– И что вы… мгм… что вы об этом думаете, мисс Барнетт?
Мисс Барнетт предпочла отнестись к этому вопросу как к приказу. Было приказано – так она трактовала – обсудить некие обстоятельства, вернее, подвергнуть эти обстоятельства рассмотрению, как делает вторая сторона в сократовских диалогах, чтобы Сократ мог снять с души своей тяжесть и понять наконец, что именно его беспокоит, а также выяснить, надежны ли его идеи и не рассыплются ли они в прах, если облечь их в слова. Она повернулась к нему лицом, словно первая ученица, сложила руки на коленях и произнесла назидательно:
– Я думаю, что все это совершенно неинтересно. – При этом на лице ее было написано учтивое удивление: как он умен, если сумел все это придумать, надо же.
– Так-так-так, – пробормотал Роджер, брюзгливо отказываясь от лестной роли Сократа. – Значит, вы полагаете, что все это чепуха?
– Конечно нет.
– Следовательно, вы думаете, во всем этом есть свой смысл?
– О, без сомнения. – Не требовалось музыкальною слуха, чтобы уловить: именно сомнение является доминантой тона мисс Барнетт.
– Послушайте, – в отчаянии сказал Роджер, – что вы на самом-то деле думаете?
Мисс Барнетт скосила глаза на кончик своего прелестного носика:
– Боюсь, мистер Шерингэм, что я вообще ничего об этом не думаю. Я всегда беру за правило не включаться в содержание того материала, который печатаю. Это для того, чтобы не возникал интерес, а то моя скорость снижается.
– Не хотите ли вы сказать, – уставился на нее Роджер, – что все это напечатали, а о чем речь, не знаете?
– Я была бы очень признательна, если бы вы сочли возможным рассказать мне об этом, – чопорно произнесла мисс Барнетт. – Если, разумеется, вы не считаете, что нам надо продолжать ваш рассказ.
Роджер не мог отвести от нее глаз.
– Вы хотите сказать, – обрел он наконец дар слова, – что принадлежите к тем безмозглым машинисткам, которые копируют текст, совершенно не вникая в его смысл, и в результате совершают самые невообразимые ошибки? Ибо если вы хотите это мне внушить, то я вам не поверю.
У мисс Барнетт хватило совести слегка покраснеть.
– Вы совершенно правы, мистер Шерингэм, – сказала она спокойно, – это была уловка. Разумеется, я поняла, о чем ваша рукопись. Я просто старалась дать вам понять, будучи, так сказать, заинтересованной стороной, что предпочла бы не обсуждать с вами смерть моей тети.
Это был самый настоящий нагоняй, и Роджер взвился, будто его пришпорили:
– Тем более вам следовало бы желать, чтобы истина была обнаружена! По крайней мере, я так себе представляю, – прибавил он совсем по-детски.
Его секретарша хранила учтивый нейтралитет.
– Отчего же? Дело это значит для меня не больше, чем если бы речь шла о ком-нибудь постороннем. Я свою тетушку не знала совсем, не испытывала к ней никаких родственных чувств и сейчас их не испытываю. Я не собираюсь принимать деньги, которые безо всякого усилия с моей стороны достанутся мне после ее смерти, и хотела бы предоставить все заботы, связанные с расследованием, Скотленд-Ярду – учреждению, которое я нахожу достаточно для этого компетентным. Если вы хотели добиться от меня откровенности, то теперь я удовлетворила ваше желание, вы не находите?
– Не нахожу, – Роджер был раздражен. – Сначала вы заявили, что как сторона заинтересованная не желаете обсуждать дело, а затем, что как сторона незаинтересованная не желаете выяснять подлинные его обстоятельства. Чем вы являетесь, мисс Барнетт, и что именно вы хотели сказать? – Пламя сражения полыхало на физиономии Роджера. Мисс Барнетт больше не представляла собой объекта невольного восхищения. Она являла собой препятствие на тропе, ведущей к Истине, и, как с таковым, с ней следовало обходиться не теряя твердости.
Мисс Барнетт и сама поняла, что хватка ей изменяет.
– Я не вполне понимаю, мистер Шерингэм, какое право вы имеете разговаривать со мной в подобном тоне, – произнесла она уже не столь спокойно и не столь убежденно, как прежде.
– Сейчас я вам это скажу, – улыбнулся Роджер. – Нет У меня никакого права. Абсолютно никакого. Но я буду продолжать в таком тоне, если вы не прекратите идиотские попытки удержать меня, когда я иду по следу. А теперь безо всяких экивоков и прочего: что вы думаете о моей версии по поводу смерти вашей тетки?
– Ну, если вы настаиваете… – В голосе мисс Барнетт был яд. – Я полагаю, вы делаете из мухи слона.
– Из мухи?!– Роджер впервые слышал, чтобы эту пословицу относили к убийству.
– Я неудачно выразилась, – быстро поправила себя секретарша. – Ясно, что я имею в виду. Я хотела сказать, что вы слишком уж усложняете элементарное дело.
– Значит, вы со мной не согласны?
– Нет.
– И доказательства, собранные мной, вас не убеждают?
– Нет.
– Вот как?
Они поедали друг друга глазами.
– Вы считаете, это сделал Кембервильский Малыш?
– Безусловно.
– Понятно.
Роджер был огорчен. Мисс Барнетт, оказывается, совсем не так умна, как он думал.
Зазвонил телефон. Мисс Барнетт схватила трубку прежде, чем Роджер успел протянуть руку.
– Да. Нет. Это секретарша мистера Шерингэма. Нет, я не уверена, что он дома. Подождите, пожалуйста, я узнаю. – Она прикрыла микрофон ладошкой. Старший инспектор Морсби. Будете разговаривать?
– Буду, – сказал Роджер, хватая трубку. – Хелло, Морсби. Что скажете?
– Это вы, мистер Шерингэм? У меня новостишка для вас.
– Неужели нашли Кембервильского Малыша? – весело осведомился Роджер.
– Не совсем. Скорее это он нас нашел. Пять минут назад явился сюда спокойный и невозмутимый. Слышал, видите ли, что мы о нем наводим справки, и, не имея на совести ни пятнышка, пришел узнать, что происходит. Словом, времени у него состряпать небылицу в лицах было полно, он и явился пускать нам пыль в глаза!
Новость так поразила Роджера, что он пропустил мимо ушей этот поток слов, который наверняка заставил бы поморщиться его секретаршу.
– Ну! Это просто замечательно, Морсби.
– Да, они часто морочат нам голову и пускают пыль в глаза. Думают, нас легко взять на пушку. Хотя нельзя не признать, что Малыш похитрей прочих. В общем, я подумал, что раз уж вы видели самое начало дела, вам будет интересно узнать, чем оно закончится. Я тут с полчасика подержу Малыша, чтоб он слегка поостыл, так что, если хотите, можете заскочить и поприсутствовать на допросе. Это, конечно, непорядок, но вы так часто с нами работаете, что уже стали своим.
