-- Нас ищут... - прошептал у щеки Воронов.
-- Откуда им знать про нас? Тш-ш...
С машины заметили движение или вправду преследовали какую-то цель, но БТР замер невдалеке, с него тяжело попрыгали вооруженные люди и пошли россыпью к зарослям, просвеченным мощными полушариями, которые повернули влево рукой. Мотор стих, различилась коротко местная речь; двое или трое не спеша направились к ним, хрустя мелким валежником. Федорин не успел выставить автомат, большой пользы при двух магазинах в нем и не было, и теперь боялся дохнуть. Чеченцы остановились, один сказал что-то, в ответ гоготнули и пустили веером несколько очередей в лес. Пули свистнули над самым затылком, присыпав Федорина веточками и листвой. Едва живой, с замиранием сердца он услышал звук обратных шагов, двигатель заурчал, и бэтэр так же неторопливо покатил дальше, к своему тайному горному логову. Ночью "чехи" разъезжали здесь, как дома, никого явно не боясь.
Отлежав минут сорок, Федорин поднял голову и нащупал плечо бойца:
-- Давай, Саня, ждать утра, а то вообще отсюда не выберемся. Открыто идти нельзя, сам видишь, а по темноте этой далеко не уползем. Дьявол знает, чего тут еще ждать, да и надо поспать как-то. Будем сторожить по очереди.
Парень молчал, борясь с одолевавшей болью. Оттащив его подальше и нарвав ощупью травы и прутьев на подстилку, Федорин свалил часть сверху и тоже заполз под копну. Устроились с Вороновым спина к спине, обняв автоматы, первую очередь лежачего караула назначил бойцу.
----------------------------
-- Товарищ капитан, вставайте! - дежурный по роте склонился над командиром, светя фонариком в пол. На долгий стук в дверку ему никто не ответил.
Баранов всхрапнул. Пышный камуфляжный спальник был перекручен и закрывал его до груди.
-- Вам сегодня на выезд, я уже всех поднял.
Уважительно растолкав наконец, младший сержант в пованивающих ваксой сапогах предложил:
-- Я вам сейчас поесть принесу.
-- Не надо, - с усилием ротный сел на шконке, опершись руками в края. Брось что-нибудь с собой, как войска будут готовы - крикни.
-- Есть.
Пригнувшись, дежурный вышел из землянки наружу. Баранов рухнул назад.
----------------------
Приспать и вообще отдохнуть не получилось. Стоило опасть напряжению, заныло натруженное, израненное и побитое тело, свело голодом в резях живот. Но главным бичом оказался неистовый, какой-то зимний холод, точно сам космос вакуумным языком касался этих чертовых земных наростов. Лесная сырость при мокрой дранной одежде не позволяла угреться на пяток минут, подняв ворот и дыша себе за пазуху. Ненадолго забывшись, Федорин окончательно продрог и вынужден был вскочить, разминаться и едва не прыгать на месте. Воронова бил озноб, он тихо отчетливо стонал на одной ноте, откликаясь каждому импульсу в разорванных нервных волокнах при ударе сердца. Федорину пришлось почти лечь на него, чтобы как-то согреть, тереть ледяные пальцы своими черными бесчувственными граблями. Ломал ветки, дергал крепкие стебли с комками земли, пытаясь засыпаться, укрыть их обоих или хотя бы несчастного парня, но не получалось, вскоре расшвырял псевдошалаш и опять трясся в пляске святого Витта. Ноги снова подкашивались, он падал на невольного сотоварища и виновника этих бедствий, проваливаясь в беспамятство и выныривая на поверхность кромешной промозглой тьмы...
Именно эта ночь, а не внезапная даже схватка, трехногое ковыляние по камням в ожидании выстрелов или приключение с БТРом запомнилась главным кошмаром. Теряя сознание, боец стих, и Федорин прикорнул на нем, вскинувшись с ужасом - задавил! Тряся его куклой, припал к запекшемуся горькому рту и вгонял собственное дыхание, пока не вернул к жизни, заставив издать наконец хриплый звук. Смертельно окоченев, Федорин пытался разжечь костер с помощью найденной у Воронова подтирной газеты. Влажная слипшаяся бумага не занималась, нагревшееся колесико зажигалки обожгло палец, он выронил огниво и еле нашел, обшарив на коленях всю землю около них. Собирал на ощупь ломкие сухие прутики, которые едва тлели и гасли один за другим, померцав рубиновыми точками, потом кончился газ. Примирившись с неизбежной кончиной, Федорин валялся, обняв бойца, дрожа и корчась, пока не обнаружил вдруг, что вокруг засерело. Когда различились ближние деревца и купы росистых папоротников, адским усилием, сгребшись на четвереньки и едва разогнувшись, встал, шатаясь и отчего-то заикав. Чувствуя внизу боль, трудно отлил в сторону и, не застегивая штанов, стал поднимать бойца.
---------------------------------
Развернувшись под углом к выщербленному асфальту, бэтэры замерли в ряд на широкой обочине, переходившей за спиной в склон холма. До прибытия колонны оставался неопределенный бездеятельный срок. Разрешив войскам давить "сухарь" и греть чаи на паялках, имевшихся в каждой машине, или солярных костерках, Баранов сел в проем откинутой дверцы своего "коробкар". День только начинался, из темноватого нутра веяло бензиново-масляным теплом. Настроение у командира было паршивым.
По обычаю притопал зачуханный молодой солдат с кружкой чая поновее, без выщерблин, и банкой килек:
-- Покушайте, товарищ капитан. Может, с нами захочете, второй взвод кашу греет?
В речи парень напирал на "г". Расторопные бойцы упромыслили, верно, бачок-другой вчерашних остатков с кухни. Каждый выживал здесь, как мог...
-- Спасибо, рубай сам. Долго не рассиживайтесь, мало ли когда эти прибудут.
Организм принял с утра только ковшик ледяной воды, стоявшей в бадье у офицерской едальни. Дорожная тряска перебаламутила вчерашнюю дрянь, в самую пору было хлебнуть еще из фляги и прочистить канал где-нибудь в стороне способ верный, особенно если после влить горячего чифирку. Баранов избегал есть с бойцами на выездах, когда они сами делили на двоих-троих 325-граммовые жестянки, содержащие наполовину сок с жиром либо останки неведомых рыб, и по счету кусочки сахара, искрошенного в пути. Что за государство и армия, где солдаты, идя в бой, не могут вдоволь нажраться пусть бульбы, но сваренной нормально с мясом, а не вечного "перегноя"-сухпюре и кислой капусты, распаренных до непотребства? Почему не отследить, чтобы доходили по норме хотя бы эти несчастные консервы с требухой, сгущенка по банке в пасть ежедневно? Еще трендят что-то о профессиональных войсках, мировом уровне, беря в пример Штаты. За брошенного на погибель ратника, не говоря офицера, тамошний генерал расстался бы с местом, здесь же... Тьфу!
Одернулся - будто сам не виновен. Мог ведь, обязан был проследить за всем лично, став на час главным в батальоне. Первая заповедь, вдалбливаемая с училищ изустно и на практике - пересчитывай головы даже после минутного роспуска в сортир. Там, на месте, удалось бы что-нибудь организовать, тем более когда власть фактически принадлежала командирам ВВшных сил. А, чего теперь...
Поджидая "ленту", машины сопровождения занимали одну и ту же позицию в назначенном пункте, где трасса начинала плавный подъем к уступам передового хребта. Левее тянулась зеленка, чахлая рощица на продувном склоне. Настоящие заросли кучились ниже, в невидимой за перегибом ложбине, и раскидывались затем плащом на весь ближний отрожек. По другую сторону разбитой дороги начиналась равнина, бывшие колхозные поля, заросшие буйным сором. Кому она понадобилась, эта независимость и война, какие шири раньше запахивали, в селах стоят разбитые дворцы-особняки, народ здесь нормально жил... Бэтэры всякий раз обосновывались на проплешинах от собственных протекторов, многие сознавали опасность, но сменить установленный порядок все как-то не получалось. В конце концов мина рванула прямо под колесом, не пострадал никто только чудом. Полдня возились с машиной, держа колонну на солнце мишенью среди гор - каждый не имел права двигаться без другого, вытаскивать БТР пришлось на сцепке малым ходом. Баранов с тех пор всякий раз менял стоянку на выположенном скате приткнувшегося к дороге бугра. Не нравилась ему также близость леса, но выбрать дислокацию по собственному усмотрению не дозволялось.
Отправленный с биноклем наверх дозор при появлении колонны давал знак и скакал вниз, чтобы усыпанные людьми "коробки" могли сразу пристроиться к ней на ходу, ибо постоянная задержка на одном и том же участке была только на руку врагу. Потянувшись вытереть о траву ботинок, к которому прилипла неизвестная дрянь, Баранов выпрямился, и в этот миг с горы за спиной бухнул громкий выстрел. Били в правый топливный бак командирской машины, стоявшей первой в ряду как на заказ, но что-то подвело целившего - выучка ли, твердость руки. Крупнокалиберная пуля "антиснайперской" винтовки, возрожденного ПТРа времен Отечественной с квадратным компенсатором на дульном срезе, прошила наискось как бумагу выше емкости броню. Не утратив силы, она снесла половину ершистого барановского черепа, не любившего каски. Впрочем, она бы здесь не помогла.
Открыв из всех башенных пулеметов огонь, бойцы атаковали проклятую высоту и обшарили ее, но ни лежки с примятой травой, ни гильзы не отыскали. Стрелявший, если только он в одиночку бегал с тяжелой дурой, шмальнул от края леса, раскинувшегося на пологом склоне цепи, и ушел в чащу, где его тоже пытались безуспешно искать. Близость вытянувшегося по дну котловины села, взрезанного надвое петляющей речкой, мало что доказывала. Вид оружия определили не сразу, по дыркам в броне да страшной ране, вмиг унесшей жизнь ротного. Откуда у "чехов" штуковина, бывшая редкостью даже в войсках, осталось также не выясненным.
----------------------------------
Устав тащить бесчувственного солдата, Федорин решил наконец его оставить, не погибать же обоим, вернее даже парню - он был плох. Положив рядом "калаш" с полным рожком и гранату, забросал бойца ветками и двинул к не слишком крутому гребешку, который иначе долго пришлось бы огибать по дороге, шарясь на открытых местах, долина там сужалась. Где-то за ним грунтовка вливалась в основную артерию ущелья, по которой мчались вчера меж зеленых уступов и белых скал. С обрывчика на вершине, достигнутой последним усилием воли, открылась желанная перспектива: вот она, родимая, вьется серой мышиной полосой. Река блестела стальным изгибом, ни дать, ни взять - сабля. Оставили бы в покое к бесу эти горы с их бандитским народом, что не может сам в мире жить и не отдаст свободы, разбередили рану на сто лет еще... Вниз съезжал обессилено, на заду, удалось - катился бы до самого асфальта. Припав к нему, распластался и лежал несколько блаженных минут, чувствуя себя почти спасенным. Здесь, в крупной долине, поднявшееся над снежными зубцами солнце уже источало первое тепло, согревая шершавый потрескавшийся гудрон. Ощутив, что сейчас уснет, заставил себя отползти в канаву и изготовился ждать, привалясь к автоматному прикладу.
Дорога оставалась пустой так долго, что Федорин собрался ковылять вниз, к равнине, когда с той стороны показался сине-белый ЗИЛ. Скрывшись в ложбине, он бодро вынырнул и покатил к его засаде. Федорин выскочил, держа наперевес АК, и заорал со всей мочи:
-- Стой! Стой!
Водитель потрепанного грузовика, добродушный чеченец лет пятидесяти в кепке, побледнел и хотел обогнуть дикую фигуру без знаков принадлежности к каким-либо силам, не имея возможности быстро повернуть назад. Пули свистнули перед самым ветровым стеклом, и он резко сбросил газ, подняв над баранкой руки. Фигура рванула дверцу и ткнула стволом в живот:
-- Едешь со мной, быстро, убью! Я "федерал", надо раненого привезти!
Не снимая пальца с крючка, чудище обогнуло капот и влезло в кабину. Влипший чечен молча тронул вперед, Федорин торопил:
-- Живей, дед, просто отвезешь нас, благодарность-премия, только без глупостей, ладно? Сейчас повернем, на месте выйдешь со мной и поможешь донести человека, а там на ближайший пост. Не шути только, очень прошу, ты внуков любишь, а мне все равно уже, понял?
-- Да, да, - успокаивал водитель, - убери от мине аутомат, нажимешь ведь...
----------------------------------------
Когда из кабины подъехавшего бочковоза выпал грязный, оборванный и пошатывающийся тип, ждавшие на подхвате солдаты не сразу поняли, кого это принесло в полк. Первым охнул случайно проходивший Зенкевич:
-- Федорра, ты?! Ну и ну! Тебя ведь в пропавшие записали... Цел?
-- Да.
-- А Паляница умер.
-- Мне по дороге сказали, жаль - мужик был.
-- Тут со вчерашней гастролью столько дел, начальству месяц отплевываться - Паляница, раненые, ты вот... Ладно, доложись пока. Да, боец с тобой вроде был, где он?
