Беннет Арнольд. Дань городов

Арнольд Беннет
Дань городов

Часть первая
Пламя Лондона

I

   – Вас просят к телефону, сэр.
   Мистер Брюс Бауринг, директор-распорядитель Горнопромышленного акционерного общества (основной капитал – два миллиона, акции – по одному фунту, котировка – двадцать семь и шесть), обернулся и вопросительно взглянул на доверенного клерка, застывшего на пороге роскошно обставленного кабинета, залитого электрическим светом. Сидя в одном жилете перед флорентийским зеркалом, Бауринг приглаживал свои волосы с заботливостью неумелой матери.
   – Кто такой? – отозвался он и сейчас же добавил с видом мученика. – Ведь уже почти семь часов, да еще пятница!
   – Полагаю, сэр, что свой.
   Финансист швырнул на стол щетку в золотой оправе и, проплыв величественно по пушистому восточному ковру, вошел в телефонную будку и захлопнул за собой дверь.
   – Алло! – произнес он, пытаясь быть сдержанным. – Алло! Кто у телефона? Да, я Бауринг. Но с кем я говорю?
   – Хррррр, – прошептал ему в ухо слабый голос трубки. – Я друг.
   – Фамилия?
   – Без фамилии. Я решил, что вам будет небезынтересно узнать, что сегодня вечером должен произойти грабеж в вашем доме на Лаундес-сквер. Я подумал, что вас это заинтересует.
   – А! – дунул в трубку мистер Бауринг, совершенно растерявшись. В спертой, насыщенной молчанием атмосфере телефонной будки это сообщение, таинственно примчавшееся из недр беспредельного Лондона, вызвало в нем внезапную тревогу, что, может быть, блестяще выработанный им план рухнет в последнее мгновение. Почему именно сегодня вечером? И почему до девяти часов? Не сделалась ли его тайна общим достоянием? – Дальнейшие подробности? – спросил Бауринг возможно более хладнокровным тоном. Но ответа не последовало. И когда не без труда добился он от телефонистки справки, какой номер ему звонил, то оказалось, что неизвестный воспользовался автоматом на Оксфордской улице.
   Бауринг вернулся в кабинет, одел сюртук, вынул из ящика письменного стола объемистый конверт, сунул его в карман и опустился в кресло, чтобы собраться с мыслями.
   В данное время он считался одним из самых прославленных престидижитаторов¹ Сити. Десять лет назад он начал свою деятельность с одним только цилиндром в руках, однако с течением времени из этого пустого цилиндра стали появляться всевозможные диковинные вещи – различные рудники и россыпи. Чем больше опустошался цилиндр, тем полнее он становился, тем значительнее делались «продукты его производства» (в их число ныне входили особняк на Лаундес-сквер и усадьба в Гэмпшире), тем убедительнее оказывались приемы самого фокусника и, наконец, тем в больший раж входила аудитория. В конце концов путем искусного маневра, с подвернутыми, как обычно, рукавами, чтобы показать, что тут нет обмана, из пресловутого цилиндра вылетело нечто, затмившее все предыдущие сюрпризы, – Горнопромышленное общество. Акции сего почтенного предприятия любовно назывались в биржевых кругах «солидными». Круги верили в них, так как они приносили, правда, нерегулярный, но зато внушительный дивидент – результат главным образом спекуляции и умелого «использования обстоятельств». Ввиду же того, что в ближайший четверг должно было состояться годичное собрание акционеров (фокусник в кресле, а цилиндр на столе), – биржевая цена после периода депрессии стабилизировалась.
   Размышления мистера Бауринга вскоре были прерваны телеграммой. Он вскрыл ее и прочел: «Повар опять пьян. Буду обедать с тобой в Девоншире в семь тридцать. Дома немыслимо. Относительно багажа распорядилась. Мари». Мари была жена мистера Бауринга. Он почувствовал значительное облегчение. Телеграмма вернула ему его прежнее самообладание.
   Во всяком случае, раз ему теперь не предстояло быть на Лаундес-сквер, он мог спокойно посмеяться над угрозой ограбления: «Какая в конце концов прекрасная штука провидение», – заключил он.
   – Взгляните-ка на это, – обратился он к клерку, протягивая ему телеграмму с выражением притворного ужаса.
   – Так, так, – пробормотал клерк с неподдельной симпатией по адресу своего патрона – несчастной жертвы разбушевавшегося повара. – Полагаю, сэр, вы сегодня, как всегда, уедете в Гэмпшир?
   Мистер Бауринг ответил утвердительно, прибавив, что вернется в правление в понедельник после двенадцати или же, в крайнем случае, рано утром во вторник. Затем, сделав несколько распоряжений и окинув орлиным взором свой кабинет и прилегающие к нему комнаты, что свойственно каждому «настоящему» главе предприятия, он с сознанием собственного достоинства покинул правление, чтобы воспользоваться заслуженным отдыхом.
   «Почему Мари не позвонила мне по телефону, а послала телеграмму?» – раздумывал он в то время, как пара серых несла его с кучером на козлах и с выездным лакеем на запятках по направлению к Девонширу.

