Бессараб Майя. Страницы жизни Ландау

 
Майя Бессараб
 
Страницы жизни Ландау

   Майя Бессараб. Страницы жизни Ландау. — М., Московский рабочий, 1971. 136 с.
   СОДЕРЖАНИЕ
    От автора
   5
    «Я никогда не был вундеркиндом»
   7
    «Главное в жизни — дерзать»
   14
    «Галопом по Европам»
   20
    «Осторожно, кусается!»
   30
    «В Капичнике идеальные условия для работы»
   44
    «Нам предстоит тяжёлая борьба»
   67
    «Всегда стремиться к ясности»
   83
    «Никогда не думал, что у меня такая сила воли»
   101
    «Я неплохо прожил жизнь»
   118
    Приложение. «Десять заповедей Ландау»
   130
    Краткая хронология жизни и деятельности Льва Давидовича Ландау
   132

   Главное, делайте всё с увлечением, это страшно украшает жизнь.

Л. Д. Ландау (из письма автору)

   Высоким уровнем развития советская теоретическая физика в значительной степени обязана академику Льву Давидовичу Ландау — так велик его вклад в науку и так огромно значение созданной им школы. Более того, Ландау справедливо считают создателем нового стиля в науке, стиля середины XX века. Имя академика Ландау стоит в одном ряду с именами величайших учёных нашего времени, и он достоин того, чтобы о жизни его узнали современники.
   Это был замечательный человек — весёлый, общительный и очень добрый. Вместе с тем он долгие годы был грозой всех приспособленцев и очковтирателей в науке, тут он был беспощаден. Разумеется, показать жизнь такого человека — задача трудная и ответственная.
   Майе Бессараб посчастливилось в течение многих лет видеться с академиком Ландау и записывать разговоры с ним, его выступления и высказывания — эти крылатые слова, которые ходили среди физиков, но, по-видимому, никем из них не записывались, и со временем были бы, конечно, забыты. Поскольку сам Ландау не вёл дневника, эти записи представляют большой интерес — благодаря им Ландау предстаёт на страницах книги таким, каким был в жизни. Автор в известной мере использует воспоминания о Ландау его учеников, устные рассказы, которые придают книге широту и многогранность.
   Майя Бессараб написала хорошую книгу. Она с интересом будет встречена и широкими читательскими массами, и физиками, ибо физики свято чтут память Ландау. Книга будет с пользой прочитана молодыми читателями, её воспитательное значение очень велико.
   Меня, знавшего Ландау около сорока лет, не могла оставить равнодушным книга о дорогом моему сердцу друге. О таком человеке, как Ландау, можно писать только искренне и правдиво, любая фальшь резанула бы слух, потому что в нём не было никакой фальши. Могу сказать с полной ответственностью, что у меня нет возражений против книги Майи Бессараб, и я беру на себя смелость горячо рекомендовать её читателям.
   Член-корреспондент АН СССР
   А. И. АЛИХАНЬЯН

От автора

   Льва Давидовича Ландау я знала с детства, более того, росла под его влиянием. Это был человек с удивительно лёгким характером. Всегда приветливый, радостный, Дау — таково его неофициальное имя — был наделён природным обаянием, которому поддавались все. Он никогда не важничал, любой студент мог обратиться к нему с любым вопросом.
   Ещё в школьные годы я начала записывать разговоры с Ландау. Много лет спустя, когда он выздоравливал после тяжёлых травм, полученных в автомобильной катастрофе, он часто рассказывал, о своей жизни — я записывала часами. Так накопился материал, с которым я сочла своим долгом познакомить читателя.
   Однако без помощи физиков — друзей и учеников Ландау — было бы невозможно написать о нём книгу. Первый, к кому я обратилась за помощью, был член-корреспондент Академии наук СССР Алексей Алексеевич Абрикосов. Называю его имя с безграничной благодарностью: его рассказы помогли мне понять Ландау-учёного. Так же охотно откликнулся на мою просьбу профессор Карен Аветович Тер-Мартиросян — большое ему спасибо.
   Выражаю особую признательность члену-корреспонденту Академии наук СССР Артемию Исаакиевичу Алиханьяну, который взял на себя труд прочесть рукопись и сделал необходимые поправки и замечания. Искренне благодарю за помощь профессора Исаака Марковича Халатникова, профессора Александра Ильича Ахиезера, который любезно прислал мне рукопись своей статьи о Льве Давидовиче Ландау задолго до её опубликования.
   От всего сердца благодарю двоюродных сестёр Ландау Тему Владимировну и Софью Владимировну Левитиных и особенно его вдову Кору Ландау.

