Биргер Алексей. Тайна машины Штирлица (Седой и 'Три ботфорта' - 3)

   - Это вы о каком-то трюке типа "подчищенного дневника"? - спросил Димка.
   - О нем самом, - кивнул Алексей Васильевич.
   - А что это, все-таки, было конкретно? - любопытствовал Димка.
   - Очень просто! - рассмеялся Алексей Васильевич. Он оглянулся на Дашиного папу. - Поведаю, вреда не будет. Ребята до стольких вещей сами докопались, что смысла нет от них скрывать. Докопались даже до того, чего я о тебе не знал... на мое счастье! Если бы я имел хоть малейшее понятие, что ты отмочил в Аргентине, я бы в обморок от ужаса грохнулся и двух слов не смог бы связать в разговоре с начальством. А вообще, я тебе скажу, убить тебя мало!
   - Убей, - спокойно отозвался Дашин папа, в очередной раз переворачивая шампуры.
   - Да я уж напрягаться не буду - как выясняется, охотников тебя убить и без меня хватает!.. - фыркнул Алексей Васильевич. Он повернулся к ребятам. - В общем, в чем был смысл? Виновен Николай или не виновен, но само появление у него в гостях представителя центра Симона Визенталя стало бы в глазах начальства достаточным доказательством, что Николай ведет двойную игру. Ну, логика у нашего начальства такая... И нельзя его за это винить, поспешно добавил он, - в любой стране контрразведчики обязаны быть подозрительными. Значит, надо создать какое-то контр-доказатльство, так? И вот я звоню одному генералу - из тех, которые не людоеды, а дельные работящие мужики - и говорю: так и так, мол, виноват перед вами, ещё неделю назад Николай попросил меня известить вас, что, кажется, с ним на связь пытается выйти человек от Симона Визенталя, непонятно зачем, и Николай хотел знать, что делать в этой ситуации. А напрямую вам сообщать не хотел, вдруг за ним следят, вот потому и поручил мне... А я, понимаете, старый стал, дурной стал, совсем из головы вон, да и, честно говоря, не поверил я ему. Кому мы, пенсионеры, интересны? Решил, мол, что у Николая мозга за мозгу зашла и чудится ему что-то, и стоит ли из-за старческих бредней занятых людей беспокоить? А сейчас, вот, дочка Николая в панике, что отец как-то странно исчез, и одно из его ружей исчезло, причем из самых дорогих, а в его отсутствие заявлялся в квартиру иностранец, довольно чисто говорящий по-русски, да быстро смылся. И по всему выходит, что Николая кто-то увез, такие-то и такие-то косвенные улики... И вот я хочу узнать, что, если это вы его увезли, чтобы он с этим человеком от Визенталя не встретился, то это одно, а если его кто-то похитил - то это другое. Потому что если не вы его забрали - его вполне могли похитить какие-нибудь бывшие нацисты, имеющие к нему свои счеты и выследившие его наконец в Москве, приехав под чужими именами, и тогда, возможно, человек от Визенталя ехал просто предупредить его, чтобы он был поосторожней, потому что в центре Визенталя по своим каналам узнали, что на него готовится покушение... В общем, говорю, как ни крути, а я Николая подставил, или под вас, потому что своим недонесением дал повод заподозрить его в двойной игре, или, того хуже, под убийц... Виноват, говорю, и голову честно кладу на плаху, но повинную голову, говорю, и меч не сечет, так что позвольте искупить свою вину участием в розысках... Ну, тут все и завертелось.
   - То есть, вы, так сказать, дату подделали, - подытожил Юрка. Создали полную видимость, что Дашин папа честно отправил донесение неделю назад, а то, что донесение не дошло куда надо - это ваш ляп, а не его обман. Точно так же, как в дневнике подделывают подпись родителей, на той неделе, где полно двоек - мол, вот, родители видели, и расписались, и всыпали мне! Теперь я понимаю, что Седой имел в виду!
   - Совершенно верно, - сказал Алексей Васильевич.
   - Они мне все равно до конца не поверили, - сказал Дашин папа. - Всю неделю только и выясняли, не встречался ли я с ним раньше, и тысячу каверзных вопросов задавали, чтобы подловить на противоречиях. Мол, не встречались ли вы с ним раньше? Как вы думаете, откуда он мог узнать о вас, да ещё и найти ваш телефон и адрес? Понятия не имеете? А не сами ли вы передали ему ваши данные? Кстати, этот человек однажды побывал в Аргентине в то время, когда и вы там находились, не кажется ли вам это странным совпадением? Такую дотошную проверку устроили, так всю мою жизнь наизнанку вывернули, что только держись! Наверно, Мюллер Штирлицу такого не устраивал, как мне свои устроили. Но, в конце концов, убедились в моей порядочности.
   - "Убедились"! - проворчал Алексей Васильевич. - Найди они твою израильскую побрякушку, они бы так убедились, что мало бы не показалось! Хорошо, ребята подстраховали... Но, я тебе скажу... Если б я не знал тебя тысячу лет, и не знал, что тобой двигало, когда ты взялся помочь израильиянам выловить Эйхмана, я бы тоже решил, что ты двойной агент!
   - Я поступил по совести и справедливости, - тихо проговорил Дашин папа. - Если у меня есть данные об одном из самых жутких преступников нашего времени - я должен сделать все, чтобы этот преступник понес достойную кару. И если единственные люди, которые способны его покарать, на данный момент находятся во вражеском лагере - что ж, можно заключить с ними краткосрочное перемирие. И, кстати, я получил поддержку... не буду говорить, кого. Человека, тоже возмущенного происходящим: что мы сидим на данных по Эйхману и даем ему жить в свое удовольствие, не желая, из политической коньюктуры, пойти на сотруничество с теми, кто может по делу использовать эти данные. Как ты думаешь, сумел бы я в те времена надолго уехать в Аргентину, если бы у меня не было протекции сверху?
   - Я, кажется, понимаю, кого ты имеешь в виду, - сказал Алексей Васильевич. - Надо понимать, этот человек и сейчас тебя прикрыл?
   - Понимай, как знаешь, - уклончиво ответил Дашин папа. - А тогда... Да, Израиль - враг. Насер, борец с Израилем - союзник. Насер, ради которого опозорили тот орден, который я, без прикрас, кровью и мужеством заслужил, почти двадцатью годами вечного риска. А сколько их, наших настоящих героев, которым этой наградой, нацепленной на грудь Насеру, в морду плюнули? Да за одно это стоило умыть и Насера, и тех, кто придумал его награждать!
   - Теперь понятно! - воскликнул Ленька. - Я хочу сказать, понятно, почему ты, Седой, сказал, что объяснение всему - в песенке Высоцкого про "Не давайте ордена Насеру!"
   - Да, возмущение было всеобщим, - вздохнул Алексей Васильевич. - И хоть Высоцкий написал, по сути, антисоветскую песенку - ничего ему за это не было. Слишком многие разделяли его мнение.
   - "Фашистский выкормыш", - пробормотал Дашин папа.
   - Ну, ты!.. - резко прикрикнул на него Алексей Васильевич.
   - А что? - Дашин папа обернулся, с ехидной улыбкой. - Как-никак, почетный чекист написал...
   - Уже давно не почетный чекист, - хмуро сказал Алексей Васильевич.
   - Ничего, восстановят в звании, - хмыкнул Дашин папа. - Может, посмертно.
   (Тогда ребята этого куска разговора не поняли. Лишь много лет спустя Ленька сообразил, что разговор шел о Галиче. Галич в одной из своих песен назвал Насера "фашистским выкормышем" - и, видно, это была не просто красивая фраза, если она так запала в память Дашиного отца и если он так торжествовал, что поимкой Эйхмана и Насеру утерли нос. В свое время Галич получил "почетного чекиста" за фильм "Государственный преступник". К семьдесят третьему году Галич был не только лишен всех званий, в том числе и этого, но и обсуждался вопрос о его высылке из Советского Союза, за "недопустимые песни". Не только цитирование песен Галича, но и упоминание его имени могло быть приравнено к "антисоветской пропаганде". Понятно, почему Алексей Васильевич так взвился. Надо сказать, и Дашин отец оказался прав. В наши времена, когда имя Галича опять встало рядом с именами Высоцкого и Окуджавы, когда весь великий триумвират был восстановлен в правах, лишение Галича звания "почетного чекиста" было признано "прискорбнейшей ошибкой".)
