Роджер проводил ее полным сожаления взглядом. Она и впрямь была девушка совершенно необычайная и совершенно к тому же несносная, но ему очень хотелось, чтобы она осталась разделить с ним ужин. В кои-то веки Роджер, всегда презиравший людей, которым необходима компания, почувствовал себя одиноко.
Он поглощал пищу без всякого удовольствия, хотя Мидоуз был как всегда выше всяких похвал. Он не мог не думать о том, что за ужин у Стеллы и с ней ли за ужином ее неизвестный герой.
«Черт побери, – подумал он с раздражением. – Эта девица не идет у меня из головы! Я, видно, на ней просто свихнулся!»
Это прискорбное состояние не изменилось в течение вечера. После ужина Роджер уселся серьезно поразмыслить об алиби миссис Эннисмор-Смит. Согласно доказательствам, представленным им Морсби сегодня утром и подтвержденным заключением врача, смерть мисс Барнетт должна была наступить между 10.30 и 11.00 вечера (хотя в присутствии Морсби он не счел необходимым это подчеркивать). Действительно ли миссис Эннисмор-Смит между десятью и одиннадцатью сидела в своей гостиной и шила? Должен ли он отказаться от всех своих подозрений в ее адрес? Роджер устроился перед камином в надежде поработать так же плодотворно, как вчера. Но из головы не шло поразительно странное поведение мисс Барнетт-младшей. С какой стороны ни посмотреть, удивительное создание! Что, например, скажите пожалуйста, заставляет ее отказываться от наследства, так счастливо свалившегося прямо ей в руки? Напротив, должна бы радоваться, ведь обручена и предстоит свадьба. Что ее неведомый герой думает об этом? Неужели она и после замужества хочет продолжать работать? Это позор, что она вообще вынуждена работать. Это расточительство – позволять такой девушке работать секретаршей!
– Прочь, Стелла! – застонал Роджер. – Я хочу еще раз проявить чудеса сообразительности!
Но Стелла не покидала его. Наконец он сдался и отправился в спальню.
– Не нравится мне это ее обручение. Он просто не может стоить ее. Что ей нужно, так это…
Но тут Роджер Шерингэм опомнился.
А на следующий день ему представился случай убедиться в том, достоин ли Стеллы Барнетт ее избранник. Однако событие за обедом, повергло его в еще большее изумление.
В это утро они хорошо поработали, и опус под названием «Надо спрашивать маму» был закончен и отправлен по почте. Стелла явилась на службу не в бархатном платье цвета полуночи, а в нефритовом шелковом, с шелковой же маленькой шляпкой точно в тон, короче, в совершенно неподобающем секретарше виде. Она коротко объяснила, что оделась так потому, что побоялась скомпрометировать его за обедом, а своих платьев, достойных его общества, у нее нет. Роджер согласился, что она поступила очень мудро, слегка помрачнев при мысли, что вся эта красота предназначена не столько для спасения его доброго имени, сколько для ублаготворения неведомого героя.
Когда они вошли в вестибюль ресторана, им навстречу поднялся чахлый, пучеглазый и большеротый, то есть отвечающий всем признакам столь ценимой Роджером породы современных интеллектуалов молодой человек и прокурорским тоном объявил:
– Вы опоздали!
– Прости, пожалуйста, Ральф, – покорно отозвалась Стелла. – Мистер Шерингэм настоял, чтобы мы зашли на почту отправить бандероль.
– Терпеть не могу необязательности, – сообщил молодой человек с внешностью земноводного.
– Мистер Паттерсон, мистер Шерингэм, – не без смущения представила их друг другу Стелла.
Роджер озадаченно пожал холодную, влажную лапку.
Они вошли в зал.
Роджер одолел изумление и старательно изображал радушного хозяина, но был как во сне, когда просил своих гостей выбрать между грейпфрутом, копченой семгой и дыней. Он-то представлял себе Стеллиного жениха здоровенным, суровым парнем, подбородок кирпичом и бас – профундо. Чтобы такая девушка была помолвлена с этой козявкой…
– Мне копченую семгу, пожалуйста, – сказала козявка.
– Мне тоже, – сказала Стелла.
– Пожалуй, тебе лучше не стоит, – возразила козявка твердым тоном. – От семги у тебя прыщики, Стелла, я заметил. Лучше возьми грейпфрут.
Стелла промолчала. Роджер взглянул на нее.
– О да, – кивнула она. – Грейпфрут, пожалуйста.
Жених продолжал в том же духе, выбирая за нее все блюда и позволив ей очень немногое из того, чего ей действительно хотелось. Поддерживать разговор, однако, оказалось несложно, поскольку он взял это в свои руки и первые две перемены рассказывал Роджеру, как надо писать романы. Тот слушал завороженно и покорно пообещал в следующий раз написать что-нибудь получше.
– Впрочем, – молодой человек повернулся к своей невесте, – чего ждать, если Шерингэм пишет для миллионов?
– А ты читал его книги? – спросила Стелла.
– Ну, проглядывал кое-что, – слегка повел он плечами.
– Послушай, Ральф, – смущенно заступилась Стелла, – я не думаю, что они так уж плохи. То есть принимая во внимание все обстоятельства…
– Дорогая моя!..– запротестовал жених. Роджеру показалось, что его тут как бы и нет.
– Ну, и как вы находите Стеллу? – снисходительно обратился к нему молодой человек, покончив с рыбой.
– О, я… я полагаю, она прекрасно справляется.
– Вам надо приглядывать за ней в мелочах. У нее, знаете ли, совсем нет вкуса к мелочам. Например, посмотрите, как она одевается. Вы видели что-нибудь более чудовищное, чем эта шляпка?
Роджер, сам выбиравший эту шляпку тщательно в тон платью, почувствовал к молодому человеку ненависть, в способности к которой себя даже не подозревал.
– Эта шляпка?!– вскричала Стелла. – О Ральф, да она же очаровательна!
Роджер с благодарностью отметил, что она его не выдала.
– Если б она была очаровательна, моя дорогая, она бы тебе не пошла. Я неоднократно говорил тебе, что очаровательное – не твой стиль. Ты лишена очарования, у тебя его нет. Не правда ли, Шерингэм? Вы ведь наверняка обратили на это внимание?
– Видите ли… – промолвил Роджер и обнаружил, к своему неудовольствию, что краснеет.
– У Стеллы нет сексуальной привлекательности, – мистер Паттерсон продолжал снимать все покровы. – Это, конечно, изъян. Но она, знаете, еще может развиться, Она еще зеленая, нужен уход, полив, рыхление. Честно говоря, я надеялся, вы что-нибудь в этом роде для нее сделаете, Шерингэм, но она говорит, что нет.
