Страница:
– Мама, что случилось? – Одри нахмурилась, в голосе больше не было радости. Она подошла к Мейбл, решительно взяла у нее из рук форму с пудингом и поставила на стол, потом развернула мать лицом к себе. – Он тебе не понравился, так ведь? – обвиняющим тоном спросила она.
– Нет… то есть, да… Ох, Одри, я же только что с ним познакомилась, и…
– Ну, мама, пожалуйста, – настойчиво попросила Одри, – хотя бы дай ему шанс. Я уверена, ты его полюбишь.
Слово было выбрано, мягко говоря, неудачно, и какая-то часть ее души, незнакомая, ненужная часть – Мейбл прежде не подозревала о ее существовании – безмолвно возмутилась: почему я должна его полюбить? Потому что ты любишь? Неужели ты не видишь, что он тебе не подходит?
Поскольку вслух Мейбл ничего не сказала, Одри спросила:
– Скажи, что именно тебе в нем не нравится?
Что на это ответить? Мейбл жалко промямлила:
– Ну, дорогая, не то чтобы он мне не нравился… просто он старше, чем я ожидала.
– Старше?! – Одри еще больше нахмурилась и почти агрессивно воскликнула. – Скажи на милость, при чем тут возраст? К тому же, я считаю, ему как раз столько лет, сколько нужно.
Мейбл закусила губу и поморщилась: губа вспухла и болела. Ну вот, начинается: из-за этого мужчины мы уже отдаляемся друг от друга. Естественно, Одри со свойственным юности легкомыслием считает солидную разницу в возрасте пустяком, не заслуживающим внимания, и с моей стороны было просто глупо вылезать с этим сварливым замечанием. Мейбл охватило отчаяние.
Она попыталась перевести разговор на более безопасную тему и как можно непринужденнее поинтересовалась:
– Ты не говорила, надолго ли вы пожаловали.
– О, я-то могу задержаться всего на пару дней, но Ричард пробудет до Рождества, если ты, конечно, не возражаешь.
– До Рождества? – Мейбл растерянно воззрилась на дочь. – Но, Одри, это невозможно. Я хочу сказать…
– Ерунда, – упрямо возразила девушка. – Не понимаю, почему он не может остаться? Когда Ричард сказал, что в его новой книге действие будет происходить в Чешире и он хотел бы уточнить кое-что на месте, я сразу поняла: ему лучше всего поселиться у нас.
Правда, он сначала сомневался, и мне понадобилось некоторое время, чтобы его убедить. Мейбл снова уставилась на дочь.
– Неужели? – тупо пробормотала она, только чтобы не молчать.
Бросив на нее испытующий взгляд, Одри неохотно признала:
– Ладно, ты права, наверное, мне следовало сначала спросить тебя. Но я боялась, что, если расскажу тебе все как есть, ты выдвинешь массу доводов против. Представь себе, один из твоих любимых писателей читал нам лекции, и я узнала, что ему понадобилось собрать материал для новой книги здесь, в наших краях, и он ищет у кого остановиться. Я подумала, что это самый подходящий повод пригласить его к нам. Каюсь, мама, я виновата, но ты не можешь меня теперь подвести! Честное слово, Ричард не причинит тебе хлопот, ты даже не заметишь его присутствия, – добавила она, совершенно не обращая внимания на выражение лица матери. – Можешь поселить его в комнаты дедушки. Там есть ванная, а главное – кабинет. В любом случае его наверняка большую часть времени не будет дома. Ричард говорил, что хочет съездить в Госворт. Мама, ты только подумай, когда выйдет его новая книга, как будет приятно сознавать, что она написана здесь. Ты сможешь повесить у двери мемориальную табличку с надписью: «Здесь работал Брайан Чедуик».
– Брайан Чедуик? – Мейбл ничего не понимала. – Но его же зовут Ричард Барраклоу?
– Да, это его настоящее имя, но пишет он под псевдонимом Брайан Чедуик. Кажется, Чедуик – девичья фамилия его матери, а Брайан – второе имя.
Мейбл в растерянности невольно схватилась за голову. Значит, Ричард – это не кто иной, как Брайан Чедуик, один из моих любимых писателей, и Одри пригласила его погостить, пока он собирает материал для новой книги. Брайан Чедуик – любовник моей дочери… Мейбл вспомнились амурные сцены из его романов, написанные мастерски, с тонкой ненавязчивой чувственностью, и сердце кольнула постыдная зависть, к которой примешивалось не менее постыдное негодование, что это мастерство и утонченность растрачиваются впустую на совсем юную, живую и задорную девушку.
Господи, как я могла подумать такое! Усилием воли Мейбл прогнала вредные, пагубные мысли, на которые просто не имела права. За ее спиной послышался изумленный голос Одри.
– Что с тобой случилось? Я-то думала, ты будешь в восторге…
Услышав в голосе дочери любовь и искреннюю заботу, Мейбл постаралась забыть о недостойных чувствах и лукаво прищурилась.
– Помнится, когда ты принесла из сада улиток и выпустила их на кухне, ты тоже думала, что я приду в восторг!
– Но ты же сама жаловалась, что они объедают твои цветы, а убивать их тебе было жалко. Хотя, кажется, ты тогда пригрозила убить вместо улиток меня.
Мать и дочь рассмеялись, напряжение спало, у Мейбл от смеха даже выступили слезы на глазах.
– Ах, Одри, – слабо запротестовала она, смахивая слезы, – я не могу…
Мейбл собиралась сказать, что не может жить в одном доме с ее любовником, но в этот момент в кухню вошел Ричард. Он пристально посмотрел сначала на хозяйку дома, потом так же пристально – на Одри.
Мейбл вдруг осознала, что лицо ее раскраснелось, на глазах выступили слезы, и поскорее отвернулась к плите, тем более что пудинг давно пора было ставить в духовку.
Одри, стараясь отвлечь внимание гостя от замешательства матери, воскликнула с наигранной бодростью:
– Ричард, я только что раскрыла маме твою тайну. Знаешь, она в восторге от того, что ты у нас остановишься, только ей не хватает смелости сказать об этом самой, она онемела от благоговения. Ей не терпится похвастаться новостью перед всеми подругами, правда, мам?
Мейбл вспыхнула. Возможно, отец все-таки был прав, когда пенял ей за чрезмерную снисходительность по отношению к дочери. Она закрыла духовку и с укором взглянула на Одри.
