Диск приблизился, укрупняясь; пахнуло холодом, и пространство вдруг обрело глубину и резкость.
— Я вижу! — воскликнул Андрей Исидорович.
Он смотрел, видел, и счастье переполняло его. Но длилось это недолго. Внезапно вспыхнула мысль: здесь сейчас не может быть незнакомого человека!
Андрей Исидорович вскочил, ошеломленно глядя на своего спасителя.
Диск куда-то исчез; вблизи находилось самое обыкновенное лицо самого обыкновенного человека. Слишком обыкновенное для поступков, которые тот совершил!
Сознание работало поразительно четко. Взгляд Андрея Исидоровича невольно метнулся к полкам.
— Искать не стоит, — сказал незнакомец. — Думаю, с нашей стороны будет уместно извиниться за все и дать объяснения, на которые вы приобрели право.
Самое удивительное, что после всего этого Андрей Исидорович, встав, машинальным жестом указал пришельцу на стул и сам сел напротив. Его состояние походило на лихорадку: то он был спокоен, то возбужден почти до обморока.
— Мы виноваты и просим нас простить, — человеческий облик и заурядный костюм пришельца усиливали странность его слов. — То, что мы делали здесь, не должно быть зримо, но мелкие технические неполадки, к сожалению, случаются и у нас.
— Что, что вы здесь делали? — вырвалось у Андрея Исидоровича.
— Мы читали ваши книги.
— Ясно, — голос Андрея Исидоровича упал. — Изучение примитивной цивилизации, космическая этнография, так сказать…
Его обрадовало, что в словах, которые он выдавил, был сарказм.
— Не только и даже не столько, — последовал быстрый ответ. — Вы, сами того не подозревая, участвуете в коллективной работе, которую разум ведет во вселенной.
— Не понимаю, — подавленно сказал Андрей Исидорович. — Не понимаю…
— Сейчас поймете. Город, где вы живете, многолюден. Но могут ли его жители вести все необходимые им исследования? Развивать культуру с той же быстротой, что и весь мир? Нет. Обрубите интеллектуальные связи города — и следствием будет застой. Причина проста. Возможности разума, любого, сколь угодно могучего, — индивидуального или коллективного, — конечны. А мир, который он пытается познать и переустроить, бесконечен. Вот противоречие, с которым неизбежно сталкивается любая цивилизация, как только ее интеллектуальные ресурсы исчерпаны. Выход здесь подобен тому, которому вы следуете в масштабах Земли: распределение усилий, обмен информацией, кооперация, только уже космическая. С недавних пор вы тоже к ней причастны, ибо добываете знания, которых мы не имеем.
— Этого не может быть! — почти в отчаянии воскликнул Андрей Исидорович. — Мы же по сравнению с вами… с вашей…
— Глубокое заблуждение! Кем создан у вас, на Земле, бумеранг? От кого вы получили байдарку, полярную одежду, самый быстрый способ плавания? От тех, кого не слишком умные люди считают дикарями. А разве ваше искусство оставило далеко позади искусство технически неразвитой Древней Греции? Так что не следует считать какую-то цивилизацию примитивной.
— Подождите… — Андрей Исидорович ощутил вдохновение. — Вы сказали: обмен. Но обмен предполагает… Да, да, понимаю! Открытый контакт невозможен, пока человечество… Значит, вы и даете нам… незаметно?
Пришелец улыбнулся тепло и сочувственно. «Подумайте», — словно говорил его взгляд. И Андрею Исидоровичу показалось, что он уловил истину. Ответа не будет. «Нет» опозорило бы все космическое содружество, «да» утвердило бы над людьми тайную опеку. А открытый контакт бесполезен и даже вреден, пока на Земле есть люди, готовые подмять под себя любой дар пришельцев.
— Нетрудно, догадаться, о чем вы думаете, — прошелестел голос. Андрей Исидорович даже вздрогнул. — На деле все гораздо, гораздо сложней. Ответ, которого вы ждете, лежит не в плоскости «да» и «нет», поверьте. Как бы пояснить? Ваши ученые двести лет задавали природе вопрос: свет — волна или частица? Верным оказалось третье: волночастица. В нашем случае, смею вас заверить, вопрос находится еще дальше от истины. Вот все, что я могу сказать. А теперь войдите в наше положение и не обессудьте. Моральный долг обязывал нас устранить несчастье, возникшее по нашей вине, и дать разъяснения, отсутствие которых могло бы повредить вашей психике. Это сделано. Вы не в обиде на нас за случившееся?
— Что вы! Что вы! Я…
— Тогда разрешите попрощаться и пожелать вам, как принято на Земле, всего хорошего.
— Постойте! — ринулся не ожидавший такого поворота Андрей Исидорович.
Но на стуле уже никого не было — пришелец исчез. Андрея Исидоровича обступали до мелочей знакомые предметы, тишина хранилища, стены книг, все привычное, давнее, неизменное. А чувствовал он себя как после грозного вала, который его, задыхающегося, волочил и швырял, а потом мягко опустил на безмятежный берег.
Этот вал, однако, все еще жил в нем! Лихорадочно соображая, что же теперь делать, Андрей Исидорович подобрал с пола портфель, зачем-то пошарил по карманам, и тут его остановила недоуменная мысль. Пришельцы ведь не хотели, чтобы человечество узнало о них, и все же открылись человеку!
Андрей Исидорович задумался, посмотрел на пустой стул и не без горечи усмехнулся. Они знали, что делали. Открыться ему побудили их обстоятельства, но открыться человеку еще не значит открыться человечеству. Потому что есть вещи, которым никто не поверит.
Возможно, их луч, уже незримый, снова шарит по книгохранилищу, впитывая достижения человеческой мысли и что-то оставляя взамен. Или не оставляя? Хорошо, если бы так. Ибо, давая, человечество ничего не теряет. Наоборот!
— Вы слышите? — тихо спросил Андрей Исидорович. — Я разрешаю вам брать. Берите как можно больше… Все берите! Когда-нибудь потом, когда мы встретимся, ваши знания будут уже не благодеянием старшего, а… Ну да вы сами понимаете…
Сказав это, Андрей Исидорович тут же устыдился своего пафоса.
Кто он такой, чтобы решать? Молекула человеческого моря! Сейчас он оденется, спустится, сядет в метро, поедет, мельком встречаясь взглядом с сотнями людей, о которых он ничего не знает и которые ничего не знают о нем. Дома жена, как обычно, спросит:
— Ну что у тебя новенького?
