Страница:
— Что тебе нужно?
— Одно дело… очень важное, которое мы так и не довели до конца, ты не забыла?
— Между нами все кончено, — холодно ответила она. — Ты осквернил мои воспоминания о детстве, и я теперь сожалею, что отец имел несчастье встретиться с тобой. Я больше не желаю слушать тебя. А если ты дотронешься до меня по какой бы ни было причине, я заставлю тебя об этом пожалеть.
— Сильные слова, дорогая. Но ты уверена, что сумеешь подтвердить их делом? Я мог уступить более ловкому фехтовальщику, однако я пока способен в любой момент уложить тебя к себе на колени кверху задницей. Эта мысль поддерживала меня все эти долгие годы.
Фелисити пристально посмотрела на брата.
— Долгие годы? О чем ты говоришь?
— Помнишь, дорогая, тебе было восемь лет, а мне — на десять лет больше? Ты тогда убежала и спряталась от меня в шкафу. Я забрался туда вслед за тобой и наслаждался свободой действий, пока ты извивалась и плакала. Я не сделал тебе больно, но испытал немалое удовольствие. Ты пожаловалась матери Ашанти, и она стала внимательнее следить за тобой, но я был просто восхищен.
Внезапно Фелисити вспомнила то, о чем сейчас говорил Валькур. Как вообще она могла об этом забыть, разве что забвение стало для нее своего рода защитой? Боль от этих странных позорных шлепков жгла ее сейчас не меньше, чем много лет назад, хотя она лишь испугалась, не разобравшись, в чем дело.
— Я рада, — отчетливо проговорила Фелисити, — что Ашанти дала тебе отраву.
— Даже если это стоило ей жизни?
Она смотрела на него, не отводя глаз, пораженная больше тем, что он не побоялся признаться в содеянном.
— Ты? — прошептала она. — Так это ты сделал с ней то, о чем даже страшно говорить?
— Она давно на это напрашивалась.
Перед ней стояло чудовище с поврежденным рассудком, начисто лишенное моральных принципов, руководствующееся в поступках лишь собственными желаниями и поползновениями.
Неожиданно Фелисити пожалела о том, что Морган не покончил с ним, чего он вполне заслуживал.
— Убирайся, — процедила она.
— Ну нет. Ни за что на свете. — Покачав головой, Валькур стал приближаться к ней медленной походкой шакала, учуявшего раненую жертву. — Сегодня вечером ты предала меня, умоляя пощадить своего любовника Моргана. Благодаря тебе его освободили, позволили сразиться со мной на пистолетах и саблях. Из-за тебя я проиграл поединок, я, который всегда выходил победителем из подобных схваток. Это было единственное, чем я мог гордиться.
— А как же насчет той ночи, когда Морган разогнал вас в темноте, словно паршивых шавок? — Фелисити не собиралась уступать, даже если он убьет ее сейчас.
— Тогда мне помешали мои же люди, два глупых сукина сына. Один из них даже перепутал меня с Морганом, и мне пришлось проткнуть его шпагой. Я не желаю вспоминать о том случае.
— Почему же? — с издевкой поинтересовалась Фелисити. — Неужели ты не хочешь признать, что Морган лучше тебя…
Не успела она договорить, как Валькур размахнулся и ударил ее по губам тыльной стороной ладони. В последний момент Фелисити успела отклонить голову, однако она все равно ощутила во рту привкус крови: Валькур разбил ей губы костяшками пальцев. Мощная волна гнева захлестнула Фелисити. Не раздумывая, она откачнулась назад и ответила брату звонкой пощечиной.
Зарычав, Валькур попытался схватить ее за горло. Пригнувшись, Фелисити проскользнула у него под рукой, но он стремительно повернулся и, обхватив ее за талию, повалил на пол.
Падая, Фелисити ушибла бедро. Нестерпимая жгучая боль, казалось, заставила ее отбиваться еще с большим неистовством, и она с силой ударила Валькура ногой, угодив ему в пах. Застонав, он разжал руки. Извиваясь всем телом, Фелисити отползла подальше, потом поднялась на одно колено. Валькур бросился следом и, схватив ее за рубашку, оказавшуюся для нее слишком большой, медленно потянул девушку к себе.
Не в силах вырваться, Фелисити стремительно обернулась и вонзила ногти ему в лицо, стараясь выцарапать глаза. Валькур пронзительно закричал и с силой ударил ее кулаком в грудь, потом нанес еще один удар, от которого она отшатнулась назад и рухнула на пол, поскользнувшись в луже выплеснувшейся из корыта воды. Валькур тут же навалился на нее сверху.
Дикая боль разрывала тело Фелисити изнутри, не позволяя ни дышать, ни двигаться. Однако она все же сумела собрать пальцы в кулак и с силой ткнуть Валькура в горло. Он закашлялся, издавая сдавленные гортанные звуки, но тем не менее не выпустил своей жертвы, крепко вцепившись девушке в грудь и сжав ее так сильно, что Фелисити закричала, не выдержав адской боли. Запустив вторую руку в волосы, Валькур оттянул ей голову назад, так что затылок едва не касался основания шеи. Фелисити почувствовала, как ее плотно закрытые глаза начинает застилать серый туман — предвестник спасительной тьмы обморока.
Стиснув зубы, она из последних сил напряглась и немного сдвинула Валькура, навалившегося на нее всей тяжестью тела. В следующее мгновение Фелисити, свернувшись в клубок, ударила негодяя обеими ногами. Стараясь защитить пах, Валькур отодвинулся в сторону, и удар пришелся в живот. Переломившись пополам, он ослабил хватку.
Фелисити выкарабкалась из-под него и, оттолкнув брата, стала отползать в сторону, чтобы он не мог дотянуться до нее рукой. При этом она зацепила локтем стул, шпага Моргана со стуком упала на пол. Фелисити тут же схватила ее и, вытащив из ножен, вскочила на ноги.
Валькур, с налитыми кровью глазами, обезумевший от боли и извращенной страсти, пошатываясь, встал с пола. Не обращая внимания на направленное на него острие шпаги, он снова кинулся на сестру.
Тяжело дыша, Фелисити подалась назад.
— Не подходи. Я не Морган, и у меня нет причин тебя щадить.
— Коли, будь ты проклята! — хрипло прорычал он в ответ и, качаясь, шагнул вперед, ухватившись за обнаженное лезвие обеими руками.
Валькур сделал ошибку. Сначала Фелисити отступила назад, порезав ему пальцы и ладонь до самых костей, а потом, держа шпагу наперевес и чуть согнув колено, сделала выпад, стараясь поразить его в сердце.
Фелисити нельзя было упрекнуть в том, что Валькур, заметив опасность, отраженную в полуночной тьме ее глаз, успел выпрямиться и попытался отскочить в сторону. Острое, словно игла, лезвие вонзилось ему в живот рядом с желудком и, проткнув тело насквозь, вышло с другой стороны, окрашенное кровью.
Несколько мгновений Валькур не отрываясь смотрел на шпагу, вонзившуюся в него по самую рукоятку, а потом страшно закричал, и крик его эхом отразился от стен каюты.
— Мадонна, что она наделала?!
Услышав эти негромкие слова, произнесенные ошеломленно и почти благоговейно, Фелисити поняла, что на нее кто-то смотрит. Капитан Бономм, кому принадлежал голос, стоял в дверях, а Морган, сжимающий в руке саблю, выступил почти на середину каюты.
Ирландец, пребывавший до сих пор в позиции готового к бою фехтовальщика, наконец выпрямился.
— Да, — проговорил он с явным удовлетворением в голосе. — Она это сделала.
Выдернув шпагу, Фелисити обернулась, взглянув на вошедших. На губах Моргана играла мрачная улыбка. Валькур перестал кричать и упал на колени, держась за живот обеими руками.
Капитан, немного помешкав, выступил вперед.
— Примите мои поздравления, мадемуазель. Вы сработали очень чисто. Однако на борту судна запрещено кровопролитие. Я вынужден попросить вас отдать шпагу.
Отказываться не имело смысла. Поклонившись с изяществом завзятого фехтовальщика и взяв шпагу за лезвие, Фелисити протянула ее французу эфесом вперед.
— Восхитительно! — воскликнул капитан Бономм, обменявшись с Морганом взглядами.
В эту минуту послышался голос Валькура. Изрыгая проклятия, он потребовал, чтобы ему оказали помощь. Морган вместе с французом подняли его и уложили на нижнюю койку. Потом, заткнув входную и выходную рану пропитанной ромом ватой, обмотали пояс бинтами, стянув его, как корсетом. Не дождавшись конца этой грубой, но действенной процедуры, Валькур потерял сознание, перестав ругаться и кричать.
Оставив раненого под бдительным присмотром юнги, мужчины вместе с Фелисити направились к главному трапу.
— Бедный Мюрат, — заметил капитан Бономм, — ему крепко досталось от всех его подруг. Сначала эта покойная девушка-рабыня, наверное, ваша служанка, мадемуазель, подсыпала ему хорошего слабительного, а теперь вы проделали дырку у него в животе.
— Я вовсе не его подруга, — возразила Фелисити.
— Рад это слышать. Мне бы не хотелось думать, что сцена, которую я только что видел, являлась выражением привязанности. Впрочем, вы настолько хорошо владеете шпагой, что моя мысль скорее всего оказалась бы неуместной.
— В каком смысле? — Фелисити бросила быстрый взгляд на Моргана, который наблюдал за ними, упорно стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение.
— Теперь, когда он столь уютно устроился в моей каюте, ему наверняка будет трудно двигаться. Разделить каюту с вами, дорогая, да еще с Мюратом и моим юнгой, это вовсе не то, на что я рассчитывал.
— Я не знала, что мне придется жить с вами в одной каюте, капитан.
— Правда? Но это, судя по всему, единственный выход. Не станете же вы спать вместе с командой на полубаке или прямо на палубе? Мои люди просто перебьют друг друга, если каждый из них заявит свои права на вас, или вы сами умрете мучительной смертью оттого, что вам придется отдаваться им слишком часто. Можете раздражаться сколько угодно, но вам нужно выбрать себе защитника из тех, кто может отстоять доставшуюся ему добычу.
— Вы имеете в виду себя? — отрывисто бросила Фелисити, рассердившись как из-за справедливости его слов, так и из-за того, что он набрался смелости решать ее судьбу, не спрашивая ее мнения.
— А почему бы и нет? Я владею шпагой лучше, чем большинство людей на борту, и я не такой невезучий, как некоторые.
— Вы знали, к чему это приведет, когда отказались отвезти меня на берег, — с укором проговорила Фелисити.
— Возможно, только смею вас уверить, с вами случилось бы то же самое, если бы вы в одиночку отправились в это погрязшее в пороке поселение. Успокойтесь, дорогая, будьте умницей. Смиритесь и постарайтесь чувствовать себя счастливой. Вы сами понимаете, у вас просто нет выбора.
— Ошибаетесь, выбор есть.
Эти слова, произнесенные глухим голосом, в котором чувствовался вызов, сорвались с губ Моргана. Фелисити и француз обернулись, взглянув на него, первая с удивлением, второй — с досадой.
— Что вы имеете в виду, мой друг? — спросил капитан.
— Только что команда, ваши люди вместе с моими, выбрала меня парусным мастером, не так ли?
— Верно, — неохотно согласился Бономм. — Хотя они так восхищались вашим мастерством фехтовальщика, что мне иногда казалось, они вас вскоре изберут капитаном.
Морган покачал головой.
— Это вряд ли. За вами утвердилась слава капитана, командующего счастливым кораблем, которого, ко всему прочему, не берут пули. Но как бы там ни было, я как офицер, подчиняющийся только вам и квартирмейстеру, имею право занять каюту рядом с вашей.
На лицо капитана Бономма набежала мрачная тень, но он кивнул в знак согласия.
— В таком случае мадемуазель Фелисити может разделить каюту со мной.
— Нет! — воскликнула Фелисити.
Мужчины не обратили внимания на ее протест. Карие глаза капитана сузились.
— Ты согласна, Фелисити? Вы ведь знакомы друг с другом.
— Я не стану с ним жить.
— Да, — ответил Морган, не сводя с француза пристального взгляда зеленых глаз. — Я знаю ее… неплохо.
— Чего я и боялся, — тяжело вздохнул Бономм. — Мне следовало понять это сразу, когда вы рисковали кораблем ради того, чтобы вытащить ее из воды, и когда она столь красноречиво уговаривала меня остановить Мюрата, избивавшего вас ради собственного удовольствия. Надеюсь, вы готовы защищать ваше… ваше право?
— Разумеется, — ответил Морган, четко выговаривая слова.
Капитан снова вздохнул.
— Я знаю собственные возможности. В обычном сабельном поединке я могу сражаться на равных с кем угодно. Но у меня нет ни малейшего желания скрестить оружие ни с таким дьяволом во плоти, как Мюрат, ни с таким противником, как вы, мой друг, который дерется так, будто его правую руку направляет сам архангел Михаил, покровитель всех воинов. Она принадлежит вам.