Но тут вмешался Ричард:
– Я вам очень благодарен, Мейбл. Честно говоря, поначалу, когда Одри предложила мне остановиться у вас, пока я буду работать над новой книгой, у меня были кое-какие сомнения. Конечно, с вашей стороны весьма великодушно предложить мне приют, но я побаивался, что Одри могла невольно приукрасить картину. На самом деле писатели – не слишком приятная компания, особенно когда они работают. Должен признаться, как только я вас увидел, то сразу же понял, насколько необоснованными были мои опасения. Мне стало ясно, что, вопреки довольно спорным высказываниям вашей дочери, вы – в высшей степени разумная женщина.
Слушая речь Ричарда, Мейбл едва не раскрыла рот от удивления.
– Здорово! – радостно захлопала в ладоши Одри. – Я рада, что вопрос решен, вот только, Ричард, тебе придется перебраться в другую спальню. Мы с мамой решили, что там тебе будет гораздо удобнее. Во всяком случае, кровать там больше, чем в той комнате, которую я тебе только что показала.
От Ричарда не укрылось замешательство Мейбл, которая стала просто пунцовой. Женщину захлестнула волна стыда и отвращения к себе. Господи, только бы он не догадался, о чем я подумала! Одри слишком молода, неопытность и типично юношеский эгоизм мешают ей понять чувства матери. Она не догадывается, какую жгучую, горькую зависть испытываю я к ней. Одри ни на миг не придет в голову, что меня охватывает самое настоящее отчаяние, когда я представляю ее и Ричарда на старинной двуспальной кровати, словно специально созданной для пылких любовников.
Но отчаяние Мейбл было вызвано не только тревогой за безопасность дочери, как ей поначалу казалось. Нет, истинная причина куда менее благородна. Ее отчаяние было рождено ревностью. Черной, мучительной, смешной в своем безумии.
Дело сделано. Наконец Мейбл заставила себя взглянуть правде в глаза. Представляя Одри и Ричарда на этой огромной кровати, она завидовала собственной дочери, завидовала тому, что Ричард желает ее. Что со мной происходит? – недоумевала Мейбл. Неужели я всерьез хотела бы поменяться местами с дочерью? Неужели мне могло даже на секунду прийти в голову, что Ричард сочтет меня привлекательной, желанной? Это абсолютно невозможно, достаточно хотя бы сравнить нас с Одри.
Одри – девятнадцать, мне тридцать шесть. Я рожала и кормила грудью – между прочим, того самого ребенка, что стоит сейчас передо мной. Теперь этот ребенок превратился в настоящую женщину, притом прекрасную, вступающую в пору своей наивысшей привлекательности и власти, тогда как я… Да, для меня это упоительное время позади. Правда, моя фигура по-прежнему стройна на зависть подругам, но все же это не девичья фигура. Моей коже недостает того прозрачного сияния молодости, которое отличает кожу Одри, черты моего лица лишены юношеской мягкости, которая все еще присуща Одри. Ни один мужчина в здравом уме не предпочтет меня Одри, тем более – мужчина, который своим выбором уже ясно дал понять, что предпочитает прелесть молодой плоти.
Как жаль, что Ричард и есть тот писатель, чьи книги мне очень нравились, сокрушенно подумала Мейбл. Читая, она часто задумывалась об авторе, и вот теперь, когда он предстал перед ней во плоти, Мейбл постигло разочарование. Пожалуй, физически тот, кто скрывался под именем Брайана Чедуика, оказался одним из самых привлекательных мужчин, каких ей доводилось видеть, но духовно… Несмотря на растерянность, вызванную неуместным, вздорным плотским влечением, Мейбл не могла избавиться от ощущения, что ее предали. Сила, зрелость, сострадание, которые явственно читались между строк его произведений, оказались на поверку иллюзией чистой воды. Реальный Брайан Чедуик был малодушным и тщеславным мужчиной, напрочь лишенным тех качеств, которыми Мейбл мысленно наделила автора полюбившихся книг.
– Видишь, Ричард, я была права, – радостно продолжала Одри. – Как только ты сказал, что ищешь пристанище в Чешире, я сразу поняла, мамин коттедж как раз то, что тебе нужно. По виду не скажешь, но, если потребуется, мама может быть настоящим драконом. Не сомневайся, уж она обеспечит, чтобы тебе никто не мешал.
Мейбл внимательно посмотрела на дочь. Одри выглядела юной и невинной, но от этого не переставала быть женщиной. И как истинная женщина, она, вероятно, желала быть уверенной, что в ее отсутствие никто не вторгнется без спросу в жизнь ее любовника, для чего и приставила охранником собственную мать. Но кто будет сторожить самого стража?
Мейбл заранее знала ответ. Ей придется самой об этом позаботиться, она должна так крепко держать себя в узде, чтобы никто, и в первую очередь сам Ричард, не догадался бы, как остро она на него реагирует.
Одно утешение: вряд ли Ричарду придет в голову к ней приставать. Может, она и моложе его на несколько лет, но все равно почти вдвое старше дочери.
Мейбл мысленно приказала себе остановиться. Что на нее нашло? Обычно она никогда не задумывалась о том, что времена, когда она могла представлять интерес для мужчин, по всей вероятности, прошли, не говоря уже о том, чтобы переживать из-за этого. Более того, после смерти отца Мейбл поймала себя на почти радостной мысли, что достигла возраста, когда мужчины больше не считают своим долгом флиртовать с ней, следовательно, ей больше не нужен опекун.
Одри легко говорить, ей-то еще не приходилось сталкиваться с тем особым мужским любопытством, с которым не раз сталкивалась Мейбл. Когда мужчины узнавали о ее прошлом, о ее незаконнорожденной дочери, многие спешили сделать весьма нелестные выводы, и Мейбл надеялась, что Одри никогда не придется испытать на себе неприязнь окружающих.
При том что Мейбл никогда ни на минуту не пожалела о рождении Одри, все же для своей дочери она желала лучшей участи. Она любила Одри, восхищалась ею и надеялась, что когда-нибудь та познает счастье материнства, но не раньше, чем достаточно повзрослеет, чтобы нести на себе бремя забот, сопряженных с этим счастьем. Не раньше, чем она сможет разделить и счастье, и заботы с мужчиной, любящим ее так, как она того заслуживает.
– Кстати, мама, совсем забыла, на прошлой неделе ко мне заезжала бабушка.
– И как поживает Фиона?
– Как всегда, цветет, – снисходительно улыбнулась Одри. – Представь себе, у нее потрясающий парень! То есть, наверное, правильнее сказать не парень, а мужчина. Он моложе нее по меньшей мере лет на десять, но без ума от нашей Фионы, и она совершенно счастлива. Ты бы видела, как они трогательно держатся за руки и смотрят в глаза друг другу… Я чувствовала себя третьей лишней.
