Я путешествовал для собственного удовольствия и еще искал новые сюжеты для вдохновения. Пьер был переводчиком во французской миссии в Пекине. Мы встретились во время знаменитой осады в июне-июле 1900 года, когда горстка солдат и дипломатов противостояла «боксерам», большей части населения города и провинции, не говоря уже о правительстве этой старой чертовки Цы Си, которая вела самую двуличную игру, которую мне когда-либо приходилось видеть.
Мелани слушала его с широко открытыми глазами. Она мало что слышала о китайцах у мадемуазель Дезир. Единственное, что она усвоила: их дети были бесконечно несчастны и им можно было помочь, собирая фольгу, в которую были завернуты шоколадки, выдаваемые на завтрак. Правда, она так и не поняла, каким чудесным образом миссионерская организация «Святое детство» могла при помощи этих маленьких блестящих кусочков фольги помешать ужасным китайским родителям бросать своих лишних детишек —особенно девочек! – на съедение свиньям, да еще брать их в миссию на воспитание и выращивать из них настоящих христиан. Тем не менее она послушно сдавала, что от нее требуется, добавляя время от времени шоколадку, полагая, что детям это полезнее, нежели пустая обертка. Теперь она в изумлении узнала, что в этой варварской стране были еще и дипломаты, такие же, как, например, отец Жоанны. Ей захотелось разузнать об этом побольше.
– Я никогда не слышала об этой «знаменитой осаде», – сгорая со стыда от собственного невежества, призналась она. – Правда, в нашей семье никто никогда не служил в посольстве или миссии…
Антуан минуту молча смотрел на нее, наконец ответил:
– Вы полагаете? А тем временем ваш дедушка много сделал для Кэ д'Орсэ[1], хотя у него не было никакого дипломатического ранга. Могущество денег, когда оно употребляется во благо, может оказаться очень полезным для отчизны. Я иногда думаю, не оказалась ли эта во многом тайная роль причиной его исчезновения…
– Ваши слова напомнили мне о том, что газеты намекали… на какое-то тайное китайское общество.
– Газеты написали много глупостей. Господин Депре-Мартель, конечно же, не имел ничего общего с китайскими проблемами, и старая императрица Цы Си никогда и слыхом о нем не слыхивала. Насколько мне известно, он гораздо больше интересовался Экваториальной Африкой, Марокко. Еще Россией… Но давайте оставим политику! Это не для вашего возраста.
– К тому же, – со смущенным вздохом призналась Мелани, – я не уверена, что политика действительно меня интересует. Зато я бы с удовольствием послушала ваш рассказ о том, что произошло в Пекине и как вы познакомились с Пьером Бо.
– Когда люди сражаются бок о бок, они быстро становятся друзьями. Именно это и случилось с нами за те долгие дни, проведенные в английском посольстве.
– Почему английском? Разве у Франции не было там посольства?
– Конечно, было! Просто великолепное! Его возглавлял великий дипломат, господин Стефан Пишон, сегодня он – наш генеральный представитель в Тунисе. К несчастью, наше посольство было наполовину разрушено снарядами, как, впрочем, и многие другие, потому-то все в итоге оказались у англичан… Но об этом я расскажу вам позже. Уже позвонили к завтраку, а когда Виктория готовит сырное суфле, лучше не опаздывать, а то она становится просто невыносимой. Мы едва-едва успеем спуститься на кухню и вымыть руки.
Суфле получилось воздушное и в меру жирное. Однако Антуан совершенно рассеянно проглотил свою порцию, как будто это было банальное рагу. По-видимому, его неотступно занимала какая-то мысль, и он пару раз справлялся, не пришла ли почта. Естественно, Мелани так и не удалось вернуться к так занимавшей ее теме: героической борьбе нескольких сотен европейцев против половины Китая. Когда она попыталась перевести на это разговор, Антуан довольно бесцеремонно ее прервал:
– Потом, ладно? Подобным историям нет места среди гастрономических удовольствий.