-- В госпитале.
...У солдат на блокпосту полезли глаза на лоб и руки потянулись к оружию, когда гражданский ЗИЛ с помятыми местными номерами подкатил к самым заграждениям, а из окна высунулась чумазая исцарапанная рожа. Однако поняли все быстро и отрядили раздолбанный УАЗ, домчавший их с Вороновым в ближайшую санчасть. По минимальной хирургической оснащенности тому оказали первую помощь и сплавили дальше, в госпиталь. Федорин побаивался, что хлопец умрет, но осмотревший его врач заверил: выкарабкается, разве что ногу в крайнем случае укоротят. Оптимист хренов...
Федорин от санобработки отказался, только умылся наскоро и поел. Не давая себе упасть, бросился искать связь с частью, но скорее оказалось прыгнуть в подвернувшийся "Урал", ехавший примерно туда, куда следовало. Провалившись в сон, очнулся далеко за нужной развилкой, о чудике в кузове позабыли, а на свое замызганное офицерство и соответствующее отношение он не напирал. Пришлось вернуться гражданской попуткой на проспанный блок, где старший подсадил его на бэтэр небольшой колонны, шедшей куда-то через "родное" село, дававшее полку воду. Примечательно, что его нигде не задерживали, даже не спрашивали документов, потерявших вид. От села собирался в худшем случае брести пешком, пополнив в дороге запас патронов, благо хоть этого добра у всех было завались, но удачно встретились свои. Батальон обеспечения жил несколько обособленно, солдаты знали лишь, что на боевом выходе спецназ попал в засаду, войска двинулись на выручку и бились до ночи, перемолотив кучу "чич", но погиб командир первого батальона и кто-то потерялся или отстал. Приваливаясь к ужавшемуся сержанту, Федорин заснул, не дослушав рассказ. Полная трухи и прочего мусора голова безбожно елозила по погону недавно стиранной куртки водовоза, от старлея несло потом, но младший командир бережно поддерживал его за плечи, поставив автомат рядом с собственным между ног.
Для начала Федорин нашел целесообразным разжиться головным убором и обмахнуть берцы, идя на доклад. У ротных палаток курил на снарядном ящике Сомов в синей больничной робе и тапочках, с рукой на перевязи. Его слегка зацепило при отходе, и он решил отдохнуть недельку "на кресте", но ввиду скуки, пользуясь дембельскими привилегиями, уже на следующий день пришел к своим. Перед ним стояли на вытяжку два молодых бойца, о чем-то сурово допрашиваемых. Увидев командира, осклабившийся Сомов встал, бросив горящую папиросу.
-- Товарищ старший лейтенант! Выбрались, значит? Слава Богу, а то мы не знали уже, что думать... Я Шалееву сразу доложил, как чего, дальше они там сами решали.
Сомов оправдывался для порядка, вины в его голосе не чувствовалось. Да и за что?
-- Ничего, брось. Тут все в порядке?
-- Какой там... - сержант посерьезнел. - Вчера товарища майора Паляницу ранили, так он до вертушки не дотянул, а сейчас, бойцы вот слышали, по рации передали: Баранов на выезде убит.
-------------------------------------
Вечером пьяный Федорин в стекольниковской землянке, убранной "трофейными" покрывалами и набитой прочим барахлом, плющил о стол кулак:
-- Он из-за меня погиб, понимаете, вместо меня, пока я там по лесу бегал!..
Присутствующие большей частью молчали. В подробности федоринской истории не вникали, попал с группой в переплет, так на войне разное бывает. Паляница, мир его праху, с точки зрения командования тоже проявил самовольство, покрыв смертью и возможное взыскание, и награду, а с новой потерей тем более вряд ли станут копаться в том, что кончилось благополучно. Временный комбат-два, искушенный в службе, перехватил Федорина по дороге в штаб:
-- Слушай, уже столько намешалось, ты им много не говори. Мы тут свели к тому, что приказов на своей горе не слышали, связь прервалась, Виктор как старший двинул батальон на поддержку этим терминаторам. Когда выбыл из строя, Баранов заступил на его место, потому что был рядом с ним. Ты с мобильной группой совершил обход с целью разведки и отвлечения противника от основных сил. Примерно так ведь и было, если не лезть глубоко. Их уже не вернешь, а Баран вчера сам орал, что это он тебя с заданием отправил... От подвига до выговора один шаг, главное, держись твердо и четко коротко доложи. Трепать особо не станут, им бы сейчас зад прикрыть, а потом за геройство еще висюльку какую срубишь. Проставимся кому надо, командирам выгодно эту хрень в битву народов раздуть, так что будешь еще ветераном...
Но Федорина избавили от каких-либо выворачиваний - оказалось не до него. Жив, и ладно, пиши рапорт на всякий случай да иди служи. Экспедицию за доспехами никто, естественно, отряжать не стал, предоставив самому решать вопрос хоть со старшиной, хоть с самим начслужбы вооружения. Не заикнись он - списали бы в потери, как все загнанное невесть куда имущество, ГСМ, технику, провизию и боеприпасы. Утраченное числилось к тому же на Воронове, который в полк при нем вряд ли бы уже вернулся.
-- Ты это оставь, - обнимал его толстой лапой поддатый Зенкевич, - то ж малая судьба, незнамая. Думали, ты погиб, а тебя как раз уберегло, Серега вроде оказался молодцом, а его под пулю вытащило.
-- Малая? - тянул Федорин. - Малая, говоришь? А большая где?
Нежданно трезво Зенкевич ответил, сделав глазами вверх:
-- Там, - и для ясности ткнул в потолок пальцем.
-- В округе, что ли? Или в Москве?
-- Сам ты в Москве... На небе, брат. Пошли спать, завтра ведь твоя рота сопровождает...
----------------------------
Уезжали домой в конце мая, по сроку, задерживать командированных не стали. Оказалось, что федоринские броник с каской, валявшиеся в бэтэре и не подписанные, за сутки его безвестного отсутствия кто-то доблестно спер. Пришлось черкнуть, что были приведены в негодность, буквально разорваны кучным попаданием осколков и пуль, вследствие чего брошены на месте для облегчения выхода из окружения и транспортировки раненого на себе. Обошлось даже без пузыря, обычного "стеклобатона" - видно, много чего списалось по ведомостям на ту операцию. Сопровождение вскоре сняли, район был признан опасным и маршрут сместили к северу, где на первую же колонну напали "духи" и сожгли грузовик. Бывшие выездные батальоны до конца федоринского пребывания маялись вялым бездельем, текущими нуждами и обеспечением полка. Наградные представления и вправду отправили в группировку, откуда благополучно ушли дальше: погибшим - ордена Мужества, ему "За боевые заслуги", в просторечии "ЗБЗ". Он пытался найти Воронова, но того отправили из полевого госпиталя во Владикавказ.
По возвращении желающим сразу дали краткосрочный отпуск. Когда сын, второй день пропускавший школу, умчал перед семейным завтраком в булочную, Федорин спросил жену:
-- Я это... орал сегодня?
-- Нет, бормотал только "зеленка", "в зеленку!", а потом сел, озирался вокруг, стену гладил. Приснилось что?
И ее Федорин, виновато покосившись, не смог врать:
-- Да как дернуло, а ничего понять не могу - землянка чья-то богатая, ковры, мягко, рядом баба спит, а медсестер вчера не притаскивали вроде...
Уткнув лицо в кирпичную шею, жена разрыдалась. Молча гладя ее волосы, собранные в простой хвост, Федорин глядел в окно и пытался ощутить себя наконец дома.
Рассказ основан на реальных событиях.
2001, 2003 гг.
Примечания
ВВ - внутренние войска МВД РФ
Разгрузка, разгрузник - разгрузочный жилет с отделениями и карманами для магазинов и боеприпасов
БТР - бронетранспортер
Хэбэ, х/б - куртка летнего форменного обмундирования из хлопчатобумажной ткани
ТТХ - тактико-технические характеристики
Подствольник - автоматный подствольный гранатомет
Ф-1 - ручная граната с радиусом поражения осколками до 200м
ВОГ - выстрел с осколочной гранатой
ПТР - противотанковое ружье
Единственный чеченец
Бежит меж гор речка, принимая с каждым извивом все новые мелкие потоки. Там, где хребты распахиваются, открывая равнинную ширь, у отрогов вытянулось по берегам село. Названо оно, как и ущелье с опушенными зеленью кручами бортов, в честь стремительной бурной воды, пронзившей их живой ниткой. Имя громкое, прозвучавшее в обе войны не один раз.
Огненный бог взял здесь долю сполна, вдоль улиц зияли обугленные провалы окон, торчали зубчатые руины, словно обгрызенные стальным зверем. В уцелевших домах продолжали обитать люди, притерпевшиеся ко всему и уставшие безответно клясть судьбину. Кто-то выжил даже в жестоко разрушенном Грозном, если обошла пуля, не взял голод и мор, существовали дальше кое-как, по привычке, оттого, что теплится внутри искра наперекор всему.
По ущелью шла от села петляющая дорога, вдоль которой лепились аульцы в три дома. Убогие селенья война трепала меньше, разве что бомбили заодно да прилетали снаряды дальнобойных САУ. Жизнь там была совсем плохой, но в крае и так остались лишь не сумевшие уехать хоть куда-нибудь. Разбитые машины самых зажиточных на местном бензине с ядовито-сизым выхлопом циркулировали туда-обратно, доставляя в горы самое необходимое, остальные ходили по своим надобностям десятки километров пешком. Как теснина водный ток, сдавливал артерию у села пост, выдвинувший укрепления с рядами колючки в сторону белых зубцов. Где-то там, в лесах, скрывались террористы-боевики, члены незаконных вооруженных формирований, партизаны, моджахеды, шахиды, бойцы сопротивления - словом, враг, которого следовало на равнину не допустить.
Никаких "духов" в смысле крупных организованных сил на самом деле тут давно не имелось. Дагестанский поход исламистов, по единодушному мнению жителей инспирированный большой властью, и оправданная им в глазах мира новая кампания подточили конфедератский актив. Идейные борцы пали в авангарде, свирепые закаленные воины легли в нескончаемых битвах с империалистами и друг другом, молодая дикая поросль, знавшая на коротком веку только чуму да разор, стать достойной сменой не могла. Просто не успевала выковаться. Со всех концов страны, из целинных степей и нефтяного Прикамья больше не текли рекой соплеменники исполнить священный долг, как в 95-м. Тогда мужчины бросали дом, семью, работу-бизнес и отправляясь защищать родину от новых ермоловых. Трех лет свободы в местном исполнении хватило за глаза, из незаможней республики отбыли в анафемскую метрополию все, кто смог. Загнанные в каменные щели со стрелковым оружием группы серьезно противостоять армии не могли и отсиживались в лесных схронах, вредя посильно. На зиму они уходили к соседям за хребет или рассредоточивались на оккупированной территории под видом рядовых граждан. Началась затяжная партизанская борьба, против которой бессилен любой агрессор, не решающийся на единственно средство - истребить народ целиком. Все стоявшие на постах, мерзшие и мокнувшие в окопах понимали, что надо рубить под корень или бросать камедь, выверты с самоуправлением под верховной дланью, что до хорошего снова не доведут. Но решали не они, тем же, в чьих руках находились миллионы судеб, на мнение низов было абсолютно плевать.
Посему федеральные колонны (термины военного новояза быстро укоренялись в среде тех, кто по сути являлся не менее федералом - МЧС, милиции, прочих служак и штатских, посланных либо добровольно отправившихся в мятежную республику) редко ходили за шлагбаум поста ввиду отсутствии практического смысла. Выдвигались иногда для проформы, когда отрабатывающая свой хлеб и звезды начальству авиация "отмечала скопления боевиков", а также фейсы либо военная разведка получали оперативную информацию с равной точностью целеуказания. Зеленый квадрат километровки с лепящимися друг к другу горизонталями можно обшаривать день и два, не найдя целую банду, забившуюся в какую-нибудь дыру, а обычнее рассосавшуюся до подхода наземных сил. Мыслители, далекие от здешних дел, неизменно возмущались: неужели трудно заполонить войсками гнилое пятнышко на огромной территории, прочесать каждый овраг, каждый хлев в последнем ауле и раздавить, выжечь, истребить наконец заразу? Увы диванным стратегам; горы столетиями бесстрастно взирают на суету очередных покорителей у их стоп. Вздымающиеся ряд за рядом кряжи не взять под контроль, военно-государственный механизм просто разрушится в попытке такой концентрации. Естественные трудности препятствуют даже полному оцеплению священного рубежа, змеящегося по снежным пиками и неприступным громадам хребтов, у пограничников нет и не будет нужных сил. Пришлось бы согнать воинскую массу без остатка, призвав резервистов и набрав ополчение, чтобы составить заветную единую цепь, где всякий касается соседа плечом. А на всякого потребуется еще трое сменяющих его на посту, пятеро кормящих, подвозящих необходимые припасы, возводящих разные сооружения и обеспечивающих в остальном, не считая крепкий тыл. Да пятнадцать командиров, если просчитать лестницу до конца вверх. Война - самое дорогое из царских удовольствий, за какую бы нефть она не велась...
-- Откуда им знать про нас? Тш-ш...
С машины заметили движение или вправду преследовали какую-то цель, но БТР замер невдалеке, с него тяжело попрыгали вооруженные люди и пошли россыпью к зарослям, просвеченным мощными полушариями, которые повернули влево рукой. Мотор стих, различилась коротко местная речь; двое или трое не спеша направились к ним, хрустя мелким валежником. Федорин не успел выставить автомат, большой пользы при двух магазинах в нем и не было, и теперь боялся дохнуть. Чеченцы остановились, один сказал что-то, в ответ гоготнули и пустили веером несколько очередей в лес. Пули свистнули над самым затылком, присыпав Федорина веточками и листвой. Едва живой, с замиранием сердца он услышал звук обратных шагов, двигатель заурчал, и бэтэр так же неторопливо покатил дальше, к своему тайному горному логову. Ночью "чехи" разъезжали здесь, как дома, никого явно не боясь.
Отлежав минут сорок, Федорин поднял голову и нащупал плечо бойца:
-- Давай, Саня, ждать утра, а то вообще отсюда не выберемся. Открыто идти нельзя, сам видишь, а по темноте этой далеко не уползем. Дьявол знает, чего тут еще ждать, да и надо поспать как-то. Будем сторожить по очереди.
Парень молчал, борясь с одолевавшей болью. Оттащив его подальше и нарвав ощупью травы и прутьев на подстилку, Федорин свалил часть сверху и тоже заполз под копну. Устроились с Вороновым спина к спине, обняв автоматы, первую очередь лежачего караула назначил бойцу.
----------------------------
-- Товарищ капитан, вставайте! - дежурный по роте склонился над командиром, светя фонариком в пол. На долгий стук в дверку ему никто не ответил.
Баранов всхрапнул. Пышный камуфляжный спальник был перекручен и закрывал его до груди.
-- Вам сегодня на выезд, я уже всех поднял.
Уважительно растолкав наконец, младший сержант в пованивающих ваксой сапогах предложил:
-- Я вам сейчас поесть принесу.
-- Не надо, - с усилием ротный сел на шконке, опершись руками в края. Брось что-нибудь с собой, как войска будут готовы - крикни.
-- Есть.
Пригнувшись, дежурный вышел из землянки наружу. Баранов рухнул назад.
----------------------
Приспать и вообще отдохнуть не получилось. Стоило опасть напряжению, заныло натруженное, израненное и побитое тело, свело голодом в резях живот. Но главным бичом оказался неистовый, какой-то зимний холод, точно сам космос вакуумным языком касался этих чертовых земных наростов. Лесная сырость при мокрой дранной одежде не позволяла угреться на пяток минут, подняв ворот и дыша себе за пазуху. Ненадолго забывшись, Федорин окончательно продрог и вынужден был вскочить, разминаться и едва не прыгать на месте. Воронова бил озноб, он тихо отчетливо стонал на одной ноте, откликаясь каждому импульсу в разорванных нервных волокнах при ударе сердца. Федорину пришлось почти лечь на него, чтобы как-то согреть, тереть ледяные пальцы своими черными бесчувственными граблями. Ломал ветки, дергал крепкие стебли с комками земли, пытаясь засыпаться, укрыть их обоих или хотя бы несчастного парня, но не получалось, вскоре расшвырял псевдошалаш и опять трясся в пляске святого Витта. Ноги снова подкашивались, он падал на невольного сотоварища и виновника этих бедствий, проваливаясь в беспамятство и выныривая на поверхность кромешной промозглой тьмы...
Именно эта ночь, а не внезапная даже схватка, трехногое ковыляние по камням в ожидании выстрелов или приключение с БТРом запомнилась главным кошмаром. Теряя сознание, боец стих, и Федорин прикорнул на нем, вскинувшись с ужасом - задавил! Тряся его куклой, припал к запекшемуся горькому рту и вгонял собственное дыхание, пока не вернул к жизни, заставив издать наконец хриплый звук. Смертельно окоченев, Федорин пытался разжечь костер с помощью найденной у Воронова подтирной газеты. Влажная слипшаяся бумага не занималась, нагревшееся колесико зажигалки обожгло палец, он выронил огниво и еле нашел, обшарив на коленях всю землю около них. Собирал на ощупь ломкие сухие прутики, которые едва тлели и гасли один за другим, померцав рубиновыми точками, потом кончился газ. Примирившись с неизбежной кончиной, Федорин валялся, обняв бойца, дрожа и корчась, пока не обнаружил вдруг, что вокруг засерело. Когда различились ближние деревца и купы росистых папоротников, адским усилием, сгребшись на четвереньки и едва разогнувшись, встал, шатаясь и отчего-то заикав. Чувствуя внизу боль, трудно отлил в сторону и, не застегивая штанов, стал поднимать бойца.
---------------------------------
Развернувшись под углом к выщербленному асфальту, бэтэры замерли в ряд на широкой обочине, переходившей за спиной в склон холма. До прибытия колонны оставался неопределенный бездеятельный срок. Разрешив войскам давить "сухарь" и греть чаи на паялках, имевшихся в каждой машине, или солярных костерках, Баранов сел в проем откинутой дверцы своего "коробкар". День только начинался, из темноватого нутра веяло бензиново-масляным теплом. Настроение у командира было паршивым.
По обычаю притопал зачуханный молодой солдат с кружкой чая поновее, без выщерблин, и банкой килек:
-- Покушайте, товарищ капитан. Может, с нами захочете, второй взвод кашу греет?
В речи парень напирал на "г". Расторопные бойцы упромыслили, верно, бачок-другой вчерашних остатков с кухни. Каждый выживал здесь, как мог...
-- Спасибо, рубай сам. Долго не рассиживайтесь, мало ли когда эти прибудут.
Организм принял с утра только ковшик ледяной воды, стоявшей в бадье у офицерской едальни. Дорожная тряска перебаламутила вчерашнюю дрянь, в самую пору было хлебнуть еще из фляги и прочистить канал где-нибудь в стороне способ верный, особенно если после влить горячего чифирку. Баранов избегал есть с бойцами на выездах, когда они сами делили на двоих-троих 325-граммовые жестянки, содержащие наполовину сок с жиром либо останки неведомых рыб, и по счету кусочки сахара, искрошенного в пути. Что за государство и армия, где солдаты, идя в бой, не могут вдоволь нажраться пусть бульбы, но сваренной нормально с мясом, а не вечного "перегноя"-сухпюре и кислой капусты, распаренных до непотребства? Почему не отследить, чтобы доходили по норме хотя бы эти несчастные консервы с требухой, сгущенка по банке в пасть ежедневно? Еще трендят что-то о профессиональных войсках, мировом уровне, беря в пример Штаты. За брошенного на погибель ратника, не говоря офицера, тамошний генерал расстался бы с местом, здесь же... Тьфу!