Мейбл подавленно молчала. Фиона… Кто бы мог подумать? А Одри продолжала как ни чем не бывало:
– Они решили провести Рождество и Новый год в Швейцарии, кстати, приглашали нас с тобой на Новый год. Фиона передавала тебе привет и обещала позвонить. – Выражение лица Одри внезапно изменилось, и она тихо добавила: – Знаешь, бабушка сказала, что я стала очень походить на отца и что, когда она смотрит на меня, Ларри словно снова с ней. Мама, а ты его помнишь, я имею в виду физически?
Физически. Мейбл покраснела как маков цвет, и только потом сообразила, что Одри вовсе не вкладывала в свой вопрос сексуальный смысл, а всего лишь хотела узнать, помнит ли она, как выглядел Ларри.
– И да, и нет, – быстро ответила Мейбл, чувствуя, что Ричард с интересом наблюдает за ней.
Наверное, он находит забавным, что Одри была зачата в результате шалости двух наивных подростков, игравших в секс так же, как другие дети играют со спичками? – пронеслось в голове женщины. Если он знаком с Одри, то наверняка в курсе всех деталей. Когда дело касалось семейной истории, Одри отличалась наивной откровенностью, и в этом можно было винить только саму Мейбл, потому что она сразу решила все бремя вины за незаконное рождение Одри взять на себя. Она никогда не притворялась перед дочерью, будто ее и Ларри связывала безумная любовь, как Ромео и Джульетту. Одри с детства знала, что ее отец погиб, и как только достаточно повзрослела, чтобы понять правду, Мейбл деликатно рассказала дочери, как та была зачата.
Фиона Холфорд никогда не кривила душой, и Мейбл могла только благодарить мать Ларри за то, что та не пыталась создать у девочки идеализированное представление об отце. Впрочем, Одри относилась к нему скорее как к брату, чем как к родителю.
Ларри запомнился Мейбл подростком, почти ребенком, и сама мысль о том, что она его любила, казалась нелепой. Да, она оплакивала Ларри, когда он так глупо и безвременно погиб в автокатастрофе, но Мейбл понимала, что, останься Ларри жив, сейчас у них не было бы ничего общего, кроме ребенка.
– Как ты думаешь, если бы он остался жив, вы бы поженились? – спросила Одри, невольно вторя ее мыслям.
Как всегда в моменты эмоционального напряжения, Мейбл неосознанно прикусила губу. Иногда ей хотелось, чтобы Одри была бы чуть менее прямолинейной и чуть более тактичной. Не совсем подходящая тема, чтобы обсуждать ее в присутствии постороннего. Впрочем, уныло подумала Мейбл, у Одри, вероятно, нет от Ричарда секретов, и потому она считает, что у матери их тоже не должно быть. Просто удивительно, до чего порой молодые люди бывают эгоистичны.
– Честно говоря, не знаю, – сказала она как можно безразличнее. Мейбл всегда старалась быть честной с Одри, но раскрывать свою подноготную в присутствии Ричарда вовсе не хотелось. Одновременно женщина боролась с острейшим желанием бросить на него взгляд, чтобы увидеть его реакцию. – Вероятно, родители заставили бы нас пожениться, но мы были слишком молоды, чтобы думать о семейной жизни. Боюсь, брак стал бы для нас обоих катастрофой. Ларри было всего семнадцать.
– А тебе шестнадцать. Ты могла бы отдать меня какой-нибудь бездетной супружеской паре.
– Нет, я никогда не пошла бы на это, – твердо возразила Мейбл. – Мне посчастливилось, что папа не отказался поддержать меня, хотя, я знаю, для него мой поступок стал ужасным потрясением.
– А для тебя? Я имею в виду, ты же не собиралась беременеть… Но тогда, наверное, противозачаточные таблетки были не так доступны, как сейчас…
– Одри, я уверена, что Ричарду не интересно все это выслушивать, – перебила ее Мейбл. Она никак не могла понять, с чего вдруг дочь решила именно сейчас затронуть столь пикантную тему.
В те времена, когда Одри вступала в пору женственности, Мейбл провела немало долгих часов, обсуждая с дочерью малейшие нюансы своей короткой связи с Ларри, с болезненной честностью обнажая душу. Тогда она призналась, что была слишком наивна и не давала себе труд хоть немного задуматься о последствиях, что она даже не особенно желала Ларри, а отдалась ему только потому, что он этого хотел. Да, она его любила, но такую же детскую любовь могла бы питать к лучшему другу или близкому родственнику. Я была слишком молода и не созрела для взрослых чувств, в моей любви не было ничего сексуального, пыталась втолковать дочери Мейбл.
– О, Ричард все знает о твоем бурном прошлом, – небрежно заметила Одри, не замечая, что глаза матери потемнели от боли. – Когда я сказала, сколько тебе лет, он сначала не поверил. Кажется, он решил, что ты подделала свое свидетельство о рождении. Ну вот, Ричард, теперь сам видишь, что я тебя не обманула.
– Да, вижу.
Странное напряжение в голосе Ричарда заставило Мейбл тревожно покоситься на гостя. Похоже, его что-то внезапно расстроило или оскорбило. На лице застыла хмурая гримаса, придавшая лицу довольно угрожающий вид, и Мейбл внутренне содрогнулась от страха за дочь. Только бы он не выместил свое раздражение на Одри! В этом и заключается проблема: Одри никогда не сможет стать ему по-настоящему равной, в их паре соотношение сил всегда будет в пользу Ричарда, а Одри отводится роль восхищенной поклонницы у его ног.
Однако Одри, видимо, тоже обратила внимание на резкость тона своего избранника, ибо в усмешке, которой она одарила Ричарда, не было ни малейшего намека на поклонение.
– Мама, тебе придется держать ушки на макушке, – шутливо предостерегла она, – у мистера Барраклоу ужасный характер, на занятиях он иногда пугает нас до полусмерти.
Тут уже настал черед Мейбл хмурить брови. Ей было не по душе, что Одри связалась с мужчиной, склонным к агрессии, хотя, похоже, саму Одри это ничуть не волновало. Будучи до конца с собой откровенной, Мейбл вынужденно призналась себе: мне не нравится, что Одри вообще связалась с этим человеком.
За ужином Одри оживленно болтала, расписывая прелести новой для нее студенческой жизни. Мейбл почти все время молчала. Она так ждала первого приезда дочери из университета, но никогда не думала, что Одри приедет не одна.
Мейбл отложила вилку и нож. Заметив, что мать почти не притронулась к еде, Одри упрекнула:
– Ты очень мало ешь. Мужчины не любят костлявых женщин, правда, Ричард?
