Страница:
— Ну, вот видите. Значит, нечего беспокоиться.
— Так-то оно так, — сказал Вернон. — Да жизнь, подлюга, все норовит повторяться. — Он вжался плечом в стену и неотрывно смотрел на веерный верх окна. Через реку прокатился пушечный гул — ровно час дня.
Стекло занялось от красной неоновой вспышки над дверью. Он вспомнил слепящие, едкие огни, взрывавшие кромешную ночь, выдергивавшие из нее вагонетки, горбатые танки, спросонья вскинутые заслоняющиеся руки. Он сказал:
— Я вам, наверно, упоминал, я служил в Северной Африке…
— Раза два, — подтвердил Харкорт.
— Вот как-то вечером, значит, фриц вывесил осветительные ракеты. Наше местопребывание они хотели обнаружить.
— Да, помню, вы рассказывали, — сказал Харкорт.
— Со Стеллой нашей — совсем другой коленкор. Уж очень кой-кому захотелось ее потерять.
— Я не вполне улавливаю ход вашей мысли.
Вернон молчал чуть не полминуты.
— Да, — выдавил он наконец. — Трудно это.
Тут как раз Лили снизу закричала, что кухонная плита опять чадит.
— Я на соседей грешу, — сказал Верном Харкорту. — Едят незнамо что. И может на дымоход влиять.
— А хотите, я с вами пойду? — спросил Харкорт. — На этот матч?
Вернон так и сел. Никогда еще его поставщик не предлагал ему вместе пойти в общество. Годами они отмечали разные праздники в одном ресторане, и всегда Харкорт очень даже держался своей компании. Конечно, когда они встречались глазами сквозь цветочный парад, он поднимал стакан, приветствуя Вернона, все честь-честью, и охотно беседовал с ним, если оказывался рядом в очереди к туалет или на панели у входа, но на людях дистанцию соблюдал, — нет, например, чтоб познакомить его с миссис Харкорт. Хоть она, между прочим, была так себе, ничего особенного.
— Премного благодарен за предложение, — сказал Вернон. — Только я не пойду. Шурин на праздники приезжает.
Он просто ликовал, передавая эту часть беседы Лили.
— Нет, нахальство какое! — радостно клокотал он. — Примазываться к театральному приглашению. Вот, полюбуйся, какие твои интеллигентные люди бывают настырные, когда можно чем-то попользоваться.
Стелле он про это приглашение на футбол не стал говорить. Ее тоже пригласили, на ужин с танцами в ресторане Раиса, в сочельник. Первоначально у Сент-Айвза возникла идея пойти туда двумя парами: они с Дотти и Бэбз со своим недосягаемым иностранцем. Оказавшись недееспособным и собираясь на праздники к матери в Уэстон-сьюпер-мэр, Сент-Айвз продал билеты Десмонду Фэрчайлду. А потом компания разрослась, купили еще билеты. Скинулись и заплатили за нее и за Джеффри. Такой рождественский подарок.
— Какие хорошие люди, правда? — сказала Лили. — Ты хоть их поблагодарила?
— Мы на них целыми днями ишачим, — отрезала Стелла. — Мне нечего прыгать до потолка от восторга.
— Джеффри, значит, твой кавалер? — спросила Лили. И просияла улыбкой заемной радости от предстоящего праздника.
— Нет, — огрызнулась Стелла. Ей хотелось, чтоб Лили замолчала. Все заранее портили эти мечты и надежды.
— Ну а тогда кто ж? — сказала Лили. — Должен ведь быть кавалер.
— Совсем не обязательно. Мы не будем парами. Грейс Берд вообще в разводе, а Бэбз Осборн бросил ее Станислав. Она все не верит. Названивает ему, посылает подарки.
Лили сказала, что дура эта Бэбз. Мужики не любят, когда за ними гоняются. Пусть купит новое платье и закрутит с другим. Этот ее Станислав прибежит как миленький.
— Почему это? — спросила Стелла. — Если она ему не нужна?
— Не нужна! — взвизгнула Лили. — Он чересчур уверен, вот и не нужна. Как подумает, что она хвостом вертит, сразу запоет по-другому. Все они одинаковые. Так ей от меня и скажи.
Стелла старалась себе представить, как Лили, помоложе, дает повод для ревности дяде Вернону. Ничего не получалось. Лили сидела напротив, и перекислые, крутые, стылые волны не красили обесцвеченного лица.
— А у твоего мистера Поттера девушка есть? — не отставала Лили. — Обязательно есть. Такой интересный молодой человек.
— Ты замолчишь или нет! — заорала Стелла. — Не каждый в подпорке нуждается! Не каждый хочет… — И осеклась, потому что веки у Лили дрогнули, удерживая обиженные слезы.
Стелла вскочила и с показушным грохотом стала ставить на поднос посуду от ужина.
Одна в своей комнате, ввинчиваясь в ледяную ночнушку, она устыдилась. Зря она так, разве не в счет те годы, когда она была еще несмышленышем и Лили колыхала ее. Все ведь хотят за любовь скидки, требуют возмещения в виде благодарности или уважения, вес равно как надеются разбогатеть на пустых лимонадных бутылках. Надо бы приласкаться к Лили.
Вместо этого она легла в постель. Подумала: у меня вся жизнь впереди. Не хватало, чтоб всякие сантименты мне подрезали крылья.
В синем, сизом дыму под тряским пологом омелы и остролиста носились фокстротные пары и оглушительно наяривал потеющий под бумажными шапочками оркестр. Официанты сбивались с ног, снуя с блюдами под серебро на кухню и обратно. Выло набито битком, не хватало стульев, но Джеффри протырился-таки между Стеллой и Мередитом. Сел на корточки — курносый нос на уровне стола.
— Я больше так не могу, — заорал он, перекрикивая шум. — Нам надо поговорить.
— Безусловно, — сказал Мередит. — Совершенно, абсолютно согласен.
Пригладил в глазнице монокль и принялся изучать меню.
— Он собирается уйти в бизнес, — сказала Стелла. — В угоду отцу.
Мередит не отвечал. Джеффри сидел у его ног, как верный пес. Из кладовой вынесли еще стул, и Стелле пришлось отодвинуться. Ей хотелось удушить Джеффри, который суется, куда не просят.
Бонни явился исключительно из-под палки.
— Я не извлекаю удовольствия из подобных мероприятий, — урезонивал он Мередита. — Я не танцую, ты тоже. Будем как смерть на свадьбе.
— Оставь, пожалуйста, — говорил Мередит. — Поверь, скорей всего будет забавно.
Уже в одиннадцать, через пятнадцать минут после того, как их препроводили за стол, Бонни стал грозиться, что уходит. Он не выносит индейку и ничего другого, кроме шоколадного пудинга, не предвидит в дальнейшем. Мередит попросил его не занудствовать и заказал ему на первое двойную порцию пирога.
— Больной человек, — пояснил он официанту. — Не всю шрапнель удалось извлечь.
Бонни оценил шутку. В чистой рубашке, клетчатом галстуке и мятом блейзере с недостающими пуговицами, он трясся от смеха, осыпая с себя пепел на скатерть.
Стелла выбрала рыбу и пожалела. Только и делала, что вытаскивала кости изо рта и каждый раз за этим занятием натыкалась на взгляд О'Хары. Если бы таким образом можно было привлечь внимание Мередита, она с удовольствием подавилась бы костью, но оставался риск, что он решит, будто она просто закашлялась, и можно было погибнуть за здорово живешь. В конце концов она перестала есть и спрятала эту рыбу под брюссельской капустой. Джеффри, боком сидя на стуле над нетронутой тарелкой, орал Мередиту в ухо.
Стелла откинулась, выпрастывая волосы из-под воротника. И услышала голос Мередита:
— Милый мальчик. Ты чересчур чувствителен.
О'Хара смотрел на Стеллу, смущенный той волной нежности, которую в нем поднимали эти рыжие, струящиеся, как знамя, волосы на фоне темной стены. Он лениво участвовал в обсуждении Мэри Дир, которая сейчас летела в такси к Манчестеру — проводить Рождество в отеле «Мидленд» в компании неназванной, близкой души, выступавшей в «Серебряной шкатулке»[26]. У Мэри под мышкой ссадины, оттого что она надевает свою летательную сбрую чуть не на голое тело. Гардеробная ей сделала ватную жилетку, но она от нее отказалась. Грейс своими глазами видела волдыри.
— У меня сердце кровью обливается, — объявил Харбор. — Феноменально! Она терпит адские муки каждый раз во время полета.
— Она следит за каждым своим граммом, — сказала Грейс Берд. — И с жилеткой рассталась потому, что она якобы ее кошмарно толстит. Такой уж заскок.
— Да! Да! — вскрикнула Бэбз Осборн. — Станислав говорит, он в лагере встречал людей, которые радовались, когда начинали худеть. Станислав знал одну женщину…
— Ей-богу, эта начинка чуть-чуть того, — сказала Грейс, поддела кусочек вилкой и сунула через стол Джону Харбору, чтобы понюхал.
Стеллу, последние полчаса решавшуюся с тоски пойти в женскуо уборную и не вернуться, вдруг поразила разобщенность сидящих за столом. Она ждала, обмирая от ужаса, что вот еда кончится, и все пойдут танцевать, и оставят ее одну. А теперь она увидела, что все они тут одиноки, даже те одиноки, которые так оживленно болтают между собой. Что бы ни говорила Лили, парочкой — вовсе еще не означает, что вместе. Дотти, внимательно слушая Десмонда Фэрчайлда, приобняв его за плечо, смотрела на О'Хару. Сотрясаясь от хохота над каким-то словцом Грейс Берд, Бонни следил за Джеффри. Джон Харбор, что-то важное доверяя Бэбз Осборн, не сводил глаз с Мередита. Бэбз ничего нс замечала, не слушала, смотрела в одну точку, думала про своего Станислава. Только Джеффри, дергая себя за волосы, сопя, стуча кулаком но скатерти, весь, безусловно, сосредоточился на том, кто сидел рядом с ним. Чего-то он добивался от Мередита. В общем, все было ясно. Стелла услышала «злоупотреблять своим положением» и потом услышала совершенно отчетливо, как Джеффри сказал: «Ты губишь мою жизнь».
Ее потрясла эта наглость. Сам еще ей говорил, что собирается уходить из театра! Она ткнула его пальцем под ребра и прошипела:
— Это хамство. Силком вымогать из него роли!
— Отвяжись! — Он к ней повернулся как бешеный. — Сама не знаешь, что мелешь!
И тут как раз О'Хара встал и пригласил Стеллу танцевать.
— Я не умею, — соврала она и, довольная, выбралась из-за стола и деревянно шагнула к нему.
О'Хара не был высокого роста. Она не знала, какого у него цвета глаза, потому что в них не заглядывала. Коренастый, широкоплечий. И густые черные брови. Она пока не особенно обращала на него внимание и не могла сказать, он красивый или нет. На воротнике рубашки осталась желтая полоска от грима. Рука, крепко ведущая ее через зал, была холодная.
Наконец-то Мередит на нее посмотрел. Я закрутила с другим, думала она, задрав подбородок и летя через зал.
Когда они вернулись за стол, к рождественскому пудингу, Джон Харбор уже занял ее место, и ей пришлось сесть рядом с О'Харой. Подошла какая-то дамочка, сунула ему воздушный шарик под автограф, он вынул самописку, стал выводить скрипучую роспись. Шарик лопнул на последней букве. Дамочка сказала, что это не важно. И они оба на корточках стали шарить руками по полу из-за этого сморщенного клочка с его именем. Больше О'Хара не приглашал Стеллу танцевать. Слишком сосредоточился, уговаривая Бэбз Осборн, чтоб не звонила своему Станиславу.
Через полчаса Мередит объявил, что хорошенького понемножку. Лично ему и Бонни пора ко всенощной. Стелла надеялась, что он ее тоже позовет, но он даже не попрощался как следует, не то чтоб поздравить с праздником. Вот только-только сидел, был здесь, а через секунду пробирался между танцующими, оставя Джеффри спать щекою на булочке, блестя мишурой в волосах.
— Хочешь, я тебя подброшу на мотоцикле? — спросил О'Хара, и Стелла сразу согласилась, чуть не бегом бросилась из ресторана, даже не помахала на прощанье остающимся, очумело кружащим в вальсе.
Десмонд Фэрчайлд, переступая через прожекторные огни, задрав брюки над волосатыми голенями, кричал ей что-то. Она притворилась, что не видит. Главное надо было догнать Мередита.
О'Хара долго возился с мотоциклом.
— Тебе куда? — спросил, когда наконец встрепенулся стартер, и она ему показала не в ту сторону, чтобы им догнать плетущуюся ко всенощной троицу.
Она выкрикивала команды, противоречившие одна другой.
«Скорей, скорей», — приказывала, когда они потащились вверх по Браунлоу-хилл, где не оказалось Мередита. «Потише», — кричала, когда они загрохали по Родни-стрит. Ей плевать было, что подумает О'Хара. На всё было плевать. Лишь бы Мередит увидел, как она сидит на этой роскошной белой машине. Вот тут он поймет, что может ее потерять, и они с О'Харой скрестят злые, разящие взоры. Если бы взгляды могли убивать[27]1, думала она, прижимаясь к холодной коже пальто О'Хары, а ветер, заставляя жмуриться, остегивал ее волосами.
Она чуть не потеряла надежду и вдруг увидела: Мередит под ручку с Бонни и с Грейс сходят с тротуара возле Женской больницы.
— Тише, тише! — завопила она через плечо О'Хары, испугавшись, что они пролетят незамеченные.
Бонни и Грейс ее видели, это уж точно. Бонни ошалело отпрянул, потянув за собой Мередита. Грейс приветственно взмахнула сумочкой, шерстяной моток поскакал по мостовой. Стелла долго, долго, махала, махала, когда мотоцикл давно завернул за угол.
Она ему не позволила довезти ее до «Аберхаус-отеля». Попросила остановиться на соседней улице. Не хватало, чтоб дядя Вернон выскочил из подвала и лез со своими разговорами.
— Не зайдешь на чашечку чая? — предложил О'Хара. — Я тут рядом живу.
— Если вы хотите, — согласилась Стелла. — Интересно посмотреть, как люди живут.
Посмотрев, она просто оторопела. Было, в общем-то, убрано, но ничегошеньки ценного на камине, и мебель — ну вся буквально так и просилась на свалку. Она удивилась, что он живет в такой бедности — знаменитый ведь человек.
— Не очень тут благотворно, — сказала она, озирая обшарпанные плинтусы, разводы на стенах.
— Я здесь когда-то был счастлив, — сказал он ей. Сесть было негде, кроме узкой койки возле камина.
— Чем-то пахнет, — сказала Стелла. — У меня очень развитый нюх.
Он извинился за сырость, но она покачала головой.
— Нет, тот запах я знаю, он сладкий. Тут другое. — И сморщила нос, определяя, чем пахнет.
— Скипидар! — крикнула она наконец. — Скипидар и еще льняное масло.
Потрясенный, он стал рассказывать ей про Кили, вспоминать зажигательные истории, когда Кили что-то или кого-то поджег. Она поощрительно улыбалась, так что даже ей скулы свело. Да, веселая была жизнь, заключил он.
— А где он теперь? — спросила она, подозревая, что за решеткой.
— Я потерял его из виду, когда он призвался в авиацию. Не вполне уверен, что он остался жив. У меня дома есть одна его картина — эта вот комната и я — в дверях стою. Мне страшно нравится.
— Мистер Поттер разбирается в живописи. Он меня водил в галерею Уокера[28]. Кому больше нравится религиозная живопись.
— Уж конечно, — сказал О'Хара.
Чем-то, она ясно видела, он был озабочен. Не совсем ловко с ней себя чувствовал. Все присматривался, будто ждал, что вот она выкинет номер, вылетит, например, в дымоход.
Вдруг он ее поцеловал. Она послушно приоткрыла губы и не шелохнулась. Когда он ее отпустил, она вытерла рот рукавом.
Он сказал:
— Надо бы тебя домой отвезти.
Голос звучал сердито.
— Если вам все равно, я могу остаться, — сказала она.
Так и так этого не миновать, а сегодня ли, завтра — какая разница. Пора было с этим покончить.
Это оказалось странно, необычно — уж точно. Она испытала легкий трепет, грусть, и было трудновато и дико неловко: последнее в связи с раздеванием. «Египет милый мой, я умираю»[29], — стукнуло у нее в голове, когда бюстгальтер Дотти Вланделл падал на пыльный пол. Она и не представляла себе, чтоб к этой сборке деталей могла подметаться поэзия.
"Я могу подумать — что смерть, костлявый аспид, по любви — тебя живьем в объятья залучила[30], — цитировала она про себя, когда О'Хара лег на нее и сгреб под голой, грубой лампой. Хотя О'Хара был не костлявый, да и не аспид. «Стелла Марис», — пробормотал он ей в волосы и отскочил, как скачет по берегу рыба.
Когда это, очевидно, кончилось — он уже не так тяжело дышал и лежал рядом с закрытыми глазами, — она спросила, кто это Стелла Марис.
— Я это сказал? — спросил он, сел и начал причесываться. — Я знал одну девушку с таким именем — давным-давно. В переводе значит — Звезда Морей.
— Стелла Марис, — повторила она. — Красиво.
— Это не ее настоящее имя. Просто сама выдумала.
Она как-то презрительно осматривала его плотные плечи.
Он надел рубашку и предложил ей ополоснуться под умывальником.
Она отказалась: купалась только вчера.
— Ты не бойся, — сказал он. — Я был очень осторожен. Я не безответственный человек.
Она решила, что он думает про детей. Она и не беспокоилась. Если то, что она совершила, — грех, значит, ей и положено наказание.
— Теперь-то чего уж, — сказала она.
Если б она только на секунду дала слабину, выговорила единое нежное слово прощения, дружбы, она б разревелась. В зачаточной победной улыбочке, в выражении глаз уже явно сквозило мученичество.
— Тебе было хорошо? — спросил он, отводя взгляд.
— Так себе, — призналась она. — Тут, наверно, нужна сноровка. Это очень личное, правда?
Он настоял на том, чтоб ее проводить, но на углу она от него убежала. Он был недоволен собой. Спазм пережитой радости, как ни был остр, позабылся. К тому же его не на шутку шокировала легкость, с какой она приняла случившееся. Не плакала, не прижималась к нему, не выпытывала, как он к ней относится, и не думала плести наивной, очаровательной чуши про любовь до гроба, ожидаемой от только что лишенной невинности юной девушки. Он нисколько не сомневался, что она понятия не имела о том, как нежен он был, как заботлив. Одним словом — сплошное не то.
Телефонную будку около миссии занял какой-то мужчина. Она скрючилась в тени у входа и разглядывала отуманенные елочные огни, мигающие во втором этаже дома напротив. Маленькая девочка не то куклу, не то ребенка взад-вперед носила за окнами.
На улице было холодно. Над черными цилиндрами заводских труб створаживались химические облака. От доков несся ровный уличный гул, и бился в горячей тьме пульс рафинадной фабрики. Наконец мужчина вышел, пошатываясь, в сосисочном ожерелье.
Она нажала кнопку, услышала мамин голос. И застеснялась. Она собиралась сказать, что вот теперь она тоже совращенная женщина. Но когда дошло до дела, не находила подобающих слов. Поэзия вся улетучилась. Она поздравила маму с праздником, не отрывая глаз от той девочки через дорогу и силуэта мистера Панча, который, вдруг показалось, ей грозил кулаком.
Мама ответила как всегда.
11
— Так-то оно так, — сказал Вернон. — Да жизнь, подлюга, все норовит повторяться. — Он вжался плечом в стену и неотрывно смотрел на веерный верх окна. Через реку прокатился пушечный гул — ровно час дня.
Стекло занялось от красной неоновой вспышки над дверью. Он вспомнил слепящие, едкие огни, взрывавшие кромешную ночь, выдергивавшие из нее вагонетки, горбатые танки, спросонья вскинутые заслоняющиеся руки. Он сказал:
— Я вам, наверно, упоминал, я служил в Северной Африке…
— Раза два, — подтвердил Харкорт.
— Вот как-то вечером, значит, фриц вывесил осветительные ракеты. Наше местопребывание они хотели обнаружить.
— Да, помню, вы рассказывали, — сказал Харкорт.
— Со Стеллой нашей — совсем другой коленкор. Уж очень кой-кому захотелось ее потерять.
— Я не вполне улавливаю ход вашей мысли.
Вернон молчал чуть не полминуты.
— Да, — выдавил он наконец. — Трудно это.
Тут как раз Лили снизу закричала, что кухонная плита опять чадит.
— Я на соседей грешу, — сказал Верном Харкорту. — Едят незнамо что. И может на дымоход влиять.
— А хотите, я с вами пойду? — спросил Харкорт. — На этот матч?
Вернон так и сел. Никогда еще его поставщик не предлагал ему вместе пойти в общество. Годами они отмечали разные праздники в одном ресторане, и всегда Харкорт очень даже держался своей компании. Конечно, когда они встречались глазами сквозь цветочный парад, он поднимал стакан, приветствуя Вернона, все честь-честью, и охотно беседовал с ним, если оказывался рядом в очереди к туалет или на панели у входа, но на людях дистанцию соблюдал, — нет, например, чтоб познакомить его с миссис Харкорт. Хоть она, между прочим, была так себе, ничего особенного.
— Премного благодарен за предложение, — сказал Вернон. — Только я не пойду. Шурин на праздники приезжает.
Он просто ликовал, передавая эту часть беседы Лили.
— Нет, нахальство какое! — радостно клокотал он. — Примазываться к театральному приглашению. Вот, полюбуйся, какие твои интеллигентные люди бывают настырные, когда можно чем-то попользоваться.
Стелле он про это приглашение на футбол не стал говорить. Ее тоже пригласили, на ужин с танцами в ресторане Раиса, в сочельник. Первоначально у Сент-Айвза возникла идея пойти туда двумя парами: они с Дотти и Бэбз со своим недосягаемым иностранцем. Оказавшись недееспособным и собираясь на праздники к матери в Уэстон-сьюпер-мэр, Сент-Айвз продал билеты Десмонду Фэрчайлду. А потом компания разрослась, купили еще билеты. Скинулись и заплатили за нее и за Джеффри. Такой рождественский подарок.
— Какие хорошие люди, правда? — сказала Лили. — Ты хоть их поблагодарила?
— Мы на них целыми днями ишачим, — отрезала Стелла. — Мне нечего прыгать до потолка от восторга.
— Джеффри, значит, твой кавалер? — спросила Лили. И просияла улыбкой заемной радости от предстоящего праздника.
— Нет, — огрызнулась Стелла. Ей хотелось, чтоб Лили замолчала. Все заранее портили эти мечты и надежды.
— Ну а тогда кто ж? — сказала Лили. — Должен ведь быть кавалер.
— Совсем не обязательно. Мы не будем парами. Грейс Берд вообще в разводе, а Бэбз Осборн бросил ее Станислав. Она все не верит. Названивает ему, посылает подарки.
Лили сказала, что дура эта Бэбз. Мужики не любят, когда за ними гоняются. Пусть купит новое платье и закрутит с другим. Этот ее Станислав прибежит как миленький.
— Почему это? — спросила Стелла. — Если она ему не нужна?
— Не нужна! — взвизгнула Лили. — Он чересчур уверен, вот и не нужна. Как подумает, что она хвостом вертит, сразу запоет по-другому. Все они одинаковые. Так ей от меня и скажи.
Стелла старалась себе представить, как Лили, помоложе, дает повод для ревности дяде Вернону. Ничего не получалось. Лили сидела напротив, и перекислые, крутые, стылые волны не красили обесцвеченного лица.
— А у твоего мистера Поттера девушка есть? — не отставала Лили. — Обязательно есть. Такой интересный молодой человек.
— Ты замолчишь или нет! — заорала Стелла. — Не каждый в подпорке нуждается! Не каждый хочет… — И осеклась, потому что веки у Лили дрогнули, удерживая обиженные слезы.
Стелла вскочила и с показушным грохотом стала ставить на поднос посуду от ужина.
Одна в своей комнате, ввинчиваясь в ледяную ночнушку, она устыдилась. Зря она так, разве не в счет те годы, когда она была еще несмышленышем и Лили колыхала ее. Все ведь хотят за любовь скидки, требуют возмещения в виде благодарности или уважения, вес равно как надеются разбогатеть на пустых лимонадных бутылках. Надо бы приласкаться к Лили.
Вместо этого она легла в постель. Подумала: у меня вся жизнь впереди. Не хватало, чтоб всякие сантименты мне подрезали крылья.
* * *
Стелла планировала на этом сочельнике сесть с Мередитом, но вклинился Джеффри. Она сама виновата. Не хотела, чтоб сзади видели ее платье — отпоролся подол, и она была без чулок, — и приотстала, когда входили в кафе. Метрдотель подхалимски засуетился, попросил разрешения их сфотографировать в рекламных целях. Дотти Бланделл, сгибавшаяся под тяжестью сползавшего с плеч леопардового манто, тут же распрямилась, выгнула шею и улыбнулась своей фирменной улыбкой. Джон Харбор, будто глядясь в зеркало, склонился ласково к Бэбз Осборн и вперился в камеру обожающим взглядом. Стелла кашляла, когда зажглась вспышка.В синем, сизом дыму под тряским пологом омелы и остролиста носились фокстротные пары и оглушительно наяривал потеющий под бумажными шапочками оркестр. Официанты сбивались с ног, снуя с блюдами под серебро на кухню и обратно. Выло набито битком, не хватало стульев, но Джеффри протырился-таки между Стеллой и Мередитом. Сел на корточки — курносый нос на уровне стола.
— Я больше так не могу, — заорал он, перекрикивая шум. — Нам надо поговорить.
— Безусловно, — сказал Мередит. — Совершенно, абсолютно согласен.
Пригладил в глазнице монокль и принялся изучать меню.
— Он собирается уйти в бизнес, — сказала Стелла. — В угоду отцу.
Мередит не отвечал. Джеффри сидел у его ног, как верный пес. Из кладовой вынесли еще стул, и Стелле пришлось отодвинуться. Ей хотелось удушить Джеффри, который суется, куда не просят.
Бонни явился исключительно из-под палки.
