— Я его тоже любила.
— Да, я знаю… Послушай, давай я все-таки приготовлю чай. Нам это не помешает, мне кажется.
Дороти собралась было сказать, что не нужно. Но тут внизу зазвонил телефон.
— Придется спуститься. Помнишь, наверное: дед так и не разрешил провести телефонную линию наверх.
Дороти еще долго смотрела на фарфоровые статуэтки, не решаясь открыть шкаф. Потом все-таки открыла и взяла первую попавшуюся фигурку. Но руки ее тряслись, пришлось поставить статуэтку на место, чтобы нечаянно не уронить и не разбить. Только сейчас Дороти поняла, как глубоко она переживает, попав в этот дом. Частично — из-за Дункана, частично — из-за воспоминаний о дедушке Джордже, которого очень любила и уважала.
Несмотря на разницу в возрасте, они с Джорджем были очень дружны. Понимали друг друга с полуслова. Дороти даже подозревала, что Джордж прекрасно знает, почему она уезжает из города, когда его навещает Дункан.
Словно в полусне Дороти вышла в коридор. Ей был знаком в этом доме каждый уголок. Рядом со спальней Джорджа располагалась ванная, а сразу за ней — комната Дункана, где тот жил… десять лет назад. Она прислушалась: Дункан все еще говорил по телефону. Дороти медленно подошла к двери его спальни. Дверь была приоткрыта. Она легонько толкнула ее и вошла.
Тут тоже практически ничего не изменилось. Дороти оглядела знакомые плакаты на стенах — не с девушками неглиже, а с картами звездных систем. В юности Дункан очень увлекался астрономией. Она улыбнулась, вспомнив, как мама в первый раз отпустила ее на ночь в дом Эшби-Кроссов. Дункан тогда показал ей лунное затмение. Она уснула у него на кровати, а утром он напоил ее какао с печеньем.
Дороти несмело шагнула к кровати. На постели больше не было покрывала с изображением фирмы «Харлей-Дэвидсон». Теперь кровать была застелена льняным бельем — чистым, но потускневшим от времени. Это было приданое еще прабабушки Дункана. Миссис Айзеке, которая долгое время служила у Джорджа горничной, постоянно жаловалась на то, что стирать и гладить это белье — сущий кошмар. После того, как миссис Айзеке ушла на пенсию и пришлось нанять новую горничную, Джордж был вынужден распорядиться отдавать белье в прачечную.
На простынях, наволочках и пододеяльниках красовались инициалы невесты. И это было ужасно трогательно. Кто сейчас так готовится к свадьбе?! Никто уже не покупает белье, которым потом будут пользоваться несколько поколений потомков. Да и зачем беспокоиться, если брак зачастую тускнеет столь же быстро, как краски на ярком фабричном белье?
На этой постели сейчас спит Дункан. Дороти представилось: его темные волосы на белоснежной подушке, его смуглая теплая кожа… Она даже не сразу сообразила, что стоит на коленях около кровати и водит рукой по белью — так, как если бы это и вправду была кожа Дункана. А потом… Потом у нее за спиной Дункан тихонечко произнес ее имя. Дороти вздрогнула и испуганно отдернула руку.
Она обернулась и увидела, что Дункан закрыл дверь спальни и привалился к ней спиной. Он не отрываясь смотрел на Дороти. Та вскочила на ноги и в панике бросилась к двери, как-то даже не подумав о том, что не сможет выйти — ведь Дункан загораживал ей дорогу. Она взялась за дверную ручку, но тут Дункан схватил ее в охапку и прижал к двери.
Наверное, он рассердился. Ведь Дороти без спросу вошла к нему в спальню, вторглась в его личную жизнь. Сейчас она все объяснит, извинится, и тогда он ее отпустит.
— Данк, пожалуйста… — начала было Дороти, но Дункан не дал ей договорить.
— «Данк, пожалуйста» — что? Пожалуйста, поцелуй меня? Дотронься до меня? Возьми меня?
Дороти стало дурно от унижения и стыда. Но когда она попыталась вырваться, руки Дункана скользнули вниз по ее спине. Он сцепил пальцы в замок, еще крепче прижал Дороти к двери и буквально навалился на нее всей мощью своего сильного тела.
Она подняла голову и приоткрыла губы — хотела попросить Дункана избавить ее от этой пытки. Но когда их взгляды встретились, Дункан наклонился к ней. До Дороти не сразу дошло, что он собирался сделать. А потом уже было поздно — его губы прижались к ее губам. Это был поцелуй, исполненный одновременно нежности и страсти, — такой поцелуй возможен лишь между давними любовниками. На него нельзя было не ответить, даже если бы Дороти нашла в себе силы оттолкнуть Дункана. Она сама потянулась к нему, ее губы возвращали его губам ту нежность, которую он ей дарил.
Дункан гладил ее по спине, его ласки были исполнены обжигающего огня. То был сон — невозможный, бредовый. Все, что сейчас происходило, не могло случиться на самом деле. И превосходило самые смелые фантазии Дороти.
Когда она нашла в себе силы открыть глаза, то увидела близко-близко серые глаза Дункана, потемневшие от страсти. Дороти никогда и не думала, что настанет минута, когда Дункан будет смотреть на нее так…
Он оторвался от ее губ, и Дороти протестующе застонала. Ей хотелось, чтобы он целовал ее вечно. Она безотчетно провела кончиком языка по своей верхней губе. И это послужило сигналом для Дункана, который еще плотнее прижал Дороти к двери. Его руки коснулись ее лица. Он держал ее голову так, чтобы она смотрела прямо ему в глаза. Дороти уже не могла, да и не пыталась побороть желание, которое сжигало все ее существо. Она обняла Дункана за шею, потом руки соскользнули вниз по его спине, будто исследуя тело любимого. Постепенно ее ласки становились все более бурными, она отвечала на ту страсть, что горела в его поцелуе.
Дороти осмелела настолько, что вытащила рубашку у него из брюк и вздрогнула от удовольствия, прикоснувшись к его обнаженной коже. Она провела рукой по его позвонкам, по его плечам, ощущая силу этого сильного тела, разгоряченного страстью. Но ей уже хотелось большего — узнать его запах, впитать в себя его вкус. Хотелось слиться с этим мужчиной в единое существо.
И в перерывах между поцелуями Дороти шептала Дункану об этом — горячечно, сбивчиво.
Слышала собственный голос и не верила, что говорит такое. Но она уже не владела собой. Ее тело будто плавилось в горниле обжигающего желания.
— Ты этого хочешь? Этого? — хрипло прошептал Дункан. Его руки скользнули Дороти под свитер. Он провел ладонью по ее груди, обтянутой шелком бюстгальтера. Дороти тихонечко застонала. Она так жаждала его ласки, что малейшее прикосновение его пальцев отозвалось во всем теле сладостной дрожью.
— Данк… прошу…
Его пальцы скользнули по ее соскам, и Дороти опять застонала. Она вся изогнулась, прижимаясь к нему, а потом чуть не закричала от обиды, когда Дункан убрал руки.