II

   Девонширское палаццо, монументальное здание в одиннадцать этажей в стиле Фостера и Дикси, с бронзовыми частями работы Хомана, лифтами Уэйгуда, лепными украшениями Уоринга и изобилием терракоты, расположено на окраине Гайд-парка. Основание этого палаццо лежит под землей, образуя тоннель подземной железной дороги, над которым находятся винные погреба; над ними обширная прачечная, над прачечной же (длинный ряд окон почти вровень с тротуаром) спортивный клуб, бильярдная и греческий табачный магазин. Первый этаж занимает модный ресторан. В Лондоне всегда есть один какой-нибудь ресторан, где всякий «действительно приличный» человек может позавтракать или пообедать. Мода на ресторан меняется каждый сезон, но модным в одно и то же время бывает всегда только один. В этом сезоне подобная честь выпала Девонширскому. Следовательно, все корректные люди волей-неволей должны были в нем питаться, так как другого более подходящего места для них не было. Девять этажей, находившихся над рестораном, где были расположены сдававшиеся внаем меблированные квартиры и комнаты, благодаря славе ресторана, были постоянно заполнены. Между прочим, на третьем этаже помещался Дамский клуб.
   Было без четверти восемь, когда мистер Брюс Бауринг, важно поднявшись по широкой лестнице этого убежища богатых, остановился на мгновение около огромного камина (на дворе стоял сентябрь, и камин ярко пылал), чтобы спросить у метрдотеля, где его жена заняла столик. Но, увы, Мари, никогда не опаздывавшая, еще не приехала. Обеспокоенный этим обстоятельством, Бауринг в сопровождении метрдотеля направился в зал Людовина XIV и ввиду своего не совсем подобающего костюма выбрал столик, наполовину скрытый за колонной из оникса. Вопреки погоде зал был полон нарядными женщинами и самодовольными мужчинами.
   Едва Бауринг расположился за своим столом, как столик по другую сторону колонны был занят какой-то молодой парой (мужчина был и красивее, и лучше одет, чем женщина). Финансист подождал минут пять, затем заказал себе бутылку вина и камбалу.
   – Разве вы не можете прочесть? – Это говорил молодой человек за соседним столом, обращаясь громко к косившему лакею, в руках которого был телеграфный бланк. – «Солидные», «Солидные», дружище. «Продавайте «солидные» в любом количестве завтра и в понедельник». Поняли? Ну, так отправьте ее немедленно.
   – Слушаю-с, милорд, – ответил лакей и умчался.
   Молодой человек пристально, но в то же время рассеянно посмотрел на Бауринга, словно его больше интересовали обои за головой финансиста, чем он сам. Мистер Бауринг к собственной досаде покраснел. Отчасти для того, чтобы скрыть свое смущение, отчасти потому, что было уже восемь часов и надо было спешить на поезд, он опустил голову и принялся за рыбу.
   Спустя несколько минут лакей вернулся, отдал молодому человеку сдачу и поверг в изумление мистера Бауринга, подойдя к нему и вручив ему конверт, на оборотной стороне которого стоял штемпель Дамского клуба. В нем находилась записка, написанная карандашом рукой его жены. Содержание ее было следующее:
 
   «Только что приехала. Опоздала из-за багажа. У меня слишком расстроены нервы, чтобы торчать в ресторане, а я сижу здесь и ем отбивную котлету. Народу, к счастью, нет никого. Зайди за мной, прежде чем отправиться на вокзал».
 
   Мистер Бауринг вышел из себя. Он терпеть не мог клуба своей жены, кроме того этот непрерывный поток телефонных, телеграфных и письменных сообщений вывел его из себя.
   – Ответа не будет, – недовольно буркнул он, поманив пальцем лакея. – Кто этот молодой человек, сидящий вон за тем столиком с дамой? – спросил он его.
   – Точно не знаю, сэр, – шепотом ответил тот, – не то это какое-то влиятельное лицо, не то американский миллионер.
   – Но вы его сейчас назвали милордом.
   – Так я в тот момент думал, что это влиятельное лицо, – пояснил лакей отходя.
   – Счет! – обозленно кинул Бауринг, и в это самое время молодой человек с дамой поднялись и исчезли.
   У лифта мистер Бауринг опять натолкнулся на косившего лакея.
   – Вы состоите и при лифте?
   – Только на сегодняшний вечер, сэр. Заменяю лифтмена, вызванного экстренно домой: у него родилась двойня.
   – Дамский клуб!
   Лифт рванулся ввысь, и мистеру Баурингу показалось, что лакей ошибся этажом. Однако добравшись до коридора, он увидел перед собой хорошо знакомую надпись золотыми буквами: «Дамский клуб. Только для членов». Толкнув дверь, он вошел.

III

   Вместо примелькавшегося вестибюля клуба жены, мистер Бауринг увидел небольшую переднюю, из которой дверь, наполовину скрытая портьерой, вела в гостиную, освещенную розовым светом. На фоне дверной рамы, держась одной рукой за портьеру, стоял молодой человек, заставивший мистера Бауринга покраснеть в ресторане.
   – Извиняюсь, – произнес холодно мистер Бауринг. – Это Дамский клуб?
   Молодой человек приблизился к выходной двери, не сводя пронизывающего взгляда с него; его рука скользнула за дверь и вернулась обратно с дощечкой, после чего он закрыл дверь и запер ее на замок.
   – Нет, не Дамский клуб, – ответил он наконец. – Это моя квартира. Прошу вас войти и присесть. Я ждал вас.
   – Не имею ни малейшего желания воспользоваться вашим приглашением, – презрительно возразил мистер Бауринг.
   – А если я вам скажу, что вы намерены сегодня вечером удрать…
   – Удрать? – По спине финансиста забегали мурашки, и он весь съежился.
   – Я сказал то, что хотел.
   – Кто вы такой, черт побери? – выкрикнул Бауринг, пытаясь выпрямиться.
   – Я «друг», говоривший с вами по телефону. Мне необходимо было видеть вас здесь сегодня вечером, и я пришел к заключению, что боязнь грабежа на Лаундес-сквер скорее побудит вас явиться сюда. Я тот, кто придумал историю с пьяным поваром и прислал вам телеграмму за подписью Мари, кто громко отдавал распоряжения телеграфировать о продаже «солидных», чтобы видеть, как вы будете на это реагировать, кто подделал почерк вашей жены в записке, посланной вам якобы из Дамского клуба. Я хозяин того косого существа, которое передавало вам эту записку и подняло вас на лифте двумя этажами выше. Я автор этой доски с надписью «Дамский клуб», похожей, как две капли воды, на висящую двумя этажами ниже, благодаря которой вы соблаговолили навестить меня. Дощечка обошлась мне в девять шиллингов шесть пенсов, лакейская ливрея в два фунта пятнадцать шиллингов. Но я никогда не останавливаюсь перед расходами, если таким путем могу избежать насилия. Я ненавижу его. – Молодой человек игриво помахал дощечкой.
   – Значит, моя жена… – Мистер Бауринг от злости задохнулся.
   – По всей вероятности, находится на Лаундес-сквер, удивляясь, что такое приключилось с вами.
   Мистер Бауринг перевел дух и, вспомнив, что он великий человек, овладел собою.
   – Вы должно быть сошли с ума, – заметил он спокойно. – Потрудитесь сейчас же открыть дверь.
   – Может быть, и так, – невозмутимо согласился незнакомец. – Может быть, это своего рода сумасшествие. Однако прошу вас войти и присесть.
   – У меня слишком мало времени.
   Мистер Бауринг внимательно посмотрел на красивое лицо с тонкими ноздрями, большим ртом, четырех-угольным, идеально выбритым подбородком, с темными глазами, черными волосами и длинными черными усами, взглянул и на длинные тонкие руки и решил – декадент. Тем не менее, хотя и с видом человека, повинующегося капризу сумасшедшего, исполнил желание незнакомца.
   Гостиная оказалась обставленной с редкой роскошью. Около горевшего камина стояли два вольтеровских кресла с небольшим столиком посредине, отделенные от остальной комнаты четырех-створчатыми ширмами.
   – Я могу уделить вам всего пять минут, – произнес Бауринг, величественно опускаясь в кресло.
   – Этого будет вполне достаточно, – отозвался незнакомец, усаживаясь во второе кресло. – В вашем кармане, мистер Бауринг, вероятнее всего в боковом кармане, имеется пятьдесят кредитных билетов Английского банка по тысяче фунтов каждый и некоторое количество более мелких кредиток на общую сумму десять тысяч фунтов.
   – Ну, так что же?
   – Я вынужден попросить вас передать мне первые пятьдесят.
   Мистеру Баурингу в тишине освещенной розовым светом гостиной представились бесконечные коридоры и бесчисленные комнаты Девонширского отеля, полы, покрытые коврами, целые склады мебели, его золото и серебро, драгоценности и вина, его очаровательные женщины и элегантные мужчины – весь этот шумный мир, существование которого покоилось на незыблемости права собственности. И, подумав, насколько несправедливо было то, что он попал в ловушку и оказался беззащитным на территории царства купли и продажи, он вынужден был признать, что неприкосновенность собственности не что иное, как фикция.
   – Но по какому праву вы обращаетесь ко мне с подобным требованием? – иронически спросил он.