— Нет! Вы не сделаете этого! — закричала Фелисити.
— Я поступил так, дорогая, ради твоего спокойствия и безопасности, а также отчасти ради моего будущего благополучия. Постарайся не роптать на судьбу. Один мужчина или другой, какая в конце концов разница? Если для мужчин все кошки в темноте серы, я могу с уверенностью утверждать, что они так же относятся и к женщинам.
— Вы ведь ничего не понимаете. — Подумав о Валькуре, Фелисити с трудом сдержала дрожь.
— Похоже, мне следует знать еще меньше. Я оставляю вас Маккормаку, а сам попробую найти утешение в бутылке с ромом. Это великолепное лекарство. Причем, клянусь, не только от обычной лихорадки.
Насмешливо поклонившись, капитан Жак Бономм вернулся в каюту, закрыв за собой
дверь.
Фелисити взглянула на Моргана. Приподняв бровь, он сделал несколько шагов вниз по трапу, направляясь к двери второй каюты. Распахнув ее, он остановился в ожидании. Фелисити вскинула подбородок. В ее карих глазах появилось вызывающее выражение, когда она, не торопясь, стала спускаться вниз.
Оказавшись в каюте, она обернулась к Моргану.
— Надеюсь, ты не думаешь, что у нас все будет по-прежнему, потому что тебе удалось устроить дела, как ты хотел?
— Разве это не так? — спросил он, потянув дверь к себе, так что щеколда с резким щелчком закрылась.
— Нет, не так. Возможно, на корабле для меня не найдется лучшего места, чем твоя каюта, только это вовсе не значит, что я собираюсь спать с тобой в одной постели или даже сидеть за одним столом. Однажды тебе удалось вынудить меня пойти на это, но сейчас ты не сможешь повторить все снова. Отец мертв, и мне больше нечего бояться.
В каюте воцарилось напряженное молчание. Они оба понимали, какими бы смелыми ни казались ее слова, они оставались неискренними. Стоявший перед ней мужчина с гибким телом фехтовальщика обладал достаточной силой, чтобы заставить ее подчиниться, если бы ему того захотелось.
Морган оставил вызов Фелисити без ответа.
— Я никогда не говорил, что могу причинить зло твоему отцу.
— Ты не заявлял так в открытую, но всегда давал это понять, намекая, что его здоровье будет зависеть от моего поведения. Ты не станешь отрицать, что пользовался моим страхом.
— Нет, не стану и не собираюсь. Как еще я мог сблизиться с тобой после того, что произошло между нами? Охваченный жаждой мести, гневом, обманутый в надеждах, решив, что ты заманила меня в ловушку, оказавшись совсем не той, кем я тебя представлял, больше того, посчитав тебя подлой предательской шлюхой, я овладел тобой силой. Как я мог надеяться на прощение, на то, что ты поймешь мое желание загладить вину, если я сделался твоим врагом?
— Почему это так важно? — спросила Фелисити. — Какое тебе дело до того, что я тогда думала?
— Успокойся, Фелисити! Чего ты хочешь от меня? Признаний, чтобы швырнуть их обратно? Не переживай, с этим покончено.
— Нет, не покончено, если ты оказался здесь и опять стараешься устроить за меня мою жизнь.
Морган скрестил руки на груди, его рот скривился в едкой ухмылке.
— Если тебя так беспокоит, что мужчины устраивают за тебя твою жизнь, почему же тогда ты уехала из Нового Орлеана? Какой черт дернул тебя бежать словно заяц от гончих, чтобы в конце концов оказаться в гнезде морских разбойников и убийц?
— Если это тебе действительно интересно, ты сейчас все узнаешь, — ответила Фелисити и, раздраженная его насмешливым тоном, коротко поведала о том, как Валькур обещал взять ее с собой во Францию, как они выбрались из города, для чего ей пришлось переодеться юношей, об их беспокойном путешествии и наконец о том, как их судно прибыло на остров Большой Кайман.
— Значит, ты хотела попасть во Францию, а вместо этого оказалась в Карибском море? Ты, наверное, здорово удивилась.
— Да, не меньше, чем когда узнала, что ты избрал тот же путь. Как получилось, что ты сразу отправился вслед за нами?
