Страница:
Оскорбленный в лучших чувствах Еременко писал в дневнике: «Первостепенное значение имеют не заслуги, а взаимоотношения с начальством...»
План операции, утвержденный 4 января 1943 года, предусматривал нанесение рассекающего удара с запада на восток силами 65-й армии (27, 40-я гвардейские, 23, 24, 304, 321, 252, 258, 173, 214-я стрелковые, 1, 4, 11-я артиллерийские дивизии, 91-я танковая бригада). На первом этапе операции на нее возлагалась задача наступать в юго-восточном направлении на Новый Рогачик и во взаимодействии с 21-й армией (52-я и 51-я гвардейские, 278, 293, 277, 96, 120-я стрелковые, 19-я тяжелая артиллерийская дивизия, 121-я танковая бригада) и ударными группировками 64-й и 57-й армий уничтожить противника, оборонявшегося к западу от реки Россошка. В составе 65-й армии сосредоточивалось более четверти сил и средств всего фронта: 36 артполков, в том числе два большой мощности с 203-мм орудиями, пять зенитных полков и пять полков реактивных минометов (как утверждает маршал К.П. Казаков, «на каждых трех пехотинцев приходилось по два артиллериста»). В ее интересах должна была действовать основная масса авиации 16-й воздушной армии. Левый фланг Батова обеспечивала 24-я армия Галанина (120, 49, 84, 233, 298, 260-я стрелковые дивизии).
На втором этапе главный удар планировалось перенести в полосу 21-й армии, которая, взаимодействуя с 65, 57-й и 64-й армиями, должна была развивать наступление на Воропоново. Затем предусматривался общий окончательный штурм.
Из резерва Ставки ВГК в состав фронта передавались еще одна артиллерийская дивизия, два полка и один дивизион артиллерии большой мощности, пять истребительно-противотанковых артполков, две дивизии реактивной артиллерии, один зенитный артиллерийский полк, семь гвардейских танковых полков прорыва, 20 тысяч человек маршевого пополнения.
Всего к началу проведения операции в составе Донского фронта насчитывалось 39 стрелковых дивизий, 10 стрелковых, мотострелковых и морских бригад, 7 авиационных дивизий, 45 минометных и артиллерийских полков РГК, 10 полков реактивной артиллерии, 5 танковых бригад, 14 танковых полков, 17 артиллерийских полков ПВО. Плотность артиллерии на главном направлении составила 220 орудий и минометов на километр фронта, а в полосе 24-й Самаро-Ульяновской Железной стрелковой дивизии – 338 стволов. Как вспоминает генерал А.Д. Попович: «Под Сталинградом мы приобрели массовый опыт применения орудий прямой наводки. Это было именно в полосе 65-й армии. Орудия стояли не только рядом, но и почти в затылок». Генерал Батов сообщает, что по количеству артиллерии его армия превосходила противника в 15 раз.
65-й армии Батова и 21-й армии Чистякова противостояли 384-я и 44-я пехотные, 29-я и 3-я моторизованные дивизии. Последняя, к примеру, имела 36 орудий, 25 танков и по 80 активных штыков в каждом из шести батальонов. Большинство танков, из-за нехватки горючего, располагались сразу позади пехоты в качестве неподвижных огневых точек. Резерв дивизии состоял из 150 человек саперного батальона.
8 января советское командование предъявило Паулюсу ультиматум с предложением во избежание напрасного кровопролития прекратить бессмысленное сопротивление и «организованно передать в наше распоряжение весь личный состав, вооружение, всю боевую технику и военное имущество в исправном состоянии». Документ подписали генерал-полковник Н.Н. Воронов и генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский. Текст ультиматума передавался по радио и сбрасывался с воздуха в листовках. Немцы не стали отвечать, а советских парламентеров завернули обратно.
И дело не в том, что фюрер запретил им сдаваться (можно подумать, Сталин кому-то разрешал), а в том, что любая армия «не имеет права капитулировать, пока она еще хотя в какой-то степени способна вести бой». По твердому убеждению Манштейна: «Для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом. Единственным оправданием для капитуляции было бы отсутствие у армии боевой задачи, то есть полная бессмысленность дальнейшего сопротивления». Стойкость 6-й армии имела для германского командования огромное значение: «6-я армия – как бы бесперспективно ни было ее сопротивление в будущем – еще должна была в течение возможно большего времени играть решающую роль в развитии общей оперативной обстановки». А чтобы поднять руки в гору, приказ не нужен. Этот вопрос каждый решает для себя сам, в индивидуальном, так сказать, порядке. Кроме того, обещаниям «большевиков» почти никто не верил, а обещаниям фюрера верило большинство.
Буквально накануне прямиком из ставки Гитлера вернулся в котел командир 14-го танкового корпуса генерал Ганс Хубе, сообщивший Паулюсу последние новости: «Относительно Сталинграда фюрер полон уверенности. Теперь перед 6-й армией стоит историческая задача держать Сталинград до последнего, даже если к концу фронт окажется в черте города. 6-я армия должна сковывать крупные силы русских, чтобы дать возможность перестроить южный участок восточного фронта, занятый прежде союзниками». (Когда на первом допросе Воронов и Рокоссовский спросили у Паулюса, почему он не сложил оружия сразу после того, как безысходность положения его армии стала очевидной, и продолжал бесцельно проливать кровь своих солдат, фельдмаршал ответил, что этого требовали стратегические расчеты Германии.) Кроме того, Гитлер обещал, что до середины февраля все будет подготовлено к нанесению «мощного контрудара значительными свежими силами», который изменит всю обстановку «в сторону победы». Для этого предполагалось использовать часть соединений, отходивших с Кавказа, и начавший передислокацию из Франции в район Харькова танковый корпус СС.
В 8 часов утра 10 января «разверзлась преисподняя» – армии Донского фронта после мощнейшей 55-минутной артиллерийской подготовки со знаменами в боевых порядках перешли в наступление. Артиллерия поддерживала атаку пехоты и танков огневым валом на глубину до 1,5 километра, затем двинулась их сопровождать. К концу первого дня, преодолевая ожесточенное сопротивление, советские войска на отдельных участках продвинулись на 6 – 8 километров, а 12 января, срезав западный выступ немецкой обороны, вышли на реку Россошка. Соединения смежных флангов 64-й и 57-й армий, наступая в направлении станции Басаргино, прорвали оборону противника на реке Червленая.
