Старый торговец Машинами Желания падает на колени и вздымает руки в молитвенном жесте.
– Девок мне побольше и денег до хрена! – юродствует он.
Бог Удачи терпеть не может нытиков, халявщиков и жмотов. Попроси у машины чего-нибудь ноющим голосом и вскоре у тебя появится десяток новых причин для нытья. А у тех, кто пристает к Машине с осторожными просьбами, отнимается и то, что имелось.
– Мне нужно так немного.
– В таком случае немного у тебя и будет.
– Ладно, вот вам ваша машина в подарочной упаковке, как на Рождество. А меня еще клиенты ждут.
Вернувшись в вагончик, писатель распаковывает машину и подключает. Он садится перед ней и мысленно формулирует просьбу, чтобы Гейзер вернулся к нему, живой или мертвый, чего бы это писателю ни стоило. Он знал, что исполнение этого желания может иметь в качестве последствия землетрясение (вещь небывалая в этих краях) или зимний торнадо. Возможно, что в результате этого даже погибнет наша Вселенная.
– Будь что будет.
Из окна вагончика он видит, как снежинки кружатся в воздухе, словно хлопья соли в сувенирном пресс-папье. Его желание подобно руке великана. Оно может взять пресс-папье и перевернуть его кверху ногами. Оно может разбить его. Он видит, как Гейзер мчится по зимней стерне, неумолимо приближаясь к вагончику. Затем – в это трудно поверить – он слышит, как Гейзер, мяукая, скребется в дверь. Он распахивает дверь, и тьма заполняет вагончик.
«Похоже на то, что он открыл дверь, чтобы впустить свежий воздух, и тут с ним случился сердечный приступ, а потом он просто замерз», – сказал полицейский пресс-атташе.
Прыткий амбициозный репортер провел собственное расследование и напечатал статью, которая стала его путевкой в Нью-Йорк к вершинам славы в качестве репортера-расследователя, специализирующегося на случаях с налетом мистики.
Странная История С Писателем И Призраком Его Кота.
«Прямо-таки «Сумеречная зона»79 какая-то! – рассказывает сосед. – Я не мог поверить собственным глазам!»
Когда Уильям Сьюард Холл поселился год назад в Лост Форк, только одному человеку было известно, кто он такой и откуда приехал. Этого человека звали Юджин Уильяме, и был он ушедшим на пенсию профессором английской литературы. Следующий отчет составлен на основе беседы с профессором Уйльямсом:
Тридцать лет назад Холл написал книгу под названием «Мальчик, который вырезал деревянных зверушек». Сюжет строился вокруг мальчика-инвалида, что вырезал из дерева фигурки животных, которые впоследствии оживлял при помощи ритуала, включавшего в себя мастурбацию. Когда все его творения вновь превратились в мертвое дерево, он оживил их в последний раз, покончив с собой, после чего ожившие зверушки разбежались но лесу. Эта книга сделала Холла знаменитым. Она подверглась как жестокой критике, так и неумеренным восхвалениям. После этого Холл больше ничего не написал.
Пока Холл жил в Лост Форк, его никто не навещал, кроме профессора Уильямса.
– Он был интересным собеседником, но я быстро усвоил, что он не любит говорить, почему он не написал ни одной книги после «Мальчика». Когда я поднял эту тему, он ужасно расстроился и попросил меня никогда больше не поднимать ее вновь, причем тон его был таким траурным, что я сразу понял, как глубоко он пережил написанное. Это он покончил самоубийством в своей книге.
На Рождество я уехал в город. Вернувшись в начале января, я отправился навестить Билла. Он сказал мне, что в Рождество нашел кота и назвал его Гейзером. Я слышал странные мяукающие звуки, но самого кота так и не видел. Затем я догадался, что эти звуки издает сам Билл не открывая рта, словно чревовещатель. Все это мне показалось странным, но не шло ни в какое сравнение с тем, что последовало потом.
Билл открыл банку с кошачьими консервами, все время издавая те же самые звуки, так что я чуть было не начал видеть воображаемого кота собственными глазами. Затем он встал на четвереньки и начал мурлыкать и тереться об чьи-то невидимые ноги. Распрямившись, он высыпал консервы на блюдечко и поставил его на пол. Затем он снова опустился на четвереньки и принялся есть с блюдца.
Это было невыносимое зрелище, после которого я целую неделю не мог заставить себя пойти к нему в гости. Когда я все же пришел, я обнаружил Билла в отчаянии. «Гейзер, – сказал он мне, – исчез!» Он собирался назначить вознаграждение тому, кто найдет кота, и показать его фотографию всем соседям. На фотографии нельзя было различить ничего, кроме нечеткого черного пятна, но люди подыгрывали старику и делали вид, что на ней действительно изображен кот. Черный, разумеется. Я уже начал подумывать о том, чтобы раздобыть черного котенка, а потом сказать Холлу, что нашел его в окрестностях вагончика, но прежде, чем я успел осуществить мой план, Холл рассказал мне о Машине Желаний, при помощи которой можно вернуть Гейзера. «Что ж, – сказал я, – почему бы не попробовать?»