Мейбл с тайной завистью окинула взглядом спортивную фигуру дочери. Одри была стройной и гибкой, как породистая скаковая лошадка, рядом с ней Мейбл чувствовала себя гномом.
– Ни одному разумному мужчине не нравится, когда женщина морит себя голодом в угоду моде. Конечно, вкусы меняются, но, должен признаться, в нежной хрупкости, которая отличает твою мать, есть нечто необычайно привлекательное для мужского глаза. Можете называть меня шовинистом или старомодным, не знаю, может, я и впрямь старомоден, но рядом с такой женщиной в нашем брате пробуждаются древние инстинкты защитника и покровителя.
– Но в ваших книгах героини почти всегда похожи на валькирий, – возразила Мейбл. При этом она посмотрела ему в глаза, и, только когда обнаружила, что Ричард тоже смотрит ей в глаза – с пытливым интересом, – поняла свою ошибку и густо покраснела, страстно желая лишь одного: спрятаться от его проницательного взгляда.
– Не всегда, – уточнил Ричард. – Вероятно, я слишком старался не выдать собственных предпочтений. Вы не против, если я сразу после ужина поднимусь наверх? В последние несколько часов у меня появились кое-какие мысли, и я хотел бы изложить их на бумаге. Уверен, вам с Одри есть о чем поговорить. Мы еще не обсудили вопрос о деньгах. Разумеется, я не рассчитываю жить здесь за ваш счет. Обычно, когда у меня зреет замысел новой книги, я арендую какой-нибудь коттедж и закрываюсь там примерно на полгода, пока не будет готов первый черновой вариант. Должен признаться, я поначалу сомневался, принимать ли мне ваше любезное приглашение, переданное Одри, выйдет ли из этого что-то путное. Но вы развеяли все мои сомнения.
Мейбл не представляла, что на это ответить. Пришлось удовольствоваться укоризненным взглядом на дочь, который та, впрочем, проигнорировала.
А когда Ричард ушел наверх, оставив их с Одри наедине, Мейбл с ужасом почувствовала, что делает над собой усилие, чтобы не прислушиваться к звуку его шагов на лестнице. Однако ей было что обсудить с дочерью, и, как только они остались вдвоем, Мейбл строго заметила:
– Одри, я знаю, что старею, но в старческий маразм, кажется, пока еще не впала. Я совершенно не помню, чтобы передавала через тебя Ричарду приглашение, которое он соизволил принять.
Одри усмехнулась. Похоже, она не испытывала ни малейших угрызений совести.
– Каюсь, мне пришлось слегка погрешить против правды, – добродушно призналась девушка, потом состроила милую гримаску и добавила: – Иногда Ричард бывает чересчур щепетилен, наверное, это у него возрастное.
Мейбл отметила, что последнее замечание отнюдь не похоже на слова любящей женщины, и попыталась как-то осмыслить свое наблюдение, а Одри продолжала:
– Как только он рассказал, что действие его новой книги будет происходить в Чешире и что ему требуется временное пристанище в наших краях, я сразу поняла: Ричарду лучше всего остановиться у нас. Но я же тебя знаю. – Она снова состроила гримасу. – Ты бы ни за что не пригласила его сама…
Заметив, наконец, мрачное выражение лица Мейбл, Одри замолчала, удивленно уставившись на мать.
– Ты права, я бы точно этого не сделала, – подтвердила та.
– Я так и знала, – беспечно продолжала Одри, не обращая внимания на негодующий взгляд матери, – но я знала и то, что Ричард никогда бы не согласился приехать без официального приглашения, поэтому я…
– Солгала ему? – подсказала Мейбл. Одри округлила глаза с видом оскорбленной невинности.
– Ну, нет, не совсем, ты сгущаешь краски. Я знаю, он тебе понравится, и мне будет гораздо спокойнее, если у тебя будет компания. Ты же понимаешь, наш дом стоит на отшибе, и после моего отъезда ты осталась в нем совсем одна.
– Ах, так, значит, все это было задумано ради меня? – не без сарказма уточнила Мейбл. – Какой похвальный альтруизм! – Она могла бы еще добавить, что, пока Ричард живет в ее доме, он относительно защищен от других женщин, но она вовсе не намерена выступать в роли сторожевой собаки при любовнике дочери, однако Мейбл не хватило духу произнести это вслух. К тому же, следовало отдать должное Одри, она действительно была обеспокоена тем, что мать живет одна.
– Что ж, каковы бы ни были твои мотивы, но мне не нравится, как ты манипулируешь жизнью других людей. Пойми, девочка, это нехорошо. А если бы я возразила, что не передавала никакого приглашения?
– Ах, мама, я знала, что ты этого не сделаешь, у тебя слишком доброе сердце. Но тебе понравится с ним жить, вот увидишь, тебе будет гораздо веселее, чем в одиночестве.
Мейбл в упор посмотрела на дочь.
– Благодарю покорно.
В душе она сомневалась, что будет часто видеть Ричарда. Когда работаешь, то меньше всего нуждаешься в общении с кем-то, тем более с посторонними. Во всяком случае, Мейбл не нуждалась. Кстати она вспомнила, что еще не обсудила со своим как снег на голову свалившимся постояльцем бытовые детали, например, во сколько подавать еду. Она едва успела смириться с новой ситуацией и вовсе не собиралась потакать капризам творческой натуры, подавая гостю еду и напитки по первому требованию. Ричарду придется выбирать: или приспосабливаться к ее режиму, или заботиться о себе самостоятельно.
– Только представь, какой фурор ты произведешь в своем издательстве, – поддразнила Одри. – Чего доброго, тебя еще попросят поделиться впечатлениями, каково жить в одном доме со знаменитым писателем.
– Вряд ли, – сухо возразила Мейбл, – у нас есть более важные и интересные темы для разговора. – Она строго взглянула на дочь. – По-хорошему мне следовало бы отправить тебя наверх и заставить объяснить своему… Ричарду, как обстоят дела на самом деле.
– Будет тебе, мама, ты же этого не сделаешь, правда? Он придет в ярость…
Придет в ярость? В глазах Мейбл мелькнула тревога. Что же это за любовник такой? Воображение живо нарисовало ей ужасные картины насилия.
– Одри, надеюсь, он… не обращается с тобой жестоко? – осторожно спросила она. Все-таки, ее дочь – взрослая женщина, по крайней мере, считает себя таковой, и не следует совать нос в их отношения с Ричардом. Кроме того, Мейбл побаивалась вникать в слишком интимные подробности их взаимоотношений.