Задача первого этапа была выполнена. Полному разгрому подверглись 29-я моторизованная и 376-я пехотные дивизии. Ввиду отсутствия топлива противник вынужден был при отступлении бросать технику и тяжелую артиллерию. Долбить мерзлую землю на новых рубежах у немецких солдат уже не было сил, и они, обмороженные, голодные, завшивленные, в голой степи на тридцатиградусном морозе возводили укрытия из снега, льда и трупов. «Во всей армии не найдется ни одного здорового человека. Самый здоровый по меньшей мере обморожен, – записывал Паулюс. – Командир 76-й пехотной дивизии доложил вчера, что множество его солдат замерзли насмерть».
«Сверхчеловеки» оказались в тех же условиях, что и красноармейцы, которые точно так же находились под открытым небом, насмерть замерзали в снегу и страдали от педикулеза.
«Все дни перехода мы не ели хлеба, так как наши интенданты заблудились и не могли нас найти, – вспоминает бывший минометчик 1034-го стрелкового полка 293-й дивизии М.Г. Абдуллин. – Мы были до того истощены, что я уже уверился в скорой своей гибели не от фашистской пули, а от голодной смерти. Ослабли мы и физически и морально. Сил не было даже говорить. Было бы лето, съел бы хоть травки какой или корешков, уж я бы нашел... Про баню боязно и думать, такая мечта кажется совершенно сказочной. В продолжение целого месяца мы ни разу не уснули в помещении. В зимних условиях степной местности это трудно выдержать даже такому здоровому и молодому организму, как мой. Изнуряли вши. Я пробовал дустом травить – бесполезно. Куда ты денешься зимой от них? Никуда... Нерегулярное питание, хронический недосып, холод, постоянные физические нагрузки... Пьем грязную воду из грязных котелков, оттаянную из грязного снега...» И далее рассказывает, как всей ротой варили в котелках брикеты комбикорма «и с голодухи съели вместе с мякиной».
Чтобы как-то согреться, бойцы забирались в ямы, воронки, укрывались плащ-палатками и что-нибудь жгли, например тол, извлеченный из противотанковых мин. И угорали целыми подразделениями. Так что всей разницы, что наши одеты были добротнее и огнеприпасов могли не жалеть, их доставляли в первую очередь.
Боевые действия продолжались без передышки днем и ночью. К исходу 17 января советские войска вышли на рубеж Большая Россошка – хутор Гончара – Воропоново, где вновь встретили упорное сопротивление на внутреннем обводе городских укреплений. Протяженность линии фронта сократилась со 170 до 110 км. Особенно ощутимой для 6-й армии стала потеря основного аэродрома в районе Питомника, там же находился и более-менее оборудованный полевой госпиталь. Только теперь из опроса пленных наши генералы «вдруг узнали, что после стольких боев наш противник насчитывает около 200 тысяч человек!» и в очередной раз подивились беспомощности своей разведки.
На этой стадии надежды окруженцев на внешнюю помощь полностью развеялись, в плен начали сдаваться батальоны, вернее то, что от них осталось, но большинство подразделений, даже осознав безнадежность положения, продолжало отчаянно сражаться, приводя в смущение советское командование (за время двухмесячной осады в 6-й армии было вынесено 360 смертных приговоров за попытку дезертирства и неподчинение приказу, что не так много, учитывая отчаянность положения).
«Прошло пять суток нашего наступления, – недоумевал Н.Н. Воронов и ежедневно по два-три часа допрашивал пленных немецких офицеров. – Откуда же у него брались силы и средства? Неужели не сказываются трудности с продовольствием? Как же немцы дерутся, получая голодный паек? Разведка доносила, что суточный рацион немцев состоит из 150 граммов хлеба, 60 – 75 граммов мяса, супа из конины и изредка 25 – 30 граммов масла».
«Мы тогда не раз удивлялись, – вспоминает генерал И.М. Чистяков, – кажется, уж не на что было рассчитывать гитлеровцам, но они продолжали ожесточенно сражаться... дрались, как смертники».
Сказать просто, что немецкие солдаты проявляли героизм, сохраняли верность долгу и присяге, что они имели понятия о воинской чести, у советских мемуаристов язык не поворачивался. Ничего подобного у «гитлеровской солдатни» за душой быть не могло. Ведь каждый советский человек знает: только «в боях за коммунизм рождается героизм» и лишь под ленинским знаменем «сердце горит пламенем».
Хотя вот весточка домой, отправленная бойцом 9-й зенитной дивизии ПВО: «Я горжусь тем, что могу с чистой совестью назвать себя защитником Сталинграда! Будь что будет! Когда придет мой последний час, я умру с радостной мыслью о том, что исполнил свой долг перед фатерляндом и отдал жизнь за нашего фюрера и свободу германского народа». Если последнюю строчку слегка изменить, вставив: «За Родину! За Сталина!», то получится письмо героя-комсомольца, хоть на первую полосу «Правды» помещай, а так – всего лишь свидетельство «ложно направленного чувства немецкого патриотизма и фанатизма оболваненного пропагандой захватчика-расиста».
Ложные посылки приводят к ложным выводам. Поломав голову над тайной немецкого упрямства, Воронов сообразил, что «разведка не учитывала тех тайных запасов продовольствия, которые имели немецкие соединения и части (?)» и которые, видимо, поедали втайне от разведки.
Советское командование решило сделать паузу и еще раз предложило окруженной группировке капитулировать. Но и на этот раз предложение было отвергнуто. Войска Донского фронта приступили к подготовке завершающего штурма. Паулюс для продолжения обороны потребовал у Манштейна срочно перебросить по воздуху несколько пехотных батальонов, но командование группы армий «Дон» «уже не считало себя вправе перебрасывать войска или пополнение» в обреченный котел.
Каждый день, на который удавалось задержать под Сталинградом советские дивизии и тем самым оттянуть их переброску на другие направления, имел решающее влияние на общую обстановку на Восточном фронте. Потому фюрер настаивал на том, чтобы продолжать бой до последней возможности. И 6-я армия, выигрывая для германского командования драгоценное время, по-прежнему приковывала к себе семь советских армий.
