Бестер Альфред. Они жили не так, как привыкли

Альфред Бестер


 
Они жили не так, как привыкли

   В несущемся автомобиле сидела блондинка нордического типа. Ее белокурые волосы были собраны сзади в пучок, такой длинный, что он напоминал кобылий хвост. Вся одежда ее состояла из сандалий и грязных синих джинсов. Кожа у нее была очень загорелой. Когда она свернула на Пятую Авеню и направила автомобиль вверх по ступенькам библиотеки, крепкие груди ее очаровательно запрыгали. Она остановила автомобиль перед библиотечными дверями, вышла, но тут ее внимание привлекло что-то на другой стороне улицы. Она всмотрелась, заколебалась, взглянула на свои джинсы и скорчила гримаску. Потом стащила с себя джинсы и бросила в голубей, нежно воркующих и ухаживающих друг за другом на лестнице. Они с шумом взлетели, а она бросилась вниз по лестнице, перешла Пятую Авеню и остановилась перед витриной магазина. На витрине висело шерстяное платье сливового цвета. У него была высокая талия, полный лиф, и оно казалось не слишком побитым молью. Тут же была приколота цена — 79 долларов 90 центов.
   Девушка порыскала между стоявшими на улице старыми автомобилями и нашла валявшуюся предохранительную решетку. Ею она разбила стеклянную дверь магазина, осторожно перешагнула через осколки, вошла и стала рыться на вешалках с пыльными платьями. Девушка была рослой и ей нелегко было подобрать себе одежду. В конце концов, она отвергла шерстяное сливового цвета и остановилась на шотландке 12 размера, уцененной со 120 долларов до 99 и 90 центов. Она нашла карандаш и книгу записей, сдула с нее пыль и разборчиво написала: «Долговая расписка на 99 долларов 90 центов. Линда Нильсен».
   Она вернулась к библиотеке и вошла через парадные двери. Целая неделя потребовалась ей, чтобы взломать их кузнечным молотом. Она пробежала через большой холл, закиданный за пять лет голубиным пометом. На бегу она прикрывала руками волосы от случайных попаданий голубей. Она поднялась по лестнице на третий этаж и вошла в отдел эстампов. Как всегда, она записала в журнале: «Дата: 20 июня 1981 года. Имя: Линда Нильсен. Адрес: Центральный парк, пруд, лодочная станция. Занятие или фирма: последний человек на Земле».
   Она долго спорила с собой над пунктом «Занятие или фирма», когда впервые проникла в библиотеку. Строго говоря, она была последней женщиной на Земле, но чувствовала, что если напишет так, то это покажется шовинистическим, а «последняя личность на Земле» звучало глупо, все равно, что назвать спиртное напитком.
   Она сняла с полки папки и стала листать их. Она точно знала, чего хочет: что-нибудь теплое с голубым оттенком, подходящее под рамку двадцать на тридцать в ее спальне. В бесценной коллекции эстампов Хирошига она нашла прелестный натюрморт. Закрыв папки, она аккуратно сложила их на библиотечном столе и удалилась с эстампом.
   Спускаясь по лестнице, она заглянула в другой отдел, прошла к задним полкам и выбрала две итальянские грамматики и словарь итальянского языка. Потом прошла по своим следам через вестибюль и, выйдя к машине, положила книги и эстамп на переднее сидение рядом со своим спутником — прелестной куклой китайца. Затем снова взяла эстамп и прочитала на обратной его стороне:
   Отпечатано в Японии Италия 20 х 30 Суп из омаров Полированная глазурь Горячая полировка Моющийся
   Она пробежала глазами первые две строчки, поставила эстамп на приборную доску, села в автомобиль и пустила его вниз по лестнице. Она ехала по Пятой Авеню, лавируя между проржавевшими, рассыпающимися обломками разбитых машин. Когда она проезжала мимо развалин кафедрального собора Святого Патрика, на дороге появился человек.
   Он вышел из-за кучи щебня и, не взглянув направо и налево, стал переходить улицу прямо перед носом автомобиля. Она воскликнула, нажала сигнал, оставшийся немым, и затормозила так резко, что автомобиль завертелся и воткнулся в остатки автобуса номер 3. Человек вскрикнул, отпрыгнул чуть не на десять футов назад и застыл, уставившись на нее.
   — Сумасшедший зевака, — закричала она. — Почему не глядишь, куда топаешь? Думаешь, весь город принадлежит только тебе?
   Он пялил на нее глаза. Это был рослый мужчина с густыми, седеющими волосами, рыжей бородой и дубленой кожей. На нем была армейская форма, тяжелые лыжные ботинки, а за спиной потрепанный рюкзак и скатанное одеяло. Он нес дробовик с расколотым прикладом, а его карманы были чем-то туго набиты. Облик у него был, как у золотоискателя.
   — Боже мой, — прошептал он скрипучим голосом. — Наконец хоть кто-то. Я так и знал. Я знал, что найду кого-нибудь. — Затем он увидел длинные белокурые волосы, и лицо его вытянулось. — Женщина, — пробормотал он. — Уж такова моя проклятая вшивая удача…
   — Ты что, спятил? — спросила она. — У тебя нет другого занятия, как переходить улицу на красный свет?
   Он в замешательстве огляделся.
   — Какой красный свет?
   — Ну ладно, здесь нет светофора. Но разве ты не мог поглядеть, куда идешь?
   — Извините, леди. По правде говоря, я не ожидал, что здесь будет уличное движение.
   — Нужно иметь простой здравый смысл, — проворчала она, сдавая автомобиль назад.
   — Эй, леди, одну минутку.
   — Да?
   — Послушайте, вы что-нибудь понимаете в телевидении? В электронике, как это называется…
   — Пытаетесь быть остроумным?
   — Нет, это мне нужно. Честное слово.
   Она фыркнула и хотела ехать дальше, но он не ушел с дороги.
   — Пожалуйста, леди, — настаивал он. — У меня есть причина спрашивать. Так разбираетесь?
   — Нет.
   — Черт побери! Вечно мне не везет. Леди, простите меня, не в обиду вам будь сказано, но в городе есть какие-нибудь парни?
   — Здесь нет никого, кроме меня. Я последний человек на Земле.
   — Забавно. Всегда думал, что последний человек — это я.
   — Ладно, я последняя женщина на Земле.
   Он покачал головой.
   — Нет, наверняка еще должны быть люди, выжившие по каким-нибудь причинам. Может быть, на юге, как вы думаете? Я иду из Новой Гавани. Мне кажется, что если я доберусь туда, где потеплее, то там будут какие-нибудь люди и я смогу кое-что спросить у них.
   — Что именно?
   — О, вы уж не обижайтесь, но женщина это не поймет.
   — Ну, если вы хотите попасть на юг, то идете не в ту сторону.
   — Юг там, не так ли? — спросил он, показывая вдоль Пятой Авеню.
   — Да, но там вы окажетесь в тупике. Манхэттен — остров. Вам нужно попасть в Верхний город и пройти по мосту Джорджа Вашингтона в Джерси.
   — В Верхний город? Как туда пройти?
   — Идите прямо по Пятой до Кафедрального парка, затем по Западному склону и вверх по Речной стороне. Вы не заблудитесь.
   Он беспомощно поглядел на нее.
   — Вы нездешний?
   Он кивнул.
   — Ладно, — сказала она, — садитесь. Я подвезу вас.
   Она переложила книги и куклу на заднее сидение, и он сжался возле нее. Трогаясь с места, она бросила взгляд на его поношенные лыжные ботинки.
   — Идете пешком?
   — Да.
   — А почему не едете? Вы могли бы найти машину на ходу, и везде изобилие газа и масла.
   — Я не умею ей управлять, — подавленно сказал он.
   Он тяжело вздохнул, машина подпрыгнула и рюкзак ударился о его плечо. Краешком глаза она изучала его. У него была широкая грудь, мощная спина и крепкие плечи. Руки большие и твердые, а шея мускулистая. Несколько секунд она размышляла, потом кивнула самой себе и остановила машину.
   — Что случилось? — спросил он. — Почему мы не едем?
   — Как вас зовут?
   — Майо. Джим Майо.
   — Меня Линда Нильсен.
   — Да? Очень приятно. Так почему мы не едем?
   — Джим, я хочу сделать вам предложение.
   — Ну? — Он с беспокойством уставился на нее. — Буду рад выслушать вас, леди… то есть, Линда, но должен вам сказать, что у меня есть кое-какие мысли, которые занимают меня уже долгое время… — Голос его сорвался, он отвернулся от ее напряженного взгляда.
   — Джим, если вы сделаете кое-что для меня, то я сделаю для вас.
   — Что, например?
   — Ну, мне страшно одиноко по ночам. Днем не так уж скверно — у меня всегда масса дел… Но по ночам ужасно одиноко.
   — Да, я понимаю… — пробормотал он.
   — Я хочу изменить такое положение.
   — Но чем в этом могу помочь я? — нервно спросил он.
   — Почему бы вам не остаться на некоторое время в Нью-Йорке? Если останетесь, я научу вас водить машину и найду автомобиль, так что вам не придется идти на юг пешком.
   — Это идея. А трудно водить машину?
   — Я научу вас за пару дней.
   — Вряд ли у меня выйдет так быстро.
   — Ну, за пару недель. Зато подумайте, сколько тогда времени вы сэкономите в таком длинном путешествии.
   — Ну, — сказал он, — звучит это великолепно. — Затем он опять отвернулся. — А что я должен сделать для вас?
   Лицо ее вспыхнуло от возбуждения.
   — Джим, я хочу, чтобы вы помогли мне притащить пианино.
   — Пианино? Какое пианино?
   — Прекрасное, розового дерева, из пивной на Пятьдесят Седьмой стрит. Я хочу, чтобы оно стояло у меня. Гостиная буквально плачет по нему.
   — О, вы имеете в виду, оно вам нужно для обстановки, да?
   — Да, но я буду играть после ужина. Нельзя же все время слушать записи. У меня все приготовлено — есть самоучитель и пособие по настройке пианино… Я уже знаю, куда его поставить…
   — Да, но… в городе наверняка есть квартиры с пианино, — возразил он. — Их, наверное, по меньшей мере, сотни. Почему вы не переберетесь в такую квартиру?
   — Никогда! Я люблю свой дом. Я потратила пять лет, обставляя его, и он прекрасен. Кроме того, проблема воды.
   Он кивнул.
   — С водой всегда хлопоты. И как вы справились с ней?
   — Я живу в домике в Центральном парке, где раньше стояли модели яхт. Фасад дома выходит к пруду. Это милое место, и я обосновалась там. Вдвоем мы сможем перетащить пианино, Джим. Это будет нетрудно.
   — Ну, я не знаю, Лена…
   — Линда.
   — Простите, Линда, я…
   — Выглядишь ты довольно крепким. Чем ты занимался раньше?
   — Когда-то я был грузчиком.
   — Ну! Я так и думала, что ты сильный.
   — Но я уже давно не грузчик. Я стал барменом, а потом завел свое дело. Я открыл бар в Новой Гавани. Может быть, слышали о нем?
   — К сожалению, нет.
   — Он был известен в спортивных кругах. А вы что делали раньше?
   — Была исследователем в ББДО.
   — Что это?
   — Рекламное агентство, — нетерпеливо объяснила она. — Мы можем поговорить об этом позднее, раз ты остаешься. Я научу тебя управлять машиной, и мы перетащим ко мне пианино и еще кое-какие вещи, которые я… Но они могут подождать. Потом можешь ехать на юг.
   — Линда, я, право, не знаю…
   Она взяла Майо за руки.
   — Подвинься, Джим, будь милым… Ты можешь жить у меня. Я чудесно готовлю и у меня есть славная комната для гостей…
   — Для кого? Я хочу сказать, ведь ты же думала, что была последним человеком на Земле.
   — Глупый вопрос. В каждом приличном доме должна быть комната для гостей. Тебе понравится мое жилище. Я превратила лужайки в огород и садик. Ты можешь купаться в пруду и мы раздобудем тебе новенький «джип»… Я знаю, где стоит такой.