Мелани поняла, что делать нечего, и не стала настаивать. Впрочем, она открыла для себя, как приятно было пользоваться прелестями настоящей минуты. Ей было так хорошо за этим большим столом, покрытым льняной скатертью, напротив пылающего в камине огня, бросавшего розоватые отблески на лица ее сотрапезников. Глаза близняшек сияли, как звезды. Прюдан, не расстававшийся со своей фуражкой, наверное, даже во сне, жевал с размеренностью часового механизма, не поднимая носа от тарелки, разве что поднося к губам высокий хрустальный бокал с вином цвета утренней зари.
Когда Магали поставила на стол серебряный кофейник, дверь, выходящая в огород, раскрылась и на пороге, как чертик из коробки, возник мальчишка. С криком: «Привет честной компании!» он бросил на стол меж чашек, пока, к счастью, пустых, пачку газет. Антуан набросился на них, как орел на добычу, и быстро скрылся в направлении мастерской.
После минутной растерянности Мелани последовала за ним. Слегка поколебавшись, она тихонько толкнула дверь. Художник сидел на диване в ворохе газет. Это были самые крупные ежедневные издания. Он держал в руках «Ле пти Паризьен», когда поднял на Мелани глаза, в которых собиралась гроза:
– Ничего! – выдохнул он. – Ни единого слова! Ни строчки! Создается впечатление, что никто и не заметил вашего исчезновения!
– Вы уверены? А я ждала, что они напечатают бог весть какую неправдоподобную историю, ведь так мало времени прошло с момента исчезновения дедушки… и тоже в поезде…
– Я тоже этого ждал. Однако надо признать очевидную вещь: похоже, никто вами не интересуется. Зная журналистов, как знаю их я, это просто невероятно! Даже «Паризьен», который на протяжении всего года публикует роман за романом, как будто и не заметил, что молодая дама из самого что ни на есть приличного общества покидает Средиземноморский экспресс, не сказав никому ни слова! Естественно было бы ожидать, что ваш… муж весь день изо всех сил удерживает дверь, чтобы не впускать ломящуюся к нему журналистскую братию…
– Я тоже так думала, правда, эта мысль смущала меня, ведь не так уж приятно быть героиней газетного романа с продолжением! Да точно ли там ничего нет?
– Посмотрите сами! Невероятно… Опустившись на колени, Мелани развернула одну, потом другую газету. Там сообщалось, что в США проведен закон об эмиграции, вводящий определенную таксу, и что теперь страна станет недоступной для европейских анархистов. Писали о строительстве железной дороги между Константинополем и Багдадом, но на этом «железнодорожная» тема исчерпывалась. Это было действительно необъяснимо, особенно если вспомнить, как много было высказано всевозможных предположений после того, как пропал дедушка!
– Должно же быть хоть какое-то объяснение этому? – спросила она.
– Если у вас есть, поделитесь со мной.
– Ну, я не знаю… может быть, я скажу глупость. Скорее всего так оно и будет, но… вдруг господин де Варенн не заметил моего исчезновения.
– Я не представляю себе, как это он не заметил. Вы думаете, он проснулся только в Ментоне? Проводник бы ему не позволил…
– Мы же не знаем, куда ехала танцовщица. Может быть, он вышел с ней в Ницце или в Монте-Карло?
– А вас отпустил бы следовать дальше, одну? Милое дитя мое, так мы бог весть до чего дойдем. Он, конечно, хам, но не до такой же степени! Это уж слишком… – Тогда я не знаю, что и думать.
– О, я тоже. Но нельзя же так все оставить! Читайте всю эту ерунду, если вам угодно, а я ухожу!
– Куда же вы? Можно мне с вами?
– Вот это совершенно ни к чему! Я иду на почту, позвоню Пьеру Бо. Сейчас он уже должен быть дома…
– А разве у него есть телефон?
– Почему бы нет? Вы полагаете, что это привилегия одних богачей? Он ведь государственный чиновник! Нам необходимо узнать, что произошло, когда поезд прибыл в Ментону.
И, оставив Мелани ломать голову, откуда ему было так хорошо известно расписание служащего железнодорожной компании, Антуан Лоран вышел из мастерской, с треском захлопнув за собой дверь…
Глава VII
Странное поведение!..
