Бернард Рене. Экстаз в изумрудах

   – Мило побеседовали с мистером Джеймсом? – спросил он, совершенно игнорируя ее вопросы.
   Гейл замерла на месте, затем медленно отошла от стола и встала прямо перед ним, как боксер, готовящийся к следующему раунду.
   – Говорите прямо, что хотите сказать, доктор Уэст.
   – Я спрашивал вас, почему вы решили стать врачом, но вы отказались отвечать. А аптекарю… ученику аптекаря доверились?
   Его вопрос поверг ее в смущение. Но ее несчастный вид не мог служить Роуэну сколько-нибудь значительным утешением. Ее щеки вспыхнули румянцем, но он знал, что она не станет ничего отрицать или извиняться.
   – Я говорю с кем хочу и о чем хочу! Вы, похоже, сильно преувеличиваете границы своих полномочий, доктор Уэст, если собираетесь указывать, с кем и о чем мне откровенничать!
   Первая демонстрация ее коготков не заставила Роуэна дрогнуть. Гейл выглядела усталой, и он знал, что является тому единственной причиной. Едва он перешагнул порог своего дома, как его поймала миссис Эванс, чтобы еще раз выразить беспокойство по поводу присутствия под его крышей ученицы, а ее заявление, что мисс Реншоу выглядит определенно больной от той пытки, которой он ее подвергнул, привела его в действие. Он тотчас бросился наверх с намерением убедиться, что она бодра и здорова, и извиниться за этот нелепый учебный марафон, который он ей устроил.
   Но, войдя, обнаружил, что она изливает душу чуть ли не на плече Питера Джеймса. Роуэн не помнил, чтобы когда-нибудь так злился.
   – Все ясно. Вы, безусловно, правы. Зачем отвечать на мои вопросы, когда можно поворковать с Питером Джеймсом?
   – Я не ворковала. – Она смотрела в пол, но вид раскаявшегося ребенка сохранялся недолго. Когда Гейл снова подняла взгляд, в нем светился вызов. – Он был добр ко мне.
   – А я нет? – задал вопрос Роуэн, ожидая, что она немедленно опровергнет это утверждение и заверит его, что он был сама доброта. Но вместо этого она посмотрела на него так, как будто он плюнул на пол.
   – Если бы я рассказала вам жалостливую историю о моей умирающей сестре, вы бы приняли меня за сентиментальную истеричку, и все на том закончилось бы. Вы бы послали меня заниматься какой-нибудь благотворительной деятельностью, приличествующей даме. Ухаживать за сиротами или вышивать чехлы для мебели!
   – Откуда вам знать, что бы я сделал? Вы такая проницательная, мисс Реншоу, или я столь легко предсказуемый грубиян?
   – Это не проницательность. Это предосторожность! Если я буду с вами осторожна, доктор, у меня все получится. Вы – очень хороший учитель, но вам не заморочить мне голову.
   – Разумная стратегия, мисс Реншоу. – Он скрестил руки. – Вы всегда так прямолинейны, когда говорите со злым гением? Не будет ли лучше проявлять скрытность?
   – Я с уважением и послушанием отношусь к вашим указаниям. Я сознаю, что ворвалась в вашу жизнь против вашей воли и вы предпочли бы, чтобы я убралась прочь. Так что своим другом я вас не считаю, доктор Уэст.
   – Достаточно, мисс Реншоу. Кем бы я ни был, вы и вправду считаете, что я совершил в Стэндиш-Кроссинге какое-то преступление?
   Она покачала головой:
   – Кем бы вы ни были, доктор Уэст, не мне вас судить. Преступление? Возможно, то, что вы сделали, не было преступлением, но тетя Джейн уверена, что если бы не вы, ее дочь была бы жива.
   – А что именно говорит миссис Гамильтон? Какой сценарий развития событий описывает она в своей гостиной за чаем, мисс Реншоу? Я спрашиваю только потому, что, будучи негодяем, естественно, испытываю любопытство.
   – Она винит вас в смерти Шарлотты.
   – Как можно меня винить? – спросил он. Безжалостный ледяной ком в животе разрастался. – В чем именно моя вина, мисс Реншоу?
   – О-она конкретно не говорила. – Появившаяся в ее броне трещина от этого признания просуществовала недолго. – И не должна была говорить! Никто в Стэндиш-Кроссинге ни слова не сказал в вашу защиту. А это многое значит, доктор Уэст. Шарлотта была вашей невестой. Тетя сказала, что, вернувшись из Индии, вы только раз посетили ее могилу. И когда миссис Гамильтон предстала перед вами в горе, вы признали свою вину и ушли.
   – Я скажу вам раз и навсегда, что никакого отношения к смерти Шарлотты Гамильтон не имею.
   – И своей вины перед тетей Джейн не признавали?
   Вот он, камень преткновения. Роуэн ничего не ответил, чувствуя во рту привкус сожаления.
   – Вы – лжец, – тихо заметила Гейл со спокойной убежденностью в голосе.
   От столь прямолинейного обвинения у него перехватило горло. Черт бы ее подрал!
   – И каким же это образом, мисс Реншоу, вы определили, что я лжец?
   – Потому что до сего момента, пока это служило вашим целям, вы ничего не оспаривали. И ничего не опровергали, даже когда я, не зная толком деталей, пригрозила шантажом. А когда я назвала имя своей тети, вы, могу поклясться, побледнели. Если вы ни при чем, если невиновны, зачем, спрашивается, допустили эту глупость? – Она скрестила руки. – Если вы невиновны, зачем тогда признались?
   Никогда еще Роуэн не был так близок к тому, чтобы ударить женщину. Он ничего не мог ей объяснить, ничего не мог сказать в свою защиту, не раскрыв тех обещаний, которые дал в память о Шарлотте. Но несправедливость упрека в адрес сделанного им выбора была хуже пощечины. Все в мире вдруг выкристаллизовалось в миг ледяной, необузданной ярости. Все, что он мог сделать, – это отвернуться и уйти.

Глава 5

   – Я взял ассистентку.
   – Слава Богу! – Реакция Эша была недвусмысленной. – Тебе их нужно три!
   – И одной хватит. – Он провел рукой по волосам и без церемоний устроился на ближайшем диване. – Твое недавнее умопомешательство заразительно, Эш. Похоже, я решил попрать условности и разрушить свой душевный покой, наняв женщину.
   – В самом деле? – Эш искренне удивился и сел рядом с другом, уставившись на него так, как будто у Роуэна вдруг выросли рога. – Ты? Как это вообще возможно?
   – Даже не могу сказать. Только что умирал от головной боли и усталости, так что язык заплетался, и в следующий момент… С этой чертовкой мне не хватает аргументов. Мисс Реншоу – сила, с которой нужно считаться.
   – Она мне уже нравится!
   – Не говори так. Это непозволительно, Эш.
   – Почему она не может мне нравиться? Я ценю хорошие доводы. И если она втягивает тебя в стоящие дебаты, почему бы этому и не порадоваться? Итак, ты нанял медицинскую сестру, чтобы помогала тебе в работе с больными.
   – Она хочет стать доктором! Ты можешь представить подобное? – Роуэн опустил подушку и попытался откинуться на спинку. – У меня настоящая проблема, Эш.
   – Ха! Что за проблема? Любой мужчина в Англии куда с большей радостью вызовет доктора, зная, что вместо скучных, старых перцев, с которыми ты работаешь, он увидит женщину. Наверно, поэтому вы не подпускаете женщин к профессии! – Эш с плутовской улыбкой откинулся на спинку. – Боитесь очаровательной конкуренции?
   – Кто, спрашивается, сказал, что она очаровательная? – огрызнулся Роуэн.
   – Ты, разумеется, не говорил. Но этого нельзя отрицать после того, как ты состроил такую гримасу! Черт подери, Роуэн! Ты нанял ее, потому что она красивая? Неужели мой святой друг пал жертвой своих желаний?
   – Вы, сэр, идиот и должны быть в высшей степени благодарны, что имеете друзей, способных вас терпеть. – Роуэн в ярости вскочил с места. – Я не переношу мисс Реншоу.
   – Тебе это несвойственно, Уэст. Я видел, как ты находишь добрые слова для последних отбросов общества. Черт, даже в том подземелье я не припомню, чтобы ты когда-нибудь сказал…
   – Я ненавижу эту женщину!
   – Осторожно, – улыбнулся Эш. – В этой ловушке любой мужчина может оставить свое сердце. – Он щедро плеснул себе бренди. – Если бы ты оставался равнодушным, я бы не стал беспокоиться, но ты производишь впечатление человека, эмоционально вовлеченного, Роуэн.
   – Глупости! Разве ты когда-нибудь ненавидел Кэролайн?
   – А ты забыл, как я мечтал убить ее во сне? – пошутил Эш, напомнив Роуэну, что не смог уберечь свое сердце от женщины, которая стала его чуждой условностям американской женой. – Я был без ума от нее, но даже не подозревал об этом.
   – Это совсем другое! – Роуэн держал за спиной сжатые кулаки, чтобы Эш не видел, что у него чешутся руки от желания расквасить красивое лицо друга за намеки на невозможное. – Поверь мне. Она? Никогда.
   – Что ж, если она довела тебя до такого сумасшествия, что ты наносишь бестолковые визиты, я помолчу. Обычно мы вторгаемся в твой дом. И кладем ноги на твой рабочий стол. Поскольку я теперь преданный муж, то жена сказала мне, что подобное поведение отдает грубостью. Какое открытие!
   – О каком вторжении ты говоришь? Картер ужасно по вас скучает. Хотя скорее удавится, чем признается в этом. Ты же знаешь, «Пресыщенные» никогда не нуждались в приглашении. Мой дом открыт для вас всех. Вы моя семья.
   – Ты последнее время становишься сентиментальным, Роуэн. Ты уверен, что твоя прелестная ученица не завязала тебе хвост узлом?
   – Она сбежит через неделю. Медицина может казаться романтичным занятием, пока она несколько раз не сожжет в лаборатории руки и не увидит стопку справочников, которые я велю ей вызубрить к следующему воскресенью. Она сдастся или умрет от истощения. В любом случае через несколько дней я избавлюсь от гарпии.
   – Хм. Это звучит как-то не по-гиппократовски. Разве ты не обещал в этой клятве никогда не причинять вреда?
   – Как ни удивительно, нет. Хотя там есть фраза: «Не давать людям яд».
   – Уже кое-что. – Эш криво улыбнулся. – Думаю, вы мне больше нравитесь таким сердитым и грозным, доктор Уэст. Кэролайн удивится, когда узнает, что ты зашел, чтобы поворчать на женщину.
   – Я не… – Роуэн не договорил, отказываясь проглотить наживку целиком. – Ты останешься в городе на зиму?
   – Нет, мы сразу после Михайлова дня^[2] поедем в Беллвуд, к моему деду. Кэролайн настояла на этом, и я, кажется, впервые собираюсь насладиться пребыванием в деревне. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как старый монстр будет млеть и лебезить перед милой девушкой. Она, кажется, до сего дня так и не осознала, что мы были всего лишь пешками в игре старикана. Но я не сетую.
   – Он отлично справился с ролью сводника.
   Эш кивнул.
   – Жаль, что ты не нуждаешься в его услугах. Я мог бы попросить его устроить и твою жизнь, но, поскольку ты и без того находишься на пути к счастью, не смею вмешиваться.
   – К черту, Эш! Я отделаюсь от мисс Реншоу уже через неделю, и вы, сэр, будете передо мной извиняться!
