Страница:
– Это не такая уж плохая мысль, – робко предположил барон. – Я слышал, что для Кипра довольно затруднительно размещать на своей территории сразу два Ордена.
Оливье взмахом руки отвел этот аргумент и произнес с некоторым презрением:
– Это нас не касается! Их магистр Фульк де Вилларе все более решительно поворачивается к морю и приказывает строить галеры. Быть может, потому, что у Ордена госпитальеров куда меньше богатств, чем у нас? А у нас в Средиземном море уже есть остров Мальорка.
Рено, внимательно следивший за выражением лица сына, нахмурил брови:
– А ты знаешь, что обычные люди более всего ставят в вину Храму? Его гордыню. Похоже, ты тоже не избежал этого греха!
– Мы все таковы, когда речь идет об Ордене, – покраснев, возразил Оливье. – Мы слишком любим Орден и гордимся им. Никому из нас не понравилось бы слияние с госпитальерами.
– Не мое дело судить об этом, но если только это разделяет вашего Великого магистра с королем, большого значения это не имеет…
– Нет. Все не совсем так. Когда брат Жак в последний раз приехал во Францию, он узнал, что парижский казначей Ордена брат Жан де Тур согласился дать Филиппу IV крупный денежный заем. Но он не имел права на подобный поступок. Поэтому королю пришлось вернуть долг.
– Я думал, что именно у вас хранится королевская казна…
– Разумеется, но король ведет такую политику, что ему требуется все больше и больше денег, а мы не обязаны субсидировать его. Кроме того, в прошлом году мы спасли ему жизнь. Он часто портит монету, и, когда он прогуливался по Парижу, что вошло у него в привычку, против него вдруг вспыхнул мятеж. Возможно, его бы даже убили, если бы Храм не открыл ему двери своего дома. Он провел у нас два дня… словно кабан, затравленный охотниками.
Рено внезапно поднялся и схватил сына за плечи:
– Два дня? Два дня он был в ваших руках? Что же, в вашем доме не оказалось вооруженных рыцарей?
– Нет, но…
– Да вы просто безумцы, клянусь Богом! В течение двух дней вы позволили королю наблюдать вашу бесполезную силу вместо того, чтобы сразу сопроводить его во дворец в Сите под охраной ваших копейщиков и алебардщиков? Ведь он опасный сюзерен, не так ли? Думаю, вашей гордыне потакало его унижение?
– А что в этом плохого? Пусть он оценит могущество Ордена! Мы не подчиняемся ему. Только Папе…
– Безумцы! Настоящие безумцы! – простонал Рено, падая в кресло и сжимая голову руками. – Брат Клеман был прав, когда торопился укрыть в надежном месте все сокровища Ордена, потому что вы на краю гибели! Старый хранитель Истинного Креста предвидел будущее. Король никогда не простит вас!
Слегка смущенный, Оливье встал перед отцом на колени и развел его руки, чтобы встретиться с ним взглядом:
– Батюшка, умоляю вас, не придавайте такого значения этому старому пророчеству! Не отрицаю, что брат Клеман все делает правильно, учитывая нынешние обстоятельства, но Филипп ничего не сможет нам противопоставить. Подумайте, ведь мы можем собрать армию в семьдесят тысяч человек, а у него людей в три раза меньше…
– Если он это знает, дело обстоит еще хуже! Умоляю тебя, сынок, останься здесь вместе с твоим другом д’Ольнэ! Орден не до такой степени нуждается в вас, чтобы вы немедленно отправлялись в Париж. Переждите немного, пока обстановка не прояснится!
– Нет, батюшка, это невозможно, вы сами знаете. Мы должны ехать. Брат Клеман, должно быть, беспокоится о том, как мы исполнили нашу миссию. Кроме того, он любит нас! Если бы он предвидел непосредственную угрозу, он повелел бы нам оставаться в провинциальном командорстве Риу, где бы мы ожидали дальнейших распоряжений и, возможно, его приезда. Для нас же это дело чести! Разве вы сами поступили бы иначе?
Рено поднял на сына свои черные глаза, и взгляд его, замутненный слезами, был мрачен…
– Ты прав, – вздохнул он. – Прости меня за то, что может показаться призывом к дезертирству! На это мы с тобой не способны… Но я стар, и у меня теперь нет никого, кроме тебя!
Он с усилием встал и обнял Оливье.
– А сейчас иди спать! Я горжусь, что у меня такой сын, как ты…
Утром следующего дня рыцари и их сержант стали готовиться к отъезду, а барон Рено, опираясь на посох, следил с крыльца за приготовлениями. Анисе вновь занял место на облучке, и два друга вскочили в седла, когда внезапно наблюдатель с высокой сторожевой башни закричал, что к замку поднимается группа всадников. Потом, разглядев их лучше, он добавил:
– Это рыцари Храма!
Все замерли. Решетка была поднята, ворота открыты. На какое-то мгновение сердце Рено забилось в безумной надежде: а вдруг это брат Клеман? Он хотел было спуститься навстречу, когда во двор въехали тамплиеры, по двое в ряд. Их возглавлял командир, на которого Оливье и Эрве взглянули с удивлением, не лишенным беспокойства: это был командор Ришранка Антонен д’Арро. Зачем он явился в Валькроз?
– Посмотри, кто едет за ним! – воскликнул Эрве. – Это же змееныш Юон де Ман!
Оливье не ответил. Он смотрел на отца, который с внезапно исказившимся лицом вновь поднялся на крыльцо и застыл там. Барон побелел от гнева, потому что для него старый тамплиер, который возглавлял отряд, подбоченившийся и со злобной улыбкой на морщинистых губах, носил совсем другое имя – его звали вовсе не Антонен д’Арро…
Глава III
Оливье взмахом руки отвел этот аргумент и произнес с некоторым презрением:
– Это нас не касается! Их магистр Фульк де Вилларе все более решительно поворачивается к морю и приказывает строить галеры. Быть может, потому, что у Ордена госпитальеров куда меньше богатств, чем у нас? А у нас в Средиземном море уже есть остров Мальорка.
Рено, внимательно следивший за выражением лица сына, нахмурил брови:
– А ты знаешь, что обычные люди более всего ставят в вину Храму? Его гордыню. Похоже, ты тоже не избежал этого греха!
– Мы все таковы, когда речь идет об Ордене, – покраснев, возразил Оливье. – Мы слишком любим Орден и гордимся им. Никому из нас не понравилось бы слияние с госпитальерами.
– Не мое дело судить об этом, но если только это разделяет вашего Великого магистра с королем, большого значения это не имеет…
– Нет. Все не совсем так. Когда брат Жак в последний раз приехал во Францию, он узнал, что парижский казначей Ордена брат Жан де Тур согласился дать Филиппу IV крупный денежный заем. Но он не имел права на подобный поступок. Поэтому королю пришлось вернуть долг.
