— Да-да, — продолжал Дональд, причем впечатление было такое, что он нарочно говорил громко, чтобы его слышали окружающие. — Я помню, что это вроде как деловой обед. Но ведь никто не мешает нам совместить приятное с полезным. В жизни не так уж много удовольствий. А ты уже должна знать, как я хочу доставить тебе удовольствие.
   Его действительно слышали все. Во всяком случае, Дункан точно его услышал, и на лице у него промелькнуло выражение не презрения даже, а откровенной гадливости. Дороти хотела уже отвернуться, но тут Дункан сухо проговорил:
   — Как я понимаю, именно ему ты покупала пену для бритья. Не скажу, что я бы одобрил твой выбор… друзей, Дороти. Скорее наоборот. Дороти едва не задохнулась от ярости. Это было непростительно грубое, совершенно неуместное и несправедливое замечание. Как он смеет делать выводы о чем-то, чего не знает и понимает абсолютно превратно?! Но даже если бы Дональд и был ее «другом», как очень изящно выразился Дункан, кто дал ему право одобрять или не одобрять ее поступки и ее знакомых?! Они не общались друг с другом уже десять лет и стали совершенно чужими людьми.
   Она собралась было высказать ему все, что думает по поводу его оценки ее поступков, но вовремя сообразила, что этого делать не стоит. Еще не хватало поругаться с Дунканом Эшби-Кроссом на глазах у всего «честного народа». Дункан считает, будто она делает нечто такое, что достойно только презрения, и свой вывод сделал из совершенно ложных посылок. Но разубеждать его? Ни за что! Если Дункан ее презирает, это, как говорится, его проблемы. Однако Дороти все-таки не сдержалась и тихо пробурчала себе под нос, так чтобы ее не услышал никто, кроме Дункана:
   — Может быть, я тебя огорчу. Но твое мнение обо мне… или о моих друзьях меня очень мало волнует. — Тут Дороти заметила, что к ним направляется та самая роскошная блондинка, которая была с Дунканом сегодня утром. Вспомнив давешнюю обиду, Дороти не без язвительного ехидства добавила: — Кстати, уж если на то пошло, твой выбор подруг тоже не идеальный. Ярко-красные ногти в десять утра… это несколько чересчур, ты не находишь?
   Дороти повернулась к Дональду и деловито проговорила:
   — Я хочу есть, и у меня мало времени. Может быть, сразу пройдем в ресторан? — И, не дожидаясь ответа, направилась ко входу в обеденный зал.
   Но чувства удовлетворения своей отповедью Дороти не испытывала. Да, она ужасно разнервничалась из-за того, что Дункан стал свидетелем некрасивой сцены, разыгравшейся между ней и Дональдом Форбсом. Да, ей было неприятно, что он позволил себе осуждать ее и поливать презрением. Но это стервозное замечание насчет красных ногтей его подруги… Никогда раньше Дороти не позволяла себе ничего подобного. Опять она себя выставила полной дурой. Надо было гордо промолчать, развернуться и уйти. Показать, что его мнение ее действительно не волнует. И на этом бы все закончилось. Так нет же, она окончательно испортила настроение и себе, и ему. Ведь видела, что замечание насчет подруги задело Дункана. Да и кому бы такое было приятно?
   Дороти вспомнила, как она переживала, когда к Дункану приходили какие-то девушки. Все они были как на подбор — настоящие красавицы. По сравнению с ними, она — скромная и совсем некрасивая штнадцатилетняя девочка — чувствовала себя просто уродиной. Она-то думала, что давно уже позабыла о тех обидах. Но, похоже, лишь уговорила себя, что забыла. Иначе почему сейчас сорвалась и позволила себе сказать злые слова о новой подруге Дункана?
   Впрочем, сказанного не воротишь. Оставалось надеяться, что они с Дунканом больше не встретятся. Во всяком случае — не встретятся при таких обстоятельствах, когда им придется друг с другом общаться.
