– Вы угрожаете, полковник Вернейль? А между тем вы узнали мой голос, не так ли?
Арман растерялся.
– Этот голос, – ответил он наконец, – то и дело слышится мне с тех пор, как я здесь. Я узнал его в голосе Шарля, потом в невнятных звуках немой служанки. Что удивительного, если я опять его слышу?
После паузы голос спросил с заметным волнением:
– Этот мальчик, о котором ты говоришь, не нашел ли он доступа к твоему сердцу, потому что похож на... на особу, которая некогда была дорога тебе?
– Кому какое дело до моих привязанностей? – отозвался Арман.
– Вы раздражены! Хотите, чтобы я удалилась?
– Нет, нет, останься. В тебе есть какое-то очарование... Я не могу ни видеть, ни осязать тебя, твои слова меня смущают и ужасают, и в то же время я испытываю неизъяснимое удовольствие, зная, что ты подле меня.
– Так ты еще любишь меня? – спросил голос с живостью.
– Мужчина ты или женщина, ангел или демон, с ума ты хочешь свести меня?
– Все так скоро забывается, – продолжал голос со вздохом. – Некогда вы клялись в вечной любви девушке, которая отдала вам свою душу, которая хотела умереть, когда сочла себя покинутой вами, а теперь вы хотите изгнать из своего сердца даже воспоминание об ней. Из честолюбивых и корыстных целей вы отдаете другой титул супруги, долженствующий принадлежать ей одной. Потом вы полюбите ее, как любили...
– Нет, это невозможно! Этого никогда не будет! – воскликнул Вернейль. – Никакая другая женщина не займет в моем сердце место милой моей Галатеи... Но по какому праву требуют у меня отчета в моих привязанностях?
Между тем ноги у него подгибались, зубы стучали.
– Ты не веришь мне, – сказал голос. – Хорошо, я рассею твои сомнения... Однажды ночью, в нескольких шагах отсюда, под большим померанцевым деревом, ты имел с Галатеей разговор, которого ни один человек не мог слышать. В эту ночь ты поклялся никогда не жениться на другой женщине, и Галатея в свою очередь поклялась никогда не принадлежать никому, кроме тебя. Ты предложил ей написать эту клятву и подписать ее своей кровью, но бедная девушка отказалась – она не умела писать. Ты помнишь это?
– Все это правда, правда! – ответил Арман, похолодев от ужаса.
– Тогда, – продолжал голос, – ты снял со своего пальца золотой перстень, подарок твоей умирающей матери, и надел его на палец Галатеи, сказал ей: «Вот твое обручальное кольцо. Мертвый или живой, я всегда буду принадлежать тебе». Арман де Вернейль, произносил ли ты эти слова?
Полковник не имел силы отвечать.
– Протяни руку, – попросил голос.
Вернейль машинально повиновался и почувствовал прикосновение мягкой и нежной руки.
– Галатея возвращает тебе твою клятву, – сказала незнакомка грустно. – Это кольцо ты можешь предложить той женщине, которую изберешь. Прощай!
Голос слабел, как будто бы говорившая постепенно удалялась. Арман бросился за ней, крича:
– Галатея! Моя милая Галатея! Так это ты?
– Прощай, – печально повторила незнакомка.
Когда Вернейль достиг того места, откуда слышался голос, он почувствовал, что ноги его наткнулись на невидимое препятствие, руки обняли пустоту и он упал без чувств, испустив душераздирающий крик.
ГЛАВА XVII
ГЛАВА XVIII
Арман растерялся.
– Этот голос, – ответил он наконец, – то и дело слышится мне с тех пор, как я здесь. Я узнал его в голосе Шарля, потом в невнятных звуках немой служанки. Что удивительного, если я опять его слышу?
После паузы голос спросил с заметным волнением:
– Этот мальчик, о котором ты говоришь, не нашел ли он доступа к твоему сердцу, потому что похож на... на особу, которая некогда была дорога тебе?
– Кому какое дело до моих привязанностей? – отозвался Арман.
– Вы раздражены! Хотите, чтобы я удалилась?
– Нет, нет, останься. В тебе есть какое-то очарование... Я не могу ни видеть, ни осязать тебя, твои слова меня смущают и ужасают, и в то же время я испытываю неизъяснимое удовольствие, зная, что ты подле меня.
– Так ты еще любишь меня? – спросил голос с живостью.
– Мужчина ты или женщина, ангел или демон, с ума ты хочешь свести меня?
– Все так скоро забывается, – продолжал голос со вздохом. – Некогда вы клялись в вечной любви девушке, которая отдала вам свою душу, которая хотела умереть, когда сочла себя покинутой вами, а теперь вы хотите изгнать из своего сердца даже воспоминание об ней. Из честолюбивых и корыстных целей вы отдаете другой титул супруги, долженствующий принадлежать ей одной. Потом вы полюбите ее, как любили...
– Нет, это невозможно! Этого никогда не будет! – воскликнул Вернейль. – Никакая другая женщина не займет в моем сердце место милой моей Галатеи... Но по какому праву требуют у меня отчета в моих привязанностях?
Между тем ноги у него подгибались, зубы стучали.
– Ты не веришь мне, – сказал голос. – Хорошо, я рассею твои сомнения... Однажды ночью, в нескольких шагах отсюда, под большим померанцевым деревом, ты имел с Галатеей разговор, которого ни один человек не мог слышать. В эту ночь ты поклялся никогда не жениться на другой женщине, и Галатея в свою очередь поклялась никогда не принадлежать никому, кроме тебя. Ты предложил ей написать эту клятву и подписать ее своей кровью, но бедная девушка отказалась – она не умела писать. Ты помнишь это?
– Все это правда, правда! – ответил Арман, похолодев от ужаса.
– Тогда, – продолжал голос, – ты снял со своего пальца золотой перстень, подарок твоей умирающей матери, и надел его на палец Галатеи, сказал ей: «Вот твое обручальное кольцо. Мертвый или живой, я всегда буду принадлежать тебе». Арман де Вернейль, произносил ли ты эти слова?
Полковник не имел силы отвечать.
– Протяни руку, – попросил голос.
Вернейль машинально повиновался и почувствовал прикосновение мягкой и нежной руки.
– Галатея возвращает тебе твою клятву, – сказала незнакомка грустно. – Это кольцо ты можешь предложить той женщине, которую изберешь. Прощай!
Голос слабел, как будто бы говорившая постепенно удалялась. Арман бросился за ней, крича:
– Галатея! Моя милая Галатея! Так это ты?
– Прощай, – печально повторила незнакомка.
Когда Вернейль достиг того места, откуда слышался голос, он почувствовал, что ноги его наткнулись на невидимое препятствие, руки обняли пустоту и он упал без чувств, испустив душераздирающий крик.
