Грянула Вторая мировая война, и Исайя Берлин сменил кафедру профессора на дипломатическую службу. Сначала он работает в США, а в 1945 году, поскольку русский язык был для него родным, едет в Москву на работу в посольство Великобритании. Обязанностью его было читать советскую прессу и вычитывать, как говорится, между строк, все то, что так старательно скрывали пропагандистский треск и набор полыхавших энтузиазмом стереотипов. Работа Исайи Берлина в Москве была высоко оценена в Лондоне. Он был награжден Орденом Империи — высшей наградой Великобритании, а позднее, в 1957 году, был возведен в рыцари. Ему было присвоено звание «сэр». Все последующие годы он был профессором Оксфордского университета.
Свою первую книгу «Карл Маркс: его жизнь и окружение» Исайя Берлин опубликовал еще в 1939 году. Критик лондонской Times писал тогда: «Автор, воссоздавая портрет Маркса, стремился к полноте и объективности, хотя нигде не скрыл своего неприятия исторической, философской и политической доктрины марксизма». В этой работе молодой Берлин выразил свою позицию, которую развивал и утверждал во всех своих сочинениях: категорическое отрицание ценности идей и систем, которые узурпируют или хотя бы просто ограничивают свободу индивидуума. Философия, именуемая «историческим материализмом», для него не только неприемлема, но и опасна, так как «освобождает человека от моральной ноши, которую он взвалил на себя и которую с трудом, но и ревностно, несет на своих плечах от зари своего существования». Книга Берлина о Марксе снимала мишуру с привлекательного «интеллектуального костюма», в который рядились многие представители западной интеллигенции в 30-е годы. Исайя Берлин был одним из тех, кто, как Фридрих Хайек, Лорд Эктон, Карл Поппер, вопреки царившему розовому энтузиазму осознал сущность марксизма и его советской модели.
Часть работ Берлина связана с историей философской и политической мысли в России XIX века. Один том из собрания его сочинений «Русские мыслители» состоит из эссе, посвященных Белинскому, Герцену, Тургеневу, Чернышевскому, Льву Толстому, Достоевскому.
Но Берлин — не только историк и философ, он еще и талантливый писатель. В его книге «Личные впечатления» собраны очерки, зарисовки, портреты тех, с кем он встречался на своем жизненном пути. Талант рассказчика выводит из небытия фигуры Черчилля, Франклина Рузвельта, Альберта Эйнштейна, идеолога сионизма Хаима Вейсмана, писателя Хаксли, историка Намиера, юриста Франкфуртера — «благородную компанию ученых, мыслителей, государственных деятелей, представленных нам в стиле легком, изящном, свободном. Серьезный анализ прихотливо перебивается шуткой, анекдотом или признанием в любви». Так написал об этой книге критик. А автор предисловия Ноэль Эннэн писал: «Подобно Гамлету, сэр Исайя останавливается в недоумении перед вопросом: что же это за создание — человек? Но, в отличие от Гамлета, он восхищен этим созданием. Он восхищен человеком. В наше время, когда или нет героев, или люди не хотят признать героями себе подобных, сэр Исайя представляет нам своих друзей и знакомых, каждый из которых, в своем роде является героем нашего времени».
— Думаю, что по натуре своей я — «героепоклонник», — говорил сэр Исайя Берлин. — Я верю, что каждый благородный, честный, хороший человек несет с собой в наш мир «очистительный эффект». Благодаря таким людям жизнь становится чище, а другие люди — лучше.
В этой прекрасной книге, где сошлись многие выдающиеся люди нашего века, одна глава — «Встречи с русскими писателями» — посвящена великим русским поэтам Анне Ахматовой и Борису Пастернаку.
В 1945 году, впервые после того, как 10-летним мальчиком он был увезен из России, Исайя Берлин приехал в СССР. В отличие от, увы, многих западных интеллигентов, наезжающих (особенно в то время) в Советский Союз, чтобы восхититься и распространить по всему миру свой восторг, он не поддался ни обману, ни самообману, а сумел сохранить трезвость мысли и взгляда, чтобы увидеть жесткую и горькую правду жизни советских людей, ощутить и понять безнадежность и обреченность таланта в условиях коммунистической системы вообще и диктатуры великого вождя, в частности.
