Березин Михаил. Книга усовершенствования мертвых

   Одна из штаб-квартир Исполнительного Совета любителей эсперанто располагалась в Дублине в старом двухэтажном особняке. Я был принят там с почетом и представлен членам Совета. При этом лишь Лепаж-Ренуф отнесся ко мне довольно холодно и с настороженностью. Остальные же - в особенности я сошелся с Масперо - проявили немалое радушие. Как и доктор Заменгоф, по профессии Масперо являлся окулистом. Он был высоким, тощим, с большими черными глазами и орлиным носом.
   Штаб-квартира в Дублине представляла собой гигантскую библиотеку. Все без исключения помещения были заставлены стеллажами с книгами. Книги, книги, книги... Книги, написанные на эсперанто, переводы с различных языков мира на эсперанто, переводы с эсперанто на различные языки мира, книги по языкознанию. Повсюду на стенах были развешены плакаты.
   Мы, эсперантисты, покажем миру, что взаимопонимание различных наций вполне доступно, что идея искусственного языка не утопия, а дело вполне естественное, наши внуки даже не захотят поверить, что когда-то было иначе и что люди долгое время могли жить без него."
   (Л. Заменгоф.)
   "Ключ к всечеловеческому языку, потерянный в вавилонской башне, должен быть вновь искусственно выкован при помощи эсперанто."
   (Жюль Верн.)
   и т.д. В центре находилось большое помещение, посреди которого установлен круглый стол, словно во дворце у короля Артура. В остальных же комнатах, помимо книг, находились письменные столы с креслами, клетки с певчими птицами и диваны.
   Долгие часы мы с Масперо просиживали на одном из таких диванов, пытаясь затеять какую-либо дискуссию. Однако из этого ничего не выходило, и наконец мы поняли, что виной тому условность и ограниченность языка и невозможность в связи с этим вести полемику на каком-то приличном уровне. Скажем, зашел спор об извечном противоречии частного и общего. Но как определить общее? Как синтез, совокупность или обобщение?
   Тогда нам в голову пришла дерзкая мысль - углубить эсперанто. Ведь до сих пор его развитие заключалось исключительно в расширении. Существовала некая плоскость, на которой можно было стоять по колено в воде, мы же поставили перед собой задачу создать пучину. И, засучив рукава, принялись за дело. Каждое слово, введенное нами в язык, в среднем сопровождалось семидесятью страницами пояснительного текста. Однако слово это уже невозможно было понять приблизительно или истолковать превратно. Помимо текстов в качестве пояснений использовались формулы, схемы, живопись, архитектура, музыка.
   Помню, уйму времени отняло у меня определение понятия "мертвый". Для того чтобы сформулировать для других, необходимо было для начала разобраться с этим самому. Что доминирует в человеке, тело или душа? Вообще-то, краеугольным камнем всех наших построений, разумеется, должно было стать определение понятия "человек". Посему мы сообща взялись за эту сложную задачу. Дю Шалью - по образованию биолог - помог создать биохимическую картину человека. Кетлин - психолог - присовокупил сюда кое-что из Фрейда. Лепсиус был пастором, а Пханья - буддистом. Каждый из них по-своему дал определение души. Я же настаивал на том, что человек - всего лишь сознание. Разумеется, в наши дни найдется мало умников, берущихся утверждать, что человек состоит только из тела. Однако за тело все равно продолжают цепляться. Наиболее распространенная версия, будто человек - симбиоз тела и души. При этом душу чаще всего отождествляют с памятью. Но это заблуждение. Человек - всего лишь поток сознания, бесконечное движение невидимого эфира. Память только фиксирует конкретную судьбу. Поток сознания же, пронзая тело с его памятью и судьбой, проходит сквозь него и устремляется дальше. Пресловутая карма или планида - лишь та совокупность недоразумений и случайностей, из которых, словно из кубиков, складывается конкретная жизнь конкретного индивидуума (если под индивидуумом понимать вышеупомянутый симбиоз тела и души). Человек же, или поток сознания, что по сути - одно и тоже - это совокупность бесконечного числа вариантов кармы или планиды. Т.е. поток сознания пронзает собой и все непрожитые варианты жизни. Иногда мы смутно чувствуем некоторые из них, иногда мечтаем, как хотели бы прожить, но нам кажется это недоступным. Так вот, все это правда! То, о чем вы мечтаете - правда. И бицепсы на ваших хилых руках, и талант и богатство, и то, что вы - половой гигант в не меньшей степени правда, как и то, что вы полный импотент. Поток сознания пронзает собой все возможные варианты развития вашей судьбы. И это и есть полное Вы, т.е. человек. Т.е. понятие "человек" выше какой-то конкретной судьбы, отраженной в памяти индивидуума. И поскольку один из вариантов судьбы человека заключается в том, что индивидуум вообще не рождается, (а это чаще всего и происходит) то понятия смерти, а значит и жизни, для него не существует. Т. е. человек заведомо по определению - мертв. Другими словами быть мертвым - естественное состояние человека, а быть живым - одна из редких его модификаций.
   Задумавшись над этим всерьез, я неожиданно понял всю эфемерность своего нынешнего положения. Ведь то, что я - дракон-убийца для меня в не большей степени верно, чем то, что я впал в детство или сделался гонщиком "Формулы-1". Да и убиваю я лишь индивидуумов, приостанавливая деятельность биохимических процессов и стирая память на манер того, как это делается в компьютерах. На месте прежней информации вскорости появляется новая. А для человека я определяю всего лишь одну из бесконечного множества равноправных версий судьбы, сквозь которые проходит его сознание. Человека убить нельзя он и без этого мертв.
   Разумеется, попутно мне пришлось дать объяснение немалому числу других понятий.
   Любители эсперанто набросились на меня, будто татаро-монгольская орда на Европу. Как же! Ведь я посягнул на человеческую индивидуальность. Согласно моим утверждениям выходит, словно все мы - как бы один человек, ведь бесконечное число вариантов судьбы охватывает нас всех. И этот пресловутый поток сознания, проходя через каждого, объединяет нас в единое целое.
   Мне удалось их немного успокоить - пока об этом речь не идет. Хотя, быть может, в этом и кроется истина. И все же мне кажется, что в самом потоке сознания - некоем эфире - уже заложена человеческая личность. Ведь понятие "индивидуум" неразрывно связано с памятью, а понятие "личность" всего лишь с чертами характера и наклонностями. Я могу быть наследным принцем или нищим, но если по натуре я - грешник, то на какой из бесконечного количества версий судьбы ни остановиться, праведником мне не бывать.
   Пока я занимался в Дублине столь достойной деятельностью, выстрелы продолжали греметь. По обе стороны от океана ребята-драконы не дремали. Еще тогда, в Солт-Лейк-Сити, я начал подозревать, что уже не только я один ополчился против любителей эсперанто. Теперь в этом не оставалось сомнений. Ряды эсперантистов редели, словно стая уток в сезон охоты. Я не мог далее оставаться в стороне, и в один прекрасный день очередной тарантул получил имя Масперо.
   Это произошло в зимнему саду дублинского особняка. Я посмотрел ему прямо в глаза.
   - Мое имя - Дин Донн, - признался я.
   Масперо удивленно замер.
   - Не очень смешная шутка, - проговорил он, облизывая губы.
   - А я и не шучу, - заверил я, вынимая "люгер" из кармана. - Попрошу принять во внимание, что согласно нашему же словарю, изменяясь как индивидуум, как личность вы остаетесь таким же, каким были прежде.
   "Люгер" кашлянул, и Масперо повалился навзничь.
   Во время панихиды я прилюдно поклялся, что продолжу совместно начатое дело, и оставшиеся члены Совета за исключением Лепаж-Ренуфа высказали желание всерьез подключиться к работе над проектом. Словарю я дал название "Точный словарь Масперо". Вместо Масперо в Совет был принят Либлейн, однако моя пуля тут же сразила его, после чего в ИСЛЭ избрали меня.
   Разумеется, газеты обнаружили во мне очередную мишень для Дина Донна. Пришлось поверить им и спешным образом вернуться в Пенсильванию.
   Нужно заметить, что в сфере подсознательного я еще не в полной мере освободился от Айры Гамильтона. Скажем, в ночных кошмарах до сих пор представал в облике этого шакала. Бывало, правда, что и во сне я был Дином Донном, или еще кем-нибудь, однако чаще все же это был он - Айра. Он как бы являлся из каких-то неведомых миров и пространств, из каких-то загадочных мест вроде царства Аида. Мало того, во снах он продолжал жить своей прежней жизнью. Сны иллюстрировали прошлое. Скажем, в первую ночь после возвращения в бункер мне приснился его разговор с отцом. Происходило это, в одном из скаутских интернатов как раз в то время, когда отец бросил на произвол судьбы свою очередную семью.
   - Как дела, Айра? - поинтересовался отец, потрепав мальчика за плечо.
   В ответ Айра Гамильтон только засопел.
   - Сколько раз ты делаешь выход силой?
   Ну вот, начинается!
   - Десять, - неохотно отозвался Айра.
   - А подъем переворотом?
   - Семь.
   - Неплохо. А подтягиваешься сколько раз?
   - М-м-м... семнадцать.
   - А отжимаешься на кулаках?
   - Не помню.
   Айра делался все угрюмее. Неужели больше не о чем говорить? У них, между прочим, имеются и общеобразовательные дисциплины.
   - Ну раз не помнишь, значит много. - Отец рассеяно посмотрел по сторонам. - Окреп ты здесь, сынок. Н-да... А стреляешь как?
   И тут лицо Айры вспыхнуло.
   - Стреляю я лучше всех, - с каким-то мстительным выражением заявил он.
   - Вот это номер! - воскликнул отец Айры Гамильтона. - Мой сын стреляет лучше всех в группе! Когда подрастешь, я организую для тебя охоту на львов.
   Хорошо еще, что не на тарантулов, промелькнуло в голове у Айры. Разумеется, он не стал уточнять, что каждый раз, когда спускает курок, он мысленно видит посреди мишени физиономию отца. Что он всегда у него на мушке, отсюда и такие отличные показатели в стрельбе. И что когда он отжимается или делает подъем переворотом, силы ему придает слепая ярость, ненависть...
   - Ну а кем ты хочешь стать? Теперь, когда ты такой крепкий...
   - Киносценаристом, - неожиданно выпалил Айра. В панике, что если тут же не поставить точки над i, отец бесцеремонно залапает его будущее.
   Отец с удивлением уставился на него.
   - Сценаристом? Странно. Хм-хм... А ты хотя бы можешь отличить ямб от хорея?
   Айре тут же сделалось досадно, что он так глупо проговорился.
   - Сценаристом, а не поэтом, - уточнил он. - Поэзию я терпеть не могу.
   - Х-м...Ну, я думал, это все равно нужно уметь. А почему именно сценаристом? Неужели у тебя есть, что сказать этому гнусному обществу?
   Вот тебе и на! Оказывается, Айру с отцом все-таки кое что объединяет. Ведь он тоже считал общество гнусным.
   - Можно говорить, а можно и не говорить. Достаточно развлечь, возразил он. - К тому же и самому интересно.
   - Ты просто раскатал губу на крупные гонорары, признавайся.
   Айра только пожал плечами.
   - Ну ясное дело. - Отец довольно захихикал. - Иначе бы ты не был моим сыном.
   - Гришему удается, Стивену Кингу, Клэнси... Я не верю, что они сделаны из какого-то особого теста.
   - Любопытно, любопытно, - промямлил отец. - А ты уже сделал что-нибудь в этом направлении, что-нибудь написал?
   - Пока только всякую ерунду: сценарии для короткометражных фильмов. Но в ближайшем будущем я планирую написать настоящий кинороман.
   - И ты их уже кому-нибудь показывал?
   - Что именно?
   - Ну, эти свои работы.
   - Пока нет.
   - Знаешь... - Видно было, что отец Айры Гамильтона всерьез заинтересовался. - Покажи их мне.
   - Нет, - отрезал Айра.
   - Ну почему же? А вдруг ты - гений. Вроде Вуди Алена.
   - Вроде кого?
   - Вроде Вуди Алена.
   Айра в нерешительности подергал металлическую пуговицу на гимнастерке.
   - Я знаю, куда их нужно послать. И я пошлю.
   - Не тяни сынок. Чем ты моложе, тем большую привлекательность представляешь для Голливуда. Этот как с участком земли. Пока его овевает легенда какого-либо заманчивого проекта...
   - Не смей сравнивать меня с участком земли, - зло перебил отца Айра. Я тебе не какие-нибудь триста акров под казино или под пашню.
   - О' кэй, все равно тебе стоит поторопиться. Думаю, пройдет еще немного времени и кинематограф умрет. Его вытеснят компьютерные виртуальные комиксы. Так что твой дядя тоже останется без работы... Хи-хи! Постой, а не ему ли ты собираешься показать свои сценарии? Берегись! Он обдерет тебя, как липку.
   - Еще чего, - воскликнул Айра.
   - Прежде чем что-либо талантливое попадет в его загребульки, к делу должен подключиться опытный литературный агент. Иначе дядя, словно вурдалак, высосет из сценария наиболее ценные идеи, а остальное вышвырнет на помойку, и ты потом ничего от него не сможешь добиться. Уж своего-то братца я знаю.
   - Я тоже немного знаю твоего братца. Слышал, к примеру, что он умудрился довести до самоубийства двух весьма перспективных киноактрис.
   - Не двух, мой мальчик, отнюдь не двух. Двух - это за последнее время.
   Айра решил еще кое-что рассказать отцу. Коль уже этот разговор все равно состоялся.
   - Между прочим, у меня есть сценарий и о нем тоже.
   - Но ты ведь с ним почти не общался, - удивился отец.
   - Вполне достаточно и газет.
   - М-да, - проговорил отец Айры Гамильтона, - хотелось бы мне взглянуть на этот сценарий.
   Отец протянул ему руку, и Айра было собрался ее пожать, однако ладонь повисла в воздухе, поскольку на месте отца уже высилась долговязая фигура руководителя группы. Он злобно глядел на Айру.
   - Вся группа уже выстроилась, чтобы идти на обед, один ты здесь прохлаждаешься.
   Кованные ботинки скаутов зацокали по мостовой.
   Айра терпеть не мог этих коллективных походов в столовую. Также он ненавидел дисциплину и распорядок дня. Он любил ложиться поздно и спать почти до полудня. И еще он любил быть предоставленным самому себе. Однако военизированные интернаты - не самое подходящее место для этого.
   Айра утаил от отца лишь одно: он уже послал сценарии на рецензию и ждал ответа. Да вот же и ответ. Этот ненавистный руководитель группы попытался вскрыть конверт, но Айра был начеку.
   "... Делайте биографию, предлагал рецензент. Ведь вам явно не хватает знания жизни, что и не мудрено в вашем возрасте. Скажем, все, что вы предлагаете нам в сценарии о киномагнате Х уже давно известно из газет. В рассказе не содержится ничего нового. Отсутствует сложный и противоречивый внутренний мир: хороший киномагнат человек или плохой - он, должно быть, представляет собой яркую и незаурядную личность. Однако у вас он вышел донельзя аморфным, невыразительным, бесцветным, плоским. Разумеется, вы слышали или читали, что зачастую даже очень хорошие писатели заимствуют свои сюжеты из газет. Но это ровным счетом ничего не значит. Они облагораживают, напитывают сюжет своим собственным знанием жизни и человеческой натуры. Что же касается других ваших работ, они, извините, вообще не выдерживают никакой критики. Какое-то сплошное насилие, банды, соперничающие друг с другом, кровь льется рекой... Начните с биографии, а там посмотрим..."
   Прочитав это, Айра Гамильтон с унылым видом оглядел комнату, в которой находился. На стенах висели фотографии устремившихся в атаку воинов с разукрашенными черной краской лицами...
   Провалявшись несколько дней в бункере, я отправился в Кливленд, где разминки ради шлепнул еще нескольких любителей эсперанто. Кливленд - большой город, и развлекательных заведений в нем - тьма. Вечером я отправился в турне по секс-клубам, и, наконец, встретил потрясающую девчонку. Волосы у нее были пушистые, пепельного цвета. Ничего общего с Бо. И имя у нее было какое-то неамериканское - Мадлен. Она сказала, что пишет монографию о мужчинах, по сути превративших себя в гермафродитов. Об их психологии, мироощущении. Для какого-то там научно-исследовательского журнала. У нее были длинные красивые ногти. И ноги тоже. Мы немного посидели в одном из ночных баров, и я все больше поддавался ее очарованию. Она разбиралась в уйме вещей: в искусстве, литературе, политике. Я сказал, что искусство вредит человечеству, поскольку учит лжи. Мадлен не отрицала, что искусство учит лжи, однако заявила, что и все остальное вокруг без исключения ложь, и ничего кроме лжи просто не существует. У нее было загорелое слегка продолговатое лицо и умный взгляд. С ней было легко. У меня появилось ощущение, будто в жизни моей начинает происходить нечто странное. Мы перебрались в ресторан, где заказали массу питья и еды, а потом чуть не подрались при попытке определить, поздний ли это ужин или ранний завтрак. У нее был низкий, слегка хрипловатый голос необычного тембра. Потом я здорово набрался и уж не помню, как оказался у нее в постели. Она мне показала небо в алмазах. И тут среди стонов и слов любви, я внезапно пришел в себя, в голове прояснилось, и я, вдруг, понял, что говорим-то мы с ней на эсперанто. Мои мускулы мгновенно отвердели, а пальцы сжались вокруг ее горла.
   - Прощай, - пробормотал я все на том же роковом для нее языке.
   Лицо ее исказилось, и она перестала дышать. Я не испытывал ни малейшей жалости к этой фламинго. Ни малейшей!
   В гостиной стоял компьютер с модемом, и я принялся разыскивать кого-нибудь из членов Совета. Отозвался Баудиссен. Баудиссен - датчанин, хотя с виду и смуглый, с черными как смоль глазами. У меня была истерика. Никогда еще я так быстро не работал с клавиатурой. Я кричал - буквально кричал, - что, сколько же можно?! Должен же быть этому положен конец! Мы теряем достойнейших из достойных. Нужно что-то срочно предпринимать, в противном случае всех нас ждет гибель.
   Баудиссен, как мог, старался утешить меня. На светло-зеленом мерцающем экране одна за другой возникали строчки, наполненные цифрами и математическими выкладками, с помощью которых он, всемирно известный математик, пытался доказать, что чем больше любителей эсперанто выйдет из игры, тем больше в конечном счете их окажется. Ей-богу, меня поразила его позиция. Не будь я сам Дином Донном, я мог бы предположить, что Дин Донн это он.
   Потом я долго бродил по ночным улицам Кливленда, разглядывая светящуюся рекламу, проносящиеся мимо автомобили и ярко освещенные квадраты магазинных витрин. Потом купил "Джеральд трибюн" и на первом же развороте обнаружил портрет своей матери и Лепаж-Ренуфа. Оказывается, они уже три года как вместе. Сейчас, когда Лепаж-Ренуфа выдвинули на соискание Нобелевской премии, она была счастлива и необыкновенно горда своим супругом. Нынешняя ее улыбка напоминала ту, с фотографии периода проживания с отцом Айры Гамильтона.
   Стала понятной его сдержанность по отношению ко мне. Сегодня для меня это было уже слишком. Я сел на скамейку в городском парке и зарыдал.
   - Але, племянник!
   - Дядя? Вот те раз! Чему я обязан твоим визитом?
   - Как будто я не могу просто так навестить своего любимого родственника.
   - Просто так не можешь.
   - Молодец!
   Дядя засунул мизинец себе в ухо.
   - Вот, дошли до меня слухи, что ты собираешься сделаться солдатом удачи.
   - А тебе это интересно?
   - Разумеется!
   - Только не нужно делать вид, что тебя беспокоит моя судьба. Все равно не поверю.
   - Молодец!
   В этот момент я на мгновение проснулся на топчане в своем бункере и снова провалился во мрак.
   - Твой отец рассказывал мне, что ты хочешь заняться сочинительством, и я подумал, что, коль скоро, мы с тобой родственники, я мог бы оказаться тебе полезен.
   Айра все хмурился. Дядя сидел напротив в своем дорогом костюме, положив ногу на ногу, и разглядывал непритязательную обстановку гостиничного номера во Фриско, в котором Айра остановился.
   - Ерунда все это. Просто я брякнул тогда отцу первое, что пришло в голову.
   В действительности все обстояло по иному. Айра Гамильтон вычитал у Хемингуэя, что литератор ни за что не добьется успеха, если хотя бы раз в жизни не побывает на войне. Вот и решил на какое-то время определиться в наемники.
   - Что ж. - Дядя развел руками. - А я было хотел заключить с тобой договор. Неплохая была бы тема для фильма "Дикие гуси"...
   - Это можно обсудить, - воодушевился Айра. - Однако должен признаться: единственное, в чем можно быть уверенным на сто процентов, это то, что я умею стрелять. Могу баллотироваться на место телохранителя...
   - Телохранители у меня есть, - отмахнулся дядя. - Отправляйся-ка ты, голубь, лучше в какой-нибудь Занзибар и постреляй там немного в туземцев. А в промежутках добросовестно записывай впечатления. По рукам? Если хочешь, можем прямо сейчас подписать контракт...
   - А сумма?
   - Сто тысяч долларов. Для начинающего недурно, не так ли?
   И вот он в джунглях.
   - Айра, стреляй! - орет Бругш. - Пора уходить в отрыв!
   Они сидят в полузасыпанной яме, вырытой бульдозером. Некоторое время назад одна из организаций, входящих в ООН, собиралась строить здесь водопроводную линию, но гражданская война помешала завершению проекта. Айра судорожно сжимает в руках автомат. Бругш, поминутно высовываясь из ямы, поливает противника свинцом, Айра же словно находится в состоянии ступора.
   - Айра, проснись, черт бы тебя побрал!
   Бругш бьет его кулаком в лицо. Айра трясет головой, наваливается на бруствер и нацеливает свой автомат на приближающуюся фигурку. Палец застывает на спусковом крючке.
   - Ну же! Ну!
   - Не могу, он шевелится!
   - Вот сволочь!
   Бругш уже расстрелял все патроны из своего автомата, вырывает из рук Айры оружие и продолжает стрельбу. Им на выручку подползает танк...
   - Ну, как новичок? - интересуется лейтенант у Бругша, когда они прибывают в лагерь.
   - Хороший парень. Прыгает здорово, бегает... и стреляет метко... по мишеням. Ему бы... - Бругш замялся. - Тех двоих, которых мы вчера захватили... они еще живы? Прикажите ему пустить их в расход.
   Пленных выводят из сарая со скрученными за спиной руками, напяливают на головы мешки и ставят у стены.
   - Ну, давай, - командует лейтенант.- Пли!
   Айра поднимает автомат. Палец замирает на спусковом крючке. Вокруг собирается толпа любопытных.
   - Не могу, - говорит Айра, - они шевелятся.
   Лейтенант и остальные смеются.
   - Да не шевелятся они, смотри, как смирно стоят.
   - Не дрейфь, не промахнешься.
   - Они же живые.
   Присутствующие катаются от хохота.
   - Если бы они были мертвыми, пули им уже не нужны.
   Один из стоящих у стены падает на колени.
   - Не могу, - упрямо твердит Айра Гамильтон.
   - Впервые вижу наемника, который не в состоянии убить человека. Запомни, парень, весь мир - это гигантский тир. Ну-ка, дай сюда автомат.
   И лейтенант без промедления пускает в пленных струю огня.
   Тут же вокруг начинают рваться мины. Падают лейтенант и Бругш. Потом и самого Айру ослепляет боль...
   - Что это такое? - с возмущением рычит дядя Айры Гамильтона, разбрасывая по палате прочитанные листы. Сам Айра - уже почти оклемавшийся застыл у больничной койки. - Отрубленные руки, содранная с тел кожа... Кровожадности твоей, голубь, нет предела! Меня в данном случае интересует одно: ты действительно все это видел? Если ты и впрямь видел все это, если подобными зверствами занимаются цивилизованные наемники, эти пресловутые "дикие гуси", то требуется снимать фильм не художественный, а документальный. И он без сомнения станет бестселлером века. Если же у тебя такое изощренное воображение... один главный герой, я подсчитал, на протяжении фильма убивает шестьсот девяносто шесть человек... если у тебя такое воображение, то тебе срочно требуется посетить психиатра. Итак, видел ты все это собственными глазами?
   Айра хмурится.
   - Разумеется, нет. Если бы в действительности каждому удавалось убить столько, достаточно было бы одного взвода, чтобы расправиться с целой армией повстанцев.
   - Ну а, к примеру, ты... сколько лично ты убил человек?
   - Причем здесь я? - рычит Айра.
   - Должен же я хоть как-то сориентироваться.
   - Лично я не убил никого.
   Дядя с удивлением замирает.
   - Не успел? - уточняет он.
   - Не в этом дело. Просто выяснилось, что я не в состоянии стрелять в живых людей. Органически не в состоянии.
   - Ха! - кричит дядя. - Вот же тебе и замечательный сюжет! Главный герой в совершенстве владеет каратэ и джиу-джитсу, умеет прыгать с большой высоты и выживать в диких джунглях, стреляет лучше Соколиного Глаза, мечет ножи, лассо и прочую гадость, одним словом, обладает всеми качествами, необходимыми для супермена; в частях наемников ему прочат большое будущее, однако выясняется, что он органически не в состоянии убивать людей.
   - И кого подобное сможет заинтересовать?
   Дядя смотрит на Айру, словно на кретина.
   - Меня это интересует, - рявкает он, делая двойное ударение на слове "меня". - Меня это интересует, к тому же здесь именно я диктую правила игры. Напишешь такой сценарий, или нет?
   - Нет, - отрицательно качает головой Айра.
   - Ну и болван. У тебя был шанс, теперь его не стало. И что же ты собираешься делать дальше?
   - Наверное, поступлю в университет.
   - На какой факультет?
   - А мне все равно. Пока не знаю.
   - Ладно, - говорит дядя, - попутного ветра.
   И направляется к выходу.
   - Дядя, - бросает ему в спину Айра.
   - Что?
   - У меня есть еще одна хорошая идея.
   - Для фильма?
   - Ну да.
   Дядя застывает.
   - В Голливуде появляется молодой, подающий надежды продюсер. Однако выясняется, что он органически не в состоянии вгонять в депрессию молоденьких киноактрис...
   ...Шамполион высказал неожиданную мысль в подтверждение о необходимости эсперанто. Доказательство он экстраполировал на проблемы языка и общения, основываясь на достижениях математики. Вообще-то, основным занятием Шамполиона - который, как и Баудиссен, являлся математиком по образованию и было эсперанто. Точнее, он возглавлял группу, занимавшуюся переводом основных компьютерных программ на этот язык, а один из американских университетов оплачивал работу. Так вот, Шамполион позволил себе сделать предположение, что все народы мира не только говорят на разных языках, но и цифры на этих языках записываются по-разному. Мало того, в различных странах существуют различные системы исчисления: где двоичная, где троичная, где семеричная и т.д. С какими же неисчислимыми бедами было бы связано подобное положение! Буксовало бы развитие точных наук, и, как следствие, развитие экономики. Не возникло бы необходимой базы для создания эффективных средств коммуникаций. Ученые разных стран двигались бы вслепую, разрозненными рядами, неоправданно ударяясь то в одну крайность, то в другую, а за ними бы металось, повторяя все эти действия, обескураженное общество. Да, в современных условиях, располагая ассемблерами, дизассемблерами, кодерами, декодерами и прочими хитроумными штучками еще можно было бы как-то наладить обмен информацией, но вся беда-то как раз и заключается в том, что этих современных условий бы не возникло. Вернее, процесс их создания мог затянуться на лишнее тысячелетие.