Свою задачу она выполнила настолько хорошо, что, планируя в 1944 году операцию «Багратион», в советском Генеральном штабе старались в документах вообще не употреблять слово «окружение». Как вспоминает Штеменко: «Опыт, добытый в битве под Сталинградом и других крупных сражениях, свидетельствовал, что окружение и ликвидация окруженного противника связаны с расходом большого количества войск и боевой техники, с потерей длительного времени. А любое промедление на таком широком фронте, как в Белоруссии, давало врагу возможность подвезти резервы и парировать наши удары».
Гитлер все больше убеждался, что его приказ Паулюсу не сдавать позиций был абсолютно верным. Казалось, немцам удалось добиться стабилизации обстановки на южном крыле Восточного фронта. Но во второй половине января Красная Армия нанесла серию сокрушительных ударов на Верхнем Дону.
НА ВЕРХНЕМ ДОНУ
План операции, утвержденный 4 января 1943 года, предусматривал нанесение рассекающего удара с запада на восток силами 65-й армии (27, 40-я гвардейские, 23, 24, 304, 321, 252, 258, 173, 214-я стрелковые, 1, 4, 11-я артиллерийские дивизии, 91-я танковая бригада). На первом этапе операции на нее возлагалась задача наступать в юго-восточном направлении на Новый Рогачик и во взаимодействии с 21-й армией (52-я и 51-я гвардейские, 278, 293, 277, 96, 120-я стрелковые, 19-я тяжелая артиллерийская дивизия, 121-я танковая бригада) и ударными группировками 64-й и 57-й армий уничтожить противника, оборонявшегося к западу от реки Россошка. В составе 65-й армии сосредоточивалось более четверти сил и средств всего фронта: 36 артполков, в том числе два большой мощности с 203-мм орудиями, пять зенитных полков и пять полков реактивных минометов (как утверждает маршал К.П. Казаков, «на каждых трех пехотинцев приходилось по два артиллериста»). В ее интересах должна была действовать основная масса авиации 16-й воздушной армии. Левый фланг Батова обеспечивала 24-я армия Галанина (120, 49, 84, 233, 298, 260-я стрелковые дивизии).
На втором этапе главный удар планировалось перенести в полосу 21-й армии, которая, взаимодействуя с 65, 57-й и 64-й армиями, должна была развивать наступление на Воропоново. Затем предусматривался общий окончательный штурм.
Из резерва Ставки ВГК в состав фронта передавались еще одна артиллерийская дивизия, два полка и один дивизион артиллерии большой мощности, пять истребительно-противотанковых артполков, две дивизии реактивной артиллерии, один зенитный артиллерийский полк, семь гвардейских танковых полков прорыва, 20 тысяч человек маршевого пополнения.
Всего к началу проведения операции в составе Донского фронта насчитывалось 39 стрелковых дивизий, 10 стрелковых, мотострелковых и морских бригад, 7 авиационных дивизий, 45 минометных и артиллерийских полков РГК, 10 полков реактивной артиллерии, 5 танковых бригад, 14 танковых полков, 17 артиллерийских полков ПВО. Плотность артиллерии на главном направлении составила 220 орудий и минометов на километр фронта, а в полосе 24-й Самаро-Ульяновской Железной стрелковой дивизии – 338 стволов. Как вспоминает генерал А.Д. Попович: «Под Сталинградом мы приобрели массовый опыт применения орудий прямой наводки. Это было именно в полосе 65-й армии. Орудия стояли не только рядом, но и почти в затылок». Генерал Батов сообщает, что по количеству артиллерии его армия превосходила противника в 15 раз.
65-й армии Батова и 21-й армии Чистякова противостояли 384-я и 44-я пехотные, 29-я и 3-я моторизованные дивизии. Последняя, к примеру, имела 36 орудий, 25 танков и по 80 активных штыков в каждом из шести батальонов. Большинство танков, из-за нехватки горючего, располагались сразу позади пехоты в качестве неподвижных огневых точек. Резерв дивизии состоял из 150 человек саперного батальона.
8 января советское командование предъявило Паулюсу ультиматум с предложением во избежание напрасного кровопролития прекратить бессмысленное сопротивление и «организованно передать в наше распоряжение весь личный состав, вооружение, всю боевую технику и военное имущество в исправном состоянии». Документ подписали генерал-полковник Н.Н. Воронов и генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский. Текст ультиматума передавался по радио и сбрасывался с воздуха в листовках. Немцы не стали отвечать, а советских парламентеров завернули обратно.
И дело не в том, что фюрер запретил им сдаваться (можно подумать, Сталин кому-то разрешал), а в том, что любая армия «не имеет права капитулировать, пока она еще хотя в какой-то степени способна вести бой». По твердому убеждению Манштейна: «Для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом. Единственным оправданием для капитуляции было бы отсутствие у армии боевой задачи, то есть полная бессмысленность дальнейшего сопротивления». Стойкость 6-й армии имела для германского командования огромное значение: «6-я армия – как бы бесперспективно ни было ее сопротивление в будущем – еще должна была в течение возможно большего времени играть решающую роль в развитии общей оперативной обстановки». А чтобы поднять руки в гору, приказ не нужен. Этот вопрос каждый решает для себя сам, в индивидуальном, так сказать, порядке. Кроме того, обещаниям «большевиков» почти никто не верил, а обещаниям фюрера верило большинство.
Буквально накануне прямиком из ставки Гитлера вернулся в котел командир 14-го танкового корпуса генерал Ганс Хубе, сообщивший Паулюсу последние новости: «Относительно Сталинграда фюрер полон уверенности. Теперь перед 6-й армией стоит историческая задача держать Сталинград до последнего, даже если к концу фронт окажется в черте города. 6-я армия должна сковывать крупные силы русских, чтобы дать возможность перестроить южный участок восточного фронта, занятый прежде союзниками». (Когда на первом допросе Воронов и Рокоссовский спросили у Паулюса, почему он не сложил оружия сразу после того, как безысходность положения его армии стала очевидной, и продолжал бесцельно проливать кровь своих солдат, фельдмаршал ответил, что этого требовали стратегические расчеты Германии.) Кроме того, Гитлер обещал, что до середины февраля все будет подготовлено к нанесению «мощного контрудара значительными свежими силами», который изменит всю обстановку «в сторону победы». Для этого предполагалось использовать часть соединений, отходивших с Кавказа, и начавший передислокацию из Франции в район Харькова танковый корпус СС.
В 8 часов утра 10 января «разверзлась преисподняя» – армии Донского фронта после мощнейшей 55-минутной артиллерийской подготовки со знаменами в боевых порядках перешли в наступление. Артиллерия поддерживала атаку пехоты и танков огневым валом на глубину до 1,5 километра, затем двинулась их сопровождать. К концу первого дня, преодолевая ожесточенное сопротивление, советские войска на отдельных участках продвинулись на 6 – 8 километров, а 12 января, срезав западный выступ немецкой обороны, вышли на реку Россошка. Соединения смежных флангов 64-й и 57-й армий, наступая в направлении станции Басаргино, прорвали оборону противника на реке Червленая.
Задача первого этапа была выполнена. Полному разгрому подверглись 29-я моторизованная и 376-я пехотные дивизии. Ввиду отсутствия топлива противник вынужден был при отступлении бросать технику и тяжелую артиллерию. Долбить мерзлую землю на новых рубежах у немецких солдат уже не было сил, и они, обмороженные, голодные, завшивленные, в голой степи на тридцатиградусном морозе возводили укрытия из снега, льда и трупов. «Во всей армии не найдется ни одного здорового человека. Самый здоровый по меньшей мере обморожен, – записывал Паулюс. – Командир 76-й пехотной дивизии доложил вчера, что множество его солдат замерзли насмерть».
«Сверхчеловеки» оказались в тех же условиях, что и красноармейцы, которые точно так же находились под открытым небом, насмерть замерзали в снегу и страдали от педикулеза.
«Все дни перехода мы не ели хлеба, так как наши интенданты заблудились и не могли нас найти, – вспоминает бывший минометчик 1034-го стрелкового полка 293-й дивизии М.Г. Абдуллин. – Мы были до того истощены, что я уже уверился в скорой своей гибели не от фашистской пули, а от голодной смерти. Ослабли мы и физически и морально. Сил не было даже говорить. Было бы лето, съел бы хоть травки какой или корешков, уж я бы нашел... Про баню боязно и думать, такая мечта кажется совершенно сказочной. В продолжение целого месяца мы ни разу не уснули в помещении. В зимних условиях степной местности это трудно выдержать даже такому здоровому и молодому организму, как мой. Изнуряли вши. Я пробовал дустом травить – бесполезно. Куда ты денешься зимой от них? Никуда... Нерегулярное питание, хронический недосып, холод, постоянные физические нагрузки... Пьем грязную воду из грязных котелков, оттаянную из грязного снега...» И далее рассказывает, как всей ротой варили в котелках брикеты комбикорма «и с голодухи съели вместе с мякиной».
Чтобы как-то согреться, бойцы забирались в ямы, воронки, укрывались плащ-палатками и что-нибудь жгли, например тол, извлеченный из противотанковых мин. И угорали целыми подразделениями. Так что всей разницы, что наши одеты были добротнее и огнеприпасов могли не жалеть, их доставляли в первую очередь.
Боевые действия продолжались без передышки днем и ночью. К исходу 17 января советские войска вышли на рубеж Большая Россошка – хутор Гончара – Воропоново, где вновь встретили упорное сопротивление на внутреннем обводе городских укреплений. Протяженность линии фронта сократилась со 170 до 110 км. Особенно ощутимой для 6-й армии стала потеря основного аэродрома в районе Питомника, там же находился и более-менее оборудованный полевой госпиталь. Только теперь из опроса пленных наши генералы «вдруг узнали, что после стольких боев наш противник насчитывает около 200 тысяч человек!» и в очередной раз подивились беспомощности своей разведки.
На этой стадии надежды окруженцев на внешнюю помощь полностью развеялись, в плен начали сдаваться батальоны, вернее то, что от них осталось, но большинство подразделений, даже осознав безнадежность положения, продолжало отчаянно сражаться, приводя в смущение советское командование (за время двухмесячной осады в 6-й армии было вынесено 360 смертных приговоров за попытку дезертирства и неподчинение приказу, что не так много, учитывая отчаянность положения).
«Прошло пять суток нашего наступления, – недоумевал Н.Н. Воронов и ежедневно по два-три часа допрашивал пленных немецких офицеров. – Откуда же у него брались силы и средства? Неужели не сказываются трудности с продовольствием? Как же немцы дерутся, получая голодный паек? Разведка доносила, что суточный рацион немцев состоит из 150 граммов хлеба, 60 – 75 граммов мяса, супа из конины и изредка 25 – 30 граммов масла».
«Мы тогда не раз удивлялись, – вспоминает генерал И.М. Чистяков, – кажется, уж не на что было рассчитывать гитлеровцам, но они продолжали ожесточенно сражаться... дрались, как смертники».
Сказать просто, что немецкие солдаты проявляли героизм, сохраняли верность долгу и присяге, что они имели понятия о воинской чести, у советских мемуаристов язык не поворачивался. Ничего подобного у «гитлеровской солдатни» за душой быть не могло. Ведь каждый советский человек знает: только «в боях за коммунизм рождается героизм» и лишь под ленинским знаменем «сердце горит пламенем».
Хотя вот весточка домой, отправленная бойцом 9-й зенитной дивизии ПВО: «Я горжусь тем, что могу с чистой совестью назвать себя защитником Сталинграда! Будь что будет! Когда придет мой последний час, я умру с радостной мыслью о том, что исполнил свой долг перед фатерляндом и отдал жизнь за нашего фюрера и свободу германского народа». Если последнюю строчку слегка изменить, вставив: «За Родину! За Сталина!», то получится письмо героя-комсомольца, хоть на первую полосу «Правды» помещай, а так – всего лишь свидетельство «ложно направленного чувства немецкого патриотизма и фанатизма оболваненного пропагандой захватчика-расиста».
Ложные посылки приводят к ложным выводам. Поломав голову над тайной немецкого упрямства, Воронов сообразил, что «разведка не учитывала тех тайных запасов продовольствия, которые имели немецкие соединения и части (?)» и которые, видимо, поедали втайне от разведки.
Советское командование решило сделать паузу и еще раз предложило окруженной группировке капитулировать. Но и на этот раз предложение было отвергнуто. Войска Донского фронта приступили к подготовке завершающего штурма. Паулюс для продолжения обороны потребовал у Манштейна срочно перебросить по воздуху несколько пехотных батальонов, но командование группы армий «Дон» «уже не считало себя вправе перебрасывать войска или пополнение» в обреченный котел.