Одернулся - будто сам не виновен. Мог ведь, обязан был проследить за всем лично, став на час главным в батальоне. Первая заповедь, вдалбливаемая с училищ изустно и на практике - пересчитывай головы даже после минутного роспуска в сортир. Там, на месте, удалось бы что-нибудь организовать, тем более когда власть фактически принадлежала командирам ВВшных сил. А, чего теперь...
Поджидая "ленту", машины сопровождения занимали одну и ту же позицию в назначенном пункте, где трасса начинала плавный подъем к уступам передового хребта. Левее тянулась зеленка, чахлая рощица на продувном склоне. Настоящие заросли кучились ниже, в невидимой за перегибом ложбине, и раскидывались затем плащом на весь ближний отрожек. По другую сторону разбитой дороги начиналась равнина, бывшие колхозные поля, заросшие буйным сором. Кому она понадобилась, эта независимость и война, какие шири раньше запахивали, в селах стоят разбитые дворцы-особняки, народ здесь нормально жил... Бэтэры всякий раз обосновывались на проплешинах от собственных протекторов, многие сознавали опасность, но сменить установленный порядок все как-то не получалось. В конце концов мина рванула прямо под колесом, не пострадал никто только чудом. Полдня возились с машиной, держа колонну на солнце мишенью среди гор - каждый не имел права двигаться без другого, вытаскивать БТР пришлось на сцепке малым ходом. Баранов с тех пор всякий раз менял стоянку на выположенном скате приткнувшегося к дороге бугра. Не нравилась ему также близость леса, но выбрать дислокацию по собственному усмотрению не дозволялось.
Отправленный с биноклем наверх дозор при появлении колонны давал знак и скакал вниз, чтобы усыпанные людьми "коробки" могли сразу пристроиться к ней на ходу, ибо постоянная задержка на одном и том же участке была только на руку врагу. Потянувшись вытереть о траву ботинок, к которому прилипла неизвестная дрянь, Баранов выпрямился, и в этот миг с горы за спиной бухнул громкий выстрел. Били в правый топливный бак командирской машины, стоявшей первой в ряду как на заказ, но что-то подвело целившего - выучка ли, твердость руки. Крупнокалиберная пуля "антиснайперской" винтовки, возрожденного ПТРа времен Отечественной с квадратным компенсатором на дульном срезе, прошила наискось как бумагу выше емкости броню. Не утратив силы, она снесла половину ершистого барановского черепа, не любившего каски. Впрочем, она бы здесь не помогла.
Открыв из всех башенных пулеметов огонь, бойцы атаковали проклятую высоту и обшарили ее, но ни лежки с примятой травой, ни гильзы не отыскали. Стрелявший, если только он в одиночку бегал с тяжелой дурой, шмальнул от края леса, раскинувшегося на пологом склоне цепи, и ушел в чащу, где его тоже пытались безуспешно искать. Близость вытянувшегося по дну котловины села, взрезанного надвое петляющей речкой, мало что доказывала. Вид оружия определили не сразу, по дыркам в броне да страшной ране, вмиг унесшей жизнь ротного. Откуда у "чехов" штуковина, бывшая редкостью даже в войсках, осталось также не выясненным.
----------------------------------
Устав тащить бесчувственного солдата, Федорин решил наконец его оставить, не погибать же обоим, вернее даже парню - он был плох. Положив рядом "калаш" с полным рожком и гранату, забросал бойца ветками и двинул к не слишком крутому гребешку, который иначе долго пришлось бы огибать по дороге, шарясь на открытых местах, долина там сужалась. Где-то за ним грунтовка вливалась в основную артерию ущелья, по которой мчались вчера меж зеленых уступов и белых скал. С обрывчика на вершине, достигнутой последним усилием воли, открылась желанная перспектива: вот она, родимая, вьется серой мышиной полосой. Река блестела стальным изгибом, ни дать, ни взять - сабля. Оставили бы в покое к бесу эти горы с их бандитским народом, что не может сам в мире жить и не отдаст свободы, разбередили рану на сто лет еще... Вниз съезжал обессилено, на заду, удалось - катился бы до самого асфальта. Припав к нему, распластался и лежал несколько блаженных минут, чувствуя себя почти спасенным. Здесь, в крупной долине, поднявшееся над снежными зубцами солнце уже источало первое тепло, согревая шершавый потрескавшийся гудрон. Ощутив, что сейчас уснет, заставил себя отползти в канаву и изготовился ждать, привалясь к автоматному прикладу.
Дорога оставалась пустой так долго, что Федорин собрался ковылять вниз, к равнине, когда с той стороны показался сине-белый ЗИЛ. Скрывшись в ложбине, он бодро вынырнул и покатил к его засаде. Федорин выскочил, держа наперевес АК, и заорал со всей мочи:
-- Стой! Стой!
Водитель потрепанного грузовика, добродушный чеченец лет пятидесяти в кепке, побледнел и хотел обогнуть дикую фигуру без знаков принадлежности к каким-либо силам, не имея возможности быстро повернуть назад. Пули свистнули перед самым ветровым стеклом, и он резко сбросил газ, подняв над баранкой руки. Фигура рванула дверцу и ткнула стволом в живот:
-- Едешь со мной, быстро, убью! Я "федерал", надо раненого привезти!
Не снимая пальца с крючка, чудище обогнуло капот и влезло в кабину. Влипший чечен молча тронул вперед, Федорин торопил:
-- Живей, дед, просто отвезешь нас, благодарность-премия, только без глупостей, ладно? Сейчас повернем, на месте выйдешь со мной и поможешь донести человека, а там на ближайший пост. Не шути только, очень прошу, ты внуков любишь, а мне все равно уже, понял?
-- Да, да, - успокаивал водитель, - убери от мине аутомат, нажимешь ведь...
----------------------------------------
Когда из кабины подъехавшего бочковоза выпал грязный, оборванный и пошатывающийся тип, ждавшие на подхвате солдаты не сразу поняли, кого это принесло в полк. Первым охнул случайно проходивший Зенкевич:
-- Федорра, ты?! Ну и ну! Тебя ведь в пропавшие записали... Цел?
-- Да.
-- А Паляница умер.
-- Мне по дороге сказали, жаль - мужик был.
-- Тут со вчерашней гастролью столько дел, начальству месяц отплевываться - Паляница, раненые, ты вот... Ладно, доложись пока. Да, боец с тобой вроде был, где он?
-- В госпитале.