ГЛАВА XVII
ССОРА
Арман пришел в себя в постели. В комнате горела свеча, и Раво хлопотал рядом.
– Ну что, тебе лучше, Арман? – спросил он, увидев, что Вернейль открыл глаза, – черт меня возьми, если я когда-нибудь видал такой глубокий обморок! Я уж думал, что ты умер... Выпей-ка вот это, все как рукой снимет.
Он почти силой разжал ему рот, и Вернейль с усилием проглотил несколько капель спиртного.
– Мы одни, капитан? – спросил он, обводя комнату мутным взглядом. – Ты уверен, что мы одни?
– А кой черт мог бы проникнуть сюда, разве через окно, как я? Дверь заперта, и никто не может войти.
– Однако же вошли. Но ты, Раво, где ты был в то время, когда я больше всего нуждался в твоем присутствии?
– Ей-Богу, Вернейль, я начинаю думать подобно тебе, что этот проклятый дом в самом деле заколдован, – смущенно признался Раво. – Оставив тебя, я спрятался за куст в нескольких шагах от померанцевого дерева. Но вот досада! В ту же минуту я почувствовал неодолимую сонливость. Без сомнения, в вино, которое я пил за ужином, подмешали снотворное. И я, как болван, растянулся на мокрой земле и уснул, пока твой крик не разбудил меня. И теперь еще в голове у меня шумит, как котел с водой на огне, и я еле держусь на ногах.
Он потянулся и зевнул так, что едва не вывихнул челюсти.
– А когда ты вошел сюда, Раво, – спросил Вернейль с волнением, – ты не видел никого?
– Эх! Да какого черта я мог видеть? В комнате было черно, как в потухшем очаге... Я окликнул тебя, но ты не отвечал. Я поспешил зажечь свечу и увидел, что ты, зацепившись ногами за мой матрас, лежишь на полу, бледный и недвижимый, как труп. Провалиться мне сквозь землю! Арман, я готов был сойти с ума, увидев тебя в таком состоянии. Но слава Богу, тебе лучше! Теперь объясни мне, что случилось, пока я храпел на траве. Опять какое-нибудь привидение, я готов побожиться!
Вернейль утвердительно кивнул.
– Подавиться бы аду этими проклятыми своими исчадиями! – воскликнул Раво, сжимая кулаки. – Шутки в сторону, Вернейль, если так будет продолжаться, ты отсюда не унесешь ног. Но расскажи мне, как было дело.
Арман рассказал ему о странных событиях и о разговоре с незнакомкой. Раво слушал, разинув рот.
– Не возьму в толк, хоть убей! – сказал он, когда Вернейль закончил свой рассказ. – Как в бутылке с чернилами: барахтаешься, барахтаешься, а никак не вылезешь. Может, это все тебе привиделось?
– Нет, нет, Раво, на этот раз я не сомневаюсь, – ответил Вернейль. – Когда этот голос говорил со мной, я помнил о твоих советах и вполне владел собой. – Он вынул руку из-под одеяла. – Кроме того, я могу представить тебе неопровержимое доказательство истинности моих слов. Смотри!
И он показал надетый на палец перстень. Доказательство было столь убедительным, что Раво принялся в задумчивости тереть себе лоб.
– Это безжалостное преследование, – сказал он наконец, – не может иметь другой причины, кроме злобы твоего родственника за твои старые прегрешения перед ним, и по всей вероятности, дама, привезенная им из Франции, есть орудие его мщения. Наверное, эта женщина находится в Потерянной Долине. Это, без сомнения, какая-нибудь авантюристка, в которой граф де Рансей нашел сходство с Галатеей и нанял ее для исполнения своих планов. К таким приемам часто прибегают интриганы. Ты, может быть, не слышал об ожерелье Марии-Антуанетты, когда одна актриса по имени Олива, похожая на королеву, в Трианонском саду надула кардинала Рогана...
Арман в ответ лишь пожал плечами.
– Ну, не находятся разумные объяснения, так надо искать романтических, – вздохнул Раво. – Впрочем, будь я на твоем месте, я употребил бы весьма эффективное средство, чтобы добраться до истины.
– Какое же это средство, Раво? Ради Бога, посоветуй мне, сам я не способен ни мыслить, ни действовать.
– Я взял бы один из этих пистолетов и отыскал бы графа. Приставил бы дуло к его лбу и учтиво доложил бы ему о своем намерении размозжить ему голову, если он не откроет причины своих недостойных маскарадов. Держу пари – сто против одного, что старик тут же все выложит.
– Угрожать старцу, моему родственнику, опекуну! – поморщился Арман. – Это низко... Если же, однако, – продолжал он, – мне действительно являлась сила таинственная, чтобы напомнить о моем долге... Кто знает? Когда рассудок побежден, позволительно думать...
– Ну, если мы опять заговорили о колдовстве, – прервал Раво, – тогда я ложусь спать.
Арман печально улыбнулся ему.
– Извини меня, старый товарищ, – сказал он. – Мне надо бы пожалеть тебя. Мы поговорим об этом завтра. Тебя клонит ко сну, да и я чувствую усталость.
Раво не стал возражать. Оставив зажженную свечу на случай, если бы призраку вздумалось появиться снова, он, не раздеваясь, бросился на свой матрас и тут же уснул.
Остаток ночи прошел спокойно. Однако Вернейль спал плохо, ворочался с боку на бок, что-то бессвязно бормотал во сне. Проснулся он совсем разбитым. Но все же поднялся с постели, позвал слугу, спавшего в соседней комнате, и послал его узнать, можно ли видеть графа де Рансея. Слуга скоро доложил, что граф уже встал и занимается приготовлениями к отъезду.
Раво наблюдал за Арманом, сидя на своем матрасе.
– Вернейль, – спросил он, когда тот собрался выйти из комнаты. – Что ты думаешь делать? Ты еле держишься на ногах.
– Скоро узнаешь, друг мой, лучше проводи меня.
Внизу, в зале, они нашли графа де Рансея, сына его и невестку, окруженных узлами, которые слуги выносили в карету, стоящую во дворе.
При виде Армана виконт и виконтесса не смогли сдержать возгласа ужаса.
– Сядьте, полковник, – виконт поспешил придвинуть ему кресло, – вы едва живы.
Арман сел.
– Действительно, полковник, – сказал, приблизившись к нему, граф. – Вы, кажется, дурно спали. Не больны ли вы? Вот неприятное обстоятельство, когда нам надо ехать!
– Граф, – ответил Вернейль, – о путешествии нечего и думать. Благодарю вас за добрые в отношении ко мне намерения, но я передумал.
– Как так, Арман? А ваш брак? А ожидающая вас невеста?
