– Может, надо следить за чем-то конкретным? – бесстрастно осведомился сержант.
– Да нет, просто за любым, кто, как вам покажется, идет или едет следом.
– Скажу ребятам, чтобы глядели в оба, сэр… хотя в общем-то иначе и быть не может.
Дандас отошел, слегка сконфуженный. Такое было впечатление, что он начал учить сержанта, как относиться к своим обязанностям, а тот вежливо поставил его на место. И поделом мне, сказал себе Дандас, надо было послать Кларксона к черту вместе с его идиотскими угрозами.
Когда самолет подрулил к ним, машина для багажа стояла уже наготове, с включенным мотором. Кларксон дал знак шоферам обоих лимузинов, и они выскочили из машин, чтобы открыть багажники. Иньеста и его сопровождающие выйдут из самолета, лишь после того, как все будет готово.
Дандас искал глазами телохранителя-ливанца, когда прибывшие стали спускаться по трапу. Он узнал его по фотографии в паспорте, только ливанец оказался моложе и ниже ростом. Волосы у него совсем выгорели на средиземноморском солнце, а кожа была оливковой. Беспокойные глаза, выдававшие его профессию, мгновенно обшарили крыши и окна зданий. Дандас даже испугался: господи, вдруг он примет стрелков охраны за террористов! Но еще миг – и все уже были в машинах, а он даже не успел рассмотреть самого генерала – заметил только усы и темные очки. Усы должны быть непременно, не к месту подумал он. Оглянулся на сержанта, который должен был ехать в последнем автомобиле, и, когда тот поднял большой палец вверх, Дандас сел на заднее сиденье автомобиля дипохраны.
– Все в порядке, сэр? – спросил шофер, глядя на него в зеркальце заднего вида.
– Нормально. Поехали.
Он поерзал на сиденье – мешала кобура с автоматом «смит-вессон». Так непременно и убьют, усмехнулся он про себя. Можно подумать, что он – бриллиант из королевской короны. Дандас опустил стекло, так как автомобиль сильно нагрелся, простояв долго на солнце, и обернулся, чтобы посмотреть на идущие сзади машины. Шофер «мерседеса» сделал вид, будто не замечает его, а он сохранял дистанцию, предписанную инструкцией.
Машина пошла быстрее, и воздух со всех сторон ворвался в салон, трепля волосы Дандаса. Он услышал треск радиоприемника и затем голос сержанта, докладывавшего, что сзади все спокойно. Как это обычно бывает ранним летом по воскресеньям, дорога в Лондон была запружена автомобилями, и Дандас снова начал беспокоиться, ибо определить в этом потоке преследователей становилось все труднее. Хорошо, что они скоро свернут на другую дорогу и что клиника находится за городом. Еще пятнадцать минут, напомнил он себе, и все это можно будет забыть до следующего четверга, когда генерал полетит обратно.
12
13
14
– Да нет, просто за любым, кто, как вам покажется, идет или едет следом.
– Скажу ребятам, чтобы глядели в оба, сэр… хотя в общем-то иначе и быть не может.
Дандас отошел, слегка сконфуженный. Такое было впечатление, что он начал учить сержанта, как относиться к своим обязанностям, а тот вежливо поставил его на место. И поделом мне, сказал себе Дандас, надо было послать Кларксона к черту вместе с его идиотскими угрозами.
Когда самолет подрулил к ним, машина для багажа стояла уже наготове, с включенным мотором. Кларксон дал знак шоферам обоих лимузинов, и они выскочили из машин, чтобы открыть багажники. Иньеста и его сопровождающие выйдут из самолета, лишь после того, как все будет готово.
Дандас искал глазами телохранителя-ливанца, когда прибывшие стали спускаться по трапу. Он узнал его по фотографии в паспорте, только ливанец оказался моложе и ниже ростом. Волосы у него совсем выгорели на средиземноморском солнце, а кожа была оливковой. Беспокойные глаза, выдававшие его профессию, мгновенно обшарили крыши и окна зданий. Дандас даже испугался: господи, вдруг он примет стрелков охраны за террористов! Но еще миг – и все уже были в машинах, а он даже не успел рассмотреть самого генерала – заметил только усы и темные очки. Усы должны быть непременно, не к месту подумал он. Оглянулся на сержанта, который должен был ехать в последнем автомобиле, и, когда тот поднял большой палец вверх, Дандас сел на заднее сиденье автомобиля дипохраны.
– Все в порядке, сэр? – спросил шофер, глядя на него в зеркальце заднего вида.
– Нормально. Поехали.
Он поерзал на сиденье – мешала кобура с автоматом «смит-вессон». Так непременно и убьют, усмехнулся он про себя. Можно подумать, что он – бриллиант из королевской короны. Дандас опустил стекло, так как автомобиль сильно нагрелся, простояв долго на солнце, и обернулся, чтобы посмотреть на идущие сзади машины. Шофер «мерседеса» сделал вид, будто не замечает его, а он сохранял дистанцию, предписанную инструкцией.
Машина пошла быстрее, и воздух со всех сторон ворвался в салон, трепля волосы Дандаса. Он услышал треск радиоприемника и затем голос сержанта, докладывавшего, что сзади все спокойно. Как это обычно бывает ранним летом по воскресеньям, дорога в Лондон была запружена автомобилями, и Дандас снова начал беспокоиться, ибо определить в этом потоке преследователей становилось все труднее. Хорошо, что они скоро свернут на другую дорогу и что клиника находится за городом. Еще пятнадцать минут, напомнил он себе, и все это можно будет забыть до следующего четверга, когда генерал полетит обратно.
12
После совещания у Евы в понедельник утром Брук Гамильтон всерьез задумался над трудностями разрабатываемого предприятия. Проследить, куда охранники доставили Иньесту из аэропорта вчера вечером, оказалось несложным, а вот надеяться на то, что удастся осуществить покушение в самой клинике, не приходилось, и подстерегать Иньесту на улице они не могли. Когда это стало ясно, Брук счел необходимым предложить свою помощь, чтобы разузнать о планах генерала, однако теперь он начал сожалеть об этом необдуманном порыве. Им овладело что-то вроде паники: ведь он же совсем не подходил для выполнения такой задачи. Даже если ему удастся что-то разузнать, Андресу и его группе все равно придется иметь дело с бдительной охраной, хотя он и признавал, что тактика Андреса была и оригинальной, и эффективной.
