В кухню вошли майор и Сербаев. За их спинами оживленно толпились работницы с влажно блестящими от спиртного глазами. Похоже было, что известие о смерти безразличного им Юлеева не особенно их взволновало.
— О!.. Да вы тут надымили, — покрутил носом Даулет. — У нас на производстве не положено, — заметил он. — Да уж ладно!.. Петрович, раз так — гони сигарету, а то от разговоров голова трещит, а без курева — уши пухнут…
— Ну и шарашка! Не возьму в толк, как здесь можно выколачивать такую прибыль? — пожал плечами Корнеев, запуская движок стареньких «Жигулей».
Недавно перебранный, мотор с первого включения заработал ровно и мощно. Куфлиев недовольно сопел, ворочаясь на сидении — куда-то запропастилась пряжка ремня безопасности.
— А твое мнение, дружище? — повернулся к нему майор.
— Все элементарно. Если воровать у государства ткань, отстранить рабочих от дележа прибыли и вдобавок класть выручку в карман без уплаты налогов, то набегает прилично. А реализующие продукцию патентщики сами заинтересованы в строгой конспирации, так как продают якобы лично ими произведенный товар. Вся изюминка — в механизме хищения. А вот тут-то и получается, что флизелин воровать вроде и нет необходимости. Кооператив получал его у Юлеева на складе рулонами, а рулоны предназначались для упаковки деталей в Кульсарах, Надо срочно туда ехать и выяснить, как проходила загрузка «Камаза». Должны же найтись хоть какие-нибудь очевидцы. К нам, в Гурьев, на склад детали сдавались под контролем Юлеева, почти наверняка участвовавшего в хищениях. Уверен, что на них не было никакой оболочки… Таким образом, государство теряло дефицитный материал и оплачивало несделанную работу.
— Складно, — отозвался майор и тронул «Жигули».
— Не только складно задумано, но и реализовано не без выдумки. Чтобы обезопасить тылы, «Сатурн» три месяца назад подал заводу просьбу о выделении в порядке исключения за наличный расчет по кооперативным расценкам двух тысяч метров флизелина. Просьба, разумеется, заботами Юлеева, была удовлетворена. Это шесть тысяч сумок. Большего количества, по документации, в кооперативе никогда не скапливалось… Таким образом, легализация материала обеспечена. А сколько раз эта накладная прикрывала «Сатурн» — ищи-свищи. Тем более, что два участника уже на том свете. Остаются душка Фришман и рубаха-парень, с которым ты имел удовольствие беседовать. Думаю, что Сербаев маленько полиняет, как только протрезвеет и почувствует страх.
— Это все хищения. Но не забывай, что в деле уже две смерти, причем одна — насильственная, с особой жестокостью. Да и с опрокинутой лодкой я пока еще не разобрался. Хотя все свидетели утверждают, что Ачкасов был один.
— Твой следующий ход?
— Съезжу-ка я к вдове Юлеева, — как-то неуверенно сказал майор. — Конечно, время сейчас неподходящее донимать ее расспросами, но на опознании она произвела на меня впечатление не столько убитой горем, сколько… не сразу и слово подберу… Какая-то неестественная оглушенность, заторможенность. А сынок, напротив, вполне бойкий молодой человек.
— Что ж, не берусь судить. Горе каждый встречает по-своему. Подбрось меня в горотдел, займусь пока бумагами. Надо подготовиться к завтрашнему визиту Фришмана. Это ребята такие, что их голой рукой не возьмешь.
— Ты же говорил, что в банк заедешь?
— С самого утра. После двенадцати они работу с клиентами не ведут, а упрашивать не хочу. Они и до двенадцати выполняют операции так, словно делают личное одолжение.
— Могу себе представить, как они разговаривают с остальными, если вот так, походя обижают капитана милиции, — съязвил майор.
— А вот и не можешь, — живо возразил Куфлиев. — Кооператоры к ним и с подарками, и с конвертами, а я с чем — с красной книжечкой?
— Бедненький ты, сиротинушка, и на взятку-то государство тебе ни шиша не выделяет.
— Ладно-ладно. Справка моя — не бог весть какое дело. К утру наверняка подготовят. Я ведь предупредил, что заеду… А ты не забудь про Фришмана… Тормози, спасибо. Я тут уже пешочком. Тут до дома рукой подать.
При слове «дом» Корнеев грустно улыбнулся. Разумеется, он вспомнил не то унылое здание в центре Гурьева, которое имел в виду Куфлиев, а свою двухкомнатную квартирку. Семья жила своей жизнью, а он — своей. Пора бы с этим смириться. Да и что поделаешь, если времени оставалось только на торопливую еду да шесть часов сна. «Погибший Юлеев крутился, и довольно успешно, между двумя производствами. А если еще, как говорят, был и ходок, то домашние проблемы полностью легли на плечи жены».
В памяти всплыл утренний разговор с вдовой. Майор интуитивно чувствовал, что не супружеская неверность заставила окаменеть ее лицо. Нечто иное заморозило все ее существо изнутри, не пропуская наружу подлинной сути постигшей семью трагедии.
Припарковав машину, Корнеев вышел и неожиданно даже для себя помедлил и осторожно огляделся. Надо было торопиться. Найденный в кювете у обочины изуродованный труп не давал ни малейшей отсрочки следователю. Где-то рядом бродили опасные, беспощадные звери, неотличимые от обычных людей. В любой час их тропа может обагриться новой кровью. На него надеются, у него нет права тянуть и мямлить…
И все, же перед дверью, обитой потертым коричневым дерматином, майор в нерешительности простоял несколько минут, потом коротко нажал кнопку звонка. Послышался легкий шумок, дверь открылась.
— Заходите, у нас не заперто, — пригласила маленькая женщина в черном и, не оглядываясь, пошла обратно, словно приглашая следовать за собой по коридору, мимо ветхого шкафа с перекошенной дверцей.
— Это опять я, Тамара Сагаловна, Корнеев. Мы с вами…
— Помню. Я вам прямо сейчас нужна, майор?
— Извините, бога ради. Но каждый час дорог. Как говорится, след остывает.
— Но я же и так все, что…
— Вы можете нам помочь, — настаивал майор, с нажимом выговаривая это «можете», словно гипнотизируя женщину.
— Да чем же?
— Простите, но я вынужден этого коснуться… Тело вашего супруга было так обезображено, что нет ни каких сомнений — это не случайное убийство. Его пытали, а значит, хотели чего-то добиться.
— Прошу вас… — вдова обернулась, на Корнеева глянули сухо горящие, измученные глаза.
— Вы самый близкий погибшему человек. Важно каждое слово, какой-нибудь разговор, поступок, случайно зафиксированные вашей памятью, могут пролить свет на обстоятельства трагедии… Я понимаю ваше состояние, но, прошу вас, будьте до конца откровенны.
— Что же делать, что же делать? — как бы на мгновение оставшись наедине с собой, прошептала женщина. — Идемте… В его кабинет.
Комната, где они оказались, была светлой и уютной, обставленной добротной старой мебелью. Большой письменный стол, множество книг на дубовых полках. У Корнеева такой интерьер ассоциировался скорее с обиталищем кабинетного ученого. Но он не стал обсуждать этот вопрос и уселся на предложенный хозяйкой податливо-упругий стул с гнутой спинкой. Юлеева боком присела в кресло напротив.
— Не знаю, что еще добавить… Врагов у нас просто не было, — ровно сказала она, по-прежнему сохраняя странное выражение, — тем более таких, которые оказались бы способны на такое зверство…
Наступило молчание.
— Я понимаю, вам не до меня…
— Спрашивайте. Я не спешу. Похоронами все равно занимается сын Василий. Машина у него… Всю жизнь тянулись, наконец купили подержанные «Жигули»… Пусть Ефиму хоть после смерти послужат… А у Васи везде знакомые. Знаете, какая сейчас молодежь?.. Я пока хоть немного в себя приду.
— Тамара Сагаловна, вспомните, не угрожал ли кто-нибудь мужу? По телефону, в письме?..
— Ефим — он смирный был, тихий… Нет, никто и никогда… Трепали, правда, языками, что он якобы изменял мне, но я не слушала. Оно как получается?.. Иной раз мужик глянет иначе, а какой-нибудь дурехе мнится, что он ее бриллиантами осыплет — стоит только молнию расстегнуть.
—Вы уверены в непогрешимости своего супруга?
— Ну, может, Ефим и заглядывал кому под юбку, но чтобы из-за бабы его жизни лишили — не поверю…Из себя-то он у меня невидный был, а душу не каждая раз глядит. Я догадывалась, было что-то по мелочам… но деньги в семью нес… Ну, и молчала. Зачем нервы трепать?.. Я ведь тоже не красавица, да и хвораю часто по-женски… Тут понимание надо иметь.
— Мы тоже, Тамара Сагаловна, не думаем, что причиной предсмертных пыток была, так сказать, романтическая история. Вот и ищем зацепки… А что вы знаете о работе мужа?
— Хотите, верьте, хотите — нет. Ничегошеньки.
— Не знаете даже, кем работал?
— Почему же… Работал на заводе, завскладом. С какими-то деталями дело имел. Вы думаете, что из-за этих железок его могли…
— Определенного я сам ничего не могу сказать. И потому готов допустить самое невероятное… Хорошо, завод… А кооператив? Ведь вам известно о нем?
— Конечно. Я и сама писала заявление в «Сатурн», я уже говорила, и пару раз расписывалась в ведомостях… Ох!.. — впервые в ее глазах мелькнуло живое чувство — страх.
— Не пугайтесь, Тамара Сагаловна, хуже того, что случилось, не будет. Вашему мужу уже ничем не повредишь… А вдруг за этим что-то да и кроется… Он ничего вам не говорил о своих опасениях, подозрениях, каких-то неполадках?
— Он никогда не говорил о работе, а я не спрашивала. Все по своему разумению. Вот и в кооперативе иногда ночевать ему приходилось. И всегда без предупреждения… Я уже привыкла.
— А в тот день?
— С утра как пошел на завод, так и не вернулся… Вечером будто бы у Светланы, полюбовницы покойного Леонида Григорьевича, собирались, как в тот день, когда он утонул.
— Ваш муж уехал на машине?
— Машину водит сын. У Ефима прав нету… И учиться не желал. Завод — вот он, две остановки.
— Ас собой к Светлане не приглашал?
— В этот раз нет. Но как-то Ефим возил меня туда на майские праздники. Я не хотела, и не скрывала этого… Что ж получается? Я знаюсь с законной женой Леонида Викторовича, а тут нате… Но он настоял. Я подчинилась… Правда, больше он меня туда не тянул. Да и радости с этого… Мужики втроем в углу шушукались, что-то свое обсуждали. Даулет — ему недолго — напился, пробовал встрять, они его оттуда шуганули. Он вернулся к столу и начал опять водку хлестать да Светке глазки строить. Совсем ошалел! А та уставилась в телевизор на голых баб, будто самой нечем мужиков охмурять. Она и охмуряет. Даулету так улыбалась, что только дурак не заметит. А Лене хоть бы что… Ну, люди!..
— Значит, Тамара Сагаловна, вы только единственный раз побывали у Коробовой? — перебил ее майор. Надо было кончать, информация шла убогая.
— А что мне к ней ездить? Ефим говорил, я и сама убедилась, что они там не гулянки устраивают, а делами занимаются. Хоть и допоздна… Потому вчера вечером и не всполошилась. Замаялась с уборкой, в одиннадцать легла и заснула, как убитая… Как убитая, — прошелестела она, и внезапно руки ее, скрещенные на животе, безвольно упали, голова откинулась на спинку кресла, глаза превратились в узкие бездонные щелки, рот слегка приоткрылся. Поняв, что женщина в обмороке, Корнеев заметался по комнате. К счастью, во вмонтированном в книжный шкаф баре стояло несколько фужеров. Майор схватил один из них, бормоча.
— Сейчас принесу воды… Минуту… Где же у них могут быть лекарства?.. Хоть какие-нибудь капли….
Он бросился в кухню, но его остановил тихий и твердый голос:
— Спасибо, не надо, майор, никаких лекарств…
— Но, позвольте…
— Не волнуйтесь. Уже все прошло, все нормально. Минутная слабость… А вот и Васенька приехал.
В коридоре послышались громкие шаги, и через несколько секунд в кабинет ввалился стриженый ежиком невысокий крепыш в черных джинсах и темной рубашке.
«Довольно странный траур», — подумал Корнеев, вставая.
— Майор Корнеев, — назвался он. — Примите мои соболезнования, Василий Ефимович. Понимаю ваше горе, и поверьте, сейчас я больше всего хочу того же, что и вы — убийцы должны быть найдены.
— Откуда вам знать, чего я хочу?.. Отца-то не вернешь!.. Вы лучше маму пожалейте… Не ройтесь по живому, — парень говорил взволнованно, но не громко, стараясь не тревожить снова впавшую в безразличие женщину.
— Может быть, вы могли бы подсказать, где у отца хранились какие-нибудь записи, дневники или что-нибудь в этом роде? В них может оказаться след.
— Насколько мне известно, отец такой ерундой не занимался. А записную книжку он всегда держал при себе.
— Мы ничего не обнаружили. Как она выглядела?
— Старый, затрепанный зеленый блокнотик. Сколько себя помню, один и тот же. Но я в него ни разу не заглядывал. Зачем? Какие там у него дела? Завод, склад, вечные совещания. Вдобавок, еще и в кооператив зачем-то врюхался. Будто с голоду помирали. Я вот из армии год как пришел, тоже…
— Год достаточный срок, чтобы заметить что-нибудь неблагополучное.
— Я ж не шпион при отце. Если бы я знал!..
— Ну, мало ли — какая-то обмолвка, случайно оброненное слово?
— Не в моих привычках прислушиваться к чужим разговорам.
— Простите, Василий Ефимович, вы работаете или учитесь?
— Вот-вот, я был уверен, что доберемся и до этого! — вспылил Василий. — Вместо того, чтобы разыскивать убийц хорошего человека, вы нас вопросиками терроризируете!
— Можете не отвечать, — нахмурился майор.
— Нет, почему же?.. Я… присматриваюсь пока. Что ж мне, после Афгана и отдохнуть нельзя?.. Пока вы тут сами с собой боролись, я там душманов молотил. Мы там жизни клали, а вы развели здесь маленький капитализм. Отец всю жизнь на заводе горбатился, что бы купить развалюху, на которой я езжу, а торгаши на «Мерседесах» катаются!
— Вася, прошу тебя, не горячись. Не надо кричать… Тебя товарищ майор не о том спрашивает.
— Хорошо, мам… Но что от меня хотят?.. Я ведь в тот вечер не знал, где он и когда явится. Не было еще такого, чтобы я отца из гостей встречал. Ты ведь сама как-то говорила, что до дома Светы минут двадцать пешком. А этот, председатель, как его, Борис! Всегда на «Волге» раскатывает, и пьяный, и трезвый. Все у него куплены… Неужто он, скотина, подбросить не мог?.. Видно, здорово отец кому-то насолил! А кому?.. Не представляю… Ух, попадись он мне под Кабулом!.. А вам, майор, чего, еще? В доме хотите пошарить?.. Ищите, ройтесь!.. У нас все на виду.
— Успокойтесь, Василий, — Корнеев уже и сам рад не был, что затеял разговор с парнем, взведенным, как пружина.
«Не мешало бы ему психиатру показаться. Как это там сейчас называется — реабилитационный центр?» — подумал майор. И словно прочтя его мысли, Василий немедленно взорвался:
— О нервах моих беспокоитесь?.. А где вы были, когда рота моя в Кандагаре загибалась? Какие нужно иметь нервы, чтобы спокойно смотреть, как твоему лучшему другу сносит череп снайпер?.. Мои нервы там остались, когда БТР развернул и всех, кто был в кишлаке, духи — не духи, с дерьмом смешал… После мимо проезжали: горелое, грудами тряпки валяются, где старики, где женщины — не разобрать. Наша работа… Как такое человеку вынести?.. За что убивали?.. За что гибли сами?.. Теперь это, видите ли, политическая ошибка… А домой вернулся — жулье жирует напропалую. Деловые, понимаешь, люди, миллионеры, уже не подпольные, а вполне натуральные, наши, советские. А тут и мы — здравствуйте! — со своими нервами, ранами, а то и вовсе без рук без ног, без крыши над головой, без профессии. Кому мы нужны — такие?..
— Спокойней, Василий. Я тоже не от дедушки слышал, как пули свистят! — прервал взмокшего парня майор. — Надо во всех ситуациях оставаться мужчиной. Матери нужна опора. И не забывайте запирать дверь. Убийцы пытками хотели вырвать у вашего отца какую-то тайну. Не исключено, что они объявятся и здесь. Так что при любых подозрительных событиях немедленно звоните мне, — майор протянул Василию листочек с телефоном. — Уверен, что мы распутаем этот клубок, и ваша помощь понадобится.
Тамара Сагаловна после слов майора приоткрыла глаза и болезненным голосом выговорила:
— Это я не заперла. Уже в комнате вспомнила, да сил вернуться не было. Дай, думаю, присяду на минуточку… И заснула… Вот видите, какая я?.. Ефим мертвый лежит, а я сплю в кресле… Господи, да что ж это такое! — она схватилась за горло, гася рыдания.
Василий бросился к ней, пытаясь успокоить, а Корнеев, наскоро распрощавшись, удалился. И все равно он не мог проникнуться симпатией к этому человеку, пусть и погибшему мучительной смертью.
«Что-то непунктуален наш председатель… А может, И с ним что-нибудь случилось?» — подумал было Корнеев, но в это время, настежь распахнув двойные двери, на пороге появился хозяин кабинета. Выглядел он озадаченным, смущенным и, против обыкновения, хмурился. На ходу расстегнув пуговицу нагрудного кармана рубашки, он извлек белую полоску бумаги и пришлепнул ее ладонью к лежащей перед майором папке.
— Что, Игорь Николаевич, не явился наш красавец?
Майор хмыкнул и развел руками.
— Боюсь, что и не явится. Полюбуйся бумажечкой… Не знаю, как там у тебя, а по моей части как бы не пришлось в розыск подавать. Зря я вчера не настоял на своем в банке. Можно было еще вечером попросить объяснения у товарища Фришмана… Успеется! … Лопух я, лопух…
— Да перестань ты шуметь. Помоги лучше разобраться в этих иероглифах, — он протянул капитану обратно полоску, испещренную цифрами.
— Все очень просто. В понедельник кооператив «Сатурн», точнее его бухгалтер, снял со счета в качестве зарплаты за июнь практически все деньги — сто тысяч. По правилам полагается не позднее следующего дня перечислить с них подоходный налог — что-то порядка тринадцати тысяч. Не говоря уже о прочих платежах. А у них на счету — девятьсот рубликов.
— Погоди! Но именно в понедельник и утонул Ачкасов.
— Правильно. Но на него деньги не спишешь. На сей случай установлена солидарная ответственность всех членов кооператива.
— А если нападение на кассира с похищением денег?
— Перед получением денег в банк каждый раз подается письмо, в котором кооператив гарантирует сохранность суммы при транспортировке. И в нашем случае письмо подписали председатель и бухгалтер… Основная ответственность — на этих двоих. Поэтому те документы, которые должен был принести Фришман, могут многое прояснить.
— Теперь кое-что понятно.
— А всего и я без бумаг не понимаю. Кто у них члены кооператива, кто по договору работает, сколько каждый получил зарплаты? Ведь возмещать государству ущерб придется пропорционально заработку. Короче говоря, роль каждого кооператора можно установить только по документам.
— А если документы утрачены?
— Тогда вся тяжесть ответственности ложится на руководящую тройку: председателя, бухгалтера и ревизора.
— Причем бухгалтер канул в неизвестность, а председатель до сих пор не явился, — подвел итог Корнеев.
— Именно поэтому я тебя прошу, Игорь Николаевич, съездить в «Сатурн» за ревизором и пригласить его на беседу. Хотя бы этого не упустить. А я подожду Фришмана, может, он все-таки передумает и соизволит посетить меня. Да и еще есть чем заняться в твое отсутствие. Я ведь и половины бумаг по этому делу детально не изучил…
На кухонном столе Луков расклепывал пробоем кольца в готовых сумках.
— А, майор!.. Мое почтение. Чем могу быть полезен?.. Заранее предупреждаю — никого из начальства нет, Налицо исключительно работяги.
— Не скромничайте, Михаил Петрович. С вашим опытом и золотыми руками могли бы потянуть производство и посолиднее.
— Этого только не хватало. В ваши клиенты не тороплюсь. А за комплимент покорно благодарю.
— Давайте начистоту, Луков. Вам ведь не понравится, если вашу зарплату начнут по суду вычитать, как с сотрудника проворовавшегося кооператива?
— Ну, это я переживу.
— Зачем вам лезть на рожон, не понимаю. Объяснить это можно только тем, что и у вас рыльце в пушку.
— Не надо, не надо, товарищ майор. Это уже из области фантастики. Спросите у капитана Куфлиева — никогда я не имел дела с уголовщиной… Спрашивайте. Я скажу все, что мне известно. Но в чужой огород лазить не обучен.
— Поговорим в другой раз. Считайте, что убедили меня в своем пролетарском происхождении. Тем не менее, у меня еще больше окрепло желание поговорить с кем-нибудь из администрации. Скажем, с Фришманом. Ну, на худой конец, с Сербаевым.
— Сегодня с утра никого. Бориса не было с понедельника. Он тогда приехал и сообщил, что банк задерживает зарплату. И Даулет со вчера не появлялся. Ни тебе начальства, ни тебе зарплаты…
— Так куда же девался Сербаев?
— Трудно сказать. У него в городе дружков, как собак нерезанных. Если ударился в загул — днем с огнем не сыщешь. Но не сегодня-завтра появится. Мы ведь и в субботу работаем.
— Да, суровые у вас условия, нечего сказать.
— Эксплуатация! — широко улыбнулся Луков.
— Вы когда кого из них увидите, то передайте, чтобы нам позвонили, или сами позвоните. С женщинами я особо распространяться не буду. На вас надеюсь. Кстати, ваши дамы сегодня работают?
— Конечно. Желаете взглянуть? — Луков начал снимать фартук.
— Я сам, провожать меня не требуется. Не отвлекайтесь.
— Была бы честь предложена… А что до работы, так я вам одно скажу — хреново на дядю пахать. Вам-то что, а я уже полтора месяца ни копейки не видал. Чем так, лучше бичевать.
— Ну, Луков, тут уголовный розыск бессилен, — усмехнулся майор.
Женщины в кооперативе располагались со своими станками и приспособлениями в двух смежных комнатах. По их спокойному виду нетрудно было предположить, что работали они не терзаясь меркантильными соображениями. На приветствие ответили нехотя, но работу не прервали — сдельщина диктовала свой жесткий ритм. Одна из казашек, держащая на весу матрицу — деревянную рамку с натянутым капроном, казалось, была озабочена лишь тем, чтобы на сетке не застыла краска. Ее напарница снимала с рамки откатанные половинки сумок и развешивала их. Настежь распахнутые окна не помогали — в помещении стояла тяжелая смесь запахов краски, сиккатива и растворителей.
Швейная машина в соседней комнате стояла рядом с окном, но женщина, сшивающая сумки, постоянно морщилась и терла переносицу, словно вот-вот собиралась чихнуть.
Лишь русоволосая, вдевавшая шнуры ручек в кольца, ответила усталой улыбкой.
Разговор женщины не поддержали, избегая обсуждать с милиционером внутрикооперативные дела. Желание оградить свой мирок от возможных посягательств извне перекрывало даже естественный интерес к ходу расследования.
Докучать расспросами Корнеев не стал. Общее впечатление о здешнем производстве и о людях он составил. Сейчас его больше интересовали те, кто все это организовал.
Уходя, Корнеев заглянул в кухоньку. Луков, все так же горбясь, сидел за столом.
— До скорого, Михаил Петрович.
— Чего там, — пробурчал недовольно Луков, — теперь от вас не отвяжешься.
Появившаяся на крыльце высокая дородная казашка огорченно всплеснула полными руками:
— На минуту нельзя оставить! Только что купала!
— Здравствуйте. Прощу извинить за вторжение, но мне нужен товарищ Сербаев. Я не ошибся адресом?
— Нет, все верно, — казашка, покраснев, застегнула нижнюю пуговицу выгоревшего ситцевого халата. — Это мой муж. Но живет он в другой половине дома, — она казалась совершенно растерянной, — иногда. И не скажу — есть ли он сейчас. Днем он обычно на работе.
— О!.. Да вы тут надымили, — покрутил носом Даулет. — У нас на производстве не положено, — заметил он. — Да уж ладно!.. Петрович, раз так — гони сигарету, а то от разговоров голова трещит, а без курева — уши пухнут…
* * *
Идя к машине, майор и капитан жмурились от дневного света, словно полдня просидели в погребе.— Ну и шарашка! Не возьму в толк, как здесь можно выколачивать такую прибыль? — пожал плечами Корнеев, запуская движок стареньких «Жигулей».
Недавно перебранный, мотор с первого включения заработал ровно и мощно. Куфлиев недовольно сопел, ворочаясь на сидении — куда-то запропастилась пряжка ремня безопасности.
— А твое мнение, дружище? — повернулся к нему майор.
— Все элементарно. Если воровать у государства ткань, отстранить рабочих от дележа прибыли и вдобавок класть выручку в карман без уплаты налогов, то набегает прилично. А реализующие продукцию патентщики сами заинтересованы в строгой конспирации, так как продают якобы лично ими произведенный товар. Вся изюминка — в механизме хищения. А вот тут-то и получается, что флизелин воровать вроде и нет необходимости. Кооператив получал его у Юлеева на складе рулонами, а рулоны предназначались для упаковки деталей в Кульсарах, Надо срочно туда ехать и выяснить, как проходила загрузка «Камаза». Должны же найтись хоть какие-нибудь очевидцы. К нам, в Гурьев, на склад детали сдавались под контролем Юлеева, почти наверняка участвовавшего в хищениях. Уверен, что на них не было никакой оболочки… Таким образом, государство теряло дефицитный материал и оплачивало несделанную работу.
— Складно, — отозвался майор и тронул «Жигули».
— Не только складно задумано, но и реализовано не без выдумки. Чтобы обезопасить тылы, «Сатурн» три месяца назад подал заводу просьбу о выделении в порядке исключения за наличный расчет по кооперативным расценкам двух тысяч метров флизелина. Просьба, разумеется, заботами Юлеева, была удовлетворена. Это шесть тысяч сумок. Большего количества, по документации, в кооперативе никогда не скапливалось… Таким образом, легализация материала обеспечена. А сколько раз эта накладная прикрывала «Сатурн» — ищи-свищи. Тем более, что два участника уже на том свете. Остаются душка Фришман и рубаха-парень, с которым ты имел удовольствие беседовать. Думаю, что Сербаев маленько полиняет, как только протрезвеет и почувствует страх.
— Это все хищения. Но не забывай, что в деле уже две смерти, причем одна — насильственная, с особой жестокостью. Да и с опрокинутой лодкой я пока еще не разобрался. Хотя все свидетели утверждают, что Ачкасов был один.
— Твой следующий ход?
— Съезжу-ка я к вдове Юлеева, — как-то неуверенно сказал майор. — Конечно, время сейчас неподходящее донимать ее расспросами, но на опознании она произвела на меня впечатление не столько убитой горем, сколько… не сразу и слово подберу… Какая-то неестественная оглушенность, заторможенность. А сынок, напротив, вполне бойкий молодой человек.
— Что ж, не берусь судить. Горе каждый встречает по-своему. Подбрось меня в горотдел, займусь пока бумагами. Надо подготовиться к завтрашнему визиту Фришмана. Это ребята такие, что их голой рукой не возьмешь.
— Ты же говорил, что в банк заедешь?
— С самого утра. После двенадцати они работу с клиентами не ведут, а упрашивать не хочу. Они и до двенадцати выполняют операции так, словно делают личное одолжение.
— Могу себе представить, как они разговаривают с остальными, если вот так, походя обижают капитана милиции, — съязвил майор.
— А вот и не можешь, — живо возразил Куфлиев. — Кооператоры к ним и с подарками, и с конвертами, а я с чем — с красной книжечкой?
— Бедненький ты, сиротинушка, и на взятку-то государство тебе ни шиша не выделяет.
— Ладно-ладно. Справка моя — не бог весть какое дело. К утру наверняка подготовят. Я ведь предупредил, что заеду… А ты не забудь про Фришмана… Тормози, спасибо. Я тут уже пешочком. Тут до дома рукой подать.
При слове «дом» Корнеев грустно улыбнулся. Разумеется, он вспомнил не то унылое здание в центре Гурьева, которое имел в виду Куфлиев, а свою двухкомнатную квартирку. Семья жила своей жизнью, а он — своей. Пора бы с этим смириться. Да и что поделаешь, если времени оставалось только на торопливую еду да шесть часов сна. «Погибший Юлеев крутился, и довольно успешно, между двумя производствами. А если еще, как говорят, был и ходок, то домашние проблемы полностью легли на плечи жены».
В памяти всплыл утренний разговор с вдовой. Майор интуитивно чувствовал, что не супружеская неверность заставила окаменеть ее лицо. Нечто иное заморозило все ее существо изнутри, не пропуская наружу подлинной сути постигшей семью трагедии.
Припарковав машину, Корнеев вышел и неожиданно даже для себя помедлил и осторожно огляделся. Надо было торопиться. Найденный в кювете у обочины изуродованный труп не давал ни малейшей отсрочки следователю. Где-то рядом бродили опасные, беспощадные звери, неотличимые от обычных людей. В любой час их тропа может обагриться новой кровью. На него надеются, у него нет права тянуть и мямлить…
И все, же перед дверью, обитой потертым коричневым дерматином, майор в нерешительности простоял несколько минут, потом коротко нажал кнопку звонка. Послышался легкий шумок, дверь открылась.
— Заходите, у нас не заперто, — пригласила маленькая женщина в черном и, не оглядываясь, пошла обратно, словно приглашая следовать за собой по коридору, мимо ветхого шкафа с перекошенной дверцей.
— Это опять я, Тамара Сагаловна, Корнеев. Мы с вами…
— Помню. Я вам прямо сейчас нужна, майор?
— Извините, бога ради. Но каждый час дорог. Как говорится, след остывает.
— Но я же и так все, что…
— Вы можете нам помочь, — настаивал майор, с нажимом выговаривая это «можете», словно гипнотизируя женщину.
— Да чем же?
— Простите, но я вынужден этого коснуться… Тело вашего супруга было так обезображено, что нет ни каких сомнений — это не случайное убийство. Его пытали, а значит, хотели чего-то добиться.
— Прошу вас… — вдова обернулась, на Корнеева глянули сухо горящие, измученные глаза.
— Вы самый близкий погибшему человек. Важно каждое слово, какой-нибудь разговор, поступок, случайно зафиксированные вашей памятью, могут пролить свет на обстоятельства трагедии… Я понимаю ваше состояние, но, прошу вас, будьте до конца откровенны.
— Что же делать, что же делать? — как бы на мгновение оставшись наедине с собой, прошептала женщина. — Идемте… В его кабинет.
Комната, где они оказались, была светлой и уютной, обставленной добротной старой мебелью. Большой письменный стол, множество книг на дубовых полках. У Корнеева такой интерьер ассоциировался скорее с обиталищем кабинетного ученого. Но он не стал обсуждать этот вопрос и уселся на предложенный хозяйкой податливо-упругий стул с гнутой спинкой. Юлеева боком присела в кресло напротив.
— Не знаю, что еще добавить… Врагов у нас просто не было, — ровно сказала она, по-прежнему сохраняя странное выражение, — тем более таких, которые оказались бы способны на такое зверство…
Наступило молчание.
— Я понимаю, вам не до меня…
— Спрашивайте. Я не спешу. Похоронами все равно занимается сын Василий. Машина у него… Всю жизнь тянулись, наконец купили подержанные «Жигули»… Пусть Ефиму хоть после смерти послужат… А у Васи везде знакомые. Знаете, какая сейчас молодежь?.. Я пока хоть немного в себя приду.
— Тамара Сагаловна, вспомните, не угрожал ли кто-нибудь мужу? По телефону, в письме?..
— Ефим — он смирный был, тихий… Нет, никто и никогда… Трепали, правда, языками, что он якобы изменял мне, но я не слушала. Оно как получается?.. Иной раз мужик глянет иначе, а какой-нибудь дурехе мнится, что он ее бриллиантами осыплет — стоит только молнию расстегнуть.
—Вы уверены в непогрешимости своего супруга?
— Ну, может, Ефим и заглядывал кому под юбку, но чтобы из-за бабы его жизни лишили — не поверю…Из себя-то он у меня невидный был, а душу не каждая раз глядит. Я догадывалась, было что-то по мелочам… но деньги в семью нес… Ну, и молчала. Зачем нервы трепать?.. Я ведь тоже не красавица, да и хвораю часто по-женски… Тут понимание надо иметь.
— Мы тоже, Тамара Сагаловна, не думаем, что причиной предсмертных пыток была, так сказать, романтическая история. Вот и ищем зацепки… А что вы знаете о работе мужа?
— Хотите, верьте, хотите — нет. Ничегошеньки.
— Не знаете даже, кем работал?
— Почему же… Работал на заводе, завскладом. С какими-то деталями дело имел. Вы думаете, что из-за этих железок его могли…
— Определенного я сам ничего не могу сказать. И потому готов допустить самое невероятное… Хорошо, завод… А кооператив? Ведь вам известно о нем?
— Конечно. Я и сама писала заявление в «Сатурн», я уже говорила, и пару раз расписывалась в ведомостях… Ох!.. — впервые в ее глазах мелькнуло живое чувство — страх.
— Не пугайтесь, Тамара Сагаловна, хуже того, что случилось, не будет. Вашему мужу уже ничем не повредишь… А вдруг за этим что-то да и кроется… Он ничего вам не говорил о своих опасениях, подозрениях, каких-то неполадках?
— Он никогда не говорил о работе, а я не спрашивала. Все по своему разумению. Вот и в кооперативе иногда ночевать ему приходилось. И всегда без предупреждения… Я уже привыкла.
— А в тот день?
— С утра как пошел на завод, так и не вернулся… Вечером будто бы у Светланы, полюбовницы покойного Леонида Григорьевича, собирались, как в тот день, когда он утонул.
— Ваш муж уехал на машине?
— Машину водит сын. У Ефима прав нету… И учиться не желал. Завод — вот он, две остановки.
— Ас собой к Светлане не приглашал?
— В этот раз нет. Но как-то Ефим возил меня туда на майские праздники. Я не хотела, и не скрывала этого… Что ж получается? Я знаюсь с законной женой Леонида Викторовича, а тут нате… Но он настоял. Я подчинилась… Правда, больше он меня туда не тянул. Да и радости с этого… Мужики втроем в углу шушукались, что-то свое обсуждали. Даулет — ему недолго — напился, пробовал встрять, они его оттуда шуганули. Он вернулся к столу и начал опять водку хлестать да Светке глазки строить. Совсем ошалел! А та уставилась в телевизор на голых баб, будто самой нечем мужиков охмурять. Она и охмуряет. Даулету так улыбалась, что только дурак не заметит. А Лене хоть бы что… Ну, люди!..
— Значит, Тамара Сагаловна, вы только единственный раз побывали у Коробовой? — перебил ее майор. Надо было кончать, информация шла убогая.
— А что мне к ней ездить? Ефим говорил, я и сама убедилась, что они там не гулянки устраивают, а делами занимаются. Хоть и допоздна… Потому вчера вечером и не всполошилась. Замаялась с уборкой, в одиннадцать легла и заснула, как убитая… Как убитая, — прошелестела она, и внезапно руки ее, скрещенные на животе, безвольно упали, голова откинулась на спинку кресла, глаза превратились в узкие бездонные щелки, рот слегка приоткрылся. Поняв, что женщина в обмороке, Корнеев заметался по комнате. К счастью, во вмонтированном в книжный шкаф баре стояло несколько фужеров. Майор схватил один из них, бормоча.
— Сейчас принесу воды… Минуту… Где же у них могут быть лекарства?.. Хоть какие-нибудь капли….
Он бросился в кухню, но его остановил тихий и твердый голос:
— Спасибо, не надо, майор, никаких лекарств…
— Но, позвольте…
— Не волнуйтесь. Уже все прошло, все нормально. Минутная слабость… А вот и Васенька приехал.
В коридоре послышались громкие шаги, и через несколько секунд в кабинет ввалился стриженый ежиком невысокий крепыш в черных джинсах и темной рубашке.
«Довольно странный траур», — подумал Корнеев, вставая.
— Майор Корнеев, — назвался он. — Примите мои соболезнования, Василий Ефимович. Понимаю ваше горе, и поверьте, сейчас я больше всего хочу того же, что и вы — убийцы должны быть найдены.
— Откуда вам знать, чего я хочу?.. Отца-то не вернешь!.. Вы лучше маму пожалейте… Не ройтесь по живому, — парень говорил взволнованно, но не громко, стараясь не тревожить снова впавшую в безразличие женщину.
— Может быть, вы могли бы подсказать, где у отца хранились какие-нибудь записи, дневники или что-нибудь в этом роде? В них может оказаться след.
— Насколько мне известно, отец такой ерундой не занимался. А записную книжку он всегда держал при себе.
— Мы ничего не обнаружили. Как она выглядела?
— Старый, затрепанный зеленый блокнотик. Сколько себя помню, один и тот же. Но я в него ни разу не заглядывал. Зачем? Какие там у него дела? Завод, склад, вечные совещания. Вдобавок, еще и в кооператив зачем-то врюхался. Будто с голоду помирали. Я вот из армии год как пришел, тоже…
— Год достаточный срок, чтобы заметить что-нибудь неблагополучное.
— Я ж не шпион при отце. Если бы я знал!..
— Ну, мало ли — какая-то обмолвка, случайно оброненное слово?
— Не в моих привычках прислушиваться к чужим разговорам.
— Простите, Василий Ефимович, вы работаете или учитесь?
— Вот-вот, я был уверен, что доберемся и до этого! — вспылил Василий. — Вместо того, чтобы разыскивать убийц хорошего человека, вы нас вопросиками терроризируете!
— Можете не отвечать, — нахмурился майор.
— Нет, почему же?.. Я… присматриваюсь пока. Что ж мне, после Афгана и отдохнуть нельзя?.. Пока вы тут сами с собой боролись, я там душманов молотил. Мы там жизни клали, а вы развели здесь маленький капитализм. Отец всю жизнь на заводе горбатился, что бы купить развалюху, на которой я езжу, а торгаши на «Мерседесах» катаются!
— Вася, прошу тебя, не горячись. Не надо кричать… Тебя товарищ майор не о том спрашивает.
— Хорошо, мам… Но что от меня хотят?.. Я ведь в тот вечер не знал, где он и когда явится. Не было еще такого, чтобы я отца из гостей встречал. Ты ведь сама как-то говорила, что до дома Светы минут двадцать пешком. А этот, председатель, как его, Борис! Всегда на «Волге» раскатывает, и пьяный, и трезвый. Все у него куплены… Неужто он, скотина, подбросить не мог?.. Видно, здорово отец кому-то насолил! А кому?.. Не представляю… Ух, попадись он мне под Кабулом!.. А вам, майор, чего, еще? В доме хотите пошарить?.. Ищите, ройтесь!.. У нас все на виду.
— Успокойтесь, Василий, — Корнеев уже и сам рад не был, что затеял разговор с парнем, взведенным, как пружина.
«Не мешало бы ему психиатру показаться. Как это там сейчас называется — реабилитационный центр?» — подумал майор. И словно прочтя его мысли, Василий немедленно взорвался:
— О нервах моих беспокоитесь?.. А где вы были, когда рота моя в Кандагаре загибалась? Какие нужно иметь нервы, чтобы спокойно смотреть, как твоему лучшему другу сносит череп снайпер?.. Мои нервы там остались, когда БТР развернул и всех, кто был в кишлаке, духи — не духи, с дерьмом смешал… После мимо проезжали: горелое, грудами тряпки валяются, где старики, где женщины — не разобрать. Наша работа… Как такое человеку вынести?.. За что убивали?.. За что гибли сами?.. Теперь это, видите ли, политическая ошибка… А домой вернулся — жулье жирует напропалую. Деловые, понимаешь, люди, миллионеры, уже не подпольные, а вполне натуральные, наши, советские. А тут и мы — здравствуйте! — со своими нервами, ранами, а то и вовсе без рук без ног, без крыши над головой, без профессии. Кому мы нужны — такие?..
— Спокойней, Василий. Я тоже не от дедушки слышал, как пули свистят! — прервал взмокшего парня майор. — Надо во всех ситуациях оставаться мужчиной. Матери нужна опора. И не забывайте запирать дверь. Убийцы пытками хотели вырвать у вашего отца какую-то тайну. Не исключено, что они объявятся и здесь. Так что при любых подозрительных событиях немедленно звоните мне, — майор протянул Василию листочек с телефоном. — Уверен, что мы распутаем этот клубок, и ваша помощь понадобится.
Тамара Сагаловна после слов майора приоткрыла глаза и болезненным голосом выговорила:
— Это я не заперла. Уже в комнате вспомнила, да сил вернуться не было. Дай, думаю, присяду на минуточку… И заснула… Вот видите, какая я?.. Ефим мертвый лежит, а я сплю в кресле… Господи, да что ж это такое! — она схватилась за горло, гася рыдания.
Василий бросился к ней, пытаясь успокоить, а Корнеев, наскоро распрощавшись, удалился. И все равно он не мог проникнуться симпатией к этому человеку, пусть и погибшему мучительной смертью.
* * *
Позывные «Маяка», возвещающие, что в Москве уже девять часов утра, Корнев услышал в кабинете Куфлиева. Еще около часу после этого он впустую перелистывал бумаги в папке. Каждую справку, каждый протокол он знал почти наизусть, но возвращался к ним еще и еще, подолгу вчитываясь в каждую строку.«Что-то непунктуален наш председатель… А может, И с ним что-нибудь случилось?» — подумал было Корнеев, но в это время, настежь распахнув двойные двери, на пороге появился хозяин кабинета. Выглядел он озадаченным, смущенным и, против обыкновения, хмурился. На ходу расстегнув пуговицу нагрудного кармана рубашки, он извлек белую полоску бумаги и пришлепнул ее ладонью к лежащей перед майором папке.
— Что, Игорь Николаевич, не явился наш красавец?
Майор хмыкнул и развел руками.
— Боюсь, что и не явится. Полюбуйся бумажечкой… Не знаю, как там у тебя, а по моей части как бы не пришлось в розыск подавать. Зря я вчера не настоял на своем в банке. Можно было еще вечером попросить объяснения у товарища Фришмана… Успеется! … Лопух я, лопух…
— Да перестань ты шуметь. Помоги лучше разобраться в этих иероглифах, — он протянул капитану обратно полоску, испещренную цифрами.
— Все очень просто. В понедельник кооператив «Сатурн», точнее его бухгалтер, снял со счета в качестве зарплаты за июнь практически все деньги — сто тысяч. По правилам полагается не позднее следующего дня перечислить с них подоходный налог — что-то порядка тринадцати тысяч. Не говоря уже о прочих платежах. А у них на счету — девятьсот рубликов.
— Погоди! Но именно в понедельник и утонул Ачкасов.
— Правильно. Но на него деньги не спишешь. На сей случай установлена солидарная ответственность всех членов кооператива.
— А если нападение на кассира с похищением денег?
— Перед получением денег в банк каждый раз подается письмо, в котором кооператив гарантирует сохранность суммы при транспортировке. И в нашем случае письмо подписали председатель и бухгалтер… Основная ответственность — на этих двоих. Поэтому те документы, которые должен был принести Фришман, могут многое прояснить.
— Теперь кое-что понятно.
— А всего и я без бумаг не понимаю. Кто у них члены кооператива, кто по договору работает, сколько каждый получил зарплаты? Ведь возмещать государству ущерб придется пропорционально заработку. Короче говоря, роль каждого кооператора можно установить только по документам.
— А если документы утрачены?
— Тогда вся тяжесть ответственности ложится на руководящую тройку: председателя, бухгалтера и ревизора.
— Причем бухгалтер канул в неизвестность, а председатель до сих пор не явился, — подвел итог Корнеев.
— Именно поэтому я тебя прошу, Игорь Николаевич, съездить в «Сатурн» за ревизором и пригласить его на беседу. Хотя бы этого не упустить. А я подожду Фришмана, может, он все-таки передумает и соизволит посетить меня. Да и еще есть чем заняться в твое отсутствие. Я ведь и половины бумаг по этому делу детально не изучил…
* * *
На этот раз штаб-квартира «Сатурна» не произвела на майора такого удручающего впечатления.На кухонном столе Луков расклепывал пробоем кольца в готовых сумках.
— А, майор!.. Мое почтение. Чем могу быть полезен?.. Заранее предупреждаю — никого из начальства нет, Налицо исключительно работяги.
— Не скромничайте, Михаил Петрович. С вашим опытом и золотыми руками могли бы потянуть производство и посолиднее.
— Этого только не хватало. В ваши клиенты не тороплюсь. А за комплимент покорно благодарю.
— Давайте начистоту, Луков. Вам ведь не понравится, если вашу зарплату начнут по суду вычитать, как с сотрудника проворовавшегося кооператива?
— Ну, это я переживу.
— Зачем вам лезть на рожон, не понимаю. Объяснить это можно только тем, что и у вас рыльце в пушку.
— Не надо, не надо, товарищ майор. Это уже из области фантастики. Спросите у капитана Куфлиева — никогда я не имел дела с уголовщиной… Спрашивайте. Я скажу все, что мне известно. Но в чужой огород лазить не обучен.
— Поговорим в другой раз. Считайте, что убедили меня в своем пролетарском происхождении. Тем не менее, у меня еще больше окрепло желание поговорить с кем-нибудь из администрации. Скажем, с Фришманом. Ну, на худой конец, с Сербаевым.
— Сегодня с утра никого. Бориса не было с понедельника. Он тогда приехал и сообщил, что банк задерживает зарплату. И Даулет со вчера не появлялся. Ни тебе начальства, ни тебе зарплаты…
— Так куда же девался Сербаев?
— Трудно сказать. У него в городе дружков, как собак нерезанных. Если ударился в загул — днем с огнем не сыщешь. Но не сегодня-завтра появится. Мы ведь и в субботу работаем.
— Да, суровые у вас условия, нечего сказать.
— Эксплуатация! — широко улыбнулся Луков.
— Вы когда кого из них увидите, то передайте, чтобы нам позвонили, или сами позвоните. С женщинами я особо распространяться не буду. На вас надеюсь. Кстати, ваши дамы сегодня работают?
— Конечно. Желаете взглянуть? — Луков начал снимать фартук.
— Я сам, провожать меня не требуется. Не отвлекайтесь.
— Была бы честь предложена… А что до работы, так я вам одно скажу — хреново на дядю пахать. Вам-то что, а я уже полтора месяца ни копейки не видал. Чем так, лучше бичевать.
— Ну, Луков, тут уголовный розыск бессилен, — усмехнулся майор.
Женщины в кооперативе располагались со своими станками и приспособлениями в двух смежных комнатах. По их спокойному виду нетрудно было предположить, что работали они не терзаясь меркантильными соображениями. На приветствие ответили нехотя, но работу не прервали — сдельщина диктовала свой жесткий ритм. Одна из казашек, держащая на весу матрицу — деревянную рамку с натянутым капроном, казалось, была озабочена лишь тем, чтобы на сетке не застыла краска. Ее напарница снимала с рамки откатанные половинки сумок и развешивала их. Настежь распахнутые окна не помогали — в помещении стояла тяжелая смесь запахов краски, сиккатива и растворителей.
Швейная машина в соседней комнате стояла рядом с окном, но женщина, сшивающая сумки, постоянно морщилась и терла переносицу, словно вот-вот собиралась чихнуть.
Лишь русоволосая, вдевавшая шнуры ручек в кольца, ответила усталой улыбкой.
Разговор женщины не поддержали, избегая обсуждать с милиционером внутрикооперативные дела. Желание оградить свой мирок от возможных посягательств извне перекрывало даже естественный интерес к ходу расследования.
Докучать расспросами Корнеев не стал. Общее впечатление о здешнем производстве и о людях он составил. Сейчас его больше интересовали те, кто все это организовал.
Уходя, Корнеев заглянул в кухоньку. Луков, все так же горбясь, сидел за столом.
— До скорого, Михаил Петрович.
— Чего там, — пробурчал недовольно Луков, — теперь от вас не отвяжешься.
* * *
Дом Сербаева из красного выветрившегося кирпича за зеленым забором отличался от соседних разве только тем, что был рассчитан на две семьи. Ближняя калитка оказалась заперта, и майор вошел в следующую. Замурзанная девочка лет пяти сообщила ему, что мама дома, а где папа — сна не знает.Появившаяся на крыльце высокая дородная казашка огорченно всплеснула полными руками:
— На минуту нельзя оставить! Только что купала!
— Здравствуйте. Прощу извинить за вторжение, но мне нужен товарищ Сербаев. Я не ошибся адресом?
— Нет, все верно, — казашка, покраснев, застегнула нижнюю пуговицу выгоревшего ситцевого халата. — Это мой муж. Но живет он в другой половине дома, — она казалась совершенно растерянной, — иногда. И не скажу — есть ли он сейчас. Днем он обычно на работе.