То, что Антуан рассказал Мелани и Виктории, вернувшись из Авиньона, было совершенно невероятно. Они втроем собрались перед камином, – было уже поздно, и близнецы спали, Прюдан запирал кур на птичьем дворе. Сознавая важность своего сообщения, Антуан подождал, пока ему подадут суп, съел три-четыре ложки, от которых его усталое лицо покрылось легким румянцем, потом передал свой бокал Мелани. Та наполнила его любимым густым вином «Барони». Выпив, он опять протянул бокал, но прежде до дна подчистил свою тарелку. После всего этого он откинулся на спинку кресла и опять выждал некоторое время перед тем, как заявить сгорающей от нетерпения девушке:
– Ну что ж, красавица, я спрашиваю себя, не оказали ли мы с Пьером большую услугу, заставив вас сойти с того поезда, никого не предупредив.
– Можете даже не задавать себе этот вопрос! Вы мне оказали большую услугу…
– У меня не было уверенности в этом, теперь я убежден. Выслушайте меня. Но не перебивайте, иначе я потеряю нить повествования!
– Обещаю!
– Вот что мне рассказал Пьер. Не буду скрывать, он никак не придет в себя от всего происшедшего.
Незадолго до рассвета, когда поезд шел между Авиньоном и Марселем, кондуктор, делавший вид, что спит, заметил из-под своей надвинутой на лоб фуражки маркиза де Варенна, который возвращался в свое купе, стараясь не произвести ни малейшего шума. После этого в спальном вагоне ничего не происходило до завтрака, перед которым кондуктор должен был будить пассажиров в произвольной очередности.
Очень хорошо зная, что в купе молодой маркизы уже никого нет, он дождался, пока добрая половика пассажиров вагона отправится в вагон-ресторан, потом постучал к Франсису. Тот, видимо, недоспал, так как среагировал самым грубым образом:
– Оставьте меня в покое! Я не просил, чтобы меня будили.
– Я знаю, месье, но я все же посчитал необходимым срочно с вами переговорить.
– О чем?
– Речь идет о том, о чем я не могу кричать через дверь.
Франсис открыл дверь в дурном расположении духа, у него было осунувшееся лицо, горечь во рту и взлохмаченные волосы, что не очень удивило Пьера, – за ночь Франсис заказал три бутылки шампанского.
– Так что вы хотите?
– Я хотел бы вам сообщить, что госпожа маркиза не находится больше в своем купе.
– Вот как!
Увидев, что пассажир не особо удивлен, Пьер отнес отсутствие реакции на счет поглощенного вина, но вдруг Варенн, казалось, проснулся:
– Хорошенькое дело! Она, должно быть, завтракает…
– Одна? И со своим багажом? Это было бы, по крайней мере, странно, но я могу вас заверить, что ее там нет. Я проверял.
– Вы говорите, что она забрала свой багаж?
– Кроме того, что было в грузовом вагоне. А в купе ничего не осталось…
Нормальный муж был бы взбешен или, по крайней мере, очень обеспокоен. Но тут дело обстояло не так. Наоборот, кондуктор мог поклясться, что увидел неуловимую усмешку под усами маркиза. В то же время блеск, появившийся в его усталых глазах, не выдал особого полета фантазии, – тут же после этого маркиз принялся разыгрывать странную сцену, годную лишь для дешевой комедии. Рухнув на полку, он в отчаянии зажал голову руками:
– Бог мой! – жалобно простонал он, – она опять начала!
– Опять начала? Но что?
– Она убежала, что же еще!.. Вы уверены, что не. видели, как она выходила из поезда… в Лионе? Или в Авиньоне?
– Да… нет.
– Это ужасно!
И Варенн, убедившись, что дверь его купе плотно закрыта и что никто не стоит за ней, поведал этому человеку о том, что считал до сегодняшнего дня «кошмаром» своей жизни. По его словам, Мелани после исчезновения своего деда, которого она переносила с трудом, начала убегать. Когда ее куда-либо везли, она умудрялась ускользнуть от своих, чтобы разгуливать по селам и деревням под предлогом, что она хочет любой ценой найти «дорогого дедушку»…
– Учитывая, что она меня очень любит, – добавил он, – мы с ее бедной матерью подумали, что замужество окажет на нее благотворное влияние. Но направляясь с ней в Ментону, чтобы провести наш медовый месяц в именин друга, я рассчитывал показать ее психиатру моего друга, добивающегося поразительных результатов в лечении…
Несмотря на свое обещание, Мелани не смогла удержаться от возмущенного восклицания:
– Психиатру? Он хочет меня отвезти к психиатру? Другими словами, в сумасшедший дом?.. Что же это за человек, за которого я вышла замуж?
Она устремила на своих спутников полные ужаса глаза и разразилась рыданиями. Виктория тут же встала, подошла и положила ей руку на плечо, как бы желая защитить:
– Я не сомневалась в благотворности вашего приезда сюда, мадемуазель, но не думала, что это хорошо до такой степени… Поплачьте немного, это пойдет вам на пользу! Я дам вам кое-что, чтобы подкрепить силы.
Она властно взяла Антуана за руку, положила ее на место своей на плечо Мелани, подошла к шкафу и достала из него оплетенную бутыль. Антуан состроил было гримасу, но не посмел убрать руку, прекрасно понимая, что этой малышке, не проронившей ни одной слезы со дня их встречи, просто необходимо выплакаться. Более того, он вдруг растрогался, нагнулся чуть больше, вытер губы от остатков паштета, к которому он только приступил, когда Мелани взорвалась, и поцеловал ее ухоженные волосы, украшенные лишь зеленой лентой. В это время Виктория наполнила рюмку амбровым ликером и поднесла к губам девушки.
– Выпейте это! – приказала она. – Вы почувствуете себя лучше. Это эликсир горы Ванту, старинный рецепт пастухов.
– Я тоже выпил бы капельку, – сказал Антуан.
– Доешьте сначала свой паштет, иначе вам будет нехорошо.
Подкрепив силы таким образом, Мелани постепенно успокоилась. Она выпила все содержимое рюмки и постаралась улыбнуться.
– Спасибо, – сказала она. – Я прямо не знаю, что было бы со мной без вас.
Антуан накрыл своей огромной лапищей маленькую ручку, лежавшую на столе, которая еще слегка дрожала:
– Но мы у вас есть! – важно произнес он, в то время как Полли вдруг вспрыгнула на колени Мелани, а Перси сочувственно и важно положил на них лапу… – Вы в силах выслушать продолжение? Осталось не очень много.
– Придется. В любом случае я не смогу услышать что-либо более тягостное.
– Вне всякого сомнения, но конец истории будет не менее удивительным, чем начало… Конечно, Пьер сразу же сказал этому… несчастному человеку, что он предупредит власти, но, к его большому изумлению, ему не дали это сделать. Более того, его даже умоляли ничего не делать, так как это может привести к катастрофе: «Если пустить полицию по следам этого несчастного дитяти, можно подтолкнуть ее к последней крайности. Позвольте мне самому найти ее! Я практически уверен, что она вышла в Лионе. В этом городе живет ее пожилая родственница, которую она очень любит, и я бьюсь об заклад, что она скрывается у нее». Бо возразил, что он не понимает, почему счастливая молодая жена вдруг может решить бросить своего супруга в самом начале свадебного путешествия… Тогда ему объяснили, что на вас находит что-то вроде паники и появляется немотивированное желание сбежать, забыв все на свете.
– В таком случае, почему меня оставили одну? Мне даже не позволили взять с собой свою горничную под предлогом, что всех необходимых слуг мы найдем на месте.
– Хотела бы я знать, – заметила Виктория, – действительно ли вы должны были ехать до Ментоны?.. Не решил ли этот прекрасный господин похитить вас во время поездки? Это объяснило бы, почему он позаботился, чтобы вы спали одна той ночью?
Мысль была интересной и любопытным образом проливала свет на поведение Франсиса. Антуан очень быстро согласился с мнением пожилой женщины, Мелани также присоединилась к ним, но она хотела знать больше.
– Что вам еще сказали? Чем закончился разговор с кондуктором?
– После долгих уговоров Пьер согласился сохранять все в тайне, так как это послужит вашему благу. Конечно, у него были более важные причины для этого. Он дал сойти маркизу на вокзале Ментоны, очень сожалея, что не может проследить за ним.
– А во время пути месье Бо не заметил пассажира, которого он раньше не видел? Кто-нибудь садился в вагон, например, в Лионе?
– Он ничего не заметил, но всегда можно сесть с противоположной стороны перрона или, например, в другой вагон. Это подобие тайны сильно его интригует и к тому же раздражает. Возможно так, что один из пассажиров, севших в Париже, и есть наш человек и что, обнаружив ваше пустое купе, когда вы были у меня, он предпочел бросить это дело?
– Все это всего лишь гипотезы. Как узнать правду?
– Можно всегда попробовать узнать, что ждало вас в конце пути. Знаете ли вы адрес дома, в котором вы собирались провести медовый месяц?
– Нет. Мне… хотели сделать сюрприз. Все, что я знаю, – это то, что речь шла о вилле на мысе Мартэн. Я слышала, как господин де Варенн говорил об этом моей матери…
– Это уже не так плохо! Виктория, скажешь Прюдану, чтобы он приготовил мне машину завтра утром к семи часам. Я поеду туда.
– Для чего?
– Чтобы навести справки. Ты же знаешь, я любопытен, как старый кот.
– Я боюсь, что вы просто потеряете время. Возможно, мы вовсе не направлялись на мыс Мартэн…
– Я хорошо знаю мыс. Будет несложно проверять. А теперь давайте-ка лучше спать!
Пока Виктория запирала дом, Антуан и Мелани поднимались бок о бок по широкой лестнице из белого камня. Свет их свечей – в доме не было электричества, а газ Виктория считала изобретением дьявола, – создавал огромные тени, скрывавшие старые ковры, развешанные на стенах лестничной клетки. Внезапно Антуан заметил, что свеча Мелани дрожит. Он осторожно взял девушку под руку и почувствовал, что она действительно дрожит.
– Мелани, – прошептал он, наклонившись к ней, – не надо бояться. Вы здесь в безопасности, и могу вам поклясться, что сделаю все возможное, чтобы вас защитить.
На него вдруг нахлынула волна нежности к этому маленькому существу, полному еще подростковых страхов. Он видел в ней очарование и хрупкость, несмотря на большое мужество, которое она проявляла. И хотя он знал, что мысли людей зависят от ничтожных обстоятельств, – например, нежный отблеск света на молодом лице, обрамленном золотисто-коричневыми волосами, – он открыл в себе непривычное волнение, странные импульсы.
Решив, что она собирается плакать, он чуть было не обнял ее. Но к его большому удивлению, сверкающие глаза, повернувшиеся к нему, были абсолютно сухие.
– Я не боюсь, – заверила она его. – Если я дрожу, так это от гнева и отвращения при воспоминании, что любила этого человека и собиралась выйти за него замуж, хотя мой дед был против! Я даже написала ему, умоляя не ввергать меня в отчаяние, если он откажет Франсису в моей руке! Какая дура! Как я могла быть такой глупой!
– Мы все бываем такими рано или поздно. Как вы думаете, почему я хочу остаться холостяком?.. Только потому, что я научился опасаться того, что называют любовью, и теперь я чувствую себя совершенно спокойно… Конечно, я на двадцать пять лет старше вас, это меняет взгляд на вещи…
– На так много?
Эти слова вырвались сами собой. Она тут же пожалела о них и попыталась исправить положение:
– Я хотела сказать, что, глядя на вас, никогда не подумаешь, что вы…
– Так стар? – завершил ее слова Антуан и рассмеялся. – Не извиняйтесь: так думать совершенно естественно в шестнадцать лет. Мужчина сорока лет может быть только старым господином…
– Не приписывайте мне то, что я не говорила, – недовольно заметила она. – Как вы можете быть старым господином?