«Я никогда не был вундеркиндом»

   Математика даёт наиболее чистое и непосредственное переживание истины; на этом покоится её ценность для общего образования людей.

Макс Лауэ

   В городском саду Баку крошечный мальчик пишет на дорожках длинный-предлинный ряд цифр, потом идёт вдоль написанного и говорит ответ. Сразу видно, что занят он обыкновенным сложением и вычитанием, но для него это самая интересная игра. По цифрам на песке его и находит мама, берёт за руку и ведёт домой.
   Математику четыре с половиной года. Он очень хорош: глаза огромные, ясные, умные, приветливые. Зовут мальчика Лёва, для мамы он — Лёвинька.
   Лев Ландау родился 22 января 1908 года в семье главного инженера одного из бакинских нефтепромыслов Давида Львовича Ландау. Родители Лёвиньки познакомились в Петербурге. В начале века красивая студентка-медичка Любовь Вениаминовна Гаркави проходила практику в клинике Петербургского университета. Однажды она принимала роды у молодой женщины. Роженицу звали Мария Таубе. Её навещал брат Давид Ландау. Он безумно влюбился в практикантку и сумел добиться взаимности. Они поженились. Давид Львович был талантливым специалистом, и знаменитая фирма «Royal Dutch Shell» пригласила его работать на Бакинские нефтепромыслы. Любовь Вениаминовна Ландау-Гаркави с грустью покидала Петербург.
   Ландау поселились на окраине Баку, на промыслах в Балаханах. Вскоре у них родилась дочь, за ней — сын, в честь дедушки названный Львом.

   Л. В. и Д. Л. Ландау,
   с сыном Львом и дочерью Софьей
   Любовь Вениаминовна несколько лет проработала в Балаханах акушером-гинекологом. Когда пришла пора учить детей, семья перебралась в Баку. Давид Львович занял квартиру на третьем этаже большого дома на углу Торговой и Красноводской.
   Родители уделяли много внимания воспитанию детей: в доме Ландау жила гувернантка-француженка, приходили учителя музыки, ритмики и рисования. Мать научила детей читать и писать.