   - А я не понимаю, чего из-за Насера переживать, - вдруг вякнул Димка, - когда Брежнев вон сколько незаслуженных наград получает, и Героев тоже, и ничего. Все только ржут, и все тут.
   - Цыц ты! - прикрикнул на него Алексей Васильевич. И опять повернулся к Дашиному папе. - Ну, компашка подобралась! Тебе бы этого пацана, - он кивнул на Димку, - в зятья получить, то-то быстро вы вдвоем допрыгаетесь! Оба без ума, что старый, что малый, и оба такого готовы намолоть, что прямо слышно, как Сибирь горькими слезами по вам плачет.
   - Ладно, брось, - усмехнулся Дашин папа. - Как будто мы не знаем... Мне за многое горько и обидно. Что-то мы пропустили в этой жизни... Когда мы молодыми уезжали в Германию - мы знали, на что идем. Мы видели звериную морду нацизма, рвущегося к власти, и хотели этому зверю противостоять. А вернулись - оказалось, что мы не знаем родной страны. Можешь представить, как мне было дико, когда меня, заслуженного офицера, допрашивал в сорок пятом году следователь в новеньком и чистеньком мундире. Таком новеньком и чистеньком, что сразу было понятно: он от всех передряг войны держался подальше! И это наглое ничтожество не верило ни одному моему слову, заранее записав меня в предатели! Если бы не... Да, если бы мы с тобой не принадлежали к особой группе, то тоже хлебнули бы лагерной баланды. А так, обошлось временным отстранением от дел. Я не понимаю, и никогда не пойму, почему нас с тобой и вот такого следователя объединяют под одним словом "чекисты". Мы ж из разных миров... А дальше - хуже. Чиновничество из всех щелей поперло во власть, тупое чиновничество. Торгаши! Не знаю, может, я столько времени провел за границей, что разучился понимать родную страну, но... но ведь есть же понятия чести и совести! И я не могу молчать. Если мне что-то не нравится, я должен сказать об этом, и это не значит, что я антисоветчик, антикоммунист. Наоборот, если миришься со всякой гадостью, то какой же ты коммунист?.. Ладно, разбирайте шашлыки, готовы, надо новую порцию заряжать.
   - Тоже мне, коммунист! - проговорил Алексей Васильевич, принимая шампур с шашлыком. - Не коммунист, а Дон Кихот, как есть. До сих пор не пойму, как такие блестящие сообразительность, хладнокровие, ловкость в профессиональных делах могут уживаться в тебе с такой наивностью?
   - Я - Дон Кихот, ты - Санчо Панса, мы друг друга стоим, - ответил Дашин папа.
   - Я, кстати, вся в папу - тоже, то жутко хитрая, то жутко наивная, сказала Даша. - Вон, за чистую монету принимала все папины рассказы о его жизни, хотя многое там было белыми нитками шито, и мне ребята сразу глаза открыли. Кстати, у меня есть вопрос: твои папа с мамой - мои бабушка с дедушкой - они настоящие или поддельные? В смысле, они действительно жили в Аргентине?
   Дашин папа несколько секунд ошалело смотрел на дочь, потом расхохотался.
   - А-а, понял, о чем ты! Настоящие они, настоящие! Тут история вот какая. Когда они решили покинуть Европу, в которой уже разгоралась война, через мои руки уже прошел ряд документов, из которых было ясно, что многие крупные нацисты покупают себе участки земли в Южной Америке и довольно большие суммы переводят в тамошние банки. Посадочную площадку, так сказать, готовят себе, на всякий пожарный. Аргентина была одной из первых в списке и я порекомендовал им ехать именно в Аргентину. Так у меня возникал благовидный предлог для поездок в эту страну. Я уже тогда не сомневался, что война закончится разгромом нацизма и что после войны многих предстоит вылавливать. И что меня, скорее всего, могут бросить на это дело, потому что мне очень многое об этих гадах известно. И я оказался прав.
