Ёнаёна ни
Идзу-то мисикадо
Хаканакутэ
Ириниси цуки-то
Ихитэ яминаму
 
 
Каждую ночь,
Выйдя, показывается,
Но тут же, недолговечная,
Заходит луна, так и
Ты, поэтому порвем нашу связь[285]
 
   так изволил он сказать. И вот как-то эта дама подобрала оброненный принцем веер, взглянула, а там рукой неизвестной женщины было начертано:
 
Васураруру
Ми ва вага кара-но
Аямати-ни
Наситэ дани косо
Кими-во урамимэ
 
 
Забыл
Меня — и пусть считаешь,
Что я пред тобой
Виновата, все же
Я упрекаю тебя[286].
 
   Увидев, что было там написано, дама приписала рядом:
 
Ююсику мо
Омохоюру кана
Хитогото-ни
Утомарэникэру
Ё-ни косо арикэрэ
 
 
О, как прискорбно это,
Думается мне,
Каждая
Становится тебе постылой.
Хорошо ли так[287]
 
   так написала. Потом эта же дама:
 
Васураруру
Токиха-но яма-мо
Нэ-во дзо наку
Акино-но муси-но
Ковэ-ни мидарэтэ
 
 
Позабыла [осень]
О горах с вечно зеленеющими деревьями, и те
Громко стонут,
Сливаясь голосами
С плачем осенних цикад[288].
 
   Ответом было:
 
Наку нарэдо
Обоцуканаку дзо
Омохоюру
Ковэ каку кото-но
Има ва накэрэба
 
 
Хоть и плачешь,
Но не очень-то
Верится мне.
Ведь голос не слышится
Мне сейчас.
 
   И еще тот же принц:
 
Кумови-нитэ
Ё-во фуру коро ва
Самидарэ-но
Амэ-но сита-ни дзо
Икэру кахи наки
 
 
В колодце из облаков
Когда ночами льет,
В Поднебесье,
Залитом дождем пятой луны,
Жить бессмысленно[289].
 
   А в ответ:
 
Фурэба косо
Ковэ мо кумови ни
Кикоэкэмэ
Итодо харукэки
Кокоти номи ситэ
 
 
Только потому, что льет,
И голос в колодце из облаков
Слышится.
Все дальше и дальше [ты от меня] —
Одно я чувствую[290].
 

107

   Тому же принцу другая дама:
 
Афу кото-но
Нэгафу бакари-ни
Наринурэба
Тада-ни кахэсиси
Токи дзо кохисики
 
 
О встрече с тобой
Прошу беспрестанно
Теперь.
И если, не встретив тебя, возвращаюсь домой,
И тогда с любовью думаю я о тебе.
 

108

   Дама по имени Нанъин-но имагими[291] была дочерью Мунэюки, носившего звание укё-но ками[292]. Служила она у дочери главного министра, Окиотодо, которая была в чине найси-но кими[293], управительницы фрейлинами. И Хёэ-но каму-но кими, когда еще он звался Аягими[294], часто наведывался к ней. И вот когда он перестал бывать у нее, прикрепила она к засохшему цветку гвоздики и отправила ему такое послание:
 
Карисомэ-ни
Кими-га фусимиси
Токонацу-но
Нэ мо карэниси-во
Икадэ сакикэн
 
 
Ведь у того цветка гвоздики,
На который ты прилег
Столь ненадолго,
Даже корень увял.
Так отчего же он цвел?[295]
 
   так гласило послание.

109

   Та же дама как-то одолжила у Оки[296] упряжного быка, а потом одолжила еще раз и прислала сказать: «Бык, коего вы мне пожаловали, умер». В ответ он:
 
Вага нориси
Кото-во уси то я
Киэникэн
Куса-ни какарэру
Цую-но иноти ва
 
 
Тот, кто меня возил…
Как это грустно!
Он уж исчез.
Жизнь — как роса,
Выпавшая на траву[297].
 

110

   Та же дама своему возлюбленному:
 
Оходзора ва
Куморадзу нагара
Каминадзуки
Тоси-но фуру ни мо
Содэ ва нурэкэри
 
 
Хоть на этот раз в десятую луну
Огромное небо
Не застлано тучами,
Оттого что проходят годы,
Промокли мои рукава[298].
 