   Роуэн вышел из комнаты, выхватив в холле пальто из услужливых рук Годвина. Гнев сделал его уход несколько более эмоциональным, чем Роуэну хотелось бы.
   Он с силой рванул на себя дверь, испугав этим хозяйку дома. Кэролайн стояла на пороге вместе со своей горничной Дейзи. От прогулки по магазинам обе раскраснелись и выглядели счастливыми.
   – С Эшем все в порядке? – тотчас осведомилась Кэролайн.
   – Я заходил к нему в гости, миссис Блэкуэлл.
   – Тогда почему у вас такой вид, словно у вас в кармане дикобраз? – спросила она, ставя коробки в сторону.
   Роуэн улыбнулся. Американская жена Эша обладала живительной искренностью, что заставляло его радоваться за друга. С женщиной, подобной Кэролайн, жизнь Эша Блэкуэлла никогда не будет скучной.
   – Мадам, вы, как никто другой, умеете точно использовать слова. Я приходил… чтобы поделиться с вашим мужем новостями.
   – Надеюсь, хорошими?
   – Я взял ассистента, – коротко бросил он и почти поморщился от доверительного тона, которым произнес это, но ее радостный ответ заставил его застонать.
   – Слава Богу! Вам нужно три!
 
   Что за несчастье!
   Она повела себя с ним как настоящая ведьма. После того как он в ярости вылетел из комнаты, она целый час пролежала на кровати лицом вниз, рыдая. Что было в нем такое, что вызывало у нее непреодолимое желание шипеть и царапаться, подобно кошке? Он ничего не сказал в свою защиту, оставив Гейл наедине с противоречивостью печальных, прекрасных глаз, взглянувших на нее, когда от колкости обвинений, брошенных в лицо, спокойствие выдержки изменило ему, поколебав самообладание. Он выглядел скорее как человек оскорбленный, чем равнодушный к своим грехам.
   «У него, как у красавца Яго в «Отелло», внешность джентльмена, достойного веры, но если я забуду то, что знаю о нем, то погибну. Я устала, но каждый раз, когда вижу его, с трудом вспоминаю, что нужно помнить. Стэндиш-Кроссинг за миллион миль отсюда и кажется нереальным. Что сказала тетя Джейн? Я ничего не выдумала! Она сказала, что Шарлотта была бы жива и здорова, если бы не встретила доктора Роуэна Уэста и не попала во власть его чар. Она сказала, что он в такой же степени в ответе за смерть ее дочери, как если бы задушил ее своими руками. И что, признав это, он повернулся к ней спиной и в Стэндиш-Кроссинге больше не появлялся. И я в ответ за все, что он сделал для меня, обозвала его злодеем и лжецом. Он открыл свой дом и практику, учил меня, хоть я и вынудила его на это. Он был добр и благороден».
   С Питером Джеймсом она была едва знакома. Но все же чувствовала себя с ним непринужденно. Он улыбался и, казалось, одобрял ее стремления, в то время как Роуэн во время их первого разговора назвал их абсурдными и сделал все, что было в его силах, чтобы разубедить ее.
   «Я ничего не говорю Роуэну о себе не потому, что боюсь его, а потому, что слишком легко могу проникнуться к нему симпатией. Похоже, он и так слишком мне нравится. Неужели мне, как и Шарлотте, угрожает опасность попасть во власть его чар? Но какую опасность он может в себе таить? Разве я уже не потеряла свою репутацию и место в приличном обществе? Пути назад нет! Мне нужно загладить вину и убедить его продолжить обучение. Я должна доказать ему, что искренне раскаиваюсь».
   И это было правдой.

Глава 6

   День клонился к вечеру, когда наконец зазвонил колокольчик, возвещая о его возвращении. Гейл быстро взглянула в зеркало – тщеславная привычка – и, пригладив волосы, убрала с лица выбившуюся черную прядь. Она нарочно выбрала одно из своих лучших рабочих платьев с набивным рисунком, которое так шло к ее цвету лица и фигуре. Жест незначительный, но она боялась, что нанесла их странным отношениям столь серьезный урон, что даже самое малое старание могло помочь делу.
   Гейл так быстро спустилась вниз, что застала его с Картером еще в прихожей.
   – У вас усталый вид, доктор. – Картер взглянул на остатки растерзанной шляпы Роуэна. – Что-то случилось, сэр?
   – Пусть миссис Эванс посмотрит, что можно сделать с проклятой штуковиной. Должно быть, я случайно сел на нее в карете.
   Картер посмотрел на шляпу с сомнением, поскольку тулья висела на одной ниточке, и кивнул:
   – Мы сделаем все, что в наших силах.
   Картер хотел идти, но Роуэн тронул его за локоть:
   – Постойте, Картер. Не беспокойте миссис Эванс. Думаю, что в таком состоянии на шляпу не польстится даже бездомный. Не лучше ли попросить миссис Эванс купить мне новую? У меня открыт счет в галантерейной лавке на Драммонд-стрит. Тео может отвезти туда миссис Эванс. Возможно, она даже обрадуется прогулке.
   Картер просиял:
   – Ей это понравится, доктор. Но не удивляйтесь только, если она начнет советовать вам купить заодно и новое пальто.
   – Не все сразу, Картер. Не все сразу.
   – Доктор Уэст, – обратилась к нему Гейл, пока спускалась по лестнице, желая привлечь его внимание до того, как он объявит, что уходит к себе отдыхать.
   Картер со шляпой доктора удалился на поиски миссис Эванс. А взгляд Роуэна оставался ясным и выражение лица нейтральным.
   – Мисс Реншоу?
   – Прошу… прощения.
   Она собиралась завязать светскую беседу о теплой не по сезону погоде, но слова извинения вырвались у нее помимо воли.
   Стоя на второй ступеньке снизу, она оказалась с ним практически на одном уровне и впервые заметила, что у него глаза цвета английского леса: впечатляющая смесь темно-зеленого с коричневым.
   – Я тоже, – отозвался он наконец и поднял с пола свой кожаный саквояж. – Если вы не возражаете, я оставлю это в своем кабинете по пути наверх.
   Удивленная легкости, с которой получила прощение, Гейл пошла с ним наверх.
   – Благодарю вас. Я ожидала, что вы будете сердиться. Утром я вела себя отвратительно.
   Они достигли лестничной площадки первого этажа, и он открыл двери своего кабинета.
   – Это правда.
   Она хотела возразить, но тут поняла, что он улыбается.
   – Чем я обязана вашему хорошему настроению, доктор?
   – Я зашел в гости к хорошему другу и его жене, и они оба, каждый по-своему, напомнили, что в любом случае мне нужен помощник. – Он вздохнул и весело пожал плечами. – Тео прокатил меня по парку, и когда я поймал себя на том, что заново переживаю утро и теряю контроль…
   Ей пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться.
   – Вы растерзали свою шляпу и почувствовали себя лучше?
   – Как ни странно, это помогло. – Он с улыбкой кивнул и, поставив саквояж возле своего большого, витиевато украшенного письменного стола в центре комнаты, присел на угол, повернувшись к ней лицом. – Больше никаких сражений сегодня, мисс Реншоу, ладно?
   Она колебалась. «Он мог бы потребовать, чтобы отныне я вела себя прилично. Мог сказать: «Все, хватит», и я бы с готовностью согласилась. Как ему удается оставаться таким добрым после всего, что я ему наговорила?»
   – Согласна. Больше никаких сражений.
   – Сегодня.
   – Почему бы не потребовать более продолжительного мирного договора?
   Он посмотрел на нее долгим взглядом.
   – Это несвойственно вашей природе, мисс Реншоу. К тому же если вы будете воевать со мной открыто, у меня по крайней мере не будет опасений, что вы перережете мне горло ночью.
   Представив нарисованную им сцену, она невольно ахнула, но придержала язык.
   – Но я бы попросил вас кое о чем еще, раз вы такая покладистая.
   – И о чем это?
   – Чтобы вы использовали свою умную голову по назначению и жили своим умом. Ученому не пристало делать скоропалительные выводы на основе чужих слов вместо того, чтобы опираться на свой опыт и наблюдения.
   – Вы хотите, чтобы я вам доверяла?
   – Я хочу, чтобы вы доверяли своему внутреннему голосу. Я хочу, чтобы вы имели доказательства, прежде чем клеймить меня, мисс Реншоу. Молва имеет право на существование, но не в этом случае. Составьте собственное мнение, не полагаясь на слухи. Если решите, что я худший из худших, так тому и быть. Не навешивайте на человека ярлыки, пока он не проявил себя как злодей. Согласны?
   – Согласна, – сказала Гейл и вдруг воскликнула: – Боже!
   Увлеченная разговором и поиском прощения, она только сейчас поразилась богатству библиотеки. Все в помещении с высокими, под потолок, книжными полками и антикварными вещицами сквозило теплотой и радушием. Расставленные как попало украшения вызывали невольную улыбку, когда опорой для африканских масок служила статуэтка римской богини Цереры или модель скандинавского судна соседствовала с игрушечным арабским верблюдом, увешанным колокольчиками.
   Пухлые кресла, обтянутые кожей или парчой, хоть и были такими потертыми, что оригинальный рисунок уже не просматривался, казалось, приглашали гостей расположиться. Даже пол представлял собой восхитительную эклектическую мешанину ковров и ковриков, произведенных в разных странах, так что вид медвежьей шкуры, выглядывающей из-под стола, не вызвал у Гейл удивления.
   В то время как убранство всего остального дома поражало порядком и элегантностью, характер личного прибежища хозяина отличался совершенной уникальностью и, возможно, давал лучшее представление о человеке.
   – Ваш кабинет…
   Роуэн кивнул:
   – Флоренс наконец простила меня за необходимость производить здесь уборку. Прежде это делала миссис Эванс, но это упражнение не шло на пользу ее артриту. Здесь беспорядок, но беспорядок хороший.
   – Откуда взялись все эти чудесные вещицы?
   Гейл направилась к шкафчику, наполненному стеклянными и керамическими фигурками вперемешку со странными трубками и античными приспособлениями.
   – Мужчины в нашей семье на протяжении всей многолетней истории любили ездить во всякие научные экспедиции. Эту маленькую библиотеку мы превратили в хранилище наших трофеев. В других домах горделиво выставлены головы оленей и чучела львов, а Уэсты, как видно, охотятся за древними свитками и солонками.
   – Трофеи героев!
   Она смотрела на все с улыбкой.
   – Если неотступное стремление моего деда раскрыть целительную силу редких видов водяных лилий или страсть моего отца к черному континенту Африки и ритуальной резьбе по дереву можно назвать героическими, тогда… да. Успеха Уэсты добились лишь в научном смысле слова.
   – Никаких состояний, нажитых в чужих странах?
   – Мои предки не искали никаких коммерческих выгод в своих путешествиях. Лишь собирали бесценные сокровища знаний.
   – Как и вы во время путешествия в Индию, да?
   Он кивнул, и его лицо залил легкий румянец смущения.
   – А где ваши безделушки и сувениры? Ваши предки хотя и не обладали талантом стяжать богатства, но имели наметанный глаз на восхитительные образцы и поделки экзотического мира.
   – Мое богатство в книгах. Их содержимого должно хватить для кого угодно. – Он пожал плечами, как будто тема вызывала у него неловкость. – Но достаточно. Идемте в лабораторию и посмотрим, получится ли у нас провести день в мире.
   «“Получится ли у нас не препираться” – хотел он сказать».
   – Звучит разумно.
   Они вышли из кабинета и направились по лестнице на третий этаж. Легкость, которую испытывала рядом с ним Гейл, доставляла ей истинное наслаждение.
   – Я ужасный человек, доктор Уэст, когда устаю.