Больше мне рассказать нечего. Судя по всему, так или иначе он осуществил свое желание.
– А что случилось с Машиной Желаний?
– Она у меня. Полицейские нашли рукописное завещание, по которому все личные вещи писатель оставлял мне. Их было немного: кухонная посуда, кошачьи консервы, кое-какие инструменты, мачете, револьвер «Ругер Спид-Сикс Магнум», двуствольное охотничье ружье «Росси» двенадцатого калибра и Машина Желаний.
– Вы пытались воспользоваться ею?
– Нет… но кто может отказаться от соблазна, когда в его распоряжение попала «Обезьянья лапа»80?
Удивительное, безумное время в Париже в 1959 году, «Разбитый Отель», rue Git-le-Coeur, 9. Мы считали себя межпланетными агентами, вовлеченными в смертельную схватку… поединки… шифровки… засады. В то время мы свято верили в это. Сейчас? Кто знает? Нам обещали показать, как вырваться отсюда, как выйти за границы Пространства-Времени. Мы получали депеши, устанавливали контакты. Все было наполнено смыслом. Опасность и страх переживались со всей подлинностью. Когда кто-нибудь хочет убить тебя, ты это чувствуешь. Надо сниматься с места и вступать в схватку.
Ты помнишь, как я послал энергетический импульс, и во всем районе Эрлз-Корт в Лондоне до самой Норт-Энд-роуд вырубилось электричество? Это случилось в той самой моей комнатке за пять фунтов в неделю, в гостинице «Императрица», которую давным-давно снесли. И как я вызывал ветер, словно Конрад Вайдт в одном из фильмов про волшебство и магию, где он стоял на вершине башни, вздымая к небу руки: «Ветер! Ветер! Ветер!» Ставни сорвало со всех лавчонок на Уорлдз-Энд, а приливные волны то ли в Голландии, то ли в Бельгии, то ли где-то там еще вызвали смерть нескольких сотен человек.
Дальше все напоминает научную фантастику. Не самые лучшие ее образцы, но в то время все это шло за чистую монету. Имелись жертвы… и немало.
Что ж, вырваться нам так и не удалось. И серьезного задания нам не дали. Каждый сам за себя. Как старый бродяга в сновидении, который сказал: «Похоже, мы проиграли». А когда ты проиграл, иначе и быть не может.
Но в то время я еще видел лиловые пятна в небе и временные вихри на речном берегу. Я вспоминаю цыгана с обезьянкой, которая прыгала через обруч под старый прилипчивый мотивчик, и танцующего медведя в наморднике и дрессированную козу, взбиравшуюся по лестнице, мальчика-флейтиста из Германии с волчьим личиком и острыми зубками.
И вот я сейчас здесь, в Канзасе, со своими кошками, словно почетный агент разведки какой-то много световых лет назад погибшей планеты. Словно? Кто может сказать наверняка?
Режиссер бегает по опустевшей палубе, выкрикивая бессмысленные приказы. Рация не работает. Пушки заржавели много световых лет тому назад. Тень, Память, чудовищно изувеченная, цепляется за Прах, за Секху. Душа, которой надлежит оставаться в теле после того, как все остальные его уже покинули: Прах, который позволяет другим спастись бегством, удерживая то вместилище, в котором они обитали прежде.
Палм-Бич, штат Флорида, Санфорд-авеню, 202. Мы с мамой пьем коктейль из бурбона с содовой, который я готовлю каждый день в четыре часа пополудни. Мы пытаемся сделать так, чтобы мой сын Билли не попал в какую-нибудь новую историю перед ожидающим его судом по обвинению в подделке рецептов на амфетамины.
Мама заходит в мою комнату с мешком, полным пустых бутылок из-под парегорика, найденных ею в комнате Билли. Они там попросту валялись на полу к радости любого наркоагента. Я отношу мешок на берег озера Уорт и, положив в него для тяжести камень, выбрасываю в воду.
Каждый день я дохожу по песчаной дорожке до берега моря и стою там в ожидании, пока наступит четыре часа пополудни. Однажды полицейская машина увязалась за мной и ехала следом некоторое время. Затем они остановились, развернулись и уехали.
– Да это просто какой-то старый хрен с тросточкой в брюках с подвернутыми манжетами.
Наконец я решаюсь съесть персик.
Сновидение развертывается на этом фоне, среди песка и выброшенных морем обломков дерева. Здание в форме буквы L с открытой дверью. У двери стоит старый бродяга, который произносит:
– Мы проиграли!
Были моменты катастрофических поражений, и моменты триумфов тоже были. Полная сосредоточенность убийцы. Когда потерпишь поражение, узнаешь, что это такое. Малодушный страх и бесчестье. Продолжать бой, лишившись оружия. Брошенный всеми. Отрезанный от всего. Но по-прежнему мы носим нашу щегольскую униформу, похожую на униформу далекой давно погибшей планеты. Депеши из штаба? Какого такого штаба? Каждый сам за себя – если у него еще только осталась эта «самость». А осталась она не у многих.