– Ральф! – вскричала бедная мисс Барнетт, и Роджер с интересом заметил, что лицо ее тоже приобрело красно-бурый оттенок. Он начал понимать, почему Стелле так не хотелось приводить жениха на этот обед.
Оставив в покое невесту, мистер Паттерсон далее очень четко изложил свои взгляды на другие проблемы. Естественно, возник разговор о смерти мисс Барнетт, и хотя Стелла, конечно, не посвящала жениха в то, что Роджер испытывает к этому делу пристальный интерес, мистер Паттерсон какое-то время распространялся по этому поводу и наконец пригвоздил к позорному столбу полицию – за некомпетентность, ибо та не произвела абсолютно самоочевидного ареста.
– Насколько я понимаю, – мягко произнес Роджер, – мисс Барнетт отказывается от наследства, которое досталось ей, поскольку ее тетушка скончалась, не оставив завещания. – Возможно, это было не очень деликатно сказано, но Роджеру слишком хотелось узнать мнение земноводного на сей счет.
– Вздор! – немедленно возразил его мистер Паттерсон.
– Но, Ральф, я…
– Вздор! – повторил мистер Паттерсон непреклонно и повернулся к Роджеру. – У Стеллы сейчас самые смехотворные идеи по этому поводу, но я, разумеется, ей ничего подобного не позволю.
– Правда, Ральф? – печально сказала Стелла. – Все-таки…
– Ни в коем случае. Я уже говорил тебе, что не стоит даже заикаться об этом. Что за глупый каприз! И слышать не хочу!
– Конечно, дорогой, как скажешь, – покорно кивнула Стелла.
Роджер не верил ни глазам, ни ушам своим.
Мистер Паттерсон продолжал излагать свои соображения по поводу неприкосновенности человеческой жизни. Эта старуха, говорил он, мертвая куда полезней живой. Миру от нее не было ну никакого проку, так чего же оплакивать? (Роджер понял, что, если мисс Барнетт живой была обществу бесполезна, польза от ее смерти очень значительна; общество в данном случае олицетворялось в самом мистере Паттерсоне.) Убийца, изъяв ее из мира, осуществил акт высокой социальной доблести. Полиция, возможно, то есть наверняка, – сборище дебилов, но результат ее некомпетентности достоин восхищения – пусть убийца мисс Барнетт подольше наслаждается свободой.
– Как страстный криминалист, – объявил мистер Паттерсон, – хотя до сих пор исключительно академического плана, я отдаю должное этому практику, обладающему столь выраженным чувством социального долга.
– Вас интересует криминалистика? – осведомился Роджер.
– Я ее обожаю, – просто ответил мистер Паттерсон. – Я помню годы жизни и смерти всех знаменитых убийц Англии, включая даты их публичных экзекуций.
К изумлению Роджера, Стелла заметно разволновалась оттого, что ее жених так откровенно высказывается, и стала прилагать все усилия, хотя и безуспешно, чтобы пресечь дальнейшее развитие темы. Наконец в манере той Стеллы, которую, как казалось Роджеру, он успел узнать, она перехватила нить разговора и направила его в безопасное русло атлетики, заметив без всякой связи с предыдущим:
– Собираетесь ли вы посетить университетский матч по регби в этом сезоне, мистер Шерингэм?
– О да, – сказал Роджер, раскусив ее маневр. – Как обычно.
– И вы сами играете?
– Так, когда вокруг мяча свалка, бегаю и делаю вид, что участвую в ней. Моя игра – гольф.
– Правда? Ральф тоже играет в гольф. У него «плюс два».
Роджер, у которого был «плюс один», нечеловеческим усилием воли подавил изумление, которое просто рвалось из него, и взглянул на своего плюгавого гостя с уважением.
– Вот как?
– Ну, я уже, знаете, не в том возрасте, чтобы играть в действительно активные игры, – высказался последний с той мрачной миной, с какой люди бывают вынуждены выслушивать грубую лесть, произносимую прямо в лицо. – Вот раньше я занимался бегом с препятствиями, стипль-чезом.
– Раньше! На самом деле, мистер Шерингэм, всего лишь в прошлом году Ральф выиграл…
– Замолчи, Стелла!
И Стелла замолкла.
Застольная беседа, однако, продолжилась, и мистер Паттерсон с мистером Шерингэмом до конца обеда мирно обсуждали новости спорта.
Наконец мистер Паттерсон взглянул на часы. Его манера прощаться по простоте и бесцеремонности не уступала его манере здороваться.
– Должен успеть на поезд, – сказал он и удалился.
– Ральф живет в Танбридж-веллсе, – так, словно этим все объяснялось, сказала Стелла.
Роджер возвращался в Олбани с помутненным сознанием. Чем старательней он пытался понять происшедшее, тем больше уважения чувствовал к чахлому молодому человеку, к тому же Стелла, освободившись из-под его чар, быстро вернулась к своему обычному «я» и безжалостно придушила несколько попыток завязать разговор.
«Эта девица положительно то доктор Джекил, то мистер Хайд», – думал он озадаченно. Вот она сидит, в уголке такси, в своем нефритовом одеянии. Неужели она и вправду любит этого типа? Как такого можно любить? Вздумай такой лягушонок ухаживать, поручусь, можно ставить что хочешь: Стелла Барнетт не отзовется. И все-таки…
Подумать только, ведь она была воплощенная покорность…
Какой магией этот тип подчинил ее своему почти гипнотическому влиянию? Ему стоило только пальцем шевельнуть, и она покорно кланялась, виляла хвостиком, да еще так, словно для нее это одно удовольствие, – и ни кусочка сахара в награду! Уму непостижимо.
– Держите их в строгости, – вздохнул Роджер. – Но, Боже милосердный, кто бы подумал, что Стелла клюнет на такое убожество? Черт бы подрал это земноводное!
Мистер Шерингэм был явно не в духе.
Глава 16
Он поглощал пищу без всякого удовольствия, хотя Мидоуз был как всегда выше всяких похвал. Он не мог не думать о том, что за ужин у Стеллы и с ней ли за ужином ее неизвестный герой.
«Черт побери, – подумал он с раздражением. – Эта девица не идет у меня из головы! Я, видно, на ней просто свихнулся!»