Гримасничая от усердия, он снова сражался с дверцей машины: интересно, кто из них двоих пришел в негодность – он или его машина? Эта мысль почему-то вернула его к тем людям, с которыми он только что расстался. Его участие в их делах началось с осознания своего долга перед Эрнесто Картерой. Приступ синдрома офицерской чести, подумал он с несвойственным ему цинизмом, хотя подозревал, что на самом деле решил помогать Андресу только из желания доказать самому себе, что он не трус и не боится поговорить с братом. Но теперь, после встречи с американским журналистом, похоже было, что он обязан участвовать в этом деле.
Он не уставал проклинать пробки и потоки машин на дороге. Теперь, когда он принял решение позвонить брату, ему не терпелось скорее покончить с этим, хотя, как получить нужные сведения, он понятия не имел.
Оставив машину возле своего флигеля, он прошел в гостиную и принялся ходить из угла в угол. Однако справиться с волнением ему не удавалось, и, чтобы разрядиться, он решил подняться наверх. Вся эта ситуация бесконечно пугала его. Он страдал от физического страха гораздо меньше, чем многие другие, зато очень боялся сложных жизненных проблем, требующих определенной изворотливости ума. Главным образом из-за этого у него и не было до сих пор ни одного серьезного романа. Все считали его героем-любовником, который не хочет терять свою свободу, тогда как на самом деле он сторонился женщин. И хотя его, безусловно, не мучило чувство физической неполноценности, он был, однако, убежден, что ему не справиться с женскими эмоциями. Ему казалось, что он никогда не сможет понять женщину, и, будучи по натуре человеком неуживчивым, он страшился прочной привязанности.
Парализующее напряжение, которое, как правило, охватывает его в ситуациях, подобных предстоящему телефонному разговору, обычно исчезало, стоило ему приступить к делу. Но сейчас он чувствовал, что в горле у него пересохло и во рту появился неприятный вкус. Это состояние было ему знакомо. Он отправился на кухню и огромными глотками выпил несколько стаканов воды, пока в желудке не появилось ощущения тяжести. Он заметил также, что сильно вспотел; захотелось принять ванну и переодеться, но он знал, что, если оттягивать разговор, будет только хуже. Он снял трубку и набрал номер.
Долго никто не отвечал, и он почувствовал, как в нем нарастает тревога. Он уже собрался бросить трубку, но тут услышал голос телефонистки с коммутатора компании. Назвав себя, он попросил соединить его с братом.
– Я вас слушаю, капитан Гамильтон, – раздался бесстрастный голос секретарши. – Боюсь, что с мистером Гамильтоном вам сейчас не удастся поговорить.
Брук едва не рассмеялся от внезапной нервной разрядки, но второй раз он на такой шаг уже не отважится.
– Вот как, – произнес он, пытаясь что-то придумать. – Видите ли, я уже давно хочу с ним поговорить. Не так-то просто его поймать.
– Ну, он ведь очень занят, как вы знаете.
– Да, я понимаю, но он не будет свободен в ближайшие два-три дня?
– Боюсь, что нет: у него полно разных деловых встреч.
– Понимаю, но я не займу много времени, – настаивал Брук. – Может быть, в среду?
– Нет, это невозможно. Он уедет за город, и на месте его не будет весь день.
Брук мгновенно насторожился, поняв, что это может означать, и, осмелев, но стараясь не выдать своего интереса, спросил:
– А в четверг?
– Сожалею, но в четверг он улетает во Францию. Он берет недельный отпуск после недавней деловой поездки.
– Какое совпадение! – воскликнул Брук, издав короткий смешок. – Я как раз еду во Францию в конце недели. Так, может, он захватит меня? Тогда я мог бы поговорить с ним в самолете.
– Сожалею, капитан Гамильтон, но ваш брат летит не своим самолетом. – Она сделала ударение на слове «своим». – Он заказал билет на рейсовый.
– Ну что ж, это была неплохая идея – полететь вместе! – заметил он. – Тогда, может быть, вы передадите ему, чтобы он позвонил мне перед отъездом?
– Передам. До свидания, капитан Гамильтон.
– До свидания, – ответил он, осторожно опуская трубку.
В тот же миг он вскочил с кресла и заходил по комнате. Он был очень доволен собой, с плеч свалилась огромная тяжесть. Все оказалось совсем не так сложно, он говорил вполне естественно, чего никак от себя не ожидал. Теперь надо успокоиться и трезво все обдумать. Похоже, что после визита к Иньесте в эту среду Алекс отправится на свою виллу во Францию, однако странно, что он собирается лететь рейсовым самолетом. Он ведь всегда путешествует по Европе только на своем. Брук внезапно замер на месте, у него даже отвисла челюсть: ему вдруг пришло в голову, что Алекс, возможно, одолжил свой самолет Иньесте, чтобы тот позже прилетел к нему на виллу. В этом тихом, уединенном месте Иньеста, как нигде, сможет отдохнуть после операции.
Стараясь унять бурную радость, Брук со всех сторон обдумывал пришедшую ему в голову догадку и все больше проникался уверенностью, что именно так все и будет. В этой его гипотезе не было ни одного изъяна. Но чтобы не осталось совсем уж никаких сомнений, надо позвонить пилоту Алекса. Телефонная книга была в спальне наверху; однако, поднявшись за ней, он вспомнил, что аэропорт-то ведь за городом. Он бросился вниз к телефону и набрал номер справочного бюро. Трубку очень долго не снимали, и он, теряя терпение, заерзал на стуле. Наконец ему сказали номер телефона пилота, он набрал его и опять вынужден был долго ждать.
– Бисли слушает, – раздалось в трубке после того, как его дважды соединяли не с тем номером.
– Добрый день, капитан Бисли, – отозвался Брук как можно более непринужденным тоном. – Это Брук Гамильтон.
– Да, сэр, чем могу служить?
– Извините, что беспокою вас, но я пытался связаться с братом, поскольку он, как я слышал, улетает в четверг во Францию. Вы не скажете мне, в котором часу: меня интересует, не найдется ли у вас свободного места?
– Видите ли в чем дело, сэр, – ответил Бисли, прокашливаясь, – в четверг я лечу не с мистером Гамильтоном, я повезу нескольких его коллег. А он летит рейсовым самолетом немного раньше.