Действительно, как он мог им быть: с резкими чертами лица, которым хватало и силы и очарования, с темно-голубыми глазами, глубоко сидящими в глазницах, как будто они хотели там спрятаться, и с этим тонким ртом с насмешливой складкой? Она также оценила его фигуру атлета, которую не могла скрыть немного мешковатая, но удобная одежда, в нем наверняка не было ни грамма жира. Нет, по правде говоря, в нем ничего не было от старика, в этом Антуане, вторгшемся в ее жизнь, чтобы сыграть роль ангела-хранителя.
– Ну что ж, красавица, я спрашиваю себя, не оказали ли мы с Пьером большую услугу, заставив вас сойти с того поезда, никого не предупредив.
– Можете даже не задавать себе этот вопрос! Вы мне оказали большую услугу…
– У меня не было уверенности в этом, теперь я убежден. Выслушайте меня. Но не перебивайте, иначе я потеряю нить повествования!
– Обещаю!
– Вот что мне рассказал Пьер. Не буду скрывать, он никак не придет в себя от всего происшедшего.
Незадолго до рассвета, когда поезд шел между Авиньоном и Марселем, кондуктор, делавший вид, что спит, заметил из-под своей надвинутой на лоб фуражки маркиза де Варенна, который возвращался в свое купе, стараясь не произвести ни малейшего шума. После этого в спальном вагоне ничего не происходило до завтрака, перед которым кондуктор должен был будить пассажиров в произвольной очередности.
Очень хорошо зная, что в купе молодой маркизы уже никого нет, он дождался, пока добрая половика пассажиров вагона отправится в вагон-ресторан, потом постучал к Франсису. Тот, видимо, недоспал, так как среагировал самым грубым образом:
– Оставьте меня в покое! Я не просил, чтобы меня будили.
– Я знаю, месье, но я все же посчитал необходимым срочно с вами переговорить.
– О чем?
– Речь идет о том, о чем я не могу кричать через дверь.
Франсис открыл дверь в дурном расположении духа, у него было осунувшееся лицо, горечь во рту и взлохмаченные волосы, что не очень удивило Пьера, – за ночь Франсис заказал три бутылки шампанского.
– Так что вы хотите?
– Я хотел бы вам сообщить, что госпожа маркиза не находится больше в своем купе.
– Вот как!
Увидев, что пассажир не особо удивлен, Пьер отнес отсутствие реакции на счет поглощенного вина, но вдруг Варенн, казалось, проснулся:
– Хорошенькое дело! Она, должно быть, завтракает…
– Одна? И со своим багажом? Это было бы, по крайней мере, странно, но я могу вас заверить, что ее там нет. Я проверял.
– Вы говорите, что она забрала свой багаж?
– Кроме того, что было в грузовом вагоне. А в купе ничего не осталось…
Нормальный муж был бы взбешен или, по крайней мере, очень обеспокоен. Но тут дело обстояло не так. Наоборот, кондуктор мог поклясться, что увидел неуловимую усмешку под усами маркиза. В то же время блеск, появившийся в его усталых глазах, не выдал особого полета фантазии, – тут же после этого маркиз принялся разыгрывать странную сцену, годную лишь для дешевой комедии. Рухнув на полку, он в отчаянии зажал голову руками:
– Бог мой! – жалобно простонал он, – она опять начала!
– Опять начала? Но что?
– Она убежала, что же еще!.. Вы уверены, что не. видели, как она выходила из поезда… в Лионе? Или в Авиньоне?
– Да… нет.
– Это ужасно!
И Варенн, убедившись, что дверь его купе плотно закрыта и что никто не стоит за ней, поведал этому человеку о том, что считал до сегодняшнего дня «кошмаром» своей жизни. По его словам, Мелани после исчезновения своего деда, которого она переносила с трудом, начала убегать. Когда ее куда-либо везли, она умудрялась ускользнуть от своих, чтобы разгуливать по селам и деревням под предлогом, что она хочет любой ценой найти «дорогого дедушку»…
– Учитывая, что она меня очень любит, – добавил он, – мы с ее бедной матерью подумали, что замужество окажет на нее благотворное влияние. Но направляясь с ней в Ментону, чтобы провести наш медовый месяц в именин друга, я рассчитывал показать ее психиатру моего друга, добивающегося поразительных результатов в лечении…
Несмотря на свое обещание, Мелани не смогла удержаться от возмущенного восклицания:
– Психиатру? Он хочет меня отвезти к психиатру? Другими словами, в сумасшедший дом?.. Что же это за человек, за которого я вышла замуж?
Она устремила на своих спутников полные ужаса глаза и разразилась рыданиями. Виктория тут же встала, подошла и положила ей руку на плечо, как бы желая защитить:
– Я не сомневалась в благотворности вашего приезда сюда, мадемуазель, но не думала, что это хорошо до такой степени… Поплачьте немного, это пойдет вам на пользу! Я дам вам кое-что, чтобы подкрепить силы.
Она властно взяла Антуана за руку, положила ее на место своей на плечо Мелани, подошла к шкафу и достала из него оплетенную бутыль. Антуан состроил было гримасу, но не посмел убрать руку, прекрасно понимая, что этой малышке, не проронившей ни одной слезы со дня их встречи, просто необходимо выплакаться. Более того, он вдруг растрогался, нагнулся чуть больше, вытер губы от остатков паштета, к которому он только приступил, когда Мелани взорвалась, и поцеловал ее ухоженные волосы, украшенные лишь зеленой лентой. В это время Виктория наполнила рюмку амбровым ликером и поднесла к губам девушки.
– Выпейте это! – приказала она. – Вы почувствуете себя лучше. Это эликсир горы Ванту, старинный рецепт пастухов.
– Я тоже выпил бы капельку, – сказал Антуан.
– Доешьте сначала свой паштет, иначе вам будет нехорошо.
Подкрепив силы таким образом, Мелани постепенно успокоилась. Она выпила все содержимое рюмки и постаралась улыбнуться.
– Спасибо, – сказала она. – Я прямо не знаю, что было бы со мной без вас.
Антуан накрыл своей огромной лапищей маленькую ручку, лежавшую на столе, которая еще слегка дрожала:
– Но мы у вас есть! – важно произнес он, в то время как Полли вдруг вспрыгнула на колени Мелани, а Перси сочувственно и важно положил на них лапу… – Вы в силах выслушать продолжение? Осталось не очень много.
– Придется. В любом случае я не смогу услышать что-либо более тягостное.
– Вне всякого сомнения, но конец истории будет не менее удивительным, чем начало… Конечно, Пьер сразу же сказал этому… несчастному человеку, что он предупредит власти, но, к его большому изумлению, ему не дали это сделать. Более того, его даже умоляли ничего не делать, так как это может привести к катастрофе: «Если пустить полицию по следам этого несчастного дитяти, можно подтолкнуть ее к последней крайности. Позвольте мне самому найти ее! Я практически уверен, что она вышла в Лионе. В этом городе живет ее пожилая родственница, которую она очень любит, и я бьюсь об заклад, что она скрывается у нее». Бо возразил, что он не понимает, почему счастливая молодая жена вдруг может решить бросить своего супруга в самом начале свадебного путешествия… Тогда ему объяснили, что на вас находит что-то вроде паники и появляется немотивированное желание сбежать, забыв все на свете.
– В таком случае, почему меня оставили одну? Мне даже не позволили взять с собой свою горничную под предлогом, что всех необходимых слуг мы найдем на месте.
– Хотела бы я знать, – заметила Виктория, – действительно ли вы должны были ехать до Ментоны?.. Не решил ли этот прекрасный господин похитить вас во время поездки? Это объяснило бы, почему он позаботился, чтобы вы спали одна той ночью?
Мысль была интересной и любопытным образом проливала свет на поведение Франсиса. Антуан очень быстро согласился с мнением пожилой женщины, Мелани также присоединилась к ним, но она хотела знать больше.
– Что вам еще сказали? Чем закончился разговор с кондуктором?
– После долгих уговоров Пьер согласился сохранять все в тайне, так как это послужит вашему благу. Конечно, у него были более важные причины для этого. Он дал сойти маркизу на вокзале Ментоны, очень сожалея, что не может проследить за ним.
– А во время пути месье Бо не заметил пассажира, которого он раньше не видел? Кто-нибудь садился в вагон, например, в Лионе?