   — Думаю, мне скорее хотелось бы «кадиллак».
   — У тебя будет все, что захочешь. Так что, Джим, договорились?
   — Олл райт, Линда, — неохотно пробормотал он. — Договорились.

 
   Это был действительно славный дом с пологой медной крышей, позеленевшей от дождей, с каменными стенами и глубокими нишами окон. Овальный пруд перед ним сверкал голубым под мягким июньским солнцем, в пруду оживленно плавали и крякали дикие утки. Лужайки на откосах, поднимавшихся вокруг пруда, как террасы, были возделаны. Дом стоял фасадом на запад и расстилавшийся за ним Центральный парк выглядел неухоженным поместьем.
   Майо задумчиво посмотрел на пруд.
   — Здесь должны быть лодки и модели кораблей.
   — Дом был полон ими, когда я переехала сюда, — сказала Линда.
   — В детстве я мечтал о такой модели. Однажды я даже… — Майо резко замолчал. Откуда-то издалека донеслись резкие удары, тяжелые удары с нерегулярными промежутками, звучавшие, как громкий стук железом под водой. Они прекратились так же внезапно, как и начались.
   — Что это? — спросил Майо.
   Линда пожала плечами.
   — Не знаю точно. Думаю, это разрушается город. То и дело я встречаю рухнувшие здания. Ты привыкнешь к этому. — В ней снова вспыхнул энтузиазм.
   — Теперь зайдем внутрь. Я хочу показать тебе все. — Она раскраснелась от гордости, подробно показывая обстановку и украшения, смутившие Майо, но на него произвела впечатление гостиная в викторианском стиле, спальня в стиле ампир и крестьянская кухня с керосинкой для стряпни. Колоссальная комната для гостей с четырехспальной кроватью, пышным ковром и керосиновыми лампами встревожила его.
   — Что-то вроде девичьей, а?
   — Естественно. Я ведь девушка.
   — Да, конечно. Я хотел сказать… — Майо с беспокойством огляделся. — Ну, мужчины привыкли к не столь утонченной обстановке. Ты уж не обижайся.
   — Не беспокойся, кровать достаточно крепкая. Запомни, Джим, не ходи по ковру и убирай его на ночь. Если у тебя грязная обувь, снимай за дверью. Я нашла этот ковер в музее и не хочу его портить. У тебя есть сменная одежда?
   — Только та, что на мне.
   — Завтра достанем тебе новую. Твою не плохо бы постирать.
   — Послушай, — в отчаянии сказал он, — может, мне лучше устроиться в парке?
   — Прямо на земле?
   — Ну, мне так привычнее, чем в доме. Не беспокойся, Линда, я буду рядом, если понадоблюсь тебе.
   — Зачем это ты мне понадобишься?
   — Тебе стоит только крикнуть меня.
   — Чепуха, — твердо сказала Линда. — Ты мой гость и останешься здесь. Теперь приводи себя в порядок, а я пойду готовить ужин. Черт возьми, я забыла захватить «омаров»!
   Она подала ему ужин из консервированных припасов на изысканном китайском фарфоре с датским серебряным столовым прибором. Это была типично женская еда и Майо остался голодным, когда ужин закончился, но был слишком вежлив, чтобы упомянуть об этом. Он слишком устал, чтобы придумать оправдание, уйти и пошарить где-нибудь в поисках чего-либо более существенного. Он дотащился до постели, вспомнив, что следует снять обувь, но совершенно забыв о ковре.
   На следующее утро он проснулся от громкого кряканья и хлопанья крыльев. Он соскочил с кровати и подошел к окну как раз в тот момент, когда дикие утки были согнаны с пруда появлением красного шара. Майо вышел на берег пруда, потягиваясь и зевая. Линда весело закричала и поплыла к нему. Она вышла из воды. Кроме купальной шапочки, на ней не было ничего. Майо отступил, сторонясь брызг.
   — Доброе утро, — сказала Линда. — Ты хорошо спал?
   — Доброе утро, — ответил Майо. — Не знаю. От этой кровати у меня свело спину судорогой. А вода, должно быть, холодная. Ты вся в гусиной коже.