– Ах так? А во сколько вы вылетаете?
– Взлет назначен на двадцать тридцать… э-э… на восемь тридцать. – Брук улыбнулся, услышав уточнение. – Но боюсь, что свободных мест не будет.
– Какая жалость, меня бы это так устроило. Что ж, придется заказать билет в кассе, но все равно – спасибо. В любом случае, я позвоню брату. Надеюсь, что не слишком отвлек вас от дел.
– Все в порядке, сэр. Очень сожалею, что не могу помочь вам.
Брук повесил трубку и захлопал в ладоши от восторга. Он выяснил гораздо больше, чем мог надеяться, причем сделал это так ловко – можно поздравить себя с победой. Отыскав ключи и закрыв окна, он побежал к машине. Скорее бы рассказать им все. Возможно, они уже вернулись из гаража, где Мэтти готовил мотоциклы, и опять собрались у Евы.
Только на полпути ему пришло в голову, что он сжег все корабли. Теперь отступать уже поздно, сказал он себе. К своему удивлению, Брук обнаружил, что это открытие ничуть его не огорчило. Радостное возбуждение не покидало его, и он несся по шоссе предельно быстро, насколько позволяло обилие автомобилей на дороге.
Гримасничая от усердия, он снова сражался с дверцей машины: интересно, кто из них двоих пришел в негодность – он или его машина? Эта мысль почему-то вернула его к тем людям, с которыми он только что расстался. Его участие в их делах началось с осознания своего долга перед Эрнесто Картерой. Приступ синдрома офицерской чести, подумал он с несвойственным ему цинизмом, хотя подозревал, что на самом деле решил помогать Андресу только из желания доказать самому себе, что он не трус и не боится поговорить с братом. Но теперь, после встречи с американским журналистом, похоже было, что он обязан участвовать в этом деле.
Он не уставал проклинать пробки и потоки машин на дороге. Теперь, когда он принял решение позвонить брату, ему не терпелось скорее покончить с этим, хотя, как получить нужные сведения, он понятия не имел.
Оставив машину возле своего флигеля, он прошел в гостиную и принялся ходить из угла в угол. Однако справиться с волнением ему не удавалось, и, чтобы разрядиться, он решил подняться наверх. Вся эта ситуация бесконечно пугала его. Он страдал от физического страха гораздо меньше, чем многие другие, зато очень боялся сложных жизненных проблем, требующих определенной изворотливости ума. Главным образом из-за этого у него и не было до сих пор ни одного серьезного романа. Все считали его героем-любовником, который не хочет терять свою свободу, тогда как на самом деле он сторонился женщин. И хотя его, безусловно, не мучило чувство физической неполноценности, он был, однако, убежден, что ему не справиться с женскими эмоциями. Ему казалось, что он никогда не сможет понять женщину, и, будучи по натуре человеком неуживчивым, он страшился прочной привязанности.
Парализующее напряжение, которое, как правило, охватывает его в ситуациях, подобных предстоящему телефонному разговору, обычно исчезало, стоило ему приступить к делу. Но сейчас он чувствовал, что в горле у него пересохло и во рту появился неприятный вкус. Это состояние было ему знакомо. Он отправился на кухню и огромными глотками выпил несколько стаканов воды, пока в желудке не появилось ощущения тяжести. Он заметил также, что сильно вспотел; захотелось принять ванну и переодеться, но он знал, что, если оттягивать разговор, будет только хуже. Он снял трубку и набрал номер.
Долго никто не отвечал, и он почувствовал, как в нем нарастает тревога. Он уже собрался бросить трубку, но тут услышал голос телефонистки с коммутатора компании. Назвав себя, он попросил соединить его с братом.
– Я вас слушаю, капитан Гамильтон, – раздался бесстрастный голос секретарши. – Боюсь, что с мистером Гамильтоном вам сейчас не удастся поговорить.
Брук едва не рассмеялся от внезапной нервной разрядки, но второй раз он на такой шаг уже не отважится.
– Вот как, – произнес он, пытаясь что-то придумать. – Видите ли, я уже давно хочу с ним поговорить. Не так-то просто его поймать.
– Ну, он ведь очень занят, как вы знаете.
– Да, я понимаю, но он не будет свободен в ближайшие два-три дня?
– Боюсь, что нет: у него полно разных деловых встреч.
– Понимаю, но я не займу много времени, – настаивал Брук. – Может быть, в среду?
– Нет, это невозможно. Он уедет за город, и на месте его не будет весь день.
Брук мгновенно насторожился, поняв, что это может означать, и, осмелев, но стараясь не выдать своего интереса, спросил:
– А в четверг?
– Сожалею, но в четверг он улетает во Францию. Он берет недельный отпуск после недавней деловой поездки.
– Какое совпадение! – воскликнул Брук, издав короткий смешок. – Я как раз еду во Францию в конце недели. Так, может, он захватит меня? Тогда я мог бы поговорить с ним в самолете.
– Сожалею, капитан Гамильтон, но ваш брат летит не своим самолетом. – Она сделала ударение на слове «своим». – Он заказал билет на рейсовый.
– Ну что ж, это была неплохая идея – полететь вместе! – заметил он. – Тогда, может быть, вы передадите ему, чтобы он позвонил мне перед отъездом?
– Передам. До свидания, капитан Гамильтон.
– До свидания, – ответил он, осторожно опуская трубку.
В тот же миг он вскочил с кресла и заходил по комнате. Он был очень доволен собой, с плеч свалилась огромная тяжесть. Все оказалось совсем не так сложно, он говорил вполне естественно, чего никак от себя не ожидал. Теперь надо успокоиться и трезво все обдумать. Похоже, что после визита к Иньесте в эту среду Алекс отправится на свою виллу во Францию, однако странно, что он собирается лететь рейсовым самолетом. Он ведь всегда путешествует по Европе только на своем. Брук внезапно замер на месте, у него даже отвисла челюсть: ему вдруг пришло в голову, что Алекс, возможно, одолжил свой самолет Иньесте, чтобы тот позже прилетел к нему на виллу. В этом тихом, уединенном месте Иньеста, как нигде, сможет отдохнуть после операции.