Каждый день, на который удавалось задержать под Сталинградом советские дивизии и тем самым оттянуть их переброску на другие направления, имел решающее влияние на общую обстановку на Восточном фронте. Потому фюрер настаивал на том, чтобы продолжать бой до последней возможности. И 6-я армия, выигрывая для германского командования драгоценное время, по-прежнему приковывала к себе семь советских армий.
Свою задачу она выполнила настолько хорошо, что, планируя в 1944 году операцию «Багратион», в советском Генеральном штабе старались в документах вообще не употреблять слово «окружение». Как вспоминает Штеменко: «Опыт, добытый в битве под Сталинградом и других крупных сражениях, свидетельствовал, что окружение и ликвидация окруженного противника связаны с расходом большого количества войск и боевой техники, с потерей длительного времени. А любое промедление на таком широком фронте, как в Белоруссии, давало врагу возможность подвезти резервы и парировать наши удары».
Гитлер все больше убеждался, что его приказ Паулюсу не сдавать позиций был абсолютно верным. Казалось, немцам удалось добиться стабилизации обстановки на южном крыле Восточного фронта. Но во второй половине января Красная Армия нанесла серию сокрушительных ударов на Верхнем Дону.
НА ВЕРХНЕМ ДОНУ
Главной целью Воронежского фронта, которым командовал генерал-лейтенант Ф.И. Голиков, был Харьков.
К середине декабря 1942 года войска фронта (38, 60, 40-я армии, 18-й отдельный стрелковый корпус) после ряда неудачных попыток освободить Воронеж занимали оборону на рубеже, протянувшемся в полосе от железной дороги Елец – Касторное, далее по левому берегу Дона до Новой Калитвы и на юго-запад до Кантемировки, имея плацдармы на правом берегу реки в районах Первое Сторожевое и Щучье.
В связи с успешными действиями советских войск на Среднем Дону и на котельниковском направлении Верховный Главнокомандующий еще 21 декабря поставил Воронежскому фронту задачу подготовить и провести операцию с целью окружить и разгромить противника в районе Острогожска, Каменки, Россоши, освободить железную дорогу Лиски – Кантемировка и создать условия для последующего наступления на харьковском и донбасском направлениях. В качестве ударного кулака генералу Голикову из резерва Ставки передавалась 3-я танковая армия под командованием генерал-майора П.С. Рыбалко в составе 12-го и 15-го танковых корпусов, 48-й гвардейской, 184, 180, 111-й стрелковых дивизий, 37-й стрелковой, 179-й и 173-й отдельных танковых бригад, 8-й артиллерийской и 9-й зенитно-артиллерийской дивизий. Кроме того, дополнительно должны были прибыть 4-й танковый и 7-й кавалерийский корпуса, 183, 270 и 322-я стрелковые дивизии со средствами усиления, три лыжные бригады, 10-я артиллерийская, 5-я зенитная и 4-я гвардейская минометная дивизии.
К созданию одиннадцати артиллерийских дивизий РВГК в Красной Армии приступили в октябре 1942 года; в состав каждой входило по восемь полков. В декабре, в связи с введением бригадного звена, была проведена реорганизация. Теперь в состав дивизии входили 4 бригады: легкая – сорок восемь 76-мм пушек, гаубичная – пятьдесят шесть 122-мм гаубиц, пушечная – тридцать шесть 122-мм орудий и минометная – сто восемь 120-мм минометов. Таким образом, в артиллерийской дивизии насчитывалось 248 стволов весьма приличных калибров.
Формирование гвардейских минометных дивизий началось в начале декабря 1942 года. В их состав входили две бригады М-30 и четыре полка М-13. Залп дивизии состоял из почти четырех тысяч 132-мм и 320-мм реактивных снарядов и весил 230 тонн.
Всего к середине января в составе Воронежского фронта имелось 23 дивизии, 2 танковых корпуса, 10 стрелковых и 10 отдельных танковых бригад – 347 200 человек, около 4000 орудий и минометов калибра 76 мм и выше, не считая реактивной артиллерии, 909 танков. Их поддерживали 208 боевых самолетов 2-й воздушной армии генерал-майора К.Н. Смирнова – 2 истребительные, 2 штурмовые и 1 бомбардировочная дивизии.
К операции также привлекались фланговые армии соседей: 13-я армия Брянского фронта – 8 дивизий, 2 отдельные танковые бригады – 95 000 человек; на юге – 6-я армия Юго-Западного фронта, имевшая в своем составе 5 стрелковых дивизий, 1 стрелковую и 2 танковые бригады – 60 200 человек.
Таким образом, в наступлении должны были участвовать – 34 стрелковые дивизии, 3 танковых и 1 кавалерийский корпуса, 12 стрелковых и 13 отдельных танковых бригад – более полумиллиона человек и свыше 1000 танков.
Им противостояли войска группы армий «Б», прикрывавшие курское и харьковское направления: 7 пехотных дивизий из 2-й немецкой армии генерала фон Зальмута, 10 пехотных и 1 танковая дивизия 2-й венгерской армии генерал-полковника Яни, итальянский альпийский и 24-й германский танковый корпуса из состава 8-й итальянской армии – 6 пехотных и 1 танковая дивизия. Танковый корпус, которым командовал генерал-лейтенант Вандель, представлял собой сборную команду из остатков немецких и итальянских пехотных соединений и отдельных частей 27-й танковой дивизии Вермахта.
С учетом того, что средний некомплект личного состава в немецких дивизиях составлял на тот период свыше 4000 человек, а венгерские пехотные дивизии считались легкими и имели по шесть батальонов, численность вражеской группировки можно оценить приблизительно в 300 000 солдат и офицеров (половина – венгры), 2600 орудий и минометов, около 300 танков и штурмовых орудий. Оборона в инженерном отношении была развита лишь в тактической зоне, в глубине подготовленных рубежей не имелось.
Боеспособность венгерских дивизий наши штабы, основываясь на опыте Первой мировой войны, оценивали достаточно высоко, «даже выше, чем немецких».
Наиболее слабым считался южный участок позиций противника, где находились итальянские части.
На войну с Советским Союзом итальянцы отрядили в 1941 году сравнительно небольшие силы – 60-тысячный экспедиционный армейский корпус под командованием генерала Мессе. Но уже осенью Муссолини, наслушавшись берлинского радио и уверовавший в неизбежность немецкой победы, стал мучиться вопросом: не слишком ли маленьким окажется кусок послевоенного пирога, если вклад итальянских вооруженных сил в дело разгрома большевиков будет недостаточно весом? На грядущих мирных конгрессах дуче хотелось равноправного партнерства с нацистами. Поэтому он буквально уговаривал Гитлера позволить увеличить численность итальянского контингента в России. Фюрер отнесся к просьбе с пониманием, но особого интереса в тот период не проявил, заявив министру иностранных дел Италии, что операции Вермахта и без того близки к победному завершению. Возможно, в перспективе итальянцы пригодятся где-нибудь в Закавказье, «так как на этой местности итальянский солдат будет более пригоден, чем немецкий, из-за характера местности и климата». Однако после Московской битвы Гитлеру пришлось кардинально изменить свое мнение. В январе 1942 года он не только согласился с предложением Муссолини, но просил поелику возможно ускорить посылку дополнительных войск.
К середине лета экспедиционный корпус развернули в 8-ю армию (35-й, 2-й армейские и Альпийский корпуса) численностью 256 тысяч человек, командовать которой поручили престарелому флегматику генералу Гарибольди, не блиставшему военными талантами, но зато готовому беспрекословно следовать предначертаниям политического руководства. В отличие от строптивого спорщика Мессе, открыто протестовавшего против новой авантюры и называвшего немцев «толстокожими и бессовестными товарищами по оружию».
В состав армии входили 5 пехотных, 3 горные, 1 мотопехотная, 1 охранная дивизии, 2 пехотные и 1 кавалерийская бригада. На вооружении имелось 55 легких танков, 19 самоходных установок, 1295 орудий, 1297 минометов, 2850 ручных и 1400 станковых пулеметов. По своему оснащению итальянские дивизии значительно уступали немецким: почти не имели тяжелых артсистем, противотанковых и зенитных пушек, недоставало средств связи. Итальянские «пушечные машины» типа L6/40 с 20-мм стрелялками (аналог наших Т-60, только с клепаными корпусами), по сравнению с КВ и Т-34, были, что называется, обнять и плакать. Подразделения пехотных бригад хоть и назывались «манипулами» и «центуриями», а их командиры «проконсулами» и «центурионами», на деле представляли собой милицейские формирования чернорубашечников, слабость вооружения восполнявших «высоким боевым духом» и клятвами верности фашистской идее. Альпийские дивизии, набранные преимущественно из горцев Северной Италии, выносливых и спаянных землячеством, считались наиболее надежными войсками. Однако на равнине их горные пушки были малопригодны для борьбы с русскими танками, а основной тягловой силой в частях были мулы. Правда, согласно воспоминаниям, весьма пригодились альпенштоки – сшибать головы пернатой живности в украинских деревнях.
Остро ощущалась нехватка грамотных офицеров. Рядовые солдаты не испытывали особых симпатий к Третьему рейху, отличались недостаточной военной подготовкой в целом и на территории России в частности, просто не желали воевать черт знает где и бог весть за что. Мироощущение пополнения, прибывавшего на Восточный фронт с «улыбкой туриста» и уверенностью, что кампания закончится через месяц, а участие в ней сведется к необременительной гарнизонной службе, менялось радикально, как только выяснялся неприятный факт: «Да здесь убивают!»
С самого начала и на всех уровнях не ладились отношения с союзниками. Немецкие генералы, не считаясь с субординацией и не обращая внимания на «гордые протесты», распоряжались итальянскими дивизиями по своему усмотрению, что вызывало крайне негативную реакцию итальянских полководцев. Так, граф Чиано после беседы с генералом Мессе отметил: «Как и все, кто имел дело с немцами, он их ненавидит и считает, что единственный способ разговаривать с ними – это пинок в живот». Немецкие солдаты относились к «макаронникам» с нескрываемым пренебрежением, итальянцы отвечали «колбасникам» взаимностью, стычки между «товарищами по оружию» нередко заканчивались жестоким мордобоем. «Немцы ценят у итальянцев только макароны и рагу, – писал в дневнике лейтенант Францини. – Они смотрят на нас свысока и всячески унижают. Альпийским стрелкам это не нравится. Время от времени вспыхивают кулачные бои. Мы видим, что с нами обращаются, как со слугами».
В штабе группы армий «Б» не без оснований полагали, что итальянским войскам можно доверить лишь пассивную оборону спокойного участка, да и то при условии, что русские ничего серьезного на этом участке не будут предпринимать. Жизнь подтвердила диагноз. После первых же серьезных столкновений с противником наиболее боеспособная бронекавалерийская «Челере» выбыла из строя, потеряв около трети личного состава и почти всю артиллерию, а дивизия «Сфорцеска» заработала себе новое украинское имя – дивизия «Тикай».
Давая характеристику дивизии «Коссерия», советская разведсводка резюмировала: «В ходе активных боевых действий дивизия показала слабое упорство в обороне. Многие солдаты бросали оружие и спасались бегством. Политико-моральное состояние дивизии низкое. Пленные объясняют это трудностями войны и нежеланием воевать за Гитлера. В целом подготовка дивизии слабая. Она боеспособна, но упорства в боях не проявляет».
В августе 8-я армия заняла выделенный ей сектор – 270 километров между венграми и румынами, передний край пролегал по линии реки Дон. Штаб генерала Гарибольди разместился в Миллерово. В качестве своеобразного каркаса между итальянскими дивизиями располагались отдельные немецкие полки и тактические группы.
Пока на востоке гремело сражение за Сталинград, итальянцы, или, как окрестили их наши бойцы, «италы», прикрывшись обширными минными полями и проволочными заграждениями, спокойно сидели в окопах и бункерах на правом берегу, на второстепенном участке фронта, особой активности не проявляли и на рожон не лезли. Жара и пыль постепенно сменились холодом и снегом. Суровость климата еще более усугубляла моральное состояние теплолюбивого воинства.
«Жизнь была точно регламентирована, – вспоминает бывший командир инженерно-минной роты А.Б. Немчинский. – По утрам италы вели получасовой вялый обстрел. Его называли доппайком. Затем наступала пауза. К полудню они посылали в нашу сторону обеденную порцию металла, к ужину – вечернюю. Иногда появлялись итальянские узкокрылые самолеты, сбрасывавшие маленькие прыгающие бомбы типа осколочной гранаты, метко прозванные крыльчатками.
Наша артиллерия и минометы также приурочивали огневые налеты к периодам раздачи пищи у итальянцев. В это время противник покидал насиженные блиндажи и был наиболее уязвим. Такие артналеты назывались у нас пожеланием приятного аппетита. Длинными зимними ночами итальянцы беспокойно пускали осветительные ракеты... непрерывно пускали автоматные и пулеметные очереди в темноту ночи, словно предупреждая нас, что они не спят. Наши стрелковые подразделения, занимавшие траншеи по восточному берегу Дона, в ночное время тоже повышали бдительность, внимательно всматриваясь в темноту, опускавшуюся на донской лед. Изредка и с нашей стороны запускали ракеты, строчили короткими очередями из пулеметов...
К середине декабря 1942 года войска фронта (38, 60, 40-я армии, 18-й отдельный стрелковый корпус) после ряда неудачных попыток освободить Воронеж занимали оборону на рубеже, протянувшемся в полосе от железной дороги Елец – Касторное, далее по левому берегу Дона до Новой Калитвы и на юго-запад до Кантемировки, имея плацдармы на правом берегу реки в районах Первое Сторожевое и Щучье.
В связи с успешными действиями советских войск на Среднем Дону и на котельниковском направлении Верховный Главнокомандующий еще 21 декабря поставил Воронежскому фронту задачу подготовить и провести операцию с целью окружить и разгромить противника в районе Острогожска, Каменки, Россоши, освободить железную дорогу Лиски – Кантемировка и создать условия для последующего наступления на харьковском и донбасском направлениях. В качестве ударного кулака генералу Голикову из резерва Ставки передавалась 3-я танковая армия под командованием генерал-майора П.С. Рыбалко в составе 12-го и 15-го танковых корпусов, 48-й гвардейской, 184, 180, 111-й стрелковых дивизий, 37-й стрелковой, 179-й и 173-й отдельных танковых бригад, 8-й артиллерийской и 9-й зенитно-артиллерийской дивизий. Кроме того, дополнительно должны были прибыть 4-й танковый и 7-й кавалерийский корпуса, 183, 270 и 322-я стрелковые дивизии со средствами усиления, три лыжные бригады, 10-я артиллерийская, 5-я зенитная и 4-я гвардейская минометная дивизии.
К созданию одиннадцати артиллерийских дивизий РВГК в Красной Армии приступили в октябре 1942 года; в состав каждой входило по восемь полков. В декабре, в связи с введением бригадного звена, была проведена реорганизация. Теперь в состав дивизии входили 4 бригады: легкая – сорок восемь 76-мм пушек, гаубичная – пятьдесят шесть 122-мм гаубиц, пушечная – тридцать шесть 122-мм орудий и минометная – сто восемь 120-мм минометов. Таким образом, в артиллерийской дивизии насчитывалось 248 стволов весьма приличных калибров.
Формирование гвардейских минометных дивизий началось в начале декабря 1942 года. В их состав входили две бригады М-30 и четыре полка М-13. Залп дивизии состоял из почти четырех тысяч 132-мм и 320-мм реактивных снарядов и весил 230 тонн.
Всего к середине января в составе Воронежского фронта имелось 23 дивизии, 2 танковых корпуса, 10 стрелковых и 10 отдельных танковых бригад – 347 200 человек, около 4000 орудий и минометов калибра 76 мм и выше, не считая реактивной артиллерии, 909 танков. Их поддерживали 208 боевых самолетов 2-й воздушной армии генерал-майора К.Н. Смирнова – 2 истребительные, 2 штурмовые и 1 бомбардировочная дивизии.
К операции также привлекались фланговые армии соседей: 13-я армия Брянского фронта – 8 дивизий, 2 отдельные танковые бригады – 95 000 человек; на юге – 6-я армия Юго-Западного фронта, имевшая в своем составе 5 стрелковых дивизий, 1 стрелковую и 2 танковые бригады – 60 200 человек.
Таким образом, в наступлении должны были участвовать – 34 стрелковые дивизии, 3 танковых и 1 кавалерийский корпуса, 12 стрелковых и 13 отдельных танковых бригад – более полумиллиона человек и свыше 1000 танков.
Им противостояли войска группы армий «Б», прикрывавшие курское и харьковское направления: 7 пехотных дивизий из 2-й немецкой армии генерала фон Зальмута, 10 пехотных и 1 танковая дивизия 2-й венгерской армии генерал-полковника Яни, итальянский альпийский и 24-й германский танковый корпуса из состава 8-й итальянской армии – 6 пехотных и 1 танковая дивизия. Танковый корпус, которым командовал генерал-лейтенант Вандель, представлял собой сборную команду из остатков немецких и итальянских пехотных соединений и отдельных частей 27-й танковой дивизии Вермахта.
С учетом того, что средний некомплект личного состава в немецких дивизиях составлял на тот период свыше 4000 человек, а венгерские пехотные дивизии считались легкими и имели по шесть батальонов, численность вражеской группировки можно оценить приблизительно в 300 000 солдат и офицеров (половина – венгры), 2600 орудий и минометов, около 300 танков и штурмовых орудий. Оборона в инженерном отношении была развита лишь в тактической зоне, в глубине подготовленных рубежей не имелось.
Боеспособность венгерских дивизий наши штабы, основываясь на опыте Первой мировой войны, оценивали достаточно высоко, «даже выше, чем немецких».
Наиболее слабым считался южный участок позиций противника, где находились итальянские части.
На войну с Советским Союзом итальянцы отрядили в 1941 году сравнительно небольшие силы – 60-тысячный экспедиционный армейский корпус под командованием генерала Мессе. Но уже осенью Муссолини, наслушавшись берлинского радио и уверовавший в неизбежность немецкой победы, стал мучиться вопросом: не слишком ли маленьким окажется кусок послевоенного пирога, если вклад итальянских вооруженных сил в дело разгрома большевиков будет недостаточно весом? На грядущих мирных конгрессах дуче хотелось равноправного партнерства с нацистами. Поэтому он буквально уговаривал Гитлера позволить увеличить численность итальянского контингента в России. Фюрер отнесся к просьбе с пониманием, но особого интереса в тот период не проявил, заявив министру иностранных дел Италии, что операции Вермахта и без того близки к победному завершению. Возможно, в перспективе итальянцы пригодятся где-нибудь в Закавказье, «так как на этой местности итальянский солдат будет более пригоден, чем немецкий, из-за характера местности и климата». Однако после Московской битвы Гитлеру пришлось кардинально изменить свое мнение. В январе 1942 года он не только согласился с предложением Муссолини, но просил поелику возможно ускорить посылку дополнительных войск.
К середине лета экспедиционный корпус развернули в 8-ю армию (35-й, 2-й армейские и Альпийский корпуса) численностью 256 тысяч человек, командовать которой поручили престарелому флегматику генералу Гарибольди, не блиставшему военными талантами, но зато готовому беспрекословно следовать предначертаниям политического руководства. В отличие от строптивого спорщика Мессе, открыто протестовавшего против новой авантюры и называвшего немцев «толстокожими и бессовестными товарищами по оружию».
В состав армии входили 5 пехотных, 3 горные, 1 мотопехотная, 1 охранная дивизии, 2 пехотные и 1 кавалерийская бригада. На вооружении имелось 55 легких танков, 19 самоходных установок, 1295 орудий, 1297 минометов, 2850 ручных и 1400 станковых пулеметов. По своему оснащению итальянские дивизии значительно уступали немецким: почти не имели тяжелых артсистем, противотанковых и зенитных пушек, недоставало средств связи. Итальянские «пушечные машины» типа L6/40 с 20-мм стрелялками (аналог наших Т-60, только с клепаными корпусами), по сравнению с КВ и Т-34, были, что называется, обнять и плакать. Подразделения пехотных бригад хоть и назывались «манипулами» и «центуриями», а их командиры «проконсулами» и «центурионами», на деле представляли собой милицейские формирования чернорубашечников, слабость вооружения восполнявших «высоким боевым духом» и клятвами верности фашистской идее. Альпийские дивизии, набранные преимущественно из горцев Северной Италии, выносливых и спаянных землячеством, считались наиболее надежными войсками. Однако на равнине их горные пушки были малопригодны для борьбы с русскими танками, а основной тягловой силой в частях были мулы. Правда, согласно воспоминаниям, весьма пригодились альпенштоки – сшибать головы пернатой живности в украинских деревнях.
Остро ощущалась нехватка грамотных офицеров. Рядовые солдаты не испытывали особых симпатий к Третьему рейху, отличались недостаточной военной подготовкой в целом и на территории России в частности, просто не желали воевать черт знает где и бог весть за что. Мироощущение пополнения, прибывавшего на Восточный фронт с «улыбкой туриста» и уверенностью, что кампания закончится через месяц, а участие в ней сведется к необременительной гарнизонной службе, менялось радикально, как только выяснялся неприятный факт: «Да здесь убивают!»
С самого начала и на всех уровнях не ладились отношения с союзниками. Немецкие генералы, не считаясь с субординацией и не обращая внимания на «гордые протесты», распоряжались итальянскими дивизиями по своему усмотрению, что вызывало крайне негативную реакцию итальянских полководцев. Так, граф Чиано после беседы с генералом Мессе отметил: «Как и все, кто имел дело с немцами, он их ненавидит и считает, что единственный способ разговаривать с ними – это пинок в живот». Немецкие солдаты относились к «макаронникам» с нескрываемым пренебрежением, итальянцы отвечали «колбасникам» взаимностью, стычки между «товарищами по оружию» нередко заканчивались жестоким мордобоем. «Немцы ценят у итальянцев только макароны и рагу, – писал в дневнике лейтенант Францини. – Они смотрят на нас свысока и всячески унижают. Альпийским стрелкам это не нравится. Время от времени вспыхивают кулачные бои. Мы видим, что с нами обращаются, как со слугами».
В штабе группы армий «Б» не без оснований полагали, что итальянским войскам можно доверить лишь пассивную оборону спокойного участка, да и то при условии, что русские ничего серьезного на этом участке не будут предпринимать. Жизнь подтвердила диагноз. После первых же серьезных столкновений с противником наиболее боеспособная бронекавалерийская «Челере» выбыла из строя, потеряв около трети личного состава и почти всю артиллерию, а дивизия «Сфорцеска» заработала себе новое украинское имя – дивизия «Тикай».
Давая характеристику дивизии «Коссерия», советская разведсводка резюмировала: «В ходе активных боевых действий дивизия показала слабое упорство в обороне. Многие солдаты бросали оружие и спасались бегством. Политико-моральное состояние дивизии низкое. Пленные объясняют это трудностями войны и нежеланием воевать за Гитлера. В целом подготовка дивизии слабая. Она боеспособна, но упорства в боях не проявляет».
В августе 8-я армия заняла выделенный ей сектор – 270 километров между венграми и румынами, передний край пролегал по линии реки Дон. Штаб генерала Гарибольди разместился в Миллерово. В качестве своеобразного каркаса между итальянскими дивизиями располагались отдельные немецкие полки и тактические группы.
Пока на востоке гремело сражение за Сталинград, итальянцы, или, как окрестили их наши бойцы, «италы», прикрывшись обширными минными полями и проволочными заграждениями, спокойно сидели в окопах и бункерах на правом берегу, на второстепенном участке фронта, особой активности не проявляли и на рожон не лезли. Жара и пыль постепенно сменились холодом и снегом. Суровость климата еще более усугубляла моральное состояние теплолюбивого воинства.
«Жизнь была точно регламентирована, – вспоминает бывший командир инженерно-минной роты А.Б. Немчинский. – По утрам италы вели получасовой вялый обстрел. Его называли доппайком. Затем наступала пауза. К полудню они посылали в нашу сторону обеденную порцию металла, к ужину – вечернюю. Иногда появлялись итальянские узкокрылые самолеты, сбрасывавшие маленькие прыгающие бомбы типа осколочной гранаты, метко прозванные крыльчатками.
Наша артиллерия и минометы также приурочивали огневые налеты к периодам раздачи пищи у итальянцев. В это время противник покидал насиженные блиндажи и был наиболее уязвим. Такие артналеты назывались у нас пожеланием приятного аппетита. Длинными зимними ночами итальянцы беспокойно пускали осветительные ракеты... непрерывно пускали автоматные и пулеметные очереди в темноту ночи, словно предупреждая нас, что они не спят. Наши стрелковые подразделения, занимавшие траншеи по восточному берегу Дона, в ночное время тоже повышали бдительность, внимательно всматриваясь в темноту, опускавшуюся на донской лед. Изредка и с нашей стороны запускали ракеты, строчили короткими очередями из пулеметов...