   — Нет, вода изумительная. — Она сняла шапочку и распушила волосы. — Где полотенце? Ах, вот. Искупайся, Джим, и почувствуешь себя просто чудесно.
   — Мне не нравится холодная вода.
   — Не будь неженкой.
   Громовой удар расколол тихое утро. Майо изумленно взглянул на чистое небо.
   — Что за черт? — воскликнул он.
   — Подожди, — сказала Линда.
   — Похоже на ударную волну…
   — Вон там! — закричала Линда, показывая на запад. — Видишь?
   Один из небоскребов Западного района величественно оседал, погружаясь в себя, как складная чаша, и с него осыпалась масса кирпичей и карнизов. Обнажившиеся балки скручивались и лопались. Через несколько секунд до них донесся гул падения.
   — Да, вот это зрелище, — со страхом пробормотал Майо.
   — Закат и крушение Империи Города. Ты к этому привыкнешь. Окунись, Джимми. Я принесу тебе полотенце.
   Она убежала в дом. Он сбросил носки и брюки, но еще стоял, согнувшись, осторожно пробуя ногой воду, когда она вернулась с огромным купальным полотенцем.
   — Вода ужасно холодная, Линда, — пожаловался он.
   — Разве ты не принимал холодный душ, когда был грузчиком?
   — Нет, только горячий.
   — Джим, если ты будешь стоять на берегу, то никогда не зайдешь в воду. Посмотри на себя, ты уже весь дрожишь. Что это за татуировка у тебя на руке?
   — Что? А, да. Это питон, пятицветный. Обвивается вокруг всего запястья. Видишь? — Он с гордостью повертел рукой. — Мне сделали эту наколку в армии в Сайгоне в 1964-ом. Это питон восточного типа. Прекрасно смотрится, угу?
   — Больно было?
   — По правде говоря, нет. Некоторые парни были разрисованы, как китайская черепаха, чтобы пускать пыль в глаза.
   — Ты был солдатом в 1964-ом?
   — Верно.
   — Сколько тебе тогда было?
   — Двадцать.
   — Значит, сейчас тебе тридцать семь?
   — Пока еще тридцать шесть.
   — Ты рано поседел.
   — Да.
   Она задумчиво разглядывала его.
   — Я хочу тебе сказать, что если ты все же зайдешь в воду, то не мочи волосы.
   Она убежала в дом. Майо, устыдившись своей нерешительности, все же заставил себя войти в пруд. Он стоял по грудь в воде, плеская на лицо и плечи, когда вернулась Линда. Она принесла табуретку, ножницы и расческу.
   — Разве тебя сейчас не чудесно? — крикнула она.
   — Нет.
   Она рассмеялась.
   — Ну, вылезай. Я хочу тебя подстричь.
   Он выбрался из пруда, вытерся и послушно сидел на табуретке, пока она подстригала ему волосы.
   — Бороду тоже, — настаивала Линда. — Я хочу, чтобы ты стал красивым.
   — Она обстригла бороду, чтобы можно было побриться, осмотрела его и удовлетворенно кивнула. — Вот теперь красиво.
   — Фу-у, хватит, — покраснел он.
   — На печке стоит ведро горячей воды, иди побрейся. И не вздумай одеваться. После завтрака мы найдем тебе новую одежду, а затем… пианино.
   — Но не могу же я ходить по улицам голышом! — шокированно воскликнул он.
   — Не глупи. Кто тебя увидит? Давай пошевеливайся.
   Они ехали в магазин «Эберкромби и Фитч» на углу Мэдисон и Сорок Пятой стрит. Майо скромно обернулся полотенцем. Линда сказала, что была постоянной клиенткой этого магазина и показала ему пачку торговых бланков, которые копила. Майо со скучающим видом рассматривал их, пока она снимала с него мерку. Затем она отправилась искать одежду. Он уже начал тревожиться, когда она вернулась с целой охапкой.
   — Джим, я нашла чудесные лосиные мокасины, костюм «сафари», шерстяные носки, рубашки и…
   — Послушай, — оборвал он ее, — ты знаешь, сколько все это стоит? Почти тысячу четыреста долларов!
   — В самом деле? Примерь сначала рубашки. Они…
   — О чем ты только думаешь, Линда? Зачем тебе все это тряпье?
   — Носки достаточно велики?.. Это тряпье? Мне все нужно.
   — Да? Например… — Он пробежал взглядом по биркам. — Например, водолазная маска с плексигласовым стеклом за девять долларов девяносто пять центов? Зачем?
   — Ну, я буду в ней изучать дно пруда.
   — А нержавеющий сервиз на четыре персоны за тридцать девять долларов пятьдесят центов?
   — Пригодится, когда мне будет лень греть воду. — Она с восхищением поглядела на него. — Ой, Джим, посмотрись в зеркало. Ты романтичен, как охотник из романа Хемингуэя.
   Он покачал головой.
   — Не понимаю, как ты вылезешь из долгов. Подсчитай свои расходы, Линда. Может, лучше забудем о пианино, а?
   — Никогда, — твердо сказала Линда. — Меня не волнует, сколько оно стоит. Пианино — это капиталовложение жизни, и оно ценно этим.

 
   Она была в неистовстве от возбуждения, когда они приехали в Верхний город к кинозалу Штейнвея, и помогала, и вертелась у него под ногами. Ближе к вечеру, напрягая мускулы и нарушая тишину Пятой Авеню, они водрузили пианино на приготовленное место в гостиной Линды. Майо в последний раз толкнул его, чтобы убедиться, что оно прочно стоит на ножках, и, обессиленный, опустился на пол.
   — Линда! — простонал он. — Мне было бы легче идти на юг пешком.
   — Джим! — Линда подбежала к нему и стала пылко обнимать. — Джим, ты ангел. С тобой все в порядке?
   — Да, — проворчал он. — Отпусти меня, Линда, я не могу дышать.
   — Мне даже нечем как следует тебя отблагодарить. Я мечтала об этом целую вечность. Не знаю, что смогу сделать, чтобы отплатить тебе. Все, что ты хочешь, только назови!
   — Ладно, — сказал он, — ты уже подстригла меня.
   — Я серьезно.
   — Разве ты не научишь меня управлять машиной?
   — Конечно. Как можно быстрее. Это, по крайней мере, я могу сделать.
   Она села на стул, не отрывая глаз от пианино.
   — Не делай много шума из ничего, — сказал он, с трудом поднимаясь на ноги. Он сел перед клавишами, смущенно улыбнулся Линде через плечо и, спотыкаясь, стал наигрывать менуэт.
   Линда затаила дыхание и сидела, выпрямившись.
   — Так ты играешь? — прошептала она.
   — Чуть-чуть. В детстве я брал уроки музыки.
   — Ты умеешь читать ноты?
   — Когда-то умел.
   — Можешь научить меня?
   — Я думаю, да, только это трудно. Постой, есть еще одна пьеска, которую я умею играть.
   И он принялся мучить «Шелест весны». Из-за расстроенного инструмента и его ошибок это было ужасно.
   — Прекрасно, — вздохнула Линда. — Просто чудесно.
   Она уставилась ему в спину, на ее лице появилось выражение решительности. Она поднялась, медленно подошла к Майо и положила руки ему на плечи.
   — Что? — Он поднял глаза.
   — Ничего, — ответила Линда. — Практикуйся пока на пианино, а я пойду готовить ужин.
   Но весь вечер она была так рассеяна, что заставила Майо нервничать. Он рано украдкой ускользнул в кровать.

 
   Еще не было трех часов дня, когда они, наконец, разыскали автомобиль в рабочем состоянии. Правда, это был не «кадиллак», а «шеви» с закрытым кузовом, потому что Майо не понравилась идея подвергаться превратностям погоды. Они выехали из гаража на Десятой Авеню и вернулись в Восточный район, где Линда больше чувствовала себя дома. Она привыкла, что границы ее мира простираются от Пятой Авеню до Третьей и от Сорок Второй стрит до Восемьдесят Шестой. Вне этих пределов ей было неуютно.