Стараясь унять бурную радость, Брук со всех сторон обдумывал пришедшую ему в голову догадку и все больше проникался уверенностью, что именно так все и будет. В этой его гипотезе не было ни одного изъяна. Но чтобы не осталось совсем уж никаких сомнений, надо позвонить пилоту Алекса. Телефонная книга была в спальне наверху; однако, поднявшись за ней, он вспомнил, что аэропорт-то ведь за городом. Он бросился вниз к телефону и набрал номер справочного бюро. Трубку очень долго не снимали, и он, теряя терпение, заерзал на стуле. Наконец ему сказали номер телефона пилота, он набрал его и опять вынужден был долго ждать.
– Бисли слушает, – раздалось в трубке после того, как его дважды соединяли не с тем номером.
– Добрый день, капитан Бисли, – отозвался Брук как можно более непринужденным тоном. – Это Брук Гамильтон.
– Да, сэр, чем могу служить?
– Извините, что беспокою вас, но я пытался связаться с братом, поскольку он, как я слышал, улетает в четверг во Францию. Вы не скажете мне, в котором часу: меня интересует, не найдется ли у вас свободного места?
– Видите ли в чем дело, сэр, – ответил Бисли, прокашливаясь, – в четверг я лечу не с мистером Гамильтоном, я повезу нескольких его коллег. А он летит рейсовым самолетом немного раньше.
– Ах так? А во сколько вы вылетаете?
– Взлет назначен на двадцать тридцать… э-э… на восемь тридцать. – Брук улыбнулся, услышав уточнение. – Но боюсь, что свободных мест не будет.
– Какая жалость, меня бы это так устроило. Что ж, придется заказать билет в кассе, но все равно – спасибо. В любом случае, я позвоню брату. Надеюсь, что не слишком отвлек вас от дел.
– Все в порядке, сэр. Очень сожалею, что не могу помочь вам.
Брук повесил трубку и захлопал в ладоши от восторга. Он выяснил гораздо больше, чем мог надеяться, причем сделал это так ловко – можно поздравить себя с победой. Отыскав ключи и закрыв окна, он побежал к машине. Скорее бы рассказать им все. Возможно, они уже вернулись из гаража, где Мэтти готовил мотоциклы, и опять собрались у Евы.
Только на полпути ему пришло в голову, что он сжег все корабли. Теперь отступать уже поздно, сказал он себе. К своему удивлению, Брук обнаружил, что это открытие ничуть его не огорчило. Радостное возбуждение не покидало его, и он несся по шоссе предельно быстро, насколько позволяло обилие автомобилей на дороге.
13
Каждый раз, когда кто-то проходил по коридору мимо стеклянной перегородки, Брайан Дандас поднимал голову. Он ждал появления Сайкса, ибо тот, если не считать короткого разговора по телефону накануне, не давал о себе знать с того дня, как приехал Иньеста. Весь понедельник Сайкс провел на семинаре «Меры борьбы с подрывной деятельностью». Это был любимый его конек, о чем Дандас достаточно хорошо знал.
Дандас почти завидовал спокойной уверенности своего босса, но в то же время и презирал его за подсознательную боязнь всяких перемен. Но страхи Сайкса были связаны с внешним противником, и это побуждало его работать в полную силу. Существует вполне определенный враг, и он победит, если государство утратит веру в себя. Таково было кредо Сайкса. И любое сомнение рассматривалось им как преступная слабость. Вот почему, думал Дандас, он может безмятежно проводить каждый вечер в своем пригороде за рюмочкой «дюбонне». Защищать цивилизацию, как она есть, ежедневно, с 9 до 5 часов вечера, и пользоваться ее плодами, уединившись у себя дома в остальное время.
Такая логика жизни, наверно, удобна, подумал он со смешанным чувством. Это почти как вера. А ведь Сайкс не был ни евангелистом в политике, ни ультраправым фанатиком. Он был человеком умеренным. Человеком, который никогда не произнесет «дерьмо», скажет «экскременты». Он не выносил грубости и жестокости, связанных с представлением о работнике уголовной полиции. Он и полицейским жаргоном пользовался лишь в самом крайнем случае, если не мог подыскать подходящие литературные выражения, и произносил жаргонные словечки как бы в кавычках. Старые полицейские втихомолку посмеивались над ним и ему подобными. Но смеяться в открытую не смели: времена изменились. Люди тонкого чутья и смелых поступков ушли в прошлое. Их место заняли аналитики и компьютеры. Долгосрочные проекты и планы.
Дандас вздохнул и заставил себя углубиться в перечень вопросов, требовавших решения. Да, похоже, что вокруг Иньесты сгущаются тучи. В этот момент какое-то движение в коридоре привлекло его внимание, и он поднял голову. Сайкс как раз входил в свой кабинет. Поставив портфель у стены, он быстро пробежал глазами принесенную секретаршей почту. Затем поманил Дандаса, – тот сразу встал, прихватив с собой блокнот для заметок.
– Как прошел семинар, сэр? – спросил он, входя.
Сайкс не глядя предложил ему стул и продолжал читать какие-то бумаги. Дандас терпеливо ждал ответа.
– Превосходно, – рассеянно отозвался Сайкс и поставил свою подпись в верхнем углу листа. – Так-с, – произнес он и переключил внимание на своего заместителя. – Рад слышать, что у вас не было никаких происшествий в воскресенье, но мне хотелось бы знать все подробности.
Дандас вкратце очертил события того дня, не забыв упомянуть о своих разногласиях с Кларксоном по поводу наблюдения за тылом.
– Кларксон просто извел меня, – пожаловался он. – По-моему, он намеревался поставить на ноги пол-армии. – Сайкс неопределенно кивнул, и Дандас понял: это его не интересует. Ну ладно, зато свои тылы он, Сайкс, прикрыл. – Ну и потом, похоже, сэр, что произошло нечто важное, – продолжал Дандас, заглянув в свой блокнот. – Прошел слушок, будто весть о приезде генерала просочилась наружу, и вполне возможно, уже планируется нападение на него. Определенного пока ничего нет. Только одно имя. Некий Андрес Дельгадо, бывший студент и соотечественник генерала. – Дандас замолчал, наблюдая реакцию босса.
– Дальше.
– Боюсь, это все, чем я пока располагаю. Бригада по расследованию и обеспечению безопасности передаст нам все, что у них есть на этого Дельгадо, да и наши надеются ко второй половине дня кое-что о нем разузнать. А может, обратиться в Си-два, пусть проверят, нет ли чего-нибудь интересного у американцев в списке лиц, подлежащих наблюдению в связи с подрывной деятельностью?
