Страница:
Джо Беверли
Джентльмен-авантюрист
Глава 1
Нордаллертон, Йоркшир
Март 1765 года
Он был пьян, но все-таки неплохо видел в тусклом свете фонарей. И разглядел грабителей за работой. И их жертву – женщину.
Кейтсби Бергойн ухмыльнулся, выхватил шпагу и бросился к бандитам. Услышав воинственный клич, они обернулись, разинув рты, потом бросились наутек.
– Эй, куда вы? – загремел им вслед Кейт, размахивая шпагой. – Вернитесь, мерзавцы! Отведайте моего клинка!
Ответом был быстрый топот ног.
– Черт бы вас подрал! – проворчал он. – Мне бы сейчас не помешало немного размяться.
Шумный вздох заставил его обернуться и снова поднять шпагу. Но опасности не было. Женщина, прислонившись к стене, смотрела на него.
Улицу освещали лишь два тусклых фонаря, так что Кейт видел лишь светлые и темные пятна. Бледное лицо обрамляли распущенные светлые волосы. Темное платье скрывало фигуру от шеи до пят. Платье выглядело респектабельным. Прическа – нет. Да и о какой респектабельности можно говорить, если женщина вышла ночью одна?..
Кейтсби вложил шпагу в ножны.
– Должно быть, вы новенькая в этом деле, если оделись так скучно, милая.
Черт побери, куда подевались его манеры? То, что она шлюха, а он не в ладах с миром, не оправдывает бестактности.
– Кейтсби Бергойн, к вашим услугам, мэм, – поклонился он. – Позвольте проводить вас.
Женщина молча покачала головой.
Кейт подошел ближе, чтобы лучше ее разглядеть. Она попыталась отскочить, но сзади была стена.
– Пожалуйста… – прошептала она. Тонкая рука сжимала на груди шаль, словно это были доспехи.
Кейт пытался придумать что-нибудь ободряющее, когда открылась соседняя дверь и голос с йоркширским акцентом произнес:
– Что здесь происходит?
Коренастый мужчина держал свечу, которая больше освещала его растрепанные волосы, чем улицу. Даже при этом женщина отвернулась, пряча лицо.
Ей есть что терять? Она дорожит репутацией?
– На леди напали, сэр, – сказал Кейт, стараясь, чтобы джин не слишком искажал его голос. – Злодеи убежали. И я прослежу, чтобы она благополучно добралась домой.
Мужчина всмотрелся в него, но, как и все здравомыслящие люди, не стал искать себе проблем. Возможно, этому помог аристократичный тон Кейта.
– Тогда доброй ночи, – сказал мужчина и захлопнул дверь.
Кейт снова повернулся к женщине. Она все еще смотрела на него, но вмешательство человека из привычного ей мира, похоже, вернуло ей голос.
– Я благодарна вам, мистер Бергойн, – сказала она, сбивчиво дыша. – Но пожалуйста… у вас нет необходимости задерживаться дольше.
Голос хорошо воспитанной и образованной женщины. На левой руке нет кольца. Как отец или брат позволяют ей разгуливать по ночам?
– Я, возможно, не эталон джентльмена, мэм, однако не могу позволить леди в одиночестве гулять по ночным улицам.
– Я живу совсем рядом…
– Тогда это меня тем более не задержит.
Кейт жестом пригласил ее идти вперед. В сражениях он командовал мужчинами. Так что определенно справится с одной заурядной женщиной. Она нехотя устремилась вперед.
Из осторожности.
Или от гнева?
Это уже становится интересным.
Кейт, как мог, пытался составить впечатление о ней в сумрачном свете. Трудно судить о ее внешности, но похоже, выражение лица говорит о негодовании. Да, так и есть. У нее были причины опасаться его, но почему, черт возьми, она злится? Она намеренно замешкалась, но просто так от него не отделаться.
– Вам куда, мэм?
Она ускорила шаг, словно могла обогнать его, – тонкая, угрюмая, вся из острых углов и неприязни.
Кейт без усилий оказался рядом.
– Неразумно рисковать и выходить одной так поздно, мэм.
– Я просто хотела пройтись.
– У меня нет неотложных дел. Если вы хотите прогуляться, я могу сопровождать вас.
Ее черты стали еще тверже, что немного позабавило Кейта. В такой ужасный день подобное приключение для него настоящее благо.
Они вышли на главную улицу города. Пешеходов не видно, но это Большая северная дорога, вдоль которой стоят гостиницы, открытые в надежде на поздних постояльцев. Мимо проехала карета и свернула под арку «Золотого льва», лучшей гостиницы в городе.
Слева «Голова королевы» – грязный постоялый двор, – где Кейт собирался утопить горе в джине и потерпел неудачу. Он сбежал на улицу, но мартовский воздух в Йоркшире был холодным, а следующая карета на Лондон отправлялась только ранним утром. Нужно где-то поспать, но он мог себе позволить только общую комнату.
Женщина просто стояла на месте.
– Забыли, где живете, мэм? – протянул Кейт.
Она резко повернулась к нему.
– А вы почему разгуливаете по улицам ночью?
– Мужчине это позволено, мэм. Особенно тому, у кого есть шпага и он умеет с ней обращаться.
– Мужчинам все позволено, а мы, бедные женщины, ни на что не имеем права.
Ах вот в чем дело!..
– Кто именно из мужчин вас обидел? Моя шпага к вашим услугам.
У нее вырвался короткий смешок.
– Вы не вызовете моего брата.
– Он не станет сражаться?
– Если только в суде. Он юрист.
– Худшая разновидность негодяев.
Кейт сказал это в общем смысле, не имея в виду никого конкретно, но она согласилась:
– Так и есть.
Что, интересно, этот негодяй братец ей сделал? Что-то такое, за что можно отомстить? Кейт покончил с войной, но сейчас яростная схватка принесла бы удовлетворение.
– Его имя и адрес, – потребовал Кейт.
– Не глупите.
– Возможно, у него есть оправдание, если вы оттачиваете на нем свой язычок.
– Вы бы тоже были резки, если… – Она раздраженно фыркнула. – Полагаю, как мужчина, вы бы настояли на том, чтобы поступать по-своему. Прекрасно!..
Перейдя улицу, она пошла по переулку, по сторонам которого выстроились в ряд маленькие домики, и остановилась у четвертой двери.
– Доброй ночи, сэр, – сердито прошептала она.
Стало быть, она не хочет привлекать внимание соседей к своему непристойному поведению. Сквозь закрытые ставни пробивался слабый свет. Кейт понял, что в ее маленьком доме только две комнаты на каждом этаже. Судя по ее повадкам и речи, его новая знакомая потеряла прежнее положение в обществе.
– Ваш брат дома? – спокойно спросил он.
– Нет, слава Богу!
– Он скоро вернется?