...У солдат на блокпосту полезли глаза на лоб и руки потянулись к оружию, когда гражданский ЗИЛ с помятыми местными номерами подкатил к самым заграждениям, а из окна высунулась чумазая исцарапанная рожа. Однако поняли все быстро и отрядили раздолбанный УАЗ, домчавший их с Вороновым в ближайшую санчасть. По минимальной хирургической оснащенности тому оказали первую помощь и сплавили дальше, в госпиталь. Федорин побаивался, что хлопец умрет, но осмотревший его врач заверил: выкарабкается, разве что ногу в крайнем случае укоротят. Оптимист хренов...
Федорин от санобработки отказался, только умылся наскоро и поел. Не давая себе упасть, бросился искать связь с частью, но скорее оказалось прыгнуть в подвернувшийся "Урал", ехавший примерно туда, куда следовало. Провалившись в сон, очнулся далеко за нужной развилкой, о чудике в кузове позабыли, а на свое замызганное офицерство и соответствующее отношение он не напирал. Пришлось вернуться гражданской попуткой на проспанный блок, где старший подсадил его на бэтэр небольшой колонны, шедшей куда-то через "родное" село, дававшее полку воду. Примечательно, что его нигде не задерживали, даже не спрашивали документов, потерявших вид. От села собирался в худшем случае брести пешком, пополнив в дороге запас патронов, благо хоть этого добра у всех было завались, но удачно встретились свои. Батальон обеспечения жил несколько обособленно, солдаты знали лишь, что на боевом выходе спецназ попал в засаду, войска двинулись на выручку и бились до ночи, перемолотив кучу "чич", но погиб командир первого батальона и кто-то потерялся или отстал. Приваливаясь к ужавшемуся сержанту, Федорин заснул, не дослушав рассказ. Полная трухи и прочего мусора голова безбожно елозила по погону недавно стиранной куртки водовоза, от старлея несло потом, но младший командир бережно поддерживал его за плечи, поставив автомат рядом с собственным между ног.
Для начала Федорин нашел целесообразным разжиться головным убором и обмахнуть берцы, идя на доклад. У ротных палаток курил на снарядном ящике Сомов в синей больничной робе и тапочках, с рукой на перевязи. Его слегка зацепило при отходе, и он решил отдохнуть недельку "на кресте", но ввиду скуки, пользуясь дембельскими привилегиями, уже на следующий день пришел к своим. Перед ним стояли на вытяжку два молодых бойца, о чем-то сурово допрашиваемых. Увидев командира, осклабившийся Сомов встал, бросив горящую папиросу.
-- Товарищ старший лейтенант! Выбрались, значит? Слава Богу, а то мы не знали уже, что думать... Я Шалееву сразу доложил, как чего, дальше они там сами решали.
Сомов оправдывался для порядка, вины в его голосе не чувствовалось. Да и за что?
-- Ничего, брось. Тут все в порядке?
-- Какой там... - сержант посерьезнел. - Вчера товарища майора Паляницу ранили, так он до вертушки не дотянул, а сейчас, бойцы вот слышали, по рации передали: Баранов на выезде убит.
-------------------------------------
Вечером пьяный Федорин в стекольниковской землянке, убранной "трофейными" покрывалами и набитой прочим барахлом, плющил о стол кулак:
-- Он из-за меня погиб, понимаете, вместо меня, пока я там по лесу бегал!..
Присутствующие большей частью молчали. В подробности федоринской истории не вникали, попал с группой в переплет, так на войне разное бывает. Паляница, мир его праху, с точки зрения командования тоже проявил самовольство, покрыв смертью и возможное взыскание, и награду, а с новой потерей тем более вряд ли станут копаться в том, что кончилось благополучно. Временный комбат-два, искушенный в службе, перехватил Федорина по дороге в штаб:
-- Слушай, уже столько намешалось, ты им много не говори. Мы тут свели к тому, что приказов на своей горе не слышали, связь прервалась, Виктор как старший двинул батальон на поддержку этим терминаторам. Когда выбыл из строя, Баранов заступил на его место, потому что был рядом с ним. Ты с мобильной группой совершил обход с целью разведки и отвлечения противника от основных сил. Примерно так ведь и было, если не лезть глубоко. Их уже не вернешь, а Баран вчера сам орал, что это он тебя с заданием отправил... От подвига до выговора один шаг, главное, держись твердо и четко коротко доложи. Трепать особо не станут, им бы сейчас зад прикрыть, а потом за геройство еще висюльку какую срубишь. Проставимся кому надо, командирам выгодно эту хрень в битву народов раздуть, так что будешь еще ветераном...
Но Федорина избавили от каких-либо выворачиваний - оказалось не до него. Жив, и ладно, пиши рапорт на всякий случай да иди служи. Экспедицию за доспехами никто, естественно, отряжать не стал, предоставив самому решать вопрос хоть со старшиной, хоть с самим начслужбы вооружения. Не заикнись он - списали бы в потери, как все загнанное невесть куда имущество, ГСМ, технику, провизию и боеприпасы. Утраченное числилось к тому же на Воронове, который в полк при нем вряд ли бы уже вернулся.
-- Ты это оставь, - обнимал его толстой лапой поддатый Зенкевич, - то ж малая судьба, незнамая. Думали, ты погиб, а тебя как раз уберегло, Серега вроде оказался молодцом, а его под пулю вытащило.
-- Малая? - тянул Федорин. - Малая, говоришь? А большая где?
Нежданно трезво Зенкевич ответил, сделав глазами вверх:
-- Там, - и для ясности ткнул в потолок пальцем.
-- В округе, что ли? Или в Москве?
-- Сам ты в Москве... На небе, брат. Пошли спать, завтра ведь твоя рота сопровождает...
----------------------------
Уезжали домой в конце мая, по сроку, задерживать командированных не стали. Оказалось, что федоринские броник с каской, валявшиеся в бэтэре и не подписанные, за сутки его безвестного отсутствия кто-то доблестно спер. Пришлось черкнуть, что были приведены в негодность, буквально разорваны кучным попаданием осколков и пуль, вследствие чего брошены на месте для облегчения выхода из окружения и транспортировки раненого на себе. Обошлось даже без пузыря, обычного "стеклобатона" - видно, много чего списалось по ведомостям на ту операцию. Сопровождение вскоре сняли, район был признан опасным и маршрут сместили к северу, где на первую же колонну напали "духи" и сожгли грузовик. Бывшие выездные батальоны до конца федоринского пребывания маялись вялым бездельем, текущими нуждами и обеспечением полка. Наградные представления и вправду отправили в группировку, откуда благополучно ушли дальше: погибшим - ордена Мужества, ему "За боевые заслуги", в просторечии "ЗБЗ". Он пытался найти Воронова, но того отправили из полевого госпиталя во Владикавказ.
По возвращении желающим сразу дали краткосрочный отпуск. Когда сын, второй день пропускавший школу, умчал перед семейным завтраком в булочную, Федорин спросил жену:
-- Я это... орал сегодня?
-- Нет, бормотал только "зеленка", "в зеленку!", а потом сел, озирался вокруг, стену гладил. Приснилось что?
И ее Федорин, виновато покосившись, не смог врать:
-- Да как дернуло, а ничего понять не могу - землянка чья-то богатая, ковры, мягко, рядом баба спит, а медсестер вчера не притаскивали вроде...
Уткнув лицо в кирпичную шею, жена разрыдалась. Молча гладя ее волосы, собранные в простой хвост, Федорин глядел в окно и пытался ощутить себя наконец дома.
Рассказ основан на реальных событиях.
2001, 2003 гг.
Примечания
ВВ - внутренние войска МВД РФ
Разгрузка, разгрузник - разгрузочный жилет с отделениями и карманами для магазинов и боеприпасов
БТР - бронетранспортер
Хэбэ, х/б - куртка летнего форменного обмундирования из хлопчатобумажной ткани
ТТХ - тактико-технические характеристики
Подствольник - автоматный подствольный гранатомет
Ф-1 - ручная граната с радиусом поражения осколками до 200м
ВОГ - выстрел с осколочной гранатой
ПТР - противотанковое ружье
Единственный чеченец
Бежит меж гор речка, принимая с каждым извивом все новые мелкие потоки. Там, где хребты распахиваются, открывая равнинную ширь, у отрогов вытянулось по берегам село. Названо оно, как и ущелье с опушенными зеленью кручами бортов, в честь стремительной бурной воды, пронзившей их живой ниткой. Имя громкое, прозвучавшее в обе войны не один раз.
Огненный бог взял здесь долю сполна, вдоль улиц зияли обугленные провалы окон, торчали зубчатые руины, словно обгрызенные стальным зверем. В уцелевших домах продолжали обитать люди, притерпевшиеся ко всему и уставшие безответно клясть судьбину. Кто-то выжил даже в жестоко разрушенном Грозном, если обошла пуля, не взял голод и мор, существовали дальше кое-как, по привычке, оттого, что теплится внутри искра наперекор всему.
По ущелью шла от села петляющая дорога, вдоль которой лепились аульцы в три дома. Убогие селенья война трепала меньше, разве что бомбили заодно да прилетали снаряды дальнобойных САУ. Жизнь там была совсем плохой, но в крае и так остались лишь не сумевшие уехать хоть куда-нибудь. Разбитые машины самых зажиточных на местном бензине с ядовито-сизым выхлопом циркулировали туда-обратно, доставляя в горы самое необходимое, остальные ходили по своим надобностям десятки километров пешком. Как теснина водный ток, сдавливал артерию у села пост, выдвинувший укрепления с рядами колючки в сторону белых зубцов. Где-то там, в лесах, скрывались террористы-боевики, члены незаконных вооруженных формирований, партизаны, моджахеды, шахиды, бойцы сопротивления - словом, враг, которого следовало на равнину не допустить.
Никаких "духов" в смысле крупных организованных сил на самом деле тут давно не имелось. Дагестанский поход исламистов, по единодушному мнению жителей инспирированный большой властью, и оправданная им в глазах мира новая кампания подточили конфедератский актив. Идейные борцы пали в авангарде, свирепые закаленные воины легли в нескончаемых битвах с империалистами и друг другом, молодая дикая поросль, знавшая на коротком веку только чуму да разор, стать достойной сменой не могла. Просто не успевала выковаться. Со всех концов страны, из целинных степей и нефтяного Прикамья больше не текли рекой соплеменники исполнить священный долг, как в 95-м. Тогда мужчины бросали дом, семью, работу-бизнес и отправляясь защищать родину от новых ермоловых. Трех лет свободы в местном исполнении хватило за глаза, из незаможней республики отбыли в анафемскую метрополию все, кто смог. Загнанные в каменные щели со стрелковым оружием группы серьезно противостоять армии не могли и отсиживались в лесных схронах, вредя посильно. На зиму они уходили к соседям за хребет или рассредоточивались на оккупированной территории под видом рядовых граждан. Началась затяжная партизанская борьба, против которой бессилен любой агрессор, не решающийся на единственно средство - истребить народ целиком. Все стоявшие на постах, мерзшие и мокнувшие в окопах понимали, что надо рубить под корень или бросать камедь, выверты с самоуправлением под верховной дланью, что до хорошего снова не доведут. Но решали не они, тем же, в чьих руках находились миллионы судеб, на мнение низов было абсолютно плевать.
Посему федеральные колонны (термины военного новояза быстро укоренялись в среде тех, кто по сути являлся не менее федералом - МЧС, милиции, прочих служак и штатских, посланных либо добровольно отправившихся в мятежную республику) редко ходили за шлагбаум поста ввиду отсутствии практического смысла. Выдвигались иногда для проформы, когда отрабатывающая свой хлеб и звезды начальству авиация "отмечала скопления боевиков", а также фейсы либо военная разведка получали оперативную информацию с равной точностью целеуказания. Зеленый квадрат километровки с лепящимися друг к другу горизонталями можно обшаривать день и два, не найдя целую банду, забившуюся в какую-нибудь дыру, а обычнее рассосавшуюся до подхода наземных сил. Мыслители, далекие от здешних дел, неизменно возмущались: неужели трудно заполонить войсками гнилое пятнышко на огромной территории, прочесать каждый овраг, каждый хлев в последнем ауле и раздавить, выжечь, истребить наконец заразу? Увы диванным стратегам; горы столетиями бесстрастно взирают на суету очередных покорителей у их стоп. Вздымающиеся ряд за рядом кряжи не взять под контроль, военно-государственный механизм просто разрушится в попытке такой концентрации. Естественные трудности препятствуют даже полному оцеплению священного рубежа, змеящегося по снежным пиками и неприступным громадам хребтов, у пограничников нет и не будет нужных сил. Пришлось бы согнать воинскую массу без остатка, призвав резервистов и набрав ополчение, чтобы составить заветную единую цепь, где всякий касается соседа плечом. А на всякого потребуется еще трое сменяющих его на посту, пятеро кормящих, подвозящих необходимые припасы, возводящих разные сооружения и обеспечивающих в остальном, не считая крепкий тыл. Да пятнадцать командиров, если просчитать лестницу до конца вверх. Война - самое дорогое из царских удовольствий, за какую бы нефть она не велась...