   - А чью фотографию вы сожгли? - спросил Юрка.
   - Этого я открыть не могу. Скажу только, что это была фотография человека, возглавлявшего нашу группу. Как раз в этом году имя этого человека опять всплыло на поверхность - и я, получив предупреждение, что мои враги в Москве, сжег фотографию, как мне ни было жалко. Эта фотография могла рассказать слишком многое... И, возможно, именно она, в первую очередь, была их целью. Еще вопросы есть?
   - Есть, - Седой, до того молчавший, теперь оторвался от своего шампура. - То есть, вопросов много. И почему вас, выехавшего в Германию в конце двадцатых, приняли там без всяких подозрений, и чем вам так дорог ваш "опель", и много ещё чего хотелось бы узнать. Но я понимаю, что на все это вы вряд ли ответите, поэтому я задам только один вопрос. Куда девалось второе ружье?
   Наступила долгая пауза.
   - Какое второе ружье? - недоуменно вопросила Даша. - Исчез ведь только один Старбус, и папа его вернул, и теперь все ружья на месте...
   - Твой папа понимает, о чем я спрашиваю, - сказал Седой. Он поглядел на Дашиного папу. - Можно объяснить остальным?
   Тот махнул рукой.
   - Валяй, чего там!
   - Так вот, - Седой говорил в полной тишине, - не было никакой "необходимой самообороны". Была дуэль.
   - Дуэль!? - все ушам своим не могли поверить.
   - Вот именно, - кивнул Седой. - Когда мы заговорили о том, что Дашин папа - человек чести, то при этих словах у меня возникло в голове слово "дуэль". Ну. среди прочего, что всегда для нас с честью связано. А когда я понял - и, главное, поверил, каким невероятным это ни казалось - что Николай Петрович поехал на дуэль, все идеально сошлось, тютелька в тютельку, всему нашлось объяснение... И почему вы вышли из квартиры вполне добровольно, не пытаясь поднять шум и сопротивляться. И чего от вас было нужно этому "профессору Плейшнеру", и что за сигнал вы ему оставили. И почему вы выбрали именно Старбус, а не что-нибудь подешевле и посовременней. Я не очень представляю, какую роль сыграл в этом ваш "опель", но мне ясно, почему вы выбрали район ипподрома, а не какой-нибудь другой. И даже почему Васька был так напуган. Возможно, я был не прав, никто его не пинал. Как многие кошки, он уловил приближение чего-то нехорошего - приближение смерти в доме. Унюхал, что затевается. И это повергло его в шок.
   Седой умолк, и над поляной повисла тишина, которую никто не решался нарушить.
   - Николай, это правда? - спросил Алексей Васильевич после паузы.
   - Полная правда, - ответил Дашин отец.
   - Ну... Ну и ну! - Алексей Васильевич покачал головой. - Такого я даже от тебя не ждал!
   - Каслинг! - напомнил Дашин отец. - Это был Каслинг.
   - Да, конечно, - кивнул Алексей Васильевич. - И все-таки...
   - И все-таки, мне интересно, как парень догадался насчет ипподрома, сказал Дашин отец.