– Я думал, что именно у вас хранится королевская казна…
– Разумеется, но король ведет такую политику, что ему требуется все больше и больше денег, а мы не обязаны субсидировать его. Кроме того, в прошлом году мы спасли ему жизнь. Он часто портит монету, и, когда он прогуливался по Парижу, что вошло у него в привычку, против него вдруг вспыхнул мятеж. Возможно, его бы даже убили, если бы Храм не открыл ему двери своего дома. Он провел у нас два дня… словно кабан, затравленный охотниками.
Рено внезапно поднялся и схватил сына за плечи:
– Два дня? Два дня он был в ваших руках? Что же, в вашем доме не оказалось вооруженных рыцарей?
– Нет, но…
– Да вы просто безумцы, клянусь Богом! В течение двух дней вы позволили королю наблюдать вашу бесполезную силу вместо того, чтобы сразу сопроводить его во дворец в Сите под охраной ваших копейщиков и алебардщиков? Ведь он опасный сюзерен, не так ли? Думаю, вашей гордыне потакало его унижение?
– А что в этом плохого? Пусть он оценит могущество Ордена! Мы не подчиняемся ему. Только Папе…
– Безумцы! Настоящие безумцы! – простонал Рено, падая в кресло и сжимая голову руками. – Брат Клеман был прав, когда торопился укрыть в надежном месте все сокровища Ордена, потому что вы на краю гибели! Старый хранитель Истинного Креста предвидел будущее. Король никогда не простит вас!
Слегка смущенный, Оливье встал перед отцом на колени и развел его руки, чтобы встретиться с ним взглядом:
– Батюшка, умоляю вас, не придавайте такого значения этому старому пророчеству! Не отрицаю, что брат Клеман все делает правильно, учитывая нынешние обстоятельства, но Филипп ничего не сможет нам противопоставить. Подумайте, ведь мы можем собрать армию в семьдесят тысяч человек, а у него людей в три раза меньше…
– Если он это знает, дело обстоит еще хуже! Умоляю тебя, сынок, останься здесь вместе с твоим другом д’Ольнэ! Орден не до такой степени нуждается в вас, чтобы вы немедленно отправлялись в Париж. Переждите немного, пока обстановка не прояснится!
– Нет, батюшка, это невозможно, вы сами знаете. Мы должны ехать. Брат Клеман, должно быть, беспокоится о том, как мы исполнили нашу миссию. Кроме того, он любит нас! Если бы он предвидел непосредственную угрозу, он повелел бы нам оставаться в провинциальном командорстве Риу, где бы мы ожидали дальнейших распоряжений и, возможно, его приезда. Для нас же это дело чести! Разве вы сами поступили бы иначе?
Рено поднял на сына свои черные глаза, и взгляд его, замутненный слезами, был мрачен…
– Ты прав, – вздохнул он. – Прости меня за то, что может показаться призывом к дезертирству! На это мы с тобой не способны… Но я стар, и у меня теперь нет никого, кроме тебя!
Он с усилием встал и обнял Оливье.
– А сейчас иди спать! Я горжусь, что у меня такой сын, как ты…
Утром следующего дня рыцари и их сержант стали готовиться к отъезду, а барон Рено, опираясь на посох, следил с крыльца за приготовлениями. Анисе вновь занял место на облучке, и два друга вскочили в седла, когда внезапно наблюдатель с высокой сторожевой башни закричал, что к замку поднимается группа всадников. Потом, разглядев их лучше, он добавил:
– Это рыцари Храма!
Все замерли. Решетка была поднята, ворота открыты. На какое-то мгновение сердце Рено забилось в безумной надежде: а вдруг это брат Клеман? Он хотел было спуститься навстречу, когда во двор въехали тамплиеры, по двое в ряд. Их возглавлял командир, на которого Оливье и Эрве взглянули с удивлением, не лишенным беспокойства: это был командор Ришранка Антонен д’Арро. Зачем он явился в Валькроз?
– Посмотри, кто едет за ним! – воскликнул Эрве. – Это же змееныш Юон де Ман!
Оливье не ответил. Он смотрел на отца, который с внезапно исказившимся лицом вновь поднялся на крыльцо и застыл там. Барон побелел от гнева, потому что для него старый тамплиер, который возглавлял отряд, подбоченившийся и со злобной улыбкой на морщинистых губах, носил совсем другое имя – его звали вовсе не Антонен д’Арро…
Глава III
Ненависть
Сделав вид, что не замечает почти окаменевшего хозяина замка на крыльце, командир тамплиеров направил своего коня к повозке и двум рыцарям.
– Я так и думал, что вы затеваете гнусное дело! – презрительно бросил он, отчего оба друга почти синхронным жестом схватились за мечи. – Но вам не удалось меня провести: вы украли сокровища Храма, чтобы обогатить свою семью! Поэтому я приказываю вас арестовать!
За забралом шлема глаза Оливье сверкнули опасным зеленым огоньком. Он выхватил меч из ножен:
– Ваши обвинения беспочвенны, и вы не имеете права арестовывать нас! Мы выполняли миссию, доверенную нам братом Клеманом Салернским, приором Прованса и настоятелем Франции…
– Вашим другом! Этим все и объясняется!
– Да кто вы такой, чтобы оспаривать распоряжения одного из самых высоких сановников Ордена?
– Не разыгрывайте из себя глупцов! Вы прекрасно знаете, что я брат Антонен д’Арро, командор Ришранка…
– Это ложь! – прогремел еще могучий голос барона Рено. – Этот человек – худший враг Ордена Храма, ибо он – знайте это! – сжег Истинный Крест и был за это проклят его хранителем. Его имя – не Антонен д’Арро, а Ронселен де Фос!
Оливье и Эрве вскрикнули от изумления, но лже-Антонен не стал опровергать этого утверждения. Лицо его, обесцвеченное старостью, исказилось волчьей улыбкой, словно он даже обрадовался своему разоблачению. Повернув коня к тому, кто обвинял его во лжи, он медленно подъехал к крыльцу:
– Ты еще хорошо видишь, хоть и стар, Рено де Куртене!
– Но ты старше меня!
– Возможно, возможно, но я этого не замечаю! Да, я Ронселен де Фос… мэтр Ронселен для большей части Ордена, где у меня больше власти, чем ты думаешь. Те, кто со мной, прекрасно это знают и полностью мне преданы. Поэтому, хочешь ты этого или нет, мы сейчас схватим твоего сына и его спутника…
Скрежет опускающейся решетки прервал его речь. Он обернулся и насмешливо бросил, пожав плечами:
– Мы откроем ее без труда! Нас много, мы хорошо вооружены, а сколько вас? Всего лишь горстка под командованием безумного старца…
– А вот ты, судя по всему, видишь плохо! – проворчал Рено, указав рукой на башни, в бойницах которых показался лучник, готовый выпустить стрелу.
На сей раз Ронселен расхохотался. По его знаку четверо из его людей с невероятной скоростью набросились на Оливье и Эрве. В мгновение ока они уже лежали на земле со скрученными руками, а к их горлу были приставлены кинжалы.
– Стреляйте! – взревел Оливье, потеряв разум от бешенства.
– Не стреляйте! – одновременно с ним крикнул его отец.
Тем не менее лучники выстрелили, но, видимо, руки у них дрогнули, потому что ни одна стрела в цель не попала.
– Неумехи! – выругался Оливье.
Рено подошел к нему и тронул его рукой.
– Спокойно, сынок! Мы не можем совладать с этими людьми. Чего ты хочешь от нас? – добавил он, взглянув на своего врага.
– Я уже сказал тебе: схватить этих двоих и наказать их так, как они того заслуживают. Но сначала мы посмотрим, что они везли в той повозке!
Со спокойной наглостью человека, который уверен в своей безнаказанности, он спешился и подошел к повозке, на облучке которой застыл сержант Пон Анисе. Некоторые из «рыцарей» Ронселена уже захватили стратегические пункты во дворе – кузницу и оружейную, силой выведя оттуда всех работающих. Другие стащили на землю огромный ящик, заменявший ложный гроб. В мгновение ока ящик был вскрыт, и обнаружилось его содержимое: огромные клубки шерсти. Властным жестом предатель-тамплиер приказал поставить перед собой двух пленников.
– Как странно, а? – промолвил он медоточивым голосом. – Что же вы сделали с этим бедным братом де Фенестрелем, который был вам так дорог, что вы стерегли его тело днем и ночью? Боюсь, что он существовал только в разгоряченном воображении брата Клемана Салернского и что вместо тела в этом ящике хранилось нечто куда более ценное. Впрочем, тот ящик выглядел иначе. Что вы с ним сделали?
– Что делают с гробом? – иронически спросил Эрве. – Его закапывают в землю, что мы и сделали… в Греу, как мы вам и говорили.
Ронселен ударил его железной перчаткой по лицу так, что брызнула кровь.
– Вы лжете! Вы даже не заезжали в Греу! Подойдите сюда, брат Юон, и расскажите этим ворам, что вы знаете, каков был их путь.
Молодой человек приблизился, дрожа всем телом и не поднимая глаз от земли. Но плевка ему избежать не удалось – Оливье плюнул в него, содрогаясь от омерзения.
– Ты, значит, был просто шпионом, мерзавец? И комедия, которую ты разыгрывал перед нами, была написана твоим хозяином?
– Я… у меня не было выбора… мне…
– Хватит! – отрезал Ронселен. – Естественно, он выполнял мои приказы! Сбежав от вас, он сначала отправился в Маноск, где нашел то, что я приготовил для него: крепкого мула и рясу с капюшоном, благодаря которым он смог следовать за вами и оставлять приметы на своем пути. Когда вы приехали сюда, он присоединился к нам, а мы были уже недалеко, ибо мы, чтобы вы знали, выступили в поход через два дня после вашего отъезда. Этого срока оказалось достаточно, ведь вы продвигались медленно… А теперь вы скажете мне, что было в вашей повозке и куда вы это пристроили.
– Мы не имеем права раскрывать этой тайны, – ответил Оливье. – Это тайна Храма, а мы получили приказ брата Клемана… и разрешение нашего Святейшего Отца Папы. Мы должны отвечать только перед ними.
– Папское разрешение? Что же вы сразу не сказали? Как интересно! И можно узнать, где оно?
– Во внутреннем кармане моего кафтана. Велите вашим людям отпустить меня!
– Ну, нет! Обыщи его, Юон! Ну же! Быстро!
Позеленевший от страха Юон де Ман, явно опасаясь получить еще один плевок, исполнил приказ Ронселена и без труда обнаружил пергаментный свиток, который и предъявил своему командору. Оливье презрительно улыбнулся:
– И это тамплиер?
– Сомневаюсь, что в этой банде можно найти хоть одного тамплиера, – добавил Эрве.
– Возможно, именно они и есть истинные тамплиеры, ибо им ведома Истина! – нравоучительно заметил Ронселен.
Рено ответил ему с негодованием:
– Какая Истина? Та, что отвергает Христа, позорит Распятие и попирает его ногами? Это вы называете Истиной? Ваше дьявольское евангелие приведет вас к гибели! К несчастью, с вами рухнет и весь Орден…
– Вы мне надоели с этой древней историей, – проскрежетал Ронселен, – вас следовало бы убить, чтобы вы мне больше не досаждали!
– Не стесняйся, разбойник! Убей меня, ты мне окажешь услугу. Тогда я смогу соединиться с моей нежной супругой, не отягощая душу смертным грехом самоубийства!
– Дама Валькроза умерла? Ах да, – добавил Ронселен, хлопнув себя по лбу. – Брат Юон говорил мне, что, когда эти двое мошенников приехали сюда, вымпелы были приспущены! Это был траур по ней, полагаю?
– Мы похоронили ее вчера…
– Зачем вы отвечаете ему, батюшка? – воскликнул Оливье. – Лучше прикажите ему убираться с этими так называемыми рыцарями, ведь они уже захватывают замок!
Действительно, люди лже-Антонена, пользуясь растерянностью, вызванной не столько их появлением, сколько неожиданной агрессивностью, без особого труда обезоружили служителей и немногих воинов, составлявших гарнизон замка в мирные дни, которыми эти края наслаждались уже много лет. Те, кто пытался сопротивляться, были безжалостно убиты, и их трупы, сброшенные со стен, теперь валялись посреди двора. Связанные Оливье и Эрве бессильно наблюдали за этими бесчинствами. Ронселен де Фос повернулся к ним:
– И этот замок я не отдам… быть может, лишь тогда, когда получу то, что мне нужно! Стало быть, вашу матушку недавно похоронили? Наверное, вон в той часовне? Возможно, вы воспользовались этим, чтобы одновременно укрыть в том же самом месте ваш таинственный груз?
– Это бред! – яростно бросил Оливье. – Вы считаете нас настолько бесчестными, что мы воспользовались нашим горем…
– Посмотрим, посмотрим…
– Оставь мою мать почивать в мире, демон! – закричал Оливье, увидев, как Ронселен направляется к часовне.
Тот не обратил на него ни малейшего внимания.
– Успокойся, прошу тебя! – прошептал Эрве, тревожась за состояние своего друга. – Это чудовище, и он только радуется твоему гневу…
– Господи всемогущий, услышь меня! – завопил Оливье, вне себя от гнева. – Не дай этому негодяю осквернить могилы наших близких!
– Господь услышал тебя! – раздался суровый голос.
На пороге часовни возник отец Ансельм. Обеими руками он вздымал громадную облатку, чья непорочная белизна засияла еще ярче в солнечных лучах.
– Vade retro, Satanas![26] – провозгласил священник. – Прочь, сын греха! Демон во плоти! Ты не осквернишь сие святое место мерзостью своей!
Добрый отец Ансельм был среднего роста, но показался громадным всем, кто взирал на него со священным ужасом. Он словно обрел божественное величие. По двору прошелестел ропот, и Ронселен де Фос услышал его. Он понял, что и его люди присоединились к этому ропоту, – следовательно, заходить слишком далеко было бы опасно.
Проявив осторожность, он отступил. На его лице появилось подобие улыбки:
– Кто говорит об осквернении, отец мой? Я хотел только осмотреть эту часовню…
– Тебе нет до нее дела! Именем Господа нашего объявляю тебе, что здесь покоятся бренные останки хозяев этого замка! А теперь освободи тех, кого ты захватил противоправным образом! Они находятся в своем доме…
– С вашего позволения, с этим я немного подожду. Мне надо с ними переговорить…
Ронселен глубоко поклонился капеллану, затем отошел к своим людям, которым жестами приказал увести в дом трех пленников. Сам он хотел взять барона под руку, но тот с отвращением отпрянул:
– Что еще тебе нужно?
– То же, что и прежде: я хочу знать, где находится содержимое повозки… Кроме того, я голоден и мои рыцари тоже. Сейчас мы увидим, насколько ты гостеприимен…
Пленников отвели в большой зал, где «брат Антонен» расположился с полной непринужденностью, не смущаясь от негодующих взглядов трех захваченных мужчин. Оливье с трудом верил своим глазам. Эти люди с замкнутыми, угрожающими лицами не могли быть тамплиерами, иначе говоря, братьями. Даже зная теперь, что их предводителя отец не без причины считал своим смертельным врагом, он не постигал, какой сатанинской магией обладал этот человек, которого, казалось бы, возраст должен был обратить к Богу и вразумить, что сумел сбить с пути истинного целую командерию. Существовали нерушимые правила, которые составляли честь Храма: рыцарский устав, безупречная куртуазия, защита слабых и постоянное служение Господу и Богоматери. А эти люди на вид были совершенными разбойниками – глядя на их белые плащи с красными крестами, он задыхался от отвращения…
Сам замок по-своему выражал свое неодобрение. Никто не мог нигде найти Барбетту и всех, кто прислуживал на кухне, – служанки и поварята словно испарились. Огонь в очаге был потушен. Только старая Онорина сидела на стуле возле него. Пепел замарал подол ее черного платья, скрюченные от ревматизма пальцы перебирали четки: она безмолвно молилась и плакала, устремив взор в пустоту. Ее вытащили оттуда и выставили за дверь.
– Они перепугались и куда-то попрятались, – прошептал Максимен, который стал как будто невменяемым. – Разве такое возможно? Чтобы служители Божьи, рыцари вели себя подобным образом…
– А ты кто такой? – рявкнул Ронселен.
– Мой интендант, – ответил Рено.
– Что ж, он должен знать, что где лежит… Ветчина, хлеб, сыр, этого нам достаточно. Пусть принесет все это сюда и отдаст ключи от погреба брату Гонтрану! Тот умеет выбирать хорошее вино! Заодно и посмотрит, нет ли чего необычного в подполе!
Пришлось уступить. «Тамплиеры» начали объедаться под присмотром своего начальника, который величественно восседал за баронским креслом во главе длинного, поспешно накрытого стола. Рено, устроившийся в стороне, возле очага, избегал смотреть на сына и двух его спутников, привязанных к балкам. В какой-то момент Ронселен приказал «брату Юону» принести им поесть, но Оливье пригвоздил его к месту:
– Не подходите к нам! Мы ничего не хотим! Мы не будем делить хлеб с такими негодяями!
– Вы не правы, мессир Оливье! Вам и вашим друзьям еще понадобятся силы…
– Мы уповаем только на Господа!
– Как вам будет угодно! Эй, интендант! Мне что-то зябко, извольте-ка разжечь камин! И не жалей дров! Пусть все согреются!
– Это не предвещает для нас ничего хорошего, – сказал Эрве сквозь зубы. – Не нравится мне эта любовь к теплу!
– Мне тоже, но с помощью Божьей мы все преодолеем…
Между тем послышался разгневанный голос Рено, настолько звенящий ненавистью, что Оливье с трудом узнал его:
– Экий ты мерзляк, Ронселен де Фос! Наверное, хочешь привыкнуть к адскому огню, который тебя ожидает в самом скором времени! Ты теперь лысый старец, и близится день Суда, на котором ты будешь осужден!
– Не слишком надейся на это! Господь обойдется со мной как с равным. Ты даже не представляешь, какого могущества я достиг за эти годы…
– Нет, не представляю и не желаю этого знать. Но тебе, видно, это помогает спокойно спать по ночам, ты перестал слышать ужасный голос, который тебя проклял?
Смертельно побледнев, Ронселен оттолкнул свое кресло, упавшее на пол, и чуть не ринулся на Рено, но быстро взял себя в руки и пожал плечами.
– Свяжите и его тоже! – приказал он.
Через несколько секунд барона крепко привязали к стулу. Он не оказал ни малейшего сопротивления. К чему? Враг его принял все необходимые меры, а люди, оставшиеся в замке, попали в руки тем, с кем всегда поддерживались доверительные отношения. Он пристально смотрел на полыхавший в очаге огонь, спрашивая себя, кого из пленников первым подвергнут пытке. Его самого, чтобы заставить говорить Оливье, или Оливье, чтобы принудить отца выдать местонахождение тайника? И старик усердно молился, чтобы первенство оставили за ним. Он был так близок к смерти – да и желал ее! – тогда как Оливье было всего тридцать пять, но он обладал закаленной душой, которая смогла бы вытерпеть его муки. Но если будут пытать Оливье… Рено боялся, что у него не хватит сил смотреть на это. Он был их с Санси сыном, плотью от их плоти, единственным, кого он по-прежнему любил. И он пылко воззвал к Господу, который должен в этом случае призвать его к Себе, разбив его старое сердце…
Странным образом, Ронселен, казалось, не торопился прибегнуть к последнему средству. Развалившись в своем кресле, он повернулся к огню и грелся, полузакрыв глаза, словно объевшийся кот. Он оставался на кухне один, потому что его люди получили приказ обыскать замок сверху донизу. Их топот доносился отовсюду, и Рено чувствовал, как в душе его снова усиливается боль. Нет, сам он не был так привязан к земным благам, но Санси любила этот дом. Она потратила столько сил, столько любви, чтобы всем ее близким было здесь хорошо! Что от всего этого останется после нашествия этих вандалов? Слезы потекли по его лицу: ему вдруг показалось, что Санси умирает во второй раз…
Это продолжалось долго. Пока не вернулись «рыцари», очевидно, ничего не обнаружившие.
– Мы ничего не нашли, – сказал тот, кто был, видимо, правой рукой Ронселена, некий брат Дидье. – Но надежда еще не потеряна: в замке есть вход в очень большое подземелье, которое нужно тщательно осмотреть…
– О, я надежду не теряю! Продолжайте поиски, но не слишком долго. К чему утомлять наших братьев, коль скоро у нас есть проводники. Полагаю, мы сумеем убедить их помочь нам.
– Вам следовало бы посмотреть самим, брат! Ваш опыт…
– Драгоценен, знаю, но я знаю также, что влажное подземелье губительно для моих суставов, а мне следует беречь их, чтобы они служили мне как можно дольше ради вящего прославления нашего дела!
– Тогда почему вы не распорядитесь получше расспросить вот этих людей? Мы бы выиграли время и избавили бы от лишнего труда наших братьев. Судя по виду, эти подземелья очень запутанные и простираются чрезвычайно далеко!
– А мы никуда не торопимся! У нас есть время, и что-то подсказывает мне: их непросто будет убедить!
– Но, возможно, они станут сговорчивее?
Оливье удержался от искушения крикнуть «Никогда!», – но это было бы провокацией, пустой и даже вредной, потому что эти люди могли впасть в ярость и быстро дойти до крайностей. Поэтому он подавил первое движение души, ожидая, что скажет на это «мэтр Ронселен», чьи права на власть он почитал сомнительными и которого сам считал всего лишь злоумышленником.
– Возможно, завтра! Мне кажется, что ночь размышлений подвигнет их к мудрости.
– Значит, нас не собираются поджаривать? – прошептал Эрве. – Какое величие души!
– Я бы так не сказал, – ответил Оливье, ясно видевший, что веревки, которыми был связан отец, мешали ему дышать.
Все, что последовало далее, было тягостным, и Оливье укрепился в убеждении, что эти люди – не настоящие тамплиеры, потому что перед сном они опять начали обжираться. На сей раз пленникам они ничего не предлагали, но, главное, не произносили ни одной молитвы, хотя устав жестко предписывал это рыцарям. И в часовню не заходили – впрочем, в ней забаррикадировался отец Ансельм, – и с уст их не слетело ни одного из многочисленных обязательных «Pater Noster», а также коротеньких ритуальных «Ave Maria» и «Benedicite». Тут уж Оливье сдержаться не смог.
– Позор вам, не соблюдающим правил! Вы что, думаете, что Господь это забудет, раз уж вы сами забыли Его?
– Мы воздаем Ему то, что должно, – желчно отозвался Ронселен, – и не вам нас судить. Лучше подумайте о своей судьбе. Вы готовы говорить?
– Нам с вами не о чем разговаривать!
– Тогда берите пример с меня. Не поддавайтесь нетерпению! Как только вы раскроете нам место, куда спрятали сундук, мы вас отпустим…
– Неужели? – спросил Эрве. – Если мы отдадим вам то, что вы хотите, вы нас убьете, чтобы Великий магистр никогда не узнал о вашем преступлении. Иначе вам придется дорого заплатить, разве вы сами этого не понимаете?
Ронселен не ответил. Закончив с ужином, он распорядился поставить сменную вахту на башни, велел добавить дров в камин и, не обращая больше внимания на пленников, устроился в своем кресле поудобнее с явным намерением немного вздремнуть.
Вновь послышался голос Оливье:
– Помолимся, братья!
И он затянул повечерие, как и положено в последний из канонических часов перед отходом ко сну. Его поддержали его спутники, отчего голос Оливье обрел звучность и широту – это был прекрасный григорианский хорал, не требующий звучания никаких музыкальных инструментов. Рено слушал рыцарей со слезами на глазах, но Ронселену, очевидно, пение совсем не понравилось.
– Замолчите, иначе мы заткнем вам рот! – завопил он. – Я хочу отдохнуть.
Оливье подчинился не вполне: тихим голосом он стал проговаривать обязательные молитвы, к нему присоединились Эрве и сержант, и это глухое жужжание мало-помалу усыпило их врага, который вскоре захрапел. Его жертвы могли теперь говорить, почти не понижая голоса.
– Я никак не могу ослабить веревки, – простонал Эрве. – Меня связали слишком крепко, и при малейшем движении путы затягиваются все сильнее.
– Я тоже, – подхватил Анисе. – Как я ни бешусь, все бесполезно. Очень жаль, ведь у меня в кармане нож, но достать его мне не удается.
– А мне хотелось бы узнать, – произнес в свою очередь Оливье, – что они сделали с Максименом! Вечером мы его уже не видели, и они обслуживали себя за столом сами.
Молчал один барон, но он сидел в стороне от троих друзей, и ему пришлось бы напрягать голос, чтобы его услышали. Сидя очень прямо в своем кресле, он словно бы отсутствовал, и это встревожило Оливье: во время этой бесконечной ночи, когда они страдали от голода, жажды, усталости и от впивающихся в тело веревок, он ясно видел, что старик все больше клонит голову к груди. Но когда на нижнем дворе закричал петух, возвещающий наступление дня, который обещал быть мучительным, он вдруг ощутил неясную надежду, что смерть внесла свои изменения в установившийся порядок вещей, избавив отца от ужасных физических и нравственных страданий. Увы, когда их палач, которому, возможно, пришла в голову та же мысль, встряхнул Рено за плечи, тот поднял голову и уже не опускал ее… Значит, своей судьбы барон не избежит.
– Я так и думал, что вы затеваете гнусное дело! – презрительно бросил он, отчего оба друга почти синхронным жестом схватились за мечи. – Но вам не удалось меня провести: вы украли сокровища Храма, чтобы обогатить свою семью! Поэтому я приказываю вас арестовать!
За забралом шлема глаза Оливье сверкнули опасным зеленым огоньком. Он выхватил меч из ножен:
– Ваши обвинения беспочвенны, и вы не имеете права арестовывать нас! Мы выполняли миссию, доверенную нам братом Клеманом Салернским, приором Прованса и настоятелем Франции…
– Вашим другом! Этим все и объясняется!
– Да кто вы такой, чтобы оспаривать распоряжения одного из самых высоких сановников Ордена?
– Не разыгрывайте из себя глупцов! Вы прекрасно знаете, что я брат Антонен д’Арро, командор Ришранка…
– Это ложь! – прогремел еще могучий голос барона Рено. – Этот человек – худший враг Ордена Храма, ибо он – знайте это! – сжег Истинный Крест и был за это проклят его хранителем. Его имя – не Антонен д’Арро, а Ронселен де Фос!
Оливье и Эрве вскрикнули от изумления, но лже-Антонен не стал опровергать этого утверждения. Лицо его, обесцвеченное старостью, исказилось волчьей улыбкой, словно он даже обрадовался своему разоблачению. Повернув коня к тому, кто обвинял его во лжи, он медленно подъехал к крыльцу:
– Ты еще хорошо видишь, хоть и стар, Рено де Куртене!
– Но ты старше меня!
– Возможно, возможно, но я этого не замечаю! Да, я Ронселен де Фос… мэтр Ронселен для большей части Ордена, где у меня больше власти, чем ты думаешь. Те, кто со мной, прекрасно это знают и полностью мне преданы. Поэтому, хочешь ты этого или нет, мы сейчас схватим твоего сына и его спутника…
Скрежет опускающейся решетки прервал его речь. Он обернулся и насмешливо бросил, пожав плечами:
– Мы откроем ее без труда! Нас много, мы хорошо вооружены, а сколько вас? Всего лишь горстка под командованием безумного старца…
– А вот ты, судя по всему, видишь плохо! – проворчал Рено, указав рукой на башни, в бойницах которых показался лучник, готовый выпустить стрелу.
На сей раз Ронселен расхохотался. По его знаку четверо из его людей с невероятной скоростью набросились на Оливье и Эрве. В мгновение ока они уже лежали на земле со скрученными руками, а к их горлу были приставлены кинжалы.
– Стреляйте! – взревел Оливье, потеряв разум от бешенства.
– Не стреляйте! – одновременно с ним крикнул его отец.
Тем не менее лучники выстрелили, но, видимо, руки у них дрогнули, потому что ни одна стрела в цель не попала.
– Неумехи! – выругался Оливье.
Рено подошел к нему и тронул его рукой.
– Спокойно, сынок! Мы не можем совладать с этими людьми. Чего ты хочешь от нас? – добавил он, взглянув на своего врага.
– Я уже сказал тебе: схватить этих двоих и наказать их так, как они того заслуживают. Но сначала мы посмотрим, что они везли в той повозке!
Со спокойной наглостью человека, который уверен в своей безнаказанности, он спешился и подошел к повозке, на облучке которой застыл сержант Пон Анисе. Некоторые из «рыцарей» Ронселена уже захватили стратегические пункты во дворе – кузницу и оружейную, силой выведя оттуда всех работающих. Другие стащили на землю огромный ящик, заменявший ложный гроб. В мгновение ока ящик был вскрыт, и обнаружилось его содержимое: огромные клубки шерсти. Властным жестом предатель-тамплиер приказал поставить перед собой двух пленников.
– Как странно, а? – промолвил он медоточивым голосом. – Что же вы сделали с этим бедным братом де Фенестрелем, который был вам так дорог, что вы стерегли его тело днем и ночью? Боюсь, что он существовал только в разгоряченном воображении брата Клемана Салернского и что вместо тела в этом ящике хранилось нечто куда более ценное. Впрочем, тот ящик выглядел иначе. Что вы с ним сделали?
– Что делают с гробом? – иронически спросил Эрве. – Его закапывают в землю, что мы и сделали… в Греу, как мы вам и говорили.
Ронселен ударил его железной перчаткой по лицу так, что брызнула кровь.
– Вы лжете! Вы даже не заезжали в Греу! Подойдите сюда, брат Юон, и расскажите этим ворам, что вы знаете, каков был их путь.
Молодой человек приблизился, дрожа всем телом и не поднимая глаз от земли. Но плевка ему избежать не удалось – Оливье плюнул в него, содрогаясь от омерзения.
– Ты, значит, был просто шпионом, мерзавец? И комедия, которую ты разыгрывал перед нами, была написана твоим хозяином?
– Я… у меня не было выбора… мне…
– Хватит! – отрезал Ронселен. – Естественно, он выполнял мои приказы! Сбежав от вас, он сначала отправился в Маноск, где нашел то, что я приготовил для него: крепкого мула и рясу с капюшоном, благодаря которым он смог следовать за вами и оставлять приметы на своем пути. Когда вы приехали сюда, он присоединился к нам, а мы были уже недалеко, ибо мы, чтобы вы знали, выступили в поход через два дня после вашего отъезда. Этого срока оказалось достаточно, ведь вы продвигались медленно… А теперь вы скажете мне, что было в вашей повозке и куда вы это пристроили.
– Мы не имеем права раскрывать этой тайны, – ответил Оливье. – Это тайна Храма, а мы получили приказ брата Клемана… и разрешение нашего Святейшего Отца Папы. Мы должны отвечать только перед ними.
– Папское разрешение? Что же вы сразу не сказали? Как интересно! И можно узнать, где оно?
– Во внутреннем кармане моего кафтана. Велите вашим людям отпустить меня!
– Ну, нет! Обыщи его, Юон! Ну же! Быстро!
Позеленевший от страха Юон де Ман, явно опасаясь получить еще один плевок, исполнил приказ Ронселена и без труда обнаружил пергаментный свиток, который и предъявил своему командору. Оливье презрительно улыбнулся:
– И это тамплиер?
– Сомневаюсь, что в этой банде можно найти хоть одного тамплиера, – добавил Эрве.
– Возможно, именно они и есть истинные тамплиеры, ибо им ведома Истина! – нравоучительно заметил Ронселен.
Рено ответил ему с негодованием:
– Какая Истина? Та, что отвергает Христа, позорит Распятие и попирает его ногами? Это вы называете Истиной? Ваше дьявольское евангелие приведет вас к гибели! К несчастью, с вами рухнет и весь Орден…
– Вы мне надоели с этой древней историей, – проскрежетал Ронселен, – вас следовало бы убить, чтобы вы мне больше не досаждали!
– Не стесняйся, разбойник! Убей меня, ты мне окажешь услугу. Тогда я смогу соединиться с моей нежной супругой, не отягощая душу смертным грехом самоубийства!
– Дама Валькроза умерла? Ах да, – добавил Ронселен, хлопнув себя по лбу. – Брат Юон говорил мне, что, когда эти двое мошенников приехали сюда, вымпелы были приспущены! Это был траур по ней, полагаю?
– Мы похоронили ее вчера…
– Зачем вы отвечаете ему, батюшка? – воскликнул Оливье. – Лучше прикажите ему убираться с этими так называемыми рыцарями, ведь они уже захватывают замок!
Действительно, люди лже-Антонена, пользуясь растерянностью, вызванной не столько их появлением, сколько неожиданной агрессивностью, без особого труда обезоружили служителей и немногих воинов, составлявших гарнизон замка в мирные дни, которыми эти края наслаждались уже много лет. Те, кто пытался сопротивляться, были безжалостно убиты, и их трупы, сброшенные со стен, теперь валялись посреди двора. Связанные Оливье и Эрве бессильно наблюдали за этими бесчинствами. Ронселен де Фос повернулся к ним:
– И этот замок я не отдам… быть может, лишь тогда, когда получу то, что мне нужно! Стало быть, вашу матушку недавно похоронили? Наверное, вон в той часовне? Возможно, вы воспользовались этим, чтобы одновременно укрыть в том же самом месте ваш таинственный груз?
– Это бред! – яростно бросил Оливье. – Вы считаете нас настолько бесчестными, что мы воспользовались нашим горем…
– Посмотрим, посмотрим…
– Оставь мою мать почивать в мире, демон! – закричал Оливье, увидев, как Ронселен направляется к часовне.
Тот не обратил на него ни малейшего внимания.
– Успокойся, прошу тебя! – прошептал Эрве, тревожась за состояние своего друга. – Это чудовище, и он только радуется твоему гневу…
– Господи всемогущий, услышь меня! – завопил Оливье, вне себя от гнева. – Не дай этому негодяю осквернить могилы наших близких!
– Господь услышал тебя! – раздался суровый голос.
На пороге часовни возник отец Ансельм. Обеими руками он вздымал громадную облатку, чья непорочная белизна засияла еще ярче в солнечных лучах.
– Vade retro, Satanas![26] – провозгласил священник. – Прочь, сын греха! Демон во плоти! Ты не осквернишь сие святое место мерзостью своей!
Добрый отец Ансельм был среднего роста, но показался громадным всем, кто взирал на него со священным ужасом. Он словно обрел божественное величие. По двору прошелестел ропот, и Ронселен де Фос услышал его. Он понял, что и его люди присоединились к этому ропоту, – следовательно, заходить слишком далеко было бы опасно.
Проявив осторожность, он отступил. На его лице появилось подобие улыбки:
– Кто говорит об осквернении, отец мой? Я хотел только осмотреть эту часовню…
– Тебе нет до нее дела! Именем Господа нашего объявляю тебе, что здесь покоятся бренные останки хозяев этого замка! А теперь освободи тех, кого ты захватил противоправным образом! Они находятся в своем доме…
– С вашего позволения, с этим я немного подожду. Мне надо с ними переговорить…
Ронселен глубоко поклонился капеллану, затем отошел к своим людям, которым жестами приказал увести в дом трех пленников. Сам он хотел взять барона под руку, но тот с отвращением отпрянул:
– Что еще тебе нужно?
– То же, что и прежде: я хочу знать, где находится содержимое повозки… Кроме того, я голоден и мои рыцари тоже. Сейчас мы увидим, насколько ты гостеприимен…
Пленников отвели в большой зал, где «брат Антонен» расположился с полной непринужденностью, не смущаясь от негодующих взглядов трех захваченных мужчин. Оливье с трудом верил своим глазам. Эти люди с замкнутыми, угрожающими лицами не могли быть тамплиерами, иначе говоря, братьями. Даже зная теперь, что их предводителя отец не без причины считал своим смертельным врагом, он не постигал, какой сатанинской магией обладал этот человек, которого, казалось бы, возраст должен был обратить к Богу и вразумить, что сумел сбить с пути истинного целую командерию. Существовали нерушимые правила, которые составляли честь Храма: рыцарский устав, безупречная куртуазия, защита слабых и постоянное служение Господу и Богоматери. А эти люди на вид были совершенными разбойниками – глядя на их белые плащи с красными крестами, он задыхался от отвращения…
Сам замок по-своему выражал свое неодобрение. Никто не мог нигде найти Барбетту и всех, кто прислуживал на кухне, – служанки и поварята словно испарились. Огонь в очаге был потушен. Только старая Онорина сидела на стуле возле него. Пепел замарал подол ее черного платья, скрюченные от ревматизма пальцы перебирали четки: она безмолвно молилась и плакала, устремив взор в пустоту. Ее вытащили оттуда и выставили за дверь.
– Они перепугались и куда-то попрятались, – прошептал Максимен, который стал как будто невменяемым. – Разве такое возможно? Чтобы служители Божьи, рыцари вели себя подобным образом…
– А ты кто такой? – рявкнул Ронселен.
– Мой интендант, – ответил Рено.
– Что ж, он должен знать, что где лежит… Ветчина, хлеб, сыр, этого нам достаточно. Пусть принесет все это сюда и отдаст ключи от погреба брату Гонтрану! Тот умеет выбирать хорошее вино! Заодно и посмотрит, нет ли чего необычного в подполе!
Пришлось уступить. «Тамплиеры» начали объедаться под присмотром своего начальника, который величественно восседал за баронским креслом во главе длинного, поспешно накрытого стола. Рено, устроившийся в стороне, возле очага, избегал смотреть на сына и двух его спутников, привязанных к балкам. В какой-то момент Ронселен приказал «брату Юону» принести им поесть, но Оливье пригвоздил его к месту:
– Не подходите к нам! Мы ничего не хотим! Мы не будем делить хлеб с такими негодяями!
– Вы не правы, мессир Оливье! Вам и вашим друзьям еще понадобятся силы…
– Мы уповаем только на Господа!
– Как вам будет угодно! Эй, интендант! Мне что-то зябко, извольте-ка разжечь камин! И не жалей дров! Пусть все согреются!
– Это не предвещает для нас ничего хорошего, – сказал Эрве сквозь зубы. – Не нравится мне эта любовь к теплу!
– Мне тоже, но с помощью Божьей мы все преодолеем…
Между тем послышался разгневанный голос Рено, настолько звенящий ненавистью, что Оливье с трудом узнал его:
– Экий ты мерзляк, Ронселен де Фос! Наверное, хочешь привыкнуть к адскому огню, который тебя ожидает в самом скором времени! Ты теперь лысый старец, и близится день Суда, на котором ты будешь осужден!
– Не слишком надейся на это! Господь обойдется со мной как с равным. Ты даже не представляешь, какого могущества я достиг за эти годы…
– Нет, не представляю и не желаю этого знать. Но тебе, видно, это помогает спокойно спать по ночам, ты перестал слышать ужасный голос, который тебя проклял?
Смертельно побледнев, Ронселен оттолкнул свое кресло, упавшее на пол, и чуть не ринулся на Рено, но быстро взял себя в руки и пожал плечами.
– Свяжите и его тоже! – приказал он.