– Она будет напрасно меня дожидаться, потому что у меня есть невеста, права которой священнее.
Старик пристально посмотрел на него.
– Это что за глупость, сударь? Невеста, о которой вы говорите, может ли идти в сравнение с мадемуазель де Санси, одной из прекраснейших, богатейших, благороднейших наследниц Франции?
– С подобными преимуществами мадемуазель де Санси вправе требовать от своего будущего супруга действительной привязанности, которой я не могу обещать ей.
– Но хорошо ли вы обдумали последствия своего поступка? Ваша карьера может пострадать.
– Мне нет дела до славы и до богатства, – ответил Арман. – Если мне откажут в чести найти смерть во главе моего полка, никто, надеюсь, не может воспрепятствовать мне найти ее в рядах солдат.
– Слышите, сударь, слышите? – не выдержал Раво. – Вот до чего довели полковника ваши преследования и эти призраки!
– Надеюсь, капитан Раво позволит мне поговорить с моим родственником о наших семейных делах? – холодно произнес граф. – Арман де Вернейль, – добавил он, – надеюсь, вы не будете оспаривать у меня права спросить вас о причине такого решения? Кто та особа, ради которой вы отказываетесь от своей блестящей карьеры и от милостей императора?
– Женщина, один взгляд которой мог некогда вознаградить меня за эти жертвы и которая теперь царствует надо мной только воспоминанием, потому что она мертва.
– Хорошо ли я вас понял? Вы говорите о Галатее, о моей воспитаннице?
– Действительно, о ней, граф, я любил ее, я поклялся ей никогда не жениться на другой женщине и в залог верности надел ей на палец кольцо моей матери. Я не считал, что нарушаю свое обещание, соглашаясь дать свое имя девушке, с которой император хотел соединить меня, потому что Галатея умерла. Но мертвые вышли из гробов, чтобы упрекнуть меня в неверности. Я навсегда останусь женихом Галатеи.
Воцарилось молчание. Но Раво не мог долго сдерживать своего негодования.
– Ну что, сударь, – обратился он к графу, – довольны ли вы своими кознями? Но я больше не позволю вам заниматься мистификациями! Нет, миллион чертей! Теперь наша очередь, если вам угодно. Сударь, вы сейчас же скажете нам, какова цель этих глупых маскарадов, которые происходят здесь со дня приезда полковника Вернейля. Вы скажете это, или я сумею принудить вас, я подложу огонь под все четыре угла вашего домишки и перебью всех, кто осмелится защищать его!
– Ради Бога, успокойтесь, – тихо сказала виконтесса Раво. – Вы все погубите.
– Капитан, – с упреком произнес Вернейль, – так-то ты держишь свое слово? Но ты, я надеюсь, попросишь прощения у графа за эти угрозы.
– Очень сожалею, Арман, но я ни от чего не откажусь и не имею привычки просить прощения.
Граф де Рансей презрительно улыбнулся.
– Капитан Раво забывается, где он находится и с кем говорит, – сказал он.
– Я знаю, что делаю! – закричал Раво. – Возможно, я веду себя грубо, и готов отвечать за это, гром и молния! Но я скажу все, что у меня на душе... Можно ли поступать так с родственником, как поступали вы с полковником Вернейлем. Едва двое суток прошло, а он уже чуть жив, чуть не сумасшедший... Но я не допущу закончить то, что так хорошо начали. Граф де Рансей, вы сейчас же объяснитесь, сейчас же скажете, зачем разыграли здесь шутовскую комедию, которую некоторые имели несчастье принимать всерьез!
– А что будет, сударь, – надменно спросил старик, – если я не захочу выполнять такое дерзкое требование?
– Что будет? – повторил Раво. Глаза его горели, на губах выступила пена. – Я покажу тебе, злобный старик, как жертвовать жизнью и разумом одного из храбрейших солдат императора в угоду глупым химерам!
Он бросился к графу, намереваясь ударить его. Виконтесса пронзительно закричала. Виконт и Арман вряд ли бы справились с капитаном, сила которого удвоилась от бешенства, если бы на шум не прибежали Гильйом и несколько слуг. С их помощью Раво усадили в кресло и держали до тех пор, пока он не пообещал вести себя прилично.
Граф де Рансей бесстрастно наблюдал за этой сценой. Когда он увидел, что Раво совершенно успокоился, он сделал слугам знак удалиться и сказал:
– Капитан Раво, прежде чем оскорблять меня таким образом в моем собственном доме, в присутствии моего семейства, вам следовало бы подумать, извлечет ли друг ваш какую-нибудь выгоду из такого непристойного поведения. Не оправдывайтесь, полковник Вернейль, я не хочу думать, что вы были причастны к этому. Между тем, в дальнейшем не намерен подвергаться подобным оскорбительным выходкам.
Он поклонился и вышел из зала.
– Ах, мсье, что вы наделали? – прошептала виконтесса, заливаясь слезами. – Это испытание было последним, и вскоре... Отец раздражен, а если бы вы знали, как он упорен в своем гневе!
– Мадам, – вмешался виконт, – мы поговорим об этом после. А теперь надо постараться успокоить отца. Мы должны предупредить, если возможно, новые несчастья.
Он взял жену за руку и поспешно увел ее.
Оставшись одни, Арман и Раво молчали, не глядя друг на друга. Наконец Раво встал, и, подойдя к своему другу, смущенно произнес:
– Что, Вернейль, ты в самом деле недоволен мной... за...
– Оставь меня, – с раздражением ответил Арман. – Ты в несколько минут разбил пятнадцатилетнюю дружбу. Все кончено между нами. Оставь меня!
– Вот, что называется, от одного берега отстал, а к другому не пристал! – сказал Раво жалобным голосом. – Все нападают на меня, потому что я осмелился защитить жизнь и спокойствие товарища... В самом деле, можешь ли ты сердиться на меня за верность тебе?
– Твоя дружба подобна дружбе медведя из басни, который берет булыжник, чтобы отогнать муху... Но довольно! Капитан Раво должен понять, что, нанеся такое оскорбление хозяину дома, ему следует уйти отсюда, и немедленно.
– Хорошо, я ухожу, Арман. Я вошел почти силой в этот дом, надеясь быть вам полезным; теперь я покидаю его, потому что горячо вступился за ваши интересы. Когда-нибудь вы вспомните об этом, может быть... Прощайте.
Он протянул Вернейлю руку, но тот не пожал ее и отвернулся. На глазах Раво выступили слезы, но он молча поклонился и хотел удалиться, когда вошла виконтесса. По лицу Раво она тотчас угадала, что произошло.