   - Сперва мне стало ясно, что вы будете драться с этим Каслингом насмерть, - сказал Седой. - И что это какое-то очень давнее обязательство, очень давнее соглашение. Не было у него никаких сообщников, он был один. Я, как и все, был убежден, что вся история развернется в Измайловском парке. Только я, в отличие от других, догадывался, что это будет не история убийства, а история поединка. Но потом, когда помянули гостиницу "Советскую", я интересу ради поглядел по карте, что есть рядом с ней. И, увидев ипподром, понял: вот оно! Это больше всего соответствует вашему характеру. Во-первых, вы азартны. Многое, что я о вас узнал, да та же самая история с Эйхманом, говорило о том, что вы любите играть на самой грани, что опасные ставки нравятся вам и вас подхлестывают. Да и многое другое, начиная с вашей любви к охоте и с "опелей", которые вы привезли из Германии. Это тоже ведь было вроде ставки или пари - с кем-то или перед самим собой, да? Последние годы вы жили очень тихо. Но ведь где-то вы должны были давать выход азарту, закипающему в вас. Охота - хорошо, но охотой все не исчерпывается. Казино в Москве нет. Играть с друзьями по маленькой - для вас слабовато. В подпольные игорные притоны вы не пойдете, даже если вам удастся их найти. Остается ипподром. И потом, я вспомнил, как Даша пересказывала ваши объяснения, что лучшие Старбусы и Комминаци делались из старых подковных гвоздей, что лошади по-особому "обивают" металл... Даша не только повторяла слово в слово ваши рассказы, она даже интонации ваши невольно воспроизодила - и это были интонации человека, который любит лошадей и разбирается в них. Периодически бывая на ипподроме, вы за эти годы должны были изучить его как свои пять пальцев, узнать все входы и выходы. А ипподром и его окрестности - это множество укромных мест, где никто не помешает двум людям выстрелить друг в друга. И я решил, что надо искать в окрестностях ипподрома. Тем более, что Измайловский парк всем и сразу пришел на ум. А значит, вы должны были придумать что-то более неожиданное. Вот так, мелочь к мелочи все сложилось. Каждая мелочь сама по себе была очень хлипкой, но все вместе они выглядели довольно убедительно... И, как выяснилось, я не ошибся.
   - Да, - проговорил Дашин папа. - Да... Это - давняя история. Каслинг... в общем, это он убил одного нашего друга. И я поклялся, что лично разделаюсь с ним. Не мог я отдать его под суд и смотреть со стороны, как его казнят или приговорят к пожизненному заключению! В сорок пятом мы с ним заключили сделку: я отпускаю его и не сдаю властям, а он по первому моему требованию появится для окончательного выяснения отношений. Признаюсь, в этом была и хитрость разведчика. Каслинг должен был уходить приблизительно тем же путем, который наметили себе Эйхман и Борман. И получался чем-то вроде радио-"жучка" поставленного при них. Убив его или отдав под суд, я мог потерять их след, а их поимка была намного важней, чем поимка Каслинга, сами понимаете. Бормана мы то ли упустили, то ли он все же погиб в последний день штурма Берлина, никто до сих пор толком не знает. А вот Эйхман... вы знаете, что случилось с Эйхманом. После поимки Эйхмана у меня руки были развязаны, чтобы разделаться с Каслингом. Но тут возникла другая проблема: после поездки в Аргентину "наверху" приняли решение, что я больше никогда не поеду за границу. И мне оставался один выход: когда представитель центра Симона Визенталя привез мне орден и тайком передал, я скинул ему данные на Каслинга, взяв слово, что они не будут его хватать, а "натравят" на меня. Дня за три до дня больших событий мне позвонил "профессор Плейшнер", как вы его называете: Каслинг в Москве, ищет меня, по броской примете, которую я держал специально для него - два одинаковых "опеля" производства ещё тех, давних времен. Мой собственный маячок был, понимаете? "Профессор Плейшнер" все-таки хотел обсудить со мной возможность того, чтобы я позволил арестовать Каслинга и отдать его под суд. Я отказался, он настаивал на встрече, я предложил такой вариант: пусть он приезжает ко мне, и я передам ему данные, как найти Каслинга в случае моей смерти. Он может заходить в квартиру, если на окне нет венецианской вазочки. Если есть, значит, что-то произошло: либо я уже отправился на встречу с Каслингом, либо наши взяли меня в оборот, почему я встречаюсь с людьми Симона Визенталя, либо другая беда, но заходить в квартиру ему нельзя. А дальше, вы все ошиблись. Никого в квартире не было, кроме меня. Каслинг позвонил мне утром и сообщил, что он в Москве. Мол, где встретимся? Мы договорились, где, и я стал быстро собираться. У меня была мысль, что, если я погибну, то Каслинг, зная, где я живу, может попробовать залезть в квартиру, пошарить в ней. Поэтому я сжег несколько фотографий, которые... Словом, которые до сих пор могли сильно повредить некоторым людям, найди Каслинг эти фотографии. Была у меня идея и израильский орден перепрятать, но я передумал. Он-то никому повредить не мог. Кроме меня, я имею в виду... В общем, я был полность готов, когда услышал, что Даша неожиданно возвращается. Я спрятался в стенном шкафу - да, спрятался от тебя, дочка, потому что, если б ты меня увидела "в полной боевой готовности", ты бы вцепилась в меня с расспросами, и мне пришлось бы туго. Ты поискала меня, выскочила из квартиры, я кинулся к тому окну, что выходит во двор. Увидел, что ты выскочила к своим друзьям - и возвращаешься вместе с ними. Я заметался. Срезал розу, поставил вазочку на подоконник... Дверь квартиры была приоткрыта, чтобы мне лучше был слышен шум лифта и, когда я услышал, что лифт приближается, я рванул из квартиры, не налив в вазочку воды. Но розу я в неё поставил. Видно, роза отлетела в ту щель, в которой вы её нашли, когда Васька сшиб вазочку. Он, вообще, постоянно терся о мои ноги, а потом забился в закуток в прихожей и жалобно глядел на меня: видимо, чуял что-то. Вот так... Я поднялся этажом выше - и, поправляя ремень чехла на плече, умудрился задеть и оторвать пуговицу, которую вы нашли. Потом я спустился вниз, вышел на улицу. На улице меня ждал знакомый жокей с ипподрома, в своей машине. Неважно, кто. Он ведь здесь абсолютно ни при чем. Я просто позвонил ему и попросил подхватить меня по пути на ипподром ехать с ружьем в метро мне не очень хотелось, а мой "опель" слишком заметен... Итак, мы встретились с Каслингом. Он тоже приехал со старинным охотничьим ружьем. Такая у нас была договоренность. Мой Старбус против его Комминаци. И, как вы знаете, мне повезло больше. Я секундой раньше нажал курок. Впрочем, я не сомневался в своей победе - ведь правда была за мной. Потом оставалось припрятать его ружье, вернуться домой, убрать из квартиры израильский орден - то, что после этой истории у меня проведут несколько дотошных обысков, я не сомневался, и орден становился опасным для меня - и вызвать милицию. Ну, а как все в итоге сложилось, вы знаете.
   - Вы долго прятали ружье, - заметил Седой. - По времени, по всему раскладу, дуэль должна была состояться часа за два до того, как мы вас нашли, раз и выехали вы рано, и милиция успела тело Каслинга обнаружить причем вы уже знали, что тело обнаружено - а вы только брели по одной из Беговых аллей...
   - Долго, - согласился Дашин папа. - Зато никто не найдет... Потому что его и искать не надо.
   И он хитро улыбнулся.
   - Дикость... - пробормотал, покачивая головой, Алексей Васильевич. Дикость и бред. Средневековье. Тоже мне, мушкетер нашелся. Пушкин, понимаешь, и Лермонтов. Стреляться ему подавай. Ты в каком веке живешь?
   - А разве это важно? - спросил Дашин папа. - Ты ещё скажи, что честь устарела. А если честь устарела, то и я... Как там, у нашего друга Поженяна?
   Я старомоден, как ботфорт
   На палубе ракетоносца,
   Как бриг, который не вернется
   Из флибустьерства в новый порт...
   - Вот, понимаешь? Вот такой я ботфорт былых времен...
   - Ботфорт!.. - подскочили трое друзей.
   - А что такое? - удивился Дашин папа.
   - Ну... мы называем наш союз "Три Ботфорта", - объяснил Ленька.
   Дашин папа рассмеялся.
   - Хорошее название. Только вы ещё не ботфорты, вы ботфортики. А вот я - старый замшелый ботфортище... И как там у него дальше, он мечтает, чтоб время выправилось, и чтоб
   За оскорбление - к барьеру
   Считай четырнадцать шагов!..
   - Вот так!..
   - Ох, Николай!.. - скривился Алексей Васильевич. - Да что ж такое, ты как ребенок, тебя одного отпускать нельзя. Обязательно что-нибудь натворишь...
   - Ладно, перестань ворчать, - улыбнулся Дашин папа. - Как там, в фильме "Дон Кихот", Черкасов говорит? "Вперед, мой верный Санчо! Поскачем прочь, подальше от этих подлых людей, на помощь обиженным и угнетенным!.." Я, может, и неточно цитирую, но смысл такой. Вот мы с тобой и поскачем - и не волнуйся, нам ещё долго скакать!
   ЭПИЛОГ
   - И это все? - разочарованно спросил Ванька.
   - А чего ещё ты хочешь? - с улыбкой полюбопытствовал отец.
   - Ну, столько всего неясного осталось... И хочется знать, что это была за сожженная фотография, и где ружье Каслинга Дашин отец спрятал, и, вообще, многое другое. Неполная история получается.
   - Неполная? - отец продолжал улыбаться. - Да уж какая есть.
   - А что потом с Дашей стало? - поинтересовался я.
   - Ты будешь очень смеяться, но спустя много лет она вышла замуж за Димку. Алексей Васильевич как нагадал. Мы с Юркой были на их свадьбе. Но с тех пор прошло около двадцати лет. Не знаю, где и как они сейчас.
   - И вообще, ничегошеньки больше не знаешь? - спросил я.
   - Знать не знаю, а предположения имеются. Если хотите, поделюсь ими.
   - Конечно, хотим! - закричали мы с Ванькой.
   - Как вы понимаете, эта история меня не отпускала, и я периодически возвращался к ней, размышлял, читал много книг, подбирал информацию... И вот что пришло мне в голову, спустя много лет, когда кусочки мозаики начали устанавливаться по местам. Была такая актриса, Ольга Чехова, которая в двадцать первом году уехала в Германию - и стала ведущей актрисой немецкого кино, любимицей Гитлера. В её доме бывала вся верхушка Третьего Рейха. А после войны появились слухи, с годами находившие все больше подтверждений, что она была советской супершпионкой, и даже, после войны, втайне награждена орденом Ленина...
   - Почти совсем как Дашин отец! - воскликнул Ванька.
   - Именно. Теперь смотрим дальше. Дашин папа выехал в Германию в двадцать шестом или двадцать седьмом году. Это годы первого большого успеха Ольги Чеховой, когда она достигла такого статуса, что, если человек из России приезжал к ней, никому в голову не приходило заинтересоваться, шпион он или не шпион. Далее. В сорок пятом году многих наших разведчиков, уцелевших в тылу врага, репрессировали - на всякий случай, вдруг за годы войны они стали двойными агентами? Но репрессии не коснулись ни Ольги Чеховой, ни тех, кто с ней работал - входил, так сказать, в её "группу поддержки". Так высоко оценили их вклад в победу. Как мы знаем, Дашиного отца репрессии практически не коснулись, так же, как и Алексея Васильевича. Дашиному отцу два "опеля" позволили привезти в Москву! Далее. Деятельность Ольги Чеховой до сих пор остается настолько засекреченной, что никто так и не дает прямого ответа, была она разведчицей или нет, получила орден или нет. А в одной книге имеется смутное упоминание - опять-таки, на слухах основанное - что всем, кто работал с Ольгой Чеховой, было запрещено афишировать свои высокие награды: чтобы её саму случайно не засветить. Далее. После войны Ольга Чехова осталась в Германии, продолжала делать неплохую карьеру, даже получила орден "За заслуги перед Германией", и в 1973 году - как раз незадолго до премьеры "Семнадцати мгновений весны" выпустила книгу своих воспоминаний, заново всколыхнувших интерес к её личности... Начались поиски новых сведений и доказательств, была она все-таки русской разведчицей или нет...