– Он ничего не заметил, но всегда можно сесть с противоположной стороны перрона или, например, в другой вагон. Это подобие тайны сильно его интригует и к тому же раздражает. Возможно так, что один из пассажиров, севших в Париже, и есть наш человек и что, обнаружив ваше пустое купе, когда вы были у меня, он предпочел бросить это дело?
– Все это всего лишь гипотезы. Как узнать правду?
– Можно всегда попробовать узнать, что ждало вас в конце пути. Знаете ли вы адрес дома, в котором вы собирались провести медовый месяц?
– Нет. Мне… хотели сделать сюрприз. Все, что я знаю, – это то, что речь шла о вилле на мысе Мартэн. Я слышала, как господин де Варенн говорил об этом моей матери…
– Это уже не так плохо! Виктория, скажешь Прюдану, чтобы он приготовил мне машину завтра утром к семи часам. Я поеду туда.
– Для чего?
– Чтобы навести справки. Ты же знаешь, я любопытен, как старый кот.
– Я боюсь, что вы просто потеряете время. Возможно, мы вовсе не направлялись на мыс Мартэн…
– Я хорошо знаю мыс. Будет несложно проверять. А теперь давайте-ка лучше спать!
Пока Виктория запирала дом, Антуан и Мелани поднимались бок о бок по широкой лестнице из белого камня. Свет их свечей – в доме не было электричества, а газ Виктория считала изобретением дьявола, – создавал огромные тени, скрывавшие старые ковры, развешанные на стенах лестничной клетки. Внезапно Антуан заметил, что свеча Мелани дрожит. Он осторожно взял девушку под руку и почувствовал, что она действительно дрожит.
– Мелани, – прошептал он, наклонившись к ней, – не надо бояться. Вы здесь в безопасности, и могу вам поклясться, что сделаю все возможное, чтобы вас защитить.
На него вдруг нахлынула волна нежности к этому маленькому существу, полному еще подростковых страхов. Он видел в ней очарование и хрупкость, несмотря на большое мужество, которое она проявляла. И хотя он знал, что мысли людей зависят от ничтожных обстоятельств, – например, нежный отблеск света на молодом лице, обрамленном золотисто-коричневыми волосами, – он открыл в себе непривычное волнение, странные импульсы.
Решив, что она собирается плакать, он чуть было не обнял ее. Но к его большому удивлению, сверкающие глаза, повернувшиеся к нему, были абсолютно сухие.
– Я не боюсь, – заверила она его. – Если я дрожу, так это от гнева и отвращения при воспоминании, что любила этого человека и собиралась выйти за него замуж, хотя мой дед был против! Я даже написала ему, умоляя не ввергать меня в отчаяние, если он откажет Франсису в моей руке! Какая дура! Как я могла быть такой глупой!
– Мы все бываем такими рано или поздно. Как вы думаете, почему я хочу остаться холостяком?.. Только потому, что я научился опасаться того, что называют любовью, и теперь я чувствую себя совершенно спокойно… Конечно, я на двадцать пять лет старше вас, это меняет взгляд на вещи…
– На так много?
Эти слова вырвались сами собой. Она тут же пожалела о них и попыталась исправить положение:
– Я хотела сказать, что, глядя на вас, никогда не подумаешь, что вы…
– Так стар? – завершил ее слова Антуан и рассмеялся. – Не извиняйтесь: так думать совершенно естественно в шестнадцать лет. Мужчина сорока лет может быть только старым господином…
– Не приписывайте мне то, что я не говорила, – недовольно заметила она. – Как вы можете быть старым господином?
Действительно, как он мог им быть: с резкими чертами лица, которым хватало и силы и очарования, с темно-голубыми глазами, глубоко сидящими в глазницах, как будто они хотели там спрятаться, и с этим тонким ртом с насмешливой складкой? Она также оценила его фигуру атлета, которую не могла скрыть немного мешковатая, но удобная одежда, в нем наверняка не было ни грамма жира. Нет, по правде говоря, в нем ничего не было от старика, в этом Антуане, вторгшемся в ее жизнь, чтобы сыграть роль ангела-хранителя.