   – Тогда ваших пациентов ждет разочарование, мисс Реншоу. Роженицы не могут ждать, когда вы отдохнете, чтобы вытащить вас из дома в зимнюю ночь принимать затянувшиеся роды, или больные дети с кашлем, как, впрочем, и остальные пациенты. Горячка не пройдет от того, что вы устали или три дня кряду дежурили у постели того или иного больного. – В его тоне не было упрека, была лишь констатация печальных обстоятельств их профессии. – Вам придется учиться спать в любых условиях и в любое время суток, учиться быть терпеливой и любезной в моменты крайнего напряжения и усталости.
   – Еще один урок, – произнесла она, не в силах сдержать улыбки от простого удовольствия, которое ощущала, когда он смотрел на нее с одобрением.
   Дойдя до лаборатории, Роуэн открыл перед ученицей дверь с галантностью джентльмена, сопровождающего даму на бал.
   – Поскольку вы проявили интерес к химии, давайте посмотрим, сможете ли помогать мне в приготовлении лекарств, мисс Реншоу. – Он подвел ее к запертому шкафчику в углу. – Все здесь должно содержаться в чистоте и порядке. Если что-то берется, должно потом возвращаться строго на свое место. Малейшая ошибка с внешне похожими порошками может с легкостью привести к смертельному исходу, если дать лекарство не тому пациенту. Так что будьте внимательны: тщательно мойте химическую посуду и ставьте все на место. Вы меня поняли?
   Она кивнула. Было страшновато думать об ответственности, связанной с изготовлением лекарств.
   – Чистота и порядок. Я поняла.
   Роуэн снял со шкафчика две книги в истрепанных переплетах из черной кожи и положил перед ней.
   – Все мои рецепты я держу здесь. Каждый имеет аннотацию с указанием ингредиентов и их количества, а также их поставщиков.
   – Их поставщиков? – справилась она.
   – Не все аптекари одинаково надежны. Я привык отслеживать, где приобрел то или иное вещество, чтобы в случае отсутствия эффекта или изменения реакции знать, где искать причину.
   – Столько всего нужно запомнить!
   Он улыбнулся:
   – По этой причине мы все записываем. В этой книге с зеленой ленточкой я записываю, каким пациентам предназначено лекарство и в каких дозировках. Аналогичную информацию, естественно, заношу и в свой рабочий журнал, но эту книгу я храню вместе с химическими препаратами, чтобы сразу видеть фармакологический состав того или иного лекарства и ход лечения.
   – Ход лечения?
   – То есть чтобы я мог оценить, действует ли оно, а если не действует, то сменить тактику, чтобы не принести больше вреда, чем пользы. – Роуэн открыл книгу, чтобы показать это на примере. – Эти формулы строго конфиденциальны и являются профессиональным секретом, мисс Реншоу. Я работаю в тесном сотрудничестве с одним-двумя аптекарями, чтобы уберечь от посторонних глаз свои усилия и частную жизнь моих пациентов.
   – Я понимаю.
   – Если в лаборатории случится пожар, вы должны будете в первую очередь позаботиться о собственной безопасности, но если будет возможность что-нибудь спасти, спасите эти две книги. Все остальное я могу восстановить. Но это… – Он покачал головой. – Это наследие трех поколений врачей и моих собственных исследований.
   – И что вы исследуете, доктор Уэст?
   – Тепло.
   – Прошу прощения?
   – Я пытаюсь понять связь между температурой и болезнью. Самые страшные заболевания развиваются в тропической жаре. Но почему? Почему жара ускоряет наступление смерти? Не передается ли лихорадка с потом? Если да, то как? Сама природа лихорадки является предметом споров ряда моих коллег. Некоторые считают ее некой внешней силой, которая внедряется в тело человека и разрушает его. Другие думают, что лихорадка, возможно, является защитной функцией организма. Ответным огнем, так сказать, против невидимого врага. Опасная защита, но последняя надежда.