– Разумеется, я зайду, – с пылом откликнулся Роджер.
– Значит, вы думаете, это конец?
– А что вы имеете в виду, сэр?
– Ну, я о том… вы думаете, он сознается?
– К концу нашей беседы с ним, я полагаю, мы что-нибудь да вытянем из него, мистер Шерингэм. – Морсби был преисполнен доброжелательности.
– Опять допрос с пристрастием, а?
– Разумеется нет, сэр, – в который раз обиделся Морсби. – Вы же знаете, мы к таким штучкам не прибегаем. Да вы сами сейчас посмотрите, как мы добиваемся своих результатов.
Роджер повесил трубку.
– Любопытно, – сказал он вслух. – Очень любопытно. Любопытно до крайности.
Он взглянул на секретаршу. Секретарша на него.
– Вы готовы, мистер Шерингэм?
– Готов? В каком смысле?
– Продолжать диктовать свой рассказ.
– Нет, к этому – не готов, – отрубил Роджер, поражаясь этой девице. Нет, это не живой человек. Ни любопытства, ни теплоты, ничего женского. Ведь не могла же не понять, что речь шла о деле ее тетки, ведь слышала же, что Роджер упомянул Кембервильского Малыша, и – ни вопроса, ни намека на вопрос.
Роджер пересказал ей свой разговор с Морсби, по существу навязав ей эту новость. Мисс Стелла Барнетт выслушала внимательно, но никакого особого интереса не проявила.
– В самом деле? Значит, скоро дело закроют. Гора с плеч, – резюмировала она.
– Дело не закроют, – пришел в ярость Роджер. – Этот человек невиновен. То, что он явился к Морсби, тому доказательство. Морсби сколько угодно может разглагольствовать о блефе, но это не блеф.
– Вот как? – отозвалась мисс Барнетт. Следовало понимать, что блеф как явление криминального опыта ей абсолютно не интересен.
Роджер с неудовольствием отметил, что заводится тем сильнее, чем безразличней держится секретарша.
– Послушайте, – сказал он. – Хотите пари? Ставлю пару шелковых чулок против сотни сигарет, что Малыш сегодня представит убедительное доказательство тому, что его не было в районе «Монмут-мэншинс» после полуночи в прошлый вторник.
– Никогда не заключаю пари, – отрезала мисс Барнетт.
– Иначе говоря, вас не устраивают условия. Отлично, пусть будет три пары шелковых чулок против сотни сигарет!
– Благодарю вас, мистер Шерингэм. Нет!
– Гарнитур белья самой последней модели против сотни сигарет!
– Разумеется, нет.
– Вы не человек, мисс Барнетт, – простонал Роджер. – Будь вы человеком, к этому времени я уже звал бы вас Стеллой. Я всегда называю по имени девушек, с которыми знаком больше суток. Это быстро, удобно и экономично. Ну, а что вы скажете о шляпке по последней парижской моде против ста сигарет?
– Если вам угодно звать меня по имени, ничего не имею против, парировала мисс Барнетт, – но заключать пари с вами не стану.
– Да почему же?!
– Ну хоть потому, что мне совсем ни к чему парижская шляпка – мне просто не с чем ее носить.
– Послушайте, – в изнеможении произнес Роджер, – согласны ли вы спорить на парижскую шляпку, платье в тон шляпке, бельевой гарнитур к платью, пару туфель к белью, три пары шелковых чулок к туфлям, три пары перчаток к чулкам и…
– Стоп! – И тут мисс Барнетт, впервые на памяти Роджера, рассмеялась. Надо сказать, что смех был ей к лицу, но Роджер как-то не обратил на это внимания. – Скажите, мистер Шерингэм, почему вы так настаиваете на этом смехотворном пари?
– У меня есть свои причины, – высокомерно произнес Роджер.
– Доказать, что я ошибаюсь?
– Думайте что хотите. Так как, принимаете пари? Я ведь предлагаю отличные условия.
– Это уж точно.
– Значит, вы не должны быть в претензии, если у меня будет еще одно небольшое условие, а именно: побежденный покупает товары в присутствии победителя.
– К чему вам это условие?
– К тому, что иначе я обязательно куплю не то, что нужно, – вполне разумно отвечал Роджер, – и все мои денежки пропадут даром. Вы не можете не признать, что это довод очень веский. Итак, Стелла, заключаете ли вы о мной пари, или вы до такой степени лишены женственности, что упустите шанс выиграть парижскую шляпку, платье к шляпке, гарнитур…
– Хорошо-хорошо, вам не обязательно перечислять весь список снова. Насколько я понимаю, вы уверены в выигрыше. Что ж, я убеждена в противном. И если вы так настойчиво рветесь остаться в дураках, я, безусловно, этим воспользуюсь. Я принимаю ваше абсурдное пари, мистер Шерингэм, но также ставлю условие: победитель абсолютно свободен в выборе вышеперечисленных предметов. В конце концов, вы можете выбрать сигареты «Салливан», дороже которых я не знаю.
– Согласен, – донельзя довольный, улыбнулся Роджер. – Только напечатайте соглашение о пари со всеми условиями.
– Охотно. А сейчас, не кажется ли вам, что уже пора отправляться в Скотленд-Ярд?
– Это первые разумные слова, которые вы произнесли за все утро.
– Но я не уверена, – задумчиво протянула мисс Барнетт, когда он уже был в дверях, – совсем не уверена, входит ли в мои обязанности поощрять ваши глупости, вместо того чтобы предостерегать вас от них.
– Ради бога, – взмолился Роджер, – перестаньте. Вы сейчас все испортите, а ведь я только-только начал думать, что в вас все-таки есть что-то человеческое.
Несвойственное Роджеру чувство собственной неполноценности, которое он испытывал в присутствии мисс Барнетт, почти испарилось. Комплексы Роджера особенно долго не мучили.
Глава 9
Мисс Барнетт предпочла отнестись к этому вопросу как к приказу. Было приказано – так она трактовала – обсудить некие обстоятельства, вернее, подвергнуть эти обстоятельства рассмотрению, как делает вторая сторона в сократовских диалогах, чтобы Сократ мог снять с души своей тяжесть и понять наконец, что именно его беспокоит, а также выяснить, надежны ли его идеи и не рассыплются ли они в прах, если облечь их в слова. Она повернулась к нему лицом, словно первая ученица, сложила руки на коленях и произнесла назидательно:
– Я думаю, что все это совершенно неинтересно. – При этом на лице ее было написано учтивое удивление: как он умен, если сумел все это придумать, надо же.
– Так-так-так, – пробормотал Роджер, брюзгливо отказываясь от лестной роли Сократа. – Значит, вы полагаете, что все это чепуха?
– Конечно нет.
– Следовательно, вы думаете, во всем этом есть свой смысл?