– Не покидайте нас так поспешно, капитан, – сказала она, улыбаясь. – Вы, может быть, совершили совсем не такой большой проступок, как думают некоторые, и я надеюсь скоро помирить вас с графом, потому что он чувствует себя несколько виноватым по отношению к одному из ваших знакомых.
– Ах, мадам, – вздохнул Раво, – не граф здесь несправедливее и строже всех ко мне!
– Потерпите, – теперь друг ваш огорчен, но когда он будет счастлив, то думаю, простит всех, на кого он мог обижаться. А к концу дня он будет счастлив, я вам это обещаю.
– Счастлив? Я? – Удивленно спросил Вернейль.
– Да, дорогой кузен, сегодня кончатся ваши горести. Но не спрашивайте меня ни о чем, я обещала хранить тайну и ухожу из опасения не сдержать своего обещания. А вы удалитесь в свою комнату и будьте готовы идти на луг Анемонов, когда вам скажут.
– На луг Анемонов? – повторил Арман. – Какое отношение может иметь это грустное место к...
– Это приказание графа, и как бы ни были странны его фантазии, им привыкли здесь слепо подчиняться. Поступайте, как мы, и на этот раз вы не будете раскаиваться.
– Мадам, – сказал Раво, – полковник Вернейль очень слаб, а место, о котором вы говорите, далеко.
– На что же у полковника ваша крепкая и преданная рука? Он может опереться на нее. А уж оттуда, ручаюсь вам, он дойдет сам.
И она убежала.
Вернейль терялся в догадках и ничего не понимал. Наконец он встал и, положив руку на плечо своего друга, как будто между ними не было никакой ссоры, сказал:
– Раво, добрый мой Раво, неужели я опять брежу?
– Надеюсь, что нет. Я даже начинаю думать, что твои грезы были явью.
Арман вонзил в него огненный взгляд.
– Раво, – прошептал он, – ты тоже подозреваешь, что Галатея...
– Ну да. Возможно это или нет, а мне кажется, что Галатея жива.
– Жива, говоришь ты? – и Арман бросился в его объятия, обливаясь слезами. – Галатея жива? Неужели чудо свершится?
– Чудо или что другое, только это единственное объяснение всего происходящего здесь. Но нечего заранее радоваться. Поостережемся засады, Арман, может быть, нас опять хотят обмануть.
– Ну что, тебе лучше, Арман? – спросил он, увидев, что Вернейль открыл глаза, – черт меня возьми, если я когда-нибудь видал такой глубокий обморок! Я уж думал, что ты умер... Выпей-ка вот это, все как рукой снимет.
Он почти силой разжал ему рот, и Вернейль с усилием проглотил несколько капель спиртного.
– Мы одни, капитан? – спросил он, обводя комнату мутным взглядом. – Ты уверен, что мы одни?
– А кой черт мог бы проникнуть сюда, разве через окно, как я? Дверь заперта, и никто не может войти.
– Однако же вошли. Но ты, Раво, где ты был в то время, когда я больше всего нуждался в твоем присутствии?
– Ей-Богу, Вернейль, я начинаю думать подобно тебе, что этот проклятый дом в самом деле заколдован, – смущенно признался Раво. – Оставив тебя, я спрятался за куст в нескольких шагах от померанцевого дерева. Но вот досада! В ту же минуту я почувствовал неодолимую сонливость. Без сомнения, в вино, которое я пил за ужином, подмешали снотворное. И я, как болван, растянулся на мокрой земле и уснул, пока твой крик не разбудил меня. И теперь еще в голове у меня шумит, как котел с водой на огне, и я еле держусь на ногах.
Он потянулся и зевнул так, что едва не вывихнул челюсти.
– А когда ты вошел сюда, Раво, – спросил Вернейль с волнением, – ты не видел никого?
– Эх! Да какого черта я мог видеть? В комнате было черно, как в потухшем очаге... Я окликнул тебя, но ты не отвечал. Я поспешил зажечь свечу и увидел, что ты, зацепившись ногами за мой матрас, лежишь на полу, бледный и недвижимый, как труп. Провалиться мне сквозь землю! Арман, я готов был сойти с ума, увидев тебя в таком состоянии. Но слава Богу, тебе лучше! Теперь объясни мне, что случилось, пока я храпел на траве. Опять какое-нибудь привидение, я готов побожиться!
Вернейль утвердительно кивнул.
– Подавиться бы аду этими проклятыми своими исчадиями! – воскликнул Раво, сжимая кулаки. – Шутки в сторону, Вернейль, если так будет продолжаться, ты отсюда не унесешь ног. Но расскажи мне, как было дело.
Арман рассказал ему о странных событиях и о разговоре с незнакомкой. Раво слушал, разинув рот.
– Не возьму в толк, хоть убей! – сказал он, когда Вернейль закончил свой рассказ. – Как в бутылке с чернилами: барахтаешься, барахтаешься, а никак не вылезешь. Может, это все тебе привиделось?
– Нет, нет, Раво, на этот раз я не сомневаюсь, – ответил Вернейль. – Когда этот голос говорил со мной, я помнил о твоих советах и вполне владел собой. – Он вынул руку из-под одеяла. – Кроме того, я могу представить тебе неопровержимое доказательство истинности моих слов. Смотри!
И он показал надетый на палец перстень. Доказательство было столь убедительным, что Раво принялся в задумчивости тереть себе лоб.
– Это безжалостное преследование, – сказал он наконец, – не может иметь другой причины, кроме злобы твоего родственника за твои старые прегрешения перед ним, и по всей вероятности, дама, привезенная им из Франции, есть орудие его мщения. Наверное, эта женщина находится в Потерянной Долине. Это, без сомнения, какая-нибудь авантюристка, в которой граф де Рансей нашел сходство с Галатеей и нанял ее для исполнения своих планов. К таким приемам часто прибегают интриганы. Ты, может быть, не слышал об ожерелье Марии-Антуанетты, когда одна актриса по имени Олива, похожая на королеву, в Трианонском саду надула кардинала Рогана...
Арман в ответ лишь пожал плечами.
– Ну, не находятся разумные объяснения, так надо искать романтических, – вздохнул Раво. – Впрочем, будь я на твоем месте, я употребил бы весьма эффективное средство, чтобы добраться до истины.
– Какое же это средство, Раво? Ради Бога, посоветуй мне, сам я не способен ни мыслить, ни действовать.
– Я взял бы один из этих пистолетов и отыскал бы графа. Приставил бы дуло к его лбу и учтиво доложил бы ему о своем намерении размозжить ему голову, если он не откроет причины своих недостойных маскарадов. Держу пари – сто против одного, что старик тут же все выложит.