Я гляжу на большую книгу – бумага изготовлена из какого-то плотного полупрозрачного материала. Страницы голубоватого цвета, с неразборчивыми рисунками. Книга прикреплена к полу балкона. Я смотрю на книгу, и тут входят две китаянки и говорят кому-то, кого я никак не могу подробно рассмотреть:
– Это смехотворно. В конце концов, он всего лишь старый бродяга.
В битву вступают с целью победить в ней, а если битва проиграна, то случается именно это. Однако просто уцелеть в бою – это уже в каком-то смысле победа.
Смерть Души многообразна: восьмидесятилетний старик пьет воду из переполненного унитаза, засорившегося от дерьма.
– Мы проиграли.
Онкологические отделения, где смерть так же банальна, как судно под кроватью. Просто пустая постель, приготовленная для следующего Праха. Ходячий Прах, заполняющий обширные больничные корпуса, оккупированные призраками небытия.
Дверь закрывается за тобой, и ты понимаешь, куда попал. Эта планета – концлагерь… Смерть Вторая и Последняя. Шансов вырваться – один на миллиард. Это последняя схватка.
Помни, по первому твоему слову Гейзер возьмет тебя с собой…
Новобрачные Погибли При Внезапном Пожаре…
– О, только не это! – в ужасе восклицает незадачливый чародей. – Он сделал мне неудачную операцию, от которой я стал паралитиком, а затем увел у меня мою кралю. Я хотел всего лишь разрушить его карьеру, подав на него иск о профессиональной некомпетентности, чтобы его лишили практики и ему пришлось существовать на скромные акушерские заработки, а ей – торговать безделушками на Пиккадилли. Я вовсе не хотел, чтобы они сгорели. Ну да, я обмолвился, сказав, что «пусть его душа горит в аду и пусть эта сука изжарится вместе с ним». Но я вовсе не имел в виду…
Будь осторожен и помни, что и добром можно поперхнуться. Например, один умник загадал желание, чтобы все его желания немедленно исполнялись. Проснулся, захотел умыться и побриться – хлоп! не успел и глазом моргнуть, а уже все исполнилось, и в желудке завтрак, а на счету еще один миллион, все быстрее и быстрее, так жизнь его вся и прогорела за несколько секунд. Он цепляется за Радость, Юность, Невинность – волшебные мгновения, которые лопаются у него под пальцами, словно мыльные пузыри.
Мистер Харт хочет обладать абсолютным оружием, чтобы всегда чувствовать себя в безопасности. Его лицо покрыто болезненными пустулами, которые вот-вот лопнут от желания раскрыть всем тайну настолько отвратительную, что немногие, узнав ее, смогут жить дальше. Все разбегаются в панике у него на пути или валятся замертво на землю – языки вывалились из ртов, глаза выкатились из орбит. Возможно, эти выкатившиеся глаза видят сейчас Гейзера.
Джо ходит по дому, заваривая чай, куря, читая всякий хлам, и внезапно обнаруживает, что время от времени у него перехватывает дыхание. В эти моменты с его губ срывается звук и это стон, вызванный невыносимой болью. Это не та боль, когда можно точно ответить на вопрос «где болит?». Это даже в строгом смысле слова не его боль. Это похоже на то, словно внутри него чудовищно страдает по не вполне известной ему причине какое-то существо, которое дает о себе знать в виде непреодолимой усталости, неспособности делать простейшие вещи – например, написать заявление о продлении водительских прав. Каждый вечер Джо засыпает с твердым намерением сделать это завтра, но наступает утро, и он понимает, что просто не в состоянии это сделать. Мысль о том, чтобы сесть и что-нибудь сделать, причиняет ему косвенную боль, которая так изматывает его, что он теряет даже способность двигаться.
Что с ним? Во-первых, у него отсутствует точка отсчета, позволяющая определить свое положение в пространстве. Он не может выбраться отсюда, потому что у него нет местоположения в пространстве, обозначающего то, откуда надо выбраться. Его «я» рассыпается на кусочки и клочки, строчки из старых песен, обрывки цитат, брызги решимости и целеустремленности, которые улетают в никуда, словно души, покидающие тело в момент смерти.
Первой отчаливает Рен – Тайное Имя, Судьба, Значение. Режиссер носится по накренившейся палубе. В затрапезных номерах гостиниц актеры поспешно пакуют чемоданы:
– Брось весь этот хлам, Джон. К нам явился Режиссер, а ты знаешь, что это значит в шоу-бизнесе.
– Каждый сам за себя!
Затем Секем, Энергия. Техник, который знает, на какую кнопку жать. Но кнопок не осталось. Он исчезает, рыгнув на прощание.
Затем Кху, Хранитель, интуитивный проводник по гибельному лабиринту. Теперь ты предоставлен самому себе.
Затем Ба, Сердце. «Пыл юности с годами тускнеет жертвенным огнем»81.
У него ничего не остается, кроме любви к кошкам. Человеческие чувства превратились в пожухшие безжизненные обломки, сваленные в дальний ящик стола. «Держал фотографию маленького мальчика в своей морщинистой руке… смутный силуэт коляски вдали, кто-то задвинул ящик стола» – (нарезка, год примерно так 1962-63).
А может, эти страдания испытывает Ка, Двойник? Попавшая в ловушку, побег совершить невозможно, да и куда бежать, она сама не понимает?
А еще существует Тень, Память, произвольно выбранные и продемонстрированные сцены… барсук, подстреленный воспитателем-южанином в Лос-Аламосе, и вот сморщенная мордочка катится вниз по склону, истекая кровью в агонии.
Джо застывает на несколько секунд, парализованный обжигающим гневом. Он выхватывает ружье из рук воспитателя и бьет прикладом по лицу.
– Но он мог укусить кого-нибудь из мальчиков.
Мальчиков? Даже похоть уже умерла. Мальчики подмигивают ему один за другим, словно мертвые звезды. Барсук превратился в кучку праха и костей. Воспитатель умер давным-давно во сне от сердечного приступа. Темная фигура нависает над ним и приставляет автоматический пистолет сорок пятого калибра к его груди.
– Но я, я же… я…
Пули впиваются в его грудь, обрывая его дыхание. Он стоит на пустынном склоне холма, сжимая в искривленных артритом пальцах ржавое ружье, которое выглядит, словно старый корень, проросший из расколотого приклада.
Директор школы А. Дж. Коннелл называл учеников не иначе как «мои гиббоны». Бесхвостые обезьяны. У-ха! Но гиббон – это очень опасное животное. Один мой друг как-то раз несильно отпихнул своего ручного гиббона в сторону, а тот, заверещав от злобы, прыгнул и порвал ему клыками бедренную артерию. Знал, что делал. Друг выжил, но сразу же отдал гиббона в зоопарк. А как бы вы поступили на его месте? Да просто бы убили.
Большой Дом в Лос-Аламосе. Боже мой, как же там было холодно в спальнях! «Ну-ка все начинаем ковылять, как утки!» – кричал воспитатель, который руководил пятнадцатиминутной гимнастикой перед завтраком. Ветер и пыль… а весной теплый ветер приходит сюда… Лос-Аламос. Тень огромного грибовидного облака падает на землю.
Пруд Эшли по-прежнему на старом месте. Джо выудил форель, большую форель, двенадцать дюймов. Ешь спинку… косточки форели.
Аромат благовоний. Он любил жечь душистые палочки в своей комнате в Лос-Аламосе и читать «Маленькие Голубые Книжки»82.
Двадцатые годы, я ищу квартиру в Виллидж. На мне плащ, а в руке у меня шпага – прямая шпага длиною три фута в деревянных резных ножнах с медной скобой. Можно ли подвесить ее на правый бок, чтобы мне не пришлось сейчас снимать весь пояс?
Шпага: «JesuisAmericain, Catholique etgentilhomme83.
Я зарабатываю на жизнь своей шпагой». – Джозеф Конрад «Золотая стрела».
Оплакивай ошибки, ставшие зримыми. Какую форму примет вырвавшееся со взрывом наружу новое существо, последний и отчаянный шанс? Патрон 12-й калибр, картечь 4-й номер или никогда не взрывчатая честность. Разумеется, дело все в искренности и решимости пьяного драчуна насчет мальчика. Бабах, и вот он твой гибрид, со скоростью света ежик. Туз в дыре кошки скребут путь закопав твои собственные законы природы мы создаем наш чертеж курка по прихоти. Часть ХИС взлетела в небо как же насчет гибрида? Да кивнул примитивный непредставимый не время. Хранитель самый печальный выстрел со слезой в душе. Большой Взрыв пулевое искусство84 оргазм любого конкретного только однажды в своем роде. Шанс безнадежное послание вспыхивает вместе с отчаянной последней ставкой неба Руски взрывает дом чертеж вызов непоколебимым результатам так же просто как выжать энергию при помощи прямого акцентированного мазка кисти.
Я хочу попасть в Западные Земли – они лежат прямо перед нами, на том берегу бурлящего потока. Этот поток ледяных нечистот, именуемый Дуадом – помнишь? Вся грязь и ужас, страх, ненависть, болезни и смерть в истории человечества пролегли между тобой и Западными Землями. Струись, Дуад! Мой кот Флетч растягивается рядом со мной на кровати. Ветви дерева – словно черные кружева на фоне серого неба. Прилив радости.
Сколько времени нужно человеку, чтобы постичь, что он не хочет и не может хотеть того, что он «хочет»?
Только побывав в Аду, можно увидеть Рай. Воспоминания из Страны Мертвых, приливы блаженной вневременной радости, радости столь же древней, как страдание и отчаяние.
Старый писатель больше не может писать, потому что он достиг предела слов, предела того, что можно сделать при помощи слов. А что потом? «Британцами родились, британцами умрем». Сколько времени можно болтаться без дела в Гибралтаре, где усатые всадники с палашами в руках охотятся на тигров, где шарики из слоновой кости, вложенные один в другой, ни одного шва не видно, чайные заведения, длинные комнаты с зеркалами по обе стороны, утомленная фуксия и резиновые растения, магазины, торгующие английским джемом и чаем от «Фортнум и Мейсон»… цепляются за свою Скалу, словно мартышки, а Скала становится все меньше и меньше.
В Танжере закрыли бар «Парейд». На Гору опускаются Тени.
