Струве тщетно старался оторвать душившую его руку. Мак Намара всей тяжестью давил его, держа свободную руку за спиной и неподвижно стоя на мощных своих ногах; усилия его жертвы стали, наконец, ослабевать.
Струве задыхался, и глаза его выкатились из орбит; лицо, поднятое кверху, к дыре, в которую смотрел Гленистэр, почернело. Его нижняя челюсть отвисла, язык высунулся изо рта, и он перестал биться.
Мак Намара кинул его на пол; он упал как мешок, ударившись лицом о пол. Мак Намара постоял над ним, потом исчез из поля зрения Гленистэра и вернулся, неся ведро с водой.
Он ногой повернул несчастного на спину и облил его водой, потом уселся, закурил сигару и стал ждать, чтобы его жертва пришла в себя. Он даже не шевельнулся, чтобы вытащить его из образовавшейся лужи воды.
Струве застонал и вздрогнул, повернулся на бок и с трудом сел. Теперь в глазах его таился бесконечный ужас; опьянение его прошло; в нем были только страх и слабость, подлый страх перед огромным человеком, который сидел перед ним, покуривая и поглядывая на него таким леденящим взором.
Он нерешительно потрогал горло и вновь застонал.
— Зачем вы это сделали? — прошептал он.
Но тот промолчал.
Струве попытался встать, но колени его подогнулись, он пошатнулся и снова упал. Наконец, он кое-как поднялся и дошел до двери; когда он уже выходил, Мак Намара заговорил сквозь стиснутые зубы, не вынимая изо рта сигары:
— Не смейте никогда говорить о ней. Я женюсь на ней.
Оставшись в одиночестве, он с любопытством взглянул на потолок.
— Тут развелось большое количество крыс, — пробормотал он, по-моему, их там целые полчища.
Несколько минут спустя в дыру на крыше соседнего дома вполз человек и затем уже вышел из дверей на улицу. В отдалении медленно двигалась фигура нотариуса Струве. Случайный встречный два ли мог сказать, который из этих двух прохожих только что задыхался под тяжелой и безжалостной рукой, так как на обоих лица не было и оба шли пошатываясь.
Гленистэр бессознательно свернул к своей хижине; однако, покинув освещенную улицу, он с отвращением представил себе ее безмолвие и мрак. Нет, он не в состоянии остаться наедине с собой и своими мыслями.
Он боялся одиночества. Дэкстри, вероятно, в городе, он тоже пойдет туда, где шум и свет.
Он провел языком по сухим, потрескавшимся губам.
В былые годы он, бывало, возвращался в лагерь после изнуряющих походов, когда ему приходилось бороться с голодом и холодом, когда его члены немели от усталости, когда влажная одежда примерзала к телу, мозги притуплялись и отказывались работать.
В такие минуты его охватывала всепожирающая жажда, жажда, которая мешала и терзала его, жажда, которую нельзя было утолить ни водой, ни талым снегом; дикая жажда какого-то огненного опьянения, какой-нибудь палящей удушающей влаги.
Он жаждал виски, он жаждал бренди.
Памятуя эти редкие дикие порывы, он не осуждал слабых и несчастных, неспособных устоять против подобного искушения.
И вот он внезапно вновь ощутил себя во власти той же всепоглощающей жажды. Казалось, жестокий холод сковал его тело, и бесконечная усталость, как после долгого пути, легла на его плечи.
То не было безрассудное желание утолить горе в вине и рассеять тяжелые мысли. Нет, то была настоящая, жгучая, физическая жажда. Он вспомнил, что уже больше года не прикасался к виски, и лихорадка прежних лет пронзила его тело.
Он протолкался через толпу к Северному театру; сидевшие у бара потеснились — они прочли на его лице знакомое выражение жажды.
Вид этих людей заставил Гленистэра взять себя в руки. Тут ведь не заброшенная заметенная снегом придорожная харчевня. Он не должен напиваться на глазах грузчиков и крючников. Такие вещи надо делать в одиночестве…
Сосед его поднял стакан, и Гленистэр еле сдержал дикое желание вырвать его из его рук.
Он бегом бросился в театр, вошел в ложу и задернул занавеску.
— Виски, — хрипло крикнул он официанту, — поскорей, вы слышите меня! Виски!
С другого конца залы Черри Мэллот увидела, как он вошел в ложу и задернул занавески. Она встала и вошла к нему, не постучавшись.
— В чем дело, мальчик? — спросила она.
— А, я рад, что ты пришла. Поболтай со мной.
— Благодарю вас за любезное приглашение. Ты бы еще попросил меня придумать для тебя какую-нибудь остроту. Что это у тебя такой утомленный вид? Что случилось?
Она разговаривала с ним до тех пор, пока не вернулся официант. Увидев, что он принес виски, она схватила стакан с подноса и вылила его содержимое на пол. Гленистэр вскочил и схватил ее за руку.
— Это еще что такое? — грубо спросил он.
— Это виски, мальчик, — ответила она, — и ты не будешь пить его.
— Разумеется, это виски. Принесите еще, — крикнул он официанту.
— Что с тобой, — настаивала Черри, — я никогда не видала тебя таким. Ведь ты никогда не пьешь, я не позволю тебе пить. Этот дурман годится только для дураков и драгунов. Не пей, Рой. Скажи, у тебя какие-нибудь неприятности?
— Говорю тебе, мне хочется пить, и я буду пить. Разве ты не знаешь, что это за чувство, когда внутри все горит, когда высыхает кровь в жилах?
— С той девушкой что-нибудь неладно, — со спокойной уверенностью произнесла женщина, — она обманула тебя.
— Ну, да, и что же из этого? Я хочу пить. Она выходит замуж за Мак Намару. Я свалял дурака…
Он скрипнул зубами и протянул руку за вновь принесенным стаканом.
— Мак Намара — мошенник, но он мужчина и ни разу не напивался во всю свою жизнь.
Черри говорила равнодушно и спокойно; тем не менее Гленистэр замер, держа стакан в руке.
— Ну, так что же? Продолжай. Тебе очень к лицу эти добродетельные разговоры.
Она покраснела, но продолжала говорить.
— Мне просто показалось, что если ты не в силах справиться со своими желаниями, то где же тебе победить человека, который умеет управлять собой.
Гленистэр молча поглядел на виски и поставил стакан обратно на поднос.
— Принесите два лимонада, — сказал он со смехом, походившим на рыданье.
Черри Мэллот наклонилась и поцеловала его.
— Ты такой чудесный парень. Зачем тебе пить? Ну, а теперь расскажи мне все по порядку.
— О, это слишком длинная история. Я только что узнал, что эта девушка все время участвовала в заговоре судьи и Мак Намары. Она — их агент, их разведчик. Она привезла Струве их инструкции и уговорила нас с Дэксом не сопротивляться захвату нашего участка, она уговорила нас довериться закону и ее дядюшке. Да, она загипнотизировала меня до того, что я отдал свое состояние ее жениху — этому политикану. О, она кого угодно обманет своей невинностью. Когда она улыбается, чувствуешь себя согретым, веселым и добрым. Ее глаза чисты и прозрачны, как горный ключ, но она лжива… она лжива — и, о Господи, как я люблю ее.
Он закрыл лицо руками.
Когда Черри Мэллот умоляла его пощадить самого себя, она была совершенно искренна; теперь же, когда он заговорил о другой женщине, с ней произошла какая-то перемена, которой он в своем горе не заметил. Она надела свою обычную маску, и в ее глазах засветилось что-то неприятное.
— Все это я могла бы тебе сказать раньше, и даже больше.
— Больше? Что может быть еще?
— Помнишь, когда я прибежала предупредить тебя и Дэкстри о предстоящем обыске на вашей квартире? Это она направила их на вас; я это узнала потом. Ключи от сейфа Мак Намары хранятся у нее, и это она командует судьей, а вовсе не Мак Намара.
Черри лгала без запинки, и он поверил ей.
— Помните, как они взломали ваш сейф и взяли ваши деньги?
— Да.
— Откуда они знали, что у вас там десять тысяч?
— Не знаю.
— О, я знаю: Дэкстри говорил ей.
Гленистэр встал.
— Довольно, — проговорил он. — Я сойду с ума; у меня трещит голова, со мной еще никогда не случалось ничего подобного. Видите ли, все эти годы я жил как животное, пил, когда хотелось пить, и брал все, что хотел, потому что я был достаточно силен, чтобы брать. Но такие вещи для меня новы. Пойду вниз, постараюсь рассеяться, а потом домой.
Оставшись в одиночестве, она отдернула занавески, облокотилась о барьер и стала смотреть вниз на толпу. Представление окончилось, и танцы были в разгаре; но она не видела их; она была погружена в размышления; казалось, она, наконец-то увидела перед собой цель, к которой она так упорно и так долго стремилась. Она не заметила ни знаков, подаваемых ей Бронко Кидом, ни человека, стоявшего рядом с ним. В конце концов игрок привел своего знакомого к ней в ложу и представил его в качестве мистера Чемпиона.
— Не хотите ли потанцевать? — спросил новоприбывший.
— Нет, я лучше посмотрю, мне хочется сегодня общества. Вы человек светский, мистер Чемпион. Что слышно новенького?.. Может быть, скандальчик какой-нибудь или что-нибудь в этом роде?
— Определенного ничего не слыхал. Но сплетен много. Забавно, как много люди воображают о себе. Как будто мы не все равны между собой здесь, севернее пятьдесят третьего градуса широты. Просто смешно!
— Кого вы имеете в виду? — спросил Бронко.
— Племянницу судьи — мисс Честер.
Черри резко повернулась к говорившему, а Кид медленно опустил на пол передние ножки своего стула.
— В чем дело? — спросила Черри.
— Оказывается, она порядочно скомпрометировала себя с этим молодцом, Гленистэром, прошлой весной на пароходе. Моя жена говорит, что это просто стыд и срам. Она ехала на одном с ними пароходе и была возмущена их поведением.
«Ах, так, значит, Гленистэр рассказал не всю правду, — подумала Черри. — Только теперь выясняется истина».
В этот момент Чемпион взглянул на нее и решил, что она типичная представительница своего мира — мира танцулек и балов, хитрая, ревнивая, на все способная авантюристка.
— И такая девка позволяет себе изображать приличную барышню, — насмешливо фыркнула она.
— Она и есть приличная барышня, — сказал Кид.
Он сидел прямой как палка, и костяшки на его кулаках побелели от напряжения.
Полумрак, царивший в ложе, не дал остальным присутствовавшим заметить, как побледнело его загорелое лицо.
Больше он ничего не сказал. Чемпион вскоре ушел. Когда дверь затворилась за ним, Кид встал, потягиваясь, как после сильного напряжения. Черри посмотрела на него.
— Чего ты улыбаешься? — Потом, вглядевшись в него, она вздрогнула. — На кого ты похож? Ты болен?
Ни один человек в Аляске не видел такого выражения на лице Бронко Кида.
— Нет, я здоров, — ответил он изменившимся голосом.
Девушка хрипло рассмеялась.
— И ты влюблен в нее! Что это такое? Все мужчины в городе сходят по ней с ума.
Она заломила руки — плохой признак для человека властного и нервного — и, увидав Гленистэра, пересекавшего внизу зал, произнесла:
— Я готова убить его за это.
— И я тоже, — сказал Кид и вышел, не попрощавшись с ней.
Глава ХIII. О ЧЕЛОВЕКЕ, ОДЕРЖИМОМ БЕСАМИ.
Струве задыхался, и глаза его выкатились из орбит; лицо, поднятое кверху, к дыре, в которую смотрел Гленистэр, почернело. Его нижняя челюсть отвисла, язык высунулся изо рта, и он перестал биться.
Мак Намара кинул его на пол; он упал как мешок, ударившись лицом о пол. Мак Намара постоял над ним, потом исчез из поля зрения Гленистэра и вернулся, неся ведро с водой.
Он ногой повернул несчастного на спину и облил его водой, потом уселся, закурил сигару и стал ждать, чтобы его жертва пришла в себя. Он даже не шевельнулся, чтобы вытащить его из образовавшейся лужи воды.
Струве застонал и вздрогнул, повернулся на бок и с трудом сел. Теперь в глазах его таился бесконечный ужас; опьянение его прошло; в нем были только страх и слабость, подлый страх перед огромным человеком, который сидел перед ним, покуривая и поглядывая на него таким леденящим взором.
Он нерешительно потрогал горло и вновь застонал.
— Зачем вы это сделали? — прошептал он.
Но тот промолчал.
Струве попытался встать, но колени его подогнулись, он пошатнулся и снова упал. Наконец, он кое-как поднялся и дошел до двери; когда он уже выходил, Мак Намара заговорил сквозь стиснутые зубы, не вынимая изо рта сигары:
— Не смейте никогда говорить о ней. Я женюсь на ней.
Оставшись в одиночестве, он с любопытством взглянул на потолок.
— Тут развелось большое количество крыс, — пробормотал он, по-моему, их там целые полчища.
Несколько минут спустя в дыру на крыше соседнего дома вполз человек и затем уже вышел из дверей на улицу. В отдалении медленно двигалась фигура нотариуса Струве. Случайный встречный два ли мог сказать, который из этих двух прохожих только что задыхался под тяжелой и безжалостной рукой, так как на обоих лица не было и оба шли пошатываясь.
Гленистэр бессознательно свернул к своей хижине; однако, покинув освещенную улицу, он с отвращением представил себе ее безмолвие и мрак. Нет, он не в состоянии остаться наедине с собой и своими мыслями.
Он боялся одиночества. Дэкстри, вероятно, в городе, он тоже пойдет туда, где шум и свет.
Он провел языком по сухим, потрескавшимся губам.
В былые годы он, бывало, возвращался в лагерь после изнуряющих походов, когда ему приходилось бороться с голодом и холодом, когда его члены немели от усталости, когда влажная одежда примерзала к телу, мозги притуплялись и отказывались работать.
В такие минуты его охватывала всепожирающая жажда, жажда, которая мешала и терзала его, жажда, которую нельзя было утолить ни водой, ни талым снегом; дикая жажда какого-то огненного опьянения, какой-нибудь палящей удушающей влаги.
Он жаждал виски, он жаждал бренди.
Памятуя эти редкие дикие порывы, он не осуждал слабых и несчастных, неспособных устоять против подобного искушения.
И вот он внезапно вновь ощутил себя во власти той же всепоглощающей жажды. Казалось, жестокий холод сковал его тело, и бесконечная усталость, как после долгого пути, легла на его плечи.
То не было безрассудное желание утолить горе в вине и рассеять тяжелые мысли. Нет, то была настоящая, жгучая, физическая жажда. Он вспомнил, что уже больше года не прикасался к виски, и лихорадка прежних лет пронзила его тело.
Он протолкался через толпу к Северному театру; сидевшие у бара потеснились — они прочли на его лице знакомое выражение жажды.
Вид этих людей заставил Гленистэра взять себя в руки. Тут ведь не заброшенная заметенная снегом придорожная харчевня. Он не должен напиваться на глазах грузчиков и крючников. Такие вещи надо делать в одиночестве…
Сосед его поднял стакан, и Гленистэр еле сдержал дикое желание вырвать его из его рук.
Он бегом бросился в театр, вошел в ложу и задернул занавеску.
— Виски, — хрипло крикнул он официанту, — поскорей, вы слышите меня! Виски!
С другого конца залы Черри Мэллот увидела, как он вошел в ложу и задернул занавески. Она встала и вошла к нему, не постучавшись.
— В чем дело, мальчик? — спросила она.
— А, я рад, что ты пришла. Поболтай со мной.
— Благодарю вас за любезное приглашение. Ты бы еще попросил меня придумать для тебя какую-нибудь остроту. Что это у тебя такой утомленный вид? Что случилось?
Она разговаривала с ним до тех пор, пока не вернулся официант. Увидев, что он принес виски, она схватила стакан с подноса и вылила его содержимое на пол. Гленистэр вскочил и схватил ее за руку.
— Это еще что такое? — грубо спросил он.
— Это виски, мальчик, — ответила она, — и ты не будешь пить его.
— Разумеется, это виски. Принесите еще, — крикнул он официанту.
— Что с тобой, — настаивала Черри, — я никогда не видала тебя таким. Ведь ты никогда не пьешь, я не позволю тебе пить. Этот дурман годится только для дураков и драгунов. Не пей, Рой. Скажи, у тебя какие-нибудь неприятности?
— Говорю тебе, мне хочется пить, и я буду пить. Разве ты не знаешь, что это за чувство, когда внутри все горит, когда высыхает кровь в жилах?
— С той девушкой что-нибудь неладно, — со спокойной уверенностью произнесла женщина, — она обманула тебя.
— Ну, да, и что же из этого? Я хочу пить. Она выходит замуж за Мак Намару. Я свалял дурака…
Он скрипнул зубами и протянул руку за вновь принесенным стаканом.
— Мак Намара — мошенник, но он мужчина и ни разу не напивался во всю свою жизнь.
Черри говорила равнодушно и спокойно; тем не менее Гленистэр замер, держа стакан в руке.
— Ну, так что же? Продолжай. Тебе очень к лицу эти добродетельные разговоры.
Она покраснела, но продолжала говорить.
— Мне просто показалось, что если ты не в силах справиться со своими желаниями, то где же тебе победить человека, который умеет управлять собой.
Гленистэр молча поглядел на виски и поставил стакан обратно на поднос.
— Принесите два лимонада, — сказал он со смехом, походившим на рыданье.
Черри Мэллот наклонилась и поцеловала его.
— Ты такой чудесный парень. Зачем тебе пить? Ну, а теперь расскажи мне все по порядку.
— О, это слишком длинная история. Я только что узнал, что эта девушка все время участвовала в заговоре судьи и Мак Намары. Она — их агент, их разведчик. Она привезла Струве их инструкции и уговорила нас с Дэксом не сопротивляться захвату нашего участка, она уговорила нас довериться закону и ее дядюшке. Да, она загипнотизировала меня до того, что я отдал свое состояние ее жениху — этому политикану. О, она кого угодно обманет своей невинностью. Когда она улыбается, чувствуешь себя согретым, веселым и добрым. Ее глаза чисты и прозрачны, как горный ключ, но она лжива… она лжива — и, о Господи, как я люблю ее.
Он закрыл лицо руками.
Когда Черри Мэллот умоляла его пощадить самого себя, она была совершенно искренна; теперь же, когда он заговорил о другой женщине, с ней произошла какая-то перемена, которой он в своем горе не заметил. Она надела свою обычную маску, и в ее глазах засветилось что-то неприятное.
— Все это я могла бы тебе сказать раньше, и даже больше.
— Больше? Что может быть еще?
— Помнишь, когда я прибежала предупредить тебя и Дэкстри о предстоящем обыске на вашей квартире? Это она направила их на вас; я это узнала потом. Ключи от сейфа Мак Намары хранятся у нее, и это она командует судьей, а вовсе не Мак Намара.
Черри лгала без запинки, и он поверил ей.
— Помните, как они взломали ваш сейф и взяли ваши деньги?
— Да.
— Откуда они знали, что у вас там десять тысяч?
— Не знаю.
— О, я знаю: Дэкстри говорил ей.
Гленистэр встал.
— Довольно, — проговорил он. — Я сойду с ума; у меня трещит голова, со мной еще никогда не случалось ничего подобного. Видите ли, все эти годы я жил как животное, пил, когда хотелось пить, и брал все, что хотел, потому что я был достаточно силен, чтобы брать. Но такие вещи для меня новы. Пойду вниз, постараюсь рассеяться, а потом домой.
Оставшись в одиночестве, она отдернула занавески, облокотилась о барьер и стала смотреть вниз на толпу. Представление окончилось, и танцы были в разгаре; но она не видела их; она была погружена в размышления; казалось, она, наконец-то увидела перед собой цель, к которой она так упорно и так долго стремилась. Она не заметила ни знаков, подаваемых ей Бронко Кидом, ни человека, стоявшего рядом с ним. В конце концов игрок привел своего знакомого к ней в ложу и представил его в качестве мистера Чемпиона.
— Не хотите ли потанцевать? — спросил новоприбывший.
— Нет, я лучше посмотрю, мне хочется сегодня общества. Вы человек светский, мистер Чемпион. Что слышно новенького?.. Может быть, скандальчик какой-нибудь или что-нибудь в этом роде?
— Определенного ничего не слыхал. Но сплетен много. Забавно, как много люди воображают о себе. Как будто мы не все равны между собой здесь, севернее пятьдесят третьего градуса широты. Просто смешно!
— Кого вы имеете в виду? — спросил Бронко.
— Племянницу судьи — мисс Честер.
Черри резко повернулась к говорившему, а Кид медленно опустил на пол передние ножки своего стула.
— В чем дело? — спросила Черри.
— Оказывается, она порядочно скомпрометировала себя с этим молодцом, Гленистэром, прошлой весной на пароходе. Моя жена говорит, что это просто стыд и срам. Она ехала на одном с ними пароходе и была возмущена их поведением.
«Ах, так, значит, Гленистэр рассказал не всю правду, — подумала Черри. — Только теперь выясняется истина».
В этот момент Чемпион взглянул на нее и решил, что она типичная представительница своего мира — мира танцулек и балов, хитрая, ревнивая, на все способная авантюристка.
— И такая девка позволяет себе изображать приличную барышню, — насмешливо фыркнула она.
— Она и есть приличная барышня, — сказал Кид.
Он сидел прямой как палка, и костяшки на его кулаках побелели от напряжения.
Полумрак, царивший в ложе, не дал остальным присутствовавшим заметить, как побледнело его загорелое лицо.
Больше он ничего не сказал. Чемпион вскоре ушел. Когда дверь затворилась за ним, Кид встал, потягиваясь, как после сильного напряжения. Черри посмотрела на него.
— Чего ты улыбаешься? — Потом, вглядевшись в него, она вздрогнула. — На кого ты похож? Ты болен?
Ни один человек в Аляске не видел такого выражения на лице Бронко Кида.
— Нет, я здоров, — ответил он изменившимся голосом.
Девушка хрипло рассмеялась.
— И ты влюблен в нее! Что это такое? Все мужчины в городе сходят по ней с ума.
Она заломила руки — плохой признак для человека властного и нервного — и, увидав Гленистэра, пересекавшего внизу зал, произнесла:
— Я готова убить его за это.
— И я тоже, — сказал Кид и вышел, не попрощавшись с ней.
Глава ХIII. О ЧЕЛОВЕКЕ, ОДЕРЖИМОМ БЕСАМИ.
Черри Мэллот еще долго сидела, погрузившись в размышления. Она так далеко унеслась от музыки и танцев, что звуки бала доносились к ней лишь в виде какого-то хаотического шума.
Она приставила стул к двери, подсунув его под дверную ручку, чтобы ей никто не мог помешать, бросилась в кресло и глубоко задумалась.
По мере того, как она думала, лицо ее все больше омрачалось и загоралось ненавистью. Моментами она невнятно стонала, как бы боясь, что ее планы могут провалиться. Время проходило незаметно для нее; вдруг, среди говора в соседней ложе, до нее донеслось имя, заставившее ее вздрогнуть. Мужской голос возбужденно рассказывал что-то о Гленистэре.
— Я ничего подобного не видал со времен знаменитого случая с Мак Мастером в Виргинии тринадцать лет тому назад. Ну и везет человеку.
— Весьма возможно, — с сомнением возразил другой голос. — Но я все же не намерен входить к вам в долю.
— Тогда одолжите мне деньги. Я отдам их вам через час, только, ради Бога, давайте скорее. Я вам говорю, он сегодня стоит миллионы. Сегодня — его ночь. Через четверть часа уже нельзя будет пробиться к столу: весь лагерь до последнего человека прибежит сюда.
Итак, насколько она поняла, Гленистэр играл. И притом так счастливо, что возбуждал зависть во всех жителях Нома. Весть о его счастливой игре распространялась по улицам, и любители этого спорта стекались отовсюду с целью примазаться к нему. Кто не имел денег, занимал их, чтобы поставить на его счастье.
Черри покинула свое убежище, сбежала вниз по лестнице и увидела странную сцену. Танцевальный зал был пуст. В нем остались одни музыканты, которые продолжали энергично играть в надежде вернуть часть толпы, хлынувшей в игорный зал. Больше всего народа толкалось около стола, стоявшего посередине зала.
Черри не видела, что там происходило, так как мужчины и женщины окружали стол в десять рядов. Иные влезли на стулья и столы, тянувшиеся вдоль стен. Вдруг раздался рев, за которым наступило мертвое молчание; затем послышался звон серебра. Еще через секунду толпа вновь заговорила и засмеялась.
— Он выиграл восемнадцать ставок подряд, — раздался голос банкомета. — Делайте вашу игру.
Опять наступил напряженный момент; слышался стук костей, а потом загремели торжествующие крики. Банкомет выхватил деньги, и Гленистэр встал с места и прошел к рулетке. Толпа последовала за ним. На столе, из-за которого он встал, не осталось ни одной ставки. К Черри подошел Мексико-Мэллинз, и она засыпала его расспросами.
— Он только что сорвал банк в «Крэп», — сообщил он. — Он выиграл девятнадцать раз подряд.
— Вы играли?
— Нет, разве вы не знаете, что я играю только в рулетку. Если счастье не покинет его, то и я поставлю в рулетку на его номер.
Возбуждение толпы начало передаваться и Черри, хотя она не принимала участия в игре. Торжествующие возгласы, внезапные затишья и всеобщее нервное напряжение действовали на нее.
Какой-то незнакомец вынырнул из толпы и подбежал к Мэллинзу и Черри. Он был мал ростом и рыжеват, с бегающими глазами и коротким подбородком. Глаза его горели, крысиные зубы сверкали.
Он крикнул им, словно дикий зверь, травимый собаками. Неестественное возбуждение звучало в его пронзительном голосе.
— Не дурно, а? Для трех ставок!
Он помахал связкой банкнотов.
— Почему же вы перестали играть? — спросил Мэллинз.
— Я не так глуп. Я знаю, когда надо уходить. Он не может выигрывать все время. Он играет без системы. Ну вот, что я вам говорил?
У стола вновь раздался шум.
— Да ведь он опять выиграл, — сказал Мэллинз.
— Что вы говорите? Ах, черт. Я слишком рано ушел.
Он помчался обратно, но через минуту вернулся, сжимая деньги в кулаке.
— Вы думаете, можно играть? В жизни не видал я такой отчаянной игры. Лучше бросить, а?
Он заметил насмешливую улыбку Черри и опять убежал.
Она видела, как он пробирался к своему месту у рулетки.
— Пустите, — орал он, — у меня есть деньги! Я хочу ставить.
— Фу, — сказал Мэллинз с отвращением. — Это один из этих горе-игроков, не сделавших ни одной ставки до тридцатилетнего возраста. Если Гленистэр проиграет, он возненавидит его на всю жизнь.
— Их тут много, — ответила девушка. — Мерзкие, копеечные душонки.
Внезапно к ней подошел Бронко Кид. Он прислонился к стене и стал наблюдать за тонкой струей дыма, подымавшегося от его сигары; казалось, он не замечал окружающего. Ничего не напоминало в нем человека, только что пережившего сильное волнение.
— Солидное избиение, а? — сказала Черри.
Игрок равнодушно кивнул головой.
— Ты не держишь банка? Ведь сегодня твоя очередь.
— Вчера вечером отказался. Как раз вовремя.
— Тебе повезло.
— Да. И я купил вчера его место.
— Что ты говоришь? Значит, он выигрывает твои деньги?
— Вот именно, по тысяче долларов в минуту.
Она взглянула на ряд опустошенных столов. Судя по усилившемуся шуму, Гленистэр снова выиграл. Черри вдруг подумала, что человек, стоявший рядом с нею, как-то неестественно спокоен и что взор его чересчур равнодушен.
Как выяснилось через минуту, она не ошиблась.
Музыкантам надоело зазывать танцоров и, решив принять участие в общем увлечении, они бросили играть. Дирижер положил скрипку; пианист доиграл последнюю руладу и встал со своей табуретки.
Все они пересекли залу и вмешались в толпу, доставая деньги.
Увидя их, Бронко Кид внезапно возгорелся дикой яростью. Он шагнул вперед и, схватив одного из музыкантов за плечо, отшвырнул его в сторону.
— Куда вы идете?
— Никто не хочет танцевать, так что мы решили тоже попытать счастье.
— Убирайтесь, вон отсюда, черт вас побери!
Он как будто обрадовался случаю дать исход накопившейся в нем ярости. Одного взгляда на его взбешенное лицо было достаточно для музыкантов, и они поспешно вернулись на свои места.
Тем временем Кид уже овладел собой и вновь надел свою обычную маску. Однако за этот короткий миг Черри успела заметить, что человек этот в сущности вовсе не такая ледяшка, как предполагали его знакомые.
Он повернулся к ней и сказал:
— Ты серьезно говорила там, наверху?
— Не понимаю.
— Ты говорила, что могла бы убить Гленистэра.
— Да. Могла бы.
— Разве ты его не любишь?
— Я ненавижу его, — глухо ответила она.
Кид невесело улыбнулся и, увидав, что игрок, метавший банк, встал из-за стола и подозвал его.
— Тоби, — сказал он, — когда Гленистэр сядет за «фаро», я буду метать банк, а машинка пусть будет у тебя. Понимаешь?
— Понимаю. Ты хочешь вытряхнуть его, а?
— Я еще ни разу не мошенничал в этом городе, — сказал Кид, — но сегодня я либо обыграю этого человека, либо убью его. Слушай внимательно. Я сейчас объясню тебе знаки, которые я буду подавать тебе. Если ты проморгаешь их, ты погубишь нас обоих.
Он наскоро сообщил Тоби значение различных условных знаков, говоря на совершенно непонятном для непосвященных жаргоне и еле заметно двигая то одним, то другим пальцем либо кистью руки. Черри стояла подле него; ей, как опытному банкомету, не требовалось никаких объяснений, она читала по этим знакам, как в открытой книге, и запомнила их скорее, чем Тоби.
За игрой в «фаро» игроку, заменяющему крупье, полагается сидеть напротив банкомета; перед ним стоит «машинка». Когда банкомет вынимает карту из своего ящичка, визави его со своей стороны нажимает кнопку «машинки», соответствующую данной карте.
Таким образом игроки узнают, какие карты еще остались неигранными. Дело это весьма несложное, но очень ответственное, потому что, ошибись он хоть раз, вся игра пойдет насмарку.
При правильной сдаче «фаро» — самая правильная из всех игр; однако она так сложна, что предоставляет шулеру обширное поле деятельности.
Поколения шулеров изобрели бесчисленные способы надувать неопытных игроков, все эти шулерские приемы так ловко замаскированы, что одни лишь посвященные в состоянии уловить, в чем тут соль, а круговая порука, практикуемая в этой среде, так сильна, что разоблачения чрезвычайно редки.
Пренебрегая обычным способом «булавочных уколов», при котором невидимая булавка колет палец банкомета, указывая на присутствие той или иной карты, Бронко Кид решил пустить в ход «песочный способ».
Иными словами, он должен был играть колодой, в которой некоторые карты были слегка натерты песком или наждачной бумагой; если посильнее придавить такую карту к колоде, то нижняя карта пристанет к неровной поверхности верхней и тем самым даст банкомету возможность сдавать две карты зараз.
Кроме того, еле слышный звук при сдаче, происходящий от трения неровной поверхности, указывает банкомету на присутствие меченой карты. Углы иных карт слегка срезаются для того, чтобы, уложив их в машину, можно было разглядеть масть и цифру на краю карты, лежащей под обрезанной картой.
При большой практике все это проделывается безошибочно, игра ведется наверняка и жертва обыгрывается дотла.
Ясно, что союзник банкомета должен следить за всеми его движениями с неусыпным вниманием, так как каждая его ошибка может повести к крупным неприятностям.
Покончив с инструкциями, Бронко Кид удалился, и Черри проскользнула к рулетке. Ей хотелось посмотреть на Гленистэра, но толпа мешала ей подойти к нему. Глаза всех были устремлены на стол, словно от этих красных и черных рядов зависело спасение души. Было так тесно, что крупье с большим трудом бросал шарик; он отталкивал игроков, но те лезли вперед, загипнотизированные жужжанием крутящегося шарика, обезумевшие от капризов фортуны.
Оказалось, что Гленистэр все еще продолжает выигрывать и что вскоре банк будет сорван.
Черри с трудом пробралась сквозь толпу и заняла место у стола «фаро», где Кид уже метал банк.
Лицо его было по обыкновению равнодушно, а движения длинных, белых пальцев были размерены и спокойны; спокойствие это свидетельствовало о колоссальной выдержке и огромном мастерстве.
Кид ждал; напротив него сидел Тоби.
Вскоре Гленистэр вместе с толпой перекочевал к «фаро». Черри с трудом узнала его; тупая безнадежность исчезла с его лица, ставшего багровым и жестким; воротник его рубашки был расстегнут, и из него выступала могучая, мускулистая шея; он весь как-то погрубел от азарта и опять превратился в жестокого, неукротимого, примитивного обитателя дикой страны.
Он вступил было на новый путь, но он оказался негодным для него; он вернулся на старый путь, и прошлое поглотило его.
Покинув Черри, он стал искать забвения; он хотел избавиться от преследовавших его мыслей и стал играть. Выигрывая, он не снимал ставок. Они удваивались, утраивались и так далее, но он оставался равнодушным как к выигрышу, так и к проигрышу; он проявлял полное презрение к теории вероятности, рассчитывая поскорей проиграть выигранные деньги и пойти домой. Но счастье не покидало его; тогда он повысил ставки и все-таки продолжал выигрывать.
Уже другие игроки начали ставить на его карты, увлеченные завистью и азартом. Толпа ежеминутно росла, а с толпой росло и возбуждение; наконец, возбуждение передалось и ему, сначала незаметно, потом все сильней и сильней, до тех пор, пока азарт не захлестнул его окончательно.
Сев за «фаро», он не обратил на малейшего внимания на Черри. Он интересовался только своей ставкой.
Черри сжала кулаки и пожелала ему скорейшего проигрыша.
— Какая ваша крайняя ставка, Кид? — спросил Гленистэр.
— До двухсот, — ответил Кид.
Это обозначало, что можно ставить до двухсот долларов на каждую карту, исключая последнюю, на которую ставится только половина указанной суммы.
Игра началась. Кид сдавал, платил и принимал деньги с точностью машины. Зрители приумолкли в ожидании кульминационной точки всего вечера. Все прочие игры были детской забавой в сравнении с «фаро».
Сначала Гленистэр безостановочно выигрывал; а потом Черри заметила, что Кид делал знак рукой, и банк немедленно выиграл; так как это был его первый более или менее значительный выигрыш, игроки не обратили на него внимания.
Однако скоро счастье стало определенно склоняться на сторону банкомета.
— Это скучно, — внезапно сказал Гленистэр. — Надо играть поживее.
— Пожалуйста, — ответил Кид. — Удвоим ставки.
Ставки были повышены до четырехсот долларов на карту, и тогда-то Кид начал играть по-настоящему.
Гленистэр теперь безостановочно проигрывал небольшими суммами, но с удивительной точностью.
Мастерство Бронко Кида положительно потрясло Черри: она никогда еще не видала такую работу. Невезение, казалось, только увеличивало нервность толпы, и нетерпение ее еще возросло от того, что Тоби два раза подряд ошибся и указал неправильные карты, так что тем, кто поставил в последнюю сдачу большие ставки, были возвращены их деньги.
Черри заметила ошибку Тоби раньше Кида. Очевидно, Тоби начал сбиваться с толку.
Банкомет работал слишком скоро для него и не имел возможности указать его ошибки из страха перед стоявшей позади него толпой. Не делал он этого еще и потому, что боялся, как бы кто из присутствующих не предложил заменить неопытного крупье; в толпе было много игроков, вполне пригодных для этого дела.
Все, что Киду оставалось делать, — это метать озлобленные взгляды через стол на своего несчастного союзника.
Девушка внезапно обратилась к Тоби.
— Пустите меня на ваше место, вы устали.
Тоби вопросительно взглянул на Кида; тот кивнул головой. Тоби встал со своего места, и девушка заменила его. Банкомет знал, что она не допустит ни одной ошибки; острый ум ее стал еще проницательнее от ненависти, сквозившей в выражении ее лица.
Едва ли мог Гленистэр избегнуть разорения в эту ночь.
В голове новой помощницы банкомета было одно твердое решение: Рой должен быть сегодня уничтожен, унижен, разорен и сделан посмешищем толпы. Тогда, павший, потерявший кредит, он, быть может, вернется к ней, как в давно прошедшие времена. Он ускользал от нее, и это ее последний шанс.
Внимание и ловкость ее подзадоривали Бронко, и сам он стал еще ловчее и внимательнее.
Гленистэр выругался про себя, говоря, что карты заколдованы. Он был похож на пьяного, и на самом деле он был опьянен игрою, как вином. Он качался, сидя на месте; жилы на его шее надулись и вздрагивали, лицо было налито кровью.
— Я хочу поставить самую большую ставку. Что это, детская игра, что ли? — воскликнул он.
Банкомет бросил торжествующий взгляд на девушку и согласился.
Она приставила стул к двери, подсунув его под дверную ручку, чтобы ей никто не мог помешать, бросилась в кресло и глубоко задумалась.
По мере того, как она думала, лицо ее все больше омрачалось и загоралось ненавистью. Моментами она невнятно стонала, как бы боясь, что ее планы могут провалиться. Время проходило незаметно для нее; вдруг, среди говора в соседней ложе, до нее донеслось имя, заставившее ее вздрогнуть. Мужской голос возбужденно рассказывал что-то о Гленистэре.
— Я ничего подобного не видал со времен знаменитого случая с Мак Мастером в Виргинии тринадцать лет тому назад. Ну и везет человеку.
— Весьма возможно, — с сомнением возразил другой голос. — Но я все же не намерен входить к вам в долю.
— Тогда одолжите мне деньги. Я отдам их вам через час, только, ради Бога, давайте скорее. Я вам говорю, он сегодня стоит миллионы. Сегодня — его ночь. Через четверть часа уже нельзя будет пробиться к столу: весь лагерь до последнего человека прибежит сюда.
Итак, насколько она поняла, Гленистэр играл. И притом так счастливо, что возбуждал зависть во всех жителях Нома. Весть о его счастливой игре распространялась по улицам, и любители этого спорта стекались отовсюду с целью примазаться к нему. Кто не имел денег, занимал их, чтобы поставить на его счастье.
Черри покинула свое убежище, сбежала вниз по лестнице и увидела странную сцену. Танцевальный зал был пуст. В нем остались одни музыканты, которые продолжали энергично играть в надежде вернуть часть толпы, хлынувшей в игорный зал. Больше всего народа толкалось около стола, стоявшего посередине зала.
Черри не видела, что там происходило, так как мужчины и женщины окружали стол в десять рядов. Иные влезли на стулья и столы, тянувшиеся вдоль стен. Вдруг раздался рев, за которым наступило мертвое молчание; затем послышался звон серебра. Еще через секунду толпа вновь заговорила и засмеялась.
— Он выиграл восемнадцать ставок подряд, — раздался голос банкомета. — Делайте вашу игру.
Опять наступил напряженный момент; слышался стук костей, а потом загремели торжествующие крики. Банкомет выхватил деньги, и Гленистэр встал с места и прошел к рулетке. Толпа последовала за ним. На столе, из-за которого он встал, не осталось ни одной ставки. К Черри подошел Мексико-Мэллинз, и она засыпала его расспросами.
— Он только что сорвал банк в «Крэп», — сообщил он. — Он выиграл девятнадцать раз подряд.
— Вы играли?
— Нет, разве вы не знаете, что я играю только в рулетку. Если счастье не покинет его, то и я поставлю в рулетку на его номер.
Возбуждение толпы начало передаваться и Черри, хотя она не принимала участия в игре. Торжествующие возгласы, внезапные затишья и всеобщее нервное напряжение действовали на нее.
Какой-то незнакомец вынырнул из толпы и подбежал к Мэллинзу и Черри. Он был мал ростом и рыжеват, с бегающими глазами и коротким подбородком. Глаза его горели, крысиные зубы сверкали.
Он крикнул им, словно дикий зверь, травимый собаками. Неестественное возбуждение звучало в его пронзительном голосе.
— Не дурно, а? Для трех ставок!
Он помахал связкой банкнотов.
— Почему же вы перестали играть? — спросил Мэллинз.
— Я не так глуп. Я знаю, когда надо уходить. Он не может выигрывать все время. Он играет без системы. Ну вот, что я вам говорил?
У стола вновь раздался шум.
— Да ведь он опять выиграл, — сказал Мэллинз.
— Что вы говорите? Ах, черт. Я слишком рано ушел.
Он помчался обратно, но через минуту вернулся, сжимая деньги в кулаке.
— Вы думаете, можно играть? В жизни не видал я такой отчаянной игры. Лучше бросить, а?
Он заметил насмешливую улыбку Черри и опять убежал.
Она видела, как он пробирался к своему месту у рулетки.
— Пустите, — орал он, — у меня есть деньги! Я хочу ставить.
— Фу, — сказал Мэллинз с отвращением. — Это один из этих горе-игроков, не сделавших ни одной ставки до тридцатилетнего возраста. Если Гленистэр проиграет, он возненавидит его на всю жизнь.
— Их тут много, — ответила девушка. — Мерзкие, копеечные душонки.
Внезапно к ней подошел Бронко Кид. Он прислонился к стене и стал наблюдать за тонкой струей дыма, подымавшегося от его сигары; казалось, он не замечал окружающего. Ничего не напоминало в нем человека, только что пережившего сильное волнение.
— Солидное избиение, а? — сказала Черри.
Игрок равнодушно кивнул головой.
— Ты не держишь банка? Ведь сегодня твоя очередь.
— Вчера вечером отказался. Как раз вовремя.
— Тебе повезло.
— Да. И я купил вчера его место.
— Что ты говоришь? Значит, он выигрывает твои деньги?
— Вот именно, по тысяче долларов в минуту.
Она взглянула на ряд опустошенных столов. Судя по усилившемуся шуму, Гленистэр снова выиграл. Черри вдруг подумала, что человек, стоявший рядом с нею, как-то неестественно спокоен и что взор его чересчур равнодушен.
Как выяснилось через минуту, она не ошиблась.
Музыкантам надоело зазывать танцоров и, решив принять участие в общем увлечении, они бросили играть. Дирижер положил скрипку; пианист доиграл последнюю руладу и встал со своей табуретки.
Все они пересекли залу и вмешались в толпу, доставая деньги.
Увидя их, Бронко Кид внезапно возгорелся дикой яростью. Он шагнул вперед и, схватив одного из музыкантов за плечо, отшвырнул его в сторону.
— Куда вы идете?
— Никто не хочет танцевать, так что мы решили тоже попытать счастье.
— Убирайтесь, вон отсюда, черт вас побери!
Он как будто обрадовался случаю дать исход накопившейся в нем ярости. Одного взгляда на его взбешенное лицо было достаточно для музыкантов, и они поспешно вернулись на свои места.
Тем временем Кид уже овладел собой и вновь надел свою обычную маску. Однако за этот короткий миг Черри успела заметить, что человек этот в сущности вовсе не такая ледяшка, как предполагали его знакомые.
Он повернулся к ней и сказал:
— Ты серьезно говорила там, наверху?
— Не понимаю.
— Ты говорила, что могла бы убить Гленистэра.
— Да. Могла бы.
— Разве ты его не любишь?
— Я ненавижу его, — глухо ответила она.
Кид невесело улыбнулся и, увидав, что игрок, метавший банк, встал из-за стола и подозвал его.
— Тоби, — сказал он, — когда Гленистэр сядет за «фаро», я буду метать банк, а машинка пусть будет у тебя. Понимаешь?
— Понимаю. Ты хочешь вытряхнуть его, а?
— Я еще ни разу не мошенничал в этом городе, — сказал Кид, — но сегодня я либо обыграю этого человека, либо убью его. Слушай внимательно. Я сейчас объясню тебе знаки, которые я буду подавать тебе. Если ты проморгаешь их, ты погубишь нас обоих.
Он наскоро сообщил Тоби значение различных условных знаков, говоря на совершенно непонятном для непосвященных жаргоне и еле заметно двигая то одним, то другим пальцем либо кистью руки. Черри стояла подле него; ей, как опытному банкомету, не требовалось никаких объяснений, она читала по этим знакам, как в открытой книге, и запомнила их скорее, чем Тоби.
За игрой в «фаро» игроку, заменяющему крупье, полагается сидеть напротив банкомета; перед ним стоит «машинка». Когда банкомет вынимает карту из своего ящичка, визави его со своей стороны нажимает кнопку «машинки», соответствующую данной карте.
Таким образом игроки узнают, какие карты еще остались неигранными. Дело это весьма несложное, но очень ответственное, потому что, ошибись он хоть раз, вся игра пойдет насмарку.
При правильной сдаче «фаро» — самая правильная из всех игр; однако она так сложна, что предоставляет шулеру обширное поле деятельности.
Поколения шулеров изобрели бесчисленные способы надувать неопытных игроков, все эти шулерские приемы так ловко замаскированы, что одни лишь посвященные в состоянии уловить, в чем тут соль, а круговая порука, практикуемая в этой среде, так сильна, что разоблачения чрезвычайно редки.
Пренебрегая обычным способом «булавочных уколов», при котором невидимая булавка колет палец банкомета, указывая на присутствие той или иной карты, Бронко Кид решил пустить в ход «песочный способ».
Иными словами, он должен был играть колодой, в которой некоторые карты были слегка натерты песком или наждачной бумагой; если посильнее придавить такую карту к колоде, то нижняя карта пристанет к неровной поверхности верхней и тем самым даст банкомету возможность сдавать две карты зараз.
Кроме того, еле слышный звук при сдаче, происходящий от трения неровной поверхности, указывает банкомету на присутствие меченой карты. Углы иных карт слегка срезаются для того, чтобы, уложив их в машину, можно было разглядеть масть и цифру на краю карты, лежащей под обрезанной картой.
При большой практике все это проделывается безошибочно, игра ведется наверняка и жертва обыгрывается дотла.
Ясно, что союзник банкомета должен следить за всеми его движениями с неусыпным вниманием, так как каждая его ошибка может повести к крупным неприятностям.
Покончив с инструкциями, Бронко Кид удалился, и Черри проскользнула к рулетке. Ей хотелось посмотреть на Гленистэра, но толпа мешала ей подойти к нему. Глаза всех были устремлены на стол, словно от этих красных и черных рядов зависело спасение души. Было так тесно, что крупье с большим трудом бросал шарик; он отталкивал игроков, но те лезли вперед, загипнотизированные жужжанием крутящегося шарика, обезумевшие от капризов фортуны.
Оказалось, что Гленистэр все еще продолжает выигрывать и что вскоре банк будет сорван.
Черри с трудом пробралась сквозь толпу и заняла место у стола «фаро», где Кид уже метал банк.
Лицо его было по обыкновению равнодушно, а движения длинных, белых пальцев были размерены и спокойны; спокойствие это свидетельствовало о колоссальной выдержке и огромном мастерстве.
Кид ждал; напротив него сидел Тоби.
Вскоре Гленистэр вместе с толпой перекочевал к «фаро». Черри с трудом узнала его; тупая безнадежность исчезла с его лица, ставшего багровым и жестким; воротник его рубашки был расстегнут, и из него выступала могучая, мускулистая шея; он весь как-то погрубел от азарта и опять превратился в жестокого, неукротимого, примитивного обитателя дикой страны.
Он вступил было на новый путь, но он оказался негодным для него; он вернулся на старый путь, и прошлое поглотило его.
Покинув Черри, он стал искать забвения; он хотел избавиться от преследовавших его мыслей и стал играть. Выигрывая, он не снимал ставок. Они удваивались, утраивались и так далее, но он оставался равнодушным как к выигрышу, так и к проигрышу; он проявлял полное презрение к теории вероятности, рассчитывая поскорей проиграть выигранные деньги и пойти домой. Но счастье не покидало его; тогда он повысил ставки и все-таки продолжал выигрывать.
Уже другие игроки начали ставить на его карты, увлеченные завистью и азартом. Толпа ежеминутно росла, а с толпой росло и возбуждение; наконец, возбуждение передалось и ему, сначала незаметно, потом все сильней и сильней, до тех пор, пока азарт не захлестнул его окончательно.
Сев за «фаро», он не обратил на малейшего внимания на Черри. Он интересовался только своей ставкой.
Черри сжала кулаки и пожелала ему скорейшего проигрыша.
— Какая ваша крайняя ставка, Кид? — спросил Гленистэр.
— До двухсот, — ответил Кид.
Это обозначало, что можно ставить до двухсот долларов на каждую карту, исключая последнюю, на которую ставится только половина указанной суммы.
Игра началась. Кид сдавал, платил и принимал деньги с точностью машины. Зрители приумолкли в ожидании кульминационной точки всего вечера. Все прочие игры были детской забавой в сравнении с «фаро».
Сначала Гленистэр безостановочно выигрывал; а потом Черри заметила, что Кид делал знак рукой, и банк немедленно выиграл; так как это был его первый более или менее значительный выигрыш, игроки не обратили на него внимания.
Однако скоро счастье стало определенно склоняться на сторону банкомета.
— Это скучно, — внезапно сказал Гленистэр. — Надо играть поживее.
— Пожалуйста, — ответил Кид. — Удвоим ставки.
Ставки были повышены до четырехсот долларов на карту, и тогда-то Кид начал играть по-настоящему.
Гленистэр теперь безостановочно проигрывал небольшими суммами, но с удивительной точностью.
Мастерство Бронко Кида положительно потрясло Черри: она никогда еще не видала такую работу. Невезение, казалось, только увеличивало нервность толпы, и нетерпение ее еще возросло от того, что Тоби два раза подряд ошибся и указал неправильные карты, так что тем, кто поставил в последнюю сдачу большие ставки, были возвращены их деньги.
Черри заметила ошибку Тоби раньше Кида. Очевидно, Тоби начал сбиваться с толку.
Банкомет работал слишком скоро для него и не имел возможности указать его ошибки из страха перед стоявшей позади него толпой. Не делал он этого еще и потому, что боялся, как бы кто из присутствующих не предложил заменить неопытного крупье; в толпе было много игроков, вполне пригодных для этого дела.
Все, что Киду оставалось делать, — это метать озлобленные взгляды через стол на своего несчастного союзника.
Девушка внезапно обратилась к Тоби.
— Пустите меня на ваше место, вы устали.
Тоби вопросительно взглянул на Кида; тот кивнул головой. Тоби встал со своего места, и девушка заменила его. Банкомет знал, что она не допустит ни одной ошибки; острый ум ее стал еще проницательнее от ненависти, сквозившей в выражении ее лица.
Едва ли мог Гленистэр избегнуть разорения в эту ночь.
В голове новой помощницы банкомета было одно твердое решение: Рой должен быть сегодня уничтожен, унижен, разорен и сделан посмешищем толпы. Тогда, павший, потерявший кредит, он, быть может, вернется к ней, как в давно прошедшие времена. Он ускользал от нее, и это ее последний шанс.
Внимание и ловкость ее подзадоривали Бронко, и сам он стал еще ловчее и внимательнее.
Гленистэр выругался про себя, говоря, что карты заколдованы. Он был похож на пьяного, и на самом деле он был опьянен игрою, как вином. Он качался, сидя на месте; жилы на его шее надулись и вздрагивали, лицо было налито кровью.
— Я хочу поставить самую большую ставку. Что это, детская игра, что ли? — воскликнул он.
Банкомет бросил торжествующий взгляд на девушку и согласился.