Бернхайм Э. Его жена

Клер рассматривала свою тетрадь для записи свиданий. Там была учтена
каждая минута, проведенная с Томасом. Большая буква "Т" с двойной
вертикальной стрелкой, указывавшей время его прихода и ухода. Час с
четвертью каждый день, пять дней в неделю в течение почти трех месяцев. Она
подсчитала.
Семьдесят пять часов.
В этой тетрадке были собраны семьдесят пять часов, проведенных с
Томасом. Как можно решиться положить эту тетрадь рядом с тетрадками прошлых
лет?
Она пролистала свою новую тетрадь. Часы, дни, месяцы, но никаких букв
"Т", никаких стрелочек.
Начинался новый год.
Новый год она встречала у Бернара с Мари.
В полночь они обменялись поцелуями.
В эту же самую минуту Томас целовал свою жену, Клер была в этом
уверена. Друг Бернара обнял ее за плечи и поцеловал в губы. Она не
сопротивлялась.
Его звали Кристофом. Чуть позже он настоял, что проводит ее. Клер
согласилась.
Она смотрела, как он открывает бутылку шампанского, купленную для
Томаса.
Перед тем как выпить, они чокнулись.
Он был выше Томаса и намного тяжелее его.
Кристоф спал.
У Клер сна не было ни в одном глазу.
Она бесшумно встала и закрылась в ванной.
Пожалела, что не курит. А то бы закурила сигарету и выдыхала бы дым вот
так: она откинула голову назад и сложила губы буквой "О". Увидела себя в
зеркале и сама себе улыбнулась. А что, если изменить прическу? Постричься
покороче. Или отрастить длинные волосы. Клер надула щеки и состроила
гримасу. Потом сделала макияж. Положила темные тени под глазами, румяна на
щеки и покрасила губы. Нет, это слишком, это ей не идет. И потом, с помадой
на губах, как бы она целовалась с Томасом? Она стерла всю косметику и
вернулась в постель.
Тепло, шедшее от тела Кристофа, согрело ее.
Он спустился за свежим хлебом к завтраку. Клер подобрала у постели три
пустых пакетика из-под презервативов. И выкинула их в помойное ведерко.
Он положил всего лишь один кусок сахара в кофе.
Они прогулялись по Булонскому лесу и пообедали в кафе. Кристоф заказал
целое блюдо мидий и прочих морских деликатесов. Открыл для Клер краба,
почистил креветки. Она ела с аппетитом, пила белое вино. Теперь она устроит
себе сиесту, будет спать одна. А завтра увидит Томаса.
Клер перестелила постель. На простыне она нашла несколько волос, это
были волосы Кристофа. Он, кажется, рассердился, что она не пригласила его
подняться к ней, и, отъезжая, громко хлопнул дверцей автомобиля. Клер
ладонью смела волосы с постели.
Почему ей ни разу не удалось найти хоть один волосок Томаса?
Она улеглась, подложив под спину две подушки, и включила телевизор.
Переключала его с одной программы на другую.
Время от времени она водила голыми ногами между туго натянутыми
простынями. Время от времени потягивалась.
Завтра она увидит Томаса.
Она проснулась очень рано и тут же приоткрыла окно. Хотела быть
уверенной, что услышит шум стройки, как только работы возобновятся.
Вымыла голову и оделась. До прихода Томаса она быстро, между визитами
больных, успеет переодеться.
Клер нахмурилась, увидев в раковине чашку, из которой накануне за
завтраком пил Кристоф. Помыла ее и поставила на место. Потом поджарила
остатки хлеба, купленного им.
Выпив, как обычно, кофе и съев, как обычно, тартинки, она тщательно
протерла стол, так, чтобы на нем не осталось ни одной крошки.
Сменила постельное белье. В полдень она отнесет его в прачечную.
И тогда никаких следов Кристофа не останется.
Она шире открыла окно, накинула свитер на плечи, потому что было
холодно. И ждала, когда же послышится шум со стройки.
Проводив очередного больного, она торопилась к своему автоответчику.
Наконец там оказалось сообщение от Томаса. Он придет в половине
восьмого. Он надеялся, что она будет дома. Ему не терпелось скорее увидеть
ее. Раздался звонок, это был следующий пациент. Она вынула кассету, положила
ее в карман и заменила новой. Побежала открывать дверь. Только тут она
поняла, что остальных сообщений даже не прослушала.
Пока больной раздевался, Клер аккуратно опустила кассету в ящик стола,
постаравшись не задеть ни одной из дюжины роз Томаса. Надо будет уложить
цветы в коробку, чтобы не повредить их.
Она погладила рукой обложку своего Видаля. Там лежало несколько опавших
лепестков роз. Распластанные, они подсыхали в середине словаря по
фармакологии, между лароскорбином и лароксилем.
Они не произнесли ни слова. Обхватили руками головы друг друга.
Смотрели друг на друга, но друг друга не видели. Они были слишком близко
лицом к лицу, чтобы видеть друг друга. Поцеловались.
Сначала сладость передних зубов, нежность кончиков клыков и дальше --
тепло коренных. А потом, сбоку, -- гладкая поверхность, и порой можно
спутать, где десна, а где эмаль. И щеки внутри такие мягкие, что небо
кажется в сравнении с ними твердым и шероховатым. И свежесть узкого
пространства между верхней губой и десной, над резцами.
Они снова обрели друг друга.
Томас обнял Клер. Она вдруг поняла, что ей холодно. Почему ей холодно,
ведь Томас так крепко прижимает ее к себе? Она провела руками по его спине.
Под пальцами, под ладонями -- холод. Это от кожи, от новой кожи. На Томасе
новая кожаная куртка. Она отстранилась от него, и кожа чуть-чуть заскрипела.
Она расстегнула молнию, высвободила плечи Томаса и потянула за рукава.
Куртка не осела на руках. Она упала на пол столбом, совершенно негнущаяся.
Они снова обнялись, и ей больше не было холодно.
Впервые Томас пробыл у нее полтора часа.
На лестничной площадке он еще раз поцеловал ее.
Пока не закрылась дверца лифта. Клер видела, как в ярком свете лампочки
поблескивает куртка Томаса.
Она стояла не двигаясь. Эта куртка наверняка была рождественским
подарком, подарком жены.
Клер почувствовала что-то колкое под своими босыми ногами и тут поняла,
что стоит на соломенном коврике. Вернулась в квартиру.
Клер представляла себе их обоих в магазине. Томас примерял куртки одну
за другой. Он ничего не говорил, а его жена высказывала свое мнение.
"Повернись. Нет, эта слишком узка". Наконец она сказала: "Вот эта". Продавец
уверял, что она станет мягкой и быстро обомнется. Томас так и остался в
куртке. Он, улыбаясь, смотрел на жену. Та набирала код своей кредитной
карточки. Она была красива, курточка будет ей к лицу. Он даст ей надеть ее,
и куртка пропитается запахом ее духов.
Сквозь оконное стекло продавец смотрел, как они целовались. Руками
женщина гладила новую кожу.
Клер быстро оделась. Они должны были встретиться с Мари в ресторане.
В метро она села на откидное сиденье возле двери со стороны перрона, по
ходу движения -- на свое любимое место.
Клер еще не знала, расскажет ли она Мари о Томасе. Впрочем, что она
могла бы сказать ей? "Каждый день мы проводим вместе час с четвертью,-- и
добавила бы: --За исключением уик-энда". Тут она поняла, что никогда и
никому не говорила о нем. И покачала головой. Теперь, когда Мари живет с
Бернаром и родила ребенка, ей конечно же не понравится, что у Клер связь с
женатым мужчиной, от которого ждать нечего. Клер решила ничего ей не
говорить. И вдруг задумалась: говорил ли кому-нибудь Томас о ней? "У меня
есть любовница". Она едва не расхохоталась. И много раз повторила
вполголоса: "Любовница". Пара, сидевшая напротив, смотрела на нее, и потому
она замолчала. Но всю оставшуюся дорогу не могла не улыбаться.
Как только Мари пришла, Клер заговорила о Томасе.
Рассказала, как они встретились. Рассказала, что они, едва за Томасом
закрывалась дверь, сжимали Друг друга в объятьях и так и не разжимали их
больше часа, и сказала, что счастлива. И тут Клер осеклась. Мари сидела не
шелохнувшись. Она уставилась на бутылку с вином. Клер налила вина себе в
бокал и отставила бутылку на другой конец стола. Но Мари даже не повернула
головы. Она по-прежнему смотрела в ту же точку. И наверняка думала, как бы
посоветовать Клер порвать с Томасом. Клер выпила свой бокал и заговорила
громче. Ладно, пусть она мало что знает о Томасе и ей нечего ждать от него,
но ей довольно и этих мгновений, она счастлива. Вот и все.
Наступило молчание. Мари подняла глаза.
-- Ну и хорошо. А потом, может, он оставит жену.
Клер пожала плечами. Невесть что эта Мари болтает. Ни жену, ни детей
Томас не бросит. Это невозможно. Она сменила тему разговора. И зачем она
заговорила с Мари о Томасе?
Мари почти ничего не съела, и вскоре они расстались. А ведь это впервые
они встретились наедине с тех пор, как Мари родила.
Перед сном Клер приняла ванну.
Сейчас Томас с женой, возможно, возвращаются с ужина у друзей. Томас за
рулем, а его жена, усталая, положила голову мужу на плечо. Свежее
прикосновение к новенькой коже ей приятно, она вот-вот уснет. Когда они
приедут домой, на ее щеке останется след от шва на куртке, и Томас
прикоснется губами к этому месту.
Как же при всем этом Мари могла сказать, что он, может быть, оставит
жену? Хотела ли она подбодрить Клер, чтобы она не расставалась с Томасом?
Клер попыталась вспомнить ее интонацию. "Ну и хорошо. А потом, может, он
оставит жену". Тоном это было сказано никаким. И речи не шло о том, чтобы
поддержать Клер. Она словно наяву увидела остановившийся взгляд Мари. И
вдруг вспомнила, что у нее были грязные волосы и она была очень бледна. А
ведь Мари всегда пользовалась косметикой, и за все пятнадцать лет знакомства
Клер ни разу не видела ее с грязными волосами. А отсутствие у нее аппетита?
И как это Клер не обратила на это внимания за ужином? Да, все ясно. У Мари
послеродовая депрессия.
Она вышла из ванны и быстро вытерлась. Схватилась за телефонную трубку
и тут же положила ее обратно. Сейчас Мари звонить нельзя. Можно разбудить
ребенка. И Мари не станет разговаривать с ней при Бернаре.
Клер села на кровать. Она должна была порасспросить Мари, вызвать ее на
откровенный разговор. Раз она в угнетенном состоянии, у нее наверняка
сложности с Бернаром. Клер оцепенела. Мари ее не осуждала и не поддерживала.
Она ее почти не слушала. И когда она сказала: "Может, он оставит жену",
думала она о Бернаре и о самой себе. А не о Томасе.
Клер легла спать.
Томас не уйдет от жены.
И она заснула.
Томас захотел что-нибудь выпить.
Клер рывком встала, надела пуловер.
Раздвигая ширму, отгораживающую кухонный уголок, задумалась, не смотрит
ли он на нее. Открыла холодильник. Пуловер у нее был короткий, и она не
нагнулась, а присела. Хотела достать шампанское и тут вспомнила, что они с
Кристофом выпили его.
Сок, пиво, смородиновый аперитив или виски?
Клер задержала дыхание. Наконец она узнает, что он любит.
Виски.
Он любит виски. Она тоже.
Клер глянула на часы на электрокофеварке. Томас уже час и десять минут
как здесь.
Она вынула льдинки из формочки, опять наполнила ее водой и поставила
обратно в морозилку. Не спеша.
Может, он останется подольше чем на полтора часа.
Томас надел брюки, но до пояса остался голым. Пил он медленно. Адамово
яблоко поднималось и опускалось. Говорил он о своей новой стройке. Клер
пробовала слушать его, но у нее это не выходило. Ей казалось, что каждый
раз, когда Томас глотает, она видит, как виски попадает в глотку, а затем в
пищевод. Виски протекало за сердцем, проходило сквозь диафрагму и спускалось
в желудок. А Клер взглядом провожала его. Рот, шея, грудь, ребра, живот.
Ей вдруг опять захотелось поцеловать Томаса.
Еще через полчаса он ушел.
Что он скажет жене? По дороге, не останавливаясь, придумает что-нибудь,
найдет, как оправдать свое опоздание. Будет мчаться по обледенелой дороге. А
вдруг произойдет несчастный случай? Серьезный. Со смертельным исходом. И
напрасно Клер будет ждать его завтра и послезавтра. А потом рабочий,
случайно встреченный на улице, сообщит ей о смерти Томаса. Если, конечно,
работы на стройке не прекратятся. Она пойдет на похороны. Узнать ее могли бы
только рабочие со стройки. Она издали увидит жену Томаса и его детей, его
семью. А есть ли у него братья и сестры? Она попробовала представить себе,
какой может быть сестра Томаса. Томас в женском варианте с длинными
каштановыми волосами, с более тонким носом, с более аккуратным ртом. Она
улыбнулась. Что-то тут не клеилось. Она заметит родителей жены Томаса, они
будут поддерживать дочь под руки. Теща -- стройная, выглядит молодо. Томас
всегда находил ее красивой. И думал, что и жена его будет стареть точно тик
же. Мать Клер никогда не была красивой, даже в молодости.
Всем раздадут по розе. Можно ли будет Клер попросить две? Одну она
бросила бы на гроб, а другую сохранила. Это было бы последнее, что она
положила бы в ящик письменного стола.
Клер оделась и вышла на улицу.
Было тепло. Никакого гололеда на дорогах не будет.
Они разделись и легли в постель. Томас отстранился от нее. Он не хотел
надевать больше презерватив: как, она согласна? Клер уже ответила было "да",
но вспомнила о ящике своего письменного стола, о золотых пакетиках,
скапливавшихся там, -- каждый день к ним добавлялся еще один, а иногда и
два.
Без презервативов-то что останется от времени, проведенного с Томасом?
И она отказалась.
Он повернулся на бок, и она услышала звук разрываемой бумажки. Томас
будет по-прежнему надевать презервативы, а она по-прежнему будет хранить
пакетики от них.
На следующий день она снова купила бутылку шампанского.
Он не обнял и не поцеловал ее.
Сел на кровать, закрыл лицо руками. Клер подошла к нему, дотронулась до
плеча.
В чем дело?
Она встала перед ним на колени, взяла за запястья, чтобы он открыл
лицо. Он не отнял рук, но отвернулся. Мягко отстранил Клер и встал.
Остановился на середине комнаты и не двигался. Она молча смотрела на него,
не зная, что сказать. Она ничего не понимала.
Вдруг он пошел в ванную и закрылся там. Долго не выходил. Она услышала,
как он спустил воду из сливного бачка, затем потекла вода из крана.
Когда он появился, пряди волос у него на лбу были влажными.
Взяв Клер за плечо, он заставил ее сесть. Ему надо поговорить с ней.
Сказать что-то важное, очень важное.
Она ждала. Он, похоже, подыскивал слова. Обхватил себя за плечи руками,
будто замерз.
Она закрыла глаза. Ей все понятно. Он решил порвать с ней и не знал,
как сказать об этом.
У него жена и дети. Все слишком сложно. Он принял решение и больше не
будет встречаться с Клер. А вчера он не хотел надевать презерватива, потому
что это был последний раз. Клер вспомнила вдруг о бутылке шампанского в
морозилке. Она сейчас взорвется. Ну и пусть. Клер купила ее, чтобы выпить
вместе с Томасом. Без него она все равно не стала бы пить шампанское.
Вдруг откуда-то издалека она услышала голос Томаса. Открыла глаза.
Он сидел спиной к ней. Она уставилась на прямоугольничек кожи, нашитый
на поясе его джинсов. Она знала, что сейчас скажет Томас, и не слушала его.
Ей никак не удавалось разглядеть размер на кожаной этикетке, она
прищурилась. W34 L34. Этикетка исчезла. Томас обернулся. И тут она его
услышала:
-- Я не женат, и у меня нет детей.
Клер думала, что улыбается, но Томас бросился к ней, и она поняла, что
плачет.
Прижалась лицом к шее Томаса. Обнимала его, приникала бедрами к его
бедрам, скользила ногами по его ногам. Он был здесь, она чувствовала, как он
дышит. Он говорил совсем тихо, сказал, что теперь совершенно уверен, что
хочет не расставаться с ней никогда.
Час с четвертью, полтора, больше, меньше -- теперь она считать не
будет. Он не уйдет.
Бутылка шампанского не взорвалась. Томас открыл ее.
Пробку Клер не выкинула.
Руки ее дрожали. Она смотрела на Томаса. Он не был женат, у него не
было детей. И эту кожаную куртку он выбирал сам. Она пролила свое
шампанское. Томас взял у нее бокал.
-- Пойдем.
Едва сев в машину, Клер быстро обернулась и стала нюхать подголовник,
думая, что услышит запах духов жены Томаса,
Она улыбнулась. Это же нелепо. Жены у Томаса нет.
Он включил зажигание. Она смотрела на его ладонь на ручке переключения
скоростей, на руку, лежавшую на руле, на его колени, двигавшиеся, когда он
нажимал то на одну, то на другую педаль.
Она сидела рядом с ним в его машине, четырехдверной, с телефоном, а
вверху панели было углубление для приемника. Они будут слушать радио вместе,
и она узнает, что ему нравится.
Сиденье было отведено слишком далеко назад. Она подвинула его вперед и
укрепила пояс безопасности. Еще вчера она решила бы, что жена Томаса крупнее
ее и что ноги у нее длиннее.
Но у Томаса нет жены.
У светофора под красным светом Томас привлек ее к себе. Клер поддалась
и прижалась к новой кожаной куртке. Положила щеку на шов на плече.
Все время, пока они ужинали, она не сводила с него глаз.
Он читал меню, держа его неподвижно перед глазами.
Выбрал филе селедки в яблочном соусе и бифштекс с перцем. Он не был на
диете.
Попросил, чтобы ему приготовили бифштексе кровью.
Добавил перца в селедку, подсолил картофель фри. Налегал на хлеб,
пропитывал его соусом с тарелки.
Ел он быстро.
Точно так, как она себе это представляла.
От десерта отказался и положил три куска сахара в свой кофе.
Один кусочек из сахарницы она взяла себе. На бумажке, в которую был
обернут сахар, красовался маленький клоун.
Она зажала кусочек в руке. Это был их первый ужин.
Хотя есть она больше не хотела, Клер заказала крем-карамель, просто
чтобы подольше побыть с Томасом в ресторане.
Она лежала вытянувшись, на боку. Томас спал, прижавшись к ней, его рука
покоилась на руке Клер, ладонью он сжимал ее запястье.
Она улыбнулась. Между ног ее была влага, немного липкая. Томас не надел
презерватива, он никогда больше не будет пользоваться ими. Ей хотелось бы
подвигать ногами, потереться одной о другую, но она лежала неподвижно. При
малейшем ее движении Томас мог пошевелиться и отодвинуться о г нее. И она бы
не чувствовала больше ни спиной, ни рукой его тепла.
Клер тоже уснула.
Она видела во сне Томаса с женой, у нее были длинные волосы. Они
ложились спать, он в пижаме, она в длинной майке, потому что иногда по ночам
один из их детей приходил к ним в постель.
Она открыла глаза. У Томаса не было ни жены, ни детей. Он спал возле
нее, тесно прижавшись к ней, и тело его было таким горячим, что она
вспотела. Клер стала дышать в такт с его дыханием. Спать она больше не
хотела, она и не будет спать.
Клер не собиралась терять ни минуты из этой ночи.
Проснулись они очень рано.
Щеки у Томаса кололись. Это было хорошо.
Он выпил много кофе и съел много поджаренных хлебцев, обмакивая их в
чашку. Наливая себе снова кофе, он всякий раз опять клал сахар. С ним
коробки сахара хватит всего на полмесяца. В супермаркете Клер будет брать
тележку.
Он повел ее посмотреть стройку до прихода рабочих. Было еще темно.
Томас открыл дверцу в заборе и держал Клер под руку, когда они шли
через двор.
В здании он включил переносную лампу. Они пошли вверх по лестнице. Клер
чихнула. Пахло чем-то паленым и пылью, так же, как пахла шевелюра Томаса.
Она остановилась и глубоко вдохнула. Ей хотелось бы сесть прямо на
ступеньках лестницы и здесь и остаться. Она бы закрыла глаза и вдыхала этот
запах снова и снова, запах Томаса.
Но он обернулся, и ей пришлось подниматься выше.
Она вернулась к себе прямо к приходу первого пациента.
Пока он раздевался, она положила в ящик письменного стола пробку от
шампанского и вчерашний сахар.
Больной сильно кашлял. Он повесил рубашку на спинку стула в кабинете.
Клер заметила, что воротник и рукава у рубашки грязные. Некоторое время она
рассматривала их. Скоро Томас принесет свою одежду, чтобы было во что
переодеться. Рубашки. И тогда она сможет купить стиральную машину. Он
наверняка сам установит ее, а потом повесит над ванной сушилку для белья.
Это было бы хорошо. Ей не пришлось бы больше стирать руками и относить белье
в прачечную. Она оставляла бы все двери настежь, и запах смягчителя для
белья распространялся бы по всей квартире. И одежда их пахла бы одинаково.
Она отложила стетоскоп. Бронхит.
Как только пациент ушел, она побежала в ванную. Возле раковины есть
место для стиральной машины.
Томас жил в пригороде, у него был маленький домик с садом и гаражом. Он
купил его год назад и сам занимался строительными работами.
Они вошли. Клер маленькими шажками шла впереди. Здесь -- гостиная и
столовая; там -- кухня. Пол -- плиточный, ковров не было, и голос Томаса
звучал гулко. Вдруг Клер пошла в кухню. И постучала по стене. Она не
несущая. Можно ее снести и сделать одну большую комнату.
Томас подошел к Клер.
-- Ужинать этим летом мы будем в саду.
Они поцеловались и поднялись на второй этаж, в спальню.
Клер нежно отстранилась от Томаса и легла на живот.
Спать она будет крепко.
Он сказал "этим летом" и "мы". Январь, февраль, март, апрель, май,
июнь. Полгода, по крайней мере, они не расстанутся. Она повторяла про себя:
"Мы". Томас и она, отныне -- это "мы". Она закрыла глаза. "Ужинать этим
летом мы будем в саду". Погода хорошая, стол и стулья из белого пластика
стоят в саду. Четыре стула. Жена Томаса выходит из кухни.
Клер нашла выключатель лампочки у изголовья кровати. Она не должна
больше думать о жене Томаса. У Томаса нет жены.
Она встала. В ванной наверняка найдется снотворное.
В аптечке была пачка аспирина, девяностопроцентный спирт и
лейкопластырь. Вот и все. Клер улыбнулась. Томас не принимал никаких
лекарств. Он никогда не болел.
Она легла рядом с ним и свет не погасила.
Она смотрела, как он спит.
Клер решила снова принимать больных после семи часов. Будет работать до
половины девятого, а потом присоединяться к Томасу.
Даст ему второй комплект ключей. И он сможет входить и ждать, пока от
нее уйдет последний пациент.
Нет, пусть лучше звонит, чтобы она могла пойти открыть ему и поцеловать
его, едва за ним закроется дверь. Как и раньше.
Она дала ему ключи. Так было проще.
Теперь она будет закрывать верхний ящик письменного стола на два
оборота.
Клер собиралась ужинать с Томасом дома, когда в кабинете зазвонил
телефон. Хотя она не была дежурной, Клер заспешила к телефону. Наверняка
что-нибудь неотложное. Автоответчик включился раньше, чем она успела
подойти. Она сняла трубку и отключила его. Это была одна из ее пациенток,
мадам Корей. Она очень обеспокоена состоянием мужа, у него высокая
температура. Она умоляла Клер прийти прямо сейчас, жили они поблизости. Клер
записала код, этаж и приготовила сумку с инструментами.
Сказала Томасу, что быстро вернется.
Он проводил ее до двери. Он будет ждать ее, и они вместе поужинают.
Мадам Корей с нетерпением поджидала ее. Клер пошла вслед за ней по
длинному коридору. Наконец они вошли в спальню. Комната сразу же понравилась
Клер. Она сняла пальто и подошла к широкой кровати. Несмотря на то, что в
комнате было тепло и лежал он под пуховой периной, мсье Корея бил озноб. Она
протянула руку, чтобы пощупать пульс, и, еще не дотронувшись до запястья,
почувствовала жар, идущий от его тела.
Цвет лица был желтый. Клер осторожно оттянула нижнее веко и направила
лампу на белок глаза и на слизистую. Тоже желтые. Она заметила, что у него
длинные ресницы.
Откинула полы пижамной куртки. Ткань была мягкой -- бумазея.
Когда она пальпировала печень, он стонал.
Клер стала задавать ему вопросы. Да, вот уже несколько дней, как у него
случаются приступы тошноты. Да, моча была очень темной, он заметил это
сегодня вечером.
Клер достала пачку своих бланков.
Уровень трансаминазы, исследования желчных пигментов -- она назначила
массу анализов. Никаких лекарств, только немного аспирина. Это конечно же
вирусный гепатит.
Она сложила инструменты и огляделась: стены, обтянутые тканью, ковры
пышная перина. Клер повернулась к мадам Корей:
-- Я останусь с ним ненадолго.
Женщина поблагодарила, прошептала, что подождет ее в гостиной. И вышла
из комнаты.
Клер устроилась в кресле возле кровати. Ей был слышен шум из коридора
Шажки и детские голоса. Двое детей. Послышалось нервозное перешептывание.
Хлопнула дверь.
И потом -- тишина.
Она положила руку на лоб больного. Лицо его подергивалось, брови и
волосы при каждом вздрагивании щекотали пальцы Клер.
И вдруг его лоб словно бы вырос. Корни волос не касались больше мизинца
Клер, и она не чувствовала теперь указательным пальцем ласкового
прикосновения его бровей. Он уснул.
Она не убрала руки, пока не почувствовала в ней мурашек.
Ему, должно быть, сорок пять, лет на десять больше, чем его жене.
Определить цвет его волос было трудно -- они были влажные: он сильно
вспотел. Казались они почти черными.
Он был высокого роста. Почему бы ей не лечь рядом и не посмотреть, на
сколько он выше ее?
Но она не пошевелилась.
Как его зовут? Перед фамилией Корей должно быть длинное имя, не меньше
чем из трех слогов. Жан-Филипп, Франсуа, Доминик? Она потихоньку засыпала
Остаться Клер не могла. Но она очень устала, ведь она так плохо спала ночь.
И потом, ей очень нравилась эта комната. Она закрыла глаза.
Разбудила ее скрипнувшая половица паркета. Когда мадам Корей вошла, она
как раз встала. Клер успокоила ее. Все будет хорошо.
Она надела пальто, взяла сумку с инструментами, и они вышли из комнаты.
В лифте она сразу же развернула чек, который дала ей мадам Корей. Мсье
и мадам Жан-Филипп Корей. Три слога. Клер не ошиблась.
Она бегом вернулась домой. Инструменты звякали друг о друга у нее в