– Поторопитесь, заведение закрывается!
КОНЕЦ
– Девок мне побольше и денег до хрена! – юродствует он.
Бог Удачи терпеть не может нытиков, халявщиков и жмотов. Попроси у машины чего-нибудь ноющим голосом и вскоре у тебя появится десяток новых причин для нытья. А у тех, кто пристает к Машине с осторожными просьбами, отнимается и то, что имелось.
– Мне нужно так немного.
– В таком случае немного у тебя и будет.
– Ладно, вот вам ваша машина в подарочной упаковке, как на Рождество. А меня еще клиенты ждут.
Вернувшись в вагончик, писатель распаковывает машину и подключает. Он садится перед ней и мысленно формулирует просьбу, чтобы Гейзер вернулся к нему, живой или мертвый, чего бы это писателю ни стоило. Он знал, что исполнение этого желания может иметь в качестве последствия землетрясение (вещь небывалая в этих краях) или зимний торнадо. Возможно, что в результате этого даже погибнет наша Вселенная.
– Будь что будет.
Из окна вагончика он видит, как снежинки кружатся в воздухе, словно хлопья соли в сувенирном пресс-папье. Его желание подобно руке великана. Оно может взять пресс-папье и перевернуть его кверху ногами. Оно может разбить его. Он видит, как Гейзер мчится по зимней стерне, неумолимо приближаясь к вагончику. Затем – в это трудно поверить – он слышит, как Гейзер, мяукая, скребется в дверь. Он распахивает дверь, и тьма заполняет вагончик.
«Похоже на то, что он открыл дверь, чтобы впустить свежий воздух, и тут с ним случился сердечный приступ, а потом он просто замерз», – сказал полицейский пресс-атташе.
Прыткий амбициозный репортер провел собственное расследование и напечатал статью, которая стала его путевкой в Нью-Йорк к вершинам славы в качестве репортера-расследователя, специализирующегося на случаях с налетом мистики.
Странная История С Писателем И Призраком Его Кота.
«Прямо-таки «Сумеречная зона»79 какая-то! – рассказывает сосед. – Я не мог поверить собственным глазам!»
Когда Уильям Сьюард Холл поселился год назад в Лост Форк, только одному человеку было известно, кто он такой и откуда приехал. Этого человека звали Юджин Уильяме, и был он ушедшим на пенсию профессором английской литературы. Следующий отчет составлен на основе беседы с профессором Уйльямсом:
Тридцать лет назад Холл написал книгу под названием «Мальчик, который вырезал деревянных зверушек». Сюжет строился вокруг мальчика-инвалида, что вырезал из дерева фигурки животных, которые впоследствии оживлял при помощи ритуала, включавшего в себя мастурбацию. Когда все его творения вновь превратились в мертвое дерево, он оживил их в последний раз, покончив с собой, после чего ожившие зверушки разбежались но лесу. Эта книга сделала Холла знаменитым. Она подверглась как жестокой критике, так и неумеренным восхвалениям. После этого Холл больше ничего не написал.
Пока Холл жил в Лост Форк, его никто не навещал, кроме профессора Уильямса.
– Он был интересным собеседником, но я быстро усвоил, что он не любит говорить, почему он не написал ни одной книги после «Мальчика». Когда я поднял эту тему, он ужасно расстроился и попросил меня никогда больше не поднимать ее вновь, причем тон его был таким траурным, что я сразу понял, как глубоко он пережил написанное. Это он покончил самоубийством в своей книге.
На Рождество я уехал в город. Вернувшись в начале января, я отправился навестить Билла. Он сказал мне, что в Рождество нашел кота и назвал его Гейзером. Я слышал странные мяукающие звуки, но самого кота так и не видел. Затем я догадался, что эти звуки издает сам Билл не открывая рта, словно чревовещатель. Все это мне показалось странным, но не шло ни в какое сравнение с тем, что последовало потом.
Билл открыл банку с кошачьими консервами, все время издавая те же самые звуки, так что я чуть было не начал видеть воображаемого кота собственными глазами. Затем он встал на четвереньки и начал мурлыкать и тереться об чьи-то невидимые ноги. Распрямившись, он высыпал консервы на блюдечко и поставил его на пол. Затем он снова опустился на четвереньки и принялся есть с блюдца.
Это было невыносимое зрелище, после которого я целую неделю не мог заставить себя пойти к нему в гости. Когда я все же пришел, я обнаружил Билла в отчаянии. «Гейзер, – сказал он мне, – исчез!» Он собирался назначить вознаграждение тому, кто найдет кота, и показать его фотографию всем соседям. На фотографии нельзя было различить ничего, кроме нечеткого черного пятна, но люди подыгрывали старику и делали вид, что на ней действительно изображен кот. Черный, разумеется. Я уже начал подумывать о том, чтобы раздобыть черного котенка, а потом сказать Холлу, что нашел его в окрестностях вагончика, но прежде, чем я успел осуществить мой план, Холл рассказал мне о Машине Желаний, при помощи которой можно вернуть Гейзера. «Что ж, – сказал я, – почему бы не попробовать?»
Больше мне рассказать нечего. Судя по всему, так или иначе он осуществил свое желание.