   Лев Ландау в
   дошкольном
   возрасте
   Сонечка — примерная девочка. Как ни заглянешь в классную — сидит за огромной партой над своими тетрадками. А Лёвина парта чаще пустует. Занимается он больше для собственного удовольствия и чаще всего арифметикой. Всё остальное выполняет быстро, лишь бы отделаться и приняться за свои числа. Давид Львович не переставал удивляться, до чего же быстро мальчик усвоил четыре арифметических действия.
   Даже гулять Льва выпроваживали насильно. Но что это за гулянье! Заберётся в сарай на чёрном дворе, найдёт какую-нибудь доску и давай писать на ней цифры. Думает, родители не знают про его убежище, а мать просто виду не подаёт, что ей всё известно.
   Этот малыш заставляет уважать себя. Даже мальчишки во дворе относятся к нему сочувственно: предводитель ватаги Ашот дал приказ — Левку с третьего этажа не бить, потому что он не фискал и не зануда.
   Любовь Вениаминовна рано заметила необыкновенные способности сына и упорство, граничащее с упрямством. Правда, разумными доводами его почти всегда удавалось переубедить, но не всё же можно доказать, как теорему.
   Однажды Лев чуть не заболел от огорчения, когда ему без его согласия поставили термометр.
   – Не хочу, чтоб термометр стоял! — сквозь слёзы кричал мальчик.
   – Лёвинька, но ведь он уже стоит, — успокаивала его мама.
   – Хочу, чтоб и раньше не стоял, — рыдал сын.
   Порой её пугала его одержимость: он ничего на свете не хотел знать, кроме чисел.
   Некоторое время родители Льва возлагали надежды на музыку. Сонечка делает большие успехи, учитель находит, что у неё талант, может, и у Лёвиньки есть способности? Однако надежды не оправдались. Сын не пожелал заниматься музыкой.
   – Нужно учить насильно, — настаивал Давид Львович.
   – Его насильно не заставишь.
   – Всех заставляют. Лёва, зайди ко мне! Слушай и запоминай: я буду тебя наказывать, если ты станешь прятаться от учителя музыки и не будешь сидеть за роялем по часу в день. Ты понял меня?
   Лёва молчал. Он старался не глядеть на отца. Любовь Вениаминовна вышла. Муж, конечно, прав: надо сломить упрямство сына, но невыносимо смотреть на худенькое бледное личико с ненавидящими глазами. Господи, до чего же трудный ребёнок!
   За дверью отец повысил голос:
   – Будешь ты заниматься музыкой, я тебя спрашиваю?
   – Не буду.
   – Почему?
   – Потому что я её не люблю.
   – Освоишь технику игры — и полюбишь. И ещё будешь мне благодарен за то, что я заставил тебя учиться.
   – Нет.
   Наступила пауза.
   – Хорошо. Даю тебе день на размышление. Завтра вернёмся к этому разговору.
   Когда Любовь Вениаминовна зашла поцеловать сына перед сном, Лёвинька крепко обнял её.
   – Ты будешь послушным мальчиком? — спросила она.
   Он кивнул.
   – Не будешь расстраивать маму?
   – Нет.
   – Будешь учиться играть на рояле?
   Сын отрицательно покачал головой.
   Больше заниматься музыкой Льва не заставляли.
   В гимназии Лев Ландау шёл первым по точным наукам, но постоянно не ладил с учителем словесности. Тот возненавидел ученика, едва взглянул на его тетрадь.
   – Такого почерка я никогда не видывал! — гремел с кафедры учитель. — Да у меня, батенька мой, глаза на лоб полезут, если я стану разбирать такие почерки. Ясно?
   – Ясно.
   – Что вам ясно?
   – Что писаря из меня не получится.
   – Боюсь, что из вас вообще ничего не получится. Извольте менять почерк, я не могу понять эти убогие каракули.
   С годами конфликт обострялся. Лев любил читать Гоголя, Пушкина, Некрасова, Лермонтова, а сочинения ненавидел всей душой. Как-то учитель прислал письмо Давиду Львовичу. Пока отец читал письмо, Лев тоскливо слонялся по коридору. Вот получил единицу за сочинение о Евгении Онегине. А за что? Ни одной ошибки. Написал: «Татьяна была довольно скучная особа» — и единица. Неужели нельзя «сметь своё суждение иметь»? Сейчас папа дочитает письмо от учителя, позовёт в кабинет и заведёт один из бесконечных нудных разговоров. Странно, всё, что говорит папа, умно, обоснованно, но до чего скучно! За окном — солнце, ветер, свобода, а тут стой с покорным видом и слушай то, что тебе давно известно.
   – Лев! Войди!
   – Я здесь, папа.
   – Неужели ты не в состоянии получить приличной отметки по такому лёгкому предмету, как словесность?
   – Есть предметы, по которым стыдно получать оценку выше тройки.
   – Стыдно или не стыдно, меня не интересует. Я требую, чтобы словесность у тебя шла отлично. И пиши поаккуратней, круглыми буквами, с наклоном.
   – Это насилие, папа. А всякое насилие мерзко, грубо и недостойно человека.
   – Ну, со мной ты этот тон оставь. И что с тобой будет, когда ты вырастешь? Имей в виду, завтра тебя спросят на уроке словесности. Готовься!