– Пока не надо. Посмотрим, что можно сделать своими силами. А его адрес известен? И главное – связи?
– В настоящее время нет, но один из программистов ждет от нас сигнала, и они моментально дадут нам все связи этого малого.
– А когда вы об этом узнали? – спросил Сайкс.
– О чем? О Дельгадо? Его засекли около недели назад, но он ухитрился ускользнуть. Съехал с квартиры дней за десять до приезда генерала и с тех пор ни с кем из эмигрантов, находящихся под наблюдением, не встречался. А о том, что на Иньесту готовится покушение, я узнал только вчера.
Сайкс вздохнул и тупо уставился на лежавший перед ним блокнот. Затем снял очки и стал тереть глаза.
– Если ваше сообщение верно и он не общается с другими южноамериканцами, то это может означать только одно…
– Да, сэр, – бесстрастно ответил Дандас. – Это значит, что его связи мы должны искать среди наших.
– Совершенно верно, – поспешил согласиться Сайкс. – Особенность нашего положения заключается в том, что нельзя допустить никакого, даже неудачного выступления против генерала. Его пребывание у нас ни в коем случае не должно выплыть наружу.
– Думаю, все, участвующие в этом деле, понимают настоятельную необходимость соблюдать тайну, сэр.
Сайкс поднял голову: ему послышались в словах Дандаса критические нотки. Его заместителю не следует выказывать отрицательные эмоции к человеку, которого он по долгу службы обязан охранять.
– К трем часам представьте мне подробный отчет. Я буду докладывать заместителю комиссара.
– Хорошо. Но у нас, по крайней мере, есть одно утешение: через пару дней этот Иньеста свалится с нашей шеи.
– Борьба с терроризмом никогда не увенчается успехом, если мы будем относиться к ней с узковедомственных позиций, – резко сказал Сайкс. – Это международная угроза, только так к ней и следует подходить. А потому я хочу, чтобы вы выяснили, есть ли у этого типа Дельгадо хоть какие-то связи во Франции. – Он помолчал, глядя на изумленное лицо Дандаса. – Да, гипотеза, высказанная вами в прошлый раз, нашла подтверждение. Иньеста будет долечиваться во Франции, но повторяю: об этом – никому без моего особого разрешения.
Дандас подавил желание спросить, откуда это стало известно, и вернулся к себе в кабинет. Следовало ожидать, что Сайкс накинется на него, когда он сказал, что Иньеста скоро свалится с их шеи. Международное сотрудничество в борьбе с терроризмом было одной из священных коров Сайкса: он был убежден в его необходимости так же твердо, как и в том, что террористов надо убивать на месте в интересах государственной безопасности. Но это уже вот-вот должно было стать принципом официальной политики, как явствовало из секретных переговоров между европейскими министрами.
Сайкс проводил глазами своего заместителя и придвинул к себе телефон. Он снял трубку и тут же положил ее, обдумывая, что сказать. Его встреча с Алексом Гамильтоном вчера вечером была короткой, но результативной. Ему не понравился Гамильтон – а Сайкс гордился тем, что способен объективно оценивать людей, – тем не менее ему льстило, что он встречался и имел личную беседу с такой знаменитостью. Не без раздражения он вспомнил, как дома ему пришлось спуститься с небес на землю: жена просила его заняться подписками книжного клуба, а у него совсем не было на это времени, из-за чего и возникла ссора.
– Le commissaire Beck, s'il vous plait, – произнес он на своем плохом французском, и снова повторился весь ритуал вежливости.
– Есть ли новости относительно планов нашего гостя? – спросил Бек.
– Да, комиссар. Он улетает от нас на частном самолете в четверг, в двадцать тридцать, и прибудет в Марсель-Мариньян через два с половиной часа. – Затем он сообщил подробности о самолете и вилле Гамильтона. – Кстати, комиссар, должен вас предупредить: не исключено, что против него готовится некая акция. Что до нас, то мы тщательно проверяем, не тянутся ли ниточки к какой-нибудь группе по вашу сторону Ла-Манша.
– Я очень ценю ваше сотрудничество, – сказал Бек. – Не думаю, что будет разумно наводнить район вокруг виллы нашими людьми. Нам ведь тоже не хотелось бы привлекать внимание к присутствию Иньесты в нашей стране. Ке-д'Орсе хочет, подражая вашему лорду Нельсону, повернуться в эту сторону слепым глазом.
– Вы, безусловно, понимаете, комиссар, – осторожно добавил Сайкс, помня свою недавнюю бестактность, – что его личная охрана будет вооружена до зубов.
– Это мы учтем. Все будет отрегулировано еще в аэропорту, и я отдам строжайший приказ, чтобы ни один из моих людей не приближался к вилле, а то ведь… м-м… охрана может и перепутать.
У Сайкса словно тяжесть свалилась с плеч: комиссар все понял с полуслова, его не надо было учить профессиональным тонкостям, рискуя испортить отношения.
Дандас почти завидовал спокойной уверенности своего босса, но в то же время и презирал его за подсознательную боязнь всяких перемен. Но страхи Сайкса были связаны с внешним противником, и это побуждало его работать в полную силу. Существует вполне определенный враг, и он победит, если государство утратит веру в себя. Таково было кредо Сайкса. И любое сомнение рассматривалось им как преступная слабость. Вот почему, думал Дандас, он может безмятежно проводить каждый вечер в своем пригороде за рюмочкой «дюбонне». Защищать цивилизацию, как она есть, ежедневно, с 9 до 5 часов вечера, и пользоваться ее плодами, уединившись у себя дома в остальное время.
Такая логика жизни, наверно, удобна, подумал он со смешанным чувством. Это почти как вера. А ведь Сайкс не был ни евангелистом в политике, ни ультраправым фанатиком. Он был человеком умеренным. Человеком, который никогда не произнесет «дерьмо», скажет «экскременты». Он не выносил грубости и жестокости, связанных с представлением о работнике уголовной полиции. Он и полицейским жаргоном пользовался лишь в самом крайнем случае, если не мог подыскать подходящие литературные выражения, и произносил жаргонные словечки как бы в кавычках. Старые полицейские втихомолку посмеивались над ним и ему подобными. Но смеяться в открытую не смели: времена изменились. Люди тонкого чутья и смелых поступков ушли в прошлое. Их место заняли аналитики и компьютеры. Долгосрочные проекты и планы.
Дандас вздохнул и заставил себя углубиться в перечень вопросов, требовавших решения. Да, похоже, что вокруг Иньесты сгущаются тучи. В этот момент какое-то движение в коридоре привлекло его внимание, и он поднял голову. Сайкс как раз входил в свой кабинет. Поставив портфель у стены, он быстро пробежал глазами принесенную секретаршей почту. Затем поманил Дандаса, – тот сразу встал, прихватив с собой блокнот для заметок.
– Как прошел семинар, сэр? – спросил он, входя.
Сайкс не глядя предложил ему стул и продолжал читать какие-то бумаги. Дандас терпеливо ждал ответа.
– Превосходно, – рассеянно отозвался Сайкс и поставил свою подпись в верхнем углу листа. – Так-с, – произнес он и переключил внимание на своего заместителя. – Рад слышать, что у вас не было никаких происшествий в воскресенье, но мне хотелось бы знать все подробности.
Дандас вкратце очертил события того дня, не забыв упомянуть о своих разногласиях с Кларксоном по поводу наблюдения за тылом.
– Кларксон просто извел меня, – пожаловался он. – По-моему, он намеревался поставить на ноги пол-армии. – Сайкс неопределенно кивнул, и Дандас понял: это его не интересует. Ну ладно, зато свои тылы он, Сайкс, прикрыл. – Ну и потом, похоже, сэр, что произошло нечто важное, – продолжал Дандас, заглянув в свой блокнот. – Прошел слушок, будто весть о приезде генерала просочилась наружу, и вполне возможно, уже планируется нападение на него. Определенного пока ничего нет. Только одно имя. Некий Андрес Дельгадо, бывший студент и соотечественник генерала. – Дандас замолчал, наблюдая реакцию босса.
– Дальше.
– Боюсь, это все, чем я пока располагаю. Бригада по расследованию и обеспечению безопасности передаст нам все, что у них есть на этого Дельгадо, да и наши надеются ко второй половине дня кое-что о нем разузнать. А может, обратиться в Си-два, пусть проверят, нет ли чего-нибудь интересного у американцев в списке лиц, подлежащих наблюдению в связи с подрывной деятельностью?
– Пока не надо. Посмотрим, что можно сделать своими силами. А его адрес известен? И главное – связи?
– В настоящее время нет, но один из программистов ждет от нас сигнала, и они моментально дадут нам все связи этого малого.
– А когда вы об этом узнали? – спросил Сайкс.
– О чем? О Дельгадо? Его засекли около недели назад, но он ухитрился ускользнуть. Съехал с квартиры дней за десять до приезда генерала и с тех пор ни с кем из эмигрантов, находящихся под наблюдением, не встречался. А о том, что на Иньесту готовится покушение, я узнал только вчера.
Сайкс вздохнул и тупо уставился на лежавший перед ним блокнот. Затем снял очки и стал тереть глаза.
– Если ваше сообщение верно и он не общается с другими южноамериканцами, то это может означать только одно…
– Да, сэр, – бесстрастно ответил Дандас. – Это значит, что его связи мы должны искать среди наших.
– Совершенно верно, – поспешил согласиться Сайкс. – Особенность нашего положения заключается в том, что нельзя допустить никакого, даже неудачного выступления против генерала. Его пребывание у нас ни в коем случае не должно выплыть наружу.
– Думаю, все, участвующие в этом деле, понимают настоятельную необходимость соблюдать тайну, сэр.
Сайкс поднял голову: ему послышались в словах Дандаса критические нотки. Его заместителю не следует выказывать отрицательные эмоции к человеку, которого он по долгу службы обязан охранять.
– К трем часам представьте мне подробный отчет. Я буду докладывать заместителю комиссара.
– Хорошо. Но у нас, по крайней мере, есть одно утешение: через пару дней этот Иньеста свалится с нашей шеи.
– Борьба с терроризмом никогда не увенчается успехом, если мы будем относиться к ней с узковедомственных позиций, – резко сказал Сайкс. – Это международная угроза, только так к ней и следует подходить. А потому я хочу, чтобы вы выяснили, есть ли у этого типа Дельгадо хоть какие-то связи во Франции. – Он помолчал, глядя на изумленное лицо Дандаса. – Да, гипотеза, высказанная вами в прошлый раз, нашла подтверждение. Иньеста будет долечиваться во Франции, но повторяю: об этом – никому без моего особого разрешения.
Дандас подавил желание спросить, откуда это стало известно, и вернулся к себе в кабинет. Следовало ожидать, что Сайкс накинется на него, когда он сказал, что Иньеста скоро свалится с их шеи. Международное сотрудничество в борьбе с терроризмом было одной из священных коров Сайкса: он был убежден в его необходимости так же твердо, как и в том, что террористов надо убивать на месте в интересах государственной безопасности. Но это уже вот-вот должно было стать принципом официальной политики, как явствовало из секретных переговоров между европейскими министрами.
Сайкс проводил глазами своего заместителя и придвинул к себе телефон. Он снял трубку и тут же положил ее, обдумывая, что сказать. Его встреча с Алексом Гамильтоном вчера вечером была короткой, но результативной. Ему не понравился Гамильтон – а Сайкс гордился тем, что способен объективно оценивать людей, – тем не менее ему льстило, что он встречался и имел личную беседу с такой знаменитостью. Не без раздражения он вспомнил, как дома ему пришлось спуститься с небес на землю: жена просила его заняться подписками книжного клуба, а у него совсем не было на это времени, из-за чего и возникла ссора.
– Le commissaire Beck, s'il vous plait, – произнес он на своем плохом французском, и снова повторился весь ритуал вежливости.
– Есть ли новости относительно планов нашего гостя? – спросил Бек.
– Да, комиссар. Он улетает от нас на частном самолете в четверг, в двадцать тридцать, и прибудет в Марсель-Мариньян через два с половиной часа. – Затем он сообщил подробности о самолете и вилле Гамильтона. – Кстати, комиссар, должен вас предупредить: не исключено, что против него готовится некая акция. Что до нас, то мы тщательно проверяем, не тянутся ли ниточки к какой-нибудь группе по вашу сторону Ла-Манша.
– Я очень ценю ваше сотрудничество, – сказал Бек. – Не думаю, что будет разумно наводнить район вокруг виллы нашими людьми. Нам ведь тоже не хотелось бы привлекать внимание к присутствию Иньесты в нашей стране. Ке-д'Орсе хочет, подражая вашему лорду Нельсону, повернуться в эту сторону слепым глазом.
– Вы, безусловно, понимаете, комиссар, – осторожно добавил Сайкс, помня свою недавнюю бестактность, – что его личная охрана будет вооружена до зубов.
– Это мы учтем. Все будет отрегулировано еще в аэропорту, и я отдам строжайший приказ, чтобы ни один из моих людей не приближался к вилле, а то ведь… м-м… охрана может и перепутать.
У Сайкса словно тяжесть свалилась с плеч: комиссар все понял с полуслова, его не надо было учить профессиональным тонкостям, рискуя испортить отношения.
14
Сбоку от автострады парил ястреб, и Брук Гамильтон на секунду скосил глаза – ему захотелось увидеть, как ястреб падет камнем вниз. Но не увидел: машина оставила птицу далеко позади – она все еще парила в небе, и Брук устремил взгляд на автостраду. Движение на Дувр было очень напряженное – туристские домики на колесах, грузовики с прицепом. Как было бы хорошо отдаться праздничному настроению выходного дня, но Ева Лэмберт упорно молчала от самого Лондона.
Ему казалось, что она нарочно воспринимает все его слова в искаженном виде. Когда он заехал за ней сегодня, то едва узнал ту девушку, к которой привык. Белокурые волосы ее не были стянуты на затылке резинкой, она слегка подкрасилась. Смутившись, Ева заметила, что это необходимо для конспирации, а когда он по привычке сказал ей комплимент, она так резко оборвала его, словно он пытался ее оскорбить. Хорошенькое начало, расстроился Брук. Зачем только он согласился взять ее с собой! Даже ястреб не пробудил в ней никакого интереса.
Подъезжая к Кентербери, Брук почувствовал, что сейчас взорвется.
– Послушайте, – воскликнул он, – я не претендую на то, чтобы нравиться вам, но, ради бога, постарайтесь правдоподобно играть ту роль, которую вы согласились взять на себя. Мы должны выглядеть беззаботной парой, поехавшей вместе отдохнуть, так что извольте сбросить с себя эту мину отчужденности. – Краем глаза он поглядел на нее, но она продолжала смотреть вперед с застывшим выражением лица. – Ну так как?
– Что «как»?
– Прекратите вы или нет изображать из себя похищенную девственницу? Если нет, то я высаживаю вас, и возвращайтесь поездом в Лондон.
Он испытующе уставился на ее строгий профиль, но она продолжала молчать. Высажу ее в Кентербери на станции, решил Брук.
– Простите меня, – внезапно сказала Ева тоном, в котором не чувствовалось извинения.
– Вы что, думали, что я наброшусь на вас при первой же возможности? – спросил он, чуть-чуть смягчаясь.
– Нет, – ответила она, не поворачивая головы.
– Хорошо, давайте забудем об этом. – Брука неожиданно осенило, что таким тоном с Евой лучше не говорить. – Я только хотел сказать: мало веселого ехать вдвоем и молчать, как рыбы, а впереди еще такой длинный путь.
От сознания, что надо поддерживать беседу, она еще больше смешалась. Она не знала, как начать. Замечание о хорошей погоде будет похоже на издевку. Может, спросить еще раз о том, как они встретятся в Париже? Она открыла было рот и тут заметила, что по другой стороне шоссе навстречу им движется военная автоколонна с зажженными фарами. Ева быстро взглянула на Брука – как он это воспринял? Но на его лице не отразилось то сложное чувство, которое он испытал, увидев солдат. Как будто ему в лицо бросили обвинение в предательстве, а ведь он не замышляет против своих соотечественников ничего дурного. Говорил же Андрес, что в наши дни линия фронта давно сместилась, только этого никто не хочет признавать.
– Кстати, – сказала она через несколько минут, – как вы говорите по-французски?
– Вполне прилично. А вы?
– Тоже неплохо, – ответила она и про себя улыбнулась. Право же, совсем нетрудно разговаривать с ним, подумала она, и зачем только она себя так накрутила.
– А какие еще языки вы знаете? – спросила она.
– Арабский и немного испанский. – Он в смущении пожал плечами и безо всякой необходимости проверил положение ручного тормоза. Наблюдая за ним, она спрашивала себя, отчего она была так слепо предубеждена против него. Он казался таким странным. Нил был прав: Брук, по-видимому, очень сложный человек. Но это заметно не сразу. Возможно, именно это и настораживало ее.
Они миновали Кентербери в полном молчании, если не считать нескольких фраз, сказанных о соборе. Когда проезжали мимо станции, она уже собиралась пошутить, но промолчала, боясь показаться пошлой. При выезде из города они попали в длинную вереницу машин, образовавшуюся из-за дорожных работ, впереди стоял «форд», из окна которого выглядывал, тяжело дыша, большой черный пес. Он обеспокоенно глядел вокруг, свесив большой розовый язык.
– От одного взгляда на него захотелось пить, – заметил Брук.
– Хотите сделать остановку? – спросила она. – У нас полно времени.
– Ничего, не умру, – улыбнулся он.
Когда они подъехали к порту, он дал ей свой паспорт. Она попросила разрешения взглянуть на фотографию. Рассмеявшись, он сказал – пожалуйста, и она открыла паспорт: ее интересовало, сколько ему лет. И удивилась, узнав, что тридцать шесть. Ей казалось, он гораздо моложе.
– Вы были военным? – спросила она, кивнув на его погоны на фотографии.
– А я и забыл, что снят в форме. Никак не соберусь поменять паспорт. Но через несколько месяцев все равно придется получать новый.
Когда они подъехали к пропускному пункту, она с удовольствием отметила про себя, что совсем не боится. А чего ей, собственно, бояться – ведь никто же о них пока ничего не знает. Но, главное, вся поездка казалась ей чем-то нереальным. Словно это не с ней происходит. Возможно, так оно даже и лучше. Чиновник вернул им документы, и они тронулись дальше. Рассматривая от нечего делать свой паспорт, Ева подумала, что совсем не похожа на эту девушку, уставившуюся в аппарат широко раскрытыми глазами. Хорошо, что у меня глаза не косят, подумала она. Спрятав паспорта в свою сумку, она стала смотреть на проплывавший за окном меловой утес. Над ним замерла без движения чайка. Все было залито ослепительным солнечным светом. Ева потянулась к сумке за темными очками, которые она вчера купила также в целях конспирации.