– Угрожать старцу, моему родственнику, опекуну! – поморщился Арман. – Это низко... Если же, однако, – продолжал он, – мне действительно являлась сила таинственная, чтобы напомнить о моем долге... Кто знает? Когда рассудок побежден, позволительно думать...
– Ну, если мы опять заговорили о колдовстве, – прервал Раво, – тогда я ложусь спать.
Арман печально улыбнулся ему.
– Извини меня, старый товарищ, – сказал он. – Мне надо бы пожалеть тебя. Мы поговорим об этом завтра. Тебя клонит ко сну, да и я чувствую усталость.
Раво не стал возражать. Оставив зажженную свечу на случай, если бы призраку вздумалось появиться снова, он, не раздеваясь, бросился на свой матрас и тут же уснул.
Остаток ночи прошел спокойно. Однако Вернейль спал плохо, ворочался с боку на бок, что-то бессвязно бормотал во сне. Проснулся он совсем разбитым. Но все же поднялся с постели, позвал слугу, спавшего в соседней комнате, и послал его узнать, можно ли видеть графа де Рансея. Слуга скоро доложил, что граф уже встал и занимается приготовлениями к отъезду.
Раво наблюдал за Арманом, сидя на своем матрасе.
– Вернейль, – спросил он, когда тот собрался выйти из комнаты. – Что ты думаешь делать? Ты еле держишься на ногах.
– Скоро узнаешь, друг мой, лучше проводи меня.
Внизу, в зале, они нашли графа де Рансея, сына его и невестку, окруженных узлами, которые слуги выносили в карету, стоящую во дворе.
При виде Армана виконт и виконтесса не смогли сдержать возгласа ужаса.
– Сядьте, полковник, – виконт поспешил придвинуть ему кресло, – вы едва живы.
Арман сел.
– Действительно, полковник, – сказал, приблизившись к нему, граф. – Вы, кажется, дурно спали. Не больны ли вы? Вот неприятное обстоятельство, когда нам надо ехать!
– Граф, – ответил Вернейль, – о путешествии нечего и думать. Благодарю вас за добрые в отношении ко мне намерения, но я передумал.
– Как так, Арман? А ваш брак? А ожидающая вас невеста?
– Она будет напрасно меня дожидаться, потому что у меня есть невеста, права которой священнее.
Старик пристально посмотрел на него.
– Это что за глупость, сударь? Невеста, о которой вы говорите, может ли идти в сравнение с мадемуазель де Санси, одной из прекраснейших, богатейших, благороднейших наследниц Франции?
– С подобными преимуществами мадемуазель де Санси вправе требовать от своего будущего супруга действительной привязанности, которой я не могу обещать ей.
– Но хорошо ли вы обдумали последствия своего поступка? Ваша карьера может пострадать.
– Мне нет дела до славы и до богатства, – ответил Арман. – Если мне откажут в чести найти смерть во главе моего полка, никто, надеюсь, не может воспрепятствовать мне найти ее в рядах солдат.
– Слышите, сударь, слышите? – не выдержал Раво. – Вот до чего довели полковника ваши преследования и эти призраки!
– Надеюсь, капитан Раво позволит мне поговорить с моим родственником о наших семейных делах? – холодно произнес граф. – Арман де Вернейль, – добавил он, – надеюсь, вы не будете оспаривать у меня права спросить вас о причине такого решения? Кто та особа, ради которой вы отказываетесь от своей блестящей карьеры и от милостей императора?
– Женщина, один взгляд которой мог некогда вознаградить меня за эти жертвы и которая теперь царствует надо мной только воспоминанием, потому что она мертва.
– Хорошо ли я вас понял? Вы говорите о Галатее, о моей воспитаннице?
– Действительно, о ней, граф, я любил ее, я поклялся ей никогда не жениться на другой женщине и в залог верности надел ей на палец кольцо моей матери. Я не считал, что нарушаю свое обещание, соглашаясь дать свое имя девушке, с которой император хотел соединить меня, потому что Галатея умерла. Но мертвые вышли из гробов, чтобы упрекнуть меня в неверности. Я навсегда останусь женихом Галатеи.
Воцарилось молчание. Но Раво не мог долго сдерживать своего негодования.
– Ну что, сударь, – обратился он к графу, – довольны ли вы своими кознями? Но я больше не позволю вам заниматься мистификациями! Нет, миллион чертей! Теперь наша очередь, если вам угодно. Сударь, вы сейчас же скажете нам, какова цель этих глупых маскарадов, которые происходят здесь со дня приезда полковника Вернейля. Вы скажете это, или я сумею принудить вас, я подложу огонь под все четыре угла вашего домишки и перебью всех, кто осмелится защищать его!
– Ради Бога, успокойтесь, – тихо сказала виконтесса Раво. – Вы все погубите.
– Капитан, – с упреком произнес Вернейль, – так-то ты держишь свое слово? Но ты, я надеюсь, попросишь прощения у графа за эти угрозы.
– Очень сожалею, Арман, но я ни от чего не откажусь и не имею привычки просить прощения.
Граф де Рансей презрительно улыбнулся.
– Капитан Раво забывается, где он находится и с кем говорит, – сказал он.
– Я знаю, что делаю! – закричал Раво. – Возможно, я веду себя грубо, и готов отвечать за это, гром и молния! Но я скажу все, что у меня на душе... Можно ли поступать так с родственником, как поступали вы с полковником Вернейлем. Едва двое суток прошло, а он уже чуть жив, чуть не сумасшедший... Но я не допущу закончить то, что так хорошо начали. Граф де Рансей, вы сейчас же объяснитесь, сейчас же скажете, зачем разыграли здесь шутовскую комедию, которую некоторые имели несчастье принимать всерьез!
– А что будет, сударь, – надменно спросил старик, – если я не захочу выполнять такое дерзкое требование?
– Что будет? – повторил Раво. Глаза его горели, на губах выступила пена. – Я покажу тебе, злобный старик, как жертвовать жизнью и разумом одного из храбрейших солдат императора в угоду глупым химерам!
Он бросился к графу, намереваясь ударить его. Виконтесса пронзительно закричала. Виконт и Арман вряд ли бы справились с капитаном, сила которого удвоилась от бешенства, если бы на шум не прибежали Гильйом и несколько слуг. С их помощью Раво усадили в кресло и держали до тех пор, пока он не пообещал вести себя прилично.
Граф де Рансей бесстрастно наблюдал за этой сценой. Когда он увидел, что Раво совершенно успокоился, он сделал слугам знак удалиться и сказал:
– Капитан Раво, прежде чем оскорблять меня таким образом в моем собственном доме, в присутствии моего семейства, вам следовало бы подумать, извлечет ли друг ваш какую-нибудь выгоду из такого непристойного поведения. Не оправдывайтесь, полковник Вернейль, я не хочу думать, что вы были причастны к этому. Между тем, в дальнейшем не намерен подвергаться подобным оскорбительным выходкам.