И он, как обычно, ответит:
— Да так, ничего особенного.
Выручайте, Мих. Мих.!
Пересечение пути
— Я вижу! — воскликнул Андрей Исидорович.
Он смотрел, видел, и счастье переполняло его. Но длилось это недолго. Внезапно вспыхнула мысль: здесь сейчас не может быть незнакомого человека!
Андрей Исидорович вскочил, ошеломленно глядя на своего спасителя.
Диск куда-то исчез; вблизи находилось самое обыкновенное лицо самого обыкновенного человека. Слишком обыкновенное для поступков, которые тот совершил!
Сознание работало поразительно четко. Взгляд Андрея Исидоровича невольно метнулся к полкам.
— Искать не стоит, — сказал незнакомец. — Думаю, с нашей стороны будет уместно извиниться за все и дать объяснения, на которые вы приобрели право.
Самое удивительное, что после всего этого Андрей Исидорович, встав, машинальным жестом указал пришельцу на стул и сам сел напротив. Его состояние походило на лихорадку: то он был спокоен, то возбужден почти до обморока.
— Мы виноваты и просим нас простить, — человеческий облик и заурядный костюм пришельца усиливали странность его слов. — То, что мы делали здесь, не должно быть зримо, но мелкие технические неполадки, к сожалению, случаются и у нас.
— Что, что вы здесь делали? — вырвалось у Андрея Исидоровича.
— Мы читали ваши книги.
— Ясно, — голос Андрея Исидоровича упал. — Изучение примитивной цивилизации, космическая этнография, так сказать…
Его обрадовало, что в словах, которые он выдавил, был сарказм.
— Не только и даже не столько, — последовал быстрый ответ. — Вы, сами того не подозревая, участвуете в коллективной работе, которую разум ведет во вселенной.
— Не понимаю, — подавленно сказал Андрей Исидорович. — Не понимаю…
— Сейчас поймете. Город, где вы живете, многолюден. Но могут ли его жители вести все необходимые им исследования? Развивать культуру с той же быстротой, что и весь мир? Нет. Обрубите интеллектуальные связи города — и следствием будет застой. Причина проста. Возможности разума, любого, сколь угодно могучего, — индивидуального или коллективного, — конечны. А мир, который он пытается познать и переустроить, бесконечен. Вот противоречие, с которым неизбежно сталкивается любая цивилизация, как только ее интеллектуальные ресурсы исчерпаны. Выход здесь подобен тому, которому вы следуете в масштабах Земли: распределение усилий, обмен информацией, кооперация, только уже космическая. С недавних пор вы тоже к ней причастны, ибо добываете знания, которых мы не имеем.
— Этого не может быть! — почти в отчаянии воскликнул Андрей Исидорович. — Мы же по сравнению с вами… с вашей…
— Глубокое заблуждение! Кем создан у вас, на Земле, бумеранг? От кого вы получили байдарку, полярную одежду, самый быстрый способ плавания? От тех, кого не слишком умные люди считают дикарями. А разве ваше искусство оставило далеко позади искусство технически неразвитой Древней Греции? Так что не следует считать какую-то цивилизацию примитивной.
— Подождите… — Андрей Исидорович ощутил вдохновение. — Вы сказали: обмен. Но обмен предполагает… Да, да, понимаю! Открытый контакт невозможен, пока человечество… Значит, вы и даете нам… незаметно?
Пришелец улыбнулся тепло и сочувственно. «Подумайте», — словно говорил его взгляд. И Андрею Исидоровичу показалось, что он уловил истину. Ответа не будет. «Нет» опозорило бы все космическое содружество, «да» утвердило бы над людьми тайную опеку. А открытый контакт бесполезен и даже вреден, пока на Земле есть люди, готовые подмять под себя любой дар пришельцев.
— Нетрудно, догадаться, о чем вы думаете, — прошелестел голос. Андрей Исидорович даже вздрогнул. — На деле все гораздо, гораздо сложней. Ответ, которого вы ждете, лежит не в плоскости «да» и «нет», поверьте. Как бы пояснить? Ваши ученые двести лет задавали природе вопрос: свет — волна или частица? Верным оказалось третье: волночастица. В нашем случае, смею вас заверить, вопрос находится еще дальше от истины. Вот все, что я могу сказать. А теперь войдите в наше положение и не обессудьте. Моральный долг обязывал нас устранить несчастье, возникшее по нашей вине, и дать разъяснения, отсутствие которых могло бы повредить вашей психике. Это сделано. Вы не в обиде на нас за случившееся?
— Что вы! Что вы! Я…
— Тогда разрешите попрощаться и пожелать вам, как принято на Земле, всего хорошего.
— Постойте! — ринулся не ожидавший такого поворота Андрей Исидорович.
Но на стуле уже никого не было — пришелец исчез. Андрея Исидоровича обступали до мелочей знакомые предметы, тишина хранилища, стены книг, все привычное, давнее, неизменное. А чувствовал он себя как после грозного вала, который его, задыхающегося, волочил и швырял, а потом мягко опустил на безмятежный берег.
Этот вал, однако, все еще жил в нем! Лихорадочно соображая, что же теперь делать, Андрей Исидорович подобрал с пола портфель, зачем-то пошарил по карманам, и тут его остановила недоуменная мысль. Пришельцы ведь не хотели, чтобы человечество узнало о них, и все же открылись человеку!
Андрей Исидорович задумался, посмотрел на пустой стул и не без горечи усмехнулся. Они знали, что делали. Открыться ему побудили их обстоятельства, но открыться человеку еще не значит открыться человечеству. Потому что есть вещи, которым никто не поверит.
Возможно, их луч, уже незримый, снова шарит по книгохранилищу, впитывая достижения человеческой мысли и что-то оставляя взамен. Или не оставляя? Хорошо, если бы так. Ибо, давая, человечество ничего не теряет. Наоборот!
— Вы слышите? — тихо спросил Андрей Исидорович. — Я разрешаю вам брать. Берите как можно больше… Все берите! Когда-нибудь потом, когда мы встретимся, ваши знания будут уже не благодеянием старшего, а… Ну да вы сами понимаете…
Сказав это, Андрей Исидорович тут же устыдился своего пафоса.
Кто он такой, чтобы решать? Молекула человеческого моря! Сейчас он оденется, спустится, сядет в метро, поедет, мельком встречаясь взглядом с сотнями людей, о которых он ничего не знает и которые ничего не знают о нем. Дома жена, как обычно, спросит:
— Ну что у тебя новенького?
И он, как обычно, ответит:
— Да так, ничего особенного.
Выручайте, Мих. Мих.!
Управляющему Холмским лесом:
Дорогой товарищ!
Вчера, 17 июля, я с женой и дочкой посетил Ваш лес с целью отдыха. Товарищи из Управления погоды не подвели, так что весь день стояла умеренно-теплая, доходящая до жары погода. Кучевые облака приятно украшали нежно-голубое небо.
Однако отдых был испорчен небрежностями Ваших служб. Во-первых, почему в Холмском лесу так много валежника, кустарника и даже болот? В Прудском лесу, где я обычно отдыхаю, ничего подобного нет. Во-вторых, вода в озерах оказалась неподогретой, что лишило нас купания. Наконец, в-третьих, и это уже форменное безобразие, нас искусали осы! В этом факте я усматриваю явное нарушение Закона о регулировке природы, гласящего, что животные, а также насекомые, способные принести человеку вред, подлежат нейтрализации. Осы же своими укусами нанесли нам серьезный ущерб, и сколько вреда они еще причинят другим отдыхающим!
Не заметил также деятельности киберов по благоустройству Вашего леса. То есть нашего леса, поскольку я, как и миллионы других граждан, тоже его хозяин. Очень печально все это, товарищ управляющий! Напоминаю Вам об ответственности и ожидаю устранения указанных недостатков.
С уважением Т.Двоекомышченко
Уважаемый товарищ Двоекомышченко!
Искренне огорчен неудачей Вашего отдыха. Очевидно, всему виной неточная информация, полученная Вами о Холмском лесе. Этот лес в отличие, скажем, от Прудского не является парковым. Именно поэтому там не предусмотрено очищение территории от кустарника и болот, равно как и подогрев воды в озерах. Что же касается ос, то, полностью сочувствуя Вам и Вашей семье, должен заметить, что осы служат фактором стабильности биоценоза и как таковые не подпадают под действие закона.
С уважением А.Виноградов, главный лесничий
Главному лесничему Холмского леса тов. А.Виноградову:
Со всей откровенностью должен выразить Вам свое крайнее недоумение и возмущение содержанием Вашего ответа. Меня искусали, а Вы ссылаетесь на биоценоз! Я ободрал все руки и ноги, и моя супруга тоже, а Вы намекаете, что это-де моя же вина, Двоекомышченко, мол, не разобрался, где лес, а где парк! Я Вам скажу так, товарищ Виноградов. Для чего мы трудимся? Для счастья человека. А какое может быть счастье, если управляемый Вами лес доставил мне столько неприятностей, испортив моей семье целый день? Следовательно, Ваш труд не способствует счастью человека. Вот главное, и нечего защищаться от критики. Ваш ответ, простите, есть нездоровая отрыжка бюрократизма, есть пренебрежение запросами простого человека, а также защита чести мундира. Лес, видите ли, не парк! Так сделайте парк, что у нас, киберов мало?
Остаюсь в надежде получить ответ по существу. Напоминаю, что природа существует для человека, а не наоборот.
С уважением Т.Двоекомышченко
Уважаемый товарищ Двоекомышченко!
Но поймите же, что режим Холмского леса рассчитан на основе науки и что нельзя все леса превращать в парки! Не говоря уж о том, что полный перевод лесов в парковое состояние отрицательно скажется на природе планеты, такой акт вызовет протест миллионов людей, желающих отдыхать среди настоящей, лишь слегка облагороженной природы. Еще раз повторяю: я весьма огорчен Вашими злоключениями. Но если Вам не нравится лес, ничто Вам не мешает отдыхать в лесопарках. И все Ваши неудовольствия тут же устранятся.
С уважением А.Виноградов, главный лесничий
В региональное Управление лесного хозяйства:
Уважаемый товарищ директор!
Препровождаю Вам мою переписку с тов. Виноградовым. Из нее со всей очевидностью следует, что отдельные Ваши сотрудники не желают считаться с запросами простого человека, не желают загружать себя работой по благоустройству нами им вверенной территории, не желают прислушиваться к мнению и убегают от критики путем ссылок на науку. Кому же неясно, что Холмский лес красивей прочих, богаче ягодами, грибами и, следовательно, должен полностью соответствовать интересам отдыха, а не оставаться, уже не знаю в чьих интересах, объектом, независимым от человека и противоречащим его устремлениям. Наконец, мне в лесу, находящемся в ведении Вашего управления, были причинены серьезные неприятности со стороны ос. Я не о себе пекусь, я озабочен судьбой тысяч других граждан, которые по вине тов. Виноградова испытают те же укусы и царапины, а может, и более серьезные потрясения.
Требую привлечь возомнившего о себе чиновника тов. Виноградова к строжайшей ответственности и принять решительные меры к исправлению положения, возникшего в Холмском лесу. В противном случае я этого дела так не оставлю.
С уважением Т.Двоекомышченко
Записка А.Виноградову:
Саша!
На тебя жалуется Двоекомышченко. Ну и фигура, прямо из археологических раскопок! Ответь ему поделикатней, чтобы он унялся.
С приветом С.Ребров, региональный директор
Записка С.Реброву:
Значит ли это, что Холмский лес надо переоборудовать в парк и уничтожить ос?
С приветом А.Виноградов
Записка А.Виноградову:
С ума сошел? Ты не хуже меня знаешь, к чему приведет нарушение и без того напряженного экологического равновесия региона. Ответь, и все. Будь дипломатом.
Твой С.Ребров, директор региона
Записка С.Реброву:
Но в таком случае Двоекомышченко при новом своем посещении леса обнаружит, что продиктованный тобой и подписанный мной ответ является обманом. Улавливаешь последствия?
Твой А.Виноградов, главный лесничий
Записка Михаилу Михайловичу:
Дорогой Мих. Мих.!
Хоть Вы и на пенсии, судьбы управления леса, я знаю. Вам дороги и близки. Направляю Вам всю переписку с неким Двоекомышченко. Вы еще застали канцелярские времена, может быть, Ваш богатый опыт подскажет Вам оптимальное решение этой дурацкой истории.
Неизменно Ваш С.Ребров
Записка С.Реброву:
Дорогие мальчики!
Спасибо, что вспомнили старика. Ах, какие же вы неумехи! Разве так ведут переписку с двоекомышченками? Ну ничего, дело поправимое. Прилагаю текст ответа.
Всегда ваш М.М.
Глубокоуважаемый товарищ Двоекомышченко!
Позвольте Вас поблагодарить за критику. Хозяйство Холмского леса ведется в соответствии с ГОСТом N7738/11, отмена которого согласно положению 0095581 допустима при условии ходатайства, определенного параграфом Уставного положения по лесостандартам за номером УТ 76-бис, при согласовании данного акта с Институтом леса и другими заинтересованными организациями. С нашей стороны в этом вопросе будут предприняты необходимые шаги. Тов. Виноградову даны в этой связи надлежащие разъяснения, и его действия получили принципиальную оценку с соответствующими оргвыводами. Еще раз благодарим Вас.
С уважением С.Ребров, региональный директор
Записка Михаилу Михайловичу:
Вы гений! Двоекомышченко поблагодарил нас за обстоятельный (!) и деловой (!!) ответ. Теперь, кажется, можно заняться своими прямыми обязанностями.
Спасибо!
С.Ребров, региональный директор
Телефонный разговор между заведующим сектором лесных стандартов И.Арзумановым и региональным директором С.Ребровым:
— Сережа! Тут нас посетил какой-то Двоекомышченко, показывал твое письмо. Вы что, белены объелись в своем лесу?! Ответили бы ему вежливо, что он дурак и демагог, и дело с концом.
— Вот и ответь.
— Не понимаю, чего ты боишься…
— Ничего я не боюсь, а к нам у него претензий больше нет. Он к тебе пришел, ты и отвечай.
— Но вы же спровоцировали этого питекантропа!
— Вопрос, поднятый им, находится вне нашей компетенции.
— Тьфу! Ты говоришь как Мих. Мих. Ладно, я тебе покажу…
Уважаемый тов. Двоекомышченко!
Стыдно в наши дни заниматься демагогией. Рассудите разумно…
И.Арзуманов, заведующий сектором лесных стандартов
Телефонный разговор между И.Арзумановым и С.Ребровым:
— Сережа! Что делать? Мне некогда работать, все объясняю, почему я ответил питекантропу, что он питекантроп…
— Сам виноват.
— Но это же правда!
— А разве с тобой кто спорит?
— Нет, все согласны. Но, с другой стороны, все твердят, что нельзя вот так человеку в лоб… Может, и верно, что нельзя. Но такая гуманность выходит боком!
— Вижу.
— Какое-то идиотское, безвыходное положение!
— Почему безвыходное? Обратись к Мих. Миху.
— К этому бюрократу?
— А клин, знаешь ли, вышибают клином.
— Ты уверен?
— Точно, помогает, сам испробовал. Я теперь с ужасом думаю, что будет, если Мих. Мих. умрет раньше последнего Двоекомышченко.
— Хм! Мне кажется…
— Да?
— Еще два-три таких случая, и у Мих. Миха появится достойный преемник.
— Кто?
— Ты!
Дорогой товарищ!
Вчера, 17 июля, я с женой и дочкой посетил Ваш лес с целью отдыха. Товарищи из Управления погоды не подвели, так что весь день стояла умеренно-теплая, доходящая до жары погода. Кучевые облака приятно украшали нежно-голубое небо.
Однако отдых был испорчен небрежностями Ваших служб. Во-первых, почему в Холмском лесу так много валежника, кустарника и даже болот? В Прудском лесу, где я обычно отдыхаю, ничего подобного нет. Во-вторых, вода в озерах оказалась неподогретой, что лишило нас купания. Наконец, в-третьих, и это уже форменное безобразие, нас искусали осы! В этом факте я усматриваю явное нарушение Закона о регулировке природы, гласящего, что животные, а также насекомые, способные принести человеку вред, подлежат нейтрализации. Осы же своими укусами нанесли нам серьезный ущерб, и сколько вреда они еще причинят другим отдыхающим!
Не заметил также деятельности киберов по благоустройству Вашего леса. То есть нашего леса, поскольку я, как и миллионы других граждан, тоже его хозяин. Очень печально все это, товарищ управляющий! Напоминаю Вам об ответственности и ожидаю устранения указанных недостатков.
С уважением Т.Двоекомышченко
Уважаемый товарищ Двоекомышченко!
Искренне огорчен неудачей Вашего отдыха. Очевидно, всему виной неточная информация, полученная Вами о Холмском лесе. Этот лес в отличие, скажем, от Прудского не является парковым. Именно поэтому там не предусмотрено очищение территории от кустарника и болот, равно как и подогрев воды в озерах. Что же касается ос, то, полностью сочувствуя Вам и Вашей семье, должен заметить, что осы служат фактором стабильности биоценоза и как таковые не подпадают под действие закона.
С уважением А.Виноградов, главный лесничий
Главному лесничему Холмского леса тов. А.Виноградову:
Со всей откровенностью должен выразить Вам свое крайнее недоумение и возмущение содержанием Вашего ответа. Меня искусали, а Вы ссылаетесь на биоценоз! Я ободрал все руки и ноги, и моя супруга тоже, а Вы намекаете, что это-де моя же вина, Двоекомышченко, мол, не разобрался, где лес, а где парк! Я Вам скажу так, товарищ Виноградов. Для чего мы трудимся? Для счастья человека. А какое может быть счастье, если управляемый Вами лес доставил мне столько неприятностей, испортив моей семье целый день? Следовательно, Ваш труд не способствует счастью человека. Вот главное, и нечего защищаться от критики. Ваш ответ, простите, есть нездоровая отрыжка бюрократизма, есть пренебрежение запросами простого человека, а также защита чести мундира. Лес, видите ли, не парк! Так сделайте парк, что у нас, киберов мало?
Остаюсь в надежде получить ответ по существу. Напоминаю, что природа существует для человека, а не наоборот.
С уважением Т.Двоекомышченко
Уважаемый товарищ Двоекомышченко!
Но поймите же, что режим Холмского леса рассчитан на основе науки и что нельзя все леса превращать в парки! Не говоря уж о том, что полный перевод лесов в парковое состояние отрицательно скажется на природе планеты, такой акт вызовет протест миллионов людей, желающих отдыхать среди настоящей, лишь слегка облагороженной природы. Еще раз повторяю: я весьма огорчен Вашими злоключениями. Но если Вам не нравится лес, ничто Вам не мешает отдыхать в лесопарках. И все Ваши неудовольствия тут же устранятся.
С уважением А.Виноградов, главный лесничий
В региональное Управление лесного хозяйства:
Уважаемый товарищ директор!
Препровождаю Вам мою переписку с тов. Виноградовым. Из нее со всей очевидностью следует, что отдельные Ваши сотрудники не желают считаться с запросами простого человека, не желают загружать себя работой по благоустройству нами им вверенной территории, не желают прислушиваться к мнению и убегают от критики путем ссылок на науку. Кому же неясно, что Холмский лес красивей прочих, богаче ягодами, грибами и, следовательно, должен полностью соответствовать интересам отдыха, а не оставаться, уже не знаю в чьих интересах, объектом, независимым от человека и противоречащим его устремлениям. Наконец, мне в лесу, находящемся в ведении Вашего управления, были причинены серьезные неприятности со стороны ос. Я не о себе пекусь, я озабочен судьбой тысяч других граждан, которые по вине тов. Виноградова испытают те же укусы и царапины, а может, и более серьезные потрясения.
Требую привлечь возомнившего о себе чиновника тов. Виноградова к строжайшей ответственности и принять решительные меры к исправлению положения, возникшего в Холмском лесу. В противном случае я этого дела так не оставлю.
С уважением Т.Двоекомышченко
Записка А.Виноградову:
Саша!
На тебя жалуется Двоекомышченко. Ну и фигура, прямо из археологических раскопок! Ответь ему поделикатней, чтобы он унялся.
С приветом С.Ребров, региональный директор
Записка С.Реброву:
Значит ли это, что Холмский лес надо переоборудовать в парк и уничтожить ос?
С приветом А.Виноградов
Записка А.Виноградову:
С ума сошел? Ты не хуже меня знаешь, к чему приведет нарушение и без того напряженного экологического равновесия региона. Ответь, и все. Будь дипломатом.
Твой С.Ребров, директор региона
Записка С.Реброву:
Но в таком случае Двоекомышченко при новом своем посещении леса обнаружит, что продиктованный тобой и подписанный мной ответ является обманом. Улавливаешь последствия?
Твой А.Виноградов, главный лесничий
Записка Михаилу Михайловичу:
Дорогой Мих. Мих.!
Хоть Вы и на пенсии, судьбы управления леса, я знаю. Вам дороги и близки. Направляю Вам всю переписку с неким Двоекомышченко. Вы еще застали канцелярские времена, может быть, Ваш богатый опыт подскажет Вам оптимальное решение этой дурацкой истории.
Неизменно Ваш С.Ребров
Записка С.Реброву:
Дорогие мальчики!
Спасибо, что вспомнили старика. Ах, какие же вы неумехи! Разве так ведут переписку с двоекомышченками? Ну ничего, дело поправимое. Прилагаю текст ответа.
Всегда ваш М.М.
Глубокоуважаемый товарищ Двоекомышченко!
Позвольте Вас поблагодарить за критику. Хозяйство Холмского леса ведется в соответствии с ГОСТом N7738/11, отмена которого согласно положению 0095581 допустима при условии ходатайства, определенного параграфом Уставного положения по лесостандартам за номером УТ 76-бис, при согласовании данного акта с Институтом леса и другими заинтересованными организациями. С нашей стороны в этом вопросе будут предприняты необходимые шаги. Тов. Виноградову даны в этой связи надлежащие разъяснения, и его действия получили принципиальную оценку с соответствующими оргвыводами. Еще раз благодарим Вас.
С уважением С.Ребров, региональный директор
Записка Михаилу Михайловичу:
Вы гений! Двоекомышченко поблагодарил нас за обстоятельный (!) и деловой (!!) ответ. Теперь, кажется, можно заняться своими прямыми обязанностями.
Спасибо!
С.Ребров, региональный директор
Телефонный разговор между заведующим сектором лесных стандартов И.Арзумановым и региональным директором С.Ребровым:
— Сережа! Тут нас посетил какой-то Двоекомышченко, показывал твое письмо. Вы что, белены объелись в своем лесу?! Ответили бы ему вежливо, что он дурак и демагог, и дело с концом.
— Вот и ответь.
— Не понимаю, чего ты боишься…
— Ничего я не боюсь, а к нам у него претензий больше нет. Он к тебе пришел, ты и отвечай.
— Но вы же спровоцировали этого питекантропа!
— Вопрос, поднятый им, находится вне нашей компетенции.
— Тьфу! Ты говоришь как Мих. Мих. Ладно, я тебе покажу…
Уважаемый тов. Двоекомышченко!
Стыдно в наши дни заниматься демагогией. Рассудите разумно…
И.Арзуманов, заведующий сектором лесных стандартов
Телефонный разговор между И.Арзумановым и С.Ребровым:
— Сережа! Что делать? Мне некогда работать, все объясняю, почему я ответил питекантропу, что он питекантроп…
— Сам виноват.
— Но это же правда!
— А разве с тобой кто спорит?
— Нет, все согласны. Но, с другой стороны, все твердят, что нельзя вот так человеку в лоб… Может, и верно, что нельзя. Но такая гуманность выходит боком!
— Вижу.
— Какое-то идиотское, безвыходное положение!
— Почему безвыходное? Обратись к Мих. Миху.
— К этому бюрократу?
— А клин, знаешь ли, вышибают клином.
— Ты уверен?
— Точно, помогает, сам испробовал. Я теперь с ужасом думаю, что будет, если Мих. Мих. умрет раньше последнего Двоекомышченко.
— Хм! Мне кажется…
— Да?
— Еще два-три таких случая, и у Мих. Миха появится достойный преемник.
— Кто?
— Ты!
Пересечение пути
Движение урагана мангры уловили, как всегда, вовремя, хотя, казалось, вокруг ничто не указывало на его близость.
Если бы мангры могли облечь свои ощущения в слова, то, верно, сказали бы, что со стороны природы бессовестно гнать их прочь от накрытого стола, когда они еще не насытились. Но мысль и слово отсутствовали. Просто ногокорни стали поспешно вытягиваться из земли, а черно-фиолетовые покровы поднялись и выгнулись по ветру, как натянутые паруса. Безжалостная эволюция жестко закрепила в манграх суровое знание кочевника: кто медлит, тот рискует погибнуть под ураганом, как бы стойко он ни цеплялся за почву.
Не прошло и четверти часа по земному исчислению, как по равнине, все убыстряя ход, двинулась слитная масса темных парусов, подгоняемая ветром и усилием сотен тысяч щупальцеобразных ног. Безошибочный инстинкт наилучшим путем вел мангров к месту, которого в ближайшее время не коснется буря, месту, где можно будет спокойно попастись.
В тот же самый момент, находясь в сотнях километров от мангров и обозревая все с высоты космоса, ту же самую задачу решал усиленный всей мощью машин человеческий разум.
Электронные и лазерные сигналы, взаимодействуя со скоростью, немыслимой не только для мангров, но и для самого человека, обшаривали полярную область, рассчитывали кривую движения многочисленных бурь, хаос завихрений, удары бешеных воздушных потоков, всю ту головоломку атмосферных явлений, которую едва осиливала земная математика, — с единственной целью найти клочок поверхности, где можно было высадить десант, не опасаясь немедленного буйства инопланетных стихий.
Поскольку истина объективна, нет ничего удивительного, что разные, ни в чем не схожие методы дали один и тот же результат: десантный бот землян устремился к тому самому месту, куда стремились и мангры.
Движение прекратилось, едва мангры достигли котловины, где они могли безопасно пастись. «Паруса» поникли, их плоскости легли горизонтально, вбирая скупой свет далекого светила, а щупальца врылись в землю, чтобы дать разветвленному на гектары телу питательной соли.
Теперь уже ничто не говорило, что мангры — кочевники; казалось, они всегда росли и будут расти на этом пологом склоне холма. С ними вместе успокоилась и принялась за дело вся та живность, которая неизменно сопровождала мангров и не могла без них обойтись, как, впрочем, и они без нее.
Грохот с неба, нарастающий звук, сильная ветровая волна застигли мангров врасплох и заставили крепче вцепиться в почву. Из-за облаков скользнуло чечевицеобразное тело, оперлось на огненный столб и затем медленно осело.
Органы мангров отметили почти всю картину прибытия человека на их планету, кроме самого последнего мига: бот опустился за вершиной холма.
Ветер стих, и они успокоились. То, что случилось, не было внезапным смерчем, который мог причинить им вред, а если и было, то смерч ушел куда-то в сторону. Небогатый набор ответов на импульсы внешней среды сработал как надо, и мангры продолжали спокойно пастись, блаженствуя в холодных лучах своего солнца, наслаждаясь пищей и безопасностью. Все, что было сопряжено с появлением человека, находилось далеко за гранью их смутного сознания, и хотя их жизненный путь уже пересекся с путем человека, для них все оставалось таким, каким было всегда.
И человек тоже еще не подозревал, что их пути пересеклись, хотя он-то знал, что мангры существуют, и питал к ним интерес. Как ни странно, обе стороны находились почти в равном положении: человек не существовал для мангров, но и мангры существовали для человека лишь как загадка, ибо что можно определить из космоса? Только то, что какие-то пятна, очевидно растительности, то ли меняют свой цвет (традиционная, а потому наиболее правдоподобная гипотеза), то ли закапываются при ненастье, то ли перемещаются непонятным образом. Большего в чужой и бурной атмосфере не могли сказать даже автоматы разведки, которых сдувало, как осенние листья.
Да какое, в сущности, мангры имели значение? Они были мелким камешком, очередной пылинкой на великом звездном пути человека. Пылинкой, которую следовало рассмотреть мимоходом, не более.
Когда посадка была закончена, дно десантного бота раздвинулось, выпустив якорные лапы, которые тотчас ввинтились в почву на случай непредвиденного урагана. Что такое здешний ураган, люди, не испытав его, знали не хуже мангров. А вот полагаться на свои расчеты — когда и куда двинется ураган — они не могли с той же уверенностью, с какой мангры полагались на свой инстинкт.
Час спустя после того, как пыль улеглась, из открывшегося люка опустилась аппарель, и по ней съехал вездеход. Люди ступили еще на одну планету.
Вездеход перевалил гребень холма, и люди впервые близко увидели мангров. Точнее, они увидели не мангров, а то, что им было знакомо и привычно, — кустарниковую рощу. Не совсем, разумеется, обычную, но все же рощу, то есть низкий полог густых и голых ветвей, многие из которых заканчивались веером продолговатых и темных листьев. Их плоскость располагалась строго перпендикулярно лучам солнца. Двух мнений о том, что это такое, быть не могло, и водитель направил вездеход через кустарник.
Гусеницы подмяли тугой «матрац» ветвей, даже не заметив препятствия. В пыль были размолоты первые листья; вездеход шел, оставляя за собой месиво.
— Очередная маршрутная точка — в середине рощи, — не отрываясь от визиосъемки, сказал биолог. — Надо взять образцы и поближе изучить этот кустарник.
Однако вездеход остановился несколько раньше, чем было намечено. И не по воле людей.
Край плоти мангров ощутил боль, которая распространялась по мере того, как вездеход взрезал живое тело. Но мангры не спешили — их жизнь была непрерывной борьбой за существование, они знали, что и как надо делать. Чудовище они заметили, когда оно только приближалось. Отождествление тоже было делом нескольких мгновений. Ничего нового мангры для себя не обнаружили — просто очередное нападение их исконного врага — урбана. Бесчисленные поколения урбанов питались манграми, вступая с ними в жестокий бой, и бесчисленные поколения мангров либо побеждали, либо гибли в этих схватках. Гибли менее приспособленные, а сильные и хитрые выживали и уже сами губили менее удачливых урбанов. Так они взаимно выпалывали слабейших: и эта нескончаемая битва смертельных врагов была залогом прогресса как тех, так и других, поскольку совершенствование урбанов влекло за собой совершенствование мангров.
Низкий и массивный вездеход, конечно, лишь отчасти походил на урбана, но он походил на него в главном — он нападал. Поэтому движение гусениц включило весь арсенал средств борьбы с такими вот топчущими все и вся гигантами, подобно тому как вид мангров включил в сознании человека мысль, что он имеет дело с кустарником.
И если бы мангры были способны рассуждать, они с удовлетворением отметили бы, что враг им попался нахальный, большой, но глупый, и что, следовательно, победа над этим урбаном останется за ними.
Но рассуждать они не могли, они действовали.
Вездеход плавно качнуло. Так плавно и мягко, что иная неровность дала бы куда более ощутимый толчок. Никто из людей, понятно, ничего не заметил.
Расчет, который бессознательно провели мангры, сделал бы честь земной математической машине. В нужный момент к нужной точке, как по команде, стянулось множество ногокорней. Едва вездеход очутился над этим участком, незаметно скопившиеся под листвой ногокорни одним касанием чуть-чуть уперлись в его днище. Неощутимый толчок никак не мог насторожить предполагаемого урбана, а манграм он давал бесценную информацию о весе противника.
Вездеход снова и уже резко качнуло. Одновременно его скорость упала так внезапно, что люди клюнули носом. Машинально водитель затормозил. Вездеход тут же выровнялся. Поскольку впереди не было никаких препятствий и быстрый взгляд на шкалу донного локатора — никаких трещин, водитель, смутно удивившись, тут же дал двигателю мощность.
Но вездеход и не подумал рвануться. Было видно, как ползет лента гусеницы, слышно, как шумит мотор, но и только. Столь же машинально, как он действовал за секунду до этого, водитель дал полную мощность. Вездеход содрогнулся, стремительно замелькали гусеничные траки, двигатель, перед силой которого, казалось, ничто не могло устоять, взвыл, словно от ярости. Но машина не сдвинулась и на миллиметр.
Она и не могла сдвинуться, потому что мангры, упершись в днище, приподняли ее, и гусеницы теперь молотили воздух.
Реакция врага, обладай мангры способностью удивляться, изумила бы их своей замедленностью. Все складывалось на редкость удачно: нерасторопный противник был оторван от почвы, лишен возможности двигаться, и его гибель была теперь лишь вопросом времени.
Мангры испытывали удовлетворение — это неосознанное чувство им было знакомо.
— Алло, бот, мы подверглись нападению, смешно сказать, кустарника!
— Точнее?
— Гусеницы вращаются вхолостую, очевидно, эти «кусты» лишили их опоры. Их гибкие ветви, точнее — щупальца, оплели кузов так, что мы не можем открыть дверцы и пустить в ход оружие.
— Опасность?
— Прямой опасности нет, «кусты» больше ничего не предпринимают, но положение нелепое: мы пленники, и непонятно даже чего. Мы пока не видим выхода.
— Понятно. Минут через десять мы атакуем вашу «растительность».
— Биолог возражает: второго вездехода нет, а атаковать без него рискованно, так как неясен характер противника.
— Позитивная программа?
— Надо взять образцы этого «кустарника» и точно установить, что же это такое.
— Мы это тоже сообразили. Но можете вы поручиться, что с вами тем временем ничего не произойдет?
— Нет, конечно, хотя, повторяю, «кустарник» прекратил атаку. Очевидно, не знает, что с нами делать.
— Тогда наш план остается в силе. Ждите.
Люди ошибались, полагая, что мангры не знают, как поступить с пленным чудовищем. Они также ошибались, полагая, что мангры ничего не предпринимают. Они действовали, как привыкли действовать, и в тот самый момент, когда шел разговор, они пытались разорвать вездеход, как разрывали попавших в их объятия урбанов.
Конечно, у них ничего не получалось, да и вообще все было как-то не так: враг не рвался из пут, а ветверуки, которые должны были стиснуть опасные стригал и урбана, вместо этого стискивали пустоту.
Если бы мангры могли облечь свои ощущения в слова, то, верно, сказали бы, что со стороны природы бессовестно гнать их прочь от накрытого стола, когда они еще не насытились. Но мысль и слово отсутствовали. Просто ногокорни стали поспешно вытягиваться из земли, а черно-фиолетовые покровы поднялись и выгнулись по ветру, как натянутые паруса. Безжалостная эволюция жестко закрепила в манграх суровое знание кочевника: кто медлит, тот рискует погибнуть под ураганом, как бы стойко он ни цеплялся за почву.
Не прошло и четверти часа по земному исчислению, как по равнине, все убыстряя ход, двинулась слитная масса темных парусов, подгоняемая ветром и усилием сотен тысяч щупальцеобразных ног. Безошибочный инстинкт наилучшим путем вел мангров к месту, которого в ближайшее время не коснется буря, месту, где можно будет спокойно попастись.
В тот же самый момент, находясь в сотнях километров от мангров и обозревая все с высоты космоса, ту же самую задачу решал усиленный всей мощью машин человеческий разум.
Электронные и лазерные сигналы, взаимодействуя со скоростью, немыслимой не только для мангров, но и для самого человека, обшаривали полярную область, рассчитывали кривую движения многочисленных бурь, хаос завихрений, удары бешеных воздушных потоков, всю ту головоломку атмосферных явлений, которую едва осиливала земная математика, — с единственной целью найти клочок поверхности, где можно было высадить десант, не опасаясь немедленного буйства инопланетных стихий.
Поскольку истина объективна, нет ничего удивительного, что разные, ни в чем не схожие методы дали один и тот же результат: десантный бот землян устремился к тому самому месту, куда стремились и мангры.
Движение прекратилось, едва мангры достигли котловины, где они могли безопасно пастись. «Паруса» поникли, их плоскости легли горизонтально, вбирая скупой свет далекого светила, а щупальца врылись в землю, чтобы дать разветвленному на гектары телу питательной соли.
Теперь уже ничто не говорило, что мангры — кочевники; казалось, они всегда росли и будут расти на этом пологом склоне холма. С ними вместе успокоилась и принялась за дело вся та живность, которая неизменно сопровождала мангров и не могла без них обойтись, как, впрочем, и они без нее.
Грохот с неба, нарастающий звук, сильная ветровая волна застигли мангров врасплох и заставили крепче вцепиться в почву. Из-за облаков скользнуло чечевицеобразное тело, оперлось на огненный столб и затем медленно осело.
Органы мангров отметили почти всю картину прибытия человека на их планету, кроме самого последнего мига: бот опустился за вершиной холма.
Ветер стих, и они успокоились. То, что случилось, не было внезапным смерчем, который мог причинить им вред, а если и было, то смерч ушел куда-то в сторону. Небогатый набор ответов на импульсы внешней среды сработал как надо, и мангры продолжали спокойно пастись, блаженствуя в холодных лучах своего солнца, наслаждаясь пищей и безопасностью. Все, что было сопряжено с появлением человека, находилось далеко за гранью их смутного сознания, и хотя их жизненный путь уже пересекся с путем человека, для них все оставалось таким, каким было всегда.
И человек тоже еще не подозревал, что их пути пересеклись, хотя он-то знал, что мангры существуют, и питал к ним интерес. Как ни странно, обе стороны находились почти в равном положении: человек не существовал для мангров, но и мангры существовали для человека лишь как загадка, ибо что можно определить из космоса? Только то, что какие-то пятна, очевидно растительности, то ли меняют свой цвет (традиционная, а потому наиболее правдоподобная гипотеза), то ли закапываются при ненастье, то ли перемещаются непонятным образом. Большего в чужой и бурной атмосфере не могли сказать даже автоматы разведки, которых сдувало, как осенние листья.
Да какое, в сущности, мангры имели значение? Они были мелким камешком, очередной пылинкой на великом звездном пути человека. Пылинкой, которую следовало рассмотреть мимоходом, не более.
Когда посадка была закончена, дно десантного бота раздвинулось, выпустив якорные лапы, которые тотчас ввинтились в почву на случай непредвиденного урагана. Что такое здешний ураган, люди, не испытав его, знали не хуже мангров. А вот полагаться на свои расчеты — когда и куда двинется ураган — они не могли с той же уверенностью, с какой мангры полагались на свой инстинкт.
Час спустя после того, как пыль улеглась, из открывшегося люка опустилась аппарель, и по ней съехал вездеход. Люди ступили еще на одну планету.
Вездеход перевалил гребень холма, и люди впервые близко увидели мангров. Точнее, они увидели не мангров, а то, что им было знакомо и привычно, — кустарниковую рощу. Не совсем, разумеется, обычную, но все же рощу, то есть низкий полог густых и голых ветвей, многие из которых заканчивались веером продолговатых и темных листьев. Их плоскость располагалась строго перпендикулярно лучам солнца. Двух мнений о том, что это такое, быть не могло, и водитель направил вездеход через кустарник.
Гусеницы подмяли тугой «матрац» ветвей, даже не заметив препятствия. В пыль были размолоты первые листья; вездеход шел, оставляя за собой месиво.
— Очередная маршрутная точка — в середине рощи, — не отрываясь от визиосъемки, сказал биолог. — Надо взять образцы и поближе изучить этот кустарник.
Однако вездеход остановился несколько раньше, чем было намечено. И не по воле людей.
Край плоти мангров ощутил боль, которая распространялась по мере того, как вездеход взрезал живое тело. Но мангры не спешили — их жизнь была непрерывной борьбой за существование, они знали, что и как надо делать. Чудовище они заметили, когда оно только приближалось. Отождествление тоже было делом нескольких мгновений. Ничего нового мангры для себя не обнаружили — просто очередное нападение их исконного врага — урбана. Бесчисленные поколения урбанов питались манграми, вступая с ними в жестокий бой, и бесчисленные поколения мангров либо побеждали, либо гибли в этих схватках. Гибли менее приспособленные, а сильные и хитрые выживали и уже сами губили менее удачливых урбанов. Так они взаимно выпалывали слабейших: и эта нескончаемая битва смертельных врагов была залогом прогресса как тех, так и других, поскольку совершенствование урбанов влекло за собой совершенствование мангров.
Низкий и массивный вездеход, конечно, лишь отчасти походил на урбана, но он походил на него в главном — он нападал. Поэтому движение гусениц включило весь арсенал средств борьбы с такими вот топчущими все и вся гигантами, подобно тому как вид мангров включил в сознании человека мысль, что он имеет дело с кустарником.
И если бы мангры были способны рассуждать, они с удовлетворением отметили бы, что враг им попался нахальный, большой, но глупый, и что, следовательно, победа над этим урбаном останется за ними.
Но рассуждать они не могли, они действовали.
Вездеход плавно качнуло. Так плавно и мягко, что иная неровность дала бы куда более ощутимый толчок. Никто из людей, понятно, ничего не заметил.
Расчет, который бессознательно провели мангры, сделал бы честь земной математической машине. В нужный момент к нужной точке, как по команде, стянулось множество ногокорней. Едва вездеход очутился над этим участком, незаметно скопившиеся под листвой ногокорни одним касанием чуть-чуть уперлись в его днище. Неощутимый толчок никак не мог насторожить предполагаемого урбана, а манграм он давал бесценную информацию о весе противника.
Вездеход снова и уже резко качнуло. Одновременно его скорость упала так внезапно, что люди клюнули носом. Машинально водитель затормозил. Вездеход тут же выровнялся. Поскольку впереди не было никаких препятствий и быстрый взгляд на шкалу донного локатора — никаких трещин, водитель, смутно удивившись, тут же дал двигателю мощность.
Но вездеход и не подумал рвануться. Было видно, как ползет лента гусеницы, слышно, как шумит мотор, но и только. Столь же машинально, как он действовал за секунду до этого, водитель дал полную мощность. Вездеход содрогнулся, стремительно замелькали гусеничные траки, двигатель, перед силой которого, казалось, ничто не могло устоять, взвыл, словно от ярости. Но машина не сдвинулась и на миллиметр.
Она и не могла сдвинуться, потому что мангры, упершись в днище, приподняли ее, и гусеницы теперь молотили воздух.
Реакция врага, обладай мангры способностью удивляться, изумила бы их своей замедленностью. Все складывалось на редкость удачно: нерасторопный противник был оторван от почвы, лишен возможности двигаться, и его гибель была теперь лишь вопросом времени.
Мангры испытывали удовлетворение — это неосознанное чувство им было знакомо.
— Алло, бот, мы подверглись нападению, смешно сказать, кустарника!
— Точнее?
— Гусеницы вращаются вхолостую, очевидно, эти «кусты» лишили их опоры. Их гибкие ветви, точнее — щупальца, оплели кузов так, что мы не можем открыть дверцы и пустить в ход оружие.
— Опасность?
— Прямой опасности нет, «кусты» больше ничего не предпринимают, но положение нелепое: мы пленники, и непонятно даже чего. Мы пока не видим выхода.
— Понятно. Минут через десять мы атакуем вашу «растительность».
— Биолог возражает: второго вездехода нет, а атаковать без него рискованно, так как неясен характер противника.
— Позитивная программа?
— Надо взять образцы этого «кустарника» и точно установить, что же это такое.
— Мы это тоже сообразили. Но можете вы поручиться, что с вами тем временем ничего не произойдет?
— Нет, конечно, хотя, повторяю, «кустарник» прекратил атаку. Очевидно, не знает, что с нами делать.
— Тогда наш план остается в силе. Ждите.
Люди ошибались, полагая, что мангры не знают, как поступить с пленным чудовищем. Они также ошибались, полагая, что мангры ничего не предпринимают. Они действовали, как привыкли действовать, и в тот самый момент, когда шел разговор, они пытались разорвать вездеход, как разрывали попавших в их объятия урбанов.
Конечно, у них ничего не получалось, да и вообще все было как-то не так: враг не рвался из пут, а ветверуки, которые должны были стиснуть опасные стригал и урбана, вместо этого стискивали пустоту.