Появились бело-голубые дорожные знаки – значит, они действительно во Франции. Машина выехала на прямую, как стрела, пикардийскую дорогу между двумя рядами деревьев. Они неслись сквозь селения и городки, где у домиков низко нахлобученные крыши, а в Бапоме Ева успела разглядеть, как малыш втихомолку отщипывал кусочки от baguette[18], который его мать несла под мышкой.
Ему казалось, что она нарочно воспринимает все его слова в искаженном виде. Когда он заехал за ней сегодня, то едва узнал ту девушку, к которой привык. Белокурые волосы ее не были стянуты на затылке резинкой, она слегка подкрасилась. Смутившись, Ева заметила, что это необходимо для конспирации, а когда он по привычке сказал ей комплимент, она так резко оборвала его, словно он пытался ее оскорбить. Хорошенькое начало, расстроился Брук. Зачем только он согласился взять ее с собой! Даже ястреб не пробудил в ней никакого интереса.
Подъезжая к Кентербери, Брук почувствовал, что сейчас взорвется.
– Послушайте, – воскликнул он, – я не претендую на то, чтобы нравиться вам, но, ради бога, постарайтесь правдоподобно играть ту роль, которую вы согласились взять на себя. Мы должны выглядеть беззаботной парой, поехавшей вместе отдохнуть, так что извольте сбросить с себя эту мину отчужденности. – Краем глаза он поглядел на нее, но она продолжала смотреть вперед с застывшим выражением лица. – Ну так как?
– Что «как»?
– Прекратите вы или нет изображать из себя похищенную девственницу? Если нет, то я высаживаю вас, и возвращайтесь поездом в Лондон.
Он испытующе уставился на ее строгий профиль, но она продолжала молчать. Высажу ее в Кентербери на станции, решил Брук.
– Простите меня, – внезапно сказала Ева тоном, в котором не чувствовалось извинения.
– Вы что, думали, что я наброшусь на вас при первой же возможности? – спросил он, чуть-чуть смягчаясь.
– Нет, – ответила она, не поворачивая головы.
– Хорошо, давайте забудем об этом. – Брука неожиданно осенило, что таким тоном с Евой лучше не говорить. – Я только хотел сказать: мало веселого ехать вдвоем и молчать, как рыбы, а впереди еще такой длинный путь.
От сознания, что надо поддерживать беседу, она еще больше смешалась. Она не знала, как начать. Замечание о хорошей погоде будет похоже на издевку. Может, спросить еще раз о том, как они встретятся в Париже? Она открыла было рот и тут заметила, что по другой стороне шоссе навстречу им движется военная автоколонна с зажженными фарами. Ева быстро взглянула на Брука – как он это воспринял? Но на его лице не отразилось то сложное чувство, которое он испытал, увидев солдат. Как будто ему в лицо бросили обвинение в предательстве, а ведь он не замышляет против своих соотечественников ничего дурного. Говорил же Андрес, что в наши дни линия фронта давно сместилась, только этого никто не хочет признавать.
– Кстати, – сказала она через несколько минут, – как вы говорите по-французски?
– Вполне прилично. А вы?
– Тоже неплохо, – ответила она и про себя улыбнулась. Право же, совсем нетрудно разговаривать с ним, подумала она, и зачем только она себя так накрутила.
– А какие еще языки вы знаете? – спросила она.
– Арабский и немного испанский. – Он в смущении пожал плечами и безо всякой необходимости проверил положение ручного тормоза. Наблюдая за ним, она спрашивала себя, отчего она была так слепо предубеждена против него. Он казался таким странным. Нил был прав: Брук, по-видимому, очень сложный человек. Но это заметно не сразу. Возможно, именно это и настораживало ее.
Они миновали Кентербери в полном молчании, если не считать нескольких фраз, сказанных о соборе. Когда проезжали мимо станции, она уже собиралась пошутить, но промолчала, боясь показаться пошлой. При выезде из города они попали в длинную вереницу машин, образовавшуюся из-за дорожных работ, впереди стоял «форд», из окна которого выглядывал, тяжело дыша, большой черный пес. Он обеспокоенно глядел вокруг, свесив большой розовый язык.
– От одного взгляда на него захотелось пить, – заметил Брук.
– Хотите сделать остановку? – спросила она. – У нас полно времени.
– Ничего, не умру, – улыбнулся он.
Когда они подъехали к порту, он дал ей свой паспорт. Она попросила разрешения взглянуть на фотографию. Рассмеявшись, он сказал – пожалуйста, и она открыла паспорт: ее интересовало, сколько ему лет. И удивилась, узнав, что тридцать шесть. Ей казалось, он гораздо моложе.
– Вы были военным? – спросила она, кивнув на его погоны на фотографии.
– А я и забыл, что снят в форме. Никак не соберусь поменять паспорт. Но через несколько месяцев все равно придется получать новый.
Когда они подъехали к пропускному пункту, она с удовольствием отметила про себя, что совсем не боится. А чего ей, собственно, бояться – ведь никто же о них пока ничего не знает. Но, главное, вся поездка казалась ей чем-то нереальным. Словно это не с ней происходит. Возможно, так оно даже и лучше. Чиновник вернул им документы, и они тронулись дальше. Рассматривая от нечего делать свой паспорт, Ева подумала, что совсем не похожа на эту девушку, уставившуюся в аппарат широко раскрытыми глазами. Хорошо, что у меня глаза не косят, подумала она. Спрятав паспорта в свою сумку, она стала смотреть на проплывавший за окном меловой утес. Над ним замерла без движения чайка. Все было залито ослепительным солнечным светом. Ева потянулась к сумке за темными очками, которые она вчера купила также в целях конспирации.
Появились бело-голубые дорожные знаки – значит, они действительно во Франции. Машина выехала на прямую, как стрела, пикардийскую дорогу между двумя рядами деревьев. Они неслись сквозь селения и городки, где у домиков низко нахлобученные крыши, а в Бапоме Ева успела разглядеть, как малыш втихомолку отщипывал кусочки от baguette[18], который его мать несла под мышкой.