   Наверняка Дункан Эшби-Кросс не останется в городе надолго. Скорее всего, найдет покупателя на компанию Джорджа или вообще закроет дело, потом уедет обратно в Америку и уже вряд ли когда-нибудь вернется в родной городок. Раньше он приезжал сюда каждый год — навестить деда. Но теперь, когда тот умер… Дункана здесь больше ничто не держит.
   Дункан с Джорджем всегда были очень близки. Родители Дункана погибли в автокатастрофе, когда тот был совсем маленьким. Так что воспитывал его дед, он был мальчику вместо отца.
   Однажды Дороти спросила у Джорджа, очень ли он расстроился из-за отказа Дункана работать в семейной компании Эшби-Кроссов. На что Джордж ответил, что Дункан, как и любой человек, имеет право на собственную жизнь и что привязывать внука к их городку — значит ограничить его свободу, вызвать у него раздражение и тем самым испортить отношения между ними. Если человек хочет строить свою жизнь по собственным представлениям, надо дать ему такую возможность. Дороти тогда было всего семнадцать, и она не до конца восприняла рассуждения дедушки Джорджа. Теперь-то она понимала, как мудро тот поступил.
   Да, Дункан уехал в Штаты. Но зато у него сохранились самые теплые отношения с дедом. Дороти говорили, что, хотя Дункан и сдерживал свои эмоции на похоронах Джорджа, для всех было очевидно, как глубоко его потрясла смерть деда и как он сильно страдает.
   Мысли о Дункане сами собой привели Дороти к размышлениям об этой роскошной блондинке, которая приехала с ним. Джордж никогда не говорил с Дороти о девушках Дункана. Она знала, что дедушка Джордж очень хотел, чтобы его единственный внук женился, мечтал еще понянчиться с правнуками. Однако Дункан, похоже, пока не встретил женщину, которую захотел бы взять в жены. Может быть, эта блондинка…
   Она резко оборвала ход своих мыслей. Девушки Дункана и его личная жизнь ее не касаются. И нечего забивать себе голову всякими бесплодными размышлениями. Они с Дональдом уже вошли в ресторан и уселись за столик. Дороти попыталась сосредоточиться на делах.

4

   Как Дороти и предполагала, обед стал для нее настоящей пыткой. Несколько раз Дональд предпринимал весьма настойчивые попытки уговорить ее пойти с ним вечером в ресторан, ясно давая понять, что это будет отнюдь не деловое свидание. Каждый раз Дороти переводила разговор на другую тему. Дональд бесился и к концу обеда окончательно рассвирепел.
   Дороти сдерживала себя из последних сил, но она уже тоже была на пределе. В конце концов она поняла, что объяснения не избежать.
   — Ты же женатый человек, — сказала она, когда Дональд в который уже раз попытался пригласить ее на свидание в каком-нибудь «тихом, уютном месте, где им никто не помешает». — Даже если бы ты мне нравился, я все равно бы не стала с тобой встречаться. И давай больше не будем об этом. Я с тобой встретилась, чтобы обсудить дела. Только дела и ничего больше. Мы обо всем договорились, и теперь мне надо идти. У меня на сегодня назначена еще одна встреча. — Эту встречу она выдумала на ходу, но ей нужен был подходящий предлог, чтобы уйти прямо сейчас. — А до этого мне надо заехать в офис.
   Дональд явно был недоволен таким поворотом событий. Как видно, не привык к тому, что женщина может так упорно сопротивляться его обаянию. Впрочем, переживания Дональда меньше всего волновали Дороти. Как мужчина он ее вовсе не интересует, как человек и вовсе ей противен. И она не позволит ему вовлечь себя в какую-то сомнительную ситуацию.
   Дороти вежливо, но решительно распрощалась и поехала в офис. Приехала она туда взвинченной и раздраженной донельзя. И не только из-за Дональда Форбса. Даже правильнее было бы сказать, совсем не из-за Дональда Форбса. Причина ее раздражения была в другом. Она все еще злилась из-за того, что так глупо повела себя при встрече с Дунканом. Ведь он нарочно ее спровоцировал на эту дурацкую перепалку, а она — вместо того чтобы гордо промолчать —поддалась на провокацию. Дороти нахмурилась. Откуда такие мысли? Зачем Дункану ее провоцировать? Ведь еще десять лет назад он сказал деду, что ему нет никакого дела до влюбленной в него девчушки.
   Дороти мысленно воспроизвела их разговор, стараясь исключить эмоции. Нет, все же она права — его презрительное замечание было рассчитано именно на то, чтобы задеть ее. И задеть как можно больнее. Но почему? Чтобы показать ей, какого он низкого о ней мнения? Но зачем ему это нужно?
   Может быть, он боялся, что она все еще питает к нему какие-то нежные чувства и вновь начнет донимать его своей любовью? Дороти покраснела от стыда. Неужели он правда так думает? Да, когда-то она любила его безумно. Но это было десять лет назад. Теперь она совершенно другой человек, взрослая женщина.
   Женщина. Да неужели? Конечно, она уже взрослая, но что касается женщины… И дело даже не в том, что в двадцать пять лет Дороти еще оставалась девственницей. Ведь так получилось не из-за каких-то высокоморальных принципов. Просто Дороти боялась сближаться с мужчинами. Она боялась, что может привязаться к человеку, отдать ему вещ себя, а тот потом оскорбит ее чувства, как когда-то их оскорбил Дункан.
   Ну вот, опять, — раздраженно сказала себе Дороти. У нее явно развился комплекс. Разве можно зацикливаться на столь давних обидах? Тем более, что у них с Дунканом ничего не было. Он ее не обманывал, не бросал. Да, он ее не любил. И считал ее чувства смешными. Ну так и что с того? Не у нее одной была безответная любовь. Другие девочки тоже влюблялись в ранней юности, страдали от безнадежного чувства, но потом с успехом перерастали свои бурные детские увлечения и строили отношения с мужчинами уже на другом, взрослом уровне. А вот Дороти почему-то не могла преодолеть этот внутренний барьер. И что ей, спрашивается, мешает?
   Быть может, она просто слишком чувствительная и ранимая? Однажды она безумно влюбилась и хранила свои чувства в строжайшей тайне. А потом вдруг случайно узнала, что предмет ее девичьих грез не только знает о ее любви к нему, но еще и смеется над ней. И даже не то чтобы смеется, просто ему эта любовь не нужна. С тех пор прошло десять лет. Десять! Но Дороти по-прежнему боится любить. Боится, что человеку, которого она полюбит, ее чувства не будут нужны. Что он отмахнется от них, как oт какой-то досадной помехи…
   Дороти решительно тряхнула головой. Ей не хотелось задумываться над причиной своего страха перед мужчинами. Все это — бред. В последние годы она убедила себя, что ей хорошо и одной, что независимой и самостоятельной молодой женщине, у которой есть свое дело, никто не нужен.
   Ну сегодня и денек! И в довершении ко всем бедам у Дороти разболелась голова. Когда она вошла в офис, то, должно быть, действительно выглядела ужасно, потому что Эми, едва взглянув на нее, тут же участливо улыбнулась и предложила аспирин.
   Дороти покачала головой:
   — Не надо, спасибо. Боль проходит, но потом я себя чувствую совершенно разбитой. Вот посижу, выпью кофе — и все будет нормально.
   — Ты осторожнее, — нахмурилась Эми. — Сейчас грипп жуткий ходит. Говорят, полгорода уже слегло. И начинается он как раз с головной боли.
   — Только гриппа мне сейчас и не хватало, — простонала Дороти.
   До четырех часов ей надо было подготовить пакет документов для одного из клиентов, ответить на телефонные звонки и подписать бумаги, которые Эми подготовила за время ее отсутствия. В четыре часа должна прийти на собеседование одна молодая женщина — вероятный кандидат на пополнение «банка кадров». Она в свое время закончила курсы секретарей, потом родила ребенка, какое-то время сидела дома, а теперь снова хотела устроиться на работу на полный рабочий день. Фирма Дороти и Тресси считалась лучшей в городе, поэтому к ним обращались не только те, кто хотели набрать персонал в свою компанию, но и те, кто хотели устроиться на хорошую работу. «Банк кадров» постоянно пополнялся, так что для расширение штата в компании Форбса у них уже были готовые кандидатуры.
   Правда, не исключено, что после сегодняшнего «делового обеда» Дональд может распси-ховаться и обратиться в другую компанию. Ну и ладно, угрюмо подумала Дороти. Обратится так обратится, и черт бы с ним! Конечно, с точки зрения бизнеса, контракт с Форбсом был очень выгодным для их фирмы. Но Дороти уже дошла до того состояния, что готова была сама отказаться от этой сделки, лишь бы только позволить себе удовольствие послать Дональда Форбса далеко и надолго.
   Около четырех позвонила Тресси и подтвердила, что завтра она выходит на работу.
   — Как прошел обед с Дональдом Форбсом? — спросила она под конец.
   — Отвратительно, — честно призналась Дороти.
   — М-да… Мне ужасно неловко, что тебе пришлось ехать вместо меня. Я же знаю, что ты его на дух не переносишь. Но я положилась на твою дипломатичность и такт.
   Дипломатичность и такт. Нет, что касается этих двух добродетелей, Дороти сегодня была явно не на высоте.

3

   Ничего страшного. Никакой это не грипп. Она просто не может болеть, у нее нет на это времени.
   Дороти не стала ужинать. Есть совсем не хотелось. Она только выпила кофе. На нее вдруг навалилась какая-то странная слабость. Было только восемь вечера, а спать хотелось ужасно. Что ж, никто не мешает ей лечь спать пораньше.
   Горячая ванна сняла напряжение. Но усталость все-таки чувствовалась. Голова болела по-прежнему. В горле саднило еще сильнее. Ладно, решила Дороти. Сейчас она ляжет спать и завтра проснется как новенькая. Она вышла из ванной и завернулась в большое махровое полотенце.
   И тут в дверь позвонили. Дороти нахмурилась, она никого не ждала. И ей не хотелось никого видеть.
   Она выждала пару минут, надеясь, что тому, кто звонит, это быстро надоест и он — или она —уйдет, решив, что хозяйки нет дома. Но в дверь позвонили вновь. Дороти обреченно вздохнула и поплелась открывать. Такой у нее характер. Она не могла не обращать внимания на звонки в дверь или на телефонные звонки. Конечно, бывали такие мгновения — как, например, сейчас, — когда ей ужасно не хотелось ни с кем общаться, и тогда она действительно не открывала дверь и не брала трубку. Но потом всегда чувствовала себя виноватой. Как будто обманула кого-то…
   Поэтому ей было проще впустить нежданных гостей или ответить на чей-то звонок. Тем более, что сейчас в дверь звонили действительно очень настойчиво.
   Скорее всего, это Агата, соседка. Она частенько заглядывала к Дороти по вечерам, чтобы попить чайку и поболтать.
   Прямо как была — босиком, прикрытая лишь полотенцем — Дороти спустилась на первый этаж.
   — Простите, что так долго, — быстро проговорила она, открывая дверь. — я как раз была в ванной… — Она едва не подавилась словами. Потому что за дверью была не Агата. — Дункан, — выдавила Дороти, когда первое потрясение прошло. — Что ты здесь делаешь?
   — Спасибо за теплый прием.
   Дороти хотела захлопнуть дверь, но Дункан уже переступил через порог и вошел в прихожую. Высокий, широкоплечий… В маленьком холле тут же стало тесно. Рядом с Дунканом Дороти почувствовала себя просто малявкой. Сейчас, босиком, она едва доставала ему до плеча.