   – Я готов.
   Первый урок — словесность. Лермонтов. Если бы учитель знал, что он почти все стихи Лермонтова наизусть помнит, и даже прозу. Да разве со словесником можно говорить всерьёз!
   – Ландау! Скажите, о чём думал Лермонтов, когда писал «Героя нашего времени»?
   – На этот вопрос мог бы ответить только один человек.
   – Уж не вы ли?
   – Ни в коем случае.
   – Я так и полагал. Так кто же?
   – Михаил Юрьевич Лермонтов.
   – Садитесь. Единица! В этом году вы кончаете гимназию, а как легкомысленно относитесь к учению! Как жаль, что у такого почтенного человека, как Давид Львович Ландау, такой неудачный сын!
   В 1920 году Лев получил аттестат зрелости. Двенадцати лет в университет не брали. И раньше Лев почти не готовил уроков, а теперь мог окончательно разлениться. Отец весь день на службе, мать в больнице, Соня за уроками, а потом садится за рояль — все работают. Любовь Вениаминовна искала способ заставить сына как следует заниматься и из чисто педагогических соображений допекала мальчика разговорами о том, что ничего путного из него не выйдет, что кто ничего не делает, тот лодырь, паразит — живёт трудами других.
   – Одних способностей мало. Если не трудиться, они заглохнут, и человек превратится в полнейшее ничтожество, — без конца повторяла она.
   Мать хотела задеть самолюбие сына, но, по-видимому, зашла слишком далеко. Злополучная педагогика чуть не привела к трагедии, потому что на тринадцатом году жизни Лев решил кончить жизнь самоубийством. Он уже обдумывал, каким способом проще это сделать, но, к счастью, родители постановили определить его вместе с сестрой Соней и кузиной Тёмой в Коммерческое училище.
   В училище готовились вместе: Соня, Лёва и Тёма. Давид Львович помогал по алгебре, геометрии и тригонометрии. Он был строгим учителем: в задачнике Шапошникова и Вальцова не осталось ни одной задачи, которую бы не прорешали его ученики. Правда, Лёве тут было делать нечего. Занимался самостоятельно. Ведь он уже умел и дифференцировать, и интегрировать. Дифференцировать научился в двенадцать лет, интегрировать — в тринадцать. Мрачные мысли ушли. Занятия математикой доставляли ему такую радость, что он забывал обо всём на свете. Не хотелось заниматься только геометрией. Уж очень она примитивна.
   Наступил вечер накануне экзамена по геометрии. Усевшись в кресло и закинув ногу за ногу, Лёва начал перелистывать учебник. Он был так сосредоточен, что кроме своей книги, ничего не видел. Мимо ходили, несколько раз пытались что-то спросить у него — он ничего не слышал. Через два часа он закрыл книгу.
   – Выучил?
   – Да.
   Экзамены сданы на «отлично». Лёва, Соня и Тёма были зачислены в предпоследний класс училища.
   Тщедушный мальчик в первый же день стал мишенью для насмешек и небезобидных шуток великовозрастных одноклассников. Но лишь до первого урока математики. Преподаватель Асланов предложил решить задачу двумя способами, и молодые люди склонились над тетрадями.
   – А ты даже не пытаешься решать? — спросил Асланов, заметив, что новенький не написал ни строчки.
   В классе захихикали.
   – Я уже решил, — ответил Лёва.
   – Какой же у тебя ответ?
   Ландау сказал.
   – Ну так решай второй вариант.
   – Решил.
   – Иди к доске.
   Знакомство состоялось. Теперь уже никому в голову не приходило подшучивать над возрастом Лёвиньки. Какие там шутки, когда он решал контрольные чуть ли не всему классу!
   Близких друзей у Левы в это время не было и не могло быть: его одноклассники были намного старше. Зато подобралась хорошая компания: Соня и Лёва Ландау, Ваня Моргунов, Боря Лейбзон, Тёма Левитина.
   Мальчик работал очень много. От бесконечного сидения ныла спина, и он стал писать лежа. Так можно было заниматься хоть десять часов подряд. Любовь Вениаминовна пыталась возражать:
   – Лёва, медицина утверждает, что лёжа не то что писать, даже читать вредно.
   – Мамочка! Это моё личное дело, а в личные дела, как известно, вмешиваться не полагается.
   – Как же мне не вмешиваться, ты совсем зачахнешь без воздуха. Нужно ходить, двигаться…
   – Ну хорошо, пойду на лекцию профессора Дубровского.
   – А о чём лекция?
   – О французской революции. Соня и Тёма тоже идут. И кузина Соня со своим женихом Суреном. Ты знаешь, мама, какой замечательный человек Сурен Зарафьян! Он революционер. До установления в городе Советской власти скрывался в подполье. Маркса знает лучше меня, намного лучше. Куда мне до него!
   После лекции вся компания решила идти пить чай к Ландау.
   – Ну как, Лёвинька, понравилась тебе лекция? — спросила сына Любовь Вениаминовна.
   – Да, — ответил он. И, помолчав, добавил: — Смерть на баррикадах — это благородно!

