– Ладно, – согласился Тарл, после чего все они от души друг другу заулыбались, чокнулись и дружно хлопнули по стаканчику.
* * *
   На другой день, где-то около часа, непривычно тихие и до смерти измочаленные, друзья двинулись в путь. Впереди медленно семенил низкорослый осел. Свешивая уши на морду, он отчаянно и безуспешно пытался спрятать от яркого солнца жутко налитые кровью глаза. Дальше брел Тарл с бледным лицом, трясущимися руками и тупой головной болью. Впрочем, для него эти симптомы означали всего-навсего приход очередного дня. Еще дальше, почти зажмурив глаза и крепко прижимая руку ко лбу, в котором словно бы молот колошматил по наковальне, плелся Ронан. Его черная кожа сделалась нездорового серого цвета, и хотя денек был не жарче обычного, на лице у него выступил обильный пот. Скорбную процессию завершала мертвенно-бледная Тусона, чьи растрепанные волосы паклей прилипли к черепу, а живот то и дело опять угрожал поднять бунт.
   Они мучительно волоклись по жаркой и пыльной дороге, и в голове у каждого металась одна-единственная мысль: «Больше никогда… нет-нет, клянусь… больше никогда…» Позади остался склеп, который некогда был отелем, полным счастливых отпускников, а ныне – некрополь выпотрошенных, гниющих трупов – наглядных доказательств силы и свирепости того жуткого порождения самых черных помыслов, каким был кобрат.
* * *
   К вечеру следующего дня заместитель директора отеля увлеченно преследовал мышь по подлеску, когда шуршание в окрестных кустах выдало ему первое предупреждение о близкой опасности. Он тут же замер, навострил уши и стал прислушиваться, шаря янтарными глазами по сторонам. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Несколько секунд он держал стойку, а затем громко зашипел и мигом взобрался на высокую пальму.
   Безопасно устроившись на ветке метрах в пятнадцати от земли, замдиректора немигающими глазами смотрел, как шестерка мощных мохнатых убийц неслышно выбралась из кустов и стремительно проскочила через входную дверь отеля. Он терпеливо ожидал, и когда они в конце концов опять появились в поле зрения, замдиректора изрыгнул из себя несколько кошачьих угроз, но опасливо, негромко, так чтобы его не услышали. Дальше он, по-прежнему не слезая с ветки, стал наблюдать за тем, как шесть убийственных тварей обшаривают окрестности, напряженно принюхиваясь. Через некоторое время они, похоже, нашли, что искали, после чего волчьей стаей понеслись по пыльной дороге вверх по холму. Когда замдиректора увидел, что они отваливают, он еще раз мяукнул, но уже с вызовом. Но только через очень долгое время после их исчезновения он осмелился спуститься с пальмы и снова начать нервно рыскать по территории, которая отныне безраздельно принадлежала ему одному.

ГЛАВА 3

   Тяжкой в те времена была доля юмориста, выступающего с эстрадными номерами. Хуже всего в оркских пьяных берлогах приходилось. Если ты справлялся по-настоящему блестяще, тебя в живых оставляли. Да, такие дела. Но гномские ночные клубы были немногим лучше. Я несколько раз бывал там с гастрольными турне. Каждое такое турне у нас называлось «последней гастролью артиста»…
Горемычная жизнь Тарабука Дряхлого

   – Знаете, кто меня больше всего раздражает? Я вам скажу. Немертвяки, вот кто. Вечно слоняются по округе, ноют и причитают. Так и хочется им сказать – да что вам, покойникам, не живется? Есть у меня друг, Билли его зовут. Так он, значит, призрак. И всю дорогу жалуется, что у него свободного времени нет, потому что детишки то и дело всякую всячину хотят, сестры без конца его вызывают, а у него ведь еще и теща на горбу… Так я ему говорю – тебе надо в призрачный профсоюз обратиться!
   Тут Тарабук Дряхлый против обыкновения сделал паузу и подождал смеха, но, как он и ожидал, смеха не последовало. Никто даже не прыснул. Тогда, по-прежнему невозмутимый, он поволокся дальше.
   – Есть у него братец Ральф – тоже призрак. Так однажды вечером мы с ним в таверне сидели, и какой-то дебошир Ральфу в бакенбарды вцепился. Да так, что начисто оторвал. Я у хозяина спрашиваю: «Как же их теперь обратно приделать?» А он мне: «Даже не знаю. Я бы лично не взялся. Опасное это занятие – нечистой силе баки вкручивать».
   Тарабук жизнерадостно улыбнулся и с интересом оглядел просторную пещеру, где располагался гномский ночной клуб «Золотая жила», а многие ряды суровых гномских физиономий ответили ему ледяными взорами. На галерке кто-то кашлянул, и звук этот, отразившись от резных каменных стен, только подчеркнул тишину. Тарабук понял, что безнадежно проваливается. Впрочем, ничего другого он и не ожидал. В гномских клубах ему выступать уже доводилось. Из этих гномов легче было все зубы вытянуть, нежели смех, но по крайней мере они хорошо платили и отсюда можно живым выбраться.
   – Похоже, у вас тут тоже с призраками проблемы. Администратор этого славного заведения мне сказал, что дух Денция, древнего короля эльфов, недавно на гигиену местных сортиров жаловался. Ничего, ребята, вы не единственные, кого эта тревожная тень Денция беспокоит.
   Тарабук сделал паузу. Это был один из его лучших приколов, и тут даже от гномов он ожидал хоть какой-то реакции, однако его опять встретила стена молчания. Он нервно прищурился, стараясь приглядеться к залу в мутном свете двух факелов, что дымно оплывали в креплениях по обе стороны от небольшой каменной сцены. Странным образом у него создалось впечатление, что на сей раз он ни в чем не виноват. Не считая молодого гнома в первом ряду, который с серьезным видом на него глазел и даже делал какие-то заметки в блокноте, юмориста попросту никто не слушал. Несколько сот научных сотрудников сидели за круглыми столиками, сжимали в руках пенные кружки пива «мордой об стол» и якобы праздновали День Основания, хотя по масштабам веселья скорее можно было подумать, что это похороны. Гномы кучковались двумя группами, от души глотая эль и время от времени мрачно посматривая на членов другой группы. Насколько Тарабук понял, здесь назревали неприятности. Пожалуй, самое время было отсюда сматывать.
   – Ладно, ребята, публика вы просто замечательная, но хватит вам от моего тупоумия страдать. Представление закрывается. Спасибо, что слушали. Тарабук Дряхлый вам доброй ночи желает!
   Со своего почетного места среди публики Нафталин наблюдал, как пожилой юморист шаркает прочь со сцены, однако мысли его были далеко, и он не воспринял ни единого слова из всей комической репризы. Затем Нафталин рассеянно захлопал, и скучковавшаяся вокруг него группа последовала его примеру. Эти вялые и краткие аплодисменты стали, пожалуй, лучшим приемом, какого Тарабук Дряхлый когда-либо удостаивался (и были впоследствии описаны в его прискорбно неточной биографии как бурные и продолжительные, переходящие в овацию). Когда хлопки стихли, Нафталин бросил взгляд в другую половину зала на враждебную группу ученых, скучковавшихся вокруг своего лидера Аминазина, и озабоченно нахмурился.
   Директор был крайне озабочен – и не без причины. После его малоприятного визита в Отдел Генетики пару недель тому назад стали ходить слухи о том, что высокое начальство в их родном городе Миртесене под Ледяными горами на дальнем севере собирается освободить его от обязанностей главы научно-исследовательского центра в Тарараме и передать их Аминазину из Генетики. Другие слухи предполагали, что у Аминазина есть претензии на лидерство и что после смещения Нафталина он рассчитывает превратить научно-исследовательский институт в независимое предприятие, фактически в собственную вотчину. Так или иначе, все обитатели Тарарама раскололись на две взаимно подозрительные и весьма неустойчивые группы поддержки, причем, насколько мог судить Нафталин, самым тревожным здесь было то, что число его сторонников за последние несколько дней заметно уменьшилось. Один за другим ученые бросали его, выстраиваясь за Аминазином. Поначалу директора поддерживало подавляющее большинство, но сегодня в «Золотой жиле» вокруг его противника уже собралось почти столько же гномов, и противник этот теперь сидел за столиком в дальнем конце зала, самодовольно потягивая эль.
   Нафталин тайком начал считать. За исключением Азалептина, брата Аминазина, все научные сотрудники Тарарама собрались здесь, в «Золотой жиле», чтобы отпраздновать очередную годовщину основания их исследовательского центра Кельвином, сыном Цельсина и отцом науки преципитинфелицитологии. Теперь, когда гнусный комедиант закончил, поднялся гул разговоров, гномы толклись у длинной каменной стойки в задней части зала, заказывая выпивку, или подходили к соседним столикам, чтобы поболтать с друзьями и коллегами. Все это несколько затрудняло подсчет, и тем не менее Нафталин был совершенно уверен, что не ошибся. Результат оказался крайне прискорбным. Похоже, на данный момент у него было большинство всего в четыре голоса. Учитывая Азалептина, оставалось три. Стоит теперь всего-навсего паре его сторонников перейти в другой лагерь, у него уже не будет большинства, и если Аминазин в полном согласии с их законами бросит ему вызов, в Тарараме появится новый директор.
   Сжимая пивную кружку так крепко, что любое живое существо на ее месте тут же бы задохлось, Нафталин злобно уставился на своего врага. Так, словно он это почувствовал, Аминазин тоже обратил на него глаза. Несколько секунд генетик просто смотрел, а затем на губах у него заиграла подлая улыбочка. Поднявшись, он отвесил в сторону Нафталина поклон, издевательски низкий и искренний, после чего круто развернулся и зашагал прочь из пещеры.
   Гнев переполнил Нафталина, и он вскочил на ноги. Эль выплеснулся из кружки на гладкую каменную столешницу, однако, ослепленный красным туманом ярости, он этого даже не заметил. Да как Аминазин смеет так с ним обращаться? Как он вообще смеет? Нафталин все еще директор и намерен в этом качестве оставаться! Он последует за Аминазином и открыто бросит ему вызов, а не станет втихомолку вынашивать планы и плести интриги. Они сегодня же поставят вопрос на голосование! Подобной решительности будет вполне достаточно, чтобы продемонстрировать, что он может положиться на оставшихся у него сторонников, и Аминазин еще многие месяцы не осмелится снова с ним потягаться. Он ему покажет!
   С грохотом опустив кружку на стол, Нафталин устремился сквозь толпу вслед за Аминазином. В высоком коридоре снаружи никаких его следов не оказалось, однако Нафталин знал, что его враг мог вернуться только в свой драгоценный Отдел Генетики, а потому, повернув налево, поспешил к лестнице, что вела вниз к лабораториям. Другие гномы, члены низших каст, занимавшиеся в жилых помещениях своими делами, низко и почтительно кланялись, когда директор мимо них проносился, но Нафталин в спешке никакого внимания на них не обращал.
   Добравшись до главного коридора, он зашагал мимо гладких колонн из черного камня, что тянулись там по обе стороны аж до самого высокого потолка. В северном конце коридора широкая и обшарпанная мраморная лестница вела вниз от причудливого сводчатого прохода, устремляясь непосредственно к научно-исследовательским уровням в самом сердце горы Тор-Тарарам. Через каждые несколько метров на гладко обтесанных стенах лестницы были закреплены оплывающие факелы, и пламя их колебалось от тока воздуха. Здесь уже никто по дороге не попадался, и шаги директора зловеще отзывались позади.
   У подножия лестницы он вошел в Главную Аудиторию, просторную пещеру с высоким потолком, полную стульев и скамей. По обе стороны сводчатые проходы вели в более старые отделы: Алхимию, Физику, а также Машины и Механизмы слева, Некромантию, Медикаменты и Биологию справа. Проход прямо впереди вел – в самый новейший отдел – Генетику.
   Возбужденно бормоча себе под нос, директор уверенно шагал вперед, пока не добрался до крепкой железной двери, единственному входу в отдел. Отперев ее, он пошел дальше по коридору, осматривая темные и безмолвные лаборатории на предмет двух братьев, но нигде не было ни души.
   Подойдя к первой же из солидных металлических дверей, которыми были снабжены клетки для экспериментальных животных, он не на шутку удивился, найдя ее настежь распахнутой. В клетке было пусто, голый каменный пол внутри на славу отдраили, и Нафталин вдруг сообразил, что на сей раз здесь не слышно привычной звериной разноголосицы. Не висела здесь и жуткая вонь экскрементов. Осталась лишь тишина, которую нарушали его собственные шаги, да слабый запах плесени, прилипший к камню как пропадающее воспоминание.
   Директор направился дальше по медленно опускающемуся коридору, однако все клетки, мимо которых он проходил, были пусты, а все комнаты безлюдны. Если бы не редкие факелы, мерцающие в вырезанных прямо в скале канделябрах, создалось бы впечатление, будто сотрудники этого отдела много недель назад закрыли его и покинули.
   Озадаченный Нафталин почувствовал, что его странным образом надули. Аминазин с Азалептином не стали бы так запросто сворачивать свои исследования. Но и в другое помещение они перебраться не могли – по крайней мере без его ведома. Или могли? Что же они предприняли?
   Внезапно недоумение сменилось твердой уверенностью в том, что здесь творится что-то по-настоящему скверное. У последнего поворота налево Нафталин перешел на неловкий бег и резко затормозил в самом конце коридора рядом с пятнадцатисантиметровой толщины дверью по правую руку, которая вела в старую клетку с кобратами. Дверь была раскрыта, а клетка, подобно всем остальным, пуста.
   Развернувшись обратно, директор сделал пару быстрых шагов по коридору к двери по другой стороне, но расположенный за ней кабинет Аминазина оказался совершенно пуст. Там не осталось не то что стола или стула, но даже клочка бумаги. Кабинет превратился просто-напросто в голую прямоугольную пещеру, и только следы на толстом ковре пыли показывали, что здесь вообще кто-то бывал.
   Вконец озадаченный, Нафталин медленно покачал головой, а затем помедлил и прислушался. Он услышал далекое ритмичное гудение, низкий, почти неслышный звук, который при желании можно было даже почувствовать. Казалось, он исходит из-за стены справа, так что директор, приложив ухо к холодному камню, прислушался еще напряженней. Теперь он лучше разобрал глухую пульсацию. Подобный шум могла бы производить гигантская пчела, замурованная в глухой каменной клетке. Стоя с прижатым к камню левым ухом, Нафталин рассеянно глазел в самый конец коридора. И тут он вдруг понял, что там виднеется тонкая вертикальная линия, слишком прямая, чтобы счесть ее трещиной в скале. Заинтригованный, Нафталин выпрямился и подошел взглянуть поближе.
   К своему окончательному изумлению, он понял, что глазеет на контуры двери. Эта дверь была чуточку приоткрыта, иначе она составляла бы одно целое с косяком и была бы практически неразличима. И в самом деле, в свой прошлый приход сюда он ее не заметил.
   Но что она тут делала? Нафталин видел планы Отдела Генетики, когда его еще только строили, и за этой стеной никаких помещений оборудовать не предполагалось! Да, в недрах горы было немало естественных пещер, пока еще недоступных и неизученных, однако их нельзя было утилизировать без разрешения директора. Или можно?
   Нафталин опасливо протянул руку – и при одном его прикосновении дверь плавно и беззвучно растворилась. Хотя и сработанная из твердого камня сантиметров тридцати в толщину, она была так славно сбалансирована и висела на таких превосходных петлях, что открывалась без малейших усилий. За ней находился прямой каменный коридор метров двадцати в длину с деревянными дверями по обеим сторонам и металлической дверью в самом конце. Здесь не было заметно никаких факелов, однако зловещий голубоватый свет, казалось, сочился из самой скалы, придавая ей металлический глянец.
   Почти убежденный в том, что видит сон, Нафталин стал нервно прокрадываться по коридору. Первая дверь направо была приоткрыта, и за ней находилась еще одна пустынная лаборатория, полная, однако, сверкающего оборудования. Мраморные столешницы загромождали булькающие колбы и реторты, вокруг которых были разложены испещренные рунами бумаги и раскрытые блокноты. Раковины были завалены грязными чашками Петри и пробирками, а в воздухе висел резкий аммиачный запах, характерный для активно действующей лаборатории. Зато дверь, что располагалась по другую сторону коридора, оказалась плотно прикрыта. Нафталин ухватился за ручку и прислушался. Пульсирующее гудение здесь было еще слышнее, и даже казалось, что оно идет именно отсюда. Еще мгновение директор медлил, а затем, переведя дыхание, толчком распахнул дверь.
   Расположенное за ней помещение оказалось совершенно пустым, если не считать единственной массивной машины, водруженной на каменный постамент в самом его центре. Машина громко гудела, а стальной стержень, что тянулся от нее к задней стене, поблескивал в мутном свете, крутясь так быстро, что глаз не мог за ним уследить. Два солидных медных провода в гномскую руку толщиной, прикрепленные к металлическим прутьям на верху машины, тянулись под потолком, исчезая в воздуховодах, проделанных в правой стене.
   Вся эта штуковина сильно смахивала на увеличенный вариант машины, которую двумя годами раньше собрал и продемонстрировал Электрин из Отдела Физики. Всего в локоть длиной, та машина производила ощутимое количество загадочной силы, которую Электрин весьма нескромно назвал «электриком». Они провели с этой силой несколько небольших экспериментов и выяснили, что если подсоединить провода к орку и врубить машину, то волосы у орка вставали дыбом и он начинал с воплями прыгать по камере. Если же машину врубали на полные обороты, слышался громкий треск, пахло паленым, орк вопил, как будто его топором кромсали, а из ушей у него валил дым. Это уже казалось немного опасным, и Нафталин распорядился прекратить эксперименты. Теперь ему стало жутко при одной мысли об ущербе, который могла причинить эта здоровенная дура на постаменте.
   Он еще немного понаблюдал за работой машины, вопреки самому себе ею очарованный. Воздух в комнате казался немного туманным и словно бы легонько покалывал кожу. Внезапно директор вздрогнул, как будто очнувшись от гипноза, после чего покрепче захлопнул дверь и встал в коридоре, охваченный гневом и дурными предчувствиями. Выходит, Аминазин с Азалептином уже многие годы втайне свою линию гнут! Без помощи и ведома остального персонала своего отдела они это расширение Генетики построить бы не смогли! Как же они смеют так его авторитет подрывать? Этому безобразию надо немедленно положить конец! Погодите, он еще до них доберется!
   Ярость его уже дошла до точки кипения, и Нафталин быстро зашагал по коридору. Он злобно толкнул следующую дверь налево, но она оказалась заперта, и после нескольких раздраженных пинков директор попробовал дверь напротив. Эта легко распахнулась, и его взору открылась ярко освещенная и поразительно опрятная лаборатория. Как и первая, она была безлюдна, однако вместо верстаков, заваленных пробирками и ретортами, здесь располагались сияющие металлические столы для анатомирования, большие белокаменные раковины и ряд за рядом острых, поблескивающих под ярким светом инструментов: ножей и скальпелей, пил и пинцетов, а также других любопытной формы приспособлений, о назначении которых Нафталин мог только догадываться. В воздухе висел отчетливый запах формалина, тяжелый и удушливый, почти маскирующий другой запах, очень знакомый, который директор поначалу не распознал. Затем взгляд его задержался на инструменте, что лежал на краю раковины рядом с дверью. Это было тончайшее двухсантиметровое лезвие с изящной продолговатой ручкой в локоть длиной, которое явно предполагалось куда-то вставлять… А затем в мозгу у Нафталина что-то щелкнуло, и он распознал сладковатый запах. Пахло здесь свежепролитой кровью.
   Нафталин сделал два быстрых шага назад и резко захлопнул дверь. Некоторое время он просто стоял с закрытыми глазами, держась за ручку и стараясь наладить дыхание. Что же здесь такое творилось? Наконец, помотав головой, он повернулся и решительно зашагал по коридору. Последняя пара деревянных дверей по обе стороны оказалась закрыта, зато массивная дверь из черного железа в самом конце легко распахнулась. Дальше коридор тянулся всего метра три, заканчиваясь еще одной такой же дверью, но когда Нафталин положил руку на задвижку этой последней, первая захлопнулась у него за спиной с грохотом боевого топора, разрубающего оркский шлем. Директор вздрогнул и тревожно оглянулся, после чего распахнул вторую дверь и прошел дальше. Там он замер как вкопанный и вылупил глаза, так потрясенный открывшимся ему пейзажем, что даже не заметил, как и вторая дверь наглухо за ним захлопнулась.
   Нафталин стоял в огромной подземной пещере, но судя по тому, что он там видел, он вполне мог находиться на открытом воздухе. Потолок пещеры был где-то очень высоко, скрытый ярким рассеянным светом, что сиял из какого-то незримого источника, создавая впечатление облачного летнего дня. Директор стоял на мягкой, сочной траве, а метрах в пятидесяти от него от одного края пещеры до другого расстилалась роскошная зеленая роща. На ветках радостно пели птицы, в траве лениво жужжали насекомые, мимо проплывали бабочки, а перед самой стеной деревьев журчал ручеек.
   Не в силах поверить своим глазам, Нафталин сделал еще пару нерешительных шагов в этот подземный парк, а потом нагнулся, выдернул травинку, потер ее между пальцев и понюхал. Это был не мираж: он ясно чуял запах, а на пальцах смятая травинка оставила пятна зеленого хлорофилла. Тут что-то ракетой вылетело из высокой травы слева и проскочило у него под ногами так стремительно, что показалось директору просто смутным пятном. Скрывшись в кустах по правую руку, оно оставило позади себя небольшое облачко пыли. От неожиданности он отскочил назад, и странный, какой-то бестелесный смех раздался у него за спиной.
   Резко развернувшись, Нафталин обнаружил, что Амииазин с Азалептином наблюдают за ним из безопасного укрытия небольшой герметичной кабинки, вырубленной в скале в нескольких метрах справа от двери. От пещеры братьев отделяло окно с толстым стеклом, а смех Аминазина, что порядком сбивало директора с толку, исходил из небольшого рупора метрах в двух над окном.
   – Не пугайтесь наших пауток. – Голос Аминазина загудел как пустая бочка. – От них вам вреда не будет.
   – Ваших кого?
   – Пауток. Боюсь, это одна из наших ранних неудач. Дикие браннанские нелетные утки плюс немного арахнид.
   Нафталин отскочил в сторону, когда мимо него метнулось еще одно смутное пятно. Он успел различить какие-то перья, но затем тварь исчезла.
   – А почему одна из неудач? – сам того не желая, поинтересовался директор.
   – Ну, как вы знаете, дикие нелетные утки у гурманов в большом почете. Ножки в высшей степени деликатесны, а вот грудка жесткая и жилистая. Поэтому мы вывели уток с восемью лапками. Рассчитывали на них целое состояние сделать.
   – И что у вас не вышло? Вкус не тот?
   – Честно говоря, не знаю, – хмурясь, отозвался Аминазин. – Мы так до сих пор ни одной и не поймали.
   Он погрузился в молчание, задумчиво глядя на Нафталина сквозь толстое стекло и вороша темную бороду. Директор отвернулся и постарался взять себя в руки. Он знал, что ему следует расспросить братьев по поводу всех этих тайных разработок, что он должен подтвердить свое начальственное положение и потребовать объяснений от пары гномов, которые, как ни крути, оставались его подчиненными, но он был слишком потрясен случившимся, чтобы мыслить здраво. Нафталин также чувствовал себя странным образом уязвимым. Аминазин и Азалептин с жадным интересом за ним наблюдали, словно он был каким-то подопытным существом в стеклянной банке…
   Тут Нафталин вздрогнул. Аналогия показалась ему слишком точной. Вряд ли братья обустроили этот большой подземный заповедник только потому, что им не хватало чудного местечка для пикника. Вся эта затея была каким-то гигантским экспериментом, и он оказался в самой его гуще! Директор оглянулся на плотную стену деревьев. Судя по шумам, что доносились из подлеска, это место было густо заселено различными животными формами. Кто мог знать, каких жутких чудищ уже успели сотворить генетики? И что, если здесь свободно гуляет кобрат?
   Внезапно Нафталин почувствовал, как паника буквально его захлестывает. Он повернулся и побежал к двери, но вдруг обнаружил, что с этой стороны на ее гладкой металлической поверхности нет никакой ручки. Дверь была заперта крепко-накрепко, и директор оказался в ловушке. Последовала слепящая вспышка прозрения, и он понял, что Аминазин заманил его сюда, оставив потайную дверь приоткрытой, так чтобы он смог ее найти. Они хотели его сюда заполучить – и вовсе не за тем, чтобы пару-другую деревьев ему продемонстрировать. Он был в страшной опасности, и ему необходимо было срочно отсюда выбираться!
   Нафталин лихорадочно огляделся, выискивая какой-нибудь другой выход. Доступа в смотровую кабинку отсюда не было, второй двери тоже не наблюдалось, но теперь, присмотревшись повнимательней, справа он различил деревянный мосток через ручей и тропку, убегающую от него к деревьям. Директор решительно зашагал туда по газону, прекрасно сознавая, что две пары заинтересованных глаз наблюдают за ним сзади. Шагая, он подавлял в себе сильнейшее желание обратиться в недостойное, паническое бегство.