— Тише, все хорошо, все хорошо…
Эти слова он прошептал ей на ухо, будто хотел ее успокоить. Но Дороти сейчас было нужно совсем другое. Она продолжала прижиматься к Дункану, ища избавления от того нестерпимого, лихорадочного желания, которое горело в ней. Он начал снимать с нее свитер, она поняла это, только почувствовав, как прохладный ветерок коснулся ее разгоряченного тела. Дороти замерла и ждала, затаив дыхание, — ждала, когда он закончит и между ними уже не останется этой преграды. Правда, сам Дункан пока оставался одетым. И это было невыносимо. Будь у Дороти побольше смелости, она бы сама раздела его…
— Как ты прекрасна. Я еще тогда знал, что ты будешь невообразимо прекрасна.
Он произнес это, практически не отрывая губ от ее губ, раскрытых ему навстречу. Его дыхание было как шелк, как влажный мягкий шелк, если провести им по коже. Дункан наклонил голову и принялся покрывать поцелуями шею Дороти, ее ключицы…
Она вцепилась в его рубашку и дернула, обнажая ему грудь. Она хотела коснуться губами его кожи, целовать ее, провести по ней языком — так, чтобы в нем пробудилось желание, столь же сильное, как и то, которое он будил в ней.
Дороти не задумывалась о Сом, откуда к ней пришло это знание, этот чувственный опыт, это осознание своей женственной сексуальности. Она хотела, чтобы его тело было открыто для нее — для ее губ, для ее рук, для ее желания. Ее распаленная плоть томилась желанием и требовала, чтобы он тоже желал ее.
Дункан вдруг перестал целовать ее. С этим Дороти не могла смириться. Она запустила руки в его волосы и слегка потянула. Не больно, но все-таки ощутимо — так, чтобы он понял, как ей нужны его ласки. Оца едва не расплакалась от божественного облегчения, когда почувствовала жаркое дыхание у себя на груди, жгучие прикосновения его гу6. Сначала он ласкал ее осторожно и нежно, а потом, когда понял, как велико ее желание, отбросил осторожность. Его поцелуи сделались требовательными и настойчивыми.
Если бы Дункан не прижимал Дороти к двери, она бы, наверное, упала — такая ее охватила слабость… Ее тело полностью отдалось во власть желания.
Когда Дункан слегка прикусил ей сосок, Дороти уже даже не застонала, а закричала от удовольствия. Она выгнула спину, подавшись ему навстречу, вся дрожала под его ласками… Но Дункан почему-то остановился.
— Прости, — прошептал он. — Это ты… Господи, Дорри, ты понимаешь, что делаешь со мной? Я готов взять тебя прямо здесь, где мы сейчас стоим. Но я не хочу причинить тебе боль.
Наверное, его слова должны были вернуть Дороти к реальности, но вместо этого они еще сильней разожгли огонь страсти, который бушевал у нее внутри и сопротивляться которому было уже невозможно. Она прошептала дрожащим голосом, поднеся губы к самому уху Дункана:
— Мне не будет больно. И я не хочу, чтобы ты останавливался.
Она заглянула ему в глаза — открыто, без смущения и страха, зная, что он все прочтет у нее в глазах.
— Ты этого хочешь? — спросил Дункан с каким-то странным, почти жестоким удовлетворением.
— Да, этого. И не желаю, чтобы нам что-то мешало. — Она сняла с него рубашку. А когда Дункан провел рукой ей по щеке, еще умудрилась выговорить: — И твои губы, Дункан. Мне нужны твои губы.
Ей показалось, что он застонал, но она не была в этом уверена. Но он точно услышал ее сладостный стон, когда мгновение спустя его губы прижались к ее разгоряченному телу. Она хотела обнять его, ощутить жар его обнаженной кожи. Ей надо было утолить свою жажду — сейчас же. Но Дункан чуть отстранился, быстро поцеловал ее в щеку и мягко проговорил:
— Нет, Дорри. Я не могу. Я не смею…
Гордость, самоуважение — все было забыто, когда Дороти прильнула к Дункану еще теснее и прошептала:
— Данк, ну пожалуйста. Не отказывай мне сейчас…
Она даже не поняла, что плачет, пока он не осушил ее слезы своими губами.
— А ты представляешь, что творится сейчас со мной? Я тоже хочу тебя. Вот, Дорри, почувствуй… почувствуй, что ты со мной делаешь!
Дункан резко притянул Дороти к себе, взял ее руку и положил на свою распаленную плоть. Она еще никогда не прикасалась к мужчине там. Но то, что она ощутила… Такая сила, такой напор! Это божественно!
— Данк, пожалуйста, сейчас… Я хочу тебя прямо сейчас!
В Дороти говорил тот глубинный и древний инстинкт, который был сильнее разума и логики, — инстинкт женщины, осознавшей силу своей сексуальной природы, женщины, которая не просит уже, а требует от своего мужчины, чтобы он подарил ей счастье. Она почувствовала, что Дункан отодвигается от нее, и впилась пальцами ему в плечи.
— Тише, маленькая. Все в порядке, все хорошо, — хрипло прошептал он, а потом… потом все действительно стало хорошо.
Дункан быстро сбросил с себя одежду. Дороти мгновенно прильнула к нему. Она обняла его крепко-крепко и почувствовала, как он дрожит.
— Дорри, я тебя прошу, — выдохнул Дункан, подхватив Дороти на руки. — Я с тобой в первый раз. И я хочу, чтобы это длилось вечно.
Но ты такое со мной делаешь, что, боюсь, я даже не доберусь до кровати.
Дороти тоже вся трепетала. Его слова возбудили ее еще больше. Она неистово обняла его, еще крепче, прижалась к нему еще сильнее и простонала:
— И не надо, Данк. Да. Я хочу тебя прямо сейчас. Здесь и сейчас.
Дункан буквально швырнул ее на дверь. Дороти застонала. Но не от боли, а от неистовой страсти, рвущейся наружу. Ей казалось, что она сейчас потеряет сознание. Он был ее первым любовником, а ее тело принимало его так, будто знало всегда. Она обняла его, прижалась еще теснее и ласкала, ласкала… Но все, что она отдавала ему, возвращалось к ней небывалой радостью.
Дункан вошел в нее, и тогда она познала истинное счастье предельной близости с любимым человеком. Уже ничего не стесняясь, она кричала и стонала. Она отдавалась ему вся, без остатка. И он тоже полностью отдавался ей, но все-таки старался сдерживаться. И только тогда, когда Дороти достигла вершин наслаждения, он дал полную волю своей клокочущей страсти. Их голоса слились в единый ликующий крик…
Открыв глаза, Дороти увидела, что Дункан смотрит на нее. Теперь уже не было смысла скрывать от него свои чувства. Это было как вспышка молнии в грозовых тучах. Дороти даже стало немножко страшно, как, наверное, было страшно нашим пещерным предкам, когда они в трепетном благоговении глядели на грозовое небо и ждали, что боги позволят им хоть одним глазком заглянуть в бессмертие.
А потом, когда Дороти подумала, что уже все закончилось, ее тело вновь содрогнулось в сладостном пароксизме удовлетворенной страсти. Она чувствовала, что какая-то часть Дункана остается в ней, что его соки смешиваются с ее соками… Она вся дрожала от наслаждения.
— Данк…
— Тише, маленькая, — почти промурлыкал он и медленно поцеловал ее в губы. — Не сейчас. Сейчас я хочу лишь одного — отнести тебя в постель, обнять тебя и… и чтобы это длилось вечно.
— Есть хочешь? — спросил ее Дункан. Он почувствовал, что Дороти не спит, хотя она даже не пошевелилась. — А то я очень хочу. Только не есть, а чего-то другого, — многозначительно протянул он. — Хочу тебя. И утолить этот голод, любовь моя, будет очень, непросто. На тебя у меня аппетит волчий.
Дороти не верила своим ушам. Даже в самых смелых своих мечтах ома не смогла бы представить себе, что Дункан когда-нибудь скажет ей подобные слова. И потому лежала сейчас, боясь вздохнуть, чтобы не спугнуть это волшебное наваждение. А потом Дункан ласково повернул ее к себе, обнял и поцеловал.
— Знаешь, — сказал он, — я до сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле. После стольких лет… И я первый твой мужчина. — Дороти смутилась. Дункан это почувствовал и тихонько добавил: — Ты думала, что я не пойму? Или что мне нет до этого дела? —
Он провел пальцем по ее дрожащим губам. — На этот раз все будет по-другому. Медленно и нежно. Это будет небывалое наслаждение, и оно будет длиться вечно.
И все было так, как обещал Дункан. Нежная, медленная прелюдия — осторожные ласки, прикосновения его губ, которые поначалу умиротворяли Дороти, а затем возбуждали все больше и больше. Потом… потом она ощутила его язык в своем лоне и закричала от наслаждения, которое накрыло ее штормовой волной… А спустя некоторое время она, уложив его на спину, сама уже ласкала его самой интимной и сокровенной лаской. Ей хотеть вернуть ему все, что он ей подарил…
Дункан смотрел на спящую Дороти и думал: догадывается ли она о том, как много открыла ему в этом восхитительном любовном действе? И что станет делать, когда догадается? А может, она решила, что раз не шептала ему слова любви, то он ни о чем и не узнает…
Он чувствовал себя виноватым. Наверное, он должен был первым сказать о любви. Но так хотелось сначала услышать все это от нее. После долгих лет томительного ожидания, немого желания…
И что теперь?! Дороти уже поняла, что не сможет забыть то наслаждение, которое узнало здесь ее тело. Наслаждение, которое подарил ей Дункан, но подарил без любви. Его она понимала: он был мужчиной, совершенно другим существом, в чем-то совершенно непознаваемым. Но сама-то она!..
Не рискнув даже принять душ, Дороти быстро оделась. Запах тела Дункана все еще чувствовался на ее коже. Поняв, что безотчетно принюхивается к этому запаху, она виновато одернула себя, — как будто делала что-то недостойное.
На улице было прохладно, солнце спряталось за тяжелыми тучами. Дороти бесцельно побрела по саду и — это как-то само собой получилось — вышла к летнему домику — к тому самому, где она невольно подслушала роковой для нее разговор Дункана с дедом. Присела на каменную скамейку и уткнулась лицом в ладони. Теперь ей точно придется уехать из города. Она знала, что теперь никогда не сможет взглянуть в лицо Дункану. Да и он тоже наверняка не захочет, чтобы что-то Напоминало ему о прошедшей ночи.
Несмотря на подавленное состояние, Дороти не могла не отметить, что не чувствует симптомов болезни. Ну кто бы мог подумать, что лучшее средство от гриппа — ночь страстной любви?..
— Я так и знал, что найду тебя здесь. — Голос Дункана раздался так внезапно, что Дороти вздрогнула от испуга. — Ты и раньше любила сюда приходить. — Он умолк на мгновение. Дороти сидела вся в напряжении, не решаясь поднять глаза. — Нам надо поговорить, ведь так?
Это ранило больнее всего: его желание поговорить, а не забыть обо всем, что случилось.
Причем случилось по вине Дороти. Она сама спровоцировала Дункана своим безоглядным желанием… своей безответственностью…
— Наверное, начать должен я, — предложил он. — Так будет лучше.
Дороти невесело усмехнулась. Как говорится, это было бы смешно, если бы не было слишком грустно. А ей сейчас было невообразимо грустно.
Не дождавшись ее ответа, Дункан продолжил:
— Знаешь, именно здесь, на этом самом месте, я понял две самые важные вещи в моей жизни. Во-первых, что я люблю тебя, а во-вторых, что ничего не могу себе позволить, не могу дать волю чувствам, не могу взвалить на тебя этот груз. Ведь ты тогда была почти ребенком, а я по всем статьям — уже взрослым. И мне надо было как-то… я не знаю… нейтрализоваться. Уйти с твоей дороги. Чтобы не мешать тебе. Чтобы ты повзрослела без моих притязаний, моих желаний и без моей любви, которая могла быть тебе в тягость. Видишь ли, Дороти, я знал, что тоже тебе небезразличен. И боялся, что настанет момент, когда мы оба не сможем сдержать себя… а потом ты будешь об этом жалеть. В общем, я решил, что наша дружба должна закончиться. Конечно, это решение далось мне с трудом и болью.
Дункан умолк на мгновение, чтобы перевести дух.
— Потом, когда ты сама начала от меня отдаляться, я убеждал себя, что рад этому… Что это правильно, что ты должна расти среди своих ровесников и тебе незачем общаться со мной, таким старым. А сам сходил с ума, мне было горько и больно, что мы не можем быть вместе. Я ужасно тебя ревновал, я желал тебя так, что готов был на все, лишь бы ты стала моей. В конце концов это стало невыносимым. Мне казалось, что ты все знаешь, и поэтому так холодна со мной. Вот и решил уехать, чтобы дать тебе время спокойно повзрослеть и чтобы самому научиться справляться со двоими чувствами к тебе. Я рассуждал так: потом, попозже, когда ты станешь взрослой, мы с тобой встретимся снова, если нам суждено встретиться… Но тогда мы встретимся на равных, как два взрослых человека. Но когда бы я ни приезжал сюда, тебя каждый раз не было в городе. Ты как будто меня избегала. И постепенно моя любовь как бы окаменела.
Снова пауза. Он молчал. Дороти почти не дышала в ожидании.
— Я понял, что не нужен тебе и уже никогда не буду нужен. От деда я узнавал, что у тебя все хорошо, есть свое дело, интересная работа и куча поклонников и друзей. Ему было известно о моих чувствах к тебе, и, наверное, он меня жалел. А потом он умер… и я вернулся. И вся та ревность, вся та досада, которые терзали меня эти годы и вроде бы притупились со временем, снова вспыхнули, как порох. Сначала я увидел крем для бритья, потом — тебя с Форбсом. Твоим любовником… как я тогда подумал.
Он закурил сигарету, закашлялся и бросил ее во влажные от росы кусты.
— С этим смириться я не мог. И обидел тебя, причинил тебе боль. Но поверь, сам я мучился еще больше.
Дункан замолк, будто подбирая слова.
— Потом я узнал, что у тебя никого нет… И решился тебя поцеловать. Ты ответила на мой поцелуй именно так, как я всегда мечтал. Мне тогда показалось… Но ты сказала, что я тебе неинтересен. Попросила меня уйти. Я видел, что ты меня хочешь. Но желание — это одно, а любовь — совсем другое. Значит, подумал я, она меня не любит. Совсем:
Но ты сохранила глиняного поросенка, которого я выиграл для тебя в луна-парке. Когда он разбился, ты плакала, собирая осколки. И ко мне вернулась надежда. Почему прошлой ночью, когда мы занимались любовью, ты не сказала, что любишь меня?
Дороти всю трясло. Она ничего не могла с собою поделать.