– Жестоко? – Казалось, Одри несколько мгновений пробовала вопрос на вкус, потом задумчиво ответила: – Нет, нисколько. Конечно, не считая того, что он слишком придирался к моему последнему сочинению и, критикуя, не стеснялся в выражениях.
– Нет… то есть, да… Ох, Одри, я же только что с ним познакомилась, и…
– Ну, мама, пожалуйста, – настойчиво попросила Одри, – хотя бы дай ему шанс. Я уверена, ты его полюбишь.
Слово было выбрано, мягко говоря, неудачно, и какая-то часть ее души, незнакомая, ненужная часть – Мейбл прежде не подозревала о ее существовании – безмолвно возмутилась: почему я должна его полюбить? Потому что ты любишь? Неужели ты не видишь, что он тебе не подходит?
Поскольку вслух Мейбл ничего не сказала, Одри спросила:
– Скажи, что именно тебе в нем не нравится?
Что на это ответить? Мейбл жалко промямлила:
– Ну, дорогая, не то чтобы он мне не нравился… просто он старше, чем я ожидала.
– Старше?! – Одри еще больше нахмурилась и почти агрессивно воскликнула. – Скажи на милость, при чем тут возраст? К тому же, я считаю, ему как раз столько лет, сколько нужно.
Мейбл закусила губу и поморщилась: губа вспухла и болела. Ну вот, начинается: из-за этого мужчины мы уже отдаляемся друг от друга. Естественно, Одри со свойственным юности легкомыслием считает солидную разницу в возрасте пустяком, не заслуживающим внимания, и с моей стороны было просто глупо вылезать с этим сварливым замечанием. Мейбл охватило отчаяние.
Она попыталась перевести разговор на более безопасную тему и как можно непринужденнее поинтересовалась:
– Ты не говорила, надолго ли вы пожаловали.
– О, я-то могу задержаться всего на пару дней, но Ричард пробудет до Рождества, если ты, конечно, не возражаешь.
– До Рождества? – Мейбл растерянно воззрилась на дочь. – Но, Одри, это невозможно. Я хочу сказать…
– Ерунда, – упрямо возразила девушка. – Не понимаю, почему он не может остаться? Когда Ричард сказал, что в его новой книге действие будет происходить в Чешире и он хотел бы уточнить кое-что на месте, я сразу поняла: ему лучше всего поселиться у нас.
Правда, он сначала сомневался, и мне понадобилось некоторое время, чтобы его убедить. Мейбл снова уставилась на дочь.
– Неужели? – тупо пробормотала она, только чтобы не молчать.
Бросив на нее испытующий взгляд, Одри неохотно признала:
– Ладно, ты права, наверное, мне следовало сначала спросить тебя. Но я боялась, что, если расскажу тебе все как есть, ты выдвинешь массу доводов против. Представь себе, один из твоих любимых писателей читал нам лекции, и я узнала, что ему понадобилось собрать материал для новой книги здесь, в наших краях, и он ищет у кого остановиться. Я подумала, что это самый подходящий повод пригласить его к нам. Каюсь, мама, я виновата, но ты не можешь меня теперь подвести! Честное слово, Ричард не причинит тебе хлопот, ты даже не заметишь его присутствия, – добавила она, совершенно не обращая внимания на выражение лица матери. – Можешь поселить его в комнаты дедушки. Там есть ванная, а главное – кабинет. В любом случае его наверняка большую часть времени не будет дома. Ричард говорил, что хочет съездить в Госворт. Мама, ты только подумай, когда выйдет его новая книга, как будет приятно сознавать, что она написана здесь. Ты сможешь повесить у двери мемориальную табличку с надписью: «Здесь работал Брайан Чедуик».
– Брайан Чедуик? – Мейбл ничего не понимала. – Но его же зовут Ричард Барраклоу?
– Да, это его настоящее имя, но пишет он под псевдонимом Брайан Чедуик. Кажется, Чедуик – девичья фамилия его матери, а Брайан – второе имя.
Мейбл в растерянности невольно схватилась за голову. Значит, Ричард – это не кто иной, как Брайан Чедуик, один из моих любимых писателей, и Одри пригласила его погостить, пока он собирает материал для новой книги. Брайан Чедуик – любовник моей дочери… Мейбл вспомнились амурные сцены из его романов, написанные мастерски, с тонкой ненавязчивой чувственностью, и сердце кольнула постыдная зависть, к которой примешивалось не менее постыдное негодование, что это мастерство и утонченность растрачиваются впустую на совсем юную, живую и задорную девушку.
Господи, как я могла подумать такое! Усилием воли Мейбл прогнала вредные, пагубные мысли, на которые просто не имела права. За ее спиной послышался изумленный голос Одри.
– Что с тобой случилось? Я-то думала, ты будешь в восторге…
Услышав в голосе дочери любовь и искреннюю заботу, Мейбл постаралась забыть о недостойных чувствах и лукаво прищурилась.
– Помнится, когда ты принесла из сада улиток и выпустила их на кухне, ты тоже думала, что я приду в восторг!
– Но ты же сама жаловалась, что они объедают твои цветы, а убивать их тебе было жалко. Хотя, кажется, ты тогда пригрозила убить вместо улиток меня.
Мать и дочь рассмеялись, напряжение спало, у Мейбл от смеха даже выступили слезы на глазах.
– Ах, Одри, – слабо запротестовала она, смахивая слезы, – я не могу…
Мейбл собиралась сказать, что не может жить в одном доме с ее любовником, но в этот момент в кухню вошел Ричард. Он пристально посмотрел сначала на хозяйку дома, потом так же пристально – на Одри.
Мейбл вдруг осознала, что лицо ее раскраснелось, на глазах выступили слезы, и поскорее отвернулась к плите, тем более что пудинг давно пора было ставить в духовку.
Одри, стараясь отвлечь внимание гостя от замешательства матери, воскликнула с наигранной бодростью:
– Ричард, я только что раскрыла маме твою тайну. Знаешь, она в восторге от того, что ты у нас остановишься, только ей не хватает смелости сказать об этом самой, она онемела от благоговения. Ей не терпится похвастаться новостью перед всеми подругами, правда, мам?
Мейбл вспыхнула. Возможно, отец все-таки был прав, когда пенял ей за чрезмерную снисходительность по отношению к дочери. Она закрыла духовку и с укором взглянула на Одри.
Но тут вмешался Ричард:
– Я вам очень благодарен, Мейбл. Честно говоря, поначалу, когда Одри предложила мне остановиться у вас, пока я буду работать над новой книгой, у меня были кое-какие сомнения. Конечно, с вашей стороны весьма великодушно предложить мне приют, но я побаивался, что Одри могла невольно приукрасить картину. На самом деле писатели – не слишком приятная компания, особенно когда они работают. Должен признаться, как только я вас увидел, то сразу же понял, насколько необоснованными были мои опасения. Мне стало ясно, что, вопреки довольно спорным высказываниям вашей дочери, вы – в высшей степени разумная женщина.
Слушая речь Ричарда, Мейбл едва не раскрыла рот от удивления.
– Здорово! – радостно захлопала в ладоши Одри. – Я рада, что вопрос решен, вот только, Ричард, тебе придется перебраться в другую спальню. Мы с мамой решили, что там тебе будет гораздо удобнее. Во всяком случае, кровать там больше, чем в той комнате, которую я тебе только что показала.
От Ричарда не укрылось замешательство Мейбл, которая стала просто пунцовой. Женщину захлестнула волна стыда и отвращения к себе. Господи, только бы он не догадался, о чем я подумала! Одри слишком молода, неопытность и типично юношеский эгоизм мешают ей понять чувства матери. Она не догадывается, какую жгучую, горькую зависть испытываю я к ней. Одри ни на миг не придет в голову, что меня охватывает самое настоящее отчаяние, когда я представляю ее и Ричарда на старинной двуспальной кровати, словно специально созданной для пылких любовников.
Но отчаяние Мейбл было вызвано не только тревогой за безопасность дочери, как ей поначалу казалось. Нет, истинная причина куда менее благородна. Ее отчаяние было рождено ревностью. Черной, мучительной, смешной в своем безумии.
Дело сделано. Наконец Мейбл заставила себя взглянуть правде в глаза. Представляя Одри и Ричарда на этой огромной кровати, она завидовала собственной дочери, завидовала тому, что Ричард желает ее. Что со мной происходит? – недоумевала Мейбл. Неужели я всерьез хотела бы поменяться местами с дочерью? Неужели мне могло даже на секунду прийти в голову, что Ричард сочтет меня привлекательной, желанной? Это абсолютно невозможно, достаточно хотя бы сравнить нас с Одри.
Одри – девятнадцать, мне тридцать шесть. Я рожала и кормила грудью – между прочим, того самого ребенка, что стоит сейчас передо мной. Теперь этот ребенок превратился в настоящую женщину, притом прекрасную, вступающую в пору своей наивысшей привлекательности и власти, тогда как я… Да, для меня это упоительное время позади. Правда, моя фигура по-прежнему стройна на зависть подругам, но все же это не девичья фигура. Моей коже недостает того прозрачного сияния молодости, которое отличает кожу Одри, черты моего лица лишены юношеской мягкости, которая все еще присуща Одри. Ни один мужчина в здравом уме не предпочтет меня Одри, тем более – мужчина, который своим выбором уже ясно дал понять, что предпочитает прелесть молодой плоти.
Как жаль, что Ричард и есть тот писатель, чьи книги мне очень нравились, сокрушенно подумала Мейбл. Читая, она часто задумывалась об авторе, и вот теперь, когда он предстал перед ней во плоти, Мейбл постигло разочарование. Пожалуй, физически тот, кто скрывался под именем Брайана Чедуика, оказался одним из самых привлекательных мужчин, каких ей доводилось видеть, но духовно… Несмотря на растерянность, вызванную неуместным, вздорным плотским влечением, Мейбл не могла избавиться от ощущения, что ее предали. Сила, зрелость, сострадание, которые явственно читались между строк его произведений, оказались на поверку иллюзией чистой воды. Реальный Брайан Чедуик был малодушным и тщеславным мужчиной, напрочь лишенным тех качеств, которыми Мейбл мысленно наделила автора полюбившихся книг.
– Видишь, Ричард, я была права, – радостно продолжала Одри. – Как только ты сказал, что ищешь пристанище в Чешире, я сразу поняла, мамин коттедж как раз то, что тебе нужно. По виду не скажешь, но, если потребуется, мама может быть настоящим драконом. Не сомневайся, уж она обеспечит, чтобы тебе никто не мешал.
Мейбл внимательно посмотрела на дочь. Одри выглядела юной и невинной, но от этого не переставала быть женщиной. И как истинная женщина, она, вероятно, желала быть уверенной, что в ее отсутствие никто не вторгнется без спросу в жизнь ее любовника, для чего и приставила охранником собственную мать. Но кто будет сторожить самого стража?
Мейбл заранее знала ответ. Ей придется самой об этом позаботиться, она должна так крепко держать себя в узде, чтобы никто, и в первую очередь сам Ричард, не догадался бы, как остро она на него реагирует.
Одно утешение: вряд ли Ричарду придет в голову к ней приставать. Может, она и моложе его на несколько лет, но все равно почти вдвое старше дочери.
Мейбл мысленно приказала себе остановиться. Что на нее нашло? Обычно она никогда не задумывалась о том, что времена, когда она могла представлять интерес для мужчин, по всей вероятности, прошли, не говоря уже о том, чтобы переживать из-за этого. Более того, после смерти отца Мейбл поймала себя на почти радостной мысли, что достигла возраста, когда мужчины больше не считают своим долгом флиртовать с ней, следовательно, ей больше не нужен опекун.
Одри легко говорить, ей-то еще не приходилось сталкиваться с тем особым мужским любопытством, с которым не раз сталкивалась Мейбл. Когда мужчины узнавали о ее прошлом, о ее незаконнорожденной дочери, многие спешили сделать весьма нелестные выводы, и Мейбл надеялась, что Одри никогда не придется испытать на себе неприязнь окружающих.
При том что Мейбл никогда ни на минуту не пожалела о рождении Одри, все же для своей дочери она желала лучшей участи. Она любила Одри, восхищалась ею и надеялась, что когда-нибудь та познает счастье материнства, но не раньше, чем достаточно повзрослеет, чтобы нести на себе бремя забот, сопряженных с этим счастьем. Не раньше, чем она сможет разделить и счастье, и заботы с мужчиной, любящим ее так, как она того заслуживает.
– Кстати, мама, совсем забыла, на прошлой неделе ко мне заезжала бабушка.
– И как поживает Фиона?
– Как всегда, цветет, – снисходительно улыбнулась Одри. – Представь себе, у нее потрясающий парень! То есть, наверное, правильнее сказать не парень, а мужчина. Он моложе нее по меньшей мере лет на десять, но без ума от нашей Фионы, и она совершенно счастлива. Ты бы видела, как они трогательно держатся за руки и смотрят в глаза друг другу… Я чувствовала себя третьей лишней.
Мейбл подавленно молчала. Фиона… Кто бы мог подумать? А Одри продолжала как ни чем не бывало:
– Они решили провести Рождество и Новый год в Швейцарии, кстати, приглашали нас с тобой на Новый год. Фиона передавала тебе привет и обещала позвонить. – Выражение лица Одри внезапно изменилось, и она тихо добавила: – Знаешь, бабушка сказала, что я стала очень походить на отца и что, когда она смотрит на меня, Ларри словно снова с ней. Мама, а ты его помнишь, я имею в виду физически?
Физически. Мейбл покраснела как маков цвет, и только потом сообразила, что Одри вовсе не вкладывала в свой вопрос сексуальный смысл, а всего лишь хотела узнать, помнит ли она, как выглядел Ларри.
– И да, и нет, – быстро ответила Мейбл, чувствуя, что Ричард с интересом наблюдает за ней.
Наверное, он находит забавным, что Одри была зачата в результате шалости двух наивных подростков, игравших в секс так же, как другие дети играют со спичками? – пронеслось в голове женщины. Если он знаком с Одри, то наверняка в курсе всех деталей. Когда дело касалось семейной истории, Одри отличалась наивной откровенностью, и в этом можно было винить только саму Мейбл, потому что она сразу решила все бремя вины за незаконное рождение Одри взять на себя. Она никогда не притворялась перед дочерью, будто ее и Ларри связывала безумная любовь, как Ромео и Джульетту. Одри с детства знала, что ее отец погиб, и как только достаточно повзрослела, чтобы понять правду, Мейбл деликатно рассказала дочери, как та была зачата.
Фиона Холфорд никогда не кривила душой, и Мейбл могла только благодарить мать Ларри за то, что та не пыталась создать у девочки идеализированное представление об отце. Впрочем, Одри относилась к нему скорее как к брату, чем как к родителю.
Ларри запомнился Мейбл подростком, почти ребенком, и сама мысль о том, что она его любила, казалась нелепой. Да, она оплакивала Ларри, когда он так глупо и безвременно погиб в автокатастрофе, но Мейбл понимала, что, останься Ларри жив, сейчас у них не было бы ничего общего, кроме ребенка.
– Как ты думаешь, если бы он остался жив, вы бы поженились? – спросила Одри, невольно вторя ее мыслям.
Как всегда в моменты эмоционального напряжения, Мейбл неосознанно прикусила губу. Иногда ей хотелось, чтобы Одри была бы чуть менее прямолинейной и чуть более тактичной. Не совсем подходящая тема, чтобы обсуждать ее в присутствии постороннего. Впрочем, уныло подумала Мейбл, у Одри, вероятно, нет от Ричарда секретов, и потому она считает, что у матери их тоже не должно быть. Просто удивительно, до чего порой молодые люди бывают эгоистичны.
– Честно говоря, не знаю, – сказала она как можно безразличнее. Мейбл всегда старалась быть честной с Одри, но раскрывать свою подноготную в присутствии Ричарда вовсе не хотелось. Одновременно женщина боролась с острейшим желанием бросить на него взгляд, чтобы увидеть его реакцию. – Вероятно, родители заставили бы нас пожениться, но мы были слишком молоды, чтобы думать о семейной жизни. Боюсь, брак стал бы для нас обоих катастрофой. Ларри было всего семнадцать.
– А тебе шестнадцать. Ты могла бы отдать меня какой-нибудь бездетной супружеской паре.
– Нет, я никогда не пошла бы на это, – твердо возразила Мейбл. – Мне посчастливилось, что папа не отказался поддержать меня, хотя, я знаю, для него мой поступок стал ужасным потрясением.
– А для тебя? Я имею в виду, ты же не собиралась беременеть… Но тогда, наверное, противозачаточные таблетки были не так доступны, как сейчас…
– Одри, я уверена, что Ричарду не интересно все это выслушивать, – перебила ее Мейбл. Она никак не могла понять, с чего вдруг дочь решила именно сейчас затронуть столь пикантную тему.
В те времена, когда Одри вступала в пору женственности, Мейбл провела немало долгих часов, обсуждая с дочерью малейшие нюансы своей короткой связи с Ларри, с болезненной честностью обнажая душу. Тогда она призналась, что была слишком наивна и не давала себе труд хоть немного задуматься о последствиях, что она даже не особенно желала Ларри, а отдалась ему только потому, что он этого хотел. Да, она его любила, но такую же детскую любовь могла бы питать к лучшему другу или близкому родственнику. Я была слишком молода и не созрела для взрослых чувств, в моей любви не было ничего сексуального, пыталась втолковать дочери Мейбл.
– О, Ричард все знает о твоем бурном прошлом, – небрежно заметила Одри, не замечая, что глаза матери потемнели от боли. – Когда я сказала, сколько тебе лет, он сначала не поверил. Кажется, он решил, что ты подделала свое свидетельство о рождении. Ну вот, Ричард, теперь сам видишь, что я тебя не обманула.
– Да, вижу.
Странное напряжение в голосе Ричарда заставило Мейбл тревожно покоситься на гостя. Похоже, его что-то внезапно расстроило или оскорбило. На лице застыла хмурая гримаса, придавшая лицу довольно угрожающий вид, и Мейбл внутренне содрогнулась от страха за дочь. Только бы он не выместил свое раздражение на Одри! В этом и заключается проблема: Одри никогда не сможет стать ему по-настоящему равной, в их паре соотношение сил всегда будет в пользу Ричарда, а Одри отводится роль восхищенной поклонницы у его ног.
Однако Одри, видимо, тоже обратила внимание на резкость тона своего избранника, ибо в усмешке, которой она одарила Ричарда, не было ни малейшего намека на поклонение.
– Мама, тебе придется держать ушки на макушке, – шутливо предостерегла она, – у мистера Барраклоу ужасный характер, на занятиях он иногда пугает нас до полусмерти.
Тут уже настал черед Мейбл хмурить брови. Ей было не по душе, что Одри связалась с мужчиной, склонным к агрессии, хотя, похоже, саму Одри это ничуть не волновало. Будучи до конца с собой откровенной, Мейбл вынужденно призналась себе: мне не нравится, что Одри вообще связалась с этим человеком.
За ужином Одри оживленно болтала, расписывая прелести новой для нее студенческой жизни. Мейбл почти все время молчала. Она так ждала первого приезда дочери из университета, но никогда не думала, что Одри приедет не одна.
Мейбл отложила вилку и нож. Заметив, что мать почти не притронулась к еде, Одри упрекнула:
– Ты очень мало ешь. Мужчины не любят костлявых женщин, правда, Ричард?
Мейбл с тайной завистью окинула взглядом спортивную фигуру дочери. Одри была стройной и гибкой, как породистая скаковая лошадка, рядом с ней Мейбл чувствовала себя гномом.
– Ни одному разумному мужчине не нравится, когда женщина морит себя голодом в угоду моде. Конечно, вкусы меняются, но, должен признаться, в нежной хрупкости, которая отличает твою мать, есть нечто необычайно привлекательное для мужского глаза. Можете называть меня шовинистом или старомодным, не знаю, может, я и впрямь старомоден, но рядом с такой женщиной в нашем брате пробуждаются древние инстинкты защитника и покровителя.
– Но в ваших книгах героини почти всегда похожи на валькирий, – возразила Мейбл. При этом она посмотрела ему в глаза, и, только когда обнаружила, что Ричард тоже смотрит ей в глаза – с пытливым интересом, – поняла свою ошибку и густо покраснела, страстно желая лишь одного: спрятаться от его проницательного взгляда.
– Не всегда, – уточнил Ричард. – Вероятно, я слишком старался не выдать собственных предпочтений. Вы не против, если я сразу после ужина поднимусь наверх? В последние несколько часов у меня появились кое-какие мысли, и я хотел бы изложить их на бумаге. Уверен, вам с Одри есть о чем поговорить. Мы еще не обсудили вопрос о деньгах. Разумеется, я не рассчитываю жить здесь за ваш счет. Обычно, когда у меня зреет замысел новой книги, я арендую какой-нибудь коттедж и закрываюсь там примерно на полгода, пока не будет готов первый черновой вариант. Должен признаться, я поначалу сомневался, принимать ли мне ваше любезное приглашение, переданное Одри, выйдет ли из этого что-то путное. Но вы развеяли все мои сомнения.
Мейбл не представляла, что на это ответить. Пришлось удовольствоваться укоризненным взглядом на дочь, который та, впрочем, проигнорировала.
А когда Ричард ушел наверх, оставив их с Одри наедине, Мейбл с ужасом почувствовала, что делает над собой усилие, чтобы не прислушиваться к звуку его шагов на лестнице. Однако ей было что обсудить с дочерью, и, как только они остались вдвоем, Мейбл строго заметила:
– Одри, я знаю, что старею, но в старческий маразм, кажется, пока еще не впала. Я совершенно не помню, чтобы передавала через тебя Ричарду приглашение, которое он соизволил принять.
Одри усмехнулась. Похоже, она не испытывала ни малейших угрызений совести.
– Каюсь, мне пришлось слегка погрешить против правды, – добродушно призналась девушка, потом состроила милую гримаску и добавила: – Иногда Ричард бывает чересчур щепетилен, наверное, это у него возрастное.
Мейбл отметила, что последнее замечание отнюдь не похоже на слова любящей женщины, и попыталась как-то осмыслить свое наблюдение, а Одри продолжала:
– Как только он рассказал, что действие его новой книги будет происходить в Чешире и что ему требуется временное пристанище в наших краях, я сразу поняла: Ричарду лучше всего остановиться у нас. Но я же тебя знаю. – Она снова состроила гримасу. – Ты бы ни за что не пригласила его сама…
Заметив, наконец, мрачное выражение лица Мейбл, Одри замолчала, удивленно уставившись на мать.
– Ты права, я бы точно этого не сделала, – подтвердила та.
– Я так и знала, – беспечно продолжала Одри, не обращая внимания на негодующий взгляд матери, – но я знала и то, что Ричард никогда бы не согласился приехать без официального приглашения, поэтому я…
– Солгала ему? – подсказала Мейбл. Одри округлила глаза с видом оскорбленной невинности.
– Ну, нет, не совсем, ты сгущаешь краски. Я знаю, он тебе понравится, и мне будет гораздо спокойнее, если у тебя будет компания. Ты же понимаешь, наш дом стоит на отшибе, и после моего отъезда ты осталась в нем совсем одна.
– Ах, так, значит, все это было задумано ради меня? – не без сарказма уточнила Мейбл. – Какой похвальный альтруизм! – Она могла бы еще добавить, что, пока Ричард живет в ее доме, он относительно защищен от других женщин, но она вовсе не намерена выступать в роли сторожевой собаки при любовнике дочери, однако Мейбл не хватило духу произнести это вслух. К тому же, следовало отдать должное Одри, она действительно была обеспокоена тем, что мать живет одна.
– Что ж, каковы бы ни были твои мотивы, но мне не нравится, как ты манипулируешь жизнью других людей. Пойми, девочка, это нехорошо. А если бы я возразила, что не передавала никакого приглашения?
– Ах, мама, я знала, что ты этого не сделаешь, у тебя слишком доброе сердце. Но тебе понравится с ним жить, вот увидишь, тебе будет гораздо веселее, чем в одиночестве.
Мейбл в упор посмотрела на дочь.
– Благодарю покорно.
В душе она сомневалась, что будет часто видеть Ричарда. Когда работаешь, то меньше всего нуждаешься в общении с кем-то, тем более с посторонними. Во всяком случае, Мейбл не нуждалась. Кстати она вспомнила, что еще не обсудила со своим как снег на голову свалившимся постояльцем бытовые детали, например, во сколько подавать еду. Она едва успела смириться с новой ситуацией и вовсе не собиралась потакать капризам творческой натуры, подавая гостю еду и напитки по первому требованию. Ричарду придется выбирать: или приспосабливаться к ее режиму, или заботиться о себе самостоятельно.
– Только представь, какой фурор ты произведешь в своем издательстве, – поддразнила Одри. – Чего доброго, тебя еще попросят поделиться впечатлениями, каково жить в одном доме со знаменитым писателем.
– Вряд ли, – сухо возразила Мейбл, – у нас есть более важные и интересные темы для разговора. – Она строго взглянула на дочь. – По-хорошему мне следовало бы отправить тебя наверх и заставить объяснить своему… Ричарду, как обстоят дела на самом деле.
– Будет тебе, мама, ты же этого не сделаешь, правда? Он придет в ярость…
Придет в ярость? В глазах Мейбл мелькнула тревога. Что же это за любовник такой? Воображение живо нарисовало ей ужасные картины насилия.
– Одри, надеюсь, он… не обращается с тобой жестоко? – осторожно спросила она. Все-таки, ее дочь – взрослая женщина, по крайней мере, считает себя таковой, и не следует совать нос в их отношения с Ричардом. Кроме того, Мейбл побаивалась вникать в слишком интимные подробности их взаимоотношений.
– Жестоко? – Казалось, Одри несколько мгновений пробовала вопрос на вкус, потом задумчиво ответила: – Нет, нисколько. Конечно, не считая того, что он слишком придирался к моему последнему сочинению и, критикуя, не стеснялся в выражениях.