– Жить здесь?! Эрону? – Она рассмеялась, но быстро прикрыла рот рукой.
Что-то здесь не так, и трудно не вмешаться. Вечно он подбирает хромых уток и бросается на помощь. Эта тяга к милосердию всегда портила ему жизнь.
– Если вы пригласите меня войти, мэм, возможно, я смогу дать вам добрый совет.
– Пригласить вас? – Она сердито огляделась, проверяя, не слышит ли кто. – Уходите!
– Я не собираюсь вас насиловать. Вы нуждаетесь в помощи, но мы не можем обсуждать вашу ситуацию здесь.
– Мы ее нигде не можем обсуждать. Уходите, или я закричу.
– В самом деле?
– Пьяный нахал… – зашипела она.
Соседняя дверь приоткрылась.
– Кто здесь? Что вы тут делаете? – спросил старческий голос с таким сильным акцентом, что Кейт едва разобрал слова, а ведь он родился и вырос в Йоркшире. Смысл, однако, был ясен.
Он повернул ручку, втолкнул женщину в дом, шагнул следом, пригнувшись, чтобы не удариться головой, и захлопнул дверь. Оба застыли, прислушиваясь. Кейт заметил, насколько ершистость его новой знакомой контрастирует со сладким запахом. Она потрудилась положить в шкаф с одеждой душистые травы.
Рядом заскулила собака.
Кейт повернулся к новой опасности, но собака оказалась спаниелем. Мирная, незлобная порода. Морду собаки разглядеть было невозможно, но в голосе угрозы не слышалось.
Женщина поспешила к собаке.
– Все в порядке, Тоби. – Она почесала лохматое ухо, и собака завиляла хвостом.
Женщина и собака пошли в кухню, Кейт последовал за ними, инстинктивно пригнувшись, хотя стукнись он о балку, это бы прояснило его сознание. Пол в доме земляной, воздух сырой, в передней комнате только одно продавленное кресло.
Все остальное продано, чтобы выжить?
Что за история тут случилась?
Кейт нырнул в кухню и увидел нацеленный на него нож, который твердо держала худая женская рука. Это было всего лишь короткое кухонное лезвие, впрочем, достаточно острое, чтобы причинить вред.
Пес только заскулил, трус несчастный, зато она, с оружием в руках, с ее яростью, решительным взглядом и белокурыми волосами, на которых играли блики света, была великолепна.
Кейт поднял руки.
– Я не причиню вам вреда, мэм. Слово даю.
– А почему я должна верить вашему слову? Уходите! Сейчас же!
– Почему? – спросил он, оглядывая комнату.
Сальная свеча давала слишком мало света и слишком много запаха, но отлично выдавала бедность. Крошечная кухня, как и весь дом, была холодной. Если в очаге что-то и готовили, то огонь давно погас, осталась только зола. И признаков пищи тоже не видно.
Единственной мебелью был сосновый стол с двумя стульями и грубый буфет с дешевой посудой. Однако там стояло несколько предметов из отличного фарфора и стекла. Память о лучшей жизни, которая сквозит в ее правильной речи и гордых повадках?
Почему эта богиня одна и в столь бедственном положении? Почему ее платье замарано и одета она столь бедно? Ее платье тусклого черного цвета, вязаная шаль уныло-коричневая.
Она оказалась на улице, пытаясь заработать несколько пенни единственным доступным способом?
Ее худоба говорила о голоде, и одновременно она выгравировала неприступность на ее лице, достойном римской императрицы, – высокие брови, прямой нос, совершенные губы, скульптурный подбородок. С таким лицом модный мир не завоюешь, а вот ему, Кейту, грозит опасность завоевания.
– Идите! – снова скомандовала она, но без уверенности. Трусливый спаниель опять заскулил, спрятавшись за ее юбками.
Кейт сообразил, что его рост пугает ее, и сел, положив руки на стол. Глядя ей в глаза, он сказал:
– Я восхищаюсь вашей отвагой, мэм, но вы меня не напугаете и, если дойдет до борьбы, всего лишь меня поцарапаете. Так что проще сесть и рассказать мне свою историю.
Ее губы дрогнули.
Он на верном пути!
Кейт быстро вытащил из кармана кожаную фляжку и положил на стол.
– Выпейте.
– Что это?
– Голландское лекарство.
– Что?
– Можжевеловая настойка. Джин.
– Джин?!
– Никогда не пробовали? Может подсластить горечь.
Она крепче сжала нож. Встревожившись, он приподнялся, чтобы защититься, но она взялась двумя руками за рукоятку и вонзила нож в шаткий стол.
– Ну-ну, – сказал он, присматриваясь к ней. – Пожалуйста, сядьте, выпейте и рассказывайте.
– Вы-то уже слишком много выпили, любезный.
– Не слишком много, коль скоро я в сознании. Как я вижу, у вас есть стаканы. Так что мы можем даже претендовать на изысканность.
Внезапно она рассмеялась. Сердитый смех стал своего рода разрядкой. Откинув с лица волосы, она взяла два винных стакана и со стуком поставила на стол. Потом снова подошла к низкому буфету и вернулась с бутылкой.
– Бренди. – Она поставила бутылку рядом со стаканами. – Лекарственный запас моей матери. Сейчас принесу воду.
– Грешно разбавлять такой напиток. – Кейт откупорил бутылку. – Ваша матушка наверху?
– Моя мать умерла.
– Мои соболезнования.
– Четыре месяца назад.
Кейт проклинал себя за то, что что напился. Ему подкидывали кусочки картины, а он никак не мог сложить их вместе.
Она села напротив него, прямая и заносчивая.
– Тогда и мне налейте.
Нож торчал в столе между ними. Какое-то смутное воспоминание о дамокловом мече промелькнуло в голове Кейта и исчезло.
Он понюхал бренди. Не из лучших, но и не скверный. Он налил на полдюйма в один стакан и подвинул ей. И столько же налил в другой. Обычно Кейт пил больше, но ей и полдюйма хватит, чтобы она оказалась под столом. Он не хотел ее напоить, только развязать язык.
И чтобы она оказалась в его объятиях?
Нет, в его жизни нет места подобным глупостям, но он поможет ей, если сумеет.
Спаниель положил голову ему на колено, требуя внимания.
– Отстань, трусишка.
– Не будьте жестоким, – сказала она. – Тоби, иди сюда.
Собака отошла прочь, и только тогда Кейт заметил, что у нее не хватает задней лапы. Черт побери, хромая собака вдобавок к хромой утке, хотя этой богине больше подошел бы сокол. Он поднял свой стакан и выпил, зная, что следует уйти раньше, чем он впутается в эту историю.
Она отпила и поморщилась. Но потом снова задумчиво отхлебнула. Женщина, стремящаяся получить новый опыт. Еще один крючок в его сердце.
– Вы назовете свое имя, мэм?
– Нет.
– Я вам свое назвал.
– Я его уже забыла.
Кейт заколебался. До Кейнингза, фамильного дома Бергойнов, меньше двадцати миль, но он предпочитал честность.
– Кейтсби Бергойн, к вашим услугам.
Она держала в ладонях стакан, словно чтобы согреть.
– Кейтсби? Странное имя.
– Это фамилия моей матери. Она из потомков Роберта Кейтсби, который возглавил Пороховой заговор с целью взорвать Якова I и парламент вместе с ним.
– А-а, это дело Гая Фокса? Странное наследство передается в вашей семье.
– Я тоже часто так думал, но матушка считает, что это имя свидетельствует, что человек твердо привержен своим принципам.
– Значит, вы католик?
– Нет, как и матушка, ее родители и бабушка с дедушкой.
Ее губы изогнулись. В глазах под тяжелыми веками блеснул юмор. Очередной крючок в сердце. Или даже два. Чувство юмора и искрящиеся глаза. Она улыбается во время страсти, как обещают ее глаза? Это он тоже любил.
– Я не утверждаю, что моя матушка – рациональная женщина. А ваше имя тоже вызывает неприятные ассоциации? Возможно, вы Юдифь, отсекшая голову Олоферна? Боудика, которая вела свое войско против римлян?
Она только улыбнулась.
– Храните молчание? Тогда я буду называть вас Гера.
– Жена Зевса?
– Царица богов.
– Она царица только из-за замужества. Я бы предпочла быть Юдифью, которая действовала по собственной воле.
– И есть человек, которого вы хотите лишить головы?
Она отхлебнула еще бренди, но веселое настроение оставило ее. Она разглядывала нож.
– Возможно, вашего брата? Он юрист и… игрок?
Она удивленно взглянула на него:
– Что заставляет вас так думать?
– Бедность.
– Эрон не беден.
– Тогда он не добр.
Она снова отхлебнула бренди. Она его скоро допьет, но язык у нее так и не развязался. Кейт добавил немного в ее стакан и долил себе доверху.
– У меня есть брат, – сказал он, чтобы подбодрить ее, – но он человек исключительных качеств. Нежный сын, преданный муж, любящий, но строгий отец.
– Тогда вам повезло.
– Не сомневаюсь.
Она склонила голову набок.
– Он не таков, каким кажется?
– Он именно таков.
– Но вас это обижает. Потому что у вас нет его достоинств?
Язычок у нее такой же острый, как нож, черт бы ее побрал, но это только добавляет восхищения.
– Ваш брат, – напомнил Кейт. – Как он может видеть вас в таком положении?
– Он меня не видит. Он не приезжает. Со смерти мамы. Но тогда мы жили в другом месте. – Отпив еще, она наблюдала игру света на стекле. – Я считала его нежным сыном. И хорошим братом.
Алкоголь наконец сделал свое дело. Кейт смутно помнил, когда такая малая доза развязывала язык и ему. Давно это было, очень давно.
– До какой поры? – подсказал он.
– До вчерашнего дня. Вчера я еще цеплялась за надежду. Сегодня я получила от него письмо. – Она взглянула на лежащий на полу лист бумаги. – Он прислал его с оказией. Возможно, чтобы не вводить меня в расходы, но оно пришло поздно. Ночью ситуация всегда кажется хуже.
– И что он пишет?
– Что обязанности его предстоящего брака не позволяют увеличить сумму, которую он мне посылает.
– Это кажется вполне разумным.
– Разве? – Она взглянула на него поверх ножа. – Он посылает три гинеи в месяц.
– Это очень мало, – согласился Кейт.
– И при этом он описывает прекрасный дом, который скоро у него будет, карету и пару лошадей для будущей жены.
– А-а-а…
Она так резко поставила стакан на стол, что расплескала бренди.
– Он обязан обеспечить мне приличную жизнь. И моей матери, если бы она была жива. Все, что он собой представляет и что имеет, – это плоды нашего безграничного труда и жертв в течение долгих десяти лет. Мы жили без всяких изысков, не позволяли себе лишнего, а часто и необходимого.
У Кейта едва дух не захватило от ее воинственного настроя.
– Я живу здесь! – Она повела рукой. – А когда-то у нас был чудесный дом, но… мы постоянно перебирались в более скромные жилища, чтобы поддержать его. Мамочка умерла в бедности. И все для того, чтобы мой братец смог получить образование и достойную профессию. Чтобы он вернул маме приличную жизнь. Чтобы помог мне вступить в достойный брак.
– И теперь?
– Теперь он швыряет деньги на ветер и заставляет меня ждать.
– Вы отправились ночью с визитом к нему?
– Он живет в Дарлингтоне. – Она выпила еще, теперь, похоже, смакуя напиток. – Прочитав письмо, я не могла поверить его словам: ждать, ждать, ждать. Предполагалось, что это временное жилье, что я поживу здесь первые месяцы траура, пока Эрон закончит учебу. Он практикующий юрист. И скоро женится на состоятельной женщине. Какая необходимость ждать? Я была потрясена. Потом разозлилась. Очень разозлилась. Такое же состояние у меня бывает после бренди. – Она уставилась на нож, словно выбирая цель.
Черт возьми! В потрясение Кейт мог поверить. Слез он ожидал, но ее гнев, вогнавший нож в стол, – это нечто иное. Если дело пойдет так и дальше, ее отправят в сумасшедший дом, а то и на виселицу.
– Но зачем вы вышли? Что вы намеревались делать?
– Намеревалась? – заморгала она, глядя на него. – Я просто не могла оставаться в четырех стенах. Я задыхалась здесь, в окружении темноты, сырости и свидетельства нашего падения. Вспоминая заботливые обещания брата маме, его сожаление на ее могиле, что благополучие пришло слишком поздно. Отчасти это мамина вина. Она всегда всем довольствовалась, даже когда…
Кейт подлил ей бренди, желая, чтобы она договорила. Ее трагедия давняя. Где корни?
– Брат всегда был благодарен за лишние деньги, которые мы для него сэкономили, – сказала она. – Однако он никогда не понимал, чего это стоило. Мы всегда встречали его в лучших нарядах, мама подавала ему чай в лучшей чашке. У нас была приличная мебель, но мне пришлось продать ее, чтобы оплатить похороны. Мама взяла с меня слово: Эрон не должен платить, ему для дела необходимо каждое пенни.
– Тогда, возможно, не он один во всем виноват.
– Если бы у него была хоть толика здравого смысла, если бы он думал не только о собственном комфорте… Когда я прочитала письмо, то просто задохнулась. Мне был нужен воздух. И я отправилась бродить по улицам.
– Пока на вас не напали.
– Да.