111

   Дочери дайдзэн-но ками Кимухира[299] жили в месте под названием Агата-но идо. Старшая служила при особе императрицы [Сидзуко] в звании еёсё-но го. А та, что была третьей, в то время, когда Санэакира, наместник Бинго, был еще юн, выбрала его своим первым возлюбленным. Когда же он оставил ее, она сложила и послала ему:
 
Коно ё-ни ва
Какутэ мо ямину
Вакарэдзи-но
Футисэ-во тарэ ни
Тохитэ ватаран
 
 
Что ж, в этом мире
Я тобою брошена,
Но на путях той разлуки,
По пучинам и мелководьям кого же
Попрошу меня проводить?[300]
 
   так там говорилось.

112

   Та же дама, впоследствии встречаясь с Моротада, бывшим в чине хёэ-но дзо[301], как-то сложила и послала ему. Было это в день, когда дул ветер и лил дождь:
 
Коти кадзэ ва
Кэфу хигураси-ни
Фуку мэрэдо
Амэ мо ё-ни хата
Ё-ни мо арадзи на
 
 
Восточный ветер
Сегодня на закате солнца
Хоть, видно, и задует,
Но пусть дождя ночью
Не будет![302]
 
   так сложила.

113

   Хёэ-но дзо расстался с некоей дамой, и затем его назначили танцовщиком на храмовом празднестве[303]. А та дама тоже отправилась туда взглянуть. И вот, вернувшись домой, сложила она:
 
Мукаси китэ
Нарэси-во сурэру
Коромодэ-во
Ана мэдзураси-то
Ёсо-ни мисикана
 
 
Те рукава одежд
Узорных, что с давних пор ты носил
И что привычны стали,
Такими красивыми мне показались,
Когда их увидала в ином месте[304].
 
   И тогда хёэ-но дзо, прикрепив цветок ямабуки, ей послал:
 
Моротомо-ни
Идэ-но сато косо
Кохисикэрэ
Хитори ориуки
Ямабуки-но хана
 
 
Вместе
В селенье Идэ
Мы любили друг друга.
В одиночестве грустно рвать
Цветы ямабуки[305]
 
   так написал, ответ же неизвестен,
   А это, когда они вновь стали встречаться, дама:
 
Оходзора мо
Тада нарану кана
Каминадзуки
Вага номи сита-ни
Сигуру то омохэба
 
 
И огромное небо,
Выходит, неравнодушно…
Десятая луна…
А я думала, что льются слезы
Лишь в моей душе[306].
 
   И это та же дама:
 
Афу кото-но
Наноми ситакуса
Мигакурэтэ
Сидзугокоро наку
Нэ косо накарурэ
 
 
Встречающиеся
В волнах водоросли
Перепутались,
И в вечном смятенье
Колеблются корни[307].
 

114

   Принцесса Кацура в пору Седьмой ночи[308] втайне от людей встречалась со своим возлюбленным. И вот она ему пишет:
 
Содэ-во симо
Касадзарисикадо
Танабата-но
Акану вакарэ-ни
Хидзиникэру ка на
 
 
Ведь своих рукавов
Я не одалживала [Ткачихе],
Но, как и она, в Седьмую ночь
Расстаюсь с тобой, не успев насладиться свиданием,
И рукава мои мокры [от слез][309]
 
   так там говорилось.

115

   Когда Миги-но отодо, правый министр, был еще в чине главы [куродо][310], он как-то сложил и послал в дом кормилицы сёни[311]:
 
Аки-но ё-во
Матэ то таномэси
Кото-но ха-ни
Има-мо какарэру
Цую-но хаканаса
 
 
До ночи осенней
Подожди, [тогда встретимся] —
Эти внушавшие надежду слова,
Подобно ныне падающей
Росе, преходящи[312]
 
   так говорилось в послании. [В ответ]:
 
Аки мо кодзу
Цую мо оканэдо
Кото-но ха ва
Вага тамэ-ни косо
Иро каварикэри
 
 
Хоть не пришла еще осень,
И не пала роса,
А листьев
Для меня
Цвет сменился[313].
 

116

   Написано, когда умерла дочь Кимухира:
 
Нагакэку мо
Таномэкэру кана
Ё-но нака-во
Содэ-ни намида-но
Какару ми-во мотэ
 
 
Ах, долго еще [будет жить]
Надеялись мы…
О, этот мир!
Слезы на рукаве
Показывают, каков он…
 

117

   Принцесса Кацура — Ёситанэ[314]:
 
Цую сигэми
Куса-но тамото-во
Макура нитэ
Кими мацу муси-но
Нэ-во номи дзо наку
 
 
Как трава от обильной росы,
[Влажны] мои рукава,
Что [лежат] в изголовье.
Слышен голос «ждущих» цикад,
Что беспрестанно плачут![315].
 

118

   Канъин-но оикими[316]:
 
Мукаси ёри
Омофу кокоро ва
Арисоуми-но
Хама-но масаго ва
Кадзу мо сирарэдзу
 
 
С давних пор
Любовь [мою],
Как на скалистом берегу
Прибрежные песчинки,
Не исчислить[317].
 

119

   Той же даме Фудзивара-но Санэки, который потом скончался, будучи в должности наместника страны Митиноку, послал стихотворение. Было это, когда его болезнь, очень тяжелая, немного его отпустила. «Как бы мне с вами увидеться?» — написал он.
 
Караку ситэ
Осимитомэтару
Иноти мотэ
Афу кото-во саэ
Ямаму то я суру
 
 
Едва-едва
Милую
Жизнь удержать я сумел.
Неужели даже встречи со мной
Намерена ты прекратить?[318]
 
   так сложил, и оикими отвечала:
 
Моротомо-ни
Идза то ва ивадэ
Сидэ-но яма
Надо ка ва хитори
Коэму то ва сэси
 
 
«Вместе
отправимся» не сказав,
Гору смерти
Отчего в одиночку
Ты решил перейти?[319]
 
   так сложила. И вот ночью, когда он к ней отправился, верно, случилось что-то, что помешало встрече. И он, не увидевшись с ней, вернулся обратно. Затем наутро кавалер из дома ей посылает:
 
Акацуки ва
Наку юфуцукэ-но
Вабиговэ-ни
Оторану иэ-во дзо
Накитэ кахэриси
 
 
На рассвете
Рыдающему голосу
Поющего петуха
Не уступая,
Плакал я, домой вернувшись[320].
 
   Оикими в ответ:
 
Акацуки-но
Нэдзамэ-но мими-ни
Кикисикадо
Тори ёри хока-но
Ковэ ва сэдзарики
 
 
Поутру, на рассвете,
Проснувшись,
Прислушивалась,
Но, кроме птичьего,
Никакой голос не был слышен.
 

120

   С тех пор как Окиотодо стал министром, прошли годы, а Бива-но отодо, [его старший брат], все никак не получал назначения. И вот наконец его пожаловали чином министра. На великом торжестве по этому случаю министр сорвал ветку сливы, украсил ею головной убор и сложил так:
 
Осоку току
Цуви-ни сакикэру
Мумэ-но хана
Та-га увэокиси
Танэ ни ка аруран
 
 
Поздно или рано,
Но все же расцвели
Сливовые цветы.
Кто же посадил
Семена?[321]
 
   О его назначении в тот день приказано было слагать танка и приносить сайгу[322], и дочь Сандзё-но миги-но оидоно тут же написала:
 
Икадэ каку
Тоси кири мо сэну
Танэ могана
Арэюку нива-но
Кагэ-то таномаму
 
 
Ах, если бы и мне
[Добыть] эти времени не боящиеся
Семена!
В моем заброшенном саду
Стала бы [слива] моим укрытием[323]
 
   так было сложено. Ответ был от сайгу. Он забыт.
   А просьба эта оказалась не напрасной. Левый министр, когда он был в чине тюнагона[324], навещал эту даму, семена разрослись, стали ей укрытием[325]. И тогда от сайгу:
 
Ханадзакари
Хару ва ми ни кому
Тосигири мо
Сэдзу то ифу танэ ва
Оину то ка кику
 
 
Пышно цветущую
Весну смотреть прибуду.
Времени неподвластные
Семена, о которых вы говорили,
Уже проросли, слышала я[326].
 

121

   Кавалер, навещавший дочь человека по имени Санэто[327], служившего в чине сёни в управе военного округа:
 
Фуэтакэ-но
Хито ё мо кими-то
Нэну токи ва
Тигуса-но ковэ-ни
Нэ косо накарурэ
 
 
Если хоть одно бамбуковое коленце
Этой флейты с тобою ночь
Не проведет,
Голосом на тысячу ладов
Заплачет[328]
 
   так сказал. А дама:
 
Тидзи-но нэ ва
Котоба-но фуки ка
Фуэтакэ-но
Котику-но ковэ мо
Кикоэ конаку ни
 
 
На тысячу голосов…
Не преувеличили ль вы?
Флейты из бамбука
«Котику» голос совсем
Не доносится[329].
 

122

   Тосико отправилась в буддийский храм Сига[330], а там оказался монах по имени Дзоки-но кими[331]. Он жил на горе Хиэ, и ему было дозволено даже наведываться во дворец. И вот в день, когда прибыла Тосико, он тоже пришел в храм Сига, они и встретились. Устроив себе жилье на галерее моста[332], они обменивались множеством клятв. Но вот Тосико собралась возвращаться [в столицу]. Тогда от Дзоки:
 
Ахи митэ ва
Вакаруру кото-но
Накарисэба
Кацугацу моно ва
Омовадзарамаси
 
 
Если бы после встречи
Расставаний
Не бывало,
Наверное, тогда бы
Ты меня не любила[333].
 
   В ответ Тосико:
 
Ика нараба
Кацугацу моно-во
Омофу раму
Нагори мо наку дзо
Вага ва канасики
 
 
Зачем говоришь ты,
Что мало
Люблю тебя.
Донельзя
Я печалюсь[334]
 
   так написала она. Слов [кроме стихов] тоже очень много было в ее послании.

123

   Тот же Дзоки-но кими в дом неизвестной даме послал:
 
Куса-но ха-ни
Какарэру цую-но
Ми нарэба я
Кокоро угоку ни
Намида оцураму
 
 
На травинки
Падающей росе
Подобен, видно, я —
При каждом движении сердца
Катятся слезы[335].
 

124

   Когда Госпожа из Северных покоев, супруга нынешнего господина[336], была еще супругой Соти-но дайнагона[337], Хэйтю сложил и прочел ей:
 
Хару-но но-ни
Нидори-ни хахэру
Санэкадзура
Вага кимидзанэ то
Таному ика-ни дзо
 
 
В весенних полях,
Зеленея, растет
Плющ санэкадзура («майское ложе»),
Моей супругой тебя
Считать вовеки хочу — что ты на это?[338]
 
   так сказал. Обменивался он так клятвами с ней. А после этого, когда обрядили ее, как подобает одевать супругу левого министра, он сложил и послал ей:
 
Юкусуэ-но
Сукусэ мо сирадзу
Вага мукаси
Тигириси кото ва
Омохою я кими
 
 
Что в грядущем
Такой успех [сужден] — ты не знала.
А прежние
Клятвы, что давала,
Помнишь ли ты? —
 
   так сложил. Ответ на это и все те танка, которыми они обменивались раньше, — было их много, но теперь их не услышишь.

125

   Идзуми-но тайсё[339] часто бывал в доме у [Фудзивара Токихира], ныне покойного, [служившего тогда в чине] са-но оидо. Однажды, где-то в гостях напившись сакэ, хмельной, глубокой ночью тайсё неожиданно явился к Токихира. Тот удивился. «Где же вы изволили быть, поведайте!» — стал расспрашивать он. Домашние его со стуком подняли верх паланкина и увидели там еще Мибу-но Тадаминэ[340]. Хоть дорогу Тадаминэ освещали светильником, в самом низу лестницы у него подкосились колени, он упал и произнес:
 
«Касасаги-но
Ватасэру хаси-но
Симо-но уэ-во
Ёха-ни фумивакэ
Котосара ни косо
 
 
«Глубокой ночью
Я пришел, чтоб ступить
На иней,
Выпавший на мосту
Сорочьем[341]
 
   вот что отвечает вам тайсё», — сказал он. Министр, хозяин дома, нашел это стихотворение полным очарования и весьма искусным. Всю ночь они провели за возлияниями и музыкой, тайсё был пожалован дарами. Тадаминэ тоже была дарована награда.
   Один из их сотрапезников, услышав, что у Тадаминэ есть дочь, воскликнул: «Хотел бы я взять ее в жены!» — «Большая честь для меня», — ответил Тадаминэ. Вскоре из дома этого придворного пришло письмо: «Надеюсь, что в самом скором времени наш уговор осуществится». В ответ ему было: