Бианки Виталий. Лесные сказки и были (сборник)

Все меня боятся:
За всех умею взяться.
 
 
Зверя и птицы
Крови напиться.
Недруги ищут
Меня, Комарищу,
А я удал:
Жиг! – и умчал.
 
   Никому меня, Комара, не словить!
   Услыхала его Стрекоза и говорит:
   – Не хвались, Комар, храбростью да ловкостью. В лесу дремучем на болоте топучем живёт Росянка – Комариная Смерть. Изловит тебя, кровопийцу, Росянка.
   – А вот не изловит! – говорит Комар.
   Затрубил и полетел в лес.
   Прилетел в лес дремучий – видит: сидит на сосне Копалуха. Перо у Копалухи плотное, ноги жёсткие, нос костяной. Поди подступись к ней!
   А Комар сел ей на бровь, где пёрышек нет, изловчился – жиг её в бровь!
   Сорвалась Копалуха с сосны, заклохтала, загремела крыльями по лесу!
   А Комар увернулся, в сторону метнулся, повыше поднялся, – летит, трубит:
   – Не словила меня, Комара, Копалуха!
   Летит по лесу дремучему, видит: в кустах Грибник пробирается, суковатым батожком подпирается, картузом от мошки отбивается. На теле у Грибника рубаха, на ногах – штаны, а внизу – сапоги. Поди подступись к нему!
   Комар сел ему на нос, где на коже нет одёжи, изловчился – жиг его в нос!
   Вскрикнул Грибник, замахал батожком, грибы выронил.
   А Комар увернулся, в сторону метнулся, повыше поднялся – летит, трубит:
   – Не словил меня, Комара, Грибник!
   Летит по лесу дремучему, видит: из чащи Сохатый прёт, бородой трясёт, рогами дерева задевает, ногами бурелом сокрушает. Всё тело Сохатого длинной шерстью поросло, а рога да копыта костяные. Поди-ка к нему подступись!
   А Комар подлетел, на веко ему, где шерсть, коротка, сел – жиг в глаз!
   Взревел Сохатый, рогом дерево с корнем вырвал, копытами землю взрыл.
   А Комар увернулся, в сторону метнулся, повыше поднялся – летит, трубит:
   – Не словил меня, Комара, Сохатый!
   Летел-летел, глядит – среди леса дремучего болото топучее. Никого на болоте нет, только мох кругом, а во мху малая Травинка растёт.
   Спустился Комар на болото, сел на Травинку.
   Спрашивает Травинку:
   – Уж не ты ли Росянка – Комариная Смерть?
   Отвечает Травинка сладким голоском:
   – Погляди, Комар, на мои цветочки.
   Поглядел Комар на цветочки. Белые цветочки в зелёных колокольчиках. Солнце за тучку, – цветочки в колокольчики. Солнце из тучки, – и цветочки выглянут.
   Говорит Комар Травинке:
   – Хороши у тебя цветочки! А не видала ты Росянки – Комариной Смерти?
   Говорит Травинка сладким-пресладким голоском:
   – Погляди, Комар, на мой колосок.
   Поглядел Комар на колосок.
   Колосок прямой, зелёный, стройненький.
   Говорит Комар Травинке:
   – Ничего себе колосок. А не слыхала ты про Росянку – Комариную Смерть?
   Говорит Травинка приторным голоском:
   – Погляди, Комар, на мои листочки!
   Поглядел Комар на листочки. Круглые листочки лежат на земле, по краям их частые булавочки, на булавочках медвяная роса капельками.
   Как увидел Комар те капельки, – сразу пить захотел. Слетел на листок, опустил в каплю носок, стал росу медвяную пить.
   Летела мимо Стрекоза, увидала Комара на листке и говорит:
   – Попался Комар Росянке!
   Хотел Комар крыльями взмахнуть, – крылья к листку пристали; хотел ногами шагнуть, – ноги увязли; хотел нос вытащить, – нос прилип!
   Изогнулись гибкие булавочки, вонзились в комариное тело, прижали Комара к листку, – и выпила Росянка комариную кровь, как пил Комар кровь звериную, птичью и человечью.
   Тут Комару и смерть пришла.
   А Росянка и по сей день на болоте живёт и других комаров к себе ждёт.

ХВОСТЫ

   Прилетела Муха к Человеку и говорит:
   – Ты хозяин над всеми зверями, ты всё можешь сделать. Сделай мне хвост.
   – А зачем тебе хвост? – говорит Человек.
   – А затем мне хвост, – говорит Муха, – зачем он у всех зверей, – для красоты.
   – Я таких зверей не знаю, у которых хвост для красоты. А ты и без хвоста хорошо живёшь.
   Рассердилась Муха и давай Человеку надоедать: то на сладкое блюдо сядет, то на нос ему перелетит, то у одного уха жужжит, то у другого. Надоела, сил нет! Человек ей и говорит:
   – Ну ладно! Лети ты, Муха, в лес, на реку, в поле. Если найдёшь там зверя, птицу или гада, у которого хвост для красоты только привешен, можешь его хвост себе взять. Я разрешаю.
   Обрадовалась Муха и вылетела в окошко.
   Летит она садом и видит: по листу Слизняк ползёт. Подлетела Муха к Слизняку и кричит:
   – Отдай мне твой хвост, Слизняк! Он у тебя для красоты.
   – Что ты, что ты! – говорит Слизняк. – У меня и хвоста-то нет: это ведь брюхо моё. Я его сжимаю да разжимаю, – только так и ползаю. Я – брюхоног.
   Муха видит – ошиблась, – и полетела дальше.
   Прилетела к речке, а в речке Рыба и Рак – оба с хвостами. Муха к Рыбе:
   – Отдай мне твой хвост! Он у тебя для красоты.
   – Совсем не для красоты, – отвечает Рыба. – Хвост у меня – руль. Видишь: надо мне направо повернуть – я хвост вправо поворачиваю. Надо налево – я влево хвост кладу. Не могу я тебе свой хвост отдать.
   Муха к Раку:
   – Отдай мне твой хвост, Рак!
   – Не могу отдать, – отвечает Рак. – Ножки у меня слабые, тонкие, я ими грести не могу. А хвост у меня широкий и сильный. Я как шлёпну хвостом по воде, так меня и подбросит. Шлёп, шлёп – и плыву, куда мне надо. Хвост у меня вместо весла.
   Полетела Муха дальше. Прилетела в лес, видит: на суку Дятел сидит, Муха к нему:
   – Отдай мне твой хвост, Дятел! Он у тебя для красоты только.
   – Вот чудачка! – говорит Дятел. – А как же я деревья-то долбить буду, еду себе искать, гнёзда для детей устраивать?
   – А ты носом, – говорит Муха.
   – Носом-то носом, – отвечает Дятел, – да ведь и без хвоста не обойдёшься. Вот гляди, как я долблю.
   Упёрся Дятел крепким, жёстким своим хвостом в кору, размахнулся всем телом да как стукнет носом по суку – только щепки полетели!
   Муха видит: верно, на хвост Дятел садится, когда долбит, – нельзя ему без хвоста. Хвост ему подпоркой служит.
   Полетела дальше.
   Видит: Оленуха в кустах со своими оленятами. И у Оленухи хвостик – маленький, пушистый, беленький хвостик. Муха как зажужжит:
   – Отдай мне твой хвостик, Оленуха!
   Оленуха испугалась.
   – Что ты, что ты! – говорит. – Если я отдам тебе свой хвостик, так мои оленятки пропадут.
   – Оленяткам-то зачем твой хвост? – удивилась Муха.
   – А как же, – говорит Оленуха. – Вот погонится за нами Волк. Я в лес кинусь – спрятаться. И оленятки за мной. Только им меня не видно между деревьями. А я им белым хвостиком машу, как платочком: «Сюда бегите, сюда!» Они видят – беленькое впереди мелькает, – бегут за мной. Так все и убежим от Волка.
   Нечего делать, полетела Муха дальше.
   Полетела дальше и увидала Лисицу. Эх, и хвост у Лисицы! Пышный да рыжий, красивый-красивый!
   «Ну, – думает Муха, – уж этот-то хвост мой будет».
   Подлетела к Лисице, кричит:
   – Отдавай хвост!
   – Что ты, Муха! – отвечает Лисица. – Да без хвоста я пропаду. Погонятся за мной собаки, живо меня, бесхвостую, поймают. А хвостом я их обману.
   – Как же ты, – спрашивает Муха, – обманешь их хвостом?
   – А как станут меня собаки настигать, я хвостом верть! – хвост вправо, сама влево. Собаки увидят, что хвост мой вправо метнулся, и кинутся вправо. Да пока разберут, что ошиблись, я уж далеко.
   Видит Муха: у всех зверей хвост для дела, нет лишних хвостов ни в лесу, ни в реке. Нечего делать, полетела Муха домой. Сама думает:
   «Пристану к Человеку, буду ему надоедать, пока он мне хвост не сделает».
   Человек сидел у окошка, смотрел на двор.
   Муха ему на нос села. Человек бац себя по носу! – а Муха уж ему на лоб пересела. Человек бац по лбу! – а Муха уж опять на носу.
   – Отстань ты от меня, Муха! – взмолился Человек.
   – Не отстану, – жужжит Муха. – Зачем надо мной посмеялся, свободных хвостов искать послал? Я у всех зверей спрашивала – у всех зверей хвост для дела.
   Человек видит: не отвязаться ему от Мухи – вон какая надоедная!
   Подумал и говорит:
   – Муха, Муха, а вон Корова на дворе. Спроси у неё, зачем ей хвост.
   – Ну ладно, – говорит Муха, – спрошу ещё у Коровы. А если и Корова не отдаст мне хвоста, сживу тебя, Человек, со свету.
   Вылетела Муха в окошко, села Корове на спину и давай жужжать, выспрашивать:
   – Корова, Корова, зачем тебе хвост? Корова, Корова, зачем тебе хвост?
   Корова молчала, молчала, а потом как хлестнёт себя хвостом по спине – и пришлёпнула Муху.
   Упала Муха на землю – дух вон, и ножки кверху.
   А Человек и говорит из окошка:
   – Так тебе, Муха, и надо – не приставай к людям, не приставай к зверям, надоеда.

РЫБИЙ ДОМ

   На окне в моей комнате, в большой банке из-под варенья, живёт рыбка-колюшка, по прозвищу Остропёр. Я кормлю её мотылём и каждый день меняю в банке воду.
   Дети приходят ко мне в гости и удивляются:
   – Зачем ты держишь у себя эту простую рыбку? Купил бы лучше красивых золотых рыбок.
   Тогда я рассказываю им, как жил Остропёр в другой, чудесной стране и как он попал ко мне.
   Вот этот рассказ.
   Была весна. Птицы вили гнёзда для своих птенцов. Пришла пора и Остропёру подумать о детях. Он и отправился разыскивать подходящее место для дома.
   Ему было весело, и он на бегу подпрыгивал до самого неба. Он мог это делать потому, что страна, где он тогда жил, была действительно чудесная страна.
   Она лежит меж двух крутых песчаных гор. Вместо воздуха там вода. Луга покрыты зелёным илом. В лесах растут длинные жёлтые водоросли. А небо той страны низкое, плоское, как потолок, и блестит серебром.
   Что там над ним, – Остропёр не знал. Ему захотелось взглянуть туда хоть одним глазком. Он взял да и просунул в небо голову.
   Там он увидал над собой другое небо – синее, далёкое. Увидал другие, высокие-высокие леса. А прямо перед собой Остропёр заметил птицу с большой головой и длинным острым клювом.
   На ней был яркий наряд из мягких коричнево-изумрудных, голубых перьев. Она сидела на ветке и задумчиво смотрела вниз.
   Это был рыбий разбойник – Зимородок.
   Он сейчас же распустил крылья и стремглав понёсся прямо на Остропёра.
   Остропёр вильнул хвостом и мигом очутился снова в своей стране. Зимородок тенью мелькнул над ним в серебряном небе – и пропал.
   У Остропёра сразу прошла охота прыгать в небо. Он отправился дальше и скоро добрался до леса. В зарослях жёлтых водорослей он отыскал поляну – славное место для дома.
   Остропёр сейчас же принялся за дело. Он забился с головой в мягкий ил и завертелся в нём волчком так шибко, что кусочки ила вихрем полетели во все стороны.
   Получилась круглая ямка.
   Остропёр выскочил из неё и… с размаху – бац носом прямо в живот другой колюшке!
   Чужая колюшка тоже хотела строить себе дом на этой полянке. Теперь обе рыбки непременно должны были подраться: ведь спорить на словах они не умели.
   Остропёр поставил торчком все свои пять колючек – три на спине, две на брюшке – и кинулся на врага.
   Рыбки закружились над поляной.
   Они старались задеть друг друга острыми, как иглы, колючками.
   Наконец Остропёру удалось пырнуть чужую рыбку в бок. Рыбка – бежать. Остропёр – за ней и прогнал её далеко в лес.
   Теперь он стал хозяином поляны и мог строить на ней дом.
   Строил он одним ртом.
   По всей поляне валялись брёвна: сломанные стебельки, корешки, травинки.
   Но не всякое бревно годилось в постройку. Каждое Остропёр брал в рот и подкидывал кверху. Если брёвнышко было лёгкое, – его подхватывало течением, как ветром, и уносило в лес. Тяжёлое падало на землю.
   В яму к себе Остропёр таскал только тяжёлые брёвна. Он накладывал их одно на другое и придавливал брюшком. Потом приносил во рту песок с горы и засыпал им брёвна. Чтобы стены вышли ещё прочней, он тёрся об них своими боками: всё тело его было покрыто липким клеем. А дырки между брёвнами он затыкал мхом.
   Через три дня дом был готов. Это был очень прочный дом с круглой крышей и двумя дверями, как маленькая муфта.
   Теперь Остропёру оставалось только залучить в дом хозяйку.
   Но тут приключилась беда: с крутой горы на полянку поползла тоненькая струйка песку.
   Струйка становилась всё шире, песок полз всё дальше и дальше– прямо на Остропёров дом.
   Остропёр перепугался.
   Он никак не мог понять: отчего вдруг песок пополз с горы и когда, наконец, перестанет?
   А дело было просто. В берегу, как раз над Остропёровым домом, Зимородок рыл себе нору. Он не умел вить гнёзда на деревьях, как другие птицы. Он рыл и рыл песок носом, пока не зарылся глубоко в берег.
   Там он устроил маленькую комнату – детскую – и тогда перестал рыть.
   Перестал и песок сыпаться вниз с горы. Он не дошёл до Остропёрова дома, и Остропёр успокоился.
   Теперь он отправился на смотрины – выбирать себе жену.
   Он был очень красив тогда в своём праздничном весеннем наряде. Каждая чешуйка на нём отливала серебром, спина была синяя, живот и щёки – ярко-красные, глаза – голубые.
   Хороши весной и самки колюшки: все в серебристо-голубых нарядах из тонких чешуек. Они стайкой гуляли в тростниковой роще.
   Остропёр выбрал самую толстую и привёл её к своему дому. Рыбка юркнула в дверь. Наружу торчал только её хвостик. Он дрожал и дрыгал: рыбка метала икру.
   Вдруг она выскочила через другие двери и помчалась прочь. Теперь она была худая как щепка.
   Остропёр заглянул в дом. Там на полу лежала целая груда икринок. Он полил их молоками.
   Беглянку он не стал разыскивать; снова отправился в лес и привёл другую рыбку.
   Но рыбки были все на один лад. Одна за другой они оставляли ему свою икру и удирали.
   Скоро дом был набит доверху. Остропёр забил обе двери травой и стал сторожить икру.
   Сторожить пришлось зорко. Здесь рыскали прожорливые чудовища: искали, где бы поживиться вкусной икоркой или маленькими рыбками.
   Много раз на поляну заглядывали пучеглазые жуки-плавунцы. Над домом проносились, извиваясь, как змеи, их отвратительные хищные личинки.
   Но всего больше боялся Остропёр, когда с шумом и плеском разрывалось плоское небо. Сверху просовывался длинный, острый, как ножницы, клюв и – раз! – хватал зазевавшуюся рыбку. Это охотился Зимородок: он уносил свою добычу на берег и там съедал её. А тонкие рыбьи косточки он таскал к себе в нору и выстилал ими пол в спальне своих детей.
   Остропёр то и дело поглядывал на небо. И как только показывалась тень быстрых крыльев, он живо скрывался в лесу. Там Зимородку было не поймать его.
   Но и в лесу было неспокойно. Хищные рыбы прятались в водорослях, стояли за корягами, стерегли добычу из засады.
   Раз Остропёр отправился в лес поискать себе на обед червяков. Вдруг из чащи на него выскочил большой окунь.
   Остропёр успел прыгнуть в сторону, – и окунь пролетел мимо.
   Когда он вернулся, маленький храбрец и не подумал бежать. Ему надо было защищать свой дом: окунь легко мог найти и съесть икру.
   Хищник уже разинул рот, чтобы с налёта проглотить смелого малыша. Тогда Остропёр неожиданно бросился вперёд и вбок.
   Одна из колючек царапнула окуня по щеке. Это был ловкий удар. Всё тело окуня покрыто толстой чешуёй. В такой броне ему не страшны колючки. Но глаза и щёки его не защищены.
   Окунь испугался, что Остропёр выколет ему глаз, и отступил.

* * *

   Дни шли за днями.
   Как-то утром Остропёр открыл обе двери своего дома и стал проветривать помещение. Он проделывал это каждый день, чтобы икра не покрывалась плесенью.
   Он встал около двери и быстро-быстро замахал своими крылышками-плавниками. Лёгкие волны побежали через весь дом. Вдруг икринки одна за другой начали лопаться. Из икринок выходили крошечные рыбки. Они были совсем прозрачные, точно из стекла. У каждой под брюшком висел большой желточный пузырь. Слабенькие рыбки качались на своих пузырях, словно привязанные к поплавкам. Это у них были узелки с провизией: новорождённые колюшата питаются желтком, пока не выучатся ловить червяков.
   Настало для Остропёра самое трудное время. Надо было пасти шалунов-ребятишек. А их было так много: целая сотня!
   Тут ещё на беду появилась в лесу громадная щука. Щука эта была самым сильным, самым прожорливым и самым хитрым чудовищем. Она хвостищем поднимала со дна муть, кругом неё становилось темно, и не было видно, где она прячется.
   И вот раз целая стайка Остропёровых ребятишек, шаля, удрала в лес. Остропёр живо загнал остальных колюшат в дом и кинулся за шалунами.
   А щука уже заметила рыбёшек. Она разинула зубастую пасть и – хап! – проглотила разом полстайки колюшат. Хап! – и другая кучка исчезла в её широкой глотке.
   Тут Остропёр сам кинулся в раскрытую пасть чудовища.
   Но щука мигом запахнула рот. Ей совсем не хотелось глотать Остропёра: его острые, твёрдые иглы насквозь продырявили бы ей кишки. Другое дело – молодые колюшата: иглы у них ещё мягкие, как у новорождённого ёжика.
   Осталось у Остропёра ещё много ребят. С каждым днём их пропадало всё больше и больше; то щуке попадутся, то окуню, то жукам. Но хлопот не убавлялось: чем меньше становились узелки под брюшком у рыбёшек, тем трудней было отцу поспевать за ребятами. Они становились всё проворней.
   Наконец, молодые колюшки съели всю свою провизию в узелках и научились таскать червяков из-под камешков. Иглы их выросли и стали твёрдыми. Теперь они не нуждались больше в заботах отца: сами могли находить себе пищу и защищаться от врагов.
   Последняя стайка ребят скрылась в лесу, и вот Остропёр остался один на поляне.
   Яркие краски на его теле давно потускнели, весь он стал серый, худой и невзрачный. Он так устал, что забыл даже глядеть на небо: не мелькает ли там тень быстрых крыльев.
   Вот тут-то и схватил его рыбий разбойник – Зимородок.
   Быстро просунулись из серебряного неба острые ножницы, ущемили Остропёра поперёк тела и потащили вверх – в пустоту.
   Ещё раз увидел Остропёр другое, синее-синее небо, мелькнули у него перед глазами высокие зелёные деревья. Потом круглый рот его широко раскрылся. Остропёр стал задыхаться, задыхаться, задыхаться… и вдруг почувствовал, что летит вниз.
   Острые колючки и тут сослужили ему верную службу: Зимородок больно наколол себе об них глотку и выпустил свою добычу.
   Я проходил в это время по берегу речки и видел, как он выронил рыбку из клюва. Она упала на песок как раз у моих ног.
   Я поднял израненного Остропёра, отнёс к себе домой и посадил в банку из-под варенья.
   Теперь Остропёр выздоровел. Он не так красив, как золотые рыбки, но куда интереснее их.
   Когда придёт весна, я пущу к нему серебристо-голубых самок. Он сейчас же снова примется строить себе дом. И уж тут, в стеклянной банке, все мои гости могут видеть, как ловко это делает простая рыбка-колюшка и сколько трудов ей стоит выходить смешных маленьких колюшат с большим пузырём под брюшком.

АНЮТКИНА УТКА

   От осенних дождей разлилась вода в запруде.
   По вечерам прилетали дикие утки. Мельникова дочка Анютка любила слушать, как они плещутся и возятся в темноте.
   Мельник часто уходил на охоту по вечерам.
   Анютке было очень скучно сидеть одной в избе.
   Она выходила на плотину, звала: «Уть, уть, уть!» – и бросала хлебные крошки в воду.
   Только утки не плыли к ней. Они боялись Анютки и улетали с запруды, свистя крыльями.
   Это огорчало Анютку.
   «Не любят меня птицы, – думала она. – Не верят мне».
   Сама Анютка очень любила птиц. Мельник не держал ни кур, ни уток. Анютке хотелось приручить хоть какую-нибудь дикую птицу.

* * *

   Раз поздним осенним вечером мельник вернулся с охоты. Он поставил ружьё в угол и сбросил с плеч мешок.
   Анютка кинулась разбирать дичь.
   Большой мешок был набит стреляными утками разных пород. Анютка всех их умела различать по величине и блестящим зеркальцам на крыльях.
   В мешке были крупные кряковые утки с фиолетово-синими зеркальцами. Были маленькие чирки-свистунки с зелёными зеркальцами и трескунки – с серыми.
   Анютка одну за другой вынимала их из мешка, считала и раскладывала на лавке.
   – Сколько насчитала? – спросил мельник, принимаясь за похлёбку.
   – Четырнадцать, – сказала Анютка. – Да там будто ещё одна есть!
   Анютка запустила руку в мешок и вытащила последнюю утку. Птица неожиданно вырвалась у неё из рук и быстро заковыляла под лавку, волоча разбитое крыло.
   – Живая! – вскричала Анютка.
   – Давай её сюда, – велел мельник. – Я ей живо шею сверну.
   – Тятенька, отдай утку мне, – попросила Анютка.
   – На что она тебе? – удивился мельник.
   – А я её вылечу.
   – Да это ж дикая! Она не станет жить у тебя.
   Пристала Анютка: отдай да отдай, – и выпросила утку.
   Стала кряква жить в запруде. Анютка привязала её за ногу к кусту. Хочет утка – в воде плавает, захочет – на берег выйдет. А больное крыло Анютка ей чистой тряпочкой перевязала.
   Подошла зима.
   По ночам воду стало затягивать ледком. Дикие утки больше не прилетали на запруду: улетели на юг.
   Анюткина кряква стала тосковать и мёрзнуть под кустом.
   Анютка взяла её в избу. Тряпочка, которой Анютка перевязала утке крыло, приросла к кости да так и осталась. И на левом крыле кряквы теперь было не синее с фиолетовым отливом зеркальце, а белая тряпочка. Так Анютка и назвала свою утку: Белое Зеркальце.
   Белое Зеркальце больше не дичилась Анютки. Она позволяла девочке гладить её и брать на руки, шла на зов и брала еду прямо из рук. Анютка очень была довольна. Ей не было теперь скучно, когда отец уходил из дому.

* * *

   Весной, как только растаял лёд на реке, прилетели дикие утки. Анютка опять привязала Белое Зеркальце на длинную верёвку и пустила в запруду. Белое Зеркальце верёвку стала щипать клювом, кричала и рвалась улететь с дикими утками.
   Анютке стало жалко её. Но жалко было и расставаться с ней. Однако Анютка рассудила так: «Что ж силком её держать? Крыло у ней зажило, весна, она хочет детей выводить. А вспомнит меня, так вернётся».
   И отпустила Белое Зеркальце на все четыре стороны. А отцу сказала:
   – Ты, как будешь уток бить, зорко гляди, не мелькнёт ли на крыле белая тряпочка. Не застрели Белое Зеркальце!
   Мельник только руками всплеснул:
   – Ну, хозяйка! Сама своё хозяйство разоряет. А я думал: вот съезжу в город, селезня куплю, – Анюткина утка детей нам выведет.
   Смутилась Анютка.
   – Ты ничего мне про селезня не говорил. Да ведь, может, не поживётся Белому Зеркальцу на воле, так она ещё назад воротится.
   – Дура ты, дура, Анютка! Где ж это видано, чтобы дикая птица назад в неволю ворочалась? Как волка ни корми, он всё в лес смотрит. Попадёт теперь твоя утка ястребу в когти – и поминай, как звали!

* * *

   Тепло прибывало быстро. Река разлилась, затопила кусты на берегу. Полилась вода дальше, затопила лес.
   Уткам плохо пришлось в тот год: пора нестись, а земля вся в воде – негде гнезда выстроить.
   Зато Анютке весело: лодка есть – плыви, куда хочешь.
   Поплыла Анютка в лес. Увидела в лесу старое дуплистое дерево.
   Стукнула веслом по стволу, а из дупла кряковая утка – шасть! – и прямо на воду у самой лодки. Повернулась боком. Анютка глядит – и глазам не верит: на крыле белая тряпочка! Хоть грязная стала, а всё заметна.
   – Уть, уть! – кричит Анютка. – Белое Зеркальце!
   А утка от неё. Плещется в воде, словно подшибленная.
   Анютка за ней на лодке. Гналась, гналась – уж из лесу выбралась. Тут Белое Зеркальце поднялась на крылья жива, здоровёшенька – и назад в лес.
   «Хитришь ты! – думает Анютка. – Да меня не проведёшь: ведь это ты от гнезда меня отводишь!»
   Вернулась назад, разыскала старое дерево.
   Заглянула в дупло, – а там, на донышке, двенадцать продолговатых яиц зеленоватого цвета.
   «Ишь хитрая! – думает Анютка. – Ведь вот где догадалась гнездо устроить, чтобы водой не достало!»
   Вернулась Анютка домой, отцу рассказала, что Белое Зеркальце в лесу видела, а про дупло – молчок. Побоялась, как бы мельник гнезда не разорил.
   Скоро вода спа́ла.
   Анютка приметила, что Белое Зеркальце в полдень летает на реку кормиться. Тепло в этот час, и яйца в гнезде не стынут.
   Чтобы не пугать даром птицу в гнезде, Анютка забегала прежде на реку. Знала уж, где в камышах любила кормиться Белое Зеркальце. Уверится, что здесь утка, и бежит в лес глядеть, – не вывелись ли в дупле утята?
   Раз Анютка только высмотрела на воде Белое Зеркальце, – вдруг мчится по воздуху большой серый ястреб – и прямо на утку.
   Вскрикнула Анютка, да уж поздно: ястреб впился когтями в спину Белому Зеркальцу.
   «Пропала моя уточка!» – думает Анютка.
   А Белое Зеркальце нырк под воду и ястреба за собой потащила.
   Ястреб окунулся с головой. Видит – дело плохо: не совладать ему под водой с уткой. Разжал когти и улетел.
   Анютка так и ахнула:
   – Ну, умница! Что за умница! Из ястребиных когтей вырвалась!

* * *

   Ещё прошло несколько дней.
   Прибежала Анютка на реку, – нет Белого Зеркальца!
   Спряталась в кусты, набралась терпенья, – ждёт.
   Наконец летит утка из лесу; в лапах у неё жёлтенький комок.
   Спустилась на воду.
   Глядит Анютка: рядом с Белым Зеркальцем пушистый жёлтенький утёнок плавает.
   «Вывелись утятки! – обрадовалась Анютка. – Теперь Белое Зеркальце всех из дупла на речку перетаскает».
   Так и есть: утка поднялась и полетела в лес за другим птенцом.
   Анютка всё сидит под кустом, – ждёт, что́ дальше будет.
   Вылетела из лесу ворона. Летит, по сторонам поглядывает, – где бы чего на обед промыслить?
   Заметила у берега утёнка – стрелой к нему. Раз, раз! – клювом по голове, убила, разорвала на куски и съела.