Беннет Сара. Нечаянный поцелуй

   – Не верю. Все мои люди мне верны. Кто тебе сказал об этом?
   – Рейнард.
   – А кто ему сказал?
   Генрих замялся в сомнении, но потом, пожав плечами, решил сказать правду. Гнев Дженовы разрастался.
   – Леди Рона.
   – А-а.
   – Что значит это «а-а»?
   – Это значит, что я не доверяю леди Роне. Возможно, она лжет Рейнарду, чтобы помочь брату.
   – Скорее она рискует навлечь на себя недовольство отца. Я бы не хотел злить Болдессара, а ты?
   Похоже, он не лукавил. Дженова видела это по его глазам. Он стремился обеспечить ей безопасность и считал венчание наиболее подходящим для этого способом. В этом она не сомневалась. Она даже верила, что он относится к ней с нежностью. Если бы и она относилась к нему с нежностью, то не стала бы противиться заключению брака. Они жили бы раздельно и лишь изредка встречались бы. Но Дженова любила его. Любила всем сердцем. Одной дружбы ей было мало.
   Дженова похлопала ладонью рядом с собой:
   – Присядь, Генри.
   Он прищурился и некоторое время пристально смотрел на нее, затем сел. Вблизи он выглядел еще хуже.
   – Ты, видимо, не вполне понимаешь мое положение, Генри, – произнесла она. Точно так же она недавно увещевала Алфрика. Эта мысль заставила Дженову устыдиться. – Но меня больше устраивает независимость.
   – Ты мне не доверяешь.
   Он сказал это спокойно, словно ему было безразлично, но в его глазах она прочла боль и обиду. Генри уязвлен? В это трудно поверить. Самоуверенный, беспечный, улыбчивый, обаятельный. Дженова сомневалась, что смогла бы найти слова, способные пробить его броню. И все же, глядя на него, она не узнавала прежнего Генри.
   – Я доверяю тебе гораздо больше, чем ты мне, – сказала она осторожно. – Ты что-то от меня скрываешь. Что-то связанное с Жан-Полем, а может, и с Болдессаром. Поэтому я и не хочу выходить за тебя замуж, Генри. Прости.
   – Значит, моя помощь тебе не нужна? Ты можешь до возвращения короля справиться с Болдессаром, выдержать натиск его армии, обнаружить в своем замке шпиона и защитить свои земли? В таком случае мне незачем здесь оставаться. Я только путаюсь у тебя под ногами.
   Ее сердце пронзила острая боль. Но Дженова взяла себя в руки.
   – Я надеялась, что ты навсегда останешься в Ганлингорне, – произнесла она едва слышно. – Конечно, мне будет тебя не хватать. Ты сам это знаешь. Раф тоже будет скучать по тебе. Но я понимаю, что твоя настоящая жизнь не здесь.
   Настало время сказать ей, что именно его беспокоит. Довериться ей. Генрих пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал. Его лицо покрылось испариной. Он откинулся назад и словно окаменел. Дженова наблюдала за ним с грустью, скользя взглядом по его безукоризненному профилю, упавшей на лоб пряди волос, по небритому подбородку и крепкому телу. Его что-то угнетало, но он ни словом не обмолвился об этом. Дженова знала, что не может уступить его желаниям. Он должен сказать ей правду. Как бы она его ни любила, совместная жизнь без этого невозможна.
   – Ты очень чуткая, Дженова, – сказал он наконец.
   – Мы друзья, Генри. Мы были друзьями и, надеюсь, останемся ими.
   Ей стоило огромных усилий сохранять спокойствие. Притворяться, будто у нее не разбито сердце.
   – Да, друзьями.
   В его тоне прозвучала горечь, но она не придала этому значения. Возможно, он страдает от уязвленной гордости, потому что она отвергла его помощь. Или просто раздосадован, что она загнала его в угол. Но Дженова не могла избавиться от ощущения, что в глубине души он сам отчаянно в ней нуждается.
   – Раф ждет, что вы завтра с утра поедете с ним на прогулку, – проговорила она.
   Он кивнул, избегая ее взгляда:
   – Я не забыл. Он и вправду будет скучать по мне?
   В линии его рта была какая-то беззащитность, неуверенность, совершенно ему несвойственная. Дженова почувствовала, как слезы обожгли глаза, и отвернулась.
   – Конечно, Генри. Ведь ты для него герой.
   – Что ж, я рад, милая, что хоть для кого-то являюсь героем. Если ты не против, я пойду поговорю с твоим писарем. У меня есть кое-какие наброски, которые он должен нарисовать. Для твоей гавани. По крайней мере, это уцелеет.
   – Спасибо, Генри.
   Он взял ее руку, но к губам не поднес и отпустил. А в следующий миг исчез за дверью. Так лучше, сказала она себе.
   Ее сердце разбито, но он никогда об этом не узнает. Она позволит ему вернуться к той жизни, к которой он привык. Это и будет ему подарок ценнее любой туники.
 
   – Жан-Поль?
   Рона открыла дверь и нашла в себе силы собраться с мыслями и придать чертам привычную маску, которую обычно носила в его присутствии. То, что он находился у нее в комнате, уже само по себе пугало, но этому факту могло найтись вполне невинное объяснение.
   – Где вы были, миледи?
   Его светлый глаз разглядывал ее с подозрением, не оставив без внимания измятую одежду, растрепанные волосы и вспухшие губы. Ни одну деталь, свидетельствующую против нее.
   Он знал. Откуда-то он все знал. Достаточно искушенная в таких делах, Рона понимала, что нет смысла отпираться. Но в ее власти было извратить правду, заставить работать на себя. Она и раньше это проделывала.
   – У меня есть человек в лагере лорда Генриха, который держит меня в курсе того, что там происходит. Я встречалась с ним, Жан-Поль. Во имя интересов моего отца и Алфрика.
   Он по-прежнему мерил ее взглядом. Изуродованная половина его лица оставалась в тени.
   – Кто он?
   – Слуга лорда Генриха, – ответила Рона без колебания. – Он влюблен в меня, – добавила она со смехом и встряхнула головой, словно это ничего для нее не значило. – Он на все пойдет ради меня, если, конечно, я попрошу.
   – По этой причине вы сегодня утром подслушивали за дверью, миледи? Я полагал, он шпион, а не вы.
   – Я… я случайно подслушала, но я не стала бы повторять, что услышала. Зачем? Я осталась за дверью, потому что хотела знать, что у отца на уме, чтобы помочь ему взять леди Дженову в жены.
   – Она в любом случае наша, – ответил священник бесстрастно. – Ваш отец ее приручит.
   Рона невольно поморщилась и похолодела от ужаса. Леди Дженову, прекрасную леди Дженову, вынудят силой подчиниться воле Болдессара. Рона старалась не думать об этом, но ничего не могла с собой поделать. Еще она поняла, что все это время пыталось сказать ей сердце. Она не может пойти на это. Не может в этом участвовать. Рейнард прав: ее место рядом с ним, в Ганлингорне.
   Возможно, Жан-Поль прочел это по ее лицу. Возможно, ее маска давно слетела, позволив ему увидеть, что она думает в действительности.
   – Ваш отец все еще нуждается в вас, миледи. Не думайте, что, женившись на Дженове, он перестанет нуждаться в вашей помощи. У нас есть планы на сей счет.
   Каким-то чудом ей удалось сохранить присутствие духа. Она даже вскинула подбородок, когда он приблизился к ней, подметая длинным подолом сутаны пол. От него пахло благовониями и чем-то прогорклым, словно он давно не мылся. Остановившись рядом с ней, он уставился на нее своим здоровым глазом, и она отважно выдержала его взгляд.
   – Вы очень хорошенькая и очень смелая, cherie^[4], – прошептал он. – Это плохо. Не покидайте больше крепость. Если снова попытаетесь, я буду вынужден вас запереть.
   На его обезображенном лице появилось злобное выражение.
   – Как скажете, – ответила Рона холодно.
   Когда он ушел, она опустилась на кровать и уставилась в одну точку. Она чувствовала себя одинокой, более одинокой, чем когда бы то ни было. Неужели она больше не увидится с Рейнардом?
   Все ее надежды рухнули. Она останется запасной стрелой в колчане Болдессара, которой он найдет применение, когда сочтет необходимым. Навсегда. Единственная перемена произошла в ней самой, в ее душе. Благодаря Рейнарду. Она изменилась благодаря ему. Он вселил в нее надежду на лучшую жизнь. Он будет ждать ее завтра в башне Адера, но она не придет.
   И он никогда не узнает почему.
   Может, она сумеет передать ему сообщение через грума, как делала это раньше? Но они узнают. Жан-Поль и отец будут за ней следить. Они больше ей не доверяют. Записка не стоит порки и не стоит того, чтобы за нее умереть.
   По ее щеке скатилась слеза.
   Она такая счастливая скакала домой. Мечтала о будущем. Но теперь все погибло. Она вернулась к тому, с чего начинала, кем была; кого можно использовать, с чьими чувствами можно не считаться.
   – Рона, ты здесь?
   Это был Алфрик. Он легонько постучал в дверь. Его голос прозвучал еле уловимым шепотом, чтобы никто не услышал. Неужели ему сказали не приближаться к ней? Было очевидно, что он не хотел, чтобы отец узнал, что он побывал у нее. Это был смелый поступок с его стороны – прийти. Рона знала, что Алфрик никогда не проявлял храбрости там, где дело касалось Болдессара.
   – Да, я здесь, – тихо отозвалась она. Последовала пауза, потом Алфрик быстро проговорил:
   – Рона, я боюсь. Я-я-я знаю, ты с-спасешь нас обоих, но все же я очень боюсь.
   Спасет их обоих. Она, должно быть, сошла с ума, если вообразила, что это ей удастся. Она в одиночку восстала против объединенного зла ее отца и Жан-Поля.
   – Я отдыхаю, Алфрик. Поговорим позже.
   – О!
   Некоторое время он стоял под дверью, но потом ушел и шаги его вскоре затихли. Рона вытянулась и закрыла глаза.

Глава 20

   Во сне Генрих едва видел, куда идет. Сначала он подумал, что находится в Ганлингорне, но тени были слишком глубокими и коридоры чересчур извилистыми. Вскоре он потерялся.
   Стояла ночь, но на стенах не было факелов, хотя пахло застарелой гарью. Он шел вперед, спотыкаясь и вытянув перед собой руки, стараясь разглядеть дорогу. Но света не было. Вообще никакого. Поэтому он не знал, в нужном ли направлении движется.
   Дженова. Он должен поговорить с Дженовой. Но сначала нужно ее найти. Она снова его отвергла. Он собирался проявить настойчивость и взять ее измором, но это было невыносимо. В конце концов, у него есть гордость, а она кромсает ее на куски своей доброй, печальной улыбкой!
   Он хотел сказать ей сегодня в ее покоях, что никогда не чувствовал себя таким счастливым, как в Ганлингорне. Что впервые в жизни обрел семью. Брошенный, никому не нужный мальчик, кочевавший от одного его родственника к другому.
   Дженова стала его жизнью. Если он оставит ее, если оставит Рафа, вновь ощутит себя тем одиноким, отвергнутым ребенком.
   Он намеревался рассказать ей это, но упустил момент. Встретившись с ней в реальной жизни, он струсил и не произнес сокровенных слов. Он испугался, что она начнет задавать неудобные вопросы. И потом отвернется с нескрываемым отвращением на лице.
   Генрих не вынес бы этого.
   В конце концов, он простой смертный, а не святой.
   Красавчик Анри.
   Генрих замер. Его вытянутая рука наткнулась на камень, плохо отесанный, крошащийся камень. За собой в темноте он слышал дыхание. Он был не один.
   Еще он чувствовал запах. Смесь отчаяния и ужаса, боли и безысходности. Все это было ему знакомо. Он знал этот запах.
   Он вернулся в Шато-де-Нюи.
   Всхлипнул и проснулся.
 
   Жан-Поль ждал, скрываясь в лесу за заливными лугами. И только дыхание выдавало его присутствие. На фоне неба проступала темная громада замка Ганлингорн, мерцая то там, то здесь факельными огнями несущих службу караульных. Их было больше, чем обычно, словно они готовились к возможной вражеской атаке.
   Он про себя улыбнулся.
   Они думали, что опасность придет извне. В действительности же она зрела внутри самого Ганлингорна.
   В его направлении двигалась пешая фигура в развевающемся плаще. Резкие движения выдавали внутреннее волнение. И страх. Это чувство Жан-Поль распознавал безошибочно. В юности он видел немало людей, бежавших из страха. Его задача состояла в том, чтобы ловить их и возвращать назад; его и Генриха.
   – Вы опоздали, – сказал он, вырастая перед фигурой в плаще.
   Фигура вздрогнула и со сдавленным криком прижала руки к груди.
   – О, вы меня напугали! Я вас не видела…
   – Есть новости?
   Последовал глубокий вздох с оттенком презрительного недовольства его дурными манерами.
   – Леди Дженова ни за кого не выйдет замуж. Даже за лорда Генриха.
   – Даже за лорда Генриха… – повторил Жан-Поль.
   Он с наслаждением представил, как Генрих умоляет Дженову стать его женой и она ему отказывает. Рассказал ли он ей уже о своем прошлом? Поделился ли своей тайной? Хватило ли ему смелости? Жан-Поль надеялся, что это случится, чтобы лорд Генрих испытал всю полноту отчаяния.
   – Каковы дальнейшие указания?
   Повернувшись, Жан-Поль уставился на лицо, скрытое капюшоном, и некоторое время молча его разглядывал.
   – От вас потребуется большая отвага. Если мы хотим, чтобы для леди Дженовы и лорда Алфрика все закончилось счастливо, как они того заслуживают, то должны принять меры, которые многим покажутся… крайними.
   – Какие меры?
   Голос прозвучал пронзительно и громко.
   – Тише! – шикнул на нее Жан-Поль. – Или вы хотите, чтобы вас услышал караульный? Они крайние, потому что необычные, но необходимые. Крайне необходимые. Вы же мне доверяете, правда?
   Он поправил на груди крест, блеснувший звездным светом, напомнив ей, кто он есть.
   Голова под капюшоном уважительно кивнула.
   – Конечно, доверяю, отец Жан-Поль. Я знаю, что вы, как и я, действуете из лучших побуждений. Другие порой бывают слепы к подобным вещам, и им нужно показать дорогу. Подтолкнуть в нужном направлении.
   Его собственные слова вернулись к нему из чужих уст. Он улыбнулся:
   – Это правда, дитя мое. Очень хорошо. Я скажу вам, что нужно делать. Слушайте внимательно и не теряйте присутствия духа. Скоро все закончится.
   Он продолжал говорить вкрадчиво, но настойчиво. Сначала фигура в плаще с тихим вскриком помотала головой, но потом оба пришли к согласию. Они расстались перед рассветом, и сила его убеждения оказала воздействие.
   Воля Жан-Поля будет исполнена.
 
   Воздух с утра был холодным, но небо утратило свой зловещий вид. Генрих ехал впереди Рафа вверх по поросшему деревьями склону. Время от времени он оборачивался, чтобы улыбнуться мальчику. Его румяное, возбужденное личико пряталось под меховым капюшоном. Дженова и Агета потрудились на славу, укутывая его, так что он больше напоминал толстый колобок, чем маленького худенького ребенка.
   – Осталось еще немного.
   Раф улыбнулся в ответ и пришпорил своего пони. Животное неуклюже семенило за Агнцем. Склон давался ему с трудом. Дженова не пожелала составить им компанию, хотя Генрих и Раф просили ее об этом. Правда, из них двоих Раф был более искренним, чем Генрих. Их сопровождал отряд телохранителей из шести воинов гарнизона замка. Однако дорога была пустынна.
   Было слишком рано и холодно.
   Генриха не покидал приснившийся ночью сон, вызывая неприятное чувство, будто за спиной стоит кто-то незримый и сверлит его взглядом. Остаток ночи Генрих провел без сна, пытаясь отогнать кошмар. Но Жан-Поль, кем бы ни был в действительности, похоже, выпустил прошлое из-под замка, и теперь Генрих не мог его обуздать. Перед его мысленным взором чередой проходили обрывки воспоминаний, картины давнишних дней.
   – Генри, поторопись! – окликнул его Раф, вырвавшись вперед.
   Маленький толстый пони резво замельтешил копытцами. Они достигли вершины холма вместе и остановились, переводя дыхание. Лошади фыркали и отдувались. Охрана отстала, но Генрих не волновался. Здесь, наверху, они были одни в целом свете.
   Внизу раскинулись просторы Ганлингорна. Таким увидел его Генрих в тот день, когда приехал сюда вместе с Дженовой. Тогда все у них началось. Река сонно несла еще частично скованные льдом воды, лес стоял черный и голый, но очень скоро он зазеленеет и покроется буйной растительностью. Ганлингорн вот-вот пробудится к жизни.
   – Это в самом деле все мое, Генри? – спросил Раф чуть слышно, словно у него захватило дух от сознания столь невероятного богатства.
   Генрих серьезно кивнул:
   – Все, Раф.
   Обозревая холмы и долину, Раф медленно поворачивал маленькое бледное личико.
   – Какое оно большое!
   – Ты тоже станешь большим, Раф. Из тебя получится хороший хозяин, такой же, как твоя матушка. Народ Ганлингорна тебя любит. Но за любовь нужно платить, не забывай об этом. Заботиться о своем народе, защищать его. Управлять им разумно и справедливо.
   Раф торжественно кивнул, но бросил на Генриха встревоженный взгляд:
   – Но ведь вы с матушкой мне поможете, правда?
   В груди у Генриха возникла уже знакомая боль, но он не придал ей значения.
   – Матушка всегда будет тебе помогать, Раф. И я тоже. Когда смогу. Я ведь не всегда буду здесь находиться. Я могу снова понадобиться нашему королю. Мне и ему нужно помогать.
   Раф минуту раздумывал над его словами.
   – Ты, должно быть, очень важный, раз королю требуется твоя подмога, – заметил он наконец.
   Генрих не сдержал улыбки.
   – Я тут недавно обнаружил, что не такой уж я важный, каким себя вообразил. Король всегда может призвать на помощь других людей, если меня нет рядом. – «Но где найти второй Ганлингорн? Как обелить себя в глазах Дженовы?» – Ну что, возвращаемся назад?
   Но, поглощенный собственными мыслями, Раф пропустил его вопрос мимо ушей, и Генрих знал по опыту, что мальчик не успокоится, пока не добьется желаемого.
   – Матушка будет грустить, если ты уедешь. Пока ты здесь, она все время улыбается. С тобой ей радостно, Генри. Ты не… – Он замялся.
   – Спрашивай, Раф. Я отвечу, если смогу.
   Раф кивнул и набрал в грудь воздуха.
   – Ты не хочешь взять нас собой, Генри, когда поедешь?
   Его зеленые глаза, так похожие на глаза Дженовы, были устремлены на него. Генрих готов был пообещать ему все, что угодно, лишь бы он улыбнулся. Но за последние недели, проводя время в обществе Рафа, он понял, что нечестно обещать то, чего не можешь выполнить. Как ни хотелось ему сказать «да», Генрих знал, что Дженова скажет «нет».
   – Твоя матушка не захочет поехать со мной, Раф. А ты слишком мал, чтобы отпустить тебя одного. Когда подрастешь, я буду рад принимать тебя у себя в любое удобное для тебя время.
   Раф задумчиво нахмурился, потом покачал головой.
   – Я не могу поехать без мамы, – промолвил он наконец. – Но я благодарен тебе, Генри, за любезное приглашение.
   Генрих расплылся в улыбке:
   – К твоим услугам, Раф.
   Он не стал говорить ребенку, что наступит время, когда он будет более чем счастлив оставить мать здесь, в Ганлингорне, и расправить крылья. Любовь и преданность мальчика делали ему честь. Но Генрих не сомневался, что заслуга в этом целиком и полностью принадлежала Дженове. Интересно, каким человеком вырос бы Генри, если бы жил под опекой любящей матери, если бы она не бросила его на милость чужих людей…
   – Лорд Генрих!
   Окрик насторожил Генриха, и он выхватил меч, прежде чем понял, что навстречу им скачет Рейнард. Приблизившись к ним, богатырь кивнул мальчику и улыбнулся:
   – Мастер Раф, вы отлично выглядите.
   – Мой пони старый, но непреклонный, – ответил Раф. – Когда-нибудь у меня будет жеребец, как Агнец.
   – Конечно, разумнее подождать. Агнец иногда бывает норовистым, даже для меня. – Рейнард повернулся Генриху, и от его благодушного настроения не осталось и следа. – Я еду к башне Адера.
   Генрих подъехал к нему вплотную и, понизив голос, чтобы мальчик не услышал, сказал:
   – Если сможешь, привези ее сюда, Рейнард. Думаю, ты прав. Ей небезопасно там находиться. Я решил просить разрешения Дженовы послать за солдатами лорда Радульфа. Его армия стоит на западе. Если мне придется уехать, алчность Болдессара может пересилить его страх перед королем. Но он не настолько глуп, чтобы драться с Мечом Короля.
   Рейнард кивнул:
   – В любом случае пошлите за ними, милорд. Леди Дженове не обязательно знать, пока они сюда не прибудут. А потом она вряд ли отважится повернуть их обратно.
   Генрих рассмеялся:
   – Ладно, воспользуюсь твоим советом, дружище. Очень хорошо. Ступай на свою встречу. А мы с мастером Рафом готовы ехать домой, правда, Раф?
   – Правда.
   Раф улыбнулся и поежился.
   Мальчик продрог. О чем только он думал, заставив его так долго сидеть в седле без движения? Генрих направил Агнца вниз по склону, внимательно следя взглядом за ехавшим рядом Рафом. Пони прихрамывал на переднюю ногу, правда, не сильно. «Отлично, Генри! Мальчик замерз, а его любимый пони повредил ногу». Генрих поморщился. Господи, только бы все обошлось!
   Вскоре перед ними выросли ворота Ганлингорна. Въехав во двор, Генрих снял Рафа с пони.
   – Беги в дом и согрейся. Твоя матушка будет на меня сердиться, если ты схватишь насморк.
   Раскрасневшийся Раф ответил, что одет достаточно тепло и скорее распарился, чем замерз. Перехватив взгляд ребенка, брошенный на его верного боевого коня, Генрих заметил на его лице признаки беспокойства.
   – Он, вероятно, ушиб ногу. Не думаю, что это серьезно, – сказал Генрих, кивая в сторону пони. – Если хочешь, полечим ему ногу припаркой. Я покажу тебе, как это делается.
   Предложение обрадовало Рафа, и он успокоился.
   – Тогда иди сделай свои дела и возвращайся в конюшни. Я буду ждать.
   Когда мальчик ушел, Генрих отвел Агнца в стойло, а пони передал груму. За своим жеребцом он ухаживал сам, не пропуская ни дня. Регулярно чистил щеткой и разговаривал с ним. Порой он был готов поклясться, что Агнец понимает каждое его слово и проявляет больше понимания, чем любой из людей.
   Но сегодня Генриха больше волновал пони Рафа. Генрих умел обращаться с животными, если не считать его первой неудачи с могучим жеребцом. Ему есть чему научить Рафа еще до своего отъезда.
   Рейнард прав. Он немедленно вызовет армию Радульфа и останется здесь до ее прибытия. И если ему не удастся убедить упрямую даму выйти за него замуж, по крайней мере, он будет знать, что она в безопасности. Это облегчит душу Генри, хотя и не сделает его счастливее.
 
   – Мне и так жарко!
   Раф упрямо выпятил губу, готовый взорваться. Прищелкнув нетерпеливо языком, Агета все же сдалась. Она свернула теплый плащ и взяла Рафа за руку.
   – Ладно, Так и быть, но он позже тебе понадобится. Идем, а то опоздаем.
   – Опоздаем куда? – удивился Раф. – Лорд Генрих ждет меня на конюшне. Мой пони ушиб переднюю ногу.
   Но привыкший во всем слушаться Агету, Раф последовал за ней. Они заспешили вниз по лестнице, мимо кладовых и винных подвалов. В сухом воздухе витал густой запах зерна, вина и солонины. Откуда-то из темноты выпрыгнула кошка, поймавшая мышь. Раздался жуткий писк, и Раф потянул Агету за руку:
   – Это Рейвен! Она поймала мышку деткам на ужин!
   – Тише, мастер Раф.
   – Но я обещал Гертруде, что покажу ей…
   – Идемте со мной!
   Раф покорился и позволил ей тащить себя дальше. Он устал от верховой прогулки на пони и не понимал, куда его ведут. Агета сказала что-то насчет друга и пообещала объяснить все позже. Надо бы расспросить Агету подробнее, но он знал ее и доверял ей. Хотя порой она и теряла с ним терпение, но вообще-то была доброй.
   На их пути возникла дверь. Агета отодвинула задвижку и потянула дверь за ручку. С громким скрипом она открылась. В темноту уходили другие ступеньки. В канделябре стоял зажженный кем-то факел. Взяв его в руку и подняв над головой, Агета осветила дорогу. Впереди виднелся туннель. В другой раз Раф обрадовался бы, но сейчас влажные тени по углам вызывали у него страх. Когда они миновали еще одну дверь, Раф понял, что она встроена во внешнюю стену замка. Оказывается, они прошли по подземному ходу от башни до стены и вышли наружу.
   – Агета! – воскликнул он, но больше не успел произнести ни звука.
   Агета потащила его вниз по склону к зарослям кустов. Она почти бежала, как будто боялась, что ее заметят стражники наверху. Оглянувшись через плечо, Раф заметил, что они находятся с обратной стороны замка, обращенной в сторону реки. Ее обычно высокая вода служила естественным препятствием на пути любых незваных гостей.
   Заросли кустарника сменились топью, и Раф увидел спрятанную там лодку. Агета посадила его в нее и взобралась на борт сама. С помощью весел она оттолкнулась от вязкого грунта и стала грести вдоль берега.
   – Куда мы направляемся? – спросил Раф чуть слышно.
   К этому времени он понял, что происходит что-то неладное. Агета не должна была приводить его сюда. Напрасно он пошел за ней.
   – Мы почти на месте, – объявила она, задыхаясь.
   Ее лицо покраснело и покрылось капельками пота. Она не привыкла работать веслами, заметил он про себя. Наверно, у нее болели руки. В этот момент лодка ткнулась в берег. Агета неловко перелезла через край и подтянула ее немного к берегу, чтобы лодка не уплыла. Подхватив Рафа под мышки, она поволокла его к берегу.
   – Больно! – пожаловался он. – Я хочу домой!
   – Туда нельзя, – ответила она, переводя дух. – Во всяком случае, пока твоя матушка не одумается.
   Он не понял. Собираясь ответить, он услышал посторонний звук и повернулся. Агета испустила вопль облегчения. Среди деревьев толпились люди. Но не из Ганлингорна. Этих людей Раф видел впервые в жизни.
   – Кто вы? – спросил он царственно, хотя его колени тряслись.
   – Я Жан-Поль, – ответил один из них.
   Пораженный, Раф увидел, что у человека нет лица. Лишь кусок гладкой ткани на голове с прорезями для глаз и рта.
   Раф метнулся назад, за юбки Агеты, и она с силой сжала его плечо. Ее пальцы больно впились в его тело, и, хотя ему было страшно, Раф понял, что Агета сделала это непроизвольно, потому что тоже боится. Тут к нему подошел Жан-Поль, и думать о чем-либо Раф больше не мог.