– Ты меня заинтриговал, – сказал Кассиус Аста. – Я даже начинаю верить в то, что твоя безумная затея может удастся.
XIV. ИГРЫ
Сиявшее в безоблачном небе солнце возвестило о наступлении 9-го августа.
Его яркие лучи высветили песок, разровненный граблями на пустынной арене, и толпы горожан, выстроившихся вдоль Виа Принципалис – центрального бульвара Кастра Сангвинариуса.
Повсюду звучал оживленный говор и смех. Бродячие торговцы сладостями и игрушками насилу пробирались сквозь людскую массу, расхваливая свой товар. На всем пути следования от дворца до Колизея выстроились легионеры, сохраняя свободный проход посередине бульвара.
Наконец вдали со стороны дворца зазвучали фанфары. Публика встрепенулась.
Показался кортеж, возглавляемый двадцатью фанфаристами, за которыми, вызывая бурные аплодисменты, следовал отряд императорской охраны. Гул восторженных голосов медленно катился вдоль бульвара, сопровождая появление цезаря. Одетый в пурпурную с золотом мантию, он восседал один в колеснице, запряженной львами, которых вели за золотые ошейники чернокожие великаны.
Цезарь даже не догадывался о том, что аплодисменты черни относятся вовсе не к нему, а к прикованным к колеснице пленникам.
По традиции на арену выпускали самых могучих пленников. На сей раз эта участь выпала Ниуото, вождю негритянского племени багего, Цецилию Метеллусу, центуриону легионеров императора Востока, и Кассиусу Асте, племяннику того же императора. Однако наибольший восторг у толпы вызывал белый варвар-гигант с копной густых темных волос, почти обнаженный, если не считать набедренной повязки из леопардовой шкуры. О нем рассказывали самые невероятные истории.
Казалось, он не замечал ни ошейника, ни золотой цепи, которой был прикован к колеснице цезаря. Он гордо шел с высоко поднятой головой, не выказывая ни малейшего страха. В непринужденной мягкости его походки было неуловимое сходство с диким хищником.
Затем внимание толпы переключилось на пленных багего, прикованных друг к другу за ошейники, и на могучих гладиаторов в новых сверкающих доспехах. Следом за ними появились носилки с полководцами, знатными вельможами и летописцами.
Шествие замыкали стада и табуны, захваченные у багего.
Дилекта наблюдала за процессией с крыши своего дома, выискивая среди пленников Максимуса Прекларуса, но его там не оказалось. Девушка не на шутку встревожилась. С тех пор как ее возлюбленный попал в тюрьму, она не имела от него никаких вестей и не было никого, кто мог бы сказать ей, жив ли вообще Максимус Прекларус. И Дилекта поспешила с матерью в Колизей, чтобы присутствовать на открытии игрищ. Ее душу терзал страх за Максимуса Прекларуса. Если он окажется на арене, то как бы с ним не случилось беды. Если его там нет, то скорее всего он убит приспешниками Фастуса.
В Колизее собралась огромная масса людей, с нетерпением ожидавших прибытия цезаря в сопровождении кортежа и открытия игр, намеченного на полдень.
Большинство зрителей уже сидели на своих местах, постепенно заполнялись и ложи патрициев.
Из ложи сенатора Диона Сплендидуса, соседствующей с императорской, отлично просматривалась вся арена. Ковры и подушки обеспечивали комфорт, полагающийся по рангу.
Никогда прежде цезарь не устраивал праздника с таким размахом. Возбужденную публику ожидало поистине редкостное зрелище.
Дилекту и прежде не прельщали игрища, теперь же, охваченная страхом, она и вовсе их возненавидела.
До сих пор она взирала на участников с полным равнодушием. Профессиональные гладиаторы никоим образом не интересовали юную патрицианку, в жизни она с ними никогда не соприкасалась. Воины-негры и рабы ничем не отличались для нее от зверей, с которыми они иногда вступали в поединок, тогда как преступники, осужденные искупить свою вину на арене, вызывали у нее лишь мимолетное чувство жалости. Юную красавицу без сомнения сильно возмутила бы жестокость боксеров на ринге или же регбистов на матче за первенство университета, однако ее совершенно не трогала жестокость римской арены, ставшей неотъемлемой частью жизни ее народа.
Но сегодня… Сегодня ее бил озноб. Она видела в игрищах угрозу собственному счастью и жизни человека, которого любила, хотя внешне никак не проявляла своей тревоги. С замиранием сердца ждала прекрасная ясноокая Дилекта, дочь Диона Сплендидуса, прибытия цезаря, что служило сигналом к открытию игр.
Наконец появился Сублатус. Как только он уселся, в центр арены из-за поднятой решетки потянулись участники предстоящих игр, которые должны были продлиться целую неделю. Впереди всех шли трубачи. За ними пленники, а следом дикие звери. Последних вели рабы-негры, а наиболее сильных и свирепых везли в клетках на колесах.
Это были в основном львы и леопарды. Здесь была также пара буйволов и несколько огромных обезьян.
Участники выстроились в сомкнутую фалангу перед Сублатусом, который произнес краткую речь, суля свободу и награду победителям. Затем их, подавленных и угрюмых, вновь увели в темницу.
Дилекта впилась глазами в лица бойцов, выстроившихся перед ложей цезаря, но Максимуса Прекларуса среди них так и не обнаружила. Вытянувшись в струну и затаив дыхание, она застыла в страшном напряжении и не заметила вошедшего в ложу человека, который опустился на скамью рядом с ней.
– Его здесь нет, – произнес мужчина. Девушка мгновенно повернулась.
– Фастус! – воскликнула она. – Откуда ты знаешь, что его нет?
– Так я приказал, – ответил он жестко.
– Он умер? – вскричала Дилекта. – Ты приказал убить его?
– Нет, – опроверг Фастус. – Он в камере живой и невредимый.
– Что с ним будет?
– Его судьба в твоих руках, – сказал Фастус. – Откажись от него, обещай стать моей женой, и я устрою так, что он не появится на арене.
– Твои условия неприемлемы! Я ни за что не пойду на это!
Фастус пожал плечами.
– Как угодно, – произнес он, – но запомни: его жизнь в твоих руках.
– Вооруженный, он не имеет себе равных, – высокомерно произнесла девушка. – Если ему будет суждено принять участие в схватке, он непременно выйдет победителем и получит свободу.
– А бывает, что цезарь ставит безоружных людей против львов, – напомнил ей Фастус. – Так какой же прок от его искусства владеть оружием?
– Но ведь это подлое убийство! – воскликнула девушка.