Через несколько секунд барона крепко привязали к стулу. Он не оказал ни малейшего сопротивления. К чему? Враг его принял все необходимые меры, а люди, оставшиеся в замке, попали в руки тем, с кем всегда поддерживались доверительные отношения. Он пристально смотрел на полыхавший в очаге огонь, спрашивая себя, кого из пленников первым подвергнут пытке. Его самого, чтобы заставить говорить Оливье, или Оливье, чтобы принудить отца выдать местонахождение тайника? И старик усердно молился, чтобы первенство оставили за ним. Он был так близок к смерти – да и желал ее! – тогда как Оливье было всего тридцать пять, но он обладал закаленной душой, которая смогла бы вытерпеть его муки. Но если будут пытать Оливье… Рено боялся, что у него не хватит сил смотреть на это. Он был их с Санси сыном, плотью от их плоти, единственным, кого он по-прежнему любил. И он пылко воззвал к Господу, который должен в этом случае призвать его к Себе, разбив его старое сердце…
Странным образом, Ронселен, казалось, не торопился прибегнуть к последнему средству. Развалившись в своем кресле, он повернулся к огню и грелся, полузакрыв глаза, словно объевшийся кот. Он оставался на кухне один, потому что его люди получили приказ обыскать замок сверху донизу. Их топот доносился отовсюду, и Рено чувствовал, как в душе его снова усиливается боль. Нет, сам он не был так привязан к земным благам, но Санси любила этот дом. Она потратила столько сил, столько любви, чтобы всем ее близким было здесь хорошо! Что от всего этого останется после нашествия этих вандалов? Слезы потекли по его лицу: ему вдруг показалось, что Санси умирает во второй раз…
Это продолжалось долго. Пока не вернулись «рыцари», очевидно, ничего не обнаружившие.
– Мы ничего не нашли, – сказал тот, кто был, видимо, правой рукой Ронселена, некий брат Дидье. – Но надежда еще не потеряна: в замке есть вход в очень большое подземелье, которое нужно тщательно осмотреть…
– О, я надежду не теряю! Продолжайте поиски, но не слишком долго. К чему утомлять наших братьев, коль скоро у нас есть проводники. Полагаю, мы сумеем убедить их помочь нам.
– Вам следовало бы посмотреть самим, брат! Ваш опыт…
– Драгоценен, знаю, но я знаю также, что влажное подземелье губительно для моих суставов, а мне следует беречь их, чтобы они служили мне как можно дольше ради вящего прославления нашего дела!
– Тогда почему вы не распорядитесь получше расспросить вот этих людей? Мы бы выиграли время и избавили бы от лишнего труда наших братьев. Судя по виду, эти подземелья очень запутанные и простираются чрезвычайно далеко!
– А мы никуда не торопимся! У нас есть время, и что-то подсказывает мне: их непросто будет убедить!
– Но, возможно, они станут сговорчивее?
Оливье удержался от искушения крикнуть «Никогда!», – но это было бы провокацией, пустой и даже вредной, потому что эти люди могли впасть в ярость и быстро дойти до крайностей. Поэтому он подавил первое движение души, ожидая, что скажет на это «мэтр Ронселен», чьи права на власть он почитал сомнительными и которого сам считал всего лишь злоумышленником.
– Возможно, завтра! Мне кажется, что ночь размышлений подвигнет их к мудрости.
– Значит, нас не собираются поджаривать? – прошептал Эрве. – Какое величие души!
– Я бы так не сказал, – ответил Оливье, ясно видевший, что веревки, которыми был связан отец, мешали ему дышать.
Все, что последовало далее, было тягостным, и Оливье укрепился в убеждении, что эти люди – не настоящие тамплиеры, потому что перед сном они опять начали обжираться. На сей раз пленникам они ничего не предлагали, но, главное, не произносили ни одной молитвы, хотя устав жестко предписывал это рыцарям. И в часовню не заходили – впрочем, в ней забаррикадировался отец Ансельм, – и с уст их не слетело ни одного из многочисленных обязательных «Pater Noster», а также коротеньких ритуальных «Ave Maria» и «Benedicite». Тут уж Оливье сдержаться не смог.
– Позор вам, не соблюдающим правил! Вы что, думаете, что Господь это забудет, раз уж вы сами забыли Его?
– Мы воздаем Ему то, что должно, – желчно отозвался Ронселен, – и не вам нас судить. Лучше подумайте о своей судьбе. Вы готовы говорить?
– Нам с вами не о чем разговаривать!
– Тогда берите пример с меня. Не поддавайтесь нетерпению! Как только вы раскроете нам место, куда спрятали сундук, мы вас отпустим…
– Неужели? – спросил Эрве. – Если мы отдадим вам то, что вы хотите, вы нас убьете, чтобы Великий магистр никогда не узнал о вашем преступлении. Иначе вам придется дорого заплатить, разве вы сами этого не понимаете?
Ронселен не ответил. Закончив с ужином, он распорядился поставить сменную вахту на башни, велел добавить дров в камин и, не обращая больше внимания на пленников, устроился в своем кресле поудобнее с явным намерением немного вздремнуть.
Вновь послышался голос Оливье:
– Помолимся, братья!
И он затянул повечерие, как и положено в последний из канонических часов перед отходом ко сну. Его поддержали его спутники, отчего голос Оливье обрел звучность и широту – это был прекрасный григорианский хорал, не требующий звучания никаких музыкальных инструментов. Рено слушал рыцарей со слезами на глазах, но Ронселену, очевидно, пение совсем не понравилось.
– Замолчите, иначе мы заткнем вам рот! – завопил он. – Я хочу отдохнуть.
Оливье подчинился не вполне: тихим голосом он стал проговаривать обязательные молитвы, к нему присоединились Эрве и сержант, и это глухое жужжание мало-помалу усыпило их врага, который вскоре захрапел. Его жертвы могли теперь говорить, почти не понижая голоса.
– Я никак не могу ослабить веревки, – простонал Эрве. – Меня связали слишком крепко, и при малейшем движении путы затягиваются все сильнее.
– Я тоже, – подхватил Анисе. – Как я ни бешусь, все бесполезно. Очень жаль, ведь у меня в кармане нож, но достать его мне не удается.
– А мне хотелось бы узнать, – произнес в свою очередь Оливье, – что они сделали с Максименом! Вечером мы его уже не видели, и они обслуживали себя за столом сами.
Молчал один барон, но он сидел в стороне от троих друзей, и ему пришлось бы напрягать голос, чтобы его услышали. Сидя очень прямо в своем кресле, он словно бы отсутствовал, и это встревожило Оливье: во время этой бесконечной ночи, когда они страдали от голода, жажды, усталости и от впивающихся в тело веревок, он ясно видел, что старик все больше клонит голову к груди. Но когда на нижнем дворе закричал петух, возвещающий наступление дня, который обещал быть мучительным, он вдруг ощутил неясную надежду, что смерть внесла свои изменения в установившийся порядок вещей, избавив отца от ужасных физических и нравственных страданий. Увы, когда их палач, которому, возможно, пришла в голову та же мысль, встряхнул Рено за плечи, тот поднял голову и уже не опускал ее… Значит, своей судьбы барон не избежит.