– А что случилось с Машиной Желаний?
– Она у меня. Полицейские нашли рукописное завещание, по которому все личные вещи писатель оставлял мне. Их было немного: кухонная посуда, кошачьи консервы, кое-какие инструменты, мачете, револьвер «Ругер Спид-Сикс Магнум», двуствольное охотничье ружье «Росси» двенадцатого калибра и Машина Желаний.
– Вы пытались воспользоваться ею?
– Нет… но кто может отказаться от соблазна, когда в его распоряжение попала «Обезьянья лапа»80?
Удивительное, безумное время в Париже в 1959 году, «Разбитый Отель», rue Git-le-Coeur, 9. Мы считали себя межпланетными агентами, вовлеченными в смертельную схватку… поединки… шифровки… засады. В то время мы свято верили в это. Сейчас? Кто знает? Нам обещали показать, как вырваться отсюда, как выйти за границы Пространства-Времени. Мы получали депеши, устанавливали контакты. Все было наполнено смыслом. Опасность и страх переживались со всей подлинностью. Когда кто-нибудь хочет убить тебя, ты это чувствуешь. Надо сниматься с места и вступать в схватку.
Ты помнишь, как я послал энергетический импульс, и во всем районе Эрлз-Корт в Лондоне до самой Норт-Энд-роуд вырубилось электричество? Это случилось в той самой моей комнатке за пять фунтов в неделю, в гостинице «Императрица», которую давным-давно снесли. И как я вызывал ветер, словно Конрад Вайдт в одном из фильмов про волшебство и магию, где он стоял на вершине башни, вздымая к небу руки: «Ветер! Ветер! Ветер!» Ставни сорвало со всех лавчонок на Уорлдз-Энд, а приливные волны то ли в Голландии, то ли в Бельгии, то ли где-то там еще вызвали смерть нескольких сотен человек.
Дальше все напоминает научную фантастику. Не самые лучшие ее образцы, но в то время все это шло за чистую монету. Имелись жертвы… и немало.
Что ж, вырваться нам так и не удалось. И серьезного задания нам не дали. Каждый сам за себя. Как старый бродяга в сновидении, который сказал: «Похоже, мы проиграли». А когда ты проиграл, иначе и быть не может.
Но в то время я еще видел лиловые пятна в небе и временные вихри на речном берегу. Я вспоминаю цыгана с обезьянкой, которая прыгала через обруч под старый прилипчивый мотивчик, и танцующего медведя в наморднике и дрессированную козу, взбиравшуюся по лестнице, мальчика-флейтиста из Германии с волчьим личиком и острыми зубками.
И вот я сейчас здесь, в Канзасе, со своими кошками, словно почетный агент разведки какой-то много световых лет назад погибшей планеты. Словно? Кто может сказать наверняка?
Режиссер бегает по опустевшей палубе, выкрикивая бессмысленные приказы. Рация не работает. Пушки заржавели много световых лет тому назад. Тень, Память, чудовищно изувеченная, цепляется за Прах, за Секху. Душа, которой надлежит оставаться в теле после того, как все остальные его уже покинули: Прах, который позволяет другим спастись бегством, удерживая то вместилище, в котором они обитали прежде.
Палм-Бич, штат Флорида, Санфорд-авеню, 202. Мы с мамой пьем коктейль из бурбона с содовой, который я готовлю каждый день в четыре часа пополудни. Мы пытаемся сделать так, чтобы мой сын Билли не попал в какую-нибудь новую историю перед ожидающим его судом по обвинению в подделке рецептов на амфетамины.
Мама заходит в мою комнату с мешком, полным пустых бутылок из-под парегорика, найденных ею в комнате Билли. Они там попросту валялись на полу к радости любого наркоагента. Я отношу мешок на берег озера Уорт и, положив в него для тяжести камень, выбрасываю в воду.
Каждый день я дохожу по песчаной дорожке до берега моря и стою там в ожидании, пока наступит четыре часа пополудни. Однажды полицейская машина увязалась за мной и ехала следом некоторое время. Затем они остановились, развернулись и уехали.
– Да это просто какой-то старый хрен с тросточкой в брюках с подвернутыми манжетами.
Наконец я решаюсь съесть персик.
Сновидение развертывается на этом фоне, среди песка и выброшенных морем обломков дерева. Здание в форме буквы L с открытой дверью. У двери стоит старый бродяга, который произносит:
– Мы проиграли!
Были моменты катастрофических поражений, и моменты триумфов тоже были. Полная сосредоточенность убийцы. Когда потерпишь поражение, узнаешь, что это такое. Малодушный страх и бесчестье. Продолжать бой, лишившись оружия. Брошенный всеми. Отрезанный от всего. Но по-прежнему мы носим нашу щегольскую униформу, похожую на униформу далекой давно погибшей планеты. Депеши из штаба? Какого такого штаба? Каждый сам за себя – если у него еще только осталась эта «самость». А осталась она не у многих.
Я гляжу на большую книгу – бумага изготовлена из какого-то плотного полупрозрачного материала. Страницы голубоватого цвета, с неразборчивыми рисунками. Книга прикреплена к полу балкона. Я смотрю на книгу, и тут входят две китаянки и говорят кому-то, кого я никак не могу подробно рассмотреть:
– Это смехотворно. В конце концов, он всего лишь старый бродяга.
В битву вступают с целью победить в ней, а если битва проиграна, то случается именно это. Однако просто уцелеть в бою – это уже в каком-то смысле победа.
Смерть Души многообразна: восьмидесятилетний старик пьет воду из переполненного унитаза, засорившегося от дерьма.
– Мы проиграли.
Онкологические отделения, где смерть так же банальна, как судно под кроватью. Просто пустая постель, приготовленная для следующего Праха. Ходячий Прах, заполняющий обширные больничные корпуса, оккупированные призраками небытия.
Дверь закрывается за тобой, и ты понимаешь, куда попал. Эта планета – концлагерь… Смерть Вторая и Последняя. Шансов вырваться – один на миллиард. Это последняя схватка.
Помни, по первому твоему слову Гейзер возьмет тебя с собой…
Новобрачные Погибли При Внезапном Пожаре…
– О, только не это! – в ужасе восклицает незадачливый чародей. – Он сделал мне неудачную операцию, от которой я стал паралитиком, а затем увел у меня мою кралю. Я хотел всего лишь разрушить его карьеру, подав на него иск о профессиональной некомпетентности, чтобы его лишили практики и ему пришлось существовать на скромные акушерские заработки, а ей – торговать безделушками на Пиккадилли. Я вовсе не хотел, чтобы они сгорели. Ну да, я обмолвился, сказав, что «пусть его душа горит в аду и пусть эта сука изжарится вместе с ним». Но я вовсе не имел в виду…
Будь осторожен и помни, что и добром можно поперхнуться. Например, один умник загадал желание, чтобы все его желания немедленно исполнялись. Проснулся, захотел умыться и побриться – хлоп! не успел и глазом моргнуть, а уже все исполнилось, и в желудке завтрак, а на счету еще один миллион, все быстрее и быстрее, так жизнь его вся и прогорела за несколько секунд. Он цепляется за Радость, Юность, Невинность – волшебные мгновения, которые лопаются у него под пальцами, словно мыльные пузыри.
Мистер Харт хочет обладать абсолютным оружием, чтобы всегда чувствовать себя в безопасности. Его лицо покрыто болезненными пустулами, которые вот-вот лопнут от желания раскрыть всем тайну настолько отвратительную, что немногие, узнав ее, смогут жить дальше. Все разбегаются в панике у него на пути или валятся замертво на землю – языки вывалились из ртов, глаза выкатились из орбит. Возможно, эти выкатившиеся глаза видят сейчас Гейзера.
Джо ходит по дому, заваривая чай, куря, читая всякий хлам, и внезапно обнаруживает, что время от времени у него перехватывает дыхание. В эти моменты с его губ срывается звук и это стон, вызванный невыносимой болью. Это не та боль, когда можно точно ответить на вопрос «где болит?». Это даже в строгом смысле слова не его боль. Это похоже на то, словно внутри него чудовищно страдает по не вполне известной ему причине какое-то существо, которое дает о себе знать в виде непреодолимой усталости, неспособности делать простейшие вещи – например, написать заявление о продлении водительских прав. Каждый вечер Джо засыпает с твердым намерением сделать это завтра, но наступает утро, и он понимает, что просто не в состоянии это сделать. Мысль о том, чтобы сесть и что-нибудь сделать, причиняет ему косвенную боль, которая так изматывает его, что он теряет даже способность двигаться.
Что с ним? Во-первых, у него отсутствует точка отсчета, позволяющая определить свое положение в пространстве. Он не может выбраться отсюда, потому что у него нет местоположения в пространстве, обозначающего то, откуда надо выбраться. Его «я» рассыпается на кусочки и клочки, строчки из старых песен, обрывки цитат, брызги решимости и целеустремленности, которые улетают в никуда, словно души, покидающие тело в момент смерти.
Первой отчаливает Рен – Тайное Имя, Судьба, Значение. Режиссер носится по накренившейся палубе. В затрапезных номерах гостиниц актеры поспешно пакуют чемоданы:
– Брось весь этот хлам, Джон. К нам явился Режиссер, а ты знаешь, что это значит в шоу-бизнесе.
– Каждый сам за себя!
Затем Секем, Энергия. Техник, который знает, на какую кнопку жать. Но кнопок не осталось. Он исчезает, рыгнув на прощание.
Затем Кху, Хранитель, интуитивный проводник по гибельному лабиринту. Теперь ты предоставлен самому себе.
Затем Ба, Сердце. «Пыл юности с годами тускнеет жертвенным огнем»81.
У него ничего не остается, кроме любви к кошкам. Человеческие чувства превратились в пожухшие безжизненные обломки, сваленные в дальний ящик стола. «Держал фотографию маленького мальчика в своей морщинистой руке… смутный силуэт коляски вдали, кто-то задвинул ящик стола» – (нарезка, год примерно так 1962-63).
А может, эти страдания испытывает Ка, Двойник? Попавшая в ловушку, побег совершить невозможно, да и куда бежать, она сама не понимает?
А еще существует Тень, Память, произвольно выбранные и продемонстрированные сцены… барсук, подстреленный воспитателем-южанином в Лос-Аламосе, и вот сморщенная мордочка катится вниз по склону, истекая кровью в агонии.
Джо застывает на несколько секунд, парализованный обжигающим гневом. Он выхватывает ружье из рук воспитателя и бьет прикладом по лицу.
– Но он мог укусить кого-нибудь из мальчиков.
Мальчиков? Даже похоть уже умерла. Мальчики подмигивают ему один за другим, словно мертвые звезды. Барсук превратился в кучку праха и костей. Воспитатель умер давным-давно во сне от сердечного приступа. Темная фигура нависает над ним и приставляет автоматический пистолет сорок пятого калибра к его груди.
– Но я, я же… я…
Пули впиваются в его грудь, обрывая его дыхание. Он стоит на пустынном склоне холма, сжимая в искривленных артритом пальцах ржавое ружье, которое выглядит, словно старый корень, проросший из расколотого приклада.
Директор школы А. Дж. Коннелл называл учеников не иначе как «мои гиббоны». Бесхвостые обезьяны. У-ха! Но гиббон – это очень опасное животное. Один мой друг как-то раз несильно отпихнул своего ручного гиббона в сторону, а тот, заверещав от злобы, прыгнул и порвал ему клыками бедренную артерию. Знал, что делал. Друг выжил, но сразу же отдал гиббона в зоопарк. А как бы вы поступили на его месте? Да просто бы убили.
Большой Дом в Лос-Аламосе. Боже мой, как же там было холодно в спальнях! «Ну-ка все начинаем ковылять, как утки!» – кричал воспитатель, который руководил пятнадцатиминутной гимнастикой перед завтраком. Ветер и пыль… а весной теплый ветер приходит сюда… Лос-Аламос. Тень огромного грибовидного облака падает на землю.
Пруд Эшли по-прежнему на старом месте. Джо выудил форель, большую форель, двенадцать дюймов. Ешь спинку… косточки форели.
Аромат благовоний. Он любил жечь душистые палочки в своей комнате в Лос-Аламосе и читать «Маленькие Голубые Книжки»82.
Двадцатые годы, я ищу квартиру в Виллидж. На мне плащ, а в руке у меня шпага – прямая шпага длиною три фута в деревянных резных ножнах с медной скобой. Можно ли подвесить ее на правый бок, чтобы мне не пришлось сейчас снимать весь пояс?
Шпага: «JesuisAmericain, Catholique etgentilhomme83.
Я зарабатываю на жизнь своей шпагой». – Джозеф Конрад «Золотая стрела».
Оплакивай ошибки, ставшие зримыми. Какую форму примет вырвавшееся со взрывом наружу новое существо, последний и отчаянный шанс? Патрон 12-й калибр, картечь 4-й номер или никогда не взрывчатая честность. Разумеется, дело все в искренности и решимости пьяного драчуна насчет мальчика. Бабах, и вот он твой гибрид, со скоростью света ежик. Туз в дыре кошки скребут путь закопав твои собственные законы природы мы создаем наш чертеж курка по прихоти. Часть ХИС взлетела в небо как же насчет гибрида? Да кивнул примитивный непредставимый не время. Хранитель самый печальный выстрел со слезой в душе. Большой Взрыв пулевое искусство84 оргазм любого конкретного только однажды в своем роде. Шанс безнадежное послание вспыхивает вместе с отчаянной последней ставкой неба Руски взрывает дом чертеж вызов непоколебимым результатам так же просто как выжать энергию при помощи прямого акцентированного мазка кисти.
Я хочу попасть в Западные Земли – они лежат прямо перед нами, на том берегу бурлящего потока. Этот поток ледяных нечистот, именуемый Дуадом – помнишь? Вся грязь и ужас, страх, ненависть, болезни и смерть в истории человечества пролегли между тобой и Западными Землями. Струись, Дуад! Мой кот Флетч растягивается рядом со мной на кровати. Ветви дерева – словно черные кружева на фоне серого неба. Прилив радости.
Сколько времени нужно человеку, чтобы постичь, что он не хочет и не может хотеть того, что он «хочет»?
Только побывав в Аду, можно увидеть Рай. Воспоминания из Страны Мертвых, приливы блаженной вневременной радости, радости столь же древней, как страдание и отчаяние.
Старый писатель больше не может писать, потому что он достиг предела слов, предела того, что можно сделать при помощи слов. А что потом? «Британцами родились, британцами умрем». Сколько времени можно болтаться без дела в Гибралтаре, где усатые всадники с палашами в руках охотятся на тигров, где шарики из слоновой кости, вложенные один в другой, ни одного шва не видно, чайные заведения, длинные комнаты с зеркалами по обе стороны, утомленная фуксия и резиновые растения, магазины, торгующие английским джемом и чаем от «Фортнум и Мейсон»… цепляются за свою Скалу, словно мартышки, а Скала становится все меньше и меньше.
В Танжере закрыли бар «Парейд». На Гору опускаются Тени.
– Поторопитесь, заведение закрывается!
КОНЕЦ