Пыл ее угас. Обмакнув тонкий палец в лужицу бренди, она водила им по столу. Натруженный палец со сломанным ногтем. Три гинеи в месяц. Этого хватает только на жилье, топливо и еду, на остальное мало что остается.
– И что вы собираетесь делать?
Она выпрямилась.
– Я снова напишу брату. Я виновата, что следовала примеру мамы и не прояснила ситуацию до конца.
– А если он ответит не так, как вы желаете?
– Он должен.
Она не так уверена, как пытается изобразить. В этом противостоянии у нее нет оружия, и она должна знать это. С глаз долой – из сердца вон. И если ее брат предпочтет эгоизм, ей придется навсегда остаться здесь и едва сводить концы с концами.
Что-то в ней так сильно зацепило Кейта, что ему хотелось забрать ее отсюда в лучшую жизнь, но что он мог предложить? У него нет профессии. Ему настоятельно посоветовали продать военный патент, объяснив, что в армии его больше не ждут. Да и в других отношениях его собственная история казалась мрачной.
Его брат мог назначить ему содержание, если бы несколько часов назад они чуть не подрались. Теперь он, возможно, никогда не вернется в Кейнингз.
Единственный для него выход – это найти богатую жену. В своем кругу ему выделиться нечем, но, может быть, второго сына графа оценят среди богатых торговцев.
Нет, ему нечего предложить Гере.
– Не лучше ли вам стать гувернанткой или компаньонкой? – предложил он.
– Стать прислугой?! Никогда. Я добьюсь своих прав. И буду женой и хозяйкой дома.
– Надеюсь. Но вы должны знать: наш мир враждебен к требовательным женщинам, независимо от того, правы они или нет. – Кейт допил бренди и поднялся. – Я сожалею о вашей ситуации, мэм, но ничем не могу вам помочь.
Она тоже поднялась, ей пришлось придерживаться за спинку стула.
– Я этого и не ожидала, мистер Бергойн. Спасибо, что прогнали хулиганов, и всего доброго.
Рука у нее такая тонкая, она так одинока. Есть одна малость, способная помочь. Он вытащил из кармана два шиллинга.
– Моих денег хватит только на то, чтобы добраться до Лондона, и на самые скромные еду и жилье в пути. Но я могу поделиться этим, если вы позволите мне переночевать здесь. Я найду здесь уединение и отсутствие блох. А вы сможете удвоить свой дневной бюджет.
Она смотрела на шиллинги, облизывая губы. Деньги и для него сейчас важны, но у него есть средства в Лондоне, и он способен заработать шиллинги и даже гинеи множеством способов. Она, будучи женщиной, этого не может.
– Что, если кто-нибудь узнает? Тогда я погибла.
Эти влажные губы уже привели бы ее к погибели, будь он человеком другого сорта. Черт побери, не годится ей оставаться одной и без защиты. Может, разыскать ее брата?..
Безумие. Он даже не знает его фамилии и адреса, а уж тем более не намерен заставлять его поступать как полагается. Теперь ему трудности в жизни не нужны.
– Я уйду рано и осторожно, обещаю, – сказал Кейт.
Она прикусила губы, явно борясь с собой, но бренди умеет побеждать принципы.
– Хорошо. – Она взяла свечу. – Я провожу вас в мамину комнату. Извините, но постель не проветрена.
– Я спал и в худших условиях.
Перед уходом Кейт взялся за торчащий из стола нож. Она отступила с полными страха глазами, но он просто вытащил нож из столешницы и положил на стол.
– Вам было бы непросто вытащить нож. Урок для вас, Гера. Прежде чем действовать, убедитесь, что справитесь с любым результатом ваших сердитых поступков.
Она повернулась и устремилась вверх по крутой узкой лестнице, в ее осанке чувствовалось негодование.
Для отважных женщин дорога никогда не бывает легкой.
Они поднялись в крошечный коридор между двумя дверями, оказавшись в опасно маленьком пространстве. Она открыла правую дверь и вошла, тем самым позволив ему снова вдохнуть. Черт, давненько он не чувствовал такого мощного влечения к женщине.
Она зажгла огарок свечи, и глазам открылась еще одна почти пустая комната. Узкая кровать слишком короткая, но и такая сойдет.
– Спасибо. Если я уйду раньше, чем вы подниметесь, то желаю вам всего хорошего, Гера.
– И я вам… Кейтсби.
Колеблющийся свет свечей играл странные игры с ее чертами и его разумом.
– Друзья называют меня Кейт, – сказал он.
– Это вас не смущает? – В ее глазах мелькнули веселые искорки.
– Как вы помните, у меня есть шпага, и я умею ею пользоваться.
Ее веселье угасло снова.
– Счастливчик.
Он хотел повести ее дорогой наслаждений. Назад к удовольствиям. Когда-то она была беспечной и веселой, он знал это. Назад, к тем временам, когда катастрофа не постигла ее семью. Он хотел для нее светлых дней, легкомыслия и смеха.
Сейчас он в этом бессилен.
Она не уходила. У Кейта снова перехватило дыхание, он и надеялся, и страшился ее намерения. Желание овладевало им – а в этом деле он совсем не бессилен, – но она сулила одни проблемы, кроме того, связь с незнакомцем станет для нее погибелью.
Когда она вскинула подбородок и взглянула ему в глаза, он все еще боролся с основным инстинктом.
– Вы меня поцелуете?
«Черт побери! Кейт, не делай этого», – нашептывал внутренний голос.
– Я думал, вы считаете меня врагом.
– Мы с вами собутыльники, – легкомысленно сказала она, глядя в стену, но потом снова посмотрела ему в глаза. – Знаете, меня никто никогда не целовал, а теперь, похоже, и не поцелует, так что я подумала…
Он не мог сопротивляться.
– Мужчины в Нордаллертоне глупы.
Кейт забрал у нее свечу, поставил рядом с другой, потом положил правую руку ей на щеку. Ему хотелось запустить пальцы в ее распущенные волосы, но она была уже напряжена, а он слишком полон желания, поэтому он просто поцеловал ее.
Она схватила его за запястье, но не протестовала. Слишком поздно Кейт сообразил, что она может запаниковать и закричать, что ее насилуют, а у него нет оправдания, в которое хоть кто-нибудь поверит.
Однако она промолчала, а он хотел, чтобы у нее осталось светлое воспоминание.
Кейт понятия не имел, какого поцелуя она хотела, и сомневался, что она это знает, поэтому поцеловал ее снова, дразня ее губы в надежде, что она их приоткроет. Она прижималась губами к его рту, но явно не знала, как поступить дальше.
Он мог чуть нажать на ее нижнюю губу подушечкой большого пальца, приоткрывая путь, а вместо этого просто играл с ее ртом. Она постепенно расслабилась, но не выказывала никаких признаков, что желает большего. Наконец он скользнул губами к ее щеке, намереваясь на этом закончить.
Март 1765 года
Он был пьян, но все-таки неплохо видел в тусклом свете фонарей. И разглядел грабителей за работой. И их жертву – женщину.
Кейтсби Бергойн ухмыльнулся, выхватил шпагу и бросился к бандитам. Услышав воинственный клич, они обернулись, разинув рты, потом бросились наутек.
– Эй, куда вы? – загремел им вслед Кейт, размахивая шпагой. – Вернитесь, мерзавцы! Отведайте моего клинка!
Ответом был быстрый топот ног.
– Черт бы вас подрал! – проворчал он. – Мне бы сейчас не помешало немного размяться.
Шумный вздох заставил его обернуться и снова поднять шпагу. Но опасности не было. Женщина, прислонившись к стене, смотрела на него.
Улицу освещали лишь два тусклых фонаря, так что Кейт видел лишь светлые и темные пятна. Бледное лицо обрамляли распущенные светлые волосы. Темное платье скрывало фигуру от шеи до пят. Платье выглядело респектабельным. Прическа – нет. Да и о какой респектабельности можно говорить, если женщина вышла ночью одна?..
Кейтсби вложил шпагу в ножны.
– Должно быть, вы новенькая в этом деле, если оделись так скучно, милая.
Черт побери, куда подевались его манеры? То, что она шлюха, а он не в ладах с миром, не оправдывает бестактности.
– Кейтсби Бергойн, к вашим услугам, мэм, – поклонился он. – Позвольте проводить вас.
Женщина молча покачала головой.
Кейт подошел ближе, чтобы лучше ее разглядеть. Она попыталась отскочить, но сзади была стена.
– Пожалуйста… – прошептала она. Тонкая рука сжимала на груди шаль, словно это были доспехи.
Кейт пытался придумать что-нибудь ободряющее, когда открылась соседняя дверь и голос с йоркширским акцентом произнес:
– Что здесь происходит?
Коренастый мужчина держал свечу, которая больше освещала его растрепанные волосы, чем улицу. Даже при этом женщина отвернулась, пряча лицо.
Ей есть что терять? Она дорожит репутацией?
– На леди напали, сэр, – сказал Кейт, стараясь, чтобы джин не слишком искажал его голос. – Злодеи убежали. И я прослежу, чтобы она благополучно добралась домой.
Мужчина всмотрелся в него, но, как и все здравомыслящие люди, не стал искать себе проблем. Возможно, этому помог аристократичный тон Кейта.
– Тогда доброй ночи, – сказал мужчина и захлопнул дверь.
Кейт снова повернулся к женщине. Она все еще смотрела на него, но вмешательство человека из привычного ей мира, похоже, вернуло ей голос.
– Я благодарна вам, мистер Бергойн, – сказала она, сбивчиво дыша. – Но пожалуйста… у вас нет необходимости задерживаться дольше.
Голос хорошо воспитанной и образованной женщины. На левой руке нет кольца. Как отец или брат позволяют ей разгуливать по ночам?
– Я, возможно, не эталон джентльмена, мэм, однако не могу позволить леди в одиночестве гулять по ночным улицам.
– Я живу совсем рядом…
– Тогда это меня тем более не задержит.
Кейт жестом пригласил ее идти вперед. В сражениях он командовал мужчинами. Так что определенно справится с одной заурядной женщиной. Она нехотя устремилась вперед.
Из осторожности.
Или от гнева?
Это уже становится интересным.
Кейт, как мог, пытался составить впечатление о ней в сумрачном свете. Трудно судить о ее внешности, но похоже, выражение лица говорит о негодовании. Да, так и есть. У нее были причины опасаться его, но почему, черт возьми, она злится? Она намеренно замешкалась, но просто так от него не отделаться.
– Вам куда, мэм?
Она ускорила шаг, словно могла обогнать его, – тонкая, угрюмая, вся из острых углов и неприязни.
Кейт без усилий оказался рядом.
– Неразумно рисковать и выходить одной так поздно, мэм.
– Я просто хотела пройтись.
– У меня нет неотложных дел. Если вы хотите прогуляться, я могу сопровождать вас.
Ее черты стали еще тверже, что немного позабавило Кейта. В такой ужасный день подобное приключение для него настоящее благо.
Они вышли на главную улицу города. Пешеходов не видно, но это Большая северная дорога, вдоль которой стоят гостиницы, открытые в надежде на поздних постояльцев. Мимо проехала карета и свернула под арку «Золотого льва», лучшей гостиницы в городе.
Слева «Голова королевы» – грязный постоялый двор, – где Кейт собирался утопить горе в джине и потерпел неудачу. Он сбежал на улицу, но мартовский воздух в Йоркшире был холодным, а следующая карета на Лондон отправлялась только ранним утром. Нужно где-то поспать, но он мог себе позволить только общую комнату.
Женщина просто стояла на месте.
– Забыли, где живете, мэм? – протянул Кейт.
Она резко повернулась к нему.
– А вы почему разгуливаете по улицам ночью?
– Мужчине это позволено, мэм. Особенно тому, у кого есть шпага и он умеет с ней обращаться.
– Мужчинам все позволено, а мы, бедные женщины, ни на что не имеем права.
Ах вот в чем дело!..
– Кто именно из мужчин вас обидел? Моя шпага к вашим услугам.
У нее вырвался короткий смешок.
– Вы не вызовете моего брата.
– Он не станет сражаться?
– Если только в суде. Он юрист.
– Худшая разновидность негодяев.
Кейт сказал это в общем смысле, не имея в виду никого конкретно, но она согласилась:
– Так и есть.
Что, интересно, этот негодяй братец ей сделал? Что-то такое, за что можно отомстить? Кейт покончил с войной, но сейчас яростная схватка принесла бы удовлетворение.
– Его имя и адрес, – потребовал Кейт.
– Не глупите.
– Возможно, у него есть оправдание, если вы оттачиваете на нем свой язычок.
– Вы бы тоже были резки, если… – Она раздраженно фыркнула. – Полагаю, как мужчина, вы бы настояли на том, чтобы поступать по-своему. Прекрасно!..
Перейдя улицу, она пошла по переулку, по сторонам которого выстроились в ряд маленькие домики, и остановилась у четвертой двери.
– Доброй ночи, сэр, – сердито прошептала она.
Стало быть, она не хочет привлекать внимание соседей к своему непристойному поведению. Сквозь закрытые ставни пробивался слабый свет. Кейт понял, что в ее маленьком доме только две комнаты на каждом этаже. Судя по ее повадкам и речи, его новая знакомая потеряла прежнее положение в обществе.
– Ваш брат дома? – спокойно спросил он.
– Нет, слава Богу!
– Он скоро вернется?
– Жить здесь?! Эрону? – Она рассмеялась, но быстро прикрыла рот рукой.
Что-то здесь не так, и трудно не вмешаться. Вечно он подбирает хромых уток и бросается на помощь. Эта тяга к милосердию всегда портила ему жизнь.
– Если вы пригласите меня войти, мэм, возможно, я смогу дать вам добрый совет.
– Пригласить вас? – Она сердито огляделась, проверяя, не слышит ли кто. – Уходите!
– Я не собираюсь вас насиловать. Вы нуждаетесь в помощи, но мы не можем обсуждать вашу ситуацию здесь.
– Мы ее нигде не можем обсуждать. Уходите, или я закричу.
– В самом деле?
– Пьяный нахал… – зашипела она.
Соседняя дверь приоткрылась.
– Кто здесь? Что вы тут делаете? – спросил старческий голос с таким сильным акцентом, что Кейт едва разобрал слова, а ведь он родился и вырос в Йоркшире. Смысл, однако, был ясен.
Он повернул ручку, втолкнул женщину в дом, шагнул следом, пригнувшись, чтобы не удариться головой, и захлопнул дверь. Оба застыли, прислушиваясь. Кейт заметил, насколько ершистость его новой знакомой контрастирует со сладким запахом. Она потрудилась положить в шкаф с одеждой душистые травы.
Рядом заскулила собака.
Кейт повернулся к новой опасности, но собака оказалась спаниелем. Мирная, незлобная порода. Морду собаки разглядеть было невозможно, но в голосе угрозы не слышалось.
Женщина поспешила к собаке.
– Все в порядке, Тоби. – Она почесала лохматое ухо, и собака завиляла хвостом.
Женщина и собака пошли в кухню, Кейт последовал за ними, инстинктивно пригнувшись, хотя стукнись он о балку, это бы прояснило его сознание. Пол в доме земляной, воздух сырой, в передней комнате только одно продавленное кресло.
Все остальное продано, чтобы выжить?
Что за история тут случилась?
Кейт нырнул в кухню и увидел нацеленный на него нож, который твердо держала худая женская рука. Это было всего лишь короткое кухонное лезвие, впрочем, достаточно острое, чтобы причинить вред.
Пес только заскулил, трус несчастный, зато она, с оружием в руках, с ее яростью, решительным взглядом и белокурыми волосами, на которых играли блики света, была великолепна.
Кейт поднял руки.
– Я не причиню вам вреда, мэм. Слово даю.
– А почему я должна верить вашему слову? Уходите! Сейчас же!
– Почему? – спросил он, оглядывая комнату.
Сальная свеча давала слишком мало света и слишком много запаха, но отлично выдавала бедность. Крошечная кухня, как и весь дом, была холодной. Если в очаге что-то и готовили, то огонь давно погас, осталась только зола. И признаков пищи тоже не видно.
Единственной мебелью был сосновый стол с двумя стульями и грубый буфет с дешевой посудой. Однако там стояло несколько предметов из отличного фарфора и стекла. Память о лучшей жизни, которая сквозит в ее правильной речи и гордых повадках?
Почему эта богиня одна и в столь бедственном положении? Почему ее платье замарано и одета она столь бедно? Ее платье тусклого черного цвета, вязаная шаль уныло-коричневая.
Она оказалась на улице, пытаясь заработать несколько пенни единственным доступным способом?
Ее худоба говорила о голоде, и одновременно она выгравировала неприступность на ее лице, достойном римской императрицы, – высокие брови, прямой нос, совершенные губы, скульптурный подбородок. С таким лицом модный мир не завоюешь, а вот ему, Кейту, грозит опасность завоевания.
– Идите! – снова скомандовала она, но без уверенности. Трусливый спаниель опять заскулил, спрятавшись за ее юбками.
Кейт сообразил, что его рост пугает ее, и сел, положив руки на стол. Глядя ей в глаза, он сказал:
– Я восхищаюсь вашей отвагой, мэм, но вы меня не напугаете и, если дойдет до борьбы, всего лишь меня поцарапаете. Так что проще сесть и рассказать мне свою историю.
Ее губы дрогнули.
Он на верном пути!
Кейт быстро вытащил из кармана кожаную фляжку и положил на стол.
– Выпейте.
– Что это?
– Голландское лекарство.
– Что?
– Можжевеловая настойка. Джин.
– Джин?!
– Никогда не пробовали? Может подсластить горечь.
Она крепче сжала нож. Встревожившись, он приподнялся, чтобы защититься, но она взялась двумя руками за рукоятку и вонзила нож в шаткий стол.
– Ну-ну, – сказал он, присматриваясь к ней. – Пожалуйста, сядьте, выпейте и рассказывайте.
– Вы-то уже слишком много выпили, любезный.
– Не слишком много, коль скоро я в сознании. Как я вижу, у вас есть стаканы. Так что мы можем даже претендовать на изысканность.
Внезапно она рассмеялась. Сердитый смех стал своего рода разрядкой. Откинув с лица волосы, она взяла два винных стакана и со стуком поставила на стол. Потом снова подошла к низкому буфету и вернулась с бутылкой.
– Бренди. – Она поставила бутылку рядом со стаканами. – Лекарственный запас моей матери. Сейчас принесу воду.
– Грешно разбавлять такой напиток. – Кейт откупорил бутылку. – Ваша матушка наверху?
– Моя мать умерла.
– Мои соболезнования.
– Четыре месяца назад.
Кейт проклинал себя за то, что что напился. Ему подкидывали кусочки картины, а он никак не мог сложить их вместе.
Она села напротив него, прямая и заносчивая.
– Тогда и мне налейте.
Нож торчал в столе между ними. Какое-то смутное воспоминание о дамокловом мече промелькнуло в голове Кейта и исчезло.
Он понюхал бренди. Не из лучших, но и не скверный. Он налил на полдюйма в один стакан и подвинул ей. И столько же налил в другой. Обычно Кейт пил больше, но ей и полдюйма хватит, чтобы она оказалась под столом. Он не хотел ее напоить, только развязать язык.
И чтобы она оказалась в его объятиях?
Нет, в его жизни нет места подобным глупостям, но он поможет ей, если сумеет.
Спаниель положил голову ему на колено, требуя внимания.
– Отстань, трусишка.
– Не будьте жестоким, – сказала она. – Тоби, иди сюда.
Собака отошла прочь, и только тогда Кейт заметил, что у нее не хватает задней лапы. Черт побери, хромая собака вдобавок к хромой утке, хотя этой богине больше подошел бы сокол. Он поднял свой стакан и выпил, зная, что следует уйти раньше, чем он впутается в эту историю.
Она отпила и поморщилась. Но потом снова задумчиво отхлебнула. Женщина, стремящаяся получить новый опыт. Еще один крючок в его сердце.
– Вы назовете свое имя, мэм?
– Нет.
– Я вам свое назвал.
– Я его уже забыла.
Кейт заколебался. До Кейнингза, фамильного дома Бергойнов, меньше двадцати миль, но он предпочитал честность.
– Кейтсби Бергойн, к вашим услугам.
Она держала в ладонях стакан, словно чтобы согреть.
– Кейтсби? Странное имя.
– Это фамилия моей матери. Она из потомков Роберта Кейтсби, который возглавил Пороховой заговор с целью взорвать Якова I и парламент вместе с ним.
– А-а, это дело Гая Фокса? Странное наследство передается в вашей семье.
– Я тоже часто так думал, но матушка считает, что это имя свидетельствует, что человек твердо привержен своим принципам.
– Значит, вы католик?
– Нет, как и матушка, ее родители и бабушка с дедушкой.
Ее губы изогнулись. В глазах под тяжелыми веками блеснул юмор. Очередной крючок в сердце. Или даже два. Чувство юмора и искрящиеся глаза. Она улыбается во время страсти, как обещают ее глаза? Это он тоже любил.
– Я не утверждаю, что моя матушка – рациональная женщина. А ваше имя тоже вызывает неприятные ассоциации? Возможно, вы Юдифь, отсекшая голову Олоферна? Боудика, которая вела свое войско против римлян?
Она только улыбнулась.
– Храните молчание? Тогда я буду называть вас Гера.
– Жена Зевса?
– Царица богов.
– Она царица только из-за замужества. Я бы предпочла быть Юдифью, которая действовала по собственной воле.
– И есть человек, которого вы хотите лишить головы?
Она отхлебнула еще бренди, но веселое настроение оставило ее. Она разглядывала нож.
– Возможно, вашего брата? Он юрист и… игрок?
Она удивленно взглянула на него:
– Что заставляет вас так думать?
– Бедность.
– Эрон не беден.
– Тогда он не добр.
Она снова отхлебнула бренди. Она его скоро допьет, но язык у нее так и не развязался. Кейт добавил немного в ее стакан и долил себе доверху.
– У меня есть брат, – сказал он, чтобы подбодрить ее, – но он человек исключительных качеств. Нежный сын, преданный муж, любящий, но строгий отец.
– Тогда вам повезло.
– Не сомневаюсь.
Она склонила голову набок.
– Он не таков, каким кажется?
– Он именно таков.
– Но вас это обижает. Потому что у вас нет его достоинств?
Язычок у нее такой же острый, как нож, черт бы ее побрал, но это только добавляет восхищения.
– Ваш брат, – напомнил Кейт. – Как он может видеть вас в таком положении?
– Он меня не видит. Он не приезжает. Со смерти мамы. Но тогда мы жили в другом месте. – Отпив еще, она наблюдала игру света на стекле. – Я считала его нежным сыном. И хорошим братом.
Алкоголь наконец сделал свое дело. Кейт смутно помнил, когда такая малая доза развязывала язык и ему. Давно это было, очень давно.
– До какой поры? – подсказал он.
– До вчерашнего дня. Вчера я еще цеплялась за надежду. Сегодня я получила от него письмо. – Она взглянула на лежащий на полу лист бумаги. – Он прислал его с оказией. Возможно, чтобы не вводить меня в расходы, но оно пришло поздно. Ночью ситуация всегда кажется хуже.
– И что он пишет?
– Что обязанности его предстоящего брака не позволяют увеличить сумму, которую он мне посылает.
– Это кажется вполне разумным.
– Разве? – Она взглянула на него поверх ножа. – Он посылает три гинеи в месяц.
– Это очень мало, – согласился Кейт.
– И при этом он описывает прекрасный дом, который скоро у него будет, карету и пару лошадей для будущей жены.
– А-а-а…
Она так резко поставила стакан на стол, что расплескала бренди.
– Он обязан обеспечить мне приличную жизнь. И моей матери, если бы она была жива. Все, что он собой представляет и что имеет, – это плоды нашего безграничного труда и жертв в течение долгих десяти лет. Мы жили без всяких изысков, не позволяли себе лишнего, а часто и необходимого.
У Кейта едва дух не захватило от ее воинственного настроя.
– Я живу здесь! – Она повела рукой. – А когда-то у нас был чудесный дом, но… мы постоянно перебирались в более скромные жилища, чтобы поддержать его. Мамочка умерла в бедности. И все для того, чтобы мой братец смог получить образование и достойную профессию. Чтобы он вернул маме приличную жизнь. Чтобы помог мне вступить в достойный брак.
– И теперь?
– Теперь он швыряет деньги на ветер и заставляет меня ждать.
– Вы отправились ночью с визитом к нему?
– Он живет в Дарлингтоне. – Она выпила еще, теперь, похоже, смакуя напиток. – Прочитав письмо, я не могла поверить его словам: ждать, ждать, ждать. Предполагалось, что это временное жилье, что я поживу здесь первые месяцы траура, пока Эрон закончит учебу. Он практикующий юрист. И скоро женится на состоятельной женщине. Какая необходимость ждать? Я была потрясена. Потом разозлилась. Очень разозлилась. Такое же состояние у меня бывает после бренди. – Она уставилась на нож, словно выбирая цель.
Черт возьми! В потрясение Кейт мог поверить. Слез он ожидал, но ее гнев, вогнавший нож в стол, – это нечто иное. Если дело пойдет так и дальше, ее отправят в сумасшедший дом, а то и на виселицу.
– Но зачем вы вышли? Что вы намеревались делать?
– Намеревалась? – заморгала она, глядя на него. – Я просто не могла оставаться в четырех стенах. Я задыхалась здесь, в окружении темноты, сырости и свидетельства нашего падения. Вспоминая заботливые обещания брата маме, его сожаление на ее могиле, что благополучие пришло слишком поздно. Отчасти это мамина вина. Она всегда всем довольствовалась, даже когда…
Кейт подлил ей бренди, желая, чтобы она договорила. Ее трагедия давняя. Где корни?
– Брат всегда был благодарен за лишние деньги, которые мы для него сэкономили, – сказала она. – Однако он никогда не понимал, чего это стоило. Мы всегда встречали его в лучших нарядах, мама подавала ему чай в лучшей чашке. У нас была приличная мебель, но мне пришлось продать ее, чтобы оплатить похороны. Мама взяла с меня слово: Эрон не должен платить, ему для дела необходимо каждое пенни.
– Тогда, возможно, не он один во всем виноват.
– Если бы у него была хоть толика здравого смысла, если бы он думал не только о собственном комфорте… Когда я прочитала письмо, то просто задохнулась. Мне был нужен воздух. И я отправилась бродить по улицам.
– Пока на вас не напали.
– Да.