   Она передала Майо руль и позволила ему ползать по Пятой и Мэдисон, учась трогаться с места и останавливаться. Пять раз он стукался бортами, одиннадцать раз глох и даже въехал раз задом в витрину, которая, к счастью, была без стекла. Он разнервничался до дрожи в руках.
   — Это действительно трудно, — пожаловался он.
   — Вопрос практики, — успокоила она его. — Не спеши. Я обещаю, что ты приобретешь опыт, если позанимаешься месяц.
   — Целый месяц?!
   — Ты говорил, что с трудом обучаешься, не так ли? Вини не меня. Остановись-ка здесь на минутку.
   Он заставил «шеви» остановиться.
   — Подожди меня.
   — Ты куда?
   — Сюрприз.
   Она вбежала в магазин и провела там полчаса. Когда она появилась снова, то была нагружена черными футлярчиками величиной с карандаш, жемчужным ожерельем и театральными туфельками на высоких каблуках. Волосы ее были уложены в новую прическу. Майо с изумлением смотрел, как она садится в машину.
   — Что все это значит? — спросил он.
   — Часть сюрприза. Рули на восток на Пятьдесят Вторую стрит.
   Он с трудом тронулся с места и поехал на восток.
   — Зачем ты переоделась в вечернее платье?
   — Это платье для коктейля.
   — Для чего?
   — Для того, куда мы едем… Осторожно, Джим!
   Она схватила руль и едва успела отвернуть от разбитой вдребезги мусоровозки.
   — Приглашаю тебя в знаменитый ресторан.
   — Есть?
   — Нет, глупый, пить. Ты мой гость и я должна тебя развлекать. Теперь налево. Найди, где тут можно поставить машину.
   Затормозил он отвратительно. Когда они вышли из машины, Майо остановился и начал старательно принюхиваться.
   — Что это за запах? — спросил он.
   — Какой запах?
   — Сладковатый какой-то.
   — Это мои духи.
   — Нет, это что-то в воздухе, сладковатое и удушливое. Я когда-то встречался с таким запахом, но не могу вспомнить, где.
   — Не бери в голову. Пойдем.
   Она ввела его в ресторан.
   — Сюда пускают только в галстуках, — прошептала она, — но, может быть, нам удастся обойтись без него.
   На Майо не произвел впечатления ресторанный дизайн, он он был зачарован висящими в баре портретами знаменитостей. Он провел несколько минут, обжигая спичками пальцы, чтобы полюбоваться на Мел Аллен, Реда Бербери, Кази Стиггинса, Фрэнка Гиффорда и Рокки Марциано. Когда Линда, наконец, вернулась из кухни с горящей свечой, он нетерпеливо повернулся к ней.
   — Ты раньше встречала здесь этих телезвезд? — спросил он.
   — Да. Так как насчет выпивки?
   — Конечно, конечно. Но мне бы хотелось немного поговорить о них.
   Он подвел ее к табурету перед стойкой бара, сдул пыль и галантно помог ей усесться. Затем он перепрыгнул через стойку, вытащил носовой платок и профессионально навел на красное дерево глянец.
   — Это моя профессия, — ухмыльнулся он и принял дружелюбно-безликое выражение бармена. — Добрый вечер, мадам. Приятная ночь. Что желаете?
   — Боже, у меня в магазине был сегодня бурный день. Сухой «мартини». Лучше двойной.
   — Конечно, мадам. Хлебец или маслину?
   — Лук.
   — Двойной сухой «Гибсон». Секундочку. — Майо пошарил на полке и, наконец, достал виски, джин, несколько бутылок содовой, содержимое которых, несмотря на запечатанные пробки, частично испарилось. — Боюсь, наш «мартини» несвежий, мадам. Может, желаете что другое?
   — О, ну тогда, пожалуй, скотч.
   — Содовая выдохлась, — предупредил он, — и нет льда.
   — Ерунда.
   Он ополоснул содовой стакан и налил виски.
   — Благодарю. Налейте и себе, бармен. Как вас зовут?
   — Меня зовут Джим, мадам. Нет, спасибо. Никогда не пью на работе.
   — Тогда бросай работу и присаживайся ко мне.