   – По праву человека, располагающего исключительными сведениями, – откликнулся с улыбкой незнакомец. – Выслушайте, что известно только нам обоим – вам и мне. Вы дошли до последнего предела. Ваше акционерное общество находится накануне полнейшего краха. В прошлом за вами числятся девятнадцать мошеннических комбинаций. Вы платили дивиденд с капитала до тех пор, пока от него ничего не осталось. Вы спекулировали и потеряли. Вы пекли балансы, как блины, и втирали очки контролерам. Вы жили, как десять лордов. Ваш дом и именье заложены. У вас на руках целая коллекция неоплаченных счетов. Вы хуже обыкновенного вора. (Прошу прощения за сравнение).
   – Мой милейший друг… – прервал с непередаваемым достоинством мистер Бауринг.
   – Виноват. Я еще не закончил. Но самое печальное – ваша самоуверенность начинает постепенно покидать вас. В конце концов, опасаясь, что не сегодня-завтра какому-нибудь взбалмошному человеку вздумается проникнуть за пределы дозволенного и предвидя, как следствие, переезд на «казенную» квартиру, вы с большим трудом умудрились занять 60 000 фунтов стерлингов в одном банке под расписку акционерного общества сроком на одну неделю предполагая вместе со своей супругой заблаговременно исчезнуть. Вы намереваетесь сделать вид будто едете в свое имение, на самом же деле сегодня вечером будете в Саутгемптоне, а завтра утром в Гавре. Быть может, вам придется съездить в Париж для размена некоторых билетов, но в понедельник вы во всяком случае будете уже в дороге. Откровенно сказать, я не знаю куда… Возможно, в Монтевидео. Разумеется, вы рискуете быть выданным, но риск этот, как никак, предпочтительнее определенности, ожидающей вас в Англии. Однако, мне думается, вы ускользнете от правосудия, так как в противном случае я не пригласил бы вас сюда сегодня вечером, потому что, будучи схваченным, вы, пожалуй, придумали бы себе развлечение, начав обо мне рассказывать.
   – Это шантаж, – мрачно заметил мистер Бауринг.
   В темных глазах собеседника блеснул веселый огонек.
   – Мне очень прискорбно, – отозвался молодой человек, – отправить вас в столь далекое путешествие только с десятью тысячами, но, право, изучение всех ваших дел потребовало с моей стороны такого умственного напряжения, что цифра в 50 000 не является преувеличенной.
   Мистер Бауринг взглянул на часы.
   – Слушайте, – произнес он хрипло, – я дам вам десять тысяч. Десять тысяч – этого совершенно достаточно.
   – Милейший друг, – последовал ответ, – вы же должны быть отличным психологом. Неужели вы допускаете, что я говорю не то, что думаю? Теперь половина девятого. Вы можете опоздать на поезд.
   – А если я не соглашусь бежать за границу? – произнес мистер Бауринг после некоторого раздумья. – Что тогда?
   – Я уже раз сказал вам, что я враг насилия. Поэтому из этой комнаты вы выйдете целым и невредимым, но зато в дальнейшем всякие пути к бегству будут для вас отрезаны.
   Мистер Бауринг еще раз внимательно исследовал глазами черты лица незнакомца. В то время как в отеле лифты поднимались и опускались, вино в бокалах переливалось всеми цветами радуги, драгоценные камни искрились и сверкали, золото звенело, и хорошенькие женщины флиртовали и очаровывали, в погруженной в молчание гостиной он отсчитал пятьдесят кредитных билетов и положил их на стол. Эта маленькая белая кучка на темно-красном фоне полированного дерева представляла собой целое состояние.
   – До свидания! – сказал незнакомец. – Не думайте, что я не сочувствую вам. Мне вас жаль. Вам не повезло. До свидания!
   – О нет! Клянусь небесами! – почти прорычал мистер Бауринг, отскакивая от двери и выхватывая из кармана брюк револьвер. – Это уже слишком! Я не хотел прибегать к… но на кой черт тогда револьвер.
   Молодой человек вскочил и положил обе руки на кредитки.
   – Насилие всегда акт безумия, мистер Бауринг, – предостерег он.
   – Вы мне вернете их или нет?
   – И не подумаю.
   Глаза незнакомца заблестели еще больше.
   – Ну, так тогда…
   Револьвер был поднят к верху, но в этот самый момент маленькая ручка вырвала его из руки мистера Бауринга, который, обернувшись, увидел перед собою женщину. Ширмы медленно и бесшумно повалились на пол.
   Мистер Бауринг испустил проклятие:
   – Сообщница! Мне следовало об этом раньше подумать! – прошипел он в бешенстве. Затем кинулся к двери, открыл ее и вылетел как бомба.