«Главное в жизни — дерзать»

   Человек — не машина; если отнять у него возможность самостоятельного становления и свободу суждений, он погибает.

Альберт Эйнштейн

   В 1922 году Лев поступил в Бакинский университет. Он был зачислен сразу на два факультета: физико-математический и химический. Вскоре он ушёл с химического, избрав своей специальностью физику.

   Лев Ландау накануне поступления в Бакинский университет. Август 1922 г.
   Ландау был моложе всех в университете и очень это переживал. Проходя по коридорам, он поднимал плечи и наклонял голову: ему казалось, что так он выглядит значительно старше. Вокруг столько весёлых, жизнерадостных юношей, так хочется подружиться с ними, но он не смеет даже мечтать об этом: для них он — странный ребёнок, непонятно как здесь очутившийся. В перерывах между лекциями они с азартом что-то друг другу рассказывают, а Лев старается забиться куда-нибудь в уголок, чтобы не попадаться никому на глаза. Но не так-то легко избежать насмешек. Вот Лев входит в аудиторию, скромно садится у прохода.
   – Может быть, ты хочешь к окошечку, детка? — интересуется верзила-студент.
   И так весь первый семестр, пока не узнали, какой он замечательный математик и как охотно помогает товарищам.
   Однажды на лекции по математике Лев задал профессору вопрос. Профессор долго думал, прежде чем ответить. В аудитории стало очень тихо. Профессор попросил Льва подойти к доске. Вмиг доска покрылась математическими знаками. «Китайская грамота», — прошептал кто-то. Профессор и Ландау начали спорить. Студенты догадывались: прав Ландау! Лицо у Льва было серьёзное и сосредоточенное, у профессора — взволнованное и немного обескураженное. Потом профессор улыбнулся и, наклонив голову, сказал:
   – Поздравляю, молодой человек. Вы нашли оригинальное решение.
   Лев много читал. У него была любимая книга — «Красное и чёрное» Стендаля. Он жил жизнью Жюльена Сореля, любил и ненавидел, торжествовал и погибал. Но главное — благодаря этой книге он понял, что для человека нет ничего недостижимого!
   Сонечка писала из Ленинграда, где она теперь училась, восторженные письма, и Лев время от времени заводил разговоры о переезде. Родители написали сестре Давида Львовича — Анне Львовне. Та ответила согласием: пусть Лёва приезжает, будет учиться вместе с Соней.
   Как он был счастлив и доволен! Шуточное ли дело: ты взрослый, самостоятельный человек, никто не читает тебе нравоучений, не допекает разговорами о рациональном питании. А читать можно будет хоть всю ночь напролёт!
   На перроне вокзала Льва встречала Сонечка, тетя Аня и обе её дочери. На извозчике добрались до Троицкой улицы. Анна Львовна Таубе была зубным врачом и занимала большую удобную квартиру. Лёве и Сонечке предоставили три комнаты и полный пансион.
   Подняв худые плечи, по университетской набережной идёт высокий студент. Щеки у него втянуты, из-за короткой верхней губы, едва прикрывающей зубы, рот всё время полураскрыт. Большие глаза смотрят исподлобья, но взгляд внимательный и тёплый. В нём — и любопытство, и мучительная застенчивость. Это Ландау. Он страшно робок, неловок, одет в какой-то серый френч, каких в северной столице никто не носит, ему кажется, что он смешон. Нужно пересилить эту робость, пересилить любыми средствами, научиться сносить даже насмешки прохожих.
   – Не будете ли вы добры ответить на один вопрос? — обращается Лев к самоуверенному бородачу, по виду нэпману.
   Тот останавливается.
   – Почему вы носите бороду? — всё тем же любезным тоном продолжает Лев.
   Не помогло. И назавтра он прогуливается по проспекту Двадцать пятого октября (так в ту пору назывался Невский) с привязанным к шляпе воздушным шариком.
   В те годы Ленинград был научной столицей Советской России. В Ленинградском университете работали видные физики: А. Ф. Иоффе, Д. С. Рождественский, Д. А. Рожанский, пять лет здесь преподавал талантливый голландский физик Пауль Эренфест, и для способного юноши нельзя было пожелать более подходящего учебного заведения.
   Лев очень полюбил Ленинград, Невский проспект с грохочущими трамваями и с торцовой мостовой, могучую полноводную реку, гигантские тополя пушкинских времён на набережной Мойки, крошечный кусочек песчаного берега у Петропавловской крепости, бесчисленные залы Эрмитажа с несметными сокровищами, Исаакиевский собор, наполняющий душу спокойствием…
   В Ленинграде Ландау занимался ещё больше, чем в Баку. Случалось, работал по пятнадцать–восемнадцать часов в сутки. Дозанимался до того, что в конце концов потерял сон.
   С лёгкой руки однокурсника Дмитрия Иваненко Лев получил новое имя: Дау. Ему очень понравилось короткое красивое слово. Позже этим именем его стали называть физики всех стран.
   Он мало заботится о своей внешности и костюме, до самых холодов ходит в сандалиях и белых парусиновых брюках. Заметно, что их хозяин любит сидеть на крылечках, на ограде или просто на траве.
   Часто на лекции он думает о чём-то своём. Порой одна фраза преподавателя даёт ему повод для размышлений. Спросят у него что-нибудь, он не слышит. Нередко в аудитории он забывает снять кепку. С профессорами держится подчёркнуто независимо. На просьбу экзаменатора вывести какую-то формулу может ответить:
   – Сейчас выведу, но это к делу не относится.
   Он ещё больше вытянулся и при своей немыслимой худобе стал несколько сутуловат. Чуб он зачёсывал набок, всячески стараясь пригладить густые вьющиеся волосы. Впрочем, ему не нравились ни его кудри, ни его высокая тонкая фигура. Он считал себя «активно некрасивым». Болезненная застенчивость держала его на почтительном расстоянии от девушек. Один из друзей однажды заметил, что Дау идёт за какой-то девушкой по Невскому. Он не видел никого, кроме незнакомки, и если бы на пути попался открытый люк, он очнулся бы только на дне колодца. Когда на следующий день его спросили, как зовут девушку, Дау очень удивился:
   – Как же я мог узнать её имя?
   – Подойти и познакомиться.
   – Что вы, разве это возможно? Это неприлично.
   В гостях он искал спасения от волновавших его юных созданий в обществе пожилых дам, с которыми можно было разговаривать совершенно спокойно. Было решено, что он никогда не женится, ибо женитьба — это лишение свободы.
   На последнем курсе Дау подружился с Артюшей Алиханьяном. Прочёл новое хорошее стихотворение, первая мысль — надо рассказать Артюше, предстоит ответственное выступление на семинаре — надо посоветоваться с Артюшей.
   Посещение лекций свободное, обязательно ходить только на лекции профессора Рождественского. Дмитрий Сергеевич Рождественский — дядя Митя, как называли его студенты, — не допускал к экзаменам тех, кто не слушал его лекций, и было известно, что одному студенту пришлось два года сидеть на третьем курсе только потому, что в первый год он не ходил на лекции дяди Мити. Дау появлялся в университете два раза в неделю, на лекциях Рождественского.
   В один из тех дней, когда Лев сидел дома, обложившись книгами, приехала Любовь Вениаминовна. Она урвала несколько дней от московской командировки — решила проведать детей. У Сонечки всё было благополучно, а Лёва очень встревожил мать, хотя учился он превосходно. Ей хотелось, чтобы сын не занимался до умопомрачения, не сидел сутками над формулами. Возвратившись в Баку, Любовь Вениаминовна зашла к племяннице — Софье Владимировне Зарафьян. Она была такой грустной, что Софье Владимировне захотелось её утешить.
   – Тетя Люба, Лёва гений, — сказала Софья Владимировна.
   – Я бы предпочла, чтобы у меня был не гений, а сын, — возразила Любовь Вениаминовна.
   За полгода до окончания университета в «Zeitschrift fur Physik» была напечатана первая научная работа Ландау «К теории спектров двухатомных молекул», посвящённая принципиальным вопросам квантовой механики — новой физической теории, согласно которой частицы атомных размеров одновременно обладают корпускулярными и волновыми свойствами: элементарная частица может вести себя одновременно и как волна, подобно электромагнитной волне или волне на воде. Такая двойственность присуща любым микрообъектам и, пожалуй, является самым удивительным свойством механики.
   Основное понятие квантовой механики — понятие состояния. Обычная механика приучила нас к тому, что, произведя некоторое наблюдение, можно точно определить траекторию частицы. А в квантовой механике нельзя одновременно указать и положение электрона в пространстве, и его скорость, а если можно, то лишь с определённой степенью точности. Это утверждение носит в квантовой механике название принципа неопределённости.
   Некоторые величины, характеризующие частицу (например, момент импульса) могут принимать только дискретный (прерывный) ряд значений. Другие, как, например, энергия, импульс, могут быть и дискретными, и непрерывными. Набор таких величин однозначно определяет состояние частицы. Под влиянием внешнего воздействия частица может переходить из одного состояния в другое. При этом невозможно достоверно определить, в какое именно состояние она перейдёт, но можно узнать вероятность, с которой она переходит в каждое из возможных состояний. Дискретность и вероятностный характер поведения частицы и составляют основу квантовой механики.