Это прискорбное состояние не изменилось в течение вечера. После ужина Роджер уселся серьезно поразмыслить об алиби миссис Эннисмор-Смит. Согласно доказательствам, представленным им Морсби сегодня утром и подтвержденным заключением врача, смерть мисс Барнетт должна была наступить между 10.30 и 11.00 вечера (хотя в присутствии Морсби он не счел необходимым это подчеркивать). Действительно ли миссис Эннисмор-Смит между десятью и одиннадцатью сидела в своей гостиной и шила? Должен ли он отказаться от всех своих подозрений в ее адрес? Роджер устроился перед камином в надежде поработать так же плодотворно, как вчера. Но из головы не шло поразительно странное поведение мисс Барнетт-младшей. С какой стороны ни посмотреть, удивительное создание! Что, например, скажите пожалуйста, заставляет ее отказываться от наследства, так счастливо свалившегося прямо ей в руки? Напротив, должна бы радоваться, ведь обручена и предстоит свадьба. Что ее неведомый герой думает об этом? Неужели она и после замужества хочет продолжать работать? Это позор, что она вообще вынуждена работать. Это расточительство – позволять такой девушке работать секретаршей!
– Прочь, Стелла! – застонал Роджер. – Я хочу еще раз проявить чудеса сообразительности!
Но Стелла не покидала его. Наконец он сдался и отправился в спальню.
– Не нравится мне это ее обручение. Он просто не может стоить ее. Что ей нужно, так это…
Но тут Роджер Шерингэм опомнился.
А на следующий день ему представился случай убедиться в том, достоин ли Стеллы Барнетт ее избранник. Однако событие за обедом, повергло его в еще большее изумление.
В это утро они хорошо поработали, и опус под названием «Надо спрашивать маму» был закончен и отправлен по почте. Стелла явилась на службу не в бархатном платье цвета полуночи, а в нефритовом шелковом, с шелковой же маленькой шляпкой точно в тон, короче, в совершенно неподобающем секретарше виде. Она коротко объяснила, что оделась так потому, что побоялась скомпрометировать его за обедом, а своих платьев, достойных его общества, у нее нет. Роджер согласился, что она поступила очень мудро, слегка помрачнев при мысли, что вся эта красота предназначена не столько для спасения его доброго имени, сколько для ублаготворения неведомого героя.
Когда они вошли в вестибюль ресторана, им навстречу поднялся чахлый, пучеглазый и большеротый, то есть отвечающий всем признакам столь ценимой Роджером породы современных интеллектуалов молодой человек и прокурорским тоном объявил:
– Вы опоздали!
– Прости, пожалуйста, Ральф, – покорно отозвалась Стелла. – Мистер Шерингэм настоял, чтобы мы зашли на почту отправить бандероль.
– Терпеть не могу необязательности, – сообщил молодой человек с внешностью земноводного.
– Мистер Паттерсон, мистер Шерингэм, – не без смущения представила их друг другу Стелла.
Роджер озадаченно пожал холодную, влажную лапку.
Они вошли в зал.
Роджер одолел изумление и старательно изображал радушного хозяина, но был как во сне, когда просил своих гостей выбрать между грейпфрутом, копченой семгой и дыней. Он-то представлял себе Стеллиного жениха здоровенным, суровым парнем, подбородок кирпичом и бас – профундо. Чтобы такая девушка была помолвлена с этой козявкой…
– Мне копченую семгу, пожалуйста, – сказала козявка.
– Мне тоже, – сказала Стелла.
– Пожалуй, тебе лучше не стоит, – возразила козявка твердым тоном. – От семги у тебя прыщики, Стелла, я заметил. Лучше возьми грейпфрут.
Стелла промолчала. Роджер взглянул на нее.
– О да, – кивнула она. – Грейпфрут, пожалуйста.
Жених продолжал в том же духе, выбирая за нее все блюда и позволив ей очень немногое из того, чего ей действительно хотелось. Поддерживать разговор, однако, оказалось несложно, поскольку он взял это в свои руки и первые две перемены рассказывал Роджеру, как надо писать романы. Тот слушал завороженно и покорно пообещал в следующий раз написать что-нибудь получше.
– Впрочем, – молодой человек повернулся к своей невесте, – чего ждать, если Шерингэм пишет для миллионов?
– А ты читал его книги? – спросила Стелла.
– Ну, проглядывал кое-что, – слегка повел он плечами.
– Послушай, Ральф, – смущенно заступилась Стелла, – я не думаю, что они так уж плохи. То есть принимая во внимание все обстоятельства…
– Дорогая моя!..– запротестовал жених. Роджеру показалось, что его тут как бы и нет.
– Ну, и как вы находите Стеллу? – снисходительно обратился к нему молодой человек, покончив с рыбой.
– О, я… я полагаю, она прекрасно справляется.
– Вам надо приглядывать за ней в мелочах. У нее, знаете ли, совсем нет вкуса к мелочам. Например, посмотрите, как она одевается. Вы видели что-нибудь более чудовищное, чем эта шляпка?
Роджер, сам выбиравший эту шляпку тщательно в тон платью, почувствовал к молодому человеку ненависть, в способности к которой себя даже не подозревал.
– Эта шляпка?!– вскричала Стелла. – О Ральф, да она же очаровательна!
Роджер с благодарностью отметил, что она его не выдала.
– Если б она была очаровательна, моя дорогая, она бы тебе не пошла. Я неоднократно говорил тебе, что очаровательное – не твой стиль. Ты лишена очарования, у тебя его нет. Не правда ли, Шерингэм? Вы ведь наверняка обратили на это внимание?
– Видите ли… – промолвил Роджер и обнаружил, к своему неудовольствию, что краснеет.
– У Стеллы нет сексуальной привлекательности, – мистер Паттерсон продолжал снимать все покровы. – Это, конечно, изъян. Но она, знаете, еще может развиться, Она еще зеленая, нужен уход, полив, рыхление. Честно говоря, я надеялся, вы что-нибудь в этом роде для нее сделаете, Шерингэм, но она говорит, что нет.
– Ральф! – вскричала бедная мисс Барнетт, и Роджер с интересом заметил, что лицо ее тоже приобрело красно-бурый оттенок. Он начал понимать, почему Стелле так не хотелось приводить жениха на этот обед.
Оставив в покое невесту, мистер Паттерсон далее очень четко изложил свои взгляды на другие проблемы. Естественно, возник разговор о смерти мисс Барнетт, и хотя Стелла, конечно, не посвящала жениха в то, что Роджер испытывает к этому делу пристальный интерес, мистер Паттерсон какое-то время распространялся по этому поводу и наконец пригвоздил к позорному столбу полицию – за некомпетентность, ибо та не произвела абсолютно самоочевидного ареста.
– Насколько я понимаю, – мягко произнес Роджер, – мисс Барнетт отказывается от наследства, которое досталось ей, поскольку ее тетушка скончалась, не оставив завещания. – Возможно, это было не очень деликатно сказано, но Роджеру слишком хотелось узнать мнение земноводного на сей счет.
– Вздор! – немедленно возразил его мистер Паттерсон.
– Но, Ральф, я…
– Вздор! – повторил мистер Паттерсон непреклонно и повернулся к Роджеру. – У Стеллы сейчас самые смехотворные идеи по этому поводу, но я, разумеется, ей ничего подобного не позволю.
– Правда, Ральф? – печально сказала Стелла. – Все-таки…
– Ни в коем случае. Я уже говорил тебе, что не стоит даже заикаться об этом. Что за глупый каприз! И слышать не хочу!
– Конечно, дорогой, как скажешь, – покорно кивнула Стелла.
Роджер не верил ни глазам, ни ушам своим.
Мистер Паттерсон продолжал излагать свои соображения по поводу неприкосновенности человеческой жизни. Эта старуха, говорил он, мертвая куда полезней живой. Миру от нее не было ну никакого проку, так чего же оплакивать? (Роджер понял, что, если мисс Барнетт живой была обществу бесполезна, польза от ее смерти очень значительна; общество в данном случае олицетворялось в самом мистере Паттерсоне.) Убийца, изъяв ее из мира, осуществил акт высокой социальной доблести. Полиция, возможно, то есть наверняка, – сборище дебилов, но результат ее некомпетентности достоин восхищения – пусть убийца мисс Барнетт подольше наслаждается свободой.
– Как страстный криминалист, – объявил мистер Паттерсон, – хотя до сих пор исключительно академического плана, я отдаю должное этому практику, обладающему столь выраженным чувством социального долга.
– Вас интересует криминалистика? – осведомился Роджер.
– Я ее обожаю, – просто ответил мистер Паттерсон. – Я помню годы жизни и смерти всех знаменитых убийц Англии, включая даты их публичных экзекуций.
К изумлению Роджера, Стелла заметно разволновалась оттого, что ее жених так откровенно высказывается, и стала прилагать все усилия, хотя и безуспешно, чтобы пресечь дальнейшее развитие темы. Наконец в манере той Стеллы, которую, как казалось Роджеру, он успел узнать, она перехватила нить разговора и направила его в безопасное русло атлетики, заметив без всякой связи с предыдущим:
– Собираетесь ли вы посетить университетский матч по регби в этом сезоне, мистер Шерингэм?
– О да, – сказал Роджер, раскусив ее маневр. – Как обычно.
– И вы сами играете?
– Так, когда вокруг мяча свалка, бегаю и делаю вид, что участвую в ней. Моя игра – гольф.
– Правда? Ральф тоже играет в гольф. У него «плюс два».
Роджер, у которого был «плюс один», нечеловеческим усилием воли подавил изумление, которое просто рвалось из него, и взглянул на своего плюгавого гостя с уважением.
– Вот как?
– Ну, я уже, знаете, не в том возрасте, чтобы играть в действительно активные игры, – высказался последний с той мрачной миной, с какой люди бывают вынуждены выслушивать грубую лесть, произносимую прямо в лицо. – Вот раньше я занимался бегом с препятствиями, стипль-чезом.
– Раньше! На самом деле, мистер Шерингэм, всего лишь в прошлом году Ральф выиграл…
– Замолчи, Стелла!
И Стелла замолкла.
Застольная беседа, однако, продолжилась, и мистер Паттерсон с мистером Шерингэмом до конца обеда мирно обсуждали новости спорта.
Наконец мистер Паттерсон взглянул на часы. Его манера прощаться по простоте и бесцеремонности не уступала его манере здороваться.
– Должен успеть на поезд, – сказал он и удалился.
– Ральф живет в Танбридж-веллсе, – так, словно этим все объяснялось, сказала Стелла.
Роджер возвращался в Олбани с помутненным сознанием. Чем старательней он пытался понять происшедшее, тем больше уважения чувствовал к чахлому молодому человеку, к тому же Стелла, освободившись из-под его чар, быстро вернулась к своему обычному «я» и безжалостно придушила несколько попыток завязать разговор.
«Эта девица положительно то доктор Джекил, то мистер Хайд», – думал он озадаченно. Вот она сидит, в уголке такси, в своем нефритовом одеянии. Неужели она и вправду любит этого типа? Как такого можно любить? Вздумай такой лягушонок ухаживать, поручусь, можно ставить что хочешь: Стелла Барнетт не отзовется. И все-таки…
Подумать только, ведь она была воплощенная покорность…
Какой магией этот тип подчинил ее своему почти гипнотическому влиянию? Ему стоило только пальцем шевельнуть, и она покорно кланялась, виляла хвостиком, да еще так, словно для нее это одно удовольствие, – и ни кусочка сахара в награду! Уму непостижимо.
– Держите их в строгости, – вздохнул Роджер. – Но, Боже милосердный, кто бы подумал, что Стелла клюнет на такое убожество? Черт бы подрал это земноводное!
Мистер Шерингэм был явно не в духе.
Глава 16
После обеда Роджер предпринял отчаянную попытку совладать с первой главой нового романа, однако к пяти часам сдался. Перегруженный мозг – столько проблем сразу – отказался сосредоточиться на этой непосильной задаче. Под осуждающим взглядом Стеллы Роджер уныло выпил чаю и почти силой выдворил ее из квартиры. Ему хотелось поразмыслить.
Уютно устроившись в своем мирном одиночестве, он выбросил из головы всех пучеглазых молодых людей и сосредоточился на действительно важной задаче.
Было бы неверным сказать, что к этому времени Роджер окончательно изъял имя миссис Эннисмор-Смит из списка подозреваемых. Алиби, которым снабдил ее муж, как доказал Роджер, было небезупречно. Она все еще выделялась среди жильцов «Монмут-мэншинс» своими психофизическими и интеллектуальными возможностями, теоретически позволявшими ей убить мисс Барнетт. Но только теоретически. Роджер прекрасно об этом помнил.
Кроме того, в ответ на некий запрос, сделанный им в связи с полученной от Эннисмор-Смита информацией, ему стали доступны сведения оправдательного по отношению к миссис Эннисмор-Смит характера; во всяком случае, компрометирующего в них ничего не было.
Дело в том, что, покинув «Павлин», он позвонил одному частному агенту, который пользовался его доверием, и срочно попросил узнать, каково финансовое положение Эннисмор-Смитов и не изменилось ли оно к лучшему за последнюю неделю. Отчет агента Роджер получил как раз к пяти часам. Эннисмор-Смиты, как он и предполагал, были на мели. Они задолжали всем торговцам в округе, и никто из тех, кто имел с ними дело, больше не дает им в кредит. Их финансовое положение не только не улучшилось в последнее время, но стало значительно хуже: на них подано в суд несколько исковых заявлений и получено соответствующее решение, но они не в состоянии его выполнить, так что в любой момент может быть назначена распродажа и ликвидация дела.