– Не стоит так нелестно отзываться о действиях и поступках цезаря, – сурово возразил Фастус.
– Я говорю то, что думаю, – заявила Дилекта. – Пусть он и цезарь, но этот поступок омерзителен, впрочем, не сомневаюсь в том, что император и его сын способны и на худшее.
Ее голос звенел от негодования и презрения. Фастус поднялся с недоброй улыбкой на губах.
– Советую хорошенько все обдумать, – изрек он. – Твой ответ коснется не только Максимуса Прекларуса, тебя или меня.
– На что ты намекаешь?
– Есть еще Дион Сплендидус, твоя собственная мать и Фестивита, мать Прекларуса! Подумай о них.
С этим зловещим предупреждением он развернулся и вышел из ложи.
Начались игры, сопровождаемые грохотом фанфар, звоном скрещивающегося оружия, рычанием зверей и шумом многочисленных зрителей, которые часто вскакивали на ноги, неистово рукоплеща удачливому участнику, либо же выражая свое неодобрение глухим, грозным ропотом. На фоне беспрерывно колышущихся знамен и лент это тысячеглазое чудовище, страшное и жестокое, коим являлась толпа, глядело на кровь и страдания себе подобных, поглощая сладости, пока умирала жертва, или рассказывая пошлые анекдоты, в то время как рабы волокли с арены трупы и сгребали окровавленный песок.
Сублатус немало потрудился, продумывая с префектом-организатором игр программу зрелищ, стараясь предложить публике как можно больше развлечений с тем, чтобы завоевать себе популярность хотя бы таким способом.
Наибольшим успехом всегда пользовались те номера, в которых участвовали представители сословия патрициев, а потому Сублатус очень рассчитывал на Кассиуса Асту и Цецилия Метеллуса, однако для той цели, которая была поставлена, еще важнее был белый варвар-гигант, своими подвигами завладевший умами толпы.
Желая приберечь более опасные игры на вторую половину недели, Сублатус тем не менее решил выпустить Тарзана в первый же день. Таким образом в полдень человек-обезьяна оказался безоружным на арене лицом к лицу с дюжим соперником, имевшим вид заправского убийцы, на которого надели шкуру леопарда вокруг поясницы, наподобие той, что носил Тарзан.
Стража провела их через арену к императорской ложе, где руководитель игр объявил, что схватка предстоит рукопашная и что оставшийся в живых будет объявлен победителем.
– Ворота останутся открытыми, – добавил он, – и если один из противников решит, что с него довольно, он может покинуть арену, в случае чего победа переходит к другому.
Толпа засвистела. Она не собиралась глядеть на мальчишеские драки. Толпа жаждала крови, жаждала будоражащих зрелищ, но коварный замысел Сублатуса состоял в том, чтобы не только расправиться с Тарзаном руками одного из самых страшных гладиаторов, в чьей победе он не сомневался, но, по возможности, унизить белого гиганта, заставив его убежать с арены и тем самым отомстить за свой собственный позор.
Толпа понемногу угомонилась и замерла в ожидании, возможно, потому что предлагаемый поединок представлял для нее спектакль, сулящий немало интересного. Забавно будет поглядеть, как противник послабее пустится наутек.
Публика встретила Тарзана и убийцу с низким лбом аплодисментами, а попутно осыпала бранью распорядителя игр, благородного патриция, пользуясь его беззащитностью перед сплоченным коллективом зрителей.
По команде Тарзан повернулся к противнику и встал в борцовскую стойку. При этом он подумал, что им будет трудно подыскать для него достойного соперника.
Человек с лицом убийцы был чуть ниже Тарзана, под его темной кожей неестественно уродливыми буграми перекатывались огромные твердые мускулы; длинные руки свисали ниже колен, а плотные узловатые икры ног напоминали бронзовую статую на гранитном пьедестале.
Мужчина ходил вокруг Тарзана, примеряясь к противнику. Он состроил свирепую рожу, явно желая устрашить белого.
– Вон дверь, варвар, – гортанно выкрикнул он, махнув рукой вглубь арены. – Беги, пока жив.
Толпа разразилась одобрительным смехом. Такие шутки были в ее вкусе.
– Я разорву тебя на куски! – заорал убийца. Публика снова зааплодировала.
– Да нет, я, пожалуй, останусь, – невозмутимо произнес Тарзан.
– Уноси ноги! – взревел убийца.
Нагнув голову, он двинулся в атаку, словно рассвирепевший бык.
Неожиданно человек-обезьяна в прыжке налетел на своего противника. Все произошло так внезапно и стремительно, что никто, кроме самого Тарзана, не понял, что же случилось. Один он знал, как свернул убийцу жгутом.
Толпа увидела лишь конечный результат – рухнувшую на землю массивную фигуру, которая осталась лежать на песке полуоглушенная, и стоявшего над ней гиганта-варвара, скрестившего на груди руки.
Переменчивая в своих настроениях публика повскакивала с мест, вопя от удовольствия.
– Абст! – кричала она.
В воздухе взметнулись тысячи кулаков, указывая большим пальцем вниз. Тарзан неподвижно ждал, пока убийца, тряся головой, чтобы прояснить сознание, медленно вставал на ноги.
Соперник огляделся по сторонам помутневшими глазами, увидел Тарзана и с яростным воплем бросился на него.
Попав снова в страшные тиски, он опять очутился на земле.
Толпа ревела от удовольствия. Все до единого в Колизее показывали большим пальцем вниз, требуя, чтобы Тарзан прикончил своего противника. Человек-обезьяна обратил взор к ложе Сублатуса, где находился распорядитель игр.
– Может, достаточно? – спросил Тарзан, указывая на распростертую фигуру потерявшего сознание гладиатора.
Префект обвел рукой трибуны.
– Они хотят его смерти, – сказал он. – Если он останется в живых, ты не будешь победителем.
– Цезарь тоже требует, чтобы я убил беззащитного человека? – спросил Тарзан, глядя Сублатусу прямо в глаза.
– Ты слышал, что сказал благородный префект, – презрительно процедил император.
– Хорошо, – сказал Тарзан, – правила схватки будут соблюдены.
Наклонившись, он сгреб в охапку тело бесчувственного противника и поднял над головой.
– Вот так я вынес вашего императора из дворца! – крикнул он зрителям.
Последовавшая буря восторга явно говорила о том, насколько чернь ценит вызов Тарзана, между тем как цезарь попеременно то бледнел, то багровел от ярости. Он собрался встать со скамьи, но что бы у него ни было на уме, сделать это ему не удалось: в этот момент Тарзан раскачал тело противника, словно громадный маятник, и мощным движением метнул вверх, за перила ложи, прямо в Сублатуса, повалив цезаря на землю.
– Я жив и один на арене, – крикнул Тарзан, обращаясь к публике. – Согласно правилам игр, я – победитель.
Даже цезарь не осмелился опротестовать единодушный восторг толпы, приветствующей воплями и бурными аплодисментами отважного победителя.
Его яркие лучи высветили песок, разровненный граблями на пустынной арене, и толпы горожан, выстроившихся вдоль Виа Принципалис – центрального бульвара Кастра Сангвинариуса.
Повсюду звучал оживленный говор и смех. Бродячие торговцы сладостями и игрушками насилу пробирались сквозь людскую массу, расхваливая свой товар. На всем пути следования от дворца до Колизея выстроились легионеры, сохраняя свободный проход посередине бульвара.
Наконец вдали со стороны дворца зазвучали фанфары. Публика встрепенулась.
Показался кортеж, возглавляемый двадцатью фанфаристами, за которыми, вызывая бурные аплодисменты, следовал отряд императорской охраны. Гул восторженных голосов медленно катился вдоль бульвара, сопровождая появление цезаря. Одетый в пурпурную с золотом мантию, он восседал один в колеснице, запряженной львами, которых вели за золотые ошейники чернокожие великаны.
Цезарь даже не догадывался о том, что аплодисменты черни относятся вовсе не к нему, а к прикованным к колеснице пленникам.
По традиции на арену выпускали самых могучих пленников. На сей раз эта участь выпала Ниуото, вождю негритянского племени багего, Цецилию Метеллусу, центуриону легионеров императора Востока, и Кассиусу Асте, племяннику того же императора. Однако наибольший восторг у толпы вызывал белый варвар-гигант с копной густых темных волос, почти обнаженный, если не считать набедренной повязки из леопардовой шкуры. О нем рассказывали самые невероятные истории.
Казалось, он не замечал ни ошейника, ни золотой цепи, которой был прикован к колеснице цезаря. Он гордо шел с высоко поднятой головой, не выказывая ни малейшего страха. В непринужденной мягкости его походки было неуловимое сходство с диким хищником.
Затем внимание толпы переключилось на пленных багего, прикованных друг к другу за ошейники, и на могучих гладиаторов в новых сверкающих доспехах. Следом за ними появились носилки с полководцами, знатными вельможами и летописцами.
Шествие замыкали стада и табуны, захваченные у багего.
Дилекта наблюдала за процессией с крыши своего дома, выискивая среди пленников Максимуса Прекларуса, но его там не оказалось. Девушка не на шутку встревожилась. С тех пор как ее возлюбленный попал в тюрьму, она не имела от него никаких вестей и не было никого, кто мог бы сказать ей, жив ли вообще Максимус Прекларус. И Дилекта поспешила с матерью в Колизей, чтобы присутствовать на открытии игрищ. Ее душу терзал страх за Максимуса Прекларуса. Если он окажется на арене, то как бы с ним не случилось беды. Если его там нет, то скорее всего он убит приспешниками Фастуса.
В Колизее собралась огромная масса людей, с нетерпением ожидавших прибытия цезаря в сопровождении кортежа и открытия игр, намеченного на полдень.
Большинство зрителей уже сидели на своих местах, постепенно заполнялись и ложи патрициев.
Из ложи сенатора Диона Сплендидуса, соседствующей с императорской, отлично просматривалась вся арена. Ковры и подушки обеспечивали комфорт, полагающийся по рангу.
Никогда прежде цезарь не устраивал праздника с таким размахом. Возбужденную публику ожидало поистине редкостное зрелище.
Дилекту и прежде не прельщали игрища, теперь же, охваченная страхом, она и вовсе их возненавидела.
До сих пор она взирала на участников с полным равнодушием. Профессиональные гладиаторы никоим образом не интересовали юную патрицианку, в жизни она с ними никогда не соприкасалась. Воины-негры и рабы ничем не отличались для нее от зверей, с которыми они иногда вступали в поединок, тогда как преступники, осужденные искупить свою вину на арене, вызывали у нее лишь мимолетное чувство жалости. Юную красавицу без сомнения сильно возмутила бы жестокость боксеров на ринге или же регбистов на матче за первенство университета, однако ее совершенно не трогала жестокость римской арены, ставшей неотъемлемой частью жизни ее народа.
Но сегодня… Сегодня ее бил озноб. Она видела в игрищах угрозу собственному счастью и жизни человека, которого любила, хотя внешне никак не проявляла своей тревоги. С замиранием сердца ждала прекрасная ясноокая Дилекта, дочь Диона Сплендидуса, прибытия цезаря, что служило сигналом к открытию игр.
Наконец появился Сублатус. Как только он уселся, в центр арены из-за поднятой решетки потянулись участники предстоящих игр, которые должны были продлиться целую неделю. Впереди всех шли трубачи. За ними пленники, а следом дикие звери. Последних вели рабы-негры, а наиболее сильных и свирепых везли в клетках на колесах.
Это были в основном львы и леопарды. Здесь была также пара буйволов и несколько огромных обезьян.
Участники выстроились в сомкнутую фалангу перед Сублатусом, который произнес краткую речь, суля свободу и награду победителям. Затем их, подавленных и угрюмых, вновь увели в темницу.
Дилекта впилась глазами в лица бойцов, выстроившихся перед ложей цезаря, но Максимуса Прекларуса среди них так и не обнаружила. Вытянувшись в струну и затаив дыхание, она застыла в страшном напряжении и не заметила вошедшего в ложу человека, который опустился на скамью рядом с ней.
– Его здесь нет, – произнес мужчина. Девушка мгновенно повернулась.
– Фастус! – воскликнула она. – Откуда ты знаешь, что его нет?
– Так я приказал, – ответил он жестко.
– Он умер? – вскричала Дилекта. – Ты приказал убить его?
– Нет, – опроверг Фастус. – Он в камере живой и невредимый.
– Что с ним будет?
– Его судьба в твоих руках, – сказал Фастус. – Откажись от него, обещай стать моей женой, и я устрою так, что он не появится на арене.
– Твои условия неприемлемы! Я ни за что не пойду на это!
Фастус пожал плечами.
– Как угодно, – произнес он, – но запомни: его жизнь в твоих руках.
– Вооруженный, он не имеет себе равных, – высокомерно произнесла девушка. – Если ему будет суждено принять участие в схватке, он непременно выйдет победителем и получит свободу.
– А бывает, что цезарь ставит безоружных людей против львов, – напомнил ей Фастус. – Так какой же прок от его искусства владеть оружием?
– Но ведь это подлое убийство! – воскликнула девушка.
– Не стоит так нелестно отзываться о действиях и поступках цезаря, – сурово возразил Фастус.
– Я говорю то, что думаю, – заявила Дилекта. – Пусть он и цезарь, но этот поступок омерзителен, впрочем, не сомневаюсь в том, что император и его сын способны и на худшее.
Ее голос звенел от негодования и презрения. Фастус поднялся с недоброй улыбкой на губах.
– Советую хорошенько все обдумать, – изрек он. – Твой ответ коснется не только Максимуса Прекларуса, тебя или меня.
– На что ты намекаешь?
– Есть еще Дион Сплендидус, твоя собственная мать и Фестивита, мать Прекларуса! Подумай о них.
С этим зловещим предупреждением он развернулся и вышел из ложи.
Начались игры, сопровождаемые грохотом фанфар, звоном скрещивающегося оружия, рычанием зверей и шумом многочисленных зрителей, которые часто вскакивали на ноги, неистово рукоплеща удачливому участнику, либо же выражая свое неодобрение глухим, грозным ропотом. На фоне беспрерывно колышущихся знамен и лент это тысячеглазое чудовище, страшное и жестокое, коим являлась толпа, глядело на кровь и страдания себе подобных, поглощая сладости, пока умирала жертва, или рассказывая пошлые анекдоты, в то время как рабы волокли с арены трупы и сгребали окровавленный песок.
Сублатус немало потрудился, продумывая с префектом-организатором игр программу зрелищ, стараясь предложить публике как можно больше развлечений с тем, чтобы завоевать себе популярность хотя бы таким способом.
Наибольшим успехом всегда пользовались те номера, в которых участвовали представители сословия патрициев, а потому Сублатус очень рассчитывал на Кассиуса Асту и Цецилия Метеллуса, однако для той цели, которая была поставлена, еще важнее был белый варвар-гигант, своими подвигами завладевший умами толпы.
Желая приберечь более опасные игры на вторую половину недели, Сублатус тем не менее решил выпустить Тарзана в первый же день. Таким образом в полдень человек-обезьяна оказался безоружным на арене лицом к лицу с дюжим соперником, имевшим вид заправского убийцы, на которого надели шкуру леопарда вокруг поясницы, наподобие той, что носил Тарзан.
Стража провела их через арену к императорской ложе, где руководитель игр объявил, что схватка предстоит рукопашная и что оставшийся в живых будет объявлен победителем.
– Ворота останутся открытыми, – добавил он, – и если один из противников решит, что с него довольно, он может покинуть арену, в случае чего победа переходит к другому.
Толпа засвистела. Она не собиралась глядеть на мальчишеские драки. Толпа жаждала крови, жаждала будоражащих зрелищ, но коварный замысел Сублатуса состоял в том, чтобы не только расправиться с Тарзаном руками одного из самых страшных гладиаторов, в чьей победе он не сомневался, но, по возможности, унизить белого гиганта, заставив его убежать с арены и тем самым отомстить за свой собственный позор.
Толпа понемногу угомонилась и замерла в ожидании, возможно, потому что предлагаемый поединок представлял для нее спектакль, сулящий немало интересного. Забавно будет поглядеть, как противник послабее пустится наутек.
Публика встретила Тарзана и убийцу с низким лбом аплодисментами, а попутно осыпала бранью распорядителя игр, благородного патриция, пользуясь его беззащитностью перед сплоченным коллективом зрителей.
По команде Тарзан повернулся к противнику и встал в борцовскую стойку. При этом он подумал, что им будет трудно подыскать для него достойного соперника.
Человек с лицом убийцы был чуть ниже Тарзана, под его темной кожей неестественно уродливыми буграми перекатывались огромные твердые мускулы; длинные руки свисали ниже колен, а плотные узловатые икры ног напоминали бронзовую статую на гранитном пьедестале.
Мужчина ходил вокруг Тарзана, примеряясь к противнику. Он состроил свирепую рожу, явно желая устрашить белого.
– Вон дверь, варвар, – гортанно выкрикнул он, махнув рукой вглубь арены. – Беги, пока жив.
Толпа разразилась одобрительным смехом. Такие шутки были в ее вкусе.
– Я разорву тебя на куски! – заорал убийца. Публика снова зааплодировала.
– Да нет, я, пожалуй, останусь, – невозмутимо произнес Тарзан.
– Уноси ноги! – взревел убийца.
Нагнув голову, он двинулся в атаку, словно рассвирепевший бык.
Неожиданно человек-обезьяна в прыжке налетел на своего противника. Все произошло так внезапно и стремительно, что никто, кроме самого Тарзана, не понял, что же случилось. Один он знал, как свернул убийцу жгутом.
Толпа увидела лишь конечный результат – рухнувшую на землю массивную фигуру, которая осталась лежать на песке полуоглушенная, и стоявшего над ней гиганта-варвара, скрестившего на груди руки.
Переменчивая в своих настроениях публика повскакивала с мест, вопя от удовольствия.
– Абст! – кричала она.
В воздухе взметнулись тысячи кулаков, указывая большим пальцем вниз. Тарзан неподвижно ждал, пока убийца, тряся головой, чтобы прояснить сознание, медленно вставал на ноги.
Соперник огляделся по сторонам помутневшими глазами, увидел Тарзана и с яростным воплем бросился на него.
Попав снова в страшные тиски, он опять очутился на земле.
Толпа ревела от удовольствия. Все до единого в Колизее показывали большим пальцем вниз, требуя, чтобы Тарзан прикончил своего противника. Человек-обезьяна обратил взор к ложе Сублатуса, где находился распорядитель игр.
– Может, достаточно? – спросил Тарзан, указывая на распростертую фигуру потерявшего сознание гладиатора.
Префект обвел рукой трибуны.
– Они хотят его смерти, – сказал он. – Если он останется в живых, ты не будешь победителем.
– Цезарь тоже требует, чтобы я убил беззащитного человека? – спросил Тарзан, глядя Сублатусу прямо в глаза.
– Ты слышал, что сказал благородный префект, – презрительно процедил император.
– Хорошо, – сказал Тарзан, – правила схватки будут соблюдены.
Наклонившись, он сгреб в охапку тело бесчувственного противника и поднял над головой.
– Вот так я вынес вашего императора из дворца! – крикнул он зрителям.