Пыл ее угас. Обмакнув тонкий палец в лужицу бренди, она водила им по столу. Натруженный палец со сломанным ногтем. Три гинеи в месяц. Этого хватает только на жилье, топливо и еду, на остальное мало что остается.
– И что вы собираетесь делать?
Она выпрямилась.
– Я снова напишу брату. Я виновата, что следовала примеру мамы и не прояснила ситуацию до конца.
– А если он ответит не так, как вы желаете?
– Он должен.
Она не так уверена, как пытается изобразить. В этом противостоянии у нее нет оружия, и она должна знать это. С глаз долой – из сердца вон. И если ее брат предпочтет эгоизм, ей придется навсегда остаться здесь и едва сводить концы с концами.
Что-то в ней так сильно зацепило Кейта, что ему хотелось забрать ее отсюда в лучшую жизнь, но что он мог предложить? У него нет профессии. Ему настоятельно посоветовали продать военный патент, объяснив, что в армии его больше не ждут. Да и в других отношениях его собственная история казалась мрачной.
Его брат мог назначить ему содержание, если бы несколько часов назад они чуть не подрались. Теперь он, возможно, никогда не вернется в Кейнингз.
Единственный для него выход – это найти богатую жену. В своем кругу ему выделиться нечем, но, может быть, второго сына графа оценят среди богатых торговцев.
Нет, ему нечего предложить Гере.
– Не лучше ли вам стать гувернанткой или компаньонкой? – предложил он.
– Стать прислугой?! Никогда. Я добьюсь своих прав. И буду женой и хозяйкой дома.
– Надеюсь. Но вы должны знать: наш мир враждебен к требовательным женщинам, независимо от того, правы они или нет. – Кейт допил бренди и поднялся. – Я сожалею о вашей ситуации, мэм, но ничем не могу вам помочь.
Она тоже поднялась, ей пришлось придерживаться за спинку стула.
– Я этого и не ожидала, мистер Бергойн. Спасибо, что прогнали хулиганов, и всего доброго.
Рука у нее такая тонкая, она так одинока. Есть одна малость, способная помочь. Он вытащил из кармана два шиллинга.
– Моих денег хватит только на то, чтобы добраться до Лондона, и на самые скромные еду и жилье в пути. Но я могу поделиться этим, если вы позволите мне переночевать здесь. Я найду здесь уединение и отсутствие блох. А вы сможете удвоить свой дневной бюджет.
Она смотрела на шиллинги, облизывая губы. Деньги и для него сейчас важны, но у него есть средства в Лондоне, и он способен заработать шиллинги и даже гинеи множеством способов. Она, будучи женщиной, этого не может.
– Что, если кто-нибудь узнает? Тогда я погибла.
Эти влажные губы уже привели бы ее к погибели, будь он человеком другого сорта. Черт побери, не годится ей оставаться одной и без защиты. Может, разыскать ее брата?..
Безумие. Он даже не знает его фамилии и адреса, а уж тем более не намерен заставлять его поступать как полагается. Теперь ему трудности в жизни не нужны.
– Я уйду рано и осторожно, обещаю, – сказал Кейт.
Она прикусила губы, явно борясь с собой, но бренди умеет побеждать принципы.
– Хорошо. – Она взяла свечу. – Я провожу вас в мамину комнату. Извините, но постель не проветрена.
– Я спал и в худших условиях.
Перед уходом Кейт взялся за торчащий из стола нож. Она отступила с полными страха глазами, но он просто вытащил нож из столешницы и положил на стол.
– Вам было бы непросто вытащить нож. Урок для вас, Гера. Прежде чем действовать, убедитесь, что справитесь с любым результатом ваших сердитых поступков.
Она повернулась и устремилась вверх по крутой узкой лестнице, в ее осанке чувствовалось негодование.
Для отважных женщин дорога никогда не бывает легкой.
Они поднялись в крошечный коридор между двумя дверями, оказавшись в опасно маленьком пространстве. Она открыла правую дверь и вошла, тем самым позволив ему снова вдохнуть. Черт, давненько он не чувствовал такого мощного влечения к женщине.
Она зажгла огарок свечи, и глазам открылась еще одна почти пустая комната. Узкая кровать слишком короткая, но и такая сойдет.
– Спасибо. Если я уйду раньше, чем вы подниметесь, то желаю вам всего хорошего, Гера.
– И я вам… Кейтсби.
Колеблющийся свет свечей играл странные игры с ее чертами и его разумом.
– Друзья называют меня Кейт, – сказал он.
– Это вас не смущает? – В ее глазах мелькнули веселые искорки.
– Как вы помните, у меня есть шпага, и я умею ею пользоваться.
Ее веселье угасло снова.
– Счастливчик.
Он хотел повести ее дорогой наслаждений. Назад к удовольствиям. Когда-то она была беспечной и веселой, он знал это. Назад, к тем временам, когда катастрофа не постигла ее семью. Он хотел для нее светлых дней, легкомыслия и смеха.
Сейчас он в этом бессилен.
Она не уходила. У Кейта снова перехватило дыхание, он и надеялся, и страшился ее намерения. Желание овладевало им – а в этом деле он совсем не бессилен, – но она сулила одни проблемы, кроме того, связь с незнакомцем станет для нее погибелью.
Когда она вскинула подбородок и взглянула ему в глаза, он все еще боролся с основным инстинктом.
– Вы меня поцелуете?
«Черт побери! Кейт, не делай этого», – нашептывал внутренний голос.
– Я думал, вы считаете меня врагом.
– Мы с вами собутыльники, – легкомысленно сказала она, глядя в стену, но потом снова посмотрела ему в глаза. – Знаете, меня никто никогда не целовал, а теперь, похоже, и не поцелует, так что я подумала…
Он не мог сопротивляться.
– Мужчины в Нордаллертоне глупы.
Кейт забрал у нее свечу, поставил рядом с другой, потом положил правую руку ей на щеку. Ему хотелось запустить пальцы в ее распущенные волосы, но она была уже напряжена, а он слишком полон желания, поэтому он просто поцеловал ее.
Она схватила его за запястье, но не протестовала. Слишком поздно Кейт сообразил, что она может запаниковать и закричать, что ее насилуют, а у него нет оправдания, в которое хоть кто-нибудь поверит.
Однако она промолчала, а он хотел, чтобы у нее осталось светлое воспоминание.
Кейт понятия не имел, какого поцелуя она хотела, и сомневался, что она это знает, поэтому поцеловал ее снова, дразня ее губы в надежде, что она их приоткроет. Она прижималась губами к его рту, но явно не знала, как поступить дальше.
Он мог чуть нажать на ее нижнюю губу подушечкой большого пальца, приоткрывая путь, а вместо этого просто играл с ее ртом. Она постепенно расслабилась, но не выказывала никаких признаков, что желает большего. Наконец он скользнул губами к ее щеке, намереваясь на этом закончить.