   Ей вдруг стало жарко, ее будто накрыло обжигающей волной. Она б,ыла совершенно беспомощна перед этим наплывом самых противоречивых чувств, из которых преобладали ярость и страх.
   Это несправедливо, думала Дороти. Дункан не должен ее волновать. Ее чувства к нему давно умерли. Она совершенно к нему равнодушна… Но зачем он пришел? И почему она его впустила?
   Дункан внимательно смотрел на нее, и под его пристальным взглядом Дороти невольно поежилась. У нее было такое чувство, что он читает в ее душе, как в раскрытой книге. Ну да, она никогда не умела скрывать своих чувств. Вот и сейчас… Дункан наверняка заметил ее смятение.
   Во рту у нее пересохло. Ей хотелось облизать губы, но она сдержалась. И так уже выдала себя с головой — своим растерянным молчанием, своим затравленным взглядом.
   — Знаешь, а ты практически не изменилась. Как будто тебе по-прежнему пятнадцать лет.
   Если бы эти слова сказал кто-то другой, она восприняла бы их как комплимент. Но в устах Дункана они прозвучали насмешкой, которая больно задела Дороти.
   Что он хотел этим сказать? Что для него она так и осталась пятнадцатилетним подростком? Что он по-прежнему не воспринимает ее как женщину? И уж тем более — как женщину привлекательную и желанную? Она и так это знает.
   Дороти вдруг разозлилась. Неужели он думает, что она все еще влюблена в него?! Ну и самомнение у человека! Он. давно уже ей безразличен. В своей ярости она забыла о жаркой волне возбуждения, которая как будто накрыла ее, когда Дункан вошел и встал рядом. В тот миг она поняла, что он по-прежнему волнует ее как мужчина. Поняла и сама этого устыдилась. То была просто минутная слабость. Но теперь все прошло.
   — Правда? — Она очень старалась, чтобы голос у нее не дрожал. — Должно быть, здесь свет плохой.
   Дороти не сомневалась, что он мысленно сравнивает ее со своей роскошной подругой. Сравнение было явно не в ее пользу. Тем более сейчас — когда она только-только вышла из ванной, непричесанная, без макияжа… Только теперь до Дороти дошло, что она стоит перед ним почти голая, завернутая лишь в полотенце. А он стоял слишком близко. Так близко, что она ощущала запах его кожи. Волнующий, пьянящий запах.
   — Чего тебе нужно, Дункан? — Дороти нахмурилась, стараясь не обращать внимания на странный озноб, который прошел по коже.
   От Дункана веяло холодом. К вечеру на улице стало прохладно, и он как будто впитал в себя эту вечернюю свежесть. Если она сейчас прикоснется к лицу Дункана, его кожа будет холодной. А если он прикоснется к ней…
   Дороти тяжело проглотила комок в горле и отвела глаза, опасаясь, что взгляд выдаст смущение и непрошеное возбуждение. Потому что стоило лишь подумать о том, что Дункан прикоснется к ней, по всему телу разлилась сладостная истома предвкушения неведомых наслаждений.
   — Такой вопрос можно рассматривать с двух точек зрения, — сухо проговорил он. — Как весьма провокационный или как очень наивный. Но, как я понимаю, ты давно уже не наивная девочка, да, Дороти?
   Она непонимающе смотрела на него, пытаясь сообразить, что он хочет этим сказать. В устах любого другого мужчины подобные слова имели бы вполне определенный сексуальный подтекст. Но она знала, что Дункан не может испытывать к ней никакого влечения…
   Ей вообще было непонятно его настроение. Презрение, пренебрежение, какая-то странная ярость, почти что бешенство. Она не знала, чем заслужила такое к себе отношение. Но как бы там ни было, в его отношении к ней не было ничего такого, что могло стать причиной столь провокационных слов.
   Дороти в отчаянии смотрела на закрытую дверь. Она даже и не заметила, когда успела ее закрыть. Или это Дункан ее закрыл? Тогда, десять лет назад, она бы отдала полжизни за то, чтобы Дункан вот так пришел к ней и встал рядом, и сказал ей что-то подобное… Но сейчас ей больше всего хотелось, чтобы он ушел и оставил ее в покое. Его присутствие подавляло ее. Будило в ней какие-то опасные чувства — совсем нежелательные и ненужные. Напряжение между ними ощущалось буквально физически, как будто в воздухе собиралась гроза. Гроза ярости и откровенной враждебности.
   Но почему он настроен к ней так враждебно? Чем она перед ним провинилась? Уж конечно не тем, что Джордж оставил ей по завещанию коллекцию дрезденских статуэток?!
   Дункан никогда не был .жадным. У Джорджа денег хватало, он мог бы обеспечить внука до конца жизни. И тем не менее Дункан предпочитал добиваться всего самостоятельно, считая, что мужчина должен сам себя обеспечивать. Даже учась в университете, он подрабатывал во время летних каникул, чтобы не брать лишних денег у деда.
   Это все хорошо… Но сейчас Дороти занимало совсем другое. Почему Дункан питает к ней столь откровенную неприязнь? Она ничем не заслужила такого к себе отношения. Когда она подслушала тот разговор и поняла, что Дункан знает о ее чувствах и считает их незначительными и ненужными, она стала избегать встреч с ним. Старалась вообще с ним не видеться. Не может же он до сих пор сердиться на нее за то, что десять лет назад она имела глупость — или же наглость — в него влюбиться? Или же все-таки опасается, что она до сих пор питает к нему нежные чувства и теперь, воспользовавшись тем, что ему придется задержаться у них в городке, начнет донимать его точными взглядами и тяжелыми вздохами? Да нет, это уже полный бред. Кажется, она ясно дала ему понять, что не будет ничем его тревожить. Что ее чувства к нему, ее унижение и боль нисколько его не коснутся, что она вовсе не будет рыдать у него на плече и умолять подарить ей хоть немного тепла и нежности.
   Но он все-таки сердится на нее. Почему?
   — Ты теперь настоящая женщина. Настоящая женщина. Но это вовсе было не комплиментом. Наоборот. В тоне Дункана сквозила неприкрытая неприязнь. И в его взгляде тоже.
   По натуре Дороти была очень чувствительной и ранимой, любое недоброе слово, любой косой взгляд воспринимала очень болезненно. Но она давно уже научилась отвечать на все нападки в свой адрес либо с дерзким вызовом, либо с ледяным равнодушием.
   — Все так говорят, — пожала она плечами.
   — Все? — Дункан усмехнулся. — Лет десять назад ты бы хоть покраснела от смущения, если тебе понятно, что я имею в виду. Хотя сомневаюсь, что ты меня поняла.
   Дороти едва не задохнулась от ярости. Как он смеет с такой пренебрежительной легкостью напоминать о ее детской глупости, о страданиях и обидах, которые нет-нет, но дают знать о себе до сих пор?!
   — Десять лет назад мне было пятнадцать. — Дороти и сама поразилась тому, с какой горечью прозвучали ее слова. — Тогда я была совсем девочкой. А теперь я жен… теперь я взрослая.
   — «Женщина» хотела ты сказать? — с вызовом проговорил Дункан. — Да. Ты теперь настоящая женщина.
   Он смотрел на нее как-то странно — будто задумчиво. И еще Дороти заметила, что он весь напряжен, хотя на его лице не дрогнул ни единый мускул.
   Она поежилась и вдруг поняла, что изрядно замерзла. Ей захотелось чихнуть, но она попыталась сдержаться.
   — Зачем ты пришел, Дункан? — снова спросила она и все-таки чихнула. Достала с полки упаковку разовых салфеток и высморкалась, причем очень громко.
   Сделала она это нарочно. Сколько раз представлялось ей, как они встретятся с Дунканом по прошествии стольких лет и как она произведет на него впечатление тем, как сильно изменилась, какой стала изящной и элегантной женщиной, независимой бизнес-леди… Но после встречи с Дунканом сегодня утром ей уже незачем было выпендриваться. Она уже произвела на него впечатление, представ перед ним этакой «мокрой курицей».
   — Хочу вернуть тебе твою вещь. — Дункан достал из внутреннего кармана пиджака тюбик зубной пасты и протянул его Дороти. Сейчас Дункан был одет не так строго, как днем. На нем были темно-серые брюки, светло-зеленая рубашка, тонкий зеленый джемпер и серо-зеленый свободный твидовый пиджак. — Ты тогда все подняла, а его забыла. Сегодня утром, у супермаркета.
   Дороти уже ничего не понимала. Он пришел к ней — к человеку, которого он, по всему судя, на дух не переносит, — для того, чтобы отдать тюбик пасты?! Она озадаченно посмотрела на Дункана. Интересно, что все это значит?
   — Ты его не искала?
   — Я… э… нет… — Дороти снова чихнула.
   — Ты вся дрожишь. Тебе холодно. — Он произнес это так, как будто обвинял ее во всех смертных грехах. — Не стоит стоять здесь на сквозняке…
   — Если бы ты не пришел, я бы тут не стояла. — Дороти вызывающе запрокинула подбородок.
   Он усмехнулся.
   — Да неужели? Мне кажется, ты кого-то ждала.
   Тон Дункана ясно говорил о том, что он имеет в виду мужчину, попросту говоря, любовника. Дороти хотела сказать ему, что он не прав. Что если она и ждала кого-то, то только соседку. Но потом решила, что вовсе не обязана перед ним оправдываться.
   — Даже если и так… — начала она с вызовом.
   — То это не моего ума дела, — закончил за нее Дункан. — Может быть. Но я хорошо знаю твоих родителей. И очень их уважаю. И им вряд ли было бы приятно узнать, что их дочь встречается с женатым мужчиной, причем в открытую. Ни капельки не стесняясь.
   Дороти не верила своим ушам. Сказать, что она была потрясена — это вообще ничего не сказать. Она была просто в шоке. Какое он имеет право осуждать?! Ведь он же совсем ничего не знает…
   Конечно, она могла бы ему сказать, что он ошибается. И наверное, надо было сказать. Но она уже ничего не соображала от злости. В конце концов, ее совсем не должно волновать, что о ней думает Дункан. Он ей никто. Совершенно чужой человек.
   — Я давно уже не ребенок, Дункан, — огрызнулась она. — Я живу так, как хочу. Это мое дело. Только мое, понятно?
   — Понятно. А ты никогда не задумывалась, что должна чувствовать жена твоего любовника? Впрочем, как я понимаю, на ее чувства тебе наплевать.
   Дороти не находила слов от возмущения. Она действительно не понимала, чем заслужила такое к себе отношение. Ей было обидно и больно. Все, что Дункан сейчас говорит, неправильно, несправедливо. Как можно так вот запросто взять и осудить человека, когда ты совсем ничего не знаешь?
   — Молчишь? Нечего возразить? Да, ты действительно изменилась. Мой дед считал тебя воплощением всех добродетелей. Он мне все уши прожужжал, какая ты замечательная. Само совершенство. Но, как я теперь понимаю, он совсем тебя не знал. Если б он видел, как ты выставляешь напоказ свои близкие отношения с женатым человеком…
   — Все, хватит! Мне надоело это выслушивать! — Дороти была вне себя от ярости. — К твоему сведению… — начала было она, но замолчала. Пусть думает что хочет! — Зачем ты пришел? Отдать мне пасту, или это только предлог, чтобы… — Она опять умолкла, с удивлением увидев, что Дункан покраснел. Выходит, он пришел вовсе не для того, чтобы вернуть пасту. Это был только предлог, чтобы заявиться к ней и наговорить гадостей. Но зачем ему это нужно?! И какая ему разница, как она живет и с кем, уж если на то пошло?! — Ты уже все сказал? Вот и славно. А теперь уходи.