Страница:
Его отношение ко мне исходило полностью из научного любопытства. Я являлся проблемой. Я – не барсумианин, я был видом, о котором он не имел понятия. Значит, для пользы науки было бы лучше всего, чтобы я охранялся и изучался. Я знал многое о своей планете. Рас Тавасу нравилось выпытывать у меня все, что я знал. Он надеялся получить некоторую информацию, которая поможет ему решить одну из барсумианских проблем, ставивших в тупик ученых. Но он вынужден был признать, что я тупой невежда практически во всех областях знаний, и это потому, что земные науки пока на стадии пеленок по сравнению с замечательным научным прогрессом в соответствующих областях на Марсе. Он держал меня при себе еще и затем, чтобы использовать на незначительной работе в своей огромной лаборатории. Мне был вверен рецепт «бальзамирующей» жидкости. Меня научили, как выкачивать кровь из тела и заменять ее на удивительное предохраняющее средство, задерживающее разложение и не изменяющее мельчайших элементов клеток и нервов. Я изучил также секрет нескольких капель раствора, который, будучи добавлен к подогретой человеческой крови, оживляет и возвращает к нормальной деятельности весь организм. Он сказал мне однажды, почему он позволил мне изучать все это, что он держал в секрете от других, и почему он все время удерживал меня при себе в отличие от многочисленных людей его собственной расы, служивших ему и мне на меньших должностях и днем, и ночью.
– Вад Варс, – сказал он, используя барсумианское имя, которое он мне дал, настаивая на том, что мое собственное не имеет значения и не практично. – В течение многих лет я нуждался в ассистенте, но прежде я никогда не чувствовал, что нашел кого-то, кто мог бы работать бескорыстно и искренне, не имея причин уйти куда-то и разболтать мои секреты. Ты на Барсуме уникален – ты не имеешь здесь никаких друзей или знакомых, кроме меня. Если бы ты покинул меня, то очутился бы в мире врагов. Для всех ты – подозрительный иностранец – убогий пария во враждебном мире. Здесь же ты будешь занят работой с таким всепоглощающим интересом, что каждый час принесет тебе не имеющее себе равных удовлетворение. Нет, значит, эгоистических причин, чтобы ты покинул меня, но есть причины, чтобы ты остался. Я не ожидаю иной верности, кроме той, которая продиктована эгоизмом. Ты станешь идеальным ассистентом не только по тем причинам, которые я тебе назвал, но и потому, что ты интеллигентен и смышлен. После того, как я осторожно понаблюдал за тобой, я решил, что ты можешь служить мне и в другом качестве – персональным телохранителем.
– Может быть, ты заметил, что из всех, кто связан с моей лабораторией, я один вооружен. Это обычно на Барсуме, где люди всех классов, всех возрастов и обоих полов вооружены. Но многим из этих людей я не могу доверить оружия, так как они убьют меня. Если бы я дал оружие тому, кому могу доверять, кто знает, возможно другие завладеют этим оружием и убьют меня. И те, кому я сегодня доверяю, завтра повернут свой меч против меня. Нет никого, кто не желал бы уйти из этого места к своему народу – только ты, Вад Варс, являешься исключением, потому что тебе некуда идти. Итак, я решил дать тебе оружие!
– Ты спас мне жизнь однажды. Подобная возможность может представиться снова. Я знаю, что ты, будучи человеком благоразумным, не убьешь меня, так как ничего не выиграешь, а все потеряешь в нашем подозрительном мире, где убийство – закон общества, где естественная смерть – один из редких феноменов. Вот твое оружие. – Он шагнул в кабинет. В нем обнаружился целый склад оружия, старик выбрал для меня длинный и короткий мечи, револьвер и кинжал.
– Ты, кажется уверен, в моей преданности, – сказал я.
Он пожал плечами.
– Я только уверен, что знаю вполне область твоих интересов. Сентиментальные люди говорят: любовь, дружба, верность, вражда, ревность, ненависть – тысячу совершенно лишних слов. Два слова заменяют все – личная выгода. Все умные люди понимают это. Они анализируют человека и по склонностям и потребностям классифицируют его как друга или врага, оставляя слабоумным или идиотам, или тем, кто любит быть обманутыми, фиглярскую сентиментальную болтовню.
Я улыбался, пристегивая оружие на доспехи, но сохраняя спокойствие. Ничего нельзя было бы выиграть, что-либо в академическом споре. Я добьюсь лишь того, что мне станет хуже. Но многие из случаев, о которых он говорил, возбуждали любопытство, а один постоянно был у меня на уме – я много раз его обдумывал. Хотя частично кое-что было разъяснено в его замечаниях, я все еще удивлялся, почему красный человек, от которого я его избавил, имел такое непреодолимое желание убить его в день моего пришествия на Барсум. Я спросил его об этом, когда мы сидели, непринужденно болтая после вчерашней прогулки.
– Сентименталист, – сказал он, – сентименталист наиболее резко выраженного типа. Почему этот парень ненавидел меня со злобой, абсолютно невозможной для реакций аналитического ума, такого, как мой? Не будучи свидетелем его реакции, я распознал склад его ума так хорошо, что трудно себе представить. Это был молодой воин в расцвете жизни, с красивым лицом и великолепным телосложением. Один из моих агентов заплатил его родителям удовлетворительную сумму за его труп и продал мне. Таким образом, я получил практически все материалы. Я обработал его способом, который тебе уже знаком. В течение года тело лежало в лаборатории, так как не было случая использовать его. Но в конце концов, пришел богатый клиент. Вообще-то он не производил чрезмерно благоприятного впечатления. Человек преклонных лет, он совсем пал в глазах молодой женщины, которой оказывало внимание множество красивых поклонников. Мой клиент имеет денег значительно больше, чем любой из них, был, быть может, умнее, с большим жизненным опытом, но он нуждался в одной вещи, которую имел каждый из них и которая всегда весит больше в глазах неразвитых, неблагоразумных, сентиментальных женщин – красивой внешности.
– Итак – 378-Д-193811-П имело то, в чем мой клиент нуждался и мог позволить себе купить. Соглашения о цене мы достигли быстро, и вскоре я перенес мозг богатого клиента в голову 378-Д, и мой клиент ушел. Как мне стало известно, через некоторое время он добился руки прекрасной дурочки.
– 378-Д мог долго пребывать в неопределенности на своей плите, если бы я просто случайно не выбрал его для восстановления, потому что одному человеку нужен был раб. Ты не будешь возражать, что этот человек был убит. Он был мертв. Я купил его, я платил деньги за труп – и все дело в этом. Он мог лежать мертвым вечно в одном из моих складов, не вдохни я жизнь в его вены. Имел он умственные способности, чтобы действовать мудро и благоразумно? Нет! Его сентиментальные реакции заставили его попрекать меня за то, что я дал ему другое тело, хотя он должен был бы рассматривать меня как благодетеля, даровавшему ему жизнь в совершенно здоровом, пусть отчасти и использованном теле.
– Он говорил мне об этом несколько раз, умоляя вернуть ему тело-вещь, о которой, как я объяснил ему, никак не могло быть и речи, если только в мою лабораторию не попадет труп того, кто купил его тело. А такой случай – за пределами вероятности, учитывая богатство моего клиента. Парень предлагал мне даже, чтобы я позволил ему уйти и убить моего клиента, а затем принести его, чтобы я мог произвести обратную операцию, вернув его мозг в его тело. Когда я отказался сообщить имя теперешнего владельца его тела, мрачность его возросла. Но до самого момента твоего прибытия, когда он напал на меня, я не подозревал о глубине его комплекса ненависти.
– Чувства – это преграда прогрессу. И в Туноле, вероятно, меньше подвержены их капризам, но до сих пор многие из моих соотечественников до некоторой степени их жертвы этих чувств. Что, однако, имеет свои преимущества, компенсирующие их пагубное влияние. Без них мы не могли бы иметь стабильное правительство и фандалиане или другие какие-нибудь народы опустошили бы нашу страну и завоевали бы ее; но достаточно низшим классам иметь некоторую толику чувств, и они будут хранить верность джеддаку Тулона, а высшие классы достаточно умны, чтобы в их собственных интересах держаться у трона.
– С другой стороны, фандалиане – отъявленные сентименталисты, удовлетворенные абсолютными глупостями, полные суеверий, рабы тщеславия. Ну, сам факт, что они терпят на троне старую мегеру Заксу, клеймит их как бестолковых идиотов. Она невежественная, глупая, высокомерная, эгоистичная, жестокая и сварливая женщина. До сих пор фандалиане должны сражаться и умирать потому, что отец ее был джеддаком Фандала. Она так обложила их налогами, что они шатаются под их тяжестью, она плохо управляет ими, она эксплуатирует, обманывает их, а они падают ниц у ее ног и поклоняются ей. Почему? Потому, что ее отец был джеддаком Фандала, и его отец был им до этого, и так далее в древность. И все потому, что они руководствуются скорее чувствами, чем разумом. Потому, что их безнравственные правители платят и за чувства.
– У нее нет ничего, что говорило бы в пользу ее, как нормального человека – даже нет красоты. Ты знаешь, ты видел ее!
– Я видел ее? – спросил я.
– Ты ассистировал мне в тот день, когда мы дали ее старому мозгу новую шкатулку, в день, когда ты прибыл оттуда, что зовешь Землей.
– Она? Эта старая женщина была джеддарой Фандала?
– Это была Закса, – подтвердил марсианин.
– Странно, один землянин мог тогда подумать, что это лишь простая женщина, ведь ты обращался с ней не так, как подобает обращаться с правительницей.
– Я Рас Тавас, – сказал старик. – Почему я должен склоняться перед кем-нибудь другим? В моем мире ничто не имеет такого значения, как ум. Во всех отношениях – могу сказать без сомнения – я не знаю разума более великого, чем мой.
– В таком случае, вы не без сантиментов, – сказал я, улыбаясь. – Вы обладаете одним из чувств – гордостью.
– Это не гордость, – возразил он. – Это факт! Факт, доказать который не представляет трудности. По всей вероятности, я имею наиболее развитый и хорошо функционирующий мозг среди всех знакомых мне ученых, и это показывает, что я обладаю наиболее развитым и хорошо функционирующим разумом на всем Барсуме. Из того, что я знаю о Земле и судя по тебе, я убежден, что на твоей планете разум может лишь слабо приблизиться к тому, который я развил в себе за время тысячелетней учебы и исследований. Расум
– Меркурий или Косум – Венера могут, возможно, выдвинуть умы, равные или даже выше, чем мой. Пока что мы изучаем их мозговые волны. Наши инструменты еще недостаточно разработаны, мы можем лишь предполагать, что они – существа крайне утонченные и подвижные.
– А что это за девушка, тело которой ты отдал джеддаре? – спросил я невпопад, потому что у меня из головы не могла выветриться мысль об этом прекрасном теле, в котором должен был бы находиться соответствующий – ласковый и прекрасный – ум.
– Просто объект! Просто объект! – повторял он, размахивая руками.
– Что с ней станет? – настаивал я.
– Какая разница, что станет? – спросил он. – Купил ее с партией военнопленных. Я не могу даже назвать, из какой страны мой агент получил их, или откуда они родом. Такие сведения не имеют значения.
– Она была жива, когда ты купил ее?
– Да. Ну и что?
– Ты убил ее? – Нет! Я сохранил ее. Это было около десяти лет назад. Почему я должен был позволить ей стать старой и морщинистой? Она тогда не имела бы такой цены, как теперь. Когда Закса купила ее, она была такая же свежая, как в тот день, когда я получил ее. Много женщин смотрело на нее и хотело заполучить ее лицо и тело, но только джеддара оказалась в состоянии взять ее. Она заплатила высочайшую цену из тех, какие когда-либо платили!
– Да, я держал ее долгое время, но я знал, что в один прекрасный день я продам ее за такую высокую цену. Она в самом деле была прекрасна. Таким образом, чувство нашло свое применение – если бы не оно, не нашлось бы дураков поддерживать ту работу, которую я веду, и это помогает продолжать мои исследования на более высоком уровне. Ты будешь удивлен, я знаю, если я скажу тебе, что чувствую, что почти способен воспроизвести рациональное человеческое существо воздействием различных химических комбинаций и групп лучей. Они, вероятно, полностью неизвестны на Земле земным ученым, насколько я могу судить о незначительности твоих знаний о таких вещах.
– Я не был бы удивлен, – уверил я его, – я не удивлюсь ничему, чтобы ты ни совершил.
– Вад Варс, – сказал он, используя барсумианское имя, которое он мне дал, настаивая на том, что мое собственное не имеет значения и не практично. – В течение многих лет я нуждался в ассистенте, но прежде я никогда не чувствовал, что нашел кого-то, кто мог бы работать бескорыстно и искренне, не имея причин уйти куда-то и разболтать мои секреты. Ты на Барсуме уникален – ты не имеешь здесь никаких друзей или знакомых, кроме меня. Если бы ты покинул меня, то очутился бы в мире врагов. Для всех ты – подозрительный иностранец – убогий пария во враждебном мире. Здесь же ты будешь занят работой с таким всепоглощающим интересом, что каждый час принесет тебе не имеющее себе равных удовлетворение. Нет, значит, эгоистических причин, чтобы ты покинул меня, но есть причины, чтобы ты остался. Я не ожидаю иной верности, кроме той, которая продиктована эгоизмом. Ты станешь идеальным ассистентом не только по тем причинам, которые я тебе назвал, но и потому, что ты интеллигентен и смышлен. После того, как я осторожно понаблюдал за тобой, я решил, что ты можешь служить мне и в другом качестве – персональным телохранителем.
– Может быть, ты заметил, что из всех, кто связан с моей лабораторией, я один вооружен. Это обычно на Барсуме, где люди всех классов, всех возрастов и обоих полов вооружены. Но многим из этих людей я не могу доверить оружия, так как они убьют меня. Если бы я дал оружие тому, кому могу доверять, кто знает, возможно другие завладеют этим оружием и убьют меня. И те, кому я сегодня доверяю, завтра повернут свой меч против меня. Нет никого, кто не желал бы уйти из этого места к своему народу – только ты, Вад Варс, являешься исключением, потому что тебе некуда идти. Итак, я решил дать тебе оружие!
– Ты спас мне жизнь однажды. Подобная возможность может представиться снова. Я знаю, что ты, будучи человеком благоразумным, не убьешь меня, так как ничего не выиграешь, а все потеряешь в нашем подозрительном мире, где убийство – закон общества, где естественная смерть – один из редких феноменов. Вот твое оружие. – Он шагнул в кабинет. В нем обнаружился целый склад оружия, старик выбрал для меня длинный и короткий мечи, револьвер и кинжал.
– Ты, кажется уверен, в моей преданности, – сказал я.
Он пожал плечами.
– Я только уверен, что знаю вполне область твоих интересов. Сентиментальные люди говорят: любовь, дружба, верность, вражда, ревность, ненависть – тысячу совершенно лишних слов. Два слова заменяют все – личная выгода. Все умные люди понимают это. Они анализируют человека и по склонностям и потребностям классифицируют его как друга или врага, оставляя слабоумным или идиотам, или тем, кто любит быть обманутыми, фиглярскую сентиментальную болтовню.
Я улыбался, пристегивая оружие на доспехи, но сохраняя спокойствие. Ничего нельзя было бы выиграть, что-либо в академическом споре. Я добьюсь лишь того, что мне станет хуже. Но многие из случаев, о которых он говорил, возбуждали любопытство, а один постоянно был у меня на уме – я много раз его обдумывал. Хотя частично кое-что было разъяснено в его замечаниях, я все еще удивлялся, почему красный человек, от которого я его избавил, имел такое непреодолимое желание убить его в день моего пришествия на Барсум. Я спросил его об этом, когда мы сидели, непринужденно болтая после вчерашней прогулки.
– Сентименталист, – сказал он, – сентименталист наиболее резко выраженного типа. Почему этот парень ненавидел меня со злобой, абсолютно невозможной для реакций аналитического ума, такого, как мой? Не будучи свидетелем его реакции, я распознал склад его ума так хорошо, что трудно себе представить. Это был молодой воин в расцвете жизни, с красивым лицом и великолепным телосложением. Один из моих агентов заплатил его родителям удовлетворительную сумму за его труп и продал мне. Таким образом, я получил практически все материалы. Я обработал его способом, который тебе уже знаком. В течение года тело лежало в лаборатории, так как не было случая использовать его. Но в конце концов, пришел богатый клиент. Вообще-то он не производил чрезмерно благоприятного впечатления. Человек преклонных лет, он совсем пал в глазах молодой женщины, которой оказывало внимание множество красивых поклонников. Мой клиент имеет денег значительно больше, чем любой из них, был, быть может, умнее, с большим жизненным опытом, но он нуждался в одной вещи, которую имел каждый из них и которая всегда весит больше в глазах неразвитых, неблагоразумных, сентиментальных женщин – красивой внешности.
– Итак – 378-Д-193811-П имело то, в чем мой клиент нуждался и мог позволить себе купить. Соглашения о цене мы достигли быстро, и вскоре я перенес мозг богатого клиента в голову 378-Д, и мой клиент ушел. Как мне стало известно, через некоторое время он добился руки прекрасной дурочки.
– 378-Д мог долго пребывать в неопределенности на своей плите, если бы я просто случайно не выбрал его для восстановления, потому что одному человеку нужен был раб. Ты не будешь возражать, что этот человек был убит. Он был мертв. Я купил его, я платил деньги за труп – и все дело в этом. Он мог лежать мертвым вечно в одном из моих складов, не вдохни я жизнь в его вены. Имел он умственные способности, чтобы действовать мудро и благоразумно? Нет! Его сентиментальные реакции заставили его попрекать меня за то, что я дал ему другое тело, хотя он должен был бы рассматривать меня как благодетеля, даровавшему ему жизнь в совершенно здоровом, пусть отчасти и использованном теле.
– Он говорил мне об этом несколько раз, умоляя вернуть ему тело-вещь, о которой, как я объяснил ему, никак не могло быть и речи, если только в мою лабораторию не попадет труп того, кто купил его тело. А такой случай – за пределами вероятности, учитывая богатство моего клиента. Парень предлагал мне даже, чтобы я позволил ему уйти и убить моего клиента, а затем принести его, чтобы я мог произвести обратную операцию, вернув его мозг в его тело. Когда я отказался сообщить имя теперешнего владельца его тела, мрачность его возросла. Но до самого момента твоего прибытия, когда он напал на меня, я не подозревал о глубине его комплекса ненависти.
– Чувства – это преграда прогрессу. И в Туноле, вероятно, меньше подвержены их капризам, но до сих пор многие из моих соотечественников до некоторой степени их жертвы этих чувств. Что, однако, имеет свои преимущества, компенсирующие их пагубное влияние. Без них мы не могли бы иметь стабильное правительство и фандалиане или другие какие-нибудь народы опустошили бы нашу страну и завоевали бы ее; но достаточно низшим классам иметь некоторую толику чувств, и они будут хранить верность джеддаку Тулона, а высшие классы достаточно умны, чтобы в их собственных интересах держаться у трона.
– С другой стороны, фандалиане – отъявленные сентименталисты, удовлетворенные абсолютными глупостями, полные суеверий, рабы тщеславия. Ну, сам факт, что они терпят на троне старую мегеру Заксу, клеймит их как бестолковых идиотов. Она невежественная, глупая, высокомерная, эгоистичная, жестокая и сварливая женщина. До сих пор фандалиане должны сражаться и умирать потому, что отец ее был джеддаком Фандала. Она так обложила их налогами, что они шатаются под их тяжестью, она плохо управляет ими, она эксплуатирует, обманывает их, а они падают ниц у ее ног и поклоняются ей. Почему? Потому, что ее отец был джеддаком Фандала, и его отец был им до этого, и так далее в древность. И все потому, что они руководствуются скорее чувствами, чем разумом. Потому, что их безнравственные правители платят и за чувства.
– У нее нет ничего, что говорило бы в пользу ее, как нормального человека – даже нет красоты. Ты знаешь, ты видел ее!
– Я видел ее? – спросил я.
– Ты ассистировал мне в тот день, когда мы дали ее старому мозгу новую шкатулку, в день, когда ты прибыл оттуда, что зовешь Землей.
– Она? Эта старая женщина была джеддарой Фандала?
– Это была Закса, – подтвердил марсианин.
– Странно, один землянин мог тогда подумать, что это лишь простая женщина, ведь ты обращался с ней не так, как подобает обращаться с правительницей.
– Я Рас Тавас, – сказал старик. – Почему я должен склоняться перед кем-нибудь другим? В моем мире ничто не имеет такого значения, как ум. Во всех отношениях – могу сказать без сомнения – я не знаю разума более великого, чем мой.
– В таком случае, вы не без сантиментов, – сказал я, улыбаясь. – Вы обладаете одним из чувств – гордостью.
– Это не гордость, – возразил он. – Это факт! Факт, доказать который не представляет трудности. По всей вероятности, я имею наиболее развитый и хорошо функционирующий мозг среди всех знакомых мне ученых, и это показывает, что я обладаю наиболее развитым и хорошо функционирующим разумом на всем Барсуме. Из того, что я знаю о Земле и судя по тебе, я убежден, что на твоей планете разум может лишь слабо приблизиться к тому, который я развил в себе за время тысячелетней учебы и исследований. Расум
– Меркурий или Косум – Венера могут, возможно, выдвинуть умы, равные или даже выше, чем мой. Пока что мы изучаем их мозговые волны. Наши инструменты еще недостаточно разработаны, мы можем лишь предполагать, что они – существа крайне утонченные и подвижные.
– А что это за девушка, тело которой ты отдал джеддаре? – спросил я невпопад, потому что у меня из головы не могла выветриться мысль об этом прекрасном теле, в котором должен был бы находиться соответствующий – ласковый и прекрасный – ум.
– Просто объект! Просто объект! – повторял он, размахивая руками.
– Что с ней станет? – настаивал я.
– Какая разница, что станет? – спросил он. – Купил ее с партией военнопленных. Я не могу даже назвать, из какой страны мой агент получил их, или откуда они родом. Такие сведения не имеют значения.
– Она была жива, когда ты купил ее?
– Да. Ну и что?
– Ты убил ее? – Нет! Я сохранил ее. Это было около десяти лет назад. Почему я должен был позволить ей стать старой и морщинистой? Она тогда не имела бы такой цены, как теперь. Когда Закса купила ее, она была такая же свежая, как в тот день, когда я получил ее. Много женщин смотрело на нее и хотело заполучить ее лицо и тело, но только джеддара оказалась в состоянии взять ее. Она заплатила высочайшую цену из тех, какие когда-либо платили!
– Да, я держал ее долгое время, но я знал, что в один прекрасный день я продам ее за такую высокую цену. Она в самом деле была прекрасна. Таким образом, чувство нашло свое применение – если бы не оно, не нашлось бы дураков поддерживать ту работу, которую я веду, и это помогает продолжать мои исследования на более высоком уровне. Ты будешь удивлен, я знаю, если я скажу тебе, что чувствую, что почти способен воспроизвести рациональное человеческое существо воздействием различных химических комбинаций и групп лучей. Они, вероятно, полностью неизвестны на Земле земным ученым, насколько я могу судить о незначительности твоих знаний о таких вещах.
– Я не был бы удивлен, – уверил я его, – я не удивлюсь ничему, чтобы ты ни совершил.
3. ВАЛЛА ДАЙЯ
Я долго лежал, бодрствуя в эту ночь, и думал о 4296-Д-2631-Н, прекрасной девушке, чье совершенное тело было украдено, чтобы составить великолепную оправу для мозга тирана. Это казалось мне таким ужасным преступлением, что я не мог освободить свой ум от этого, и я думаю, что эти размышления посеяли первое зерно ненависти и отвращения к Рас Тавасу. Я не мог представить себе существо, настолько лишенное сострадания и жалости и более страшное, чем он. Я не мог в эту минуту беспристрастно размышлять о безобразном насилии над этим милым и красивым телом, даже в священнейших целях, вызванных желанием получить деньги.
Я так много думал о девушке этой ночью, что облик ее был первым, что возникло в моем возвращающемся после сна сознании и после того, как я поел, а Рас Тавас так и не появился, я пошел в комнату, где была бедная девушка. Она лежала, обозначенная только маленькой табличкой с номером. Тело старой женщины с обезображенным лицом предстало предо мной в суровой неподвижности смерти. Однако под оболочкой, которую я видел сейчас, пряталась сама лучезарная юность, душа, которая спала под этими седыми волосами. Существо с лицом и формами Заксы не было Заксой, потому что в нее было перенесено все, что делало ее другой. Каким ужасным должно быть пробуждение, если оно когда-нибудь наступит! Я содрогался от ужаса при мысли, что она должна будет почувствовать и пережить, когда впервые представит себе страшное преступление, жертвой которого стала. Кем она была? Какая история была запрятана в этом мертвом безмолвном теле? Какой должна была быть ее любовь – ее, чья красота была так великолепна, а на прекрасном лице лежал неизгладимый отпечаток доброты! Захочет Рас Тавас когда-нибудь вызвать ее из этого счастливого подобия смерти – гораздо более счастливого, чем было бы для нее оживление. Я избегал мысли об ее оживлении, и тем не менее страстно желал услышать ее голос, узнать, что этот мозг живет снова, узнать ее имя, выслушать рассказ об ее жизни, так жестоко оборванной и перекинутой в руки судьбы в лице Рас Таваса. Допустим, что она ожила, и что я… – рука легла на мое плечо, и я повернулся, чтобы посмотреть в лицо Рас Таваса.
– Ты, кажется, интересуешься этим предметом? – спросил он.
– Я хотел бы знать, – ответил я, – реакцию ее разума при пробуждении, когда она обнаружит, что стала старой и безобразной женщиной.
Он погладил подбородок и пристально посмотрел на меня.
– Интересный эксперимент, – пробормотал он. – Мне доставило удовольствие узнать, что ты проявляешь научный интерес в выполняемым мной работам. Психологические фазы моей работы, должен признаться, упущены в течение последнего столетия или что-то около этого, хотя раньше я уделял им большое внимание. Интересно, должно быть, наблюдать, изучать некоторые из этих дел. Это может оказаться особенно полезным тебе, как начинающему, так как это просто и обычно. Позднее мы с тобой понаблюдаем за случаем, когда мозг мужчины перенесен в тело женщины, а мозг женщины – в тело мужчины. Так же интересны случаи, когда часть больного или поврежденного мозга заменялась частью мозга от другого объекта, или когда в экспериментальных целях человеческий мозг транспортировался в тело животного и наоборот. Это все обещает огромные возможности для наблюдений. Я помню такой случай, когда я перенес половину мозга обезьяны в череп человека после того, как убрал половину его мозга, которую соответственно перенес в череп обезьяны. Это было несколько лет тому назад, и я часто думаю, что мне нравится время от времени оживлять эти два объекта и записывать результаты наблюдений. Я хочу ознакомиться с ними сейчас, после того, как достану их из подвала Л-42-Х под зданием 4-Д-21. Это будет скоро, через несколько дней. Прошли годы с тех пор, как они внизу. Это были прекрасные экземпляры – они совсем ускользнули из моей памяти. Но пойдем, вызовем из небытия 4296-Е-2631.
– Нет! – воскликнул я, положив руку на его локоть. – Это было бы ужасно!
Он удивленно повернулся ко мне, а затем со злобной глумливой улыбкой закричал, скривив губы: «Плаксивый сентиментальный дурак! Кто смеет говорить мне „нет“?
Я положил руку на эфес длинного меча и, твердо посмотрев ему в глаза, сказал:
– Ты хозяин в своем доме, но пока что я твой гость. Так изволь обращаться со мной вежливо!
Он моментально обернулся ко мне, но взгляд его дрогнул. – Я не подумал, – сказал он. – Давай оставим это.
Итак, я получил в ответ извинение – действительно это было больше, чем я ожидал – исход был удачным. Думаю, что с этого времени он стал относиться ко мне с гораздо большим уважением, но сейчас он медленно повернулся к плите, несшей смертные останки 4296-Е-2631-Н.
– Приготовьте объект для оживления, – сказал он. – Сделай так, чтобы можно было изучить все ее реакции. – С этим он оставил комнату.
К этому времени я уже был сносным знатоком оживления, но приступил к нему с некоторым опасением, хотя с уверенностью, что я был прав, подчиняясь Рас Тавасу, пока являлся членом его окружения. Кровь, которая некогда текла по венам прекрасного тела, проданного Рас Тавасом Заксе, покоилась в геометрически запечатанном сосуде на полке под трупом. Как я все делал раньше под бдительным взглядом старого хирурга, так я делал и сейчас, в первый раз самостоятельно. Разрезы сделаны, трубочки подсоединены, кровь нагрета и несколько капель животного раствора добавлены к крови. Теперь я готов был возвратить жизнь этому нежному мозгу, который лежал мертвым десять лет. Когда мои пальцы легли на кнопку, запускающую мотор, который должен был пустить жидкость в эти дремлющие вены, я испытывал такое чувство, что не представляю, что кто-нибудь из землян испытывал когда-нибудь что-либо подобное.
Я стал хозяином жизни и смерти, и тем не менее, когда стоял у начала воскрешения мертвых, то чувствовал себя скорее убийцей, чем спасителем. Я старался взглянуть на процедуру бесстрастно, через призму холодных научных интересов, но это плохо получалось. Я только видел пораженную горем девушку, тоскующую по потерянной красоте. Приглушенно выругавшись, я отвернулся. Я не мог сделать этого. А затем, как будто какая-то сила подтолкнула меня, мои пальцы безошибочно нашли кнопку и нажали ее. Я не смог бы объяснить этого, если бы не теория дуальности нашей психики, объясняющая многое. Возможно, мой субъективный разум продиктовал мне действие. Не знаю…
Знаю только, что я сделал это, мотор запустился, и уровень крови в сосуде начал постепенно понижаться.
Ошеломленный, я стоял, наблюдая. Вскоре сосуд был пуст. Я выключил мотор, отключил трубки, изолировал разрезы пластырем. Красный румянец жизни слегка окрасил тело, поднялась и равномерно опустилась грудь, голова слегка повернулась, шевельнулись веки… Долгое время не было других признаков жизни, затем вдруг глаза открылись. Сначала они были тусклыми, но вскоре начали наполняться вопрошающим изумлением. Они остановились на мне, потом прошлись по доступной части комнаты. Потом они вернулись ко мне и твердо зафиксировались на моей физиономии после того, как обозрели меня снизу доверху. Они только вопрошали, в них не было страха.
– Где я? – спросила она. Голос был, как у старухи, высокий и резкий. Ее глаза наполнились выражением испуга. – Что произошло со мной? Что с моим голосом? Что случилось?
– Подожди еще немного, пока не окрепнешь. Тогда скажу, – сказал я.
Она приподнялась.
– Я сплю, – сказала она, и затем ее глаза обозрели лежащее туловище и ноги, и выражение крайнего ужаса пробежало по ее лицу. – Что случилось со мной? Именем моего первого предка – что?
Пронзительный резкий голос раздражал меня. Это был голос Заксы, а Закса теперь должна была обладать милыми музыкальными тонами, которые безусловно гармонировали с прекрасным лицом, украденным у девушки. Я старался забыть об этих скрипучих нотах, думая только о красоте оболочки, которая когда-то украшала душу, спрятанную в старом и высохшем теле.
Она протянула руку и ласково коснулась ею меня. Жест этот был прекрасен, движения грациозны. Мозг девушки управлял мускулами, но странные грубые голосовые связки Заксы не могли более издавать нежные звуки.
– Скажи мне, пожалуйста, – она умоляла, слезы блестели в ее старых глазах. – Скажи мне, ты не кажешься жестоким.
И я рискнул, впервые за много лет.
Итак, я рассказал ей. Она слушала внимательно, и, когда я кончил, вздохнула.
– В конце концов, – сказала она, – это не так страшно, как я думала. Это лучше, чем быть мертвой!
Значит, то, что я нажал на кнопку, было к счастью. Она рада жить, даже будучи задрапированной в отвратительную оболочку Заксы. Так я ей и сказал.
– Ты была так прекрасна! – воскликнул я.
– А сейчас я отвратительна?
Я не ответил.
– В конце концов, какая разница? – спросила она вскоре. – Это старое тело не может изменить меня, сделать другой по сравнению с тем, чем я была. Хорошее во мне осталось, осталось все, что было доброго, милого. Я буду жить и делать хорошее. Сначала я ужаснулась – я не знала, что случилось со мной. Я думала, что подцепила какую-нибудь ужасную болезнь, которая изменила меня – это меня страшило, но сейчас… ну и что…
– Ты удивительна! – сказал я. – Большинство женщин сошло бы с ума от ужаса и горя – потерять такую красоту, как у тебя – а тебе все равно!
– О, нет, мне не все равно, друг мой, – поправила она меня, – происшедшего все равно достаточно, чтобы разрушить мою жизнь или бросить тень на тех, кто окружает меня. Я имела красоту и наслаждалась ею. Это было не омраченное счастье… Могу уверить тебя в этом. Из-за нее люди убивали друг друга, из-за нее две великие нации вступили в войну, и, возможно, мой отец или лишился трона или жизни – не знаю, так как была захвачена в плен, когда война еще свирепствовала. Может быть, она еще бушует, и люди умирают, потому что я была слишком красива. Но теперь никто не будет бороться за меня, – добавила она с печальной улыбкой.
– Ты знаешь, как долго была здесь? – спросил я.
– Да, – ответила она, – позавчера меня продали сюда.
– Это было десять лет тому назад, – сказал я.
– Десять лет? Невозможно!
Я указал на трупы вокруг нас.
– Ты лежала, как они, десять лет, – объяснил я ей. – Здесь есть и такие, которые лежат уже пятьдесят лет. Так сказал мне Рас Тавас.
– Десять лет! Десять лет! Что могло случиться за десять лет! Лучше, как они, – она указала на тела. – Я боюсь возвращаться. Я не хочу узнать, что мой отец, а, возможно, и мать погибли. Лучше так. Позволь мне заснуть снова! Можно?
– Это решение остается за Рас Тавасом, – ответил я. – Но сейчас я здесь, чтобы наблюдать за тобой.
– Наблюдать меня?
– Изучать тебя, твои реакции.
– Я… что хорошего это даст?
– Это может дать кое-что хорошее миру…
– Это может дать твоему ужасному Рас Тавасу лишь кое-какие идеи по совершенствованию своей камеры пыток и новые способы выжимания денег из страданий жертв, – сказала она, и ее грубый голос погрустнел.
– Некоторые его работы полезны, – объяснил я ей. – Деньги, которые он делает, позволяют ему содержать это удивительное заведение, где он постоянно проводит бесчисленные эксперименты. Многие из его операций благодетельны. Вчера принесли воина с раздавленными руками. Рас Тавас дал ему новые руки. Принесли сумасшедшего с умом ребенка. Рас Тавас дал ему новый мозг. Руки и мозг были изъяты у двоих, умерших насильственной смертью. Они при помощи Рас Таваса послужили и после смерти своих хозяев, даруя счастье и жизнь другим.
Она задумалась на минуту.
– Я довольна, – сказала она. – Я только надеюсь, что наблюдать меня будешь ты!
Вскоре пришел Рас Тавас и осмотрел ее.
– Хороший объект, – похвалил он.
Он взглянул на табличку, куда я занес очень короткую запись вслед за другими. Конечно, это была скорее вольная трактовка определенного номера. Барсумцы не имеют алфавита, подобно нашему, и их системы исчисления очень отличаются от наших. Тринадцать знаков в земной записи выражаются четырьмя тунолианскими значками, означающими, тем не менее, то же самое в краткой форме – номер комнаты, стола и здания.
– Объект должен быть размещен около тебя, – где ты мог бы регулярно наблюдать ее, – продолжал Рас Тавас. – Это будет соседняя с тобой комната. Я прослежу, чтобы ее открыли. Когда не будешь проводить наблюдения, запирай ее.
Я так много думал о девушке этой ночью, что облик ее был первым, что возникло в моем возвращающемся после сна сознании и после того, как я поел, а Рас Тавас так и не появился, я пошел в комнату, где была бедная девушка. Она лежала, обозначенная только маленькой табличкой с номером. Тело старой женщины с обезображенным лицом предстало предо мной в суровой неподвижности смерти. Однако под оболочкой, которую я видел сейчас, пряталась сама лучезарная юность, душа, которая спала под этими седыми волосами. Существо с лицом и формами Заксы не было Заксой, потому что в нее было перенесено все, что делало ее другой. Каким ужасным должно быть пробуждение, если оно когда-нибудь наступит! Я содрогался от ужаса при мысли, что она должна будет почувствовать и пережить, когда впервые представит себе страшное преступление, жертвой которого стала. Кем она была? Какая история была запрятана в этом мертвом безмолвном теле? Какой должна была быть ее любовь – ее, чья красота была так великолепна, а на прекрасном лице лежал неизгладимый отпечаток доброты! Захочет Рас Тавас когда-нибудь вызвать ее из этого счастливого подобия смерти – гораздо более счастливого, чем было бы для нее оживление. Я избегал мысли об ее оживлении, и тем не менее страстно желал услышать ее голос, узнать, что этот мозг живет снова, узнать ее имя, выслушать рассказ об ее жизни, так жестоко оборванной и перекинутой в руки судьбы в лице Рас Таваса. Допустим, что она ожила, и что я… – рука легла на мое плечо, и я повернулся, чтобы посмотреть в лицо Рас Таваса.
– Ты, кажется, интересуешься этим предметом? – спросил он.
– Я хотел бы знать, – ответил я, – реакцию ее разума при пробуждении, когда она обнаружит, что стала старой и безобразной женщиной.
Он погладил подбородок и пристально посмотрел на меня.
– Интересный эксперимент, – пробормотал он. – Мне доставило удовольствие узнать, что ты проявляешь научный интерес в выполняемым мной работам. Психологические фазы моей работы, должен признаться, упущены в течение последнего столетия или что-то около этого, хотя раньше я уделял им большое внимание. Интересно, должно быть, наблюдать, изучать некоторые из этих дел. Это может оказаться особенно полезным тебе, как начинающему, так как это просто и обычно. Позднее мы с тобой понаблюдаем за случаем, когда мозг мужчины перенесен в тело женщины, а мозг женщины – в тело мужчины. Так же интересны случаи, когда часть больного или поврежденного мозга заменялась частью мозга от другого объекта, или когда в экспериментальных целях человеческий мозг транспортировался в тело животного и наоборот. Это все обещает огромные возможности для наблюдений. Я помню такой случай, когда я перенес половину мозга обезьяны в череп человека после того, как убрал половину его мозга, которую соответственно перенес в череп обезьяны. Это было несколько лет тому назад, и я часто думаю, что мне нравится время от времени оживлять эти два объекта и записывать результаты наблюдений. Я хочу ознакомиться с ними сейчас, после того, как достану их из подвала Л-42-Х под зданием 4-Д-21. Это будет скоро, через несколько дней. Прошли годы с тех пор, как они внизу. Это были прекрасные экземпляры – они совсем ускользнули из моей памяти. Но пойдем, вызовем из небытия 4296-Е-2631.
– Нет! – воскликнул я, положив руку на его локоть. – Это было бы ужасно!
Он удивленно повернулся ко мне, а затем со злобной глумливой улыбкой закричал, скривив губы: «Плаксивый сентиментальный дурак! Кто смеет говорить мне „нет“?
Я положил руку на эфес длинного меча и, твердо посмотрев ему в глаза, сказал:
– Ты хозяин в своем доме, но пока что я твой гость. Так изволь обращаться со мной вежливо!
Он моментально обернулся ко мне, но взгляд его дрогнул. – Я не подумал, – сказал он. – Давай оставим это.
Итак, я получил в ответ извинение – действительно это было больше, чем я ожидал – исход был удачным. Думаю, что с этого времени он стал относиться ко мне с гораздо большим уважением, но сейчас он медленно повернулся к плите, несшей смертные останки 4296-Е-2631-Н.
– Приготовьте объект для оживления, – сказал он. – Сделай так, чтобы можно было изучить все ее реакции. – С этим он оставил комнату.
К этому времени я уже был сносным знатоком оживления, но приступил к нему с некоторым опасением, хотя с уверенностью, что я был прав, подчиняясь Рас Тавасу, пока являлся членом его окружения. Кровь, которая некогда текла по венам прекрасного тела, проданного Рас Тавасом Заксе, покоилась в геометрически запечатанном сосуде на полке под трупом. Как я все делал раньше под бдительным взглядом старого хирурга, так я делал и сейчас, в первый раз самостоятельно. Разрезы сделаны, трубочки подсоединены, кровь нагрета и несколько капель животного раствора добавлены к крови. Теперь я готов был возвратить жизнь этому нежному мозгу, который лежал мертвым десять лет. Когда мои пальцы легли на кнопку, запускающую мотор, который должен был пустить жидкость в эти дремлющие вены, я испытывал такое чувство, что не представляю, что кто-нибудь из землян испытывал когда-нибудь что-либо подобное.
Я стал хозяином жизни и смерти, и тем не менее, когда стоял у начала воскрешения мертвых, то чувствовал себя скорее убийцей, чем спасителем. Я старался взглянуть на процедуру бесстрастно, через призму холодных научных интересов, но это плохо получалось. Я только видел пораженную горем девушку, тоскующую по потерянной красоте. Приглушенно выругавшись, я отвернулся. Я не мог сделать этого. А затем, как будто какая-то сила подтолкнула меня, мои пальцы безошибочно нашли кнопку и нажали ее. Я не смог бы объяснить этого, если бы не теория дуальности нашей психики, объясняющая многое. Возможно, мой субъективный разум продиктовал мне действие. Не знаю…
Знаю только, что я сделал это, мотор запустился, и уровень крови в сосуде начал постепенно понижаться.
Ошеломленный, я стоял, наблюдая. Вскоре сосуд был пуст. Я выключил мотор, отключил трубки, изолировал разрезы пластырем. Красный румянец жизни слегка окрасил тело, поднялась и равномерно опустилась грудь, голова слегка повернулась, шевельнулись веки… Долгое время не было других признаков жизни, затем вдруг глаза открылись. Сначала они были тусклыми, но вскоре начали наполняться вопрошающим изумлением. Они остановились на мне, потом прошлись по доступной части комнаты. Потом они вернулись ко мне и твердо зафиксировались на моей физиономии после того, как обозрели меня снизу доверху. Они только вопрошали, в них не было страха.
– Где я? – спросила она. Голос был, как у старухи, высокий и резкий. Ее глаза наполнились выражением испуга. – Что произошло со мной? Что с моим голосом? Что случилось?
– Подожди еще немного, пока не окрепнешь. Тогда скажу, – сказал я.
Она приподнялась.
– Я сплю, – сказала она, и затем ее глаза обозрели лежащее туловище и ноги, и выражение крайнего ужаса пробежало по ее лицу. – Что случилось со мной? Именем моего первого предка – что?
Пронзительный резкий голос раздражал меня. Это был голос Заксы, а Закса теперь должна была обладать милыми музыкальными тонами, которые безусловно гармонировали с прекрасным лицом, украденным у девушки. Я старался забыть об этих скрипучих нотах, думая только о красоте оболочки, которая когда-то украшала душу, спрятанную в старом и высохшем теле.
Она протянула руку и ласково коснулась ею меня. Жест этот был прекрасен, движения грациозны. Мозг девушки управлял мускулами, но странные грубые голосовые связки Заксы не могли более издавать нежные звуки.
– Скажи мне, пожалуйста, – она умоляла, слезы блестели в ее старых глазах. – Скажи мне, ты не кажешься жестоким.
И я рискнул, впервые за много лет.
Итак, я рассказал ей. Она слушала внимательно, и, когда я кончил, вздохнула.
– В конце концов, – сказала она, – это не так страшно, как я думала. Это лучше, чем быть мертвой!
Значит, то, что я нажал на кнопку, было к счастью. Она рада жить, даже будучи задрапированной в отвратительную оболочку Заксы. Так я ей и сказал.
– Ты была так прекрасна! – воскликнул я.
– А сейчас я отвратительна?
Я не ответил.
– В конце концов, какая разница? – спросила она вскоре. – Это старое тело не может изменить меня, сделать другой по сравнению с тем, чем я была. Хорошее во мне осталось, осталось все, что было доброго, милого. Я буду жить и делать хорошее. Сначала я ужаснулась – я не знала, что случилось со мной. Я думала, что подцепила какую-нибудь ужасную болезнь, которая изменила меня – это меня страшило, но сейчас… ну и что…
– Ты удивительна! – сказал я. – Большинство женщин сошло бы с ума от ужаса и горя – потерять такую красоту, как у тебя – а тебе все равно!
– О, нет, мне не все равно, друг мой, – поправила она меня, – происшедшего все равно достаточно, чтобы разрушить мою жизнь или бросить тень на тех, кто окружает меня. Я имела красоту и наслаждалась ею. Это было не омраченное счастье… Могу уверить тебя в этом. Из-за нее люди убивали друг друга, из-за нее две великие нации вступили в войну, и, возможно, мой отец или лишился трона или жизни – не знаю, так как была захвачена в плен, когда война еще свирепствовала. Может быть, она еще бушует, и люди умирают, потому что я была слишком красива. Но теперь никто не будет бороться за меня, – добавила она с печальной улыбкой.
– Ты знаешь, как долго была здесь? – спросил я.
– Да, – ответила она, – позавчера меня продали сюда.
– Это было десять лет тому назад, – сказал я.
– Десять лет? Невозможно!
Я указал на трупы вокруг нас.
– Ты лежала, как они, десять лет, – объяснил я ей. – Здесь есть и такие, которые лежат уже пятьдесят лет. Так сказал мне Рас Тавас.
– Десять лет! Десять лет! Что могло случиться за десять лет! Лучше, как они, – она указала на тела. – Я боюсь возвращаться. Я не хочу узнать, что мой отец, а, возможно, и мать погибли. Лучше так. Позволь мне заснуть снова! Можно?
– Это решение остается за Рас Тавасом, – ответил я. – Но сейчас я здесь, чтобы наблюдать за тобой.
– Наблюдать меня?
– Изучать тебя, твои реакции.
– Я… что хорошего это даст?
– Это может дать кое-что хорошее миру…
– Это может дать твоему ужасному Рас Тавасу лишь кое-какие идеи по совершенствованию своей камеры пыток и новые способы выжимания денег из страданий жертв, – сказала она, и ее грубый голос погрустнел.
– Некоторые его работы полезны, – объяснил я ей. – Деньги, которые он делает, позволяют ему содержать это удивительное заведение, где он постоянно проводит бесчисленные эксперименты. Многие из его операций благодетельны. Вчера принесли воина с раздавленными руками. Рас Тавас дал ему новые руки. Принесли сумасшедшего с умом ребенка. Рас Тавас дал ему новый мозг. Руки и мозг были изъяты у двоих, умерших насильственной смертью. Они при помощи Рас Таваса послужили и после смерти своих хозяев, даруя счастье и жизнь другим.
Она задумалась на минуту.
– Я довольна, – сказала она. – Я только надеюсь, что наблюдать меня будешь ты!
Вскоре пришел Рас Тавас и осмотрел ее.
– Хороший объект, – похвалил он.
Он взглянул на табличку, куда я занес очень короткую запись вслед за другими. Конечно, это была скорее вольная трактовка определенного номера. Барсумцы не имеют алфавита, подобно нашему, и их системы исчисления очень отличаются от наших. Тринадцать знаков в земной записи выражаются четырьмя тунолианскими значками, означающими, тем не менее, то же самое в краткой форме – номер комнаты, стола и здания.
– Объект должен быть размещен около тебя, – где ты мог бы регулярно наблюдать ее, – продолжал Рас Тавас. – Это будет соседняя с тобой комната. Я прослежу, чтобы ее открыли. Когда не будешь проводить наблюдения, запирай ее.