Роджеру ничего не оставалось, как признать, что ситуация Эннисмор-Смитов достаточно тяжела, чтобы женщина гордая и отчаявшаяся предприняла практически любые шаги: будь эти шаги предприняты, положение Эннисмор-Смитов наверняка бы улучшилось, особенно если учитывать тот факт, что деньги мисс Барнетт были в основном в однофунтовых и десятишиллинговых банкнотах и, следовательно, проследить их практически невозможно. Так что положение это совершенно очевидно не переменилось. С чем-то вроде душевного облегчения Роджер признал наконец, что убийцу мисс Барнетт надо искать в другом месте.
Он помнил, что из дела, так сказать, торчало еще несколько нитей, ни к чему не привязанных. Возможно, если ими заняться, мысль получит какое-то новое направление. Он взял карандаш, блокнот и начал перечислять их в том порядке, в каком они приходили на ум.
Факты, пока не получившие объяснения (неизвестно, имеют они отношение к делу или нет):
Полупустая бутылка виски и стакан на столе в гостиной. Этот факт очень хорошо укладывается в официальную гипотезу против Малыша и никак не укладывается в мою. Можно, однако, предположить, что в мою он уложится как деталь инсценировки поисков в квартире. Но это не очень убедительно, поскольку я уже решил, что преступник – женщина, а в этой детали есть что-то слишком мужское, чтобы рассматривать ее как бутафорию. Разве не проще признать, что это не реквизит, а именно следствие естественного желания преступника поддержать свои силы после столь нервирующих событий? Такой вывод хорошо укладывается в мою версию и имеет высокое достоинство простоты. Но какая от этого польза – непонятно.
Свеча. Вот свеча действительно лучше укладывается в полицейскую версию, чем в мою. Если цель убийцы – заставить поверить, что мисс Барнетт умерла позже, чем это действительно произошло, почему ж он боялся включить свет? Полицейские говорят, что Малыш зажег свечку, потому что он всегда зажигает свечку. Я могу предположить только, что убийца не хотела, чтобы миссис Палтус, заметив в дверную щель свет, подумала, что ее приятельница еще бодрствует, и постучала. Так что, насколько я понимаю, от свечки тоже никакого толку.
Вставные зубы. Вот о чем я совершенно забыл: мисс Барнетт, хотя уже улеглась спать, была еще, так сказать, «при зубах». Полиция не придала этому никакого значения, считая, что мисс Барнетт вставила зубы перед тем, как разговаривать с незнакомым мужчиной. (Любопытно, что никто не подумал, что столь же естественно было бы, если б она к тому же надела еще и халат.) То же рассуждение, безусловно, относится и к моей собственной версии: казалось бы, ей следовало вставить зубы перед тем, как разговаривать с женщиной, пусть даже и хорошо знакомой. Между тем это вовсе не так уж обязательно. Некоторые женщины столь же Церемонны с представительницами своего пола, сколь с представителями противоположного, но большинство из них. Разумеется, нет, и именно к этому большинству, без вся кого сомнения, принадлежала мисс Барнетт. Стала бы она в самом деле, беспокоиться? Но ведь, с другой стороны она же не знала, кому открывает дверь. Что опять возвращает нас к халату. Какого дьявола она была без халата? ЕЮ не обнаружилось даже среди одежды, валявшейся по всей комнате. Наличие вставных зубов может и не иметь особенного значения, но отсутствие халата – имеет.
Отсутствие нижней сорочки. Если говорить об одежде, можно упомянуть и этот факт, хотя не думаю, что по значимости он сравнится с халатом. Морсби сказал, когда мы говорили о неряшливости мисс Барнетт: «Ну, эта еще ничего. По крайней мере, хоть разоблачалась на ночь. Насколько я знаю женщин такого склада, они раздеваются только наполовину и ночную рубашку надевают поверх оставшегося». То, что мисс Барнетт так не поступила, согласно Морсби, не характерно, а значит, и ничего не стоит.
Насколько мог судить Роджер, на этом список деталей, доселе не подвергавшихся рассмотрению, иссякал. То, что сейчас они рассмотрению подверглись, увы, делу ничем не помогло.
Он быстренько пересмотрел кое-какие уже известные факты. Различные странности, связанные с беглецом, легко было разложить по полочкам, если предположить, что тот был подручным преступника. В свертке, который, как видел шофер, он поднял, выбегая из переулка, был, несомненно, светлый плащ, в котором его видели другие свидетели и от которого он позже как-то избавился. Свою шляпу он время от времени снимал и прятал в карман, чтобы еще больше усугубить путаницу в показаниях, как и было задумано. Однако определить личность беглеца покуда возможности не представлялось.
Роджер вдруг понял, что напрасно пренебрегал этой стороной дела. Удовлетворившись тем, что расшифровал беглеца как действующее лицо второго плана, он даже не подумал, кто бы это мог быть. А между тем определить личность подручного едва ли менее важно, чем самого преступника. Если повезет, беглец может потянуть ниточку, которая приведет к главному герою. Где бы найти хоть какую-нибудь зацепку?
Но из всего, что Роджер сейчас знал об обитателях «Монмут-мэншинс», он как раз ее извлечь не мог. Он подумал лишь, что подручный должен быть близким знакомым тою из жильцов дома, кто совершил убийство. У кого в «Монмут-мэншинс» есть такой близкий друг, что к нему можно обратиться даже в минуту крайней опасности? Был только один способ выяснить что-то – снова отправиться на Юстон-роуд.
И Роджер отправился.
По пути он припоминал, что ему уже известно по этому поводу. Самым интимным другом Эвадины Деламер был, несомненно, Джон Бэррингтон-Брейбрук. Но Эва дина из числа подозреваемых исключена по причинам, признанным весомыми, в то время как у Джона несокрушимое алиби. На обе эти квартиры не стоит терять время. Аугустус Уэллер и Кинкроссы не удостоились даже сомнения, и Роджер не видел повода пересматривать свое к ним отношение. Еще минус две квартиры. Кто остался? Миссис Палтус и Эннисмор-Смиты. Но ведь и они тоже…
– Черт побери, – вырвалось у Роджера в полумраке такси, – да должен же я сегодня хоть с кем-нибудь потолковать! Пусть это будет миссис Эннисмор-Смит.