— Ты врешь, Дункан, врешь! — Ее голос тоже дрожал. — То, что ты говоришь, не может быть правдой. Я знаю, что ты не любишь меня! Слышала, как ты жаловался своему дедушке, что я тебе надоедаю, что ты видишь, как я по уши в тебя влюблена, и тебя это раздражает.
Воцарилась гнетущая тишина. Дороти смотрела в землю, не смея поднять глаза.
— Ты это слышала?!
— Да, — выдавила она, по-прежнему глядя в землю. — Вот почему я начала избегать тебя. Мне было обидно и горько. Я поняла, насколько ты презираешь меня — глупую девчонку, помешавшуюся на любви.
— Нет, Дорри, нет! Все было не так. Дорогая, не надо плакать. Я сейчас расскажу тебе, о чем был тот разговор на самом деле. Но только не плачь. Потому что, если ты не перестанешь плакать, мне придется поцеловать тебя, чтобы ты успокоилась. А потом… мы оба знаем, что случится потом, ведь так? И я ничего не успею тебе рассказать.
Дороти даже не поняла, когда Дункан успел сесть рядом, обнять ее и прижать к себе. Но как бы там ни было, он уже обнимал ее одной рукой, а второй взял ее за подбородок и повернул к себе так, чтобы она не смогла отвернуться.
— То, что ты слышала было только частью разговора, разговора, в котором я признался деду, что люблю тебя. И боюсь, что не сумею совладать с собой и воспользуюсь твоей детской влюбленностью. А когда я сказал, что твои чувства ко мне — нелепость, я имел в виду совсем другое. Что ты в своем преходящем детском увлечении можешь предложить мне то, от чего я просто не смогу отказаться. Вот почему я не хотел, чтобы мы с тобой продолжали встречаться. Боялся сломать тебе жизнь. Да и себе тоже. Потому что в пятнадцать лет ты еще не могла дать мне всего того, что мне было нужно.
— Не верю, — прошептала Дороти. — Это, наверное, сон.
Дункан ласково улыбнулся ей.
— Разве прошлая ночь не доказала тебе, как сильно я тебя люблю? Если я не сказал этих слов, то лишь потому, что хотел услышать их от тебя. Если я обидел тебя, прости.
— Может, и хорошо, что все было именно так, как было, — тихо проговорила Дороти. — Если бы я обо всем догадалась тогда, когда мне было пятнадцать… — Она покраснела и пожала плечами. — Не отрицаю, у меня возникали какие-то мысли… И узнай я тогда, что и ты меня тоже любишь, мы бы с тобой действительно могли оказаться в постели. Да, ты прав, я была слишком мала десять лет назад… слишком…
— А теперь? — прошептал он одними губами.
— Знаешь, я была в потрясении, когда поняла, что все еще люблю тебя. И сказала тебе об этом. Когда ты спал. Не могла с собой справиться. Я собиралась уехать… не знаю, куда. Куда-нибудь. Хотела начать все сначала. Может, поэтому, на прощание, я сказала тебе, что люблю тебя. Вчера я была сама не своя, вела себя просто бездумно.
— Мда… Действительно, ты повела себя бездумно, — улыбнулся Дункан, а потом еще крепче прижал Дороти к себе и добавил уже серьезно: — Боюсь, теперь нам придется по быстрому пожениться. И чем скорее, тем лучше, любовь моя. Не поручусь, что ты уже не носишь под сердцем моего ребенка. В общем, хочешь не хочешь, а брака со мной тебе не избежать.
— Ты и вправду думаешь, что я могу быть беременна? — прошептала Дороти, затаив дыхание.
Дункан рассмеялся:
— Ну, если пока еще нет, то нам ведь никто не мешает…
Свадьба была тихой, гостей совсем немного. Но те, кому довелось побывать на скромном свадебном ланче, были более чем удивлены тем подарком, который Дункан преподнес своей молодой жене. Однако Дороти, похоже, дар мужа очень порадовал.
Одна из присутствовавших на свадебном торжестве дам говорила потом своему мужу:
— Боже правый, свинья-копилка — в подарок! А ведь старый ЭшбиЖросс оставил ей весь свой чудный дрезденский фарфор…
— Не одна свинья, — поправил сынишка. — Там еще был маленький поросенок.
— Я нанял команду частных детективов, которые облазили все магазины в округе, — улыбнулся Дункан. — Д как тебе этот маленький? Нравится? — Он взял у Дороти малюсенького поросенка и погладил его пальцем по глиняной спинке. — Кто знает?.. может быть, он только первый из нескольких.
— Да? — Дороти рассмеялась. — А откуда ты знаешь, что это он? Может быть, это она?
— Мальчик, девочка… честно сказать, мне все равно. — Дункан привлек Дороти к себе и нежно поцеловал ее в губы, — Хотя Джорджина — ужасное имя для маленькой девочки, а я обещал деду…
— Я обещала дедушке Джорджу, что своего первого ребенка назову в его честь, — перебила его Дороти.
— Вот и я тоже. Ты думаешь, он знал… он верил?
— Мне бы очень хотелось так думать, — серьезно проговорила Дороти, а потом опять рассмеялась: — Мда, Джорджина… Но может быть, это будет ее второе имя? Например, Лайла Джорджина Эшби-Кросс звучало бы почти аристократически, правда?
Она все еще смеялась, когда Дункан опрокинул ее на кровать и наклонился над ней.
Спасибо за поздравления с Рождеством и добрые пожелания.
Рада, что в твоей семье все о 'кей, что Роберт преуспевает, Молли заговорила, а Тимоти так хорошо рисует братьев наших меньших. (Кстати, если он решит еще и наряжать их в человеческие одежки — всякие там шортики, майки с дурацкими надписями и шапочки-бейсболки, не препятствуй. Но коли надумает обувать им новомодные кроссовки — непременно останови. Это дурацкое изобретение наших обувщиков, наверняка докатившееся уже и до австралийской окраины Ойкумены, страшно натирает ноги.
У меня тоже есть новости, плохие и хорошие. Помнишь старого Эшби-Кросса? Милый старик, которого я иначе не называла, как дедушкой Джорджем, умер, его в нашем городке многим не хватает.
Внук Джорджа, Дункан, вернулся из Штатов и теперь сам взялся за семейный строительный бизнес. Ну и как-то получилось, что я взяла и вышла за него замуж. (Данк стоит сейчас рядом со мной и, узнав, кому я пишу, просит передать тебе большой и горячий привет.)
Кстати, Ли, когда вновь соберешься мне писать, обязательно изложи рецепты и режим твоей диеты для похудания. Вдруг и мне они пригодятся — по той же причине, по которой понадобились тебе.
Надеюсь, что в ближайшие пару лет мы достаточно разбогатеем, чтобы навестить вас в вашем краю света. Например, на Рождество. Ну что может быть лучше купания в океане и других пляжных радостей в жаркий летний декабрьский денек.
А может, вы справитесь с финансовой задачей раньше и первыми посетите нас и, заодно, старую добрую Англию?
Обнимаю и целую тебя, дорогая подружка.
Твоя Дороти Эшби-Кросс, урожденная Пресли».
— Да, я знаю… Послушай, давай я все-таки приготовлю чай. Нам это не помешает, мне кажется.
Дороти собралась было сказать, что не нужно. Но тут внизу зазвонил телефон.
— Придется спуститься. Помнишь, наверное: дед так и не разрешил провести телефонную линию наверх.