Последовавшая буря восторга явно говорила о том, насколько чернь ценит вызов Тарзана, между тем как цезарь попеременно то бледнел, то багровел от ярости. Он собрался встать со скамьи, но что бы у него ни было на уме, сделать это ему не удалось: в этот момент Тарзан раскачал тело противника, словно громадный маятник, и мощным движением метнул вверх, за перила ложи, прямо в Сублатуса, повалив цезаря на землю.
– Я жив и один на арене, – крикнул Тарзан, обращаясь к публике. – Согласно правилам игр, я – победитель.
Даже цезарь не осмелился опротестовать единодушный восторг толпы, приветствующей воплями и бурными аплодисментами отважного победителя.
XV. ПРИГЛАШЕНИЕ
За кровавыми днями следовали тревожные ночи в тесных камерах, где полчища крыс и блох не давали пленникам ни минуты покоя. В начале игр в камере Тарзана находились двенадцать пленников, сейчас же на каменной стене раскачивались три опустевших кольца, и человек-обезьяна каждый день спрашивал себя, кто следующий?
Никто не упрекал Тарзана в том, что ему не удалось освободить их, поскольку никто не принял его обещания всерьез. Они даже помыслить не могли о бегстве с арены во время игр. Такое просто не укладывалось в их головах.
– Мы верим в твою искренность, – сказал Прекларус, – но мы лучше тебя знаем местные условия.
– Нужно дождаться благоприятных обстоятельств, – ответил Тарзан. – Я уверен, что подходящий момент настанет.
– Как же, настанет, – с горечью промолвил Аста. – Нас в Колизее окружают полчища легионеров.
– Я имею в виду тот момент, – продолжал Тарзан, – когда на арене соберутся победители. Тогда мы бросимся в ложу цезаря и вытащим его на арену. Сделав Сублатуса своим заложником, мы сможем потребовать, чтобы нас выслушали. Я не сомневаюсь в том, что мы добьемся своего и обретем свободу в обмен на цезаря.
– Но как попасть в императорскую ложу? – спросил Метеллус.
– Можно подняться по склоненным спинам, как по ступеням, подобно тому, как делают солдаты, когда штурмуют стену. Может, кое-кого из нас и убьют, но часть обязательно прорвется и сумеет стащить цезаря вниз.
– Желаю тебе удачи, – сказал Прекларус. – Клянусь, я уверен в твоем успехе. Жаль только, что не смогу пойти с тобой.
– Разве ты не пойдешь с нами? – удивился Тарзан.
– Но как? Меня отсюда не выпускают. Видимо, держат здесь совсем не для участия в играх. Они что-то задумали, но вот что именно, непонятно. Тюремщик сказал мне, что я не участвую ни в одной схватке.
– Мы найдем способ увести тебя, – сказал Тарзан.
– Ничего не получится, – с грустью заявил Прекларус, качая головой.
– Погоди, – оживился Тарзан. – Ты ведь был начальником охраны Колизея, верно?
– Да.
– У тебя были ключи от камер? – допытывался человек-обезьяна.
– Да, – ответил Прекларус, – и от наручников тоже.
– И где эти ключи? Хотя излишне спрашивать. Наверняка отобрали при аресте.
– А вот и нет, – возразил Прекларус. – Откровенно говоря, в тот вечер их при мне не было. Когда я переодевался, то оставил их в комнате.
– Наверное их обнаружили…
– Их действительно стали искать, но не нашли. Тюремщик потребовал их у меня через день после моего ареста, но я сказал ему, что ключи забрали солдаты. Дело в том, что я спрятал их в тайнике, где храню свои ценности. И если бы тюремщик узнал про тайник, то взял бы не только ключи, но и все, что там хранится.
– Хорошо! – воскликнул человек-обезьяна. – С ключами проблем нет.
– Но как ты их достанешь? – спросил Прекларус, недоверчиво улыбаясь.
– Не знаю, – отозвался Тарзан. – Знаю лишь, что мы обязаны ими завладеть.
– Мы знаем также, что должны обрести свободу, – вмешался Аста. – Но знать – это еще не означает быть свободным.
Их разговор был прерван появлением в коридоре группы солдат. Немного погодя перед камерой остановился взвод дворцовой охраны. Тюремщик открыл дверь, и вошел человек в сопровождении двух охранников с факелами в руках. Это был Фастус.
Обведя глазами темницу, он спросил:
– Где Прекларус?
А когда увидел его, произнес:
– А, вот ты где! Прекларус промолчал.
– Встать, жалкий раб! – взвизгнул Фастус. – Всем встать! Как вы смеете сидеть в присутствии наследника цезаря!
– Ты достоин называться разве что свиньей, – съязвил Прекларус.
– Хватайте их! Бейте их палками! – завопил Фастус, обращаясь к солдатам, стоящим за порогом камеры. Начальник охраны Колизея, ставший свидетелем всей сцены, загородил собою дверь.
– Назад! – приказал он легионерам. – Здесь приказы отдают только цезарь и я, а ты, Фастус, пока еще не цезарь!
– Скоро я им стану, – отрезал тот властным голосом, – и для тебя это будет поистине печальный день!
– Это будет печальный день для всего Кастра Сангвинариуса, – сказал офицер. – Ты еще не сказал Прекларусу того, с чем пожаловал. Говори, что хотел, и уходи. Даже сыну цезаря не дозволено трогать моих пленников.
Фастус затрясся от ярости, сознавая свое бессилие. Начальник охраны подчинялся только императору.
Фастус повернулся к Прекларусу.
– Я пришел с тем, чтобы пригласить моего доброго друга Максимуса Прекларуса на церемонию моего бракосочетания, – заявил он с ядовитой усмешкой.
Воцарилась тишина. Прекларус ничего не ответил.
– Я вижу, тебя это не трогает, Прекларус, а зря, – властно продолжал он. – Тебе не интересно, кто станет счастливой супругой? Неужели ты не хочешь узнать, кто сядет рядом со мной на императорский трон, даже если ты не доживешь до этого дня?
В недобром предчувствии у Максимуса Прекларуса замерло сердце. Теперь-то он понял причину прихода Фастуса в тюрьму, однако не подал вида. Он молча продолжал сидеть на каменном полу, подпирая спиной сырую стену.
– Что же ты не спрашиваешь, кто моя избранница и когда состоится свадьба? – продолжал Фастус. – Ладно уж, скажу сам. Знай, Прекларус, Дилекта, дочь Диона Сплендидуса, не пожелала иметь мужем предателя и изменника, она решила разделить свою судьбу с наследником пурпурной мантии императора. Вечером заключительного дня игр Дилекта и Фастус соединятся брачными узами в тронном зале дворца!
Преисполненный злобным самодовольством Фастус замолчал, ожидая произведенного им эффекта, но если он надеялся, что Максимус Прекларус будет сражен горем, то явно просчитался, ибо молодой патриций сделал вид, будто не замечает Фастуса, словно того и не было в камере вовсе.
Более того, Максимус Прекларус повернулся к Метеллусу и заговорил с ним с безразличным видом. Рассвирепев от такого оскорбления, Фастус вышел из себя, растеряв последние остатки самообладания. Он бросился на Прекларуса, вцепился ему в волосы и плюнул в лицо. При этом Фастус оказался рядом с Тарзаном, который быстрым движением схватил его за лодыжку и повалил на пол.
Фастус выкрикнул команду солдатам, одновременно хватаясь за кинжал и за меч, но Тарзан выхватил у него оба оружия и швырнул Фастуса в руки вбежавших в камеру легионеров.
– А теперь убирайся, Фастус! – приказал начальник стражи. – Ты уже и так наломал здесь дров.
– Вы у меня заплатите за это, – зашипел сын цезаря, испепеляя пленников злобным взглядом. – Все без исключения!
После того, как он ушел, Аста еще долго продолжал посмеиваться про себя.
– Тоже мне цезарь! – восклицал он время от времени. – Свинья!
Позднее, когда пленники принялись обсуждать произошедшее и его возможные последствия, в глубине коридора забрезжил свет.
– Ждите новых гостей, – проронил Метеллус.
– Может, вернулся Фастус, чтобы плюнуть на Тарзана, – засмеялся Кассиус Аста.
Раздался дружный смех.
Свет приближался, но солдатских шагов слышно не было.
– Кто бы это ни был, но он идет один, – сказал Максимус Прекларус.
– Значит, не Фастус, – заключил Аста.
– Может, это посланный им убийца? – предположил Прекларус.
– Мы готовы встретить его, – сказал Тарзан. Мгновение спустя по ту сторону дверной решетки возник начальник стражи Колизея, сопровождавший недавно Фастуса и защитивший от него пленников.
– Аппиус Апплозий! – воскликнул Максимус Прекларус. – Это не убийца, друзья мои.
– Я не хочу твоей крови, Прекларус, – сказал Апплозий, – но и счастья тебе не видать.
– О чем ты, друг мой? – спросил Прекларус.
– Фастус в гневе раскрыл мне много такого, чего не сказал тебе.
– И что же он сказал?
– Сказал, что Дилекта дала согласие на этот брак только потому, что надеется таким образом спасти своих родителей, тебя и твою мать Фестивиту.
– Назвать его свиньей, значит, оскорбить бедных животных, – прорычал Прекларус. – Скажи ей, Апплозий, что я предпочту умереть, нежели видеть ее замужем за Фастусом.
– Она знает это, друг мой, – ответил офицер, – но ее заботит судьба своих и твоих близких. Прекларус удрученно повесил голову.
– Что же делать? – простонал он.
– Фастус сын цезаря, – напомнил ему Апплозий, – да и времени мало.
– Знаю! – закричал Прекларус. – Но это ужасно! Невыносимо!
– Этот человек твой друг, Прекларус? – спросил Тарзан, кивая на Аппиуса Апплозия.
– Да, – подтвердил Прекларус.
– Ты доверяешь ему? – прозвучал следующий вопрос.
– Я готов доверить ему собственную жизнь и честь, – заявил Прекларус.
– Тогда скажи ему, куда ты спрятал ключи, и пусть он принесет их сюда, – предложил человек-обезьяна. Прекларус мгновенно просиял.
– Как я сам не догадался! – вскричал он. – Но нет, это слишком опасно.
– Моя жизнь и без того в опасности, – промолвил Апплозий. – Фастус никогда не простит мне сегодняшнего происшествия. Можно считать, что я уже приговорен. Что за ключи? Где они? Я схожу за ними.
– Может, ты сам откажешься, когда узнаешь, что это за ключи, – сказал Прекларус.
– Нетрудно вообразить, – ответил Аппиус Апплозий.
– Ты часто бывал в моем доме, Апплозий. Тот утвердительно кивнул.
– Помнишь книжные полки у окна?
– Да.
– Ключи за третьей полкой в тайнике в стене.
– Хорошо, Прекларус. Ты их получишь, – сказал офицер и вышел в коридор.
Пленники вглядывались в меркнущий свет, пока он не потух совсем.
В тюрьме оставался лишь Максимус Прекларус.
– Прощайте! – сказал он. – Те, кто сегодня уцелеют, получат свободу. Больше мы не увидимся. Желаю вам всем удачи, и пусть боги придадут вам силы и ловкости. Это все, о чем я могу просить, ибо даже боги не в состоянии дать вам больше мужества, чем то, которое у вас уже есть.
– Апплозий не сдержал своего слова, – произнес Аста.
Тарзан нахмурился.
– Если бы ты пошел с нами, Прекларус, то ключи нам не понадобились бы.
В камеру, где томились Тарзан и его товарищи, долетал шум схваток, стоны, свист и рукоплескания зрителей, но самой арены отсюда не было видно.
Сколько бы пленников ни выводили за раз – двоих, четверых или шестерых – возвращалась всегда только половина из них.
У тех, кому схватка только предстояла, нервы были напряжены до предела. Ожидание сделалось невыносимым. В порыве безысходности двое из пленников попытались наложить на себя руки, другие же старались спровоцировать драку с товарищами по заключению, однако в помещении находилась многочисленная охрана, а пленники были безоружны. Оружие выдавалось им лишь перед самым выходом на арену.
Между тем время перевалило за полдень. На арене бились Метеллус с гладиатором, оба в полном боевом снаряжении. Аста и Тарзан слышали разгоряченные крики черни и несмолкаемые аплодисменты. Все указывало на то, что участники сражаются мужественно и ловко. Вдруг воцарилась минутная тишина, сменившаяся энергичными криками:
– Абст!
– Кончено, – прошептал Кассиус Аста. Тарзан не ответил. Он привязался к этим людям, оказавшимся храбрыми, простыми, честными, и теперь с тревогой, хотя внешне это никак не проявлялось, ожидал увидеть, кто из двоих вернется. И пока Кассиус Аста взволнованно мерил шагами камеру, Тарзан из племени обезьян безмолвно глядел на дверь. Вскоре она распахнулась, пропуская Цецилия Метеллуса.
Облегченно вздохнув, Кассиус Аста бросился обнимать друга.
– Всем на выход, – крикнул Метеллус. – Последняя схватка!
Перед выходом каждому выдали меч, кинжал, копье, шит и пеньковую сеть и одного за другим выпустили на арену.
Здесь собрались победители всех состоявшихся за неделю схваток – всего сто человек.
Участников финального сражения поделили на две равные группы, приколов одним к плечу красные ленты, другим – белые.
Никто не упрекал Тарзана в том, что ему не удалось освободить их, поскольку никто не принял его обещания всерьез. Они даже помыслить не могли о бегстве с арены во время игр. Такое просто не укладывалось в их головах.
– Мы верим в твою искренность, – сказал Прекларус, – но мы лучше тебя знаем местные условия.
– Нужно дождаться благоприятных обстоятельств, – ответил Тарзан. – Я уверен, что подходящий момент настанет.
– Как же, настанет, – с горечью промолвил Аста. – Нас в Колизее окружают полчища легионеров.
– Я имею в виду тот момент, – продолжал Тарзан, – когда на арене соберутся победители. Тогда мы бросимся в ложу цезаря и вытащим его на арену. Сделав Сублатуса своим заложником, мы сможем потребовать, чтобы нас выслушали. Я не сомневаюсь в том, что мы добьемся своего и обретем свободу в обмен на цезаря.
– Но как попасть в императорскую ложу? – спросил Метеллус.
– Можно подняться по склоненным спинам, как по ступеням, подобно тому, как делают солдаты, когда штурмуют стену. Может, кое-кого из нас и убьют, но часть обязательно прорвется и сумеет стащить цезаря вниз.
– Желаю тебе удачи, – сказал Прекларус. – Клянусь, я уверен в твоем успехе. Жаль только, что не смогу пойти с тобой.
– Разве ты не пойдешь с нами? – удивился Тарзан.
– Но как? Меня отсюда не выпускают. Видимо, держат здесь совсем не для участия в играх. Они что-то задумали, но вот что именно, непонятно. Тюремщик сказал мне, что я не участвую ни в одной схватке.
– Мы найдем способ увести тебя, – сказал Тарзан.
– Ничего не получится, – с грустью заявил Прекларус, качая головой.
– Погоди, – оживился Тарзан. – Ты ведь был начальником охраны Колизея, верно?
– Да.
– У тебя были ключи от камер? – допытывался человек-обезьяна.
– Да, – ответил Прекларус, – и от наручников тоже.
– И где эти ключи? Хотя излишне спрашивать. Наверняка отобрали при аресте.
– А вот и нет, – возразил Прекларус. – Откровенно говоря, в тот вечер их при мне не было. Когда я переодевался, то оставил их в комнате.
– Наверное их обнаружили…
– Их действительно стали искать, но не нашли. Тюремщик потребовал их у меня через день после моего ареста, но я сказал ему, что ключи забрали солдаты. Дело в том, что я спрятал их в тайнике, где храню свои ценности. И если бы тюремщик узнал про тайник, то взял бы не только ключи, но и все, что там хранится.
– Хорошо! – воскликнул человек-обезьяна. – С ключами проблем нет.
– Но как ты их достанешь? – спросил Прекларус, недоверчиво улыбаясь.
– Не знаю, – отозвался Тарзан. – Знаю лишь, что мы обязаны ими завладеть.
– Мы знаем также, что должны обрести свободу, – вмешался Аста. – Но знать – это еще не означает быть свободным.
Их разговор был прерван появлением в коридоре группы солдат. Немного погодя перед камерой остановился взвод дворцовой охраны. Тюремщик открыл дверь, и вошел человек в сопровождении двух охранников с факелами в руках. Это был Фастус.
Обведя глазами темницу, он спросил:
– Где Прекларус?
А когда увидел его, произнес:
– А, вот ты где! Прекларус промолчал.
– Встать, жалкий раб! – взвизгнул Фастус. – Всем встать! Как вы смеете сидеть в присутствии наследника цезаря!
– Ты достоин называться разве что свиньей, – съязвил Прекларус.
– Хватайте их! Бейте их палками! – завопил Фастус, обращаясь к солдатам, стоящим за порогом камеры. Начальник охраны Колизея, ставший свидетелем всей сцены, загородил собою дверь.
– Назад! – приказал он легионерам. – Здесь приказы отдают только цезарь и я, а ты, Фастус, пока еще не цезарь!
– Скоро я им стану, – отрезал тот властным голосом, – и для тебя это будет поистине печальный день!
– Это будет печальный день для всего Кастра Сангвинариуса, – сказал офицер. – Ты еще не сказал Прекларусу того, с чем пожаловал. Говори, что хотел, и уходи. Даже сыну цезаря не дозволено трогать моих пленников.
Фастус затрясся от ярости, сознавая свое бессилие. Начальник охраны подчинялся только императору.
Фастус повернулся к Прекларусу.
– Я пришел с тем, чтобы пригласить моего доброго друга Максимуса Прекларуса на церемонию моего бракосочетания, – заявил он с ядовитой усмешкой.
Воцарилась тишина. Прекларус ничего не ответил.
– Я вижу, тебя это не трогает, Прекларус, а зря, – властно продолжал он. – Тебе не интересно, кто станет счастливой супругой? Неужели ты не хочешь узнать, кто сядет рядом со мной на императорский трон, даже если ты не доживешь до этого дня?
В недобром предчувствии у Максимуса Прекларуса замерло сердце. Теперь-то он понял причину прихода Фастуса в тюрьму, однако не подал вида. Он молча продолжал сидеть на каменном полу, подпирая спиной сырую стену.
– Что же ты не спрашиваешь, кто моя избранница и когда состоится свадьба? – продолжал Фастус. – Ладно уж, скажу сам. Знай, Прекларус, Дилекта, дочь Диона Сплендидуса, не пожелала иметь мужем предателя и изменника, она решила разделить свою судьбу с наследником пурпурной мантии императора. Вечером заключительного дня игр Дилекта и Фастус соединятся брачными узами в тронном зале дворца!
Преисполненный злобным самодовольством Фастус замолчал, ожидая произведенного им эффекта, но если он надеялся, что Максимус Прекларус будет сражен горем, то явно просчитался, ибо молодой патриций сделал вид, будто не замечает Фастуса, словно того и не было в камере вовсе.
Более того, Максимус Прекларус повернулся к Метеллусу и заговорил с ним с безразличным видом. Рассвирепев от такого оскорбления, Фастус вышел из себя, растеряв последние остатки самообладания. Он бросился на Прекларуса, вцепился ему в волосы и плюнул в лицо. При этом Фастус оказался рядом с Тарзаном, который быстрым движением схватил его за лодыжку и повалил на пол.
Фастус выкрикнул команду солдатам, одновременно хватаясь за кинжал и за меч, но Тарзан выхватил у него оба оружия и швырнул Фастуса в руки вбежавших в камеру легионеров.
– А теперь убирайся, Фастус! – приказал начальник стражи. – Ты уже и так наломал здесь дров.
– Вы у меня заплатите за это, – зашипел сын цезаря, испепеляя пленников злобным взглядом. – Все без исключения!
После того, как он ушел, Аста еще долго продолжал посмеиваться про себя.
– Тоже мне цезарь! – восклицал он время от времени. – Свинья!
Позднее, когда пленники принялись обсуждать произошедшее и его возможные последствия, в глубине коридора забрезжил свет.
– Ждите новых гостей, – проронил Метеллус.
– Может, вернулся Фастус, чтобы плюнуть на Тарзана, – засмеялся Кассиус Аста.
Раздался дружный смех.
Свет приближался, но солдатских шагов слышно не было.
– Кто бы это ни был, но он идет один, – сказал Максимус Прекларус.
– Значит, не Фастус, – заключил Аста.
– Может, это посланный им убийца? – предположил Прекларус.
– Мы готовы встретить его, – сказал Тарзан. Мгновение спустя по ту сторону дверной решетки возник начальник стражи Колизея, сопровождавший недавно Фастуса и защитивший от него пленников.
– Аппиус Апплозий! – воскликнул Максимус Прекларус. – Это не убийца, друзья мои.
– Я не хочу твоей крови, Прекларус, – сказал Апплозий, – но и счастья тебе не видать.
– О чем ты, друг мой? – спросил Прекларус.
– Фастус в гневе раскрыл мне много такого, чего не сказал тебе.
– И что же он сказал?
– Сказал, что Дилекта дала согласие на этот брак только потому, что надеется таким образом спасти своих родителей, тебя и твою мать Фестивиту.
– Назвать его свиньей, значит, оскорбить бедных животных, – прорычал Прекларус. – Скажи ей, Апплозий, что я предпочту умереть, нежели видеть ее замужем за Фастусом.
– Она знает это, друг мой, – ответил офицер, – но ее заботит судьба своих и твоих близких. Прекларус удрученно повесил голову.
– Что же делать? – простонал он.
– Фастус сын цезаря, – напомнил ему Апплозий, – да и времени мало.
– Знаю! – закричал Прекларус. – Но это ужасно! Невыносимо!
– Этот человек твой друг, Прекларус? – спросил Тарзан, кивая на Аппиуса Апплозия.
– Да, – подтвердил Прекларус.
– Ты доверяешь ему? – прозвучал следующий вопрос.
– Я готов доверить ему собственную жизнь и честь, – заявил Прекларус.
– Тогда скажи ему, куда ты спрятал ключи, и пусть он принесет их сюда, – предложил человек-обезьяна. Прекларус мгновенно просиял.
– Как я сам не догадался! – вскричал он. – Но нет, это слишком опасно.
– Моя жизнь и без того в опасности, – промолвил Апплозий. – Фастус никогда не простит мне сегодняшнего происшествия. Можно считать, что я уже приговорен. Что за ключи? Где они? Я схожу за ними.
– Может, ты сам откажешься, когда узнаешь, что это за ключи, – сказал Прекларус.
– Нетрудно вообразить, – ответил Аппиус Апплозий.
– Ты часто бывал в моем доме, Апплозий. Тот утвердительно кивнул.
– Помнишь книжные полки у окна?
– Да.
– Ключи за третьей полкой в тайнике в стене.
– Хорошо, Прекларус. Ты их получишь, – сказал офицер и вышел в коридор.
Пленники вглядывались в меркнущий свет, пока он не потух совсем.
* * *
Наступил финальный день игр. Охочая до зрелищ чернь жаждала новой крови, новых острых ощущений, словно и не было целой недели жестоких побоищ, о чем свидетельствовали запекшиеся бурые пятна на песке, который не успевали убирать.В тюрьме оставался лишь Максимус Прекларус.
– Прощайте! – сказал он. – Те, кто сегодня уцелеют, получат свободу. Больше мы не увидимся. Желаю вам всем удачи, и пусть боги придадут вам силы и ловкости. Это все, о чем я могу просить, ибо даже боги не в состоянии дать вам больше мужества, чем то, которое у вас уже есть.
– Апплозий не сдержал своего слова, – произнес Аста.
Тарзан нахмурился.
– Если бы ты пошел с нами, Прекларус, то ключи нам не понадобились бы.
В камеру, где томились Тарзан и его товарищи, долетал шум схваток, стоны, свист и рукоплескания зрителей, но самой арены отсюда не было видно.
Сколько бы пленников ни выводили за раз – двоих, четверых или шестерых – возвращалась всегда только половина из них.
У тех, кому схватка только предстояла, нервы были напряжены до предела. Ожидание сделалось невыносимым. В порыве безысходности двое из пленников попытались наложить на себя руки, другие же старались спровоцировать драку с товарищами по заключению, однако в помещении находилась многочисленная охрана, а пленники были безоружны. Оружие выдавалось им лишь перед самым выходом на арену.
Между тем время перевалило за полдень. На арене бились Метеллус с гладиатором, оба в полном боевом снаряжении. Аста и Тарзан слышали разгоряченные крики черни и несмолкаемые аплодисменты. Все указывало на то, что участники сражаются мужественно и ловко. Вдруг воцарилась минутная тишина, сменившаяся энергичными криками:
– Абст!
– Кончено, – прошептал Кассиус Аста. Тарзан не ответил. Он привязался к этим людям, оказавшимся храбрыми, простыми, честными, и теперь с тревогой, хотя внешне это никак не проявлялось, ожидал увидеть, кто из двоих вернется. И пока Кассиус Аста взволнованно мерил шагами камеру, Тарзан из племени обезьян безмолвно глядел на дверь. Вскоре она распахнулась, пропуская Цецилия Метеллуса.
Облегченно вздохнув, Кассиус Аста бросился обнимать друга.
– Всем на выход, – крикнул Метеллус. – Последняя схватка!
Перед выходом каждому выдали меч, кинжал, копье, шит и пеньковую сеть и одного за другим выпустили на арену.
Здесь собрались победители всех состоявшихся за неделю схваток – всего сто человек.
Участников финального сражения поделили на две равные группы, приколов одним к плечу красные ленты, другим – белые.