— Я не извлекаю удовольствия из подобных мероприятий, — урезонивал он Мередита. — Я не танцую, ты тоже. Будем как смерть на свадьбе.
— Оставь, пожалуйста, — говорил Мередит. — Поверь, скорей всего будет забавно.
Уже в одиннадцать, через пятнадцать минут после того, как их препроводили за стол, Бонни стал грозиться, что уходит. Он не выносит индейку и ничего другого, кроме шоколадного пудинга, не предвидит в дальнейшем. Мередит попросил его не занудствовать и заказал ему на первое двойную порцию пирога.
— Больной человек, — пояснил он официанту. — Не всю шрапнель удалось извлечь.
Бонни оценил шутку. В чистой рубашке, клетчатом галстуке и мятом блейзере с недостающими пуговицами, он трясся от смеха, осыпая с себя пепел на скатерть.
Стелла выбрала рыбу и пожалела. Только и делала, что вытаскивала кости изо рта и каждый раз за этим занятием натыкалась на взгляд О'Хары. Если бы таким образом можно было привлечь внимание Мередита, она с удовольствием подавилась бы костью, но оставался риск, что он решит, будто она просто закашлялась, и можно было погибнуть за здорово живешь. В конце концов она перестала есть и спрятала эту рыбу под брюссельской капустой. Джеффри, боком сидя на стуле над нетронутой тарелкой, орал Мередиту в ухо.
Стелла откинулась, выпрастывая волосы из-под воротника. И услышала голос Мередита:
— Милый мальчик. Ты чересчур чувствителен.
О'Хара смотрел на Стеллу, смущенный той волной нежности, которую в нем поднимали эти рыжие, струящиеся, как знамя, волосы на фоне темной стены. Он лениво участвовал в обсуждении Мэри Дир, которая сейчас летела в такси к Манчестеру — проводить Рождество в отеле «Мидленд» в компании неназванной, близкой души, выступавшей в «Серебряной шкатулке»[26]. У Мэри под мышкой ссадины, оттого что она надевает свою летательную сбрую чуть не на голое тело. Гардеробная ей сделала ватную жилетку, но она от нее отказалась. Грейс своими глазами видела волдыри.
— У меня сердце кровью обливается, — объявил Харбор. — Феноменально! Она терпит адские муки каждый раз во время полета.
— Она следит за каждым своим граммом, — сказала Грейс Берд. — И с жилеткой рассталась потому, что она якобы ее кошмарно толстит. Такой уж заскок.
— Да! Да! — вскрикнула Бэбз Осборн. — Станислав говорит, он в лагере встречал людей, которые радовались, когда начинали худеть. Станислав знал одну женщину…
— Ей-богу, эта начинка чуть-чуть того, — сказала Грейс, поддела кусочек вилкой и сунула через стол Джону Харбору, чтобы понюхал.
Стеллу, последние полчаса решавшуюся с тоски пойти в женскуо уборную и не вернуться, вдруг поразила разобщенность сидящих за столом. Она ждала, обмирая от ужаса, что вот еда кончится, и все пойдут танцевать, и оставят ее одну. А теперь она увидела, что все они тут одиноки, даже те одиноки, которые так оживленно болтают между собой. Что бы ни говорила Лили, парочкой — вовсе еще не означает, что вместе. Дотти, внимательно слушая Десмонда Фэрчайлда, приобняв его за плечо, смотрела на О'Хару. Сотрясаясь от хохота над каким-то словцом Грейс Берд, Бонни следил за Джеффри. Джон Харбор, что-то важное доверяя Бэбз Осборн, не сводил глаз с Мередита. Бэбз ничего нс замечала, не слушала, смотрела в одну точку, думала про своего Станислава. Только Джеффри, дергая себя за волосы, сопя, стуча кулаком но скатерти, весь, безусловно, сосредоточился на том, кто сидел рядом с ним. Чего-то он добивался от Мередита. В общем, все было ясно. Стелла услышала «злоупотреблять своим положением» и потом услышала совершенно отчетливо, как Джеффри сказал: «Ты губишь мою жизнь».
Ее потрясла эта наглость. Сам еще ей говорил, что собирается уходить из театра! Она ткнула его пальцем под ребра и прошипела:
— Это хамство. Силком вымогать из него роли!
— Отвяжись! — Он к ней повернулся как бешеный. — Сама не знаешь, что мелешь!
И тут как раз О'Хара встал и пригласил Стеллу танцевать.
— Я не умею, — соврала она и, довольная, выбралась из-за стола и деревянно шагнула к нему.
О'Хара не был высокого роста. Она не знала, какого у него цвета глаза, потому что в них не заглядывала. Коренастый, широкоплечий. И густые черные брови. Она пока не особенно обращала на него внимание и не могла сказать, он красивый или нет. На воротнике рубашки осталась желтая полоска от грима. Рука, крепко ведущая ее через зал, была холодная.
Наконец-то Мередит на нее посмотрел. Я закрутила с другим, думала она, задрав подбородок и летя через зал.
Когда они вернулись за стол, к рождественскому пудингу, Джон Харбор уже занял ее место, и ей пришлось сесть рядом с О'Харой. Подошла какая-то дамочка, сунула ему воздушный шарик под автограф, он вынул самописку, стал выводить скрипучую роспись. Шарик лопнул на последней букве. Дамочка сказала, что это не важно. И они оба на корточках стали шарить руками по полу из-за этого сморщенного клочка с его именем. Больше О'Хара не приглашал Стеллу танцевать. Слишком сосредоточился, уговаривая Бэбз Осборн, чтоб не звонила своему Станиславу.
Через полчаса Мередит объявил, что хорошенького понемножку. Лично ему и Бонни пора ко всенощной. Стелла надеялась, что он ее тоже позовет, но он даже не попрощался как следует, не то чтоб поздравить с праздником. Вот только-только сидел, был здесь, а через секунду пробирался между танцующими, оставя Джеффри спать щекою на булочке, блестя мишурой в волосах.
— Хочешь, я тебя подброшу на мотоцикле? — спросил О'Хара, и Стелла сразу согласилась, чуть не бегом бросилась из ресторана, даже не помахала на прощанье остающимся, очумело кружащим в вальсе.
Десмонд Фэрчайлд, переступая через прожекторные огни, задрав брюки над волосатыми голенями, кричал ей что-то. Она притворилась, что не видит. Главное надо было догнать Мередита.
О'Хара долго возился с мотоциклом.
— Тебе куда? — спросил, когда наконец встрепенулся стартер, и она ему показала не в ту сторону, чтобы им догнать плетущуюся ко всенощной троицу.
Она выкрикивала команды, противоречившие одна другой.
«Скорей, скорей», — приказывала, когда они потащились вверх по Браунлоу-хилл, где не оказалось Мередита. «Потише», — кричала, когда они загрохали по Родни-стрит. Ей плевать было, что подумает О'Хара. На всё было плевать. Лишь бы Мередит увидел, как она сидит на этой роскошной белой машине. Вот тут он поймет, что может ее потерять, и они с О'Харой скрестят злые, разящие взоры. Если бы взгляды могли убивать[27]1, думала она, прижимаясь к холодной коже пальто О'Хары, а ветер, заставляя жмуриться, остегивал ее волосами.
Она чуть не потеряла надежду и вдруг увидела: Мередит под ручку с Бонни и с Грейс сходят с тротуара возле Женской больницы.
— Тише, тише! — завопила она через плечо О'Хары, испугавшись, что они пролетят незамеченные.
Бонни и Грейс ее видели, это уж точно. Бонни ошалело отпрянул, потянув за собой Мередита. Грейс приветственно взмахнула сумочкой, шерстяной моток поскакал по мостовой. Стелла долго, долго, махала, махала, когда мотоцикл давно завернул за угол.
Она ему не позволила довезти ее до «Аберхаус-отеля». Попросила остановиться на соседней улице. Не хватало, чтоб дядя Вернон выскочил из подвала и лез со своими разговорами.
— Не зайдешь на чашечку чая? — предложил О'Хара. — Я тут рядом живу.
— Если вы хотите, — согласилась Стелла. — Интересно посмотреть, как люди живут.
Посмотрев, она просто оторопела. Было, в общем-то, убрано, но ничегошеньки ценного на камине, и мебель — ну вся буквально так и просилась на свалку. Она удивилась, что он живет в такой бедности — знаменитый ведь человек.
— Не очень тут благотворно, — сказала она, озирая обшарпанные плинтусы, разводы на стенах.
— Я здесь когда-то был счастлив, — сказал он ей. Сесть было негде, кроме узкой койки возле камина.
— Чем-то пахнет, — сказала Стелла. — У меня очень развитый нюх.
Он извинился за сырость, но она покачала головой.
— Нет, тот запах я знаю, он сладкий. Тут другое. — И сморщила нос, определяя, чем пахнет.
— Скипидар! — крикнула она наконец. — Скипидар и еще льняное масло.
Потрясенный, он стал рассказывать ей про Кили, вспоминать зажигательные истории, когда Кили что-то или кого-то поджег. Она поощрительно улыбалась, так что даже ей скулы свело. Да, веселая была жизнь, заключил он.
— А где он теперь? — спросила она, подозревая, что за решеткой.
— Я потерял его из виду, когда он призвался в авиацию. Не вполне уверен, что он остался жив. У меня дома есть одна его картина — эта вот комната и я — в дверях стою. Мне страшно нравится.
— Мистер Поттер разбирается в живописи. Он меня водил в галерею Уокера[28]. Кому больше нравится религиозная живопись.
— Уж конечно, — сказал О'Хара.
Чем-то, она ясно видела, он был озабочен. Не совсем ловко с ней себя чувствовал. Все присматривался, будто ждал, что вот она выкинет номер, вылетит, например, в дымоход.
Вдруг он ее поцеловал. Она послушно приоткрыла губы и не шелохнулась. Когда он ее отпустил, она вытерла рот рукавом.
Он сказал:
— Надо бы тебя домой отвезти.
Голос звучал сердито.
— Если вам все равно, я могу остаться, — сказала она.
Так и так этого не миновать, а сегодня ли, завтра — какая разница. Пора было с этим покончить.
Это оказалось странно, необычно — уж точно. Она испытала легкий трепет, грусть, и было трудновато и дико неловко: последнее в связи с раздеванием. «Египет милый мой, я умираю»[29], — стукнуло у нее в голове, когда бюстгальтер Дотти Вланделл падал на пыльный пол. Она и не представляла себе, чтоб к этой сборке деталей могла подметаться поэзия.
"Я могу подумать — что смерть, костлявый аспид, по любви — тебя живьем в объятья залучила[30], — цитировала она про себя, когда О'Хара лег на нее и сгреб под голой, грубой лампой. Хотя О'Хара был не костлявый, да и не аспид. «Стелла Марис», — пробормотал он ей в волосы и отскочил, как скачет по берегу рыба.
Когда это, очевидно, кончилось — он уже не так тяжело дышал и лежал рядом с закрытыми глазами, — она спросила, кто это Стелла Марис.
— Я это сказал? — спросил он, сел и начал причесываться. — Я знал одну девушку с таким именем — давным-давно. В переводе значит — Звезда Морей.
— Стелла Марис, — повторила она. — Красиво.
— Это не ее настоящее имя. Просто сама выдумала.
Она как-то презрительно осматривала его плотные плечи.
Он надел рубашку и предложил ей ополоснуться под умывальником.
Она отказалась: купалась только вчера.
— Ты не бойся, — сказал он. — Я был очень осторожен. Я не безответственный человек.
Она решила, что он думает про детей. Она и не беспокоилась. Если то, что она совершила, — грех, значит, ей и положено наказание.
— Теперь-то чего уж, — сказала она.
Если б она только на секунду дала слабину, выговорила единое нежное слово прощения, дружбы, она б разревелась. В зачаточной победной улыбочке, в выражении глаз уже явно сквозило мученичество.
— Тебе было хорошо? — спросил он, отводя взгляд.
— Так себе, — призналась она. — Тут, наверно, нужна сноровка. Это очень личное, правда?
Он настоял на том, чтоб ее проводить, но на углу она от него убежала. Он был недоволен собой. Спазм пережитой радости, как ни был остр, позабылся. К тому же его не на шутку шокировала легкость, с какой она приняла случившееся. Не плакала, не прижималась к нему, не выпытывала, как он к ней относится, и не думала плести наивной, очаровательной чуши про любовь до гроба, ожидаемой от только что лишенной невинности юной девушки. Он нисколько не сомневался, что она понятия не имела о том, как нежен он был, как заботлив. Одним словом — сплошное не то.
* * *
Стелла не пошла домой, верней, пошла не сразу. Она самым быстрым шагом прошла к реке, мимо утлых домишек за церковью. Ветер тянул в гору такую вонь от сырого зерна, что она просто задыхалась.Телефонную будку около миссии занял какой-то мужчина. Она скрючилась в тени у входа и разглядывала отуманенные елочные огни, мигающие во втором этаже дома напротив. Маленькая девочка не то куклу, не то ребенка взад-вперед носила за окнами.
На улице было холодно. Над черными цилиндрами заводских труб створаживались химические облака. От доков несся ровный уличный гул, и бился в горячей тьме пульс рафинадной фабрики. Наконец мужчина вышел, пошатываясь, в сосисочном ожерелье.
Она нажала кнопку, услышала мамин голос. И застеснялась. Она собиралась сказать, что вот теперь она тоже совращенная женщина. Но когда дошло до дела, не находила подобающих слов. Поэзия вся улетучилась. Она поздравила маму с праздником, не отрывая глаз от той девочки через дорогу и силуэта мистера Панча, который, вдруг показалось, ей грозил кулаком.
Мама ответила как всегда.
11
На утреннике в первый день Святок О'Хара, проволочив за ошейник упиравшуюся Нэну, ушел со сцены в качестве мистера Дарлинга и побежал наверх преображаться в капитана Крюка. Джеффри полагалось ждать его за кулисами, чтоб помочь влезать в пиратский костюм — из-за вделанного в рукав крюка это было муторное дело. Джеффри на месте не оказалось. Мальчику, игравшему Болтуна, пришлось встать на стул и выручать О'Хару. Это было нарушение дисциплины — отсутствие Джеффри.
Во втором антракте Джеффри извинялся, ссылался на то, что у одного из деревьев на дупле отстала дверка и Бонни в последний момент велел ее закрепить. Но на вечернем спектакле он снова куда-то запропастился.
На сей раз влезать в камзол О'Харе помогала Стелла. Он спросил: «Как провела Рождество?» — и, не глядя на него, она ответила, что, спасибо, было тихо, но приятно.
Это была ее воспитанность. Дядя Вернон, вдохновясь присутствием коммивояжера с пересаженной кожей, испортил весь ужин своими рассказами о французском походе, о том, как в полуразрушенном хуторе где-то под Лиллем он повстречал тридцатилетнюю женщину, всю седую, которая младенцем на себе испытала ужасы Первой мировой войны. Немецкие офицеры — интендантская мелкая сотка — искали у них еду, им сказали, что ничего нет, и тогда они вырвали ее из рук матери и сунули в кипящий котел на плите, грозясь сварить и съесть.
У Лили после этой истории разболелась голова, и она ушла спать, а всю грязную посуду оставила на Стеллу. Вытирал коммивояжер. Слезы катились у него по щекам, но это потому, что он не умел мигать. Дядя Вернон, в бумажной короне, клевал носом в своем кресле под церковные хоралы по третьей программе.
Стелла была в суфлерке, с факелом в руке, когда второй раз вышел со сцены О'Хара. Он толокся в кулисах, хотя раньше сидел у себя в гримерной, пока занавес не поднимется над Русалочьей Лагуной. Он увидел у нее на шее дешевенький жемчуг. На сцене первый близнец заприметил белую птицу, декламировал: «Смотрите, вот она — Венди», а Болтун, указывая на сочащиеся сквозь рисованные деревья призрачные лучи, восклицал: «Чинь хочет обидеть Венди!» Из зала взлетело робкое, тоненькое предостережение. Стелла, повинуясь сигналу Бонни, тряхнула колокольцем.
— Кто-то сорил деньгами у Вулворта, — О'Хара тыкал в ее жемчуг своим крюком. С этими накрашенными губами, с черным крестом на щеке лицо у него в темноте было жуткое.
— Тише, пожалуйста, — шикнул Бонни.
О'Хара, морщась, тихо двинулся к боковой двери и на цыпочках прошел в реквизитную. Было ужасно противно, что его поймали с поличным.
Джордж ему скрутил папироску.
— Мой вам намек, — сказал он. — Насчет Джеффри. За мальчишкой нужен глаз да глаз.
— Он меня сегодня дважды подвел, — сказал О'Хара. — Что это с ним?
— Вы уж не обижайтесь, капитан, —сказал Джордж. — А только сами смекайте.
После занавеса О'Хара спросил Стеллу, не подбросить ли ее домой на мотоцикле.
— Как хочешь, — сказала она.
И протомила его у подъезда, а когда наконец вышла, его подцепил Фредди Рейналд. Она прошла мимо них не глядя.
— Как насчет по рюмочке? — предложил Фредди.
О'Хара сказал, что не в состоянии видеть Поттера.
— Но не обязательно же в «Устричный бар».
— В другой раз, старик. Прости, замотался.
— Вижу, — сказал Фредди, и оба проводили глазами плетущуюся к углу девочку.
О'Хара нагнал Стеллу у начала подъема. Она сказала, чтоб он проезжал, она не сядет.
— Почему? — спросил он.
— Так. Дяде не понравится.
Он решил, что она идет прямо домой, и с мрачной улыбкой уехал.
Он удивился, когда она постучала в окно. Вошла, стала кружить по комнате со злым, враждебным лицом. Он зажег газ, усадил ее на коленках у огня, чтоб согрелась.
— Я не останусь, — сказала она, стуча зубами.
— Ты одевалась бы потеплей, — увещевал он. — Ведь зима. Ты чудовищно кашляешь.
Она заявила, что лучше умрет от холода, чем наденет пальто, которое ей купила Лили. Оно ей велико и вдобавок с меховым воротником.
— Но это же великолепно, — сказал О'Хара.
— Еще неизвестно, — отрезала она. — Хлопот не оберешься. Когда на тебе меха, надо краситься. Меха привлекают внимание.
Он был, неожиданно для себя, вовлечен в дискуссию о том, действительно ли серебряная обертка лишь подчеркивает убожество подарка. Дешевку, сказала она, надо в оберточную бумагу и заворачивать. Он смутился, решив, что она раскаивается, что так легко ему отдалась. И, услышав собственный голос, утверждающий, что главное — это внимание, сам был потрясен полезшей из него пошлятиной. У нее лицо горело от пламени, она сидела на корточках на линолеуме, теребила свои грошовые бусы.
Он спросил, кто их ей подарил, и она сказала — подарок от мамы. Он извинился за свое предположение, будто они куплены у Вулворта. Она посмотрела на него не мигая и сказала — скорей всего так и есть. Потому мама и не стала их запаковывать, а оставила прямо на подушке, обвив вокруг розы.
— Как это мило, — сказал он и, ужаснувшись собственному покровительственному тону, тут же сказал, что у нее, наверно, уши горели на Рождество. Они, кое-кто из труппы, посидели в отеле «Адельфи», и Дотти Бланделл неустанно ей пела хвалу, Дотти считает, что ее роль Птолемея просто потрясающая для такой неопытной актрисы.
— Я безумно много потерял, что не видел. Ну а самой тебе понравилось играть?
— Мистер Поттер тоже был с вами? — спросила она.
— Они с Бонни отправилась в Хойлейк навестить какую-то тетушку. Тебе бы Клеопатру сыграть, знаешь? И возраст у тебя подходящий. Бэбз ни при какой погоде не годится на роль.
— Разве у Бонни есть тетя в Хойлейке?
— Бонни с юга, — сказал он. — Это Поттер — из местных.
Она смотрела на него недоверчиво, как будто подозревала в лести.
— Нет, правда, ты бы ее очень даже сыграла, — старался он. — Не одна Дотти тебя считает талантливой. "Тебе бы только чуть-чуть за собой следить, чуть-чуть заняться своей внешностью.
— Но мистер же Поттер не из Ливерпуля.
— Ну почему, — сказал он. — Его мать училась с Розой в одном классе.
Во втором антракте Джеффри извинялся, ссылался на то, что у одного из деревьев на дупле отстала дверка и Бонни в последний момент велел ее закрепить. Но на вечернем спектакле он снова куда-то запропастился.
На сей раз влезать в камзол О'Харе помогала Стелла. Он спросил: «Как провела Рождество?» — и, не глядя на него, она ответила, что, спасибо, было тихо, но приятно.
Это была ее воспитанность. Дядя Вернон, вдохновясь присутствием коммивояжера с пересаженной кожей, испортил весь ужин своими рассказами о французском походе, о том, как в полуразрушенном хуторе где-то под Лиллем он повстречал тридцатилетнюю женщину, всю седую, которая младенцем на себе испытала ужасы Первой мировой войны. Немецкие офицеры — интендантская мелкая сотка — искали у них еду, им сказали, что ничего нет, и тогда они вырвали ее из рук матери и сунули в кипящий котел на плите, грозясь сварить и съесть.
У Лили после этой истории разболелась голова, и она ушла спать, а всю грязную посуду оставила на Стеллу. Вытирал коммивояжер. Слезы катились у него по щекам, но это потому, что он не умел мигать. Дядя Вернон, в бумажной короне, клевал носом в своем кресле под церковные хоралы по третьей программе.
Стелла была в суфлерке, с факелом в руке, когда второй раз вышел со сцены О'Хара. Он толокся в кулисах, хотя раньше сидел у себя в гримерной, пока занавес не поднимется над Русалочьей Лагуной. Он увидел у нее на шее дешевенький жемчуг. На сцене первый близнец заприметил белую птицу, декламировал: «Смотрите, вот она — Венди», а Болтун, указывая на сочащиеся сквозь рисованные деревья призрачные лучи, восклицал: «Чинь хочет обидеть Венди!» Из зала взлетело робкое, тоненькое предостережение. Стелла, повинуясь сигналу Бонни, тряхнула колокольцем.
— Кто-то сорил деньгами у Вулворта, — О'Хара тыкал в ее жемчуг своим крюком. С этими накрашенными губами, с черным крестом на щеке лицо у него в темноте было жуткое.
— Тише, пожалуйста, — шикнул Бонни.
О'Хара, морщась, тихо двинулся к боковой двери и на цыпочках прошел в реквизитную. Было ужасно противно, что его поймали с поличным.
Джордж ему скрутил папироску.
— Мой вам намек, — сказал он. — Насчет Джеффри. За мальчишкой нужен глаз да глаз.
— Он меня сегодня дважды подвел, — сказал О'Хара. — Что это с ним?
— Вы уж не обижайтесь, капитан, —сказал Джордж. — А только сами смекайте.
После занавеса О'Хара спросил Стеллу, не подбросить ли ее домой на мотоцикле.
— Как хочешь, — сказала она.
И протомила его у подъезда, а когда наконец вышла, его подцепил Фредди Рейналд. Она прошла мимо них не глядя.
— Как насчет по рюмочке? — предложил Фредди.
О'Хара сказал, что не в состоянии видеть Поттера.
— Но не обязательно же в «Устричный бар».
— В другой раз, старик. Прости, замотался.
— Вижу, — сказал Фредди, и оба проводили глазами плетущуюся к углу девочку.
О'Хара нагнал Стеллу у начала подъема. Она сказала, чтоб он проезжал, она не сядет.
— Почему? — спросил он.
— Так. Дяде не понравится.
Он решил, что она идет прямо домой, и с мрачной улыбкой уехал.
Он удивился, когда она постучала в окно. Вошла, стала кружить по комнате со злым, враждебным лицом. Он зажег газ, усадил ее на коленках у огня, чтоб согрелась.
— Я не останусь, — сказала она, стуча зубами.
— Ты одевалась бы потеплей, — увещевал он. — Ведь зима. Ты чудовищно кашляешь.
Она заявила, что лучше умрет от холода, чем наденет пальто, которое ей купила Лили. Оно ей велико и вдобавок с меховым воротником.
— Но это же великолепно, — сказал О'Хара.
— Еще неизвестно, — отрезала она. — Хлопот не оберешься. Когда на тебе меха, надо краситься. Меха привлекают внимание.
Он был, неожиданно для себя, вовлечен в дискуссию о том, действительно ли серебряная обертка лишь подчеркивает убожество подарка. Дешевку, сказала она, надо в оберточную бумагу и заворачивать. Он смутился, решив, что она раскаивается, что так легко ему отдалась. И, услышав собственный голос, утверждающий, что главное — это внимание, сам был потрясен полезшей из него пошлятиной. У нее лицо горело от пламени, она сидела на корточках на линолеуме, теребила свои грошовые бусы.
Он спросил, кто их ей подарил, и она сказала — подарок от мамы. Он извинился за свое предположение, будто они куплены у Вулворта. Она посмотрела на него не мигая и сказала — скорей всего так и есть. Потому мама и не стала их запаковывать, а оставила прямо на подушке, обвив вокруг розы.
— Как это мило, — сказал он и, ужаснувшись собственному покровительственному тону, тут же сказал, что у нее, наверно, уши горели на Рождество. Они, кое-кто из труппы, посидели в отеле «Адельфи», и Дотти Бланделл неустанно ей пела хвалу, Дотти считает, что ее роль Птолемея просто потрясающая для такой неопытной актрисы.
— Я безумно много потерял, что не видел. Ну а самой тебе понравилось играть?
— Мистер Поттер тоже был с вами? — спросила она.
— Они с Бонни отправилась в Хойлейк навестить какую-то тетушку. Тебе бы Клеопатру сыграть, знаешь? И возраст у тебя подходящий. Бэбз ни при какой погоде не годится на роль.
— Разве у Бонни есть тетя в Хойлейке?
— Бонни с юга, — сказал он. — Это Поттер — из местных.
Она смотрела на него недоверчиво, как будто подозревала в лести.
— Нет, правда, ты бы ее очень даже сыграла, — старался он. — Не одна Дотти тебя считает талантливой. "Тебе бы только чуть-чуть за собой следить, чуть-чуть заняться своей внешностью.
— Но мистер же Поттер не из Ливерпуля.
— Ну почему, — сказал он. — Его мать училась с Розой в одном классе.