Дороти еще долго смотрела на фарфоровые статуэтки, не решаясь открыть шкаф. Потом все-таки открыла и взяла первую попавшуюся фигурку. Но руки ее тряслись, пришлось поставить статуэтку на место, чтобы нечаянно не уронить и не разбить. Только сейчас Дороти поняла, как глубоко она переживает, попав в этот дом. Частично — из-за Дункана, частично — из-за воспоминаний о дедушке Джордже, которого очень любила и уважала.
Несмотря на разницу в возрасте, они с Джорджем были очень дружны. Понимали друг друга с полуслова. Дороти даже подозревала, что Джордж прекрасно знает, почему она уезжает из города, когда его навещает Дункан.
Словно в полусне Дороти вышла в коридор. Ей был знаком в этом доме каждый уголок. Рядом со спальней Джорджа располагалась ванная, а сразу за ней — комната Дункана, где тот жил… десять лет назад. Она прислушалась: Дункан все еще говорил по телефону. Дороти медленно подошла к двери его спальни. Дверь была приоткрыта. Она легонько толкнула ее и вошла.
Тут тоже практически ничего не изменилось. Дороти оглядела знакомые плакаты на стенах — не с девушками неглиже, а с картами звездных систем. В юности Дункан очень увлекался астрономией. Она улыбнулась, вспомнив, как мама в первый раз отпустила ее на ночь в дом Эшби-Кроссов. Дункан тогда показал ей лунное затмение. Она уснула у него на кровати, а утром он напоил ее какао с печеньем.
Дороти несмело шагнула к кровати. На постели больше не было покрывала с изображением фирмы «Харлей-Дэвидсон». Теперь кровать была застелена льняным бельем — чистым, но потускневшим от времени. Это было приданое еще прабабушки Дункана. Миссис Айзеке, которая долгое время служила у Джорджа горничной, постоянно жаловалась на то, что стирать и гладить это белье — сущий кошмар. После того, как миссис Айзеке ушла на пенсию и пришлось нанять новую горничную, Джордж был вынужден распорядиться отдавать белье в прачечную.
На простынях, наволочках и пододеяльниках красовались инициалы невесты. И это было ужасно трогательно. Кто сейчас так готовится к свадьбе?! Никто уже не покупает белье, которым потом будут пользоваться несколько поколений потомков. Да и зачем беспокоиться, если брак зачастую тускнеет столь же быстро, как краски на ярком фабричном белье?
На этой постели сейчас спит Дункан. Дороти представилось: его темные волосы на белоснежной подушке, его смуглая теплая кожа… Она даже не сразу сообразила, что стоит на коленях около кровати и водит рукой по белью — так, как если бы это и вправду была кожа Дункана. А потом… Потом у нее за спиной Дункан тихонечко произнес ее имя. Дороти вздрогнула и испуганно отдернула руку.
Она обернулась и увидела, что Дункан закрыл дверь спальни и привалился к ней спиной. Он не отрываясь смотрел на Дороти. Та вскочила на ноги и в панике бросилась к двери, как-то даже не подумав о том, что не сможет выйти — ведь Дункан загораживал ей дорогу. Она взялась за дверную ручку, но тут Дункан схватил ее в охапку и прижал к двери.
Наверное, он рассердился. Ведь Дороти без спросу вошла к нему в спальню, вторглась в его личную жизнь. Сейчас она все объяснит, извинится, и тогда он ее отпустит.
— Данк, пожалуйста… — начала было Дороти, но Дункан не дал ей договорить.
— «Данк, пожалуйста» — что? Пожалуйста, поцелуй меня? Дотронься до меня? Возьми меня?
Дороти стало дурно от унижения и стыда. Но когда она попыталась вырваться, руки Дункана скользнули вниз по ее спине. Он сцепил пальцы в замок, еще крепче прижал Дороти к двери и буквально навалился на нее всей мощью своего сильного тела.
Она подняла голову и приоткрыла губы — хотела попросить Дункана избавить ее от этой пытки. Но когда их взгляды встретились, Дункан наклонился к ней. До Дороти не сразу дошло, что он собирался сделать. А потом уже было поздно — его губы прижались к ее губам. Это был поцелуй, исполненный одновременно нежности и страсти, — такой поцелуй возможен лишь между давними любовниками. На него нельзя было не ответить, даже если бы Дороти нашла в себе силы оттолкнуть Дункана. Она сама потянулась к нему, ее губы возвращали его губам ту нежность, которую он ей дарил.
Дункан гладил ее по спине, его ласки были исполнены обжигающего огня. То был сон — невозможный, бредовый. Все, что сейчас происходило, не могло случиться на самом деле. И превосходило самые смелые фантазии Дороти.
Когда она нашла в себе силы открыть глаза, то увидела близко-близко серые глаза Дункана, потемневшие от страсти. Дороти никогда и не думала, что настанет минута, когда Дункан будет смотреть на нее так…
Он оторвался от ее губ, и Дороти протестующе застонала. Ей хотелось, чтобы он целовал ее вечно. Она безотчетно провела кончиком языка по своей верхней губе. И это послужило сигналом для Дункана, который еще плотнее прижал Дороти к двери. Его руки коснулись ее лица. Он держал ее голову так, чтобы она смотрела прямо ему в глаза. Дороти уже не могла, да и не пыталась побороть желание, которое сжигало все ее существо. Она обняла Дункана за шею, потом руки соскользнули вниз по его спине, будто исследуя тело любимого. Постепенно ее ласки становились все более бурными, она отвечала на ту страсть, что горела в его поцелуе.
Дороти осмелела настолько, что вытащила рубашку у него из брюк и вздрогнула от удовольствия, прикоснувшись к его обнаженной коже. Она провела рукой по его позвонкам, по его плечам, ощущая силу этого сильного тела, разгоряченного страстью. Но ей уже хотелось большего — узнать его запах, впитать в себя его вкус. Хотелось слиться с этим мужчиной в единое существо.
И в перерывах между поцелуями Дороти шептала Дункану об этом — горячечно, сбивчиво.
Слышала собственный голос и не верила, что говорит такое. Но она уже не владела собой. Ее тело будто плавилось в горниле обжигающего желания.
— Ты этого хочешь? Этого? — хрипло прошептал Дункан. Его руки скользнули Дороти под свитер. Он провел ладонью по ее груди, обтянутой шелком бюстгальтера. Дороти тихонечко застонала. Она так жаждала его ласки, что малейшее прикосновение его пальцев отозвалось во всем теле сладостной дрожью.
— Данк… прошу…
Его пальцы скользнули по ее соскам, и Дороти опять застонала. Она вся изогнулась, прижимаясь к нему, а потом чуть не закричала от обиды, когда Дункан убрал руки.
— Тише, все хорошо, все хорошо…
Эти слова он прошептал ей на ухо, будто хотел ее успокоить. Но Дороти сейчас было нужно совсем другое. Она продолжала прижиматься к Дункану, ища избавления от того нестерпимого, лихорадочного желания, которое горело в ней. Он начал снимать с нее свитер, она поняла это, только почувствовав, как прохладный ветерок коснулся ее разгоряченного тела. Дороти замерла и ждала, затаив дыхание, — ждала, когда он закончит и между ними уже не останется этой преграды. Правда, сам Дункан пока оставался одетым. И это было невыносимо. Будь у Дороти побольше смелости, она бы сама раздела его…
— Как ты прекрасна. Я еще тогда знал, что ты будешь невообразимо прекрасна.
Он произнес это, практически не отрывая губ от ее губ, раскрытых ему навстречу. Его дыхание было как шелк, как влажный мягкий шелк, если провести им по коже. Дункан наклонил голову и принялся покрывать поцелуями шею Дороти, ее ключицы…
Она вцепилась в его рубашку и дернула, обнажая ему грудь. Она хотела коснуться губами его кожи, целовать ее, провести по ней языком — так, чтобы в нем пробудилось желание, столь же сильное, как и то, которое он будил в ней.
Дороти не задумывалась о Сом, откуда к ней пришло это знание, этот чувственный опыт, это осознание своей женственной сексуальности. Она хотела, чтобы его тело было открыто для нее — для ее губ, для ее рук, для ее желания. Ее распаленная плоть томилась желанием и требовала, чтобы он тоже желал ее.
Дункан вдруг перестал целовать ее. С этим Дороти не могла смириться. Она запустила руки в его волосы и слегка потянула. Не больно, но все-таки ощутимо — так, чтобы он понял, как ей нужны его ласки. Оца едва не расплакалась от божественного облегчения, когда почувствовала жаркое дыхание у себя на груди, жгучие прикосновения его гу6. Сначала он ласкал ее осторожно и нежно, а потом, когда понял, как велико ее желание, отбросил осторожность. Его поцелуи сделались требовательными и настойчивыми.
Если бы Дункан не прижимал Дороти к двери, она бы, наверное, упала — такая ее охватила слабость… Ее тело полностью отдалось во власть желания.
Когда Дункан слегка прикусил ей сосок, Дороти уже даже не застонала, а закричала от удовольствия. Она выгнула спину, подавшись ему навстречу, вся дрожала под его ласками… Но Дункан почему-то остановился.
— Прости, — прошептал он. — Это ты… Господи, Дорри, ты понимаешь, что делаешь со мной? Я готов взять тебя прямо здесь, где мы сейчас стоим. Но я не хочу причинить тебе боль.
Наверное, его слова должны были вернуть Дороти к реальности, но вместо этого они еще сильней разожгли огонь страсти, который бушевал у нее внутри и сопротивляться которому было уже невозможно. Она прошептала дрожащим голосом, поднеся губы к самому уху Дункана:
— Мне не будет больно. И я не хочу, чтобы ты останавливался.
Она заглянула ему в глаза — открыто, без смущения и страха, зная, что он все прочтет у нее в глазах.
— Ты этого хочешь? — спросил Дункан с каким-то странным, почти жестоким удовлетворением.
— Да, этого. И не желаю, чтобы нам что-то мешало. — Она сняла с него рубашку. А когда Дункан провел рукой ей по щеке, еще умудрилась выговорить: — И твои губы, Дункан. Мне нужны твои губы.
Ей показалось, что он застонал, но она не была в этом уверена. Но он точно услышал ее сладостный стон, когда мгновение спустя его губы прижались к ее разгоряченному телу. Она хотела обнять его, ощутить жар его обнаженной кожи. Ей надо было утолить свою жажду — сейчас же. Но Дункан чуть отстранился, быстро поцеловал ее в щеку и мягко проговорил:
— Нет, Дорри. Я не могу. Я не смею…
Гордость, самоуважение — все было забыто, когда Дороти прильнула к Дункану еще теснее и прошептала:
— Данк, ну пожалуйста. Не отказывай мне сейчас…
Она даже не поняла, что плачет, пока он не осушил ее слезы своими губами.
— А ты представляешь, что творится сейчас со мной? Я тоже хочу тебя. Вот, Дорри, почувствуй… почувствуй, что ты со мной делаешь!
Дункан резко притянул Дороти к себе, взял ее руку и положил на свою распаленную плоть. Она еще никогда не прикасалась к мужчине там. Но то, что она ощутила… Такая сила, такой напор! Это божественно!
— Данк, пожалуйста, сейчас… Я хочу тебя прямо сейчас!
В Дороти говорил тот глубинный и древний инстинкт, который был сильнее разума и логики, — инстинкт женщины, осознавшей силу своей сексуальной природы, женщины, которая не просит уже, а требует от своего мужчины, чтобы он подарил ей счастье. Она почувствовала, что Дункан отодвигается от нее, и впилась пальцами ему в плечи.
— Тише, маленькая. Все в порядке, все хорошо, — хрипло прошептал он, а потом… потом все действительно стало хорошо.
Дункан быстро сбросил с себя одежду. Дороти мгновенно прильнула к нему. Она обняла его крепко-крепко и почувствовала, как он дрожит.
— Дорри, я тебя прошу, — выдохнул Дункан, подхватив Дороти на руки. — Я с тобой в первый раз. И я хочу, чтобы это длилось вечно.
Но ты такое со мной делаешь, что, боюсь, я даже не доберусь до кровати.
Дороти тоже вся трепетала. Его слова возбудили ее еще больше. Она неистово обняла его, еще крепче, прижалась к нему еще сильнее и простонала:
— И не надо, Данк. Да. Я хочу тебя прямо сейчас. Здесь и сейчас.
Дункан буквально швырнул ее на дверь. Дороти застонала. Но не от боли, а от неистовой страсти, рвущейся наружу. Ей казалось, что она сейчас потеряет сознание. Он был ее первым любовником, а ее тело принимало его так, будто знало всегда. Она обняла его, прижалась еще теснее и ласкала, ласкала… Но все, что она отдавала ему, возвращалось к ней небывалой радостью.
Дункан вошел в нее, и тогда она познала истинное счастье предельной близости с любимым человеком. Уже ничего не стесняясь, она кричала и стонала. Она отдавалась ему вся, без остатка. И он тоже полностью отдавался ей, но все-таки старался сдерживаться. И только тогда, когда Дороти достигла вершин наслаждения, он дал полную волю своей клокочущей страсти. Их голоса слились в единый ликующий крик…
Открыв глаза, Дороти увидела, что Дункан смотрит на нее. Теперь уже не было смысла скрывать от него свои чувства. Это было как вспышка молнии в грозовых тучах. Дороти даже стало немножко страшно, как, наверное, было страшно нашим пещерным предкам, когда они в трепетном благоговении глядели на грозовое небо и ждали, что боги позволят им хоть одним глазком заглянуть в бессмертие.
А потом, когда Дороти подумала, что уже все закончилось, ее тело вновь содрогнулось в сладостном пароксизме удовлетворенной страсти. Она чувствовала, что какая-то часть Дункана остается в ней, что его соки смешиваются с ее соками… Она вся дрожала от наслаждения.
— Данк…
— Тише, маленькая, — почти промурлыкал он и медленно поцеловал ее в губы. — Не сейчас. Сейчас я хочу лишь одного — отнести тебя в постель, обнять тебя и… и чтобы это длилось вечно.
* * *
Когда Дороти проснулась, был уже вечер.— Есть хочешь? — спросил ее Дункан. Он почувствовал, что Дороти не спит, хотя она даже не пошевелилась. — А то я очень хочу. Только не есть, а чего-то другого, — многозначительно протянул он. — Хочу тебя. И утолить этот голод, любовь моя, будет очень, непросто. На тебя у меня аппетит волчий.
Дороти не верила своим ушам. Даже в самых смелых своих мечтах ома не смогла бы представить себе, что Дункан когда-нибудь скажет ей подобные слова. И потому лежала сейчас, боясь вздохнуть, чтобы не спугнуть это волшебное наваждение. А потом Дункан ласково повернул ее к себе, обнял и поцеловал.
— Знаешь, — сказал он, — я до сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле. После стольких лет… И я первый твой мужчина. — Дороти смутилась. Дункан это почувствовал и тихонько добавил: — Ты думала, что я не пойму? Или что мне нет до этого дела? —
Он провел пальцем по ее дрожащим губам. — На этот раз все будет по-другому. Медленно и нежно. Это будет небывалое наслаждение, и оно будет длиться вечно.
И все было так, как обещал Дункан. Нежная, медленная прелюдия — осторожные ласки, прикосновения его губ, которые поначалу умиротворяли Дороти, а затем возбуждали все больше и больше. Потом… потом она ощутила его язык в своем лоне и закричала от наслаждения, которое накрыло ее штормовой волной… А спустя некоторое время она, уложив его на спину, сама уже ласкала его самой интимной и сокровенной лаской. Ей хотеть вернуть ему все, что он ей подарил…
Дункан смотрел на спящую Дороти и думал: догадывается ли она о том, как много открыла ему в этом восхитительном любовном действе? И что станет делать, когда догадается? А может, она решила, что раз не шептала ему слова любви, то он ни о чем и не узнает…
Он чувствовал себя виноватым. Наверное, он должен был первым сказать о любви. Но так хотелось сначала услышать все это от нее. После долгих лет томительного ожидания, немого желания…
* * *
Проснувшись утром, Дороти увидела спящего рядом с ней Дункана и мгновенно вернулась к реальности. Как она могла?! Эта мысль заставила ее вздрогнуть и побыстрее встать с кровати… с кровати Дункана.И что теперь?! Дороти уже поняла, что не сможет забыть то наслаждение, которое узнало здесь ее тело. Наслаждение, которое подарил ей Дункан, но подарил без любви. Его она понимала: он был мужчиной, совершенно другим существом, в чем-то совершенно непознаваемым. Но сама-то она!..
Не рискнув даже принять душ, Дороти быстро оделась. Запах тела Дункана все еще чувствовался на ее коже. Поняв, что безотчетно принюхивается к этому запаху, она виновато одернула себя, — как будто делала что-то недостойное.
На улице было прохладно, солнце спряталось за тяжелыми тучами. Дороти бесцельно побрела по саду и — это как-то само собой получилось — вышла к летнему домику — к тому самому, где она невольно подслушала роковой для нее разговор Дункана с дедом. Присела на каменную скамейку и уткнулась лицом в ладони. Теперь ей точно придется уехать из города. Она знала, что теперь никогда не сможет взглянуть в лицо Дункану. Да и он тоже наверняка не захочет, чтобы что-то Напоминало ему о прошедшей ночи.
Несмотря на подавленное состояние, Дороти не могла не отметить, что не чувствует симптомов болезни. Ну кто бы мог подумать, что лучшее средство от гриппа — ночь страстной любви?..
— Я так и знал, что найду тебя здесь. — Голос Дункана раздался так внезапно, что Дороти вздрогнула от испуга. — Ты и раньше любила сюда приходить. — Он умолк на мгновение. Дороти сидела вся в напряжении, не решаясь поднять глаза. — Нам надо поговорить, ведь так?
Это ранило больнее всего: его желание поговорить, а не забыть обо всем, что случилось.
Причем случилось по вине Дороти. Она сама спровоцировала Дункана своим безоглядным желанием… своей безответственностью…
— Наверное, начать должен я, — предложил он. — Так будет лучше.
Дороти невесело усмехнулась. Как говорится, это было бы смешно, если бы не было слишком грустно. А ей сейчас было невообразимо грустно.
Не дождавшись ее ответа, Дункан продолжил:
— Знаешь, именно здесь, на этом самом месте, я понял две самые важные вещи в моей жизни. Во-первых, что я люблю тебя, а во-вторых, что ничего не могу себе позволить, не могу дать волю чувствам, не могу взвалить на тебя этот груз. Ведь ты тогда была почти ребенком, а я по всем статьям — уже взрослым. И мне надо было как-то… я не знаю… нейтрализоваться. Уйти с твоей дороги. Чтобы не мешать тебе. Чтобы ты повзрослела без моих притязаний, моих желаний и без моей любви, которая могла быть тебе в тягость. Видишь ли, Дороти, я знал, что тоже тебе небезразличен. И боялся, что настанет момент, когда мы оба не сможем сдержать себя… а потом ты будешь об этом жалеть. В общем, я решил, что наша дружба должна закончиться. Конечно, это решение далось мне с трудом и болью.
Дункан умолк на мгновение, чтобы перевести дух.
— Потом, когда ты сама начала от меня отдаляться, я убеждал себя, что рад этому… Что это правильно, что ты должна расти среди своих ровесников и тебе незачем общаться со мной, таким старым. А сам сходил с ума, мне было горько и больно, что мы не можем быть вместе. Я ужасно тебя ревновал, я желал тебя так, что готов был на все, лишь бы ты стала моей. В конце концов это стало невыносимым. Мне казалось, что ты все знаешь, и поэтому так холодна со мной. Вот и решил уехать, чтобы дать тебе время спокойно повзрослеть и чтобы самому научиться справляться со двоими чувствами к тебе. Я рассуждал так: потом, попозже, когда ты станешь взрослой, мы с тобой встретимся снова, если нам суждено встретиться… Но тогда мы встретимся на равных, как два взрослых человека. Но когда бы я ни приезжал сюда, тебя каждый раз не было в городе. Ты как будто меня избегала. И постепенно моя любовь как бы окаменела.
Снова пауза. Он молчал. Дороти почти не дышала в ожидании.
— Я понял, что не нужен тебе и уже никогда не буду нужен. От деда я узнавал, что у тебя все хорошо, есть свое дело, интересная работа и куча поклонников и друзей. Ему было известно о моих чувствах к тебе, и, наверное, он меня жалел. А потом он умер… и я вернулся. И вся та ревность, вся та досада, которые терзали меня эти годы и вроде бы притупились со временем, снова вспыхнули, как порох. Сначала я увидел крем для бритья, потом — тебя с Форбсом. Твоим любовником… как я тогда подумал.
Он закурил сигарету, закашлялся и бросил ее во влажные от росы кусты.
— С этим смириться я не мог. И обидел тебя, причинил тебе боль. Но поверь, сам я мучился еще больше.
Дункан замолк, будто подбирая слова.
— Потом я узнал, что у тебя никого нет… И решился тебя поцеловать. Ты ответила на мой поцелуй именно так, как я всегда мечтал. Мне тогда показалось… Но ты сказала, что я тебе неинтересен. Попросила меня уйти. Я видел, что ты меня хочешь. Но желание — это одно, а любовь — совсем другое. Значит, подумал я, она меня не любит. Совсем:
Но ты сохранила глиняного поросенка, которого я выиграл для тебя в луна-парке. Когда он разбился, ты плакала, собирая осколки. И ко мне вернулась надежда. Почему прошлой ночью, когда мы занимались любовью, ты не сказала, что любишь меня?
Дороти всю трясло. Она ничего не могла с собою поделать.
— Ты врешь, Дункан, врешь! — Ее голос тоже дрожал. — То, что ты говоришь, не может быть правдой. Я знаю, что ты не любишь меня! Слышала, как ты жаловался своему дедушке, что я тебе надоедаю, что ты видишь, как я по уши в тебя влюблена, и тебя это раздражает.
Воцарилась гнетущая тишина. Дороти смотрела в землю, не смея поднять глаза.
— Ты это слышала?!
— Да, — выдавила она, по-прежнему глядя в землю. — Вот почему я начала избегать тебя. Мне было обидно и горько. Я поняла, насколько ты презираешь меня — глупую девчонку, помешавшуюся на любви.
— Нет, Дорри, нет! Все было не так. Дорогая, не надо плакать. Я сейчас расскажу тебе, о чем был тот разговор на самом деле. Но только не плачь. Потому что, если ты не перестанешь плакать, мне придется поцеловать тебя, чтобы ты успокоилась. А потом… мы оба знаем, что случится потом, ведь так? И я ничего не успею тебе рассказать.
Дороти даже не поняла, когда Дункан успел сесть рядом, обнять ее и прижать к себе. Но как бы там ни было, он уже обнимал ее одной рукой, а второй взял ее за подбородок и повернул к себе так, чтобы она не смогла отвернуться.
— То, что ты слышала было только частью разговора, разговора, в котором я признался деду, что люблю тебя. И боюсь, что не сумею совладать с собой и воспользуюсь твоей детской влюбленностью. А когда я сказал, что твои чувства ко мне — нелепость, я имел в виду совсем другое. Что ты в своем преходящем детском увлечении можешь предложить мне то, от чего я просто не смогу отказаться. Вот почему я не хотел, чтобы мы с тобой продолжали встречаться. Боялся сломать тебе жизнь. Да и себе тоже. Потому что в пятнадцать лет ты еще не могла дать мне всего того, что мне было нужно.
— Не верю, — прошептала Дороти. — Это, наверное, сон.
Дункан ласково улыбнулся ей.
— Разве прошлая ночь не доказала тебе, как сильно я тебя люблю? Если я не сказал этих слов, то лишь потому, что хотел услышать их от тебя. Если я обидел тебя, прости.
— Может, и хорошо, что все было именно так, как было, — тихо проговорила Дороти. — Если бы я обо всем догадалась тогда, когда мне было пятнадцать… — Она покраснела и пожала плечами. — Не отрицаю, у меня возникали какие-то мысли… И узнай я тогда, что и ты меня тоже любишь, мы бы с тобой действительно могли оказаться в постели. Да, ты прав, я была слишком мала десять лет назад… слишком…
— А теперь? — прошептал он одними губами.
— Знаешь, я была в потрясении, когда поняла, что все еще люблю тебя. И сказала тебе об этом. Когда ты спал. Не могла с собой справиться. Я собиралась уехать… не знаю, куда. Куда-нибудь. Хотела начать все сначала. Может, поэтому, на прощание, я сказала тебе, что люблю тебя. Вчера я была сама не своя, вела себя просто бездумно.
— Мда… Действительно, ты повела себя бездумно, — улыбнулся Дункан, а потом еще крепче прижал Дороти к себе и добавил уже серьезно: — Боюсь, теперь нам придется по быстрому пожениться. И чем скорее, тем лучше, любовь моя. Не поручусь, что ты уже не носишь под сердцем моего ребенка. В общем, хочешь не хочешь, а брака со мной тебе не избежать.
— Ты и вправду думаешь, что я могу быть беременна? — прошептала Дороти, затаив дыхание.
Дункан рассмеялся:
— Ну, если пока еще нет, то нам ведь никто не мешает…
* * *
Многие в городе потом говорили, что их вовсе не удивило, что Дункан Эшби-Кросс и Дороти Пресли решили пожениться. В конце концов, они знали друг друга много лет, они вместе выросли. Жаль только, что старый Джордж Эшби-Кросс не дожил до этого счастливого дня и не смог погулять на свадьбе внука.Свадьба была тихой, гостей совсем немного. Но те, кому довелось побывать на скромном свадебном ланче, были более чем удивлены тем подарком, который Дункан преподнес своей молодой жене. Однако Дороти, похоже, дар мужа очень порадовал.
Одна из присутствовавших на свадебном торжестве дам говорила потом своему мужу:
— Боже правый, свинья-копилка — в подарок! А ведь старый ЭшбиЖросс оставил ей весь свой чудный дрезденский фарфор…
— Не одна свинья, — поправил сынишка. — Там еще был маленький поросенок.
* * *
— Где ты нашел ее… их? — спросила Дороти у мужа, когда они остались одни. Она не выпускала его подарок из рук. — Свинка точно такая же.— Я нанял команду частных детективов, которые облазили все магазины в округе, — улыбнулся Дункан. — Д как тебе этот маленький? Нравится? — Он взял у Дороти малюсенького поросенка и погладил его пальцем по глиняной спинке. — Кто знает?.. может быть, он только первый из нескольких.
— Да? — Дороти рассмеялась. — А откуда ты знаешь, что это он? Может быть, это она?
— Мальчик, девочка… честно сказать, мне все равно. — Дункан привлек Дороти к себе и нежно поцеловал ее в губы, — Хотя Джорджина — ужасное имя для маленькой девочки, а я обещал деду…
— Я обещала дедушке Джорджу, что своего первого ребенка назову в его честь, — перебила его Дороти.
— Вот и я тоже. Ты думаешь, он знал… он верил?
— Мне бы очень хотелось так думать, — серьезно проговорила Дороти, а потом опять рассмеялась: — Мда, Джорджина… Но может быть, это будет ее второе имя? Например, Лайла Джорджина Эшби-Кросс звучало бы почти аристократически, правда?
Она все еще смеялась, когда Дункан опрокинул ее на кровать и наклонился над ней.
* * *
«Здравствуй, дорогая Линда!Спасибо за поздравления с Рождеством и добрые пожелания.
Рада, что в твоей семье все о 'кей, что Роберт преуспевает, Молли заговорила, а Тимоти так хорошо рисует братьев наших меньших. (Кстати, если он решит еще и наряжать их в человеческие одежки — всякие там шортики, майки с дурацкими надписями и шапочки-бейсболки, не препятствуй. Но коли надумает обувать им новомодные кроссовки — непременно останови. Это дурацкое изобретение наших обувщиков, наверняка докатившееся уже и до австралийской окраины Ойкумены, страшно натирает ноги.
У меня тоже есть новости, плохие и хорошие. Помнишь старого Эшби-Кросса? Милый старик, которого я иначе не называла, как дедушкой Джорджем, умер, его в нашем городке многим не хватает.
Внук Джорджа, Дункан, вернулся из Штатов и теперь сам взялся за семейный строительный бизнес. Ну и как-то получилось, что я взяла и вышла за него замуж. (Данк стоит сейчас рядом со мной и, узнав, кому я пишу, просит передать тебе большой и горячий привет.)
Кстати, Ли, когда вновь соберешься мне писать, обязательно изложи рецепты и режим твоей диеты для похудания. Вдруг и мне они пригодятся — по той же причине, по которой понадобились тебе.
Надеюсь, что в ближайшие пару лет мы достаточно разбогатеем, чтобы навестить вас в вашем краю света. Например, на Рождество. Ну что может быть лучше купания в океане и других пляжных радостей в жаркий летний декабрьский денек.
А может, вы справитесь с финансовой задачей раньше и первыми посетите нас и, заодно, старую добрую Англию?
Обнимаю и целую тебя, дорогая подружка.
Твоя Дороти Эшби-Кросс, урожденная Пресли».