Он поклонился и вышел из зала.
– Ах, мсье, что вы наделали? – прошептала виконтесса, заливаясь слезами. – Это испытание было последним, и вскоре... Отец раздражен, а если бы вы знали, как он упорен в своем гневе!
– Мадам, – вмешался виконт, – мы поговорим об этом после. А теперь надо постараться успокоить отца. Мы должны предупредить, если возможно, новые несчастья.
Он взял жену за руку и поспешно увел ее.
Оставшись одни, Арман и Раво молчали, не глядя друг на друга. Наконец Раво встал, и, подойдя к своему другу, смущенно произнес:
– Что, Вернейль, ты в самом деле недоволен мной... за...
– Оставь меня, – с раздражением ответил Арман. – Ты в несколько минут разбил пятнадцатилетнюю дружбу. Все кончено между нами. Оставь меня!
– Вот, что называется, от одного берега отстал, а к другому не пристал! – сказал Раво жалобным голосом. – Все нападают на меня, потому что я осмелился защитить жизнь и спокойствие товарища... В самом деле, можешь ли ты сердиться на меня за верность тебе?
– Твоя дружба подобна дружбе медведя из басни, который берет булыжник, чтобы отогнать муху... Но довольно! Капитан Раво должен понять, что, нанеся такое оскорбление хозяину дома, ему следует уйти отсюда, и немедленно.
– Хорошо, я ухожу, Арман. Я вошел почти силой в этот дом, надеясь быть вам полезным; теперь я покидаю его, потому что горячо вступился за ваши интересы. Когда-нибудь вы вспомните об этом, может быть... Прощайте.
Он протянул Вернейлю руку, но тот не пожал ее и отвернулся. На глазах Раво выступили слезы, но он молча поклонился и хотел удалиться, когда вошла виконтесса. По лицу Раво она тотчас угадала, что произошло.
– Не покидайте нас так поспешно, капитан, – сказала она, улыбаясь. – Вы, может быть, совершили совсем не такой большой проступок, как думают некоторые, и я надеюсь скоро помирить вас с графом, потому что он чувствует себя несколько виноватым по отношению к одному из ваших знакомых.
– Ах, мадам, – вздохнул Раво, – не граф здесь несправедливее и строже всех ко мне!
– Потерпите, – теперь друг ваш огорчен, но когда он будет счастлив, то думаю, простит всех, на кого он мог обижаться. А к концу дня он будет счастлив, я вам это обещаю.
– Счастлив? Я? – Удивленно спросил Вернейль.
– Да, дорогой кузен, сегодня кончатся ваши горести. Но не спрашивайте меня ни о чем, я обещала хранить тайну и ухожу из опасения не сдержать своего обещания. А вы удалитесь в свою комнату и будьте готовы идти на луг Анемонов, когда вам скажут.
– На луг Анемонов? – повторил Арман. – Какое отношение может иметь это грустное место к...
– Это приказание графа, и как бы ни были странны его фантазии, им привыкли здесь слепо подчиняться. Поступайте, как мы, и на этот раз вы не будете раскаиваться.
– Мадам, – сказал Раво, – полковник Вернейль очень слаб, а место, о котором вы говорите, далеко.
– На что же у полковника ваша крепкая и преданная рука? Он может опереться на нее. А уж оттуда, ручаюсь вам, он дойдет сам.
И она убежала.
Вернейль терялся в догадках и ничего не понимал. Наконец он встал и, положив руку на плечо своего друга, как будто между ними не было никакой ссоры, сказал:
– Раво, добрый мой Раво, неужели я опять брежу?
– Надеюсь, что нет. Я даже начинаю думать, что твои грезы были явью.
Арман вонзил в него огненный взгляд.
– Раво, – прошептал он, – ты тоже подозреваешь, что Галатея...
– Ну да. Возможно это или нет, а мне кажется, что Галатея жива.
– Жива, говоришь ты? – и Арман бросился в его объятия, обливаясь слезами. – Галатея жива? Неужели чудо свершится?
– Чудо или что другое, только это единственное объяснение всего происходящего здесь. Но нечего заранее радоваться. Поостережемся засады, Арман, может быть, нас опять хотят обмануть.
ГЛАВА XVIII
ЛУГ АНЕМОНОВ
Два друга, забыв о ссоре, закрылись в своей комнате и с жаром спорили, когда в дверь постучались. Раво отворил, и в комнату, припрыгивая, вошел маленький Шарль. Подбежав к Арману, он поцеловал ему руку.
– Дорогой полковник, – сказал он, – вы позволите мне проводить вас на луг Анемонов? Пора уже.
– Что я слышу? – удивленно спросил Раво. – Ты у нас будешь флигельманом? Но ты еще слишком молод, чтобы идти впереди офицеров императора.
– Отчего же, капитан? – возразил мальчик. – Мне говорили, что в императорской армии барабанщики вовсе не старше меня.
– Браво! Славно сказано! – воскликнул Раво. – Ей-Богу, этот маленький проказник – просто чудо!
И взяв мальчика на руки, он поцеловал его, царапая щеки своими жесткими усами. Вернейль улыбнулся.
– Почему бы нам не последовать за ним, Раво? Подобный посланник может предвещать только радость и успех. Пойдем.
Они вышли во двор. Из семейства графа никого не было видно, в саду и в аллее тоже было пусто.
Погода стояла прекрасная, хотя солнце по временам пряталось за облака. Арман, пожираемый нетерпением, старался проникнуть взглядом через чащу деревьев, но эта часть Потерянной Долины казалась такой же уединенной и пустынной, как и сад.
Он обратился к Шарлю, который весело шагал впереди:
– Послушай, мой милый, не можешь ли ты сказать мне, что там будет, на лугу Анемонов?
– Как, вы не знаете, полковник? – удивился мальчик, подняв на него голубые, как небесная лазурь, глаза. – Там будет большой праздник...
– А кто будет на этом празднике, малыш? – спросил Раво, угадывая намерение Армана.
– Во-первых, там будет граф де Рансей, потом мой дядя виконт, потом тетенька виконтесса, потом мама...
– Тетенька виконтесса? – прервал Арман мальчика. – Что ты говоришь, Шарль? Разве Эстелла, то есть виконтесса де Рансей, тебе не мать?
Шарль улыбнулся с хитрым видом.
– Какой вы шутник, полковник, – ответил он. – Вы ведь знаете, что тетенька виконтесса мне тетенька.
– Но кто же твоя мать? Где она живет?
– Она жила во Франции, очень-очень далеко, но несколько дней назад вернулась. Она очень добра ко мне, всегда берет меня к себе на колени и обнимает, часто обнимает...
– Но как ее имя? Как ее зовут?
– Ее зовут мама.
Арман внимательно посмотрел на Шарля, заподозрив, что он твердит выученное наперед, но наивность, отражавшаяся на лице ребенка, не оставляла сомнений в его искренности. Вернейль обратился к Раво:
– Ты слышал? – спросил он. – Эстелла ему не мать...
– Берегись, полковник, довольно мы уже делали неверных предположений. Имей терпение, недолго осталось ждать.
И они продолжали молча идти по тропинке, ведущей на луг Анемонов. Вдруг Шарль посмотрел на руку Армана и остановился.
– Полковник, зачем вы взяли мамин перстень? – спросил он, надув губы.
Вернейль вздрогнул.
– Как? – он показал ему золотой перстень. – Это принадлежало твоей матери?
– Да. Когда мы были во Франции, мама часто смотрела на него, целовала и заставляла целовать меня, а потом плакала.
– Нет больше сомнений, Раво! – закричал Вернейль в крайнем волнении. – И этот милый малютка, черты которого напоминают мне лицо Галатеи и к которому я с первого раза почувствовал такую привязанность, может быть... Нет, нет, ты прав, – продолжал он, – надо гнать от себя подобные мысли, разочарование было бы слишком ужасно.
Раво покачал головой.
«Да, целый ад чертей, дело проясняется, – думал он. – Весь этот маскарад служил тому, чтобы пробудить в сердце полковника прежнюю страсть и заставить его отказаться от знатной и богатой невесты, избранной императором. Теперь, когда он по уши влюблен, ему хотят навязать бабу с ребенком. Он согласится на все, и его счастье, его карьера погибнут. Да, злую шутку сыграл с полковником этот старикашка! Но как помешать Арману совершить подобную глупость? Он любит и мать и ребенка, а мальчишка, действительно, просто амурчик!»
Оглянувшись и видя, что Шарль отстал от них, Раво взял мальчика на руки и понес со всеми предосторожностями, чтобы не поранить о терновник, в изобилии росший вдоль узкой тропинки.
Так достигли они луга Анемонов, и Арман, шедший впереди, вдруг остановился, издав изумленный возглас. Раво поспешил присоединиться к нему, перед его взглядом предстала неожиданная картина.
Гирлянды из зелени украшали деревья, стволы были украшены свежими цветами. На берегу озера, как раз над монументом, возвышался пурпуровый шелковый шатер. Роковой камень был покрыт блестящей тканью и походил на жертвенник, на котором в лучах солнца горел крест. Драгоценная чаша и другие священные сосуды украшали его, в великолепных серебряных канделябрах горели свечи.
У входа в шатер лежал ковер, а на нем две бархатные подушки с золотой бахромой. На одной из них на коленях стояла женщина, задрапированная в газовое покрывало. Рядом с ней стоял католический священник. Здесь же были граф де Рансей в кафтане, украшенном голубой лентой, которую он некогда получил из рук Людовика XV, виконт и виконтесса в модных туалетах, Гильйом с Викторианом и еще какой-то мужчина.
Богатые ткани и сочная зелень деревьев, дополненная украшениями из цветов, благовонные свечи и ослепительно голубое небо, пурпуровый шатер и золотые украшения, цветущий луг и спокойные воды озера на фоне живописных окрестностей – эта картина способна была поразить воображение, а торжественные позы лиц, окруживших шатер, еще более усиливали впечатление. Но взгляд Армана был прикован к женщине, коленопреклоненной у жертвенника.
– Это она! – закричал он. – Это она!
– Мама! – вскрикнул Шарль, вырываясь из рук Раво.
И малютка побежал к шатру. Вернейль хотел последовать за ним, но Раво удержал его.
– Черт побери, Арман, не слишком торопись!
К ним подошел граф. От него не укрылась подозрительность, с какой Раво оглядывал луг, и он, улыбаясь, сказал:
– Я вижу, капитан Раво не избавился от своей недоверчивости. Надеюсь, он не успел еще поселить ее в своем друге?
– Ради Бога, скажите, граф, что означают эти странные приготовления? – взмолился Арман. – Кто эта женщина у шатра?
– Арман, на том самом месте, где два лица совершили великий проступок, сейчас произойдет обряд очищения. Одна из виновных готова. Угодно ли будет присоединиться к ней вам?
– Граф, перестаньте говорить загадками! Эта женщина, кто она?
– Я и не думаю дальше скрывать от вас этой тайны. Это бедное создание, некогда невинное и чистое, которое вы совратили и опозорили. Доведенная до отчаяния, она дерзнула покуситься на свою жизнь, но была спасена моим сыном.
– Она была спасена! Так это правда? Ах, Раво, от скольких горестей ты избавил бы меня шесть лет назад, если бы не увел с белой скалы! Но Галатея жива! Все забыто, все прощено. Проводите меня к ней, граф. Зачем она скрывается под покрывалом?
– Она скрывает стыд своего падения, и до тех пор не покажет своего лица, пока у подножия алтаря не получит вознаграждения, на которое имеет право и которого ожидает.
– Пойдемте, сударь, я готов! – воскликнул Вернейль.
– Постой, полковник, не торопись, – вмешался Раво. – Одумайся... Император шутить не любит, и когда узнает, как глупо ты женился, будет очень раздражен.
– Арман де Вернейль, – возвысил голос граф, – вы должны стать супругом несчастной обольщенной девушки, вы должны стать отцом своему ребенку!
– Я не колеблюсь, граф. Галатея и сын заменят мне все.
Арман взял старика за руку и повел его к шатру. Раво последовал за ними, ворча:
– Дорогой полковник, – сказал он, – вы позволите мне проводить вас на луг Анемонов? Пора уже.
– Что я слышу? – удивленно спросил Раво. – Ты у нас будешь флигельманом? Но ты еще слишком молод, чтобы идти впереди офицеров императора.
– Отчего же, капитан? – возразил мальчик. – Мне говорили, что в императорской армии барабанщики вовсе не старше меня.
– Браво! Славно сказано! – воскликнул Раво. – Ей-Богу, этот маленький проказник – просто чудо!
И взяв мальчика на руки, он поцеловал его, царапая щеки своими жесткими усами. Вернейль улыбнулся.
– Почему бы нам не последовать за ним, Раво? Подобный посланник может предвещать только радость и успех. Пойдем.
Они вышли во двор. Из семейства графа никого не было видно, в саду и в аллее тоже было пусто.
Погода стояла прекрасная, хотя солнце по временам пряталось за облака. Арман, пожираемый нетерпением, старался проникнуть взглядом через чащу деревьев, но эта часть Потерянной Долины казалась такой же уединенной и пустынной, как и сад.
Он обратился к Шарлю, который весело шагал впереди:
– Послушай, мой милый, не можешь ли ты сказать мне, что там будет, на лугу Анемонов?
– Как, вы не знаете, полковник? – удивился мальчик, подняв на него голубые, как небесная лазурь, глаза. – Там будет большой праздник...
– А кто будет на этом празднике, малыш? – спросил Раво, угадывая намерение Армана.
– Во-первых, там будет граф де Рансей, потом мой дядя виконт, потом тетенька виконтесса, потом мама...
– Тетенька виконтесса? – прервал Арман мальчика. – Что ты говоришь, Шарль? Разве Эстелла, то есть виконтесса де Рансей, тебе не мать?
Шарль улыбнулся с хитрым видом.
– Какой вы шутник, полковник, – ответил он. – Вы ведь знаете, что тетенька виконтесса мне тетенька.
– Но кто же твоя мать? Где она живет?
– Она жила во Франции, очень-очень далеко, но несколько дней назад вернулась. Она очень добра ко мне, всегда берет меня к себе на колени и обнимает, часто обнимает...
– Но как ее имя? Как ее зовут?
– Ее зовут мама.
Арман внимательно посмотрел на Шарля, заподозрив, что он твердит выученное наперед, но наивность, отражавшаяся на лице ребенка, не оставляла сомнений в его искренности. Вернейль обратился к Раво:
– Ты слышал? – спросил он. – Эстелла ему не мать...
– Берегись, полковник, довольно мы уже делали неверных предположений. Имей терпение, недолго осталось ждать.
И они продолжали молча идти по тропинке, ведущей на луг Анемонов. Вдруг Шарль посмотрел на руку Армана и остановился.
– Полковник, зачем вы взяли мамин перстень? – спросил он, надув губы.
Вернейль вздрогнул.
– Как? – он показал ему золотой перстень. – Это принадлежало твоей матери?
– Да. Когда мы были во Франции, мама часто смотрела на него, целовала и заставляла целовать меня, а потом плакала.
– Нет больше сомнений, Раво! – закричал Вернейль в крайнем волнении. – И этот милый малютка, черты которого напоминают мне лицо Галатеи и к которому я с первого раза почувствовал такую привязанность, может быть... Нет, нет, ты прав, – продолжал он, – надо гнать от себя подобные мысли, разочарование было бы слишком ужасно.
Раво покачал головой.
«Да, целый ад чертей, дело проясняется, – думал он. – Весь этот маскарад служил тому, чтобы пробудить в сердце полковника прежнюю страсть и заставить его отказаться от знатной и богатой невесты, избранной императором. Теперь, когда он по уши влюблен, ему хотят навязать бабу с ребенком. Он согласится на все, и его счастье, его карьера погибнут. Да, злую шутку сыграл с полковником этот старикашка! Но как помешать Арману совершить подобную глупость? Он любит и мать и ребенка, а мальчишка, действительно, просто амурчик!»
Оглянувшись и видя, что Шарль отстал от них, Раво взял мальчика на руки и понес со всеми предосторожностями, чтобы не поранить о терновник, в изобилии росший вдоль узкой тропинки.
Так достигли они луга Анемонов, и Арман, шедший впереди, вдруг остановился, издав изумленный возглас. Раво поспешил присоединиться к нему, перед его взглядом предстала неожиданная картина.
Гирлянды из зелени украшали деревья, стволы были украшены свежими цветами. На берегу озера, как раз над монументом, возвышался пурпуровый шелковый шатер. Роковой камень был покрыт блестящей тканью и походил на жертвенник, на котором в лучах солнца горел крест. Драгоценная чаша и другие священные сосуды украшали его, в великолепных серебряных канделябрах горели свечи.
У входа в шатер лежал ковер, а на нем две бархатные подушки с золотой бахромой. На одной из них на коленях стояла женщина, задрапированная в газовое покрывало. Рядом с ней стоял католический священник. Здесь же были граф де Рансей в кафтане, украшенном голубой лентой, которую он некогда получил из рук Людовика XV, виконт и виконтесса в модных туалетах, Гильйом с Викторианом и еще какой-то мужчина.
Богатые ткани и сочная зелень деревьев, дополненная украшениями из цветов, благовонные свечи и ослепительно голубое небо, пурпуровый шатер и золотые украшения, цветущий луг и спокойные воды озера на фоне живописных окрестностей – эта картина способна была поразить воображение, а торжественные позы лиц, окруживших шатер, еще более усиливали впечатление. Но взгляд Армана был прикован к женщине, коленопреклоненной у жертвенника.
– Это она! – закричал он. – Это она!
– Мама! – вскрикнул Шарль, вырываясь из рук Раво.
И малютка побежал к шатру. Вернейль хотел последовать за ним, но Раво удержал его.
– Черт побери, Арман, не слишком торопись!
К ним подошел граф. От него не укрылась подозрительность, с какой Раво оглядывал луг, и он, улыбаясь, сказал:
– Я вижу, капитан Раво не избавился от своей недоверчивости. Надеюсь, он не успел еще поселить ее в своем друге?
– Ради Бога, скажите, граф, что означают эти странные приготовления? – взмолился Арман. – Кто эта женщина у шатра?
– Арман, на том самом месте, где два лица совершили великий проступок, сейчас произойдет обряд очищения. Одна из виновных готова. Угодно ли будет присоединиться к ней вам?
– Граф, перестаньте говорить загадками! Эта женщина, кто она?
– Я и не думаю дальше скрывать от вас этой тайны. Это бедное создание, некогда невинное и чистое, которое вы совратили и опозорили. Доведенная до отчаяния, она дерзнула покуситься на свою жизнь, но была спасена моим сыном.
– Она была спасена! Так это правда? Ах, Раво, от скольких горестей ты избавил бы меня шесть лет назад, если бы не увел с белой скалы! Но Галатея жива! Все забыто, все прощено. Проводите меня к ней, граф. Зачем она скрывается под покрывалом?
– Она скрывает стыд своего падения, и до тех пор не покажет своего лица, пока у подножия алтаря не получит вознаграждения, на которое имеет право и которого ожидает.
– Пойдемте, сударь, я готов! – воскликнул Вернейль.
– Постой, полковник, не торопись, – вмешался Раво. – Одумайся... Император шутить не любит, и когда узнает, как глупо ты женился, будет очень раздражен.
– Арман де Вернейль, – возвысил голос граф, – вы должны стать супругом несчастной обольщенной девушки, вы должны стать отцом своему ребенку!
– Я не колеблюсь, граф. Галатея и сын заменят мне все.
Арман взял старика за руку и повел его к шатру. Раво последовал за ними, ворча: