Берроуз Эдгар Райс. Владыка Марса

   С тихим восклицанием: «За Дею Торис!» – я проткнул своим мечом прогнившее сердце правителя Окара, и Салензий Олл с искаженным лицом покатился по ступенькам к подножию своего брачного трона.
   Минуту в свадебном зале царило молчание, а затем пятьдесят придворных дружно набросились на меня. Мы сражались бешено, но все преимущества были на моей стороне. Я сражался за самую дивную женщину в мире, за великую любовь, и легко отбивал со своей высокой эстрады копошившихся внизу врагов.
   Из-за моего плеча звучал серебристый, дорогой голос, напевая боевую песнь Гелиума, которая поется женщинами, когда их мужья шествуют к победе.
   Одного этого было достаточно, чтобы воодушевить меня, и я думаю, что я победил бы в тот день всех пятьдесят желтых воинов, присутствовавших на свадебной церемонии, если бы мне не помешали…
   Бешеным темпом шел бой. Придворные вскакивали на ступеньки трона, но сразу же падали от удара меча. Казалось, что рука моя приобрела какую-то волшебную силу после поединка с искусным Соланом.
   Я услышал позади себя какое-то движение. Звуки боевой песни смолкли, но в это время меня так теснили два воина, что я не смог сразу оглянуться. Может быть, Дея Торис собиралась занять место рядом со мной?
   Героическая дочь героического мира! Это было похоже на нее; схватить меч и сражаться рядом с тем, кого она любила!
   Хотя женщины Марса не обучаются военному искусству, но дух у них воинственный, и известны бесчисленные примеры, когда они принимали участие в боях.
   Но она не пришла, и я был рад этому, так как мне пришлось бы удвоить усилия, чтобы защищать ее. Я решил, что она, вероятно, придумывает какой-нибудь стратегический маневр, и спокойно сражался в уверенности, что моя божественная Дея Торис в безопасности позади меня.
   Полчаса, по крайней мере, дрался я против придворных Окара, и ни одна нога не вступила на возвышение, на котором я стоял. Оставшиеся в живых решили сделать последний решительный натиск. Едва они двинулись вперед, как дверь в дальнем углу зала распахнулась, и запыхавшийся гонец влетел в комнату.
   – Джеддак джеддаков! – кричал он. – Где джеддак джеддаков? Город пал перед полчищами, прибывшими из-за барьера, уже воины юга овладели дворцовыми воротами и хлынули в священные пределы. Где Салензий Олл? Он один может поднять ослабевший дух наших войск. Он один может спасти Окар! Где Салензий Олл?
   Придворные расступились перед мертвым телом правителя, и один из них молча указал на труп.
   Гонец отшатнулся, как будто от удара в лицо.
   – Бегите тогда, придворные Окара! – закричал он. – Ничто не может спасти нас! Слушайте! Они идут!
   И действительно, мы услышали из коридора глухой рев людей, звон металла и лязг мечей.
   Не обращая внимания больше на меня, ставшего зрителем этой трагической сцены, придворные повернулись и побежали из зала через другой выход. Почти немедленно вслед за этим в той двери, через которую пришел гонец, появился отряд желтых воинов. Они отступали в зал спиной, упорно сопротивляясь горсти красных людей, которые медленно, но верно теснили их.
   Стоя на возвышенности, я мог узнать через головы сражающихся лицо моего старого друга Кантон Кана. Он вел маленький отряд, который пробил себе дорогу в самое сердце дворца Салензия Олла.
   В одну минуту я сообразил, что, напав на окарцев сзади, я внесу расстройство в их ряды и положу конец их сопротивлению. С этим намерением я прыгнул с возвышения, крикнув через плечо Дее Торис несколько слов объяснения.
   Я не боялся оставить ее одну возле трона – ведь я продолжал находиться между нею и врагами, а Кантос Кан со своими воинами приближались с другой стороны.
   Я хотел, чтобы люди Гелиума увидели меня и узнали, что их любимая Дея Торис тоже здесь. Как это должно было воодушевить их на новые подвиги!
   Проходя через зал, чтобы атаковать врагов сзади, я увидел, что небольшая дверь медленно открылась и, к моему удивлению, в ней показалась фигура отца жрецов Матаи Шанга и его дочери Файдоры. Они быстро оглядели помещение, на минуту их глаза, широко открытые от ужаса, остановились на мертвом теле Салензия Олла, на груде придворных, валяющейся возле трона, на сражающихся воинах у другой двери, и, наконец, на мне…
   Они не пытались проникнуть в зал, но, стоя у дверей, смерили взглядом каждый уголок его.
   Выражение злобы показалось на лице Матаи Шанга, и змеиная улыбка заиграла на губах Файдоры. Затем они удалились, но перед удодом Файдора насмешливо захохотала мне прямо в лицо.
   Я не понял значения ярости Матаи Шанга, не понимал насмешки Файдоры, но знал, что ни то, ни другое не предвещает мне ничего хорошего.
   Минуту спустя я уже был за спиной у желтолицых, и когда красные люди Гелиума увидели меня через плечи своих противников, то раздались радостные возгласы, покрывшие собой общий шум битвы.
   – За Джона Картера! – закричали они. – За джеда Гелиума! – и, как голодные львы, набросились на ослабевших желтых воинов.
   Они попались между двух огней и сражались с тем настроением, которое часто вызывается полной безнадежностью положения. Они сражались так, как сражался бы я на их месте, решив умереть, но перед смертью уложить как можно больше противников…
   Это был славный бой, но конец казался предопределенным, когда внезапно со стороны коридора показался новый большой отряд желтых воинов.
   Теперь счастье переменилось. Люди Гелиума оказались между двумя жерновами, и, казалось, были обречены на гибель. Они принуждены были обернуться, чтобы встретить новых врагов, предоставив мне остатки воинов в тронном зале.
   Ну и задали они мне дела! Моментами я сомневался, что смогу с ними справиться… Медленно теснили они меня обратно в зал, и когда они все проникли в него, один из них захлопнул дверь и закрыл ее на запор.
   Это был умный маневр, я оказался отрезанным от своих, один с двенадцатью противниками, а красным людям в коридоре был прегражден путь к отступлению.
   Но мне не раз приходилось находиться лицом к лицу и с более страшным врагом. Поэтому я начал спокойно и стойко бороться.
   Мои мысли постоянно возвращались к Дее Торис. Я жаждал конца битвы, чтобы заключить ее в свои объятия и услышать снова слова любви, которых я был лишен столько лет!
   Во все время боя я не имел свободной секунды, чтобы украдкой кинуть взгляд позади себя на то место, где она стояла около трупа убитого правителя. Я удивлялся только, почему она не воодушевляет меня больше воинственной песней Гелиума!
   Было бы утомительно рассказывать все перипетии этого долгого боя; как мы сражались вначале у дверей, затем вдоль всего зала, наконец, у самого подножия трона, где упал мой последний противник, пронзенный моим мечом.
   Тогда, с радостным криком, с распростертыми объятиями повернулся я, чтобы обнять мою возлюбленную. Эта минута должна была вознаградить меня сторицей за все кровавые столкновения, за все страдания, за все опасности, через которые я прошел ради моей любимой.
   Но радостный крик замер на моих губах, руки мои безжизненно упали. Шатаясь, как смертельно раненный, взобрался я на ступеньки, которые вела к трону…
   Дея Торис исчезла!

 

15. НАГРАДА

   Непостижимое исчезновение Деи Торис вызвало во мне подозрение, что здесь, может быть, замешано то темное лицо, которое промелькнуло передо мной за драпировками, позади трона Салензия Олла.
   Почему вид этого злобного лица не побудил меня к большей осторожности? Почему я так беспечно отнесся к грозившей моей принцессе опасности?.. Увы! Все мои сожаления были напрасны и не могли исправить того, что случилось.
   Снова Дея Торис попала в лапы Турида, этого черного дьявола. Снова все мои старания свелись к нулю! Я понял теперь причину ярости, которая так ясно отпечаталась на чертах Матаи Шанга и жестокую радость Файдоры.
   Они знали или догадывались об истине. Хеккадор святых жрецов, желавший Дею Торис для себя самого, и, очевидно, явившийся в зал в надежде уличить Салензия Олла в вероломстве и помешать ему, понял, что Турид выкрал добычу из-под самого моего носа.
   А радость Файдоры была вызвана сознанием жестокого удара, который был нанесен мне. Ее чувство ревности и ненависти к Дее Торис было удовлетворено.
   Моей первой мыслью было заглянуть за драпировки позади трона, потому что там-то я и увидел Турида. Я рванул роскошную ткань и увидел перед собой узкий проход.
   Ни минуты не сомневался я, что именно этой дорогой бежал Турид. Это подтверждалось еще находкой небольшого, усыпанного драгоценными камнями украшения, которое лежало на полу коридора.
   Подняв безделушку, я увидел, что на ней был герб Деи Торис, и, прижав ее к губам, как безумный, я бросился по извилистому коридору, который спускался в нижние галереи дворца.
   Очень скоро дошел я до помещения, в котором прежде работал Солан. Его мертвое тело все еще валялось там, где я его оставил. Но никаких признаков, что кто-то проходил через комнату с тех пор, как я тут был, не было! Однако Турид и Дея Торис должны были пройти здесь!
   Я стоял с минуту в недоумении. Какой из бесчисленных выходов выведет меня на правильную дорогу? Я упорно напрягал память, чтобы вспомнить те указания, которые при мне повторял Турид Солану, и медленно, как будто сквозь густой туман, воскресли слова перворожденного:
   «Идти по коридору, миновать три боковых кода направо, затем войти в четвертый правый ход и идти до того места, где встретятся три коридора: Снова идти направо, держась левой стены, чтобы не попасть в колодец. В конце этого пути – винтовая лестница, которая выводит вниз, а не наверх, после этого дорога ведет прямо».
   И я сразу вспомнил выход, на который он указал.
   Не теряя ни минуты, бросился я по этому незнакомому пути; я бежал, не принимая никаких мер предосторожности, хотя знал, что меня могут ожидать впереди серьезные неприятности.
   Сначала часть пути пришлось пройти в полной тьме, но большая часть была потом довольно сносно освещена. Темнее всего было в том месте, где нужно было держаться левой стороны, чтобы не попасть в колодец, и я был уже у самого края пропасти, Когда заметил опасность.
   Узкая полоса, не менее четырех футов, была оставлена вдоль стены, чтобы посвященный в тайну мог пройти; те же, которые не знали о ловушке, должны были неминуемо упасть в нее. Наконец я счастливо миновал ловушку и шел дальше уже по освещенной дороге.
   В конце последнего коридора я неожиданно вышел на дневной свет и очутился в поле, покрытом снегом и льдом. Я был одет в легкую одежду, и внезапный переход к холоду был весьма чувствителен. Но хуже всего было сознание, что я, почти голый, не смогу выдержать такого сильного мороза и погибну раньше, чем успею нагнать Дею Торис и Турида.
   Почему судьба ставила мне такие непреодолимые препятствия? Съежившись от холода, я отпрянул обратно в теплый туннель; никогда, кажется, я не был так близок к отчаянию.
   Я отнюдь не отказывался от своего плана продолжать преследование. Если бы это было нужно, я пошел бы вперед, но я знал, что погибну раньше, чем смогу достичь цели, и хотел зрело обдумать положение и постараться найти более целесообразный путь к спасению Деи Торис.
   Едва я вернулся в туннель, как споткнулся о какую-то меховую одежду, которая, казалось, была прикреплена к полу у самой стены. В темноте я не мог разглядеть, что держало ее, но ощупав руками, я нашел, что она вылезала из-под закрытой двери. Я толкнул ее и очутился на пороге небольшого чулана, по стенам которого была развешана полная одежда желтых людей.
   Это помещение было расположено у самого выхода и, очевидно, служило гардеробной придворных, где они одевались и раздевались при выходе и входе во дворец.
   Вероятно, Турид знал о существовании этого хранилища, и одел себя и Дею Торис, прежде чем отважился выйти на мороз. Второпях он раскидал ненужные ему вещи, и мех, валявшийся в коридоре, указал мне дорогу в то место, которое он вряд ли хотел мне указать!
   Всего несколько секунд понадобилось мне, чтобы облачиться в полную полярную одежду из меха орлука, одной из необходимых частей которой являются высокие меховые сапоги.
   Снова я вышел из туннеля и огляделся. На только что выпавшем свежем снегу ясно выделялись свежие следы Турида и Деи Торис. Теперь уже моя задача была значительно легче. Правда, ходьба по глубоким сугробам была крайне утомительна, но меня, по крайней мере, не мучили сомнения, какого направления держаться, и не подстерегали в темноте какие-то неведомые ловушки.
   Следы вели по засыпанному снегом рву к вершине невысоких холмов, за которыми они опять спускались в другой ров, а через четверть мили они вновь подымались и вели к проходу между скалистыми холмами.
   Следы Деи Торис были почти постоянно сзади; видно было, что чернокожий был принужден тащить ее за собой. А в некоторых местах глубоко проступали только его следы: вероятно, она не хотела идти дальше, и он нес ее. Я ясно представил себе, как она боролась с ним на каждом шагу.
   Обогнув скалу, я увидел картину, которая заставила быстрее биться мое сердце: в небольшой котловине перед черным отверстием пещеры стояло четыре человека, а рядом с ними на блестящем снегу шумел аэроплан, очевидно только что вытащенный из пещеры.
   Эти четверо были: Дея Торис, Файдора, Турид и Матаи Шанг. Мужчины были заняты жарким спором: отец жрецов, видимо, грозил, а чернокожий над ним насмехался.
   Желая приблизиться к ним насколько возможно, прежде чем они меня заметят, я начал осторожно продвигаться вперед. Было видно, что мужчины в конце концов пришли к какому-то соглашению, потому что оба они, с помощью Файдоры, втащили сопротивляющуюся Дею Торис на палубу аэроплана.
   Здесь они ее привязали, а затем оба спустились опять, чтобы закончить приготовления к отлету. Файдора вошла в небольшую каюту на корме корабля.
   Мне оставалось до них с четверть мили, когда Матаи Шанг заметил меня. Он нервно схватил Турида за плечо и указал на меня рукой.
   Теперь мне нечего было скрываться, и я бешено помчался к аэроплану.
   Они удвоили свои усилия, возясь над приделыванием пропеллера, который был снят, очевидно, с целью починки.
   Эту работу они закончили раньше, чем я покрыл половину расстояния, которое лежало между мною и ими, и оба бросились к веревочной лестнице, ведущей на палубу.
   Турид первым добежал до нее и с проворством обезьяны вскарабкался на палубу. Здесь он нажал кнопку, управляющую подъемной силой, и судно медленно поднялось вверх, однако не с той большой скоростью, которой отличаются обычно аэропланы.
   Я был еще в сотне футов от них, когда увидел, что они поднимаются.
   Позади, у города, лежал могучий флот, огромные дирижабли Гелиума и Птарса, которые я спас в тот день от гибели; но прежде чем я успею дойти до них, Турид будет уже далеко…
   В то время, как я бежал, Матаи Шанг с трудом карабкался на палубу, а над ним склонилось злобное лицо Турида. Вдруг я вздрогнул… Веревка, свешивающаяся с корабля, еще тянулась по земле. Только бы мне добежать до нее раньше, чем она поднимется слишком высоко над моей головой! Может быть, мне все же удастся взобраться по ней на палубу?
   А с аэропланом что-то было неладно. Во-первых, ему не хватало подъемной силы; во-вторых, Турид уже дважды судорожно повертывал двигательный рычаг, а аэроплан продолжал неподвижно висеть в воздухе, слегка только двигаясь по течению дувшего с севера легкого ветерка.
   Матаи Шанг был теперь у самого шкафута. Длинные крючковатые пальцы протянулись, чтобы ухватиться за металлические поручни. Турид наклонился еще ниже над своим соучастником.
   Внезапно в поднятой руке черного блеснул кинжал и опустился по направлению к белому лицу отца жрецов. С криком безумного страха вцепился святой хеккадор в руку, державшую кинжал.
   Я почти добежал до свешивающейся вниз веревки. Аэроплан продолжал медленно подниматься и ветер медленно относил его от меня, но тут я случайно споткнулся на мерзлой дороге и упал, сильно ударившись головой о мерзлую глыбу. Веревка, конец которой как раз теперь отделялся от почвы, болталась над самой моей головой, но я не мог ухватиться за нее: в голове шумело, и я потерял сознание.
   Вероятно, я пролежал без чувств несколько секунд. Когда я открыл глаза, Турид и Матаи Шанг все еще боролись, а аэроплан отнесло всего на двести футов к югу; веревка была уже в добрых тридцати футах от почвы.
   Озлобленный новой неудачей, которая постигла меня в ту минуту, когда успех был почти в моих руках, я побежал вперед и, очутившись под самым концом раскачивавшейся веревки, напряг всю силу своих земных мускулов и прыгнул.
   Прыжок оказался удачен: я схватился за веревку на фут выше ее конца и крепко сжал ее. Но обледенелый канат скользил в руках. Я попробовал поднять свободную руку, чтобы ухватиться за него обеими руками, но это мне не удалось и я соскользнул еще ниже.
   Я чувствовал, что канат медленно выскальзывает из моих рук. Через минуту все, чего я достиг, было бы потеряно, но в последний момент пальцы мои крепко зажали узел у самого конца и больше уже не разжимались.
   Вздохнув облегченно, я начал карабкаться вверх, к палубе корабля. Я не мог видеть Турида и Матаи Шанга, но слышал шум борьбы и знал таким образом, что они все еще боролись; жрец за свою жизнь, а датор за то, чтобы увеличить подъемную силу аэроплана, освободившись от тяжести лишнего пассажира.
   Если Матаи Шанг погибнет прежде, чем мне удастся взобраться наверх, то шансы достигнуть палубы будут очень малы. Стоит черному датору обрезать веревку, и он освободится от меня навсегда. В это время корабль как раз пролетал над краем бездонной пропасти.
   Наконец рука моя ухватилась за перила аэроплана, и в тот же самый момент подо мной раздался страшный вопль. Кровь застыла у меня в жилах, и я с ужасом повернул глаза вниз, где визжащая фигурка, перевертываясь в воздухе, стремительно падала в бездну.
   Это был последний полет святого хеккадора Матаи Шанга, отца святых жрецов…
   Когда я обернулся к палубе, я увидел склонившегося надо мной Турида с кинжалом в руке. Он стоял спиной к переднему концу каюты, в то время, как я старался вскарабкаться на борт у кормы корабля. Между нами было всего несколько шагов. Никакая сила не могла поднять меня на палубу раньше, чем рассвирепевший чернокожий набросится на меня.
   Мой конец наступил. Я знал это, и если у меня еще и оставались иллюзии, то торжествующая усмешка на злобном лице датора должна была их рассеять. Позади Турида я видел Дею Торис; ее глаза были широко раскрыты от ужаса, она билась в своих оковах, как пойманная птица. То, что Дея Торис принуждена была стать свидетельницей моей страшной смерти, удваивало мои мучения.
   Я больше не пытался перелезть через шкафут. Вместо этого я крепко схватился левой рукой за перила и вытащил свой кинжал.
   По крайней мере, я умру так, как жил, – сражаясь!
   Турид был уже против двери каюты, когда новое действующее лицо приняло участие в мрачной трагедии, которая разыгрывалась на палубе побежденного аэроплана Матаи Шанга.
   Это была Файдора. – С разгоревшимся лицом и с растрепанными волосами, с глазами, в которых явственно виднелись следы недавних слез, непохожая на ту гордую богиню, какой она всегда себя считала, Файдора выскочила на палубу как раз впереди меня. В ее руке был тонкий стилет… Я понял! Улыбаясь, бросил я последний взгляд своей возлюбленной, взгляд человека, приговоренного к смерти, и смело повернул лицо к Файдоре, ожидая удара.
   Никогда не видел я это прекрасное лицо более прекрасным, чем в эту минуту. Казалось невероятным, что такая красота может таить в себе столько жестокости и бессердечия. Но в этот день в ее прекрасных глазах было новое выражение, которого я в них никогда не видел – какая-то необычная мягкость и страдание.
   Турид был возле меня и оттолкнул ее, чтобы нанести мне первый удар. Но произошло то, чего я совершенно не ожидал, и произошло так быстро, что я не мог сперва понять, что случилось…
   Левая рука Файдоры крепко схватила датора, державшего кинжал, а правая высоко поднялась, и в ней блеснуло острое лезвие.
   – Вот тебе за Матаи Шанга! – крикнула она и глубоко вонзила лезвие в грудь датора. – Вот тебе за то зло, которое ты хотел причинить Дее Торис!
   – снова острая сталь вонзилась в окровавленное тело.
   – А вот тебе еще, еще и еще, – пронзительно кричала она, – за Джона Картера, джеда Гелиума, – и при каждом слове она втыкала свой стилет в уже безжизненное тело датора. Затем презрительным жестом она сбросила труп перворожденного с палубы.
   Я был так поражен трагической сценой, разыгравшейся передо мной, что потерял способность двигаться и не делал никаких попыток взобраться на палубу. Следующий поступок Файдоры снова удивил меня – она протянула мне руку и помогла подняться. Я встал на палубу, глядя на нее с нескрываемым изумлением.
   Легкая усмешка мелькнула у нее на губах, но не жестокая высокомерная улыбка богини, которая была мне знакома.
   – Ты удивляешься, Джон Картер, – сказала она, – и не понимаешь, что произвело во мне такую перемену? Я тебе скажу. Это сделала любовь – любовь к тебе.
   Я нахмурил брови, но она подняла руку.
   – Постой, – сказала она. – Я не говорю о своей любви. Это – любовь твоей жены Деи Торис к тебе научила меня, чем может быть истинная любовь, чем она должна быть и как далека была от настоящей любви моя эгоистическая страсть.
   Теперь я стала другой. Теперь я могла бы любить тебя так, как любит тебя Дея Торис. Теперь мое единственное счастье в том, чтобы знать, что ты и она снова будете вместе, потому что в ней одной ты можешь найти свое счастье.
   Но меня мучит зло, которое я совершила. Много грехов нужно мне искупить, и хотя я и считаюсь бессмертной, всей моей жизни было бы мало, чтобы искупить мою вину.
   Но есть другой путь к спасению, и если Файдора, дочь святого хеккадора, согрешила, то она сегодня уже частью искупила свой грех, а чтобы ты верил в ее искренность, она докажет ее единственным возможным для нее способом: Файдора спасла тебя для другой и уходит с твоей дороги…
   С этими словами она стремительно повернулась и бросилась с палубы корабля в бездонную пропасть…
   Крик ужаса вырвался у меня. Я подбежал к перилам, желая спасти жизнь той, которую еще совсем недавно с радостью видел бы мертвой. Но было уже слишком поздно.
   С глазами, полными слез, я отвернулся, чтобы не видеть конца несчастной.
   Минуту спустя я разрезал путы, связывавшие Дею Торис, и когда ее прелестные руки обвились вокруг моей шеи и дивные губы прижались к моим, я сразу позабыл все ужасы, свидетелем которых мне пришлось быть, и все страдания, которые я перенес.

 

16. ВЛАДЫКА БАРСУМА

   Аэроплан, на палубе которого я очутился вдвоем с Деей Торис, оказался совершенно непригодным. Резервуары с лучами подъемной силы давали течь и машина делала перебои. Мы беспомощно висели над полярными льдами.
   Ветер медленно гнал корабль сперва над пропастью, где лежали трупы Матаи Шанга, Турида и Файдоры, а затем над низкой грядой холмов. Я открыл предохранительные клапаны и медленно опустился.
   Как только аэроплан коснулся почвы, Дея Торис и я сошли с палубы и, рука об руку, пошли обратно через снежную пустыню по направлению к Кадабре.
   Мы вошли в тот самый туннель, по которому я недавно бежал в таком диком отчаянии. Мы шли медленно – нам нужно было так много сказать друг другу!
   Она рассказала о той ужасной минуте, несколько месяцев тому назад, когда дверь ее вращающейся темницы внутри храма Солнца медленно заходила за стену; рассказала, как Файдора бросилась на нее с поднятым кинжалом, но Тувия закричала, когда поняла злобное намерение дочери святого жреца.
   Это был тот крик, который звучал в моих ушах долгие месяцы. Только теперь я узнал, что Тувия успела вырвать кинжал у Файдоры, прежде чем он коснулся Деи Торис или ее самой.
   Она рассказала мне о томительных днях своего заключения, о злобной ненависти Файдоры, о нежной любви Тувии. Когда мрачное отчаяние овладело ими, то они обе – Тувия и она – утешались одной и той же надеждой, что Джон Картер найдет способ освободить их.
   Вскоре мы дошли до помещения Солана. Мы продвигались вперед беспечно, не принимая никаких мер предосторожности; я был уверен, что город и дворец находятся в руках моих друзей.
   Таким образом вышло, что, войдя в комнату, мы очутились лицом к лицу с десятью придворными Салензия Олла. Они хотели скрыться из дворца теми же коридорами, через которые мы только что прошли.
   При виде нас они остановились, и предводитель их злобно усмехнулся и воскликнул, указывая на нас:
   – Нам везет! Смотрите, вот виновник всех наших бедствий! Пусть нас победили, но мы отомстим за джеддака и за весь город! Сладок час мести! Пусть победители найдут здесь изуродованные трупы Джона Картера и его жены. Пусть увидят они, как умеют мстить желтые люди! Готовься к смерти, Джон Картер, но, чтобы твой конец был более горек, знай, что я, быть может, не приговорю Дею Торис к милосердной смерти, а сохраню ее для своей забавы и для забавы своих приближенных!
   Я стоял у той самой стены, где находились все рычаги. Дея Торис стояла рядом со мной. Она взглянула на меня с удивлением: воины приблизились к нам с обнаженными мечами, а мой меч все еще оставался в ножнах, и я ждал их приближения с улыбкой на губах.