«Судьба подарила мне редкостную для западного человека возможность встретиться с несколькими русскими писателями, двое из которых — Пастернак и Ахматова — бесспорные гении», — писал сэр Исайя. Его рассказ о встречах с Пастернаком и Ахматовой звучит как трагическая песнь о великих художниках, замордованных, изувеченных надвинувшейся на них махиной — тоталитарным государством. Но это еще и осанна величию художников, которым «тоталитарное государство отказало во всем, но справиться с ними все же не сумело». «Пастернак и Ахматова жили в каком-то двойственном, ирреальном мире. Знатоки и любители поэзии всегда почитали их как великих поэтов, тогда как власти относились к ним с холодной подозрительностью и мрачной враждебностью». Исайя Берлин рассказывает, как жадно ловили оба поэта всякую крупицу информации о своих собратьях, живущих на Западе, как горячо идеализировали Западный мир, представлявшийся им «таким многоцветным и многообразным». Мир, в котором, как они были убеждены, талант развивается естественно, свободно, не то, что в «серой и тоскливой рутине советского существования, нарушаемой лишь известиями об очередном аресте».
Прекрасные страницы посвящены Борису Пастернаку, поездке к нему на дачу, разговору, в котором Борис Леонидович впервые упомянул о том, что работает над романом «Доктор Живаго». С юмором, но в то же время и с глубокой грустью рассказывает автор об официальной встрече с советскими писателями, устроенной для него, наивно возжелавшего поговорить с «инженерами человеческих душ» по душам. На этой встрече ни один из литераторов не произнес ни единого нормального слова, ошеломляя лишь банальной чушью и громоподобными лозунгами. И не догадывался тогда еще сохранивший крупицы наивности Берлин, что в комнате, где он встретился с писателями, были упрятаны подслушивающие устройства!
Но лучшее в этой главе — воспоминания об Анне Ахматовой, с которой, как пишет сэр Исайя, «Бог послал мне счастье быть знакомым».
Еще много лет назад, еще до того, как я прочитала книги Надежды Мандельштам, до меня доходили смутные намеки на связь Анны Ахматовой с каким-то ученым, приезжавшим из Англии. Все было покрыто тайной, не называлось даже имя ученого. Но вот «таинственный пришелец из иного мира» сам открывет себя и рассказывает о своих встречах, которые открыли перед его глазами бездну, по краю которой ходила Анна Ахматова — гениальный поэт.
...Пустая комната с колченогим столом и старым диваном. «Седая женщина в накинутой на плечи шали поднималась навстречу мне, и во всем ее облике было какое-то врожденное великолепие. Лицо ее было загадочно и печально, как у трагической королевы. Она рассказывала мне о дореволюционном Петербурге, где прошла ее юность, и где она делала первые шаги в поэзии. И о той ночи, которая вдруг опустилась на город, на всю страну, о той беспросветности и безнадежности, в которую погружены они с тех пор. Она говорила без тени жалости к себе, как принцесса в изгнании, — несчастная, всего лишенная, но гордая и сильная». Так писал сэр Исайя Берлин. И еще он написал о том, как узнал от Ахматовой о терроре, сотрясавшем и без того тяжкую жизнь подданных советской державы, о расстреле отца ее сына поэта Николая Гумилева, об аресте в 30-х годах ее мужа и сына, о страшных толпах у «Крестов», «где стояла я триста часов/ и где для меня не открыли засов». Об очередях к окошечку на Шпалерной, где вместе с тысячами других женщин стояла она долгие часы. «О них вспоминаю всегда и везде, / О них не забуду и в новой беде...»
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
Сэр Исайя пишет, что встречи с Анной Ахматовой «добили» его, окончательно утвердив в понимании, что же такое «коммунизм в действии». Контраст двух миров, западного и советского, вносит в книгу Берлина такую трагическую ноту, которая выводит из ряда просто мемуаров и придает ей драматизм и напряженность произведения искусства.
Кстати, в книге «Записки об Анне Ахматовой» Л.К.Чуковская вспоминает рассказы поэтессы о приезде «таинственного англичанина». Анна Андреевна убеждена, что злополучное постановление ЦК об Аматовой и Зощенко — это месть властей за ее дружбу с Исайей Берлиным. Мстительности властей приписывала она и второй арест ее сына — Льва Николаевича Гумилева.
Но кто они, эти «власти»? Разве у них есть власть над душой гениального поэта? Что бы там ни было потом, но приход Исайи Берлина воспринимался Ахматовой как «луч света», как всплеск живительной влаги, оросившей ее жизнь. Ему — нежданному пришельцу — посвятила она свои сборники «Cinque» и «Шиповник цветет».
Философ и мудрец, он не дожил до своего 90-летия 2 года, а мечтал шагнуть в XXI век, ибо «наш век наихудший из всех, пережитых Европой». Ну, что ж, историк и писатель, ренессансный человек Исайя Берлин имел право на пессимизм.
Свою первую книгу «Карл Маркс: его жизнь и окружение» Исайя Берлин опубликовал еще в 1939 году. Критик лондонской Times писал тогда: «Автор, воссоздавая портрет Маркса, стремился к полноте и объективности, хотя нигде не скрыл своего неприятия исторической, философской и политической доктрины марксизма». В этой работе молодой Берлин выразил свою позицию, которую развивал и утверждал во всех своих сочинениях: категорическое отрицание ценности идей и систем, которые узурпируют или хотя бы просто ограничивают свободу индивидуума. Философия, именуемая «историческим материализмом», для него не только неприемлема, но и опасна, так как «освобождает человека от моральной ноши, которую он взвалил на себя и которую с трудом, но и ревностно, несет на своих плечах от зари своего существования». Книга Берлина о Марксе снимала мишуру с привлекательного «интеллектуального костюма», в который рядились многие представители западной интеллигенции в 30-е годы. Исайя Берлин был одним из тех, кто, как Фридрих Хайек, Лорд Эктон, Карл Поппер, вопреки царившему розовому энтузиазму осознал сущность марксизма и его советской модели.
Часть работ Берлина связана с историей философской и политической мысли в России XIX века. Один том из собрания его сочинений «Русские мыслители» состоит из эссе, посвященных Белинскому, Герцену, Тургеневу, Чернышевскому, Льву Толстому, Достоевскому.
Но Берлин — не только историк и философ, он еще и талантливый писатель. В его книге «Личные впечатления» собраны очерки, зарисовки, портреты тех, с кем он встречался на своем жизненном пути. Талант рассказчика выводит из небытия фигуры Черчилля, Франклина Рузвельта, Альберта Эйнштейна, идеолога сионизма Хаима Вейсмана, писателя Хаксли, историка Намиера, юриста Франкфуртера — «благородную компанию ученых, мыслителей, государственных деятелей, представленных нам в стиле легком, изящном, свободном. Серьезный анализ прихотливо перебивается шуткой, анекдотом или признанием в любви». Так написал об этой книге критик. А автор предисловия Ноэль Эннэн писал: «Подобно Гамлету, сэр Исайя останавливается в недоумении перед вопросом: что же это за создание — человек? Но, в отличие от Гамлета, он восхищен этим созданием. Он восхищен человеком. В наше время, когда или нет героев, или люди не хотят признать героями себе подобных, сэр Исайя представляет нам своих друзей и знакомых, каждый из которых, в своем роде является героем нашего времени».
— Думаю, что по натуре своей я — «героепоклонник», — говорил сэр Исайя Берлин. — Я верю, что каждый благородный, честный, хороший человек несет с собой в наш мир «очистительный эффект». Благодаря таким людям жизнь становится чище, а другие люди — лучше.
В этой прекрасной книге, где сошлись многие выдающиеся люди нашего века, одна глава — «Встречи с русскими писателями» — посвящена великим русским поэтам Анне Ахматовой и Борису Пастернаку.
В 1945 году, впервые после того, как 10-летним мальчиком он был увезен из России, Исайя Берлин приехал в СССР. В отличие от, увы, многих западных интеллигентов, наезжающих (особенно в то время) в Советский Союз, чтобы восхититься и распространить по всему миру свой восторг, он не поддался ни обману, ни самообману, а сумел сохранить трезвость мысли и взгляда, чтобы увидеть жесткую и горькую правду жизни советских людей, ощутить и понять безнадежность и обреченность таланта в условиях коммунистической системы вообще и диктатуры великого вождя, в частности.
«Судьба подарила мне редкостную для западного человека возможность встретиться с несколькими русскими писателями, двое из которых — Пастернак и Ахматова — бесспорные гении», — писал сэр Исайя. Его рассказ о встречах с Пастернаком и Ахматовой звучит как трагическая песнь о великих художниках, замордованных, изувеченных надвинувшейся на них махиной — тоталитарным государством. Но это еще и осанна величию художников, которым «тоталитарное государство отказало во всем, но справиться с ними все же не сумело». «Пастернак и Ахматова жили в каком-то двойственном, ирреальном мире. Знатоки и любители поэзии всегда почитали их как великих поэтов, тогда как власти относились к ним с холодной подозрительностью и мрачной враждебностью». Исайя Берлин рассказывает, как жадно ловили оба поэта всякую крупицу информации о своих собратьях, живущих на Западе, как горячо идеализировали Западный мир, представлявшийся им «таким многоцветным и многообразным». Мир, в котором, как они были убеждены, талант развивается естественно, свободно, не то, что в «серой и тоскливой рутине советского существования, нарушаемой лишь известиями об очередном аресте».
Прекрасные страницы посвящены Борису Пастернаку, поездке к нему на дачу, разговору, в котором Борис Леонидович впервые упомянул о том, что работает над романом «Доктор Живаго». С юмором, но в то же время и с глубокой грустью рассказывает автор об официальной встрече с советскими писателями, устроенной для него, наивно возжелавшего поговорить с «инженерами человеческих душ» по душам. На этой встрече ни один из литераторов не произнес ни единого нормального слова, ошеломляя лишь банальной чушью и громоподобными лозунгами. И не догадывался тогда еще сохранивший крупицы наивности Берлин, что в комнате, где он встретился с писателями, были упрятаны подслушивающие устройства!
Но лучшее в этой главе — воспоминания об Анне Ахматовой, с которой, как пишет сэр Исайя, «Бог послал мне счастье быть знакомым».
Еще много лет назад, еще до того, как я прочитала книги Надежды Мандельштам, до меня доходили смутные намеки на связь Анны Ахматовой с каким-то ученым, приезжавшим из Англии. Все было покрыто тайной, не называлось даже имя ученого. Но вот «таинственный пришелец из иного мира» сам открывет себя и рассказывает о своих встречах, которые открыли перед его глазами бездну, по краю которой ходила Анна Ахматова — гениальный поэт.
...Пустая комната с колченогим столом и старым диваном. «Седая женщина в накинутой на плечи шали поднималась навстречу мне, и во всем ее облике было какое-то врожденное великолепие. Лицо ее было загадочно и печально, как у трагической королевы. Она рассказывала мне о дореволюционном Петербурге, где прошла ее юность, и где она делала первые шаги в поэзии. И о той ночи, которая вдруг опустилась на город, на всю страну, о той беспросветности и безнадежности, в которую погружены они с тех пор. Она говорила без тени жалости к себе, как принцесса в изгнании, — несчастная, всего лишенная, но гордая и сильная». Так писал сэр Исайя Берлин. И еще он написал о том, как узнал от Ахматовой о терроре, сотрясавшем и без того тяжкую жизнь подданных советской державы, о расстреле отца ее сына поэта Николая Гумилева, об аресте в 30-х годах ее мужа и сына, о страшных толпах у «Крестов», «где стояла я триста часов/ и где для меня не открыли засов». Об очередях к окошечку на Шпалерной, где вместе с тысячами других женщин стояла она долгие часы. «О них вспоминаю всегда и везде, / О них не забуду и в новой беде...»
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
Сэр Исайя пишет, что встречи с Анной Ахматовой «добили» его, окончательно утвердив в понимании, что же такое «коммунизм в действии». Контраст двух миров, западного и советского, вносит в книгу Берлина такую трагическую ноту, которая выводит из ряда просто мемуаров и придает ей драматизм и напряженность произведения искусства.
Кстати, в книге «Записки об Анне Ахматовой» Л.К.Чуковская вспоминает рассказы поэтессы о приезде «таинственного англичанина». Анна Андреевна убеждена, что злополучное постановление ЦК об Аматовой и Зощенко — это месть властей за ее дружбу с Исайей Берлиным. Мстительности властей приписывала она и второй арест ее сына — Льва Николаевича Гумилева.
Но кто они, эти «власти»? Разве у них есть власть над душой гениального поэта? Что бы там ни было потом, но приход Исайи Берлина воспринимался Ахматовой как «луч света», как всплеск живительной влаги, оросившей ее жизнь. Ему — нежданному пришельцу — посвятила она свои сборники «Cinque» и «Шиповник цветет».
Философ и мудрец, он не дожил до своего 90-летия 2 года, а мечтал шагнуть в XXI век, ибо «наш век наихудший из всех, пережитых Европой». Ну, что ж, историк и писатель, ренессансный человек Исайя Берлин имел право на пессимизм.