– О, без сомнения. – Не требовалось музыкальною слуха, чтобы уловить: именно сомнение является доминантой тона мисс Барнетт.
– Послушайте, – в отчаянии сказал Роджер, – что вы на самом-то деле думаете?
Мисс Барнетт скосила глаза на кончик своего прелестного носика:
– Боюсь, мистер Шерингэм, что я вообще ничего об этом не думаю. Я всегда беру за правило не включаться в содержание того материала, который печатаю. Это для того, чтобы не возникал интерес, а то моя скорость снижается.
– Не хотите ли вы сказать, – уставился на нее Роджер, – что все это напечатали, а о чем речь, не знаете?
– Я была бы очень признательна, если бы вы сочли возможным рассказать мне об этом, – чопорно произнесла мисс Барнетт. – Если, разумеется, вы не считаете, что нам надо продолжать ваш рассказ.
Роджер не мог отвести от нее глаз.
– Вы хотите сказать, – обрел он наконец дар слова, – что принадлежите к тем безмозглым машинисткам, которые копируют текст, совершенно не вникая в его смысл, и в результате совершают самые невообразимые ошибки? Ибо если вы хотите это мне внушить, то я вам не поверю.
У мисс Барнетт хватило совести слегка покраснеть.
– Вы совершенно правы, мистер Шерингэм, – сказала она спокойно, – это была уловка. Разумеется, я поняла, о чем ваша рукопись. Я просто старалась дать вам понять, будучи, так сказать, заинтересованной стороной, что предпочла бы не обсуждать с вами смерть моей тети.
Это был самый настоящий нагоняй, и Роджер взвился, будто его пришпорили:
– Тем более вам следовало бы желать, чтобы истина была обнаружена! По крайней мере, я так себе представляю, – прибавил он совсем по-детски.
Его секретарша хранила учтивый нейтралитет.
– Отчего же? Дело это значит для меня не больше, чем если бы речь шла о ком-нибудь постороннем. Я свою тетушку не знала совсем, не испытывала к ней никаких родственных чувств и сейчас их не испытываю. Я не собираюсь принимать деньги, которые безо всякого усилия с моей стороны достанутся мне после ее смерти, и хотела бы предоставить все заботы, связанные с расследованием, Скотленд-Ярду – учреждению, которое я нахожу достаточно для этого компетентным. Если вы хотели добиться от меня откровенности, то теперь я удовлетворила ваше желание, вы не находите?
– Не нахожу, – Роджер был раздражен. – Сначала вы заявили, что как сторона заинтересованная не желаете обсуждать дело, а затем, что как сторона незаинтересованная не желаете выяснять подлинные его обстоятельства. Чем вы являетесь, мисс Барнетт, и что именно вы хотели сказать? – Пламя сражения полыхало на физиономии Роджера. Мисс Барнетт больше не представляла собой объекта невольного восхищения. Она являла собой препятствие на тропе, ведущей к Истине, и, как с таковым, с ней следовало обходиться не теряя твердости.
Мисс Барнетт и сама поняла, что хватка ей изменяет.
– Я не вполне понимаю, мистер Шерингэм, какое право вы имеете разговаривать со мной в подобном тоне, – произнесла она уже не столь спокойно и не столь убежденно, как прежде.
– Сейчас я вам это скажу, – улыбнулся Роджер. – Нет У меня никакого права. Абсолютно никакого. Но я буду продолжать в таком тоне, если вы не прекратите идиотские попытки удержать меня, когда я иду по следу. А теперь безо всяких экивоков и прочего: что вы думаете о моей версии по поводу смерти вашей тетки?
– Ну, если вы настаиваете… – В голосе мисс Барнетт был яд. – Я полагаю, вы делаете из мухи слона.
– Из мухи?!– Роджер впервые слышал, чтобы эту пословицу относили к убийству.
– Я неудачно выразилась, – быстро поправила себя секретарша. – Ясно, что я имею в виду. Я хотела сказать, что вы слишком уж усложняете элементарное дело.
– Значит, вы со мной не согласны?
– Нет.
– И доказательства, собранные мной, вас не убеждают?
– Нет.
– Вот как?
Они поедали друг друга глазами.
– Вы считаете, это сделал Кембервильский Малыш?
– Безусловно.
– Понятно.
Роджер был огорчен. Мисс Барнетт, оказывается, совсем не так умна, как он думал.
Зазвонил телефон. Мисс Барнетт схватила трубку прежде, чем Роджер успел протянуть руку.
– Да. Нет. Это секретарша мистера Шерингэма. Нет, я не уверена, что он дома. Подождите, пожалуйста, я узнаю. – Она прикрыла микрофон ладошкой. Старший инспектор Морсби. Будете разговаривать?
– Буду, – сказал Роджер, хватая трубку. – Хелло, Морсби. Что скажете?
– Это вы, мистер Шерингэм? У меня новостишка для вас.
– Неужели нашли Кембервильского Малыша? – весело осведомился Роджер.
– Не совсем. Скорее это он нас нашел. Пять минут назад явился сюда спокойный и невозмутимый. Слышал, видите ли, что мы о нем наводим справки, и, не имея на совести ни пятнышка, пришел узнать, что происходит. Словом, времени у него состряпать небылицу в лицах было полно, он и явился пускать нам пыль в глаза!
Новость так поразила Роджера, что он пропустил мимо ушей этот поток слов, который наверняка заставил бы поморщиться его секретаршу.
– Ну! Это просто замечательно, Морсби.
– Да, они часто морочат нам голову и пускают пыль в глаза. Думают, нас легко взять на пушку. Хотя нельзя не признать, что Малыш похитрей прочих. В общем, я подумал, что раз уж вы видели самое начало дела, вам будет интересно узнать, чем оно закончится. Я тут с полчасика подержу Малыша, чтоб он слегка поостыл, так что, если хотите, можете заскочить и поприсутствовать на допросе. Это, конечно, непорядок, но вы так часто с нами работаете, что уже стали своим.
– Разумеется, я зайду, – с пылом откликнулся Роджер.
– Значит, вы думаете, это конец?
– А что вы имеете в виду, сэр?
– Ну, я о том… вы думаете, он сознается?
– К концу нашей беседы с ним, я полагаю, мы что-нибудь да вытянем из него, мистер Шерингэм. – Морсби был преисполнен доброжелательности.
– Опять допрос с пристрастием, а?
– Разумеется нет, сэр, – в который раз обиделся Морсби. – Вы же знаете, мы к таким штучкам не прибегаем. Да вы сами сейчас посмотрите, как мы добиваемся своих результатов.
Роджер повесил трубку.
– Любопытно, – сказал он вслух. – Очень любопытно. Любопытно до крайности.
Он взглянул на секретаршу. Секретарша на него.
– Вы готовы, мистер Шерингэм?
– Готов? В каком смысле?
– Продолжать диктовать свой рассказ.
– Нет, к этому – не готов, – отрубил Роджер, поражаясь этой девице. Нет, это не живой человек. Ни любопытства, ни теплоты, ничего женского. Ведь не могла же не понять, что речь шла о деле ее тетки, ведь слышала же, что Роджер упомянул Кембервильского Малыша, и – ни вопроса, ни намека на вопрос.
Роджер пересказал ей свой разговор с Морсби, по существу навязав ей эту новость. Мисс Стелла Барнетт выслушала внимательно, но никакого особого интереса не проявила.
– В самом деле? Значит, скоро дело закроют. Гора с плеч, – резюмировала она.
– Дело не закроют, – пришел в ярость Роджер. – Этот человек невиновен. То, что он явился к Морсби, тому доказательство. Морсби сколько угодно может разглагольствовать о блефе, но это не блеф.
– Вот как? – отозвалась мисс Барнетт. Следовало понимать, что блеф как явление криминального опыта ей абсолютно не интересен.
Роджер с неудовольствием отметил, что заводится тем сильнее, чем безразличней держится секретарша.
– Послушайте, – сказал он. – Хотите пари? Ставлю пару шелковых чулок против сотни сигарет, что Малыш сегодня представит убедительное доказательство тому, что его не было в районе «Монмут-мэншинс» после полуночи в прошлый вторник.
– Никогда не заключаю пари, – отрезала мисс Барнетт.
– Иначе говоря, вас не устраивают условия. Отлично, пусть будет три пары шелковых чулок против сотни сигарет!
– Благодарю вас, мистер Шерингэм. Нет!
– Гарнитур белья самой последней модели против сотни сигарет!
– Разумеется, нет.
– Вы не человек, мисс Барнетт, – простонал Роджер. – Будь вы человеком, к этому времени я уже звал бы вас Стеллой. Я всегда называю по имени девушек, с которыми знаком больше суток. Это быстро, удобно и экономично. Ну, а что вы скажете о шляпке по последней парижской моде против ста сигарет?
– Если вам угодно звать меня по имени, ничего не имею против, парировала мисс Барнетт, – но заключать пари с вами не стану.
– Да почему же?!
– Ну хоть потому, что мне совсем ни к чему парижская шляпка – мне просто не с чем ее носить.
– Послушайте, – в изнеможении произнес Роджер, – согласны ли вы спорить на парижскую шляпку, платье в тон шляпке, бельевой гарнитур к платью, пару туфель к белью, три пары шелковых чулок к туфлям, три пары перчаток к чулкам и…
– Стоп! – И тут мисс Барнетт, впервые на памяти Роджера, рассмеялась. Надо сказать, что смех был ей к лицу, но Роджер как-то не обратил на это внимания. – Скажите, мистер Шерингэм, почему вы так настаиваете на этом смехотворном пари?
– У меня есть свои причины, – высокомерно произнес Роджер.
– Доказать, что я ошибаюсь?
– Думайте что хотите. Так как, принимаете пари? Я ведь предлагаю отличные условия.
– Это уж точно.
– Значит, вы не должны быть в претензии, если у меня будет еще одно небольшое условие, а именно: побежденный покупает товары в присутствии победителя.
– К чему вам это условие?
– К тому, что иначе я обязательно куплю не то, что нужно, – вполне разумно отвечал Роджер, – и все мои денежки пропадут даром. Вы не можете не признать, что это довод очень веский. Итак, Стелла, заключаете ли вы о мной пари, или вы до такой степени лишены женственности, что упустите шанс выиграть парижскую шляпку, платье к шляпке, гарнитур…
– Хорошо-хорошо, вам не обязательно перечислять весь список снова. Насколько я понимаю, вы уверены в выигрыше. Что ж, я убеждена в противном. И если вы так настойчиво рветесь остаться в дураках, я, безусловно, этим воспользуюсь. Я принимаю ваше абсурдное пари, мистер Шерингэм, но также ставлю условие: победитель абсолютно свободен в выборе вышеперечисленных предметов. В конце концов, вы можете выбрать сигареты «Салливан», дороже которых я не знаю.
– Согласен, – донельзя довольный, улыбнулся Роджер. – Только напечатайте соглашение о пари со всеми условиями.
– Охотно. А сейчас, не кажется ли вам, что уже пора отправляться в Скотленд-Ярд?
– Это первые разумные слова, которые вы произнесли за все утро.
– Но я не уверена, – задумчиво протянула мисс Барнетт, когда он уже был в дверях, – совсем не уверена, входит ли в мои обязанности поощрять ваши глупости, вместо того чтобы предостерегать вас от них.
– Ради бога, – взмолился Роджер, – перестаньте. Вы сейчас все испортите, а ведь я только-только начал думать, что в вас все-таки есть что-то человеческое.
Несвойственное Роджеру чувство собственной неполноценности, которое он испытывал в присутствии мисс Барнетт, почти испарилось. Комплексы Роджера особенно долго не мучили.
Глава 9
Мистер Джеймс Уоткинс аккуратно, палец за пальцем, стянул с рук свои лимонного цвета перчатки, поддернул стрелки на брюках и водворил себя на стуле, предложенном ему старшим инспектором. Ласково улыбаясь, он провел холеной, белой рукой с явно наманикюренным ногтями по щедро набриолиненным черным волосам. Глядя на этого стройного, моложавого, элегантного господинчика, которому только монокля в глазу недоставало, чтобы придать довольно пустой физиономии завершающий Штрих, Роджер с трудом верил, что перед ним один из самых наглых воров эпохи. Со времен диккенсовского Билл Сайкса тип грабителя здорово изменился.
– Итак, Джим, – с интонацией доброго папаши обратился к нему Морсби, поведай нам, что у тебя на уме?
– Ну, мистер Морсби, странно, право, что вы об этом меня спрашиваете, проговорил мистер Уоткинс, манерно растягивая слова, чтобы не выдать акцент кокни. – Право, странно, потому что это я пришел к вам узнай, что у вас на уме.
– Значит, ты чист как стеклышко, так я понял?
– Ну конечно, – с достоинством ответствовал мистер Уоткинс. – Я завязал, вы же знаете, мистер Морсби.
– Завязал… Завязал, значит, Джим? – с сомнением вторил Морсби. – Ну, рад это слышать. И как же ты зарабатываешь на жизнь, позволь поинтересоваться.
– А вы не знаете? – Мистер Уоткинс был изумлен. – У меня антикварная лавка в Льюисе, я думал, вы в курсе, мистер Морсби. Все без подделок и добыто только честным путем, краденого – ничего. На каждую вещицу сертификат, если покупатель потребует. Вы непременно должны заглянуть ко мне как-нибудь, мистер Морсби. Сейчас, например, есть чудная пара медных подсвечников времен королевы Анны, прямо для вас, – с жаром уговаривал мистер Уоткинс, – прелесть какая вещица. Может слегка тяжеловата, очень уж старомодна, конечно, и пыли, пожалуй, набилось, но вам бы подошла, лучше не надо.
– Благодарю, Джим. Когда мне потребуется для подарка пара тяжелых, старомодных, пыльных медных подсвечников, я дам тебе знать.
– Для подарка? Ну, бросьте, мистер Морсби. Я не про это. Всем известно, вам не положено получать подарки от таких, как я, должность не позволяет. У вас на этот случай и словцо есть, противное такое словечко. Да к тому же мне сейчас и не по средствам такое. Но я вам скажу, что мы сделаем: я сбавлю вам десять процентов.
Роджер улыбнулся. Он и сам обожал дразнить Морсби, но наблюдать, как это делает преступник, было истинным наслаждением; он не мог не заметить, что констебль в углу деловито стенографирует эту не относящуюся к делу болтовню.
Однако Морсби держался так, будто все это его не касается.
– Ты все такой же шутник, Джим. Несмотря на весь твой антиквариат. Что ж, я рад слышать, что ты стал жить честно. Где в Льюисе этот твой магазинчик?
Мистер Уоткинс охотно сообщил адрес.
– А знают меня там под именем Роуд, Джеймс Роуд.
– Ясненько. Так, а теперь, когда ты поделился со мной этой радостной новостью, я бы хотел знать, для чего тебе понадобилось повидаться со мной.
– Видеть вас мне всегда в удовольствие, мистер Морсби, – как по-писаному отозвался мистер Уоткинс, коснувшись миниатюрным пальчиком своих крошечных черных усов. – Приятно поболтать о старых временах, когда я был для вас гнусный ворюга, один из тех неисправимых негодяев, которых вы отлавливаете с таким трудом, правда ведь?
– Поболтать, значит, пришел, да?
– Ну, я бы так не стал выражаться, – воспротивился мистер Уоткинс. Хотя я, конечно, рассчитывал, что мы побеседуем, как джентльмены, может, даже пропустим по кружечке пива – я сейчас, знаете, не могу позволить себе чего-то покрепче, но, не стану скрывать, я тут услышал от Лил, что вы все спрашиваете, где я да что я, и подумал, приду-ка я сам и расскажу все, что вам захочется знать, – если, конечно, речь не о том, чтобы заложить кого-то. Конечно, я завязал со всей этой публикой, с какой прежде водил дружбу, но продавать никого из них я не буду – и не просите, мистер Морсби, только не это.
– Значит, Лил тебе рассказала?
– Ну конечно, мистер Морсби, и так она огорчалась! – Мистер Уоткинс горестно покачал головой. – Вы приставили хвостов к бедной девочке, мистер Морсби, и они не отстают от нее ни на шаг с тех пор, как она перебралась в Лондон. Нехорошо, мистер Морсби, очень нехорошо.
Старший инспектор пропустил мимо ушей этот мягкий упрек.
– Ты в последнее время нечасто видишься с Лил, правда, Джим?
– Я очень по-доброму к ней отношусь, мистер Морсби, – с достоинством отвечал мистер Уоткинс. – Но, видите ли, ей не по сердцу то, что я решился жить честно, и это факт. Боюсь, что Лил пропала для общества, мистер Морсби, очень боюсь. Она, представьте себе, утверждает, что на мошенничестве еще долго можно будет зарабатывать.
– Да, Лил всегда на тебя дурно влияла, Джим, – Морсби снова был добрым папашей, – и тут уж никуда не денешься. Я, например, нисколько не огорчен, что ты с ней расстался. Однако это может означать и кое-что другое…
– Чего не бывает в жизни, – словоохотливо откликнулся мистер Уоткинс.
– И кто твоя новая подружка? – резко повернул Морсби.
Мистер Уоткинс протестующе повел рукой:
– Право, мистер Морсби, вы делаете слишком поспешные выводы!
– Не вздумай уверять меня, что ты обходишься без подружки, Джим, уж я тебя знаю. В этом мы с тобой одинаковы: ни дня без подружки, пока не остепенимся и – под венец.
– Я и не знал, что вы женились, мистер Морсби.
– Я и не женился, но это сути дела не меняет. Так кто ж эта счастливица?
– Ну, если вы так настаиваете, мистер Морсби, скажу вам, что питаю интерес к одной молодой особе в Льюисе, – смущенно признался мистер Уоткинс. – Фамилия ее Паркер. Милое, прелестное создание. Живет с матерью, вдовой, на Хиллингдон-кресчент. Мать содержит гостиницу, а Элси с сестрой ей помогают. Мисс Паркер тоже интересуется стариной, и это еще теснее нас связывает.
– Ага, – как-то сухо отреагировал Морсби на идиллию, нарисованную экс-мошенником. – И она в курсе твоего уголовного прошлого?
– Пожалуйста, мистер Морсби, прошу вас! – с искренней тревогой воскликнул мистер Уоткинс. – Вы же не станете портить человеку жизнь? А потом, какое у меня уголовное прошлое? Вам так и не удалось ни разу на меня что-то повесить, хотя вы очень старались. А все почему? А потому, что нет за мной никакой вины! Оправдан, значит, и чист – так по закону. Но не станете ж вы утверждать, мистер Морсби, что собираетесь посвятить бедную девушку в свои низкие, недостойные, совершенно несправедливые подозрения? Это будет просто непорядочно с вашей стороны, мистер Морсби.
– Ладно, Джим, ладно, что ты взвился, я ей ничего не скажу. Если ее мамаша вдова, она скоро и сама все узнает. Что ж, очень мило с твоей стороны прийти и рассказать мне все как есть, и раз уж ты здесь, я, пожалуй, спрошу у тебя еще кое о чем. – Минуту-другую старший инспектор благодушно разглядывал своего посетителя, а по том, не меняя выражения лица, выпалил: – Что ты делал вечером в прошлый вторник? Ровно неделю назад? Быстро!
– В прошлый вторник? – переспросил мистер Уоткинс в великом изумлении. А что такое?
– Не имеет значения что. Отвечай!
– Да дайте хоть вспомнить, – сосредоточился мистер Уоткинс, – собраться с мыслями. Прошлый вторник, говорите. Что же я делал-то в прошлый вторник?
– Вечером в прошлый вторник.
– Да-да, – мистер Уоткинс задумчиво хмурил брови. – Ну, после обеда я приехал в Лондон по делам, надо было заглянуть в одну фирму, в которой я беру товар, и…
– Какую фирму?
– Господи, мистер Морсби, что за любопытство, – встревожился мистер Уоткинс. – Уж не стараетесь ли вы что-то повесить на меня?
– Не важно, стараюсь я что-то на тебя вешать или нет. Я спрашиваю, в какой фирме ты был во вторник и в котором часу?
– Не понимаю, зачем вам это, но ладно, отвечу. И знаете почему? Потому что мне нечего скрывать от вас, ясно? Я сел в двухчасовой поезд из Льюиса и с вокзала пошел сначала к «Коппу и Мередиту» на Олд-стрит. Добрался я туда примерно в полчетвертого. Потом я пошел к «Братьям Томпсон» на Сити-роуд, и по пути заглянул еще в маленький магазинчик, потому что заметил в витрине славненький столик с раздвижными ножками, но они слишком дорого запросили. Как называется магазинчик, сказать не могу, извините, не позаботился узнать, я ведь не мог предвидеть, что мистер Морсби потом будет этим интересоваться. Потом я встретился с Лил, мы перекусили с ней в «Попьюлар» и пошли в кино на Оксфорд-стрит, «Суперпалас», кажется, называется кинотеатр, в общем, он рядом с магазином игрушек Сэнфорда. Надеюсь, в этом нет ничего дурного? – шутливо осведомился мистер Уоткинс.
– Встретился с Лил, говоришь?
– Конечно встретился, почему бы и нет?
– Ты вроде бы говорил, что порвал с ней?
– Прошу прощенья, мистер Морсби, я не говорил ничего подобного. Я сказал, что собираюсь порвать с ней. Не знаю, каким путем в подобных, требующих известной Деликатности случаях идете вы, но я действую очень постепенно. Возможно, я буду встречаться с Лил весь следующий год, но так… время от времени.
– Ясно. Ну а после кино?
– Мы вернулись в «Попьюлар» поужинать, и, если вам это интересно, официантка попыталась нас надуть, и мне пришлось с ней по этому поводу побеседовать. А потом Лил проводила меня на поезд, отправлявшийся в восемь семнадцать. Надеюсь, вы удовлетворены?
– В восемь семнадцать с Виктория-стейшн в Льюис? А потом?
– Ну и настырный вы, мистер Морсби! Что ж, после этого, если хотите знать, я отправился прямо к Паркерам и явился туда аж в полдесятого, потому что пробыл в Лондоне дольше, чем рассчитывал, но это было не важно, там намечалась маленькая вечеринка, и мы засиделись допоздна.
– Вот как? А что за вечеринка и насколько допоздна?
– Ну, как раз вернулся из Америки дядя мисс Паркер, дядя Бен, и они собрались, чтобы это отметить небольшой компанией, и мисс Паркер позвала и меня тоже. По-моему, нас там было не меньше дюжины.
– И до которого часу вы просидели?
– Что до меня, так я там был почти до часу, или даже чуть дольше, и когда уходил, кое-кто еще оставался.
– Понятно.
Роджер видел, Морсби растерян, хотя ничем это не обнаруживал. Если парень говорит правду, его алиби прочней прочного. Никоим образом не мог он, в час ночи уйдя с вечеринки в Льюисе, через двадцать минут придушить старушку неподалеку от Юстон-роуд в Лондоне. Сам Роджер в этот момент испытывал чувство глубокого удовлетворения, и это чувство по силе равнялось растерянности Морсби. Роджер был прав. Малыш – не убийца. Преступление на Юстон-роуд принадлежало к тем, которые в криминальных романах называются «внутренним делом», то есть когда и жертва и преступник не выходят за пределы дома.
Морсби задал Уоткинсу еще несколько вопросов, в основном в связи с вечеринкой в Льюисе, и нажал кнопку звонка у себя на столе.
И тут мистер Уоткинс подскочил на стуле, пробормотав проклятье. Его безупречные манеры как ветром сдуло.
– Черт побери! Вечером в прошлый вторник – да ведь это как раз, когда грабанули эту старуху на Юстон-роуд! Убийство в «Монмут-мэншинс»! Господи, помоги, мистер Морсби, да уж не хотите ли вы это на меня повесить? Да вы ж отлично знаете, мистер Морсби, я никогда не пошел бы на такое!
– Раз ты был на вечеринке в Льюисе, когда это случилось, – бросил на него кисленький взгляд Морсби, – ты, конечно, тут ни при чем, и нечего приходить в ярость.
– Ну, благодаренье богу, что я на нее успел, – отрезвел мистер Уоткинс. – Это все, что я могу сказать.
Тут вошел констебль, и Морсби указал ему на мистера Уоткинса.
– Проводите этого господина в приемную, Джемисон, и побудьте там с ним. Я, возможно, попозже захочу задать ему еще несколько вопросов.
– Эй, послушайте, мистер Морсби, а это честно, а? – встревожился мистер Уоткинс. – Только несколько вопросов? Без всяких там штучек? Без подтасовок?
– Без штучек и без подтасовок, Джим, – заверил его Морсби.
Констебль увел мистера Уоткинса, старший инспектор кивнул стенографисту в углу, тот собрал свои бумаги и отправился расшифровывать протокол допроса.
Прежде чем Роджер успел открыть рот, Морсби схватил телефонную трубку и набрал номер в Льюисе по коду, означавшему первостепенную важность. Его соединили с поразительной быстротой.
– Это полицейский участок в Льюисе? Дежурный сержант? Говорит старший инспектор Морсби из Скотленд-Ярда. Ваш суперинтендант близко? Попросите его к телефону, пожалуйста. Суперинтендант? Послушайте, не могли бы вы кое-что для меня срочно выяснить? Отправьте кого-нибудь к Паркерам на Хиллингдон-кресчент и узнайте, собирались ли у них гости в прошлый вторник вечером, и если да, то был ли там некто Джеймс Роуд, владелец антикварного магазина на Куин-стрит, и если да, то в котором часу точно он явился и отбыл. Я держу этого Роуда здесь, пока вы мне не перезвоните, поэтому, пожалуйста, сделайте это побыстрей. Да, это в связи с делом «Монмут-мэншинс», ограбление и убийство. И еще, суперинтендант, к вашему сведению: этот Джеймс Роуд не кто иной, как Джим Уоткинс, он же Кембервильский Малыш. Вот-вот. Я так и думал, что это вызовет у вас интерес. Перезвоните мне, как только все выясните. Идет? Жду. – И он повесил трубку.
Роджер и старший инспектор с минуту молча рассматривали друг друга.
– Значит, вот такую небылицу в лицах он состряпал, Да? – вкрадчиво осведомился первый.
Морсби зарычал. В данный момент он был не расположен шутить. Это не шутки для департамента уголовных расследований, когда они все деньги поставили на одну лошадь, а та даже старт не взяла.
– Итак, Джим, – с интонацией доброго папаши обратился к нему Морсби, поведай нам, что у тебя на уме?
– Ну, мистер Морсби, странно, право, что вы об этом меня спрашиваете, проговорил мистер Уоткинс, манерно растягивая слова, чтобы не выдать акцент кокни. – Право, странно, потому что это я пришел к вам узнай, что у вас на уме.
– Значит, ты чист как стеклышко, так я понял?
– Ну конечно, – с достоинством ответствовал мистер Уоткинс. – Я завязал, вы же знаете, мистер Морсби.
– Завязал… Завязал, значит, Джим? – с сомнением вторил Морсби. – Ну, рад это слышать. И как же ты зарабатываешь на жизнь, позволь поинтересоваться.
– А вы не знаете? – Мистер Уоткинс был изумлен. – У меня антикварная лавка в Льюисе, я думал, вы в курсе, мистер Морсби. Все без подделок и добыто только честным путем, краденого – ничего. На каждую вещицу сертификат, если покупатель потребует. Вы непременно должны заглянуть ко мне как-нибудь, мистер Морсби. Сейчас, например, есть чудная пара медных подсвечников времен королевы Анны, прямо для вас, – с жаром уговаривал мистер Уоткинс, – прелесть какая вещица. Может слегка тяжеловата, очень уж старомодна, конечно, и пыли, пожалуй, набилось, но вам бы подошла, лучше не надо.
– Благодарю, Джим. Когда мне потребуется для подарка пара тяжелых, старомодных, пыльных медных подсвечников, я дам тебе знать.
– Для подарка? Ну, бросьте, мистер Морсби. Я не про это. Всем известно, вам не положено получать подарки от таких, как я, должность не позволяет. У вас на этот случай и словцо есть, противное такое словечко. Да к тому же мне сейчас и не по средствам такое. Но я вам скажу, что мы сделаем: я сбавлю вам десять процентов.
Роджер улыбнулся. Он и сам обожал дразнить Морсби, но наблюдать, как это делает преступник, было истинным наслаждением; он не мог не заметить, что констебль в углу деловито стенографирует эту не относящуюся к делу болтовню.
Однако Морсби держался так, будто все это его не касается.
– Ты все такой же шутник, Джим. Несмотря на весь твой антиквариат. Что ж, я рад слышать, что ты стал жить честно. Где в Льюисе этот твой магазинчик?
Мистер Уоткинс охотно сообщил адрес.
– А знают меня там под именем Роуд, Джеймс Роуд.
– Ясненько. Так, а теперь, когда ты поделился со мной этой радостной новостью, я бы хотел знать, для чего тебе понадобилось повидаться со мной.
– Видеть вас мне всегда в удовольствие, мистер Морсби, – как по-писаному отозвался мистер Уоткинс, коснувшись миниатюрным пальчиком своих крошечных черных усов. – Приятно поболтать о старых временах, когда я был для вас гнусный ворюга, один из тех неисправимых негодяев, которых вы отлавливаете с таким трудом, правда ведь?
– Поболтать, значит, пришел, да?
– Ну, я бы так не стал выражаться, – воспротивился мистер Уоткинс. Хотя я, конечно, рассчитывал, что мы побеседуем, как джентльмены, может, даже пропустим по кружечке пива – я сейчас, знаете, не могу позволить себе чего-то покрепче, но, не стану скрывать, я тут услышал от Лил, что вы все спрашиваете, где я да что я, и подумал, приду-ка я сам и расскажу все, что вам захочется знать, – если, конечно, речь не о том, чтобы заложить кого-то. Конечно, я завязал со всей этой публикой, с какой прежде водил дружбу, но продавать никого из них я не буду – и не просите, мистер Морсби, только не это.
– Значит, Лил тебе рассказала?
– Ну конечно, мистер Морсби, и так она огорчалась! – Мистер Уоткинс горестно покачал головой. – Вы приставили хвостов к бедной девочке, мистер Морсби, и они не отстают от нее ни на шаг с тех пор, как она перебралась в Лондон. Нехорошо, мистер Морсби, очень нехорошо.
Старший инспектор пропустил мимо ушей этот мягкий упрек.
– Ты в последнее время нечасто видишься с Лил, правда, Джим?
– Я очень по-доброму к ней отношусь, мистер Морсби, – с достоинством отвечал мистер Уоткинс. – Но, видите ли, ей не по сердцу то, что я решился жить честно, и это факт. Боюсь, что Лил пропала для общества, мистер Морсби, очень боюсь. Она, представьте себе, утверждает, что на мошенничестве еще долго можно будет зарабатывать.
– Да, Лил всегда на тебя дурно влияла, Джим, – Морсби снова был добрым папашей, – и тут уж никуда не денешься. Я, например, нисколько не огорчен, что ты с ней расстался. Однако это может означать и кое-что другое…
– Чего не бывает в жизни, – словоохотливо откликнулся мистер Уоткинс.
– И кто твоя новая подружка? – резко повернул Морсби.
Мистер Уоткинс протестующе повел рукой:
– Право, мистер Морсби, вы делаете слишком поспешные выводы!
– Не вздумай уверять меня, что ты обходишься без подружки, Джим, уж я тебя знаю. В этом мы с тобой одинаковы: ни дня без подружки, пока не остепенимся и – под венец.
– Я и не знал, что вы женились, мистер Морсби.
– Я и не женился, но это сути дела не меняет. Так кто ж эта счастливица?
– Ну, если вы так настаиваете, мистер Морсби, скажу вам, что питаю интерес к одной молодой особе в Льюисе, – смущенно признался мистер Уоткинс. – Фамилия ее Паркер. Милое, прелестное создание. Живет с матерью, вдовой, на Хиллингдон-кресчент. Мать содержит гостиницу, а Элси с сестрой ей помогают. Мисс Паркер тоже интересуется стариной, и это еще теснее нас связывает.
– Ага, – как-то сухо отреагировал Морсби на идиллию, нарисованную экс-мошенником. – И она в курсе твоего уголовного прошлого?
– Пожалуйста, мистер Морсби, прошу вас! – с искренней тревогой воскликнул мистер Уоткинс. – Вы же не станете портить человеку жизнь? А потом, какое у меня уголовное прошлое? Вам так и не удалось ни разу на меня что-то повесить, хотя вы очень старались. А все почему? А потому, что нет за мной никакой вины! Оправдан, значит, и чист – так по закону. Но не станете ж вы утверждать, мистер Морсби, что собираетесь посвятить бедную девушку в свои низкие, недостойные, совершенно несправедливые подозрения? Это будет просто непорядочно с вашей стороны, мистер Морсби.
– Ладно, Джим, ладно, что ты взвился, я ей ничего не скажу. Если ее мамаша вдова, она скоро и сама все узнает. Что ж, очень мило с твоей стороны прийти и рассказать мне все как есть, и раз уж ты здесь, я, пожалуй, спрошу у тебя еще кое о чем. – Минуту-другую старший инспектор благодушно разглядывал своего посетителя, а по том, не меняя выражения лица, выпалил: – Что ты делал вечером в прошлый вторник? Ровно неделю назад? Быстро!
– В прошлый вторник? – переспросил мистер Уоткинс в великом изумлении. А что такое?
– Не имеет значения что. Отвечай!
– Да дайте хоть вспомнить, – сосредоточился мистер Уоткинс, – собраться с мыслями. Прошлый вторник, говорите. Что же я делал-то в прошлый вторник?
– Вечером в прошлый вторник.
– Да-да, – мистер Уоткинс задумчиво хмурил брови. – Ну, после обеда я приехал в Лондон по делам, надо было заглянуть в одну фирму, в которой я беру товар, и…
– Какую фирму?
– Господи, мистер Морсби, что за любопытство, – встревожился мистер Уоткинс. – Уж не стараетесь ли вы что-то повесить на меня?
– Не важно, стараюсь я что-то на тебя вешать или нет. Я спрашиваю, в какой фирме ты был во вторник и в котором часу?
– Не понимаю, зачем вам это, но ладно, отвечу. И знаете почему? Потому что мне нечего скрывать от вас, ясно? Я сел в двухчасовой поезд из Льюиса и с вокзала пошел сначала к «Коппу и Мередиту» на Олд-стрит. Добрался я туда примерно в полчетвертого. Потом я пошел к «Братьям Томпсон» на Сити-роуд, и по пути заглянул еще в маленький магазинчик, потому что заметил в витрине славненький столик с раздвижными ножками, но они слишком дорого запросили. Как называется магазинчик, сказать не могу, извините, не позаботился узнать, я ведь не мог предвидеть, что мистер Морсби потом будет этим интересоваться. Потом я встретился с Лил, мы перекусили с ней в «Попьюлар» и пошли в кино на Оксфорд-стрит, «Суперпалас», кажется, называется кинотеатр, в общем, он рядом с магазином игрушек Сэнфорда. Надеюсь, в этом нет ничего дурного? – шутливо осведомился мистер Уоткинс.
– Встретился с Лил, говоришь?
– Конечно встретился, почему бы и нет?
– Ты вроде бы говорил, что порвал с ней?
– Прошу прощенья, мистер Морсби, я не говорил ничего подобного. Я сказал, что собираюсь порвать с ней. Не знаю, каким путем в подобных, требующих известной Деликатности случаях идете вы, но я действую очень постепенно. Возможно, я буду встречаться с Лил весь следующий год, но так… время от времени.
– Ясно. Ну а после кино?
– Мы вернулись в «Попьюлар» поужинать, и, если вам это интересно, официантка попыталась нас надуть, и мне пришлось с ней по этому поводу побеседовать. А потом Лил проводила меня на поезд, отправлявшийся в восемь семнадцать. Надеюсь, вы удовлетворены?
– В восемь семнадцать с Виктория-стейшн в Льюис? А потом?
– Ну и настырный вы, мистер Морсби! Что ж, после этого, если хотите знать, я отправился прямо к Паркерам и явился туда аж в полдесятого, потому что пробыл в Лондоне дольше, чем рассчитывал, но это было не важно, там намечалась маленькая вечеринка, и мы засиделись допоздна.
– Вот как? А что за вечеринка и насколько допоздна?
– Ну, как раз вернулся из Америки дядя мисс Паркер, дядя Бен, и они собрались, чтобы это отметить небольшой компанией, и мисс Паркер позвала и меня тоже. По-моему, нас там было не меньше дюжины.
– И до которого часу вы просидели?
– Что до меня, так я там был почти до часу, или даже чуть дольше, и когда уходил, кое-кто еще оставался.
– Понятно.
Роджер видел, Морсби растерян, хотя ничем это не обнаруживал. Если парень говорит правду, его алиби прочней прочного. Никоим образом не мог он, в час ночи уйдя с вечеринки в Льюисе, через двадцать минут придушить старушку неподалеку от Юстон-роуд в Лондоне. Сам Роджер в этот момент испытывал чувство глубокого удовлетворения, и это чувство по силе равнялось растерянности Морсби. Роджер был прав. Малыш – не убийца. Преступление на Юстон-роуд принадлежало к тем, которые в криминальных романах называются «внутренним делом», то есть когда и жертва и преступник не выходят за пределы дома.
Морсби задал Уоткинсу еще несколько вопросов, в основном в связи с вечеринкой в Льюисе, и нажал кнопку звонка у себя на столе.
И тут мистер Уоткинс подскочил на стуле, пробормотав проклятье. Его безупречные манеры как ветром сдуло.
– Черт побери! Вечером в прошлый вторник – да ведь это как раз, когда грабанули эту старуху на Юстон-роуд! Убийство в «Монмут-мэншинс»! Господи, помоги, мистер Морсби, да уж не хотите ли вы это на меня повесить? Да вы ж отлично знаете, мистер Морсби, я никогда не пошел бы на такое!
– Раз ты был на вечеринке в Льюисе, когда это случилось, – бросил на него кисленький взгляд Морсби, – ты, конечно, тут ни при чем, и нечего приходить в ярость.
– Ну, благодаренье богу, что я на нее успел, – отрезвел мистер Уоткинс. – Это все, что я могу сказать.
Тут вошел констебль, и Морсби указал ему на мистера Уоткинса.
– Проводите этого господина в приемную, Джемисон, и побудьте там с ним. Я, возможно, попозже захочу задать ему еще несколько вопросов.
– Эй, послушайте, мистер Морсби, а это честно, а? – встревожился мистер Уоткинс. – Только несколько вопросов? Без всяких там штучек? Без подтасовок?
– Без штучек и без подтасовок, Джим, – заверил его Морсби.
Констебль увел мистера Уоткинса, старший инспектор кивнул стенографисту в углу, тот собрал свои бумаги и отправился расшифровывать протокол допроса.
Прежде чем Роджер успел открыть рот, Морсби схватил телефонную трубку и набрал номер в Льюисе по коду, означавшему первостепенную важность. Его соединили с поразительной быстротой.
– Это полицейский участок в Льюисе? Дежурный сержант? Говорит старший инспектор Морсби из Скотленд-Ярда. Ваш суперинтендант близко? Попросите его к телефону, пожалуйста. Суперинтендант? Послушайте, не могли бы вы кое-что для меня срочно выяснить? Отправьте кого-нибудь к Паркерам на Хиллингдон-кресчент и узнайте, собирались ли у них гости в прошлый вторник вечером, и если да, то был ли там некто Джеймс Роуд, владелец антикварного магазина на Куин-стрит, и если да, то в котором часу точно он явился и отбыл. Я держу этого Роуда здесь, пока вы мне не перезвоните, поэтому, пожалуйста, сделайте это побыстрей. Да, это в связи с делом «Монмут-мэншинс», ограбление и убийство. И еще, суперинтендант, к вашему сведению: этот Джеймс Роуд не кто иной, как Джим Уоткинс, он же Кембервильский Малыш. Вот-вот. Я так и думал, что это вызовет у вас интерес. Перезвоните мне, как только все выясните. Идет? Жду. – И он повесил трубку.
Роджер и старший инспектор с минуту молча рассматривали друг друга.
– Значит, вот такую небылицу в лицах он состряпал, Да? – вкрадчиво осведомился первый.
Морсби зарычал. В данный момент он был не расположен шутить. Это не шутки для департамента уголовных расследований, когда они все деньги поставили на одну лошадь, а та даже старт не взяла.