Однако так уж сложилось, что сначала он посетил совсем другую особу. Расплачиваясь с таксистом, Роджер мельком взглянул на «Монмут-мэншинс» и увидел свет в окнах покойной мисс Барнетт. Было всего лишь полдесятого, и парадную дверь еще не закрыли. Он взбежал вверх по лестнице и позвонил в дверь под седьмым номером. Ответа не последовало. Он позвонил еще раз, настойчиво. Дверь распахнулась.
– Ну? – произнес отнюдь не гостеприимный голос, обладательницу которого в неярком лестничном освещении он не мог рассмотреть отчетливо.
– Добрый вечер, Стелла, – любезно произнес Роджер. – Можно войти?
– Ну, знаете, мистер Шерингэм! Это что – деловой визит?
– Ни в коем случае. Дружеский. Насколько я понимаю, мы можем быть не только деловыми партнерами, но и друзьями?
– О, без всякого сомнения. Но в этом случае, мистер Шерингэм, боюсь, я не смогу вас впустить. Я не принимаю своих друзей в такое время.
– Господи помилуй, Стелла, я не знал, что вы так старомодны!
– Ничуть я не старомодна, – холодно возразила Стелла, которая была достаточно молода, чтобы попасться на такую древнюю наживку.
– О! – Только тут до Роджера дошло, что он, возможно, ведет себя вызывающе бестактно. – Прошу прощения, Стелла, я как-то совсем забыл!
– Что вы забыли?
– Как что? Что вы помолвлены.
К изумлению Роджера, Стелла вспыхнула:
– Я не прячу здесь своего жениха, если вы это имеете в виду, мистер Шерингэм.
– Но я не… Я хочу сказать, почему бы и нет?
– Если вы мне не верите, войдите, – почти гневно сказала Стелла.
– Да верю я вам!
– Входите!
И Роджер вошел.
Конечно никакого жениха в гостиной не было, а если и был, то очень искусно прятался.
– Право слово, – оглядевшись, одобрил Роджер, – вы просто чудеса сделали с этим логовом. Если бы не канделябры на каминной доске, я бы его просто не узнал.
– Хотите виски? Сигарету?
– Я думал, вы не курите и не пьете спиртного.
– И виски, и сигареты принадлежали моей тете, – холодно объяснила Стелла, предлагая ему пачку «Плейерз». Роджер взял одну сигарету.
– Благодарю вас, но пить не буду, спасибо. Вы были правы, Стелла, я здесь отчасти по делу. Увидев свет в окнах, я поднялся потому, что действительно хотел бы еще раз все осмотреть, если не возражаете.
– Вас все еще занимают ваши вздорные догадки, мистер Шерингэм?
– Именно. И они совсем не такие уж вздорные, как вам кажется, милая. Значит, я могу осмотреть?
– Если вам так хочется, – равнодушно позволила Стелла. – Боюсь, что в спальне пока беспорядок. Я еще не все распаковала.
– Распаковали? Значит, вы сюда въехали?
– Да. Вчера.
– А вы мне не говорили!
– Не видела в этом ни малейшей надобности.
На это отвечать было нечего, и Роджер направился в кухню.
Какие бы вялые надежды он ни питал на свежий прилив вдохновения ли, на новые ли открытия, все его надежды скоро развеялись. Под Стеллиной крепкой, хоть и хорошенькой ручкой вся квартира приобрела совершенно другой облик. Сгинула мерзость запустения. Мебель большей частью была сменена. Более того, всякая возможность неторопливого размышления и реконструкции событий была напрочь аннулирована хозяйкой, которая шла за ним по пятам и в мрачном молчании ждала у входа в каждое помещение, которое он осматривал, словно подозревая, что, оставшись без присмотра, он стянет ложку или салфетку.
Таким красноречивым молчанием встречала она все его попытки завязать легкую беседу, так откровенно ждала, когда он наконец уйдет, что Роджер, который вообще-то умел быть чрезвычайно настойчивым, если это необходимо, решил, что сейчас не тот случай, и смиренно ретировался.
Однако он не сразу направился к Эннисмор-Смитам. Нет, он спустился вниз и позвонил в квартиру мистера Аугустуса Уэллера, но не славное пиво мистера Уэллера заманило его туда; он пришел просить этого щедрого молодого человека об услуге.
Мистер Уэллер оказался дома. В этот раз он приветствовал Роджера отнюдь не столь воодушевленно, как в прошлый, и выглядел подавленным и удрученным. Роджер не смог не почувствовать, что приглашению войти недоставало сердечности. Причина тому сидела на софе мистера Уэллера и несколько смущенно поправляла прическу.
– Мистер Шерингэм, мисс Пиви, – уныло представил мистер Уэллер.
– Добрый вечер, – поприветствовал Роджер. – Я пришел, – обратился он к хозяину, – спросить, не могли бы вы мне подсказать номер квартиры Кинкроссов, а то я его запамятовал.
– Вам нужны Кинкроссы? – просветлел мистер Уэллер.
– Конечно.
– И вы сейчас хотите к ним подняться? – Физиономия мистера Уэллера прояснялась с каждой секундой.
– Конечно.
– Как жаль, – неискренне огорчился мистер Уэллер. – Я надеялся, что вы посидите. Что ж, пойдемте провожу.
На лестнице Роджер крепко взял мистера Уэллера за локоть:
– Во-первых, известно ли вам, что «мисс» не носят обручальных колец, а во-вторых, лучшее что вы могли мне сказать, открыв дверь, это: «Мистера Уэллера нет дома», и хлопнуть ею у меня перед носом.
– Спасибо, – вдумчиво произнес мистер Уэллер. – Я это запомню.
– А я забуду, при одном условии. Мне не нужны Кинкроссы. Я иду к Эннисмор-Смитам. Но мне хотелось бы, чтобы его дома не оказалось. Отвлеките его для меня так, чтобы через пять минут я к ним постучал и его не было бы… ну, минут двадцать. Иначе я вернусь к вам.
– Шерингэм, – серьезно сказал мистер Уэллер. – Так ему и надо, болтуну. И я с вами согласен: она очаровательная женщина.
Уютно устроившись в своем мирном одиночестве, он выбросил из головы всех пучеглазых молодых людей и сосредоточился на действительно важной задаче.
Было бы неверным сказать, что к этому времени Роджер окончательно изъял имя миссис Эннисмор-Смит из списка подозреваемых. Алиби, которым снабдил ее муж, как доказал Роджер, было небезупречно. Она все еще выделялась среди жильцов «Монмут-мэншинс» своими психофизическими и интеллектуальными возможностями, теоретически позволявшими ей убить мисс Барнетт. Но только теоретически. Роджер прекрасно об этом помнил.
Кроме того, в ответ на некий запрос, сделанный им в связи с полученной от Эннисмор-Смита информацией, ему стали доступны сведения оправдательного по отношению к миссис Эннисмор-Смит характера; во всяком случае, компрометирующего в них ничего не было.
Дело в том, что, покинув «Павлин», он позвонил одному частному агенту, который пользовался его доверием, и срочно попросил узнать, каково финансовое положение Эннисмор-Смитов и не изменилось ли оно к лучшему за последнюю неделю. Отчет агента Роджер получил как раз к пяти часам. Эннисмор-Смиты, как он и предполагал, были на мели. Они задолжали всем торговцам в округе, и никто из тех, кто имел с ними дело, больше не дает им в кредит. Их финансовое положение не только не улучшилось в последнее время, но стало значительно хуже: на них подано в суд несколько исковых заявлений и получено соответствующее решение, но они не в состоянии его выполнить, так что в любой момент может быть назначена распродажа и ликвидация дела.
Роджеру ничего не оставалось, как признать, что ситуация Эннисмор-Смитов достаточно тяжела, чтобы женщина гордая и отчаявшаяся предприняла практически любые шаги: будь эти шаги предприняты, положение Эннисмор-Смитов наверняка бы улучшилось, особенно если учитывать тот факт, что деньги мисс Барнетт были в основном в однофунтовых и десятишиллинговых банкнотах и, следовательно, проследить их практически невозможно. Так что положение это совершенно очевидно не переменилось. С чем-то вроде душевного облегчения Роджер признал наконец, что убийцу мисс Барнетт надо искать в другом месте.
Он помнил, что из дела, так сказать, торчало еще несколько нитей, ни к чему не привязанных. Возможно, если ими заняться, мысль получит какое-то новое направление. Он взял карандаш, блокнот и начал перечислять их в том порядке, в каком они приходили на ум.
Факты, пока не получившие объяснения (неизвестно, имеют они отношение к делу или нет):
Полупустая бутылка виски и стакан на столе в гостиной. Этот факт очень хорошо укладывается в официальную гипотезу против Малыша и никак не укладывается в мою. Можно, однако, предположить, что в мою он уложится как деталь инсценировки поисков в квартире. Но это не очень убедительно, поскольку я уже решил, что преступник – женщина, а в этой детали есть что-то слишком мужское, чтобы рассматривать ее как бутафорию. Разве не проще признать, что это не реквизит, а именно следствие естественного желания преступника поддержать свои силы после столь нервирующих событий? Такой вывод хорошо укладывается в мою версию и имеет высокое достоинство простоты. Но какая от этого польза – непонятно.
Свеча. Вот свеча действительно лучше укладывается в полицейскую версию, чем в мою. Если цель убийцы – заставить поверить, что мисс Барнетт умерла позже, чем это действительно произошло, почему ж он боялся включить свет? Полицейские говорят, что Малыш зажег свечку, потому что он всегда зажигает свечку. Я могу предположить только, что убийца не хотела, чтобы миссис Палтус, заметив в дверную щель свет, подумала, что ее приятельница еще бодрствует, и постучала. Так что, насколько я понимаю, от свечки тоже никакого толку.
Вставные зубы. Вот о чем я совершенно забыл: мисс Барнетт, хотя уже улеглась спать, была еще, так сказать, «при зубах». Полиция не придала этому никакого значения, считая, что мисс Барнетт вставила зубы перед тем, как разговаривать с незнакомым мужчиной. (Любопытно, что никто не подумал, что столь же естественно было бы, если б она к тому же надела еще и халат.) То же рассуждение, безусловно, относится и к моей собственной версии: казалось бы, ей следовало вставить зубы перед тем, как разговаривать с женщиной, пусть даже и хорошо знакомой. Между тем это вовсе не так уж обязательно. Некоторые женщины столь же Церемонны с представительницами своего пола, сколь с представителями противоположного, но большинство из них. Разумеется, нет, и именно к этому большинству, без вся кого сомнения, принадлежала мисс Барнетт. Стала бы она в самом деле, беспокоиться? Но ведь, с другой стороны она же не знала, кому открывает дверь. Что опять возвращает нас к халату. Какого дьявола она была без халата? ЕЮ не обнаружилось даже среди одежды, валявшейся по всей комнате. Наличие вставных зубов может и не иметь особенного значения, но отсутствие халата – имеет.
Отсутствие нижней сорочки. Если говорить об одежде, можно упомянуть и этот факт, хотя не думаю, что по значимости он сравнится с халатом. Морсби сказал, когда мы говорили о неряшливости мисс Барнетт: «Ну, эта еще ничего. По крайней мере, хоть разоблачалась на ночь. Насколько я знаю женщин такого склада, они раздеваются только наполовину и ночную рубашку надевают поверх оставшегося». То, что мисс Барнетт так не поступила, согласно Морсби, не характерно, а значит, и ничего не стоит.
Насколько мог судить Роджер, на этом список деталей, доселе не подвергавшихся рассмотрению, иссякал. То, что сейчас они рассмотрению подверглись, увы, делу ничем не помогло.
Он быстренько пересмотрел кое-какие уже известные факты. Различные странности, связанные с беглецом, легко было разложить по полочкам, если предположить, что тот был подручным преступника. В свертке, который, как видел шофер, он поднял, выбегая из переулка, был, несомненно, светлый плащ, в котором его видели другие свидетели и от которого он позже как-то избавился. Свою шляпу он время от времени снимал и прятал в карман, чтобы еще больше усугубить путаницу в показаниях, как и было задумано. Однако определить личность беглеца покуда возможности не представлялось.
Роджер вдруг понял, что напрасно пренебрегал этой стороной дела. Удовлетворившись тем, что расшифровал беглеца как действующее лицо второго плана, он даже не подумал, кто бы это мог быть. А между тем определить личность подручного едва ли менее важно, чем самого преступника. Если повезет, беглец может потянуть ниточку, которая приведет к главному герою. Где бы найти хоть какую-нибудь зацепку?
Но из всего, что Роджер сейчас знал об обитателях «Монмут-мэншинс», он как раз ее извлечь не мог. Он подумал лишь, что подручный должен быть близким знакомым тою из жильцов дома, кто совершил убийство. У кого в «Монмут-мэншинс» есть такой близкий друг, что к нему можно обратиться даже в минуту крайней опасности? Был только один способ выяснить что-то – снова отправиться на Юстон-роуд.
И Роджер отправился.
По пути он припоминал, что ему уже известно по этому поводу. Самым интимным другом Эвадины Деламер был, несомненно, Джон Бэррингтон-Брейбрук. Но Эва дина из числа подозреваемых исключена по причинам, признанным весомыми, в то время как у Джона несокрушимое алиби. На обе эти квартиры не стоит терять время. Аугустус Уэллер и Кинкроссы не удостоились даже сомнения, и Роджер не видел повода пересматривать свое к ним отношение. Еще минус две квартиры. Кто остался? Миссис Палтус и Эннисмор-Смиты. Но ведь и они тоже…
– Черт побери, – вырвалось у Роджера в полумраке такси, – да должен же я сегодня хоть с кем-нибудь потолковать! Пусть это будет миссис Эннисмор-Смит.
Однако так уж сложилось, что сначала он посетил совсем другую особу. Расплачиваясь с таксистом, Роджер мельком взглянул на «Монмут-мэншинс» и увидел свет в окнах покойной мисс Барнетт. Было всего лишь полдесятого, и парадную дверь еще не закрыли. Он взбежал вверх по лестнице и позвонил в дверь под седьмым номером. Ответа не последовало. Он позвонил еще раз, настойчиво. Дверь распахнулась.
– Ну? – произнес отнюдь не гостеприимный голос, обладательницу которого в неярком лестничном освещении он не мог рассмотреть отчетливо.
– Добрый вечер, Стелла, – любезно произнес Роджер. – Можно войти?
– Ну, знаете, мистер Шерингэм! Это что – деловой визит?
– Ни в коем случае. Дружеский. Насколько я понимаю, мы можем быть не только деловыми партнерами, но и друзьями?
– О, без всякого сомнения. Но в этом случае, мистер Шерингэм, боюсь, я не смогу вас впустить. Я не принимаю своих друзей в такое время.
– Господи помилуй, Стелла, я не знал, что вы так старомодны!
– Ничуть я не старомодна, – холодно возразила Стелла, которая была достаточно молода, чтобы попасться на такую древнюю наживку.
– О! – Только тут до Роджера дошло, что он, возможно, ведет себя вызывающе бестактно. – Прошу прощения, Стелла, я как-то совсем забыл!
– Что вы забыли?
– Как что? Что вы помолвлены.
К изумлению Роджера, Стелла вспыхнула:
– Я не прячу здесь своего жениха, если вы это имеете в виду, мистер Шерингэм.
– Но я не… Я хочу сказать, почему бы и нет?
– Если вы мне не верите, войдите, – почти гневно сказала Стелла.
– Да верю я вам!
– Входите!
И Роджер вошел.
Конечно никакого жениха в гостиной не было, а если и был, то очень искусно прятался.
– Право слово, – оглядевшись, одобрил Роджер, – вы просто чудеса сделали с этим логовом. Если бы не канделябры на каминной доске, я бы его просто не узнал.
– Хотите виски? Сигарету?
– Я думал, вы не курите и не пьете спиртного.
– И виски, и сигареты принадлежали моей тете, – холодно объяснила Стелла, предлагая ему пачку «Плейерз». Роджер взял одну сигарету.
– Благодарю вас, но пить не буду, спасибо. Вы были правы, Стелла, я здесь отчасти по делу. Увидев свет в окнах, я поднялся потому, что действительно хотел бы еще раз все осмотреть, если не возражаете.
– Вас все еще занимают ваши вздорные догадки, мистер Шерингэм?
– Именно. И они совсем не такие уж вздорные, как вам кажется, милая. Значит, я могу осмотреть?
– Если вам так хочется, – равнодушно позволила Стелла. – Боюсь, что в спальне пока беспорядок. Я еще не все распаковала.
– Распаковали? Значит, вы сюда въехали?
– Да. Вчера.
– А вы мне не говорили!
– Не видела в этом ни малейшей надобности.
На это отвечать было нечего, и Роджер направился в кухню.
Какие бы вялые надежды он ни питал на свежий прилив вдохновения ли, на новые ли открытия, все его надежды скоро развеялись. Под Стеллиной крепкой, хоть и хорошенькой ручкой вся квартира приобрела совершенно другой облик. Сгинула мерзость запустения. Мебель большей частью была сменена. Более того, всякая возможность неторопливого размышления и реконструкции событий была напрочь аннулирована хозяйкой, которая шла за ним по пятам и в мрачном молчании ждала у входа в каждое помещение, которое он осматривал, словно подозревая, что, оставшись без присмотра, он стянет ложку или салфетку.
Таким красноречивым молчанием встречала она все его попытки завязать легкую беседу, так откровенно ждала, когда он наконец уйдет, что Роджер, который вообще-то умел быть чрезвычайно настойчивым, если это необходимо, решил, что сейчас не тот случай, и смиренно ретировался.
Однако он не сразу направился к Эннисмор-Смитам. Нет, он спустился вниз и позвонил в квартиру мистера Аугустуса Уэллера, но не славное пиво мистера Уэллера заманило его туда; он пришел просить этого щедрого молодого человека об услуге.
Мистер Уэллер оказался дома. В этот раз он приветствовал Роджера отнюдь не столь воодушевленно, как в прошлый, и выглядел подавленным и удрученным. Роджер не смог не почувствовать, что приглашению войти недоставало сердечности. Причина тому сидела на софе мистера Уэллера и несколько смущенно поправляла прическу.
– Мистер Шерингэм, мисс Пиви, – уныло представил мистер Уэллер.
– Добрый вечер, – поприветствовал Роджер. – Я пришел, – обратился он к хозяину, – спросить, не могли бы вы мне подсказать номер квартиры Кинкроссов, а то я его запамятовал.
– Вам нужны Кинкроссы? – просветлел мистер Уэллер.
– Конечно.
– И вы сейчас хотите к ним подняться? – Физиономия мистера Уэллера прояснялась с каждой секундой.
– Конечно.
– Как жаль, – неискренне огорчился мистер Уэллер. – Я надеялся, что вы посидите. Что ж, пойдемте провожу.
На лестнице Роджер крепко взял мистера Уэллера за локоть:
– Во-первых, известно ли вам, что «мисс» не носят обручальных колец, а во-вторых, лучшее что вы могли мне сказать, открыв дверь, это: «Мистера Уэллера нет дома», и хлопнуть ею у меня перед носом.
– Спасибо, – вдумчиво произнес мистер Уэллер. – Я это запомню.
– А я забуду, при одном условии. Мне не нужны Кинкроссы. Я иду к Эннисмор-Смитам. Но мне хотелось бы, чтобы его дома не оказалось. Отвлеките его для меня так, чтобы через пять минут я к ним постучал и его не было бы… ну, минут двадцать. Иначе я вернусь к вам.
– Шерингэм, – серьезно сказал мистер Уэллер. – Так ему и надо, болтуну. И я с вами согласен: она очаровательная женщина.