IV

   Женщине было лет двадцать семь, она была среднего роста, стройная, с умным выразительным лицом, серыми глазами и шапкой густых шелковистых волос. Быть может, тут были виною непослушные волосы, быть может, нервное подергивание рта, когда она уронила револьвер – кто знает? Но атмосфера сразу сгустилась.
   – Вы, кажется, удивлены, мисс Финкастль! – проговорил обладатель кредиток, весело хохоча.
   – Удивлена! – откликнулась эхом женщина, закусывая губу. – Мистер Торольд, когда я, как журналистка, приняла ваше приглашение, я не предполагала, что будет такой конец. Никак не предполагала.
   Она пыталась говорить спокойно и бесстрастно, основываясь на том, что журналист – существо бесполое, но, вопреки всяким теориям, женщина в ней дала себя знать.
   – Если, к великому моему сожалению, мне пришлось взволновать вас, то… – Торольд вскинул руки кверху, изображая отчаяние.
   – Взволновать – слово неподходящее, – ответила мисс Финкастль, нервно смеясь. – Могу я присесть? Благодарю вас. Давайте припомним все по порядку. Вы являетесь в Англию, откуда не знаю, в качестве сына и наследника покойного Торольда, нью-йоркского коммерсанта, оставившего после своей смерти шесть миллионов долларов. Становится известным, что во время вашего пребывания весной в Алжире вы останавливались в отеле «Святой Джэмс», бывшем в апреле месяце местом приключения, хорошо известного английской читающей публике под именем «алжирской тайны». Редактор нашей газеты ввиду этого предлагает мне проинтервьюировать вас. Я интервьюирую. Первое, что мне удается обнаружить, это то, что несмотря на свое американское происхождение, вы говорите по-английски без всякого акцента. Объясняете это вы тем, что с раннего детства жили с матерью в Европе.
   – Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что я действительно Сесиль Торольд? – перебил молодой человек.
   Лица собеседников почти соприкасались.
   – Конечно, нет. Я лишь восстанавливаю все в последовательном порядке. Продолжаю. Я интервьюирую вас относительно «алжирской тайны» и узнаю новые подробности. Вы угощаете меня чаем и своими взглядами, и мои вопросы становятся более частного характера. Наконец, исключительно в интересах нашей газеты, я спрашиваю вас, как вы проводите свое свободное время. На это вы неожиданно отвечаете: «Свободное время? Приходите сегодня вечером ко мне отобедать совершенно запросто, и вы увидите, чем я забавляюсь». Прихожу. Обедаю. Меня прячут за ширмы и предлагают слушать, и… и… миллионер оказывается самым обыкновенным шантажистом.
   – Вы должны понять, моя дорогая…
   – Я все понимаю, мистер Торольд, за исключением моего приглашения.
   – Каприз! – воскликнул живо Торольд. – Причуда! Возможно, старое как мир, стремление покрасоваться перед женщиной.
   Журналистка попыталась улыбнуться, но какая-то тень, набежавшая на ее лицо, заставила Торольда броситься к шкафчику.
   – Выпейте, – произнес он, возвращаясь со стаканом.
   – Мне ничего не нужно. – Голос мисс Финкастль снизился до шепота.
   – Умоляю вас!
   Мисс Финкастль выпила и закашлялась.
   – Зачем вы это сделали? – печально произнесла она, смотря на кредитные билеты.
   – Неужели вы действительно жалеете мистера Брюса Бауринга? Ведь он лишился того, что украл. А те, у кого он украл, в свою очередь, украли сами. Биржевая толпа, сколь она ни разноплеменна, обуреваема извечным инстинктом, только им. Допустим, что я не вмешался бы. От этого никто бы ничего не выиграл, исключая Бауринга, в то время как…
   – Вы намерены вернуть эти деньги акционерному обществу? – поспешила спросить мисс Финкастль.
   – Ничего подобного. Горнопромышленное общество не заслужило их. Не следует думать, что акционеры – безгласные бараны, которых можно стричь до бесчувствия. Они знали, на что шли. Им хотелось сорвать. Помимо того, я не смогу вернуть этих денег, чтобы не выдать себя. Нет, я оставлю их себе.
   – Но вы же миллионер?
   – Вот потому-то и оставлю. Все миллионеры таковы.
   – Мне крайне прискорбно, что вы оказались вором, мистер Торольд.
   – Вором? Нет. Я просто человек прямой, не люблю экивоков. За обедом, мисс Финкастль, вы высказывали передовые взгляды на собственность, брак и аристократию мысли. Вы сказали, что ярлыки предназначены для глупого большинства, умное же меньшинство прекрасно разбирается в зашифрованных мыслях. Вы приклеили мне ярлык вора, но разберитесь в данном понятии и вы убедитесь, что с таким же успехом вором вы могли бы окрестить и себя. Ваша газета ежедневно замалчивает правду о Сити и делает это для того, чтобы существовать. Иными словами, она принимает участие в аферах. Сегодня в ней напечатано объявление – фиктивный баланс Горнопромышленного общества в пятьдесят строк, по два шиллинга за строчку. И эти пять фунтов пойдут на оплату вам вашего утреннего интервью со мной.
   – Вечернего, – поправила сумрачно мисс Финкастль, – а также явятся вознаграждением за все виденное и слышанное мною.
   При этих словах журналистка поднялась с изменившимся выражением лица.
   – Я начинаю серьезно сожалеть, – медленно проговорил Сесиль, – что принудил вас провести вечер в своем обществе.
   – Если бы меня здесь не было, вы были бы уже мертвы, – заметила мисс Финкастль, но увидев удивленную физиономию миллионера, дотронулась до револьвера. – Уже успели забыть? – спросила она колко.
   – Да ведь он не заряжен, – пояснил Торольд. – Об этом я позаботился еще в течение дня – мне своя голова дорога.
   – Значит, не я спасла вашу жизнь?
   – Вы принуждаете меня сказать, что не вы, и напомнить о данном вами слове не выходить из-за ширм. Однако, находя причину достаточно уважительной, спешу поблагодарить вас за проявленное вами непослушание. Жаль только, что оно самым безжалостным образом скомпрометировало вас.
   – Меня?! – воскликнула мисс Финкастль.
   – Да, вас. Разве вы не видите, что таким путем вы впутались в кражу, сделались одним из ее действующих лиц. Вы были наедине с вором, протянули ему руку помощи в наиболее критический момент… «Сообщница», – сказал мистер Бауринг. Добрейшая журналистка, эпизод с револьвером, хотя и незаряженным, накладывает на ваши уста печать молчания.
   Мисс Финкастль рассмеялась, но смех ее отдавал истерикой.
   – Милейший миллионер, – в тон ответила она, – вы, видимо, не имеете понятия о той разновидности среди журналистов, к которой я имею честь принадлежать. Проживи вы дольше в Нью-Йорке, вы бы ознакомились с ней как следует. Этим я хочу сказать, что полный отчет всего происшедшего, будь он для меня компрометирующего свойства или нет, появится в нашей газете завтра же утром. Нет, я ничего не сообщу полиции. Я только журналистка, но зато самая настоящая.
   – А ваше обещание, данное вами перед тем, как вы спрятались за ширмы, ваше торжественное обещание быть немой как рыба? Я, право, не хотел напоминать вам о нем.
   – Некоторые обещания, мистер Торольд, долг обязывает нарушать. Мое обещание принадлежит к упомянутой категории. Разумеется, я бы никогда не дала его, если бы имела хоть малейшее представление о характере ваших развлечений.