— Почему ты вдруг так решила?
— Я ничего не решила, только ты догнал нас так быстро, что это вряд ли можно назвать случайностью.
— Да, так оно и есть. Ладно, сдаюсь, я на самом деле отправился за вами следом. Мы получили сведения насчет занятий Валькура, узнали о его делах с пиратами, нам стало известно название судна, имя его капитана, порт, куда оно чаще всего заходит.
— Но, по-моему, немного странно даже для испанцев посылать корабль под пиратским флагом со специально набранным экипажем и под командованием одного из старших офицеров лишь для того, чтобы захватить дочь изменника и его приемного сына…
Морган сделал несколько шагов и приблизился к девушке.
— Ты упустила главное, милая Фелисити. Я больше не испанский офицер — ни старший, ни какой-нибудь еще.
— Что ты говоришь? — Она смотрела на него во все глаза, не в силах поверить, что не ослышалась.
— Правда.
— Но почему?
— По разным причинам. Начнем с того, что мне не понравилось решение О'Райли расстрелять твоих земляков. Несмотря на то что его поступок можно оправдать, у него имелось достаточно оснований для их помилования. Кроме того, мы с ним поспорили насчет раздачи земли, которую он обещал. Он заявил, что ее получит только тот, кто прослужил в колонии не менее года, в то время как я утверждал и продолжаю утверждать сейчас, что землю следует выделять после того, как жители Луизианы приняли испанское подданство. В конце разговора генерал-губернатор дал понять, что я вообще не получу никакой земли, если не изменю своей точки зрения.
В довершение всего, когда я попросил разрешения покинуть Новый Орлеан, взять корабль и отправиться на твои поиски, он ответил мне отказом. По словам О'Райли, мой долг связан с армией и короной, а не с какой-то сбежавшей от меня французской девчонкой, как бы красива она ни была.
— Значит, ты одним махом перечеркнул все, чего так старательно добивался: положение, гарантированное офицерским званием, надежду на продвижение по службе, планы на будущее?
— Точно. Мы с Бастом и другими единомышленниками, которых нам удалось найти, угнали бригантину, и я решил вернуться к старым привычкам.
— Ты сделал неплохой выбор. «Черный жеребец» красивый корабль, — проговорила Фелисити, опустив ресницы. — Жаль только, что ты потерял его из-за меня.
— Наверное, ты помогала брату не по своей воле. Впрочем, у него весьма странные представления о том, как следует обращаться с сообщниками.
— У меня не было выбора, — ответила она резко. — Но я вовсе не желала ему помогать.
В зеленых глазах Моргана появился огонек любопытства, когда он окинул Фелисити пристальным взглядом.
— А почему бы и нет, если ты знала, что я командую судном, особенно после того, как я однажды уже обвинил тебя в чем-то подобном?
— Я предпочитаю мстить открыто, не прибегая к обману. — Фелисити не могла объяснить свой поступок по-другому, поскольку сама не понимала, что заставляло ее столь упорно отказываться сыграть роль, уготованную для нее Валькуром.
— Я постараюсь запомнить твои слова, — тихо проговорил Морган. — Это не составит труда, особенно если вспомнить, как ты остановила Валькура, не позволив ему засечь меня плетью. По-моему, это как-то связано с твоим… несогласием с ним, о котором ты только что заявила.
— Да, — грустно сказала Фелисити, — хотя дело не только в этом.
Она рассказала, как Валькур набросился на нее на борту «Ворона» и как ей удалось избежать нового насилия благодаря Ашанти, поведала о гибели служанки и о том, как брат взял на себя вину за ее смерть. Голос ее сделался напряженным, когда она сообщила Моргану о том, как Валькур пытался ее запугать, как поделился с ней гнусными мечтами и воспоминаниями перед тем, как наброситься на нее в последний раз. При этом Фелисити казалось, что ей вскрыли старую запущенную рану, выпустив оттуда гной, копившийся в течение нескольких лет, вместе с которым она отчасти освободилась от ощущения горечи и тоски.
Когда она закончила рассказ, лицо Моргана залила краска гнева, его голос вдруг сделался жестким и хриплым.
— Жаль, что я не знал об этом раньше, — проговорил он. — Я бы проткнул его насквозь, как вертелом свинью.
— Это сделала я, — ответила Фелисити с неожиданной улыбкой.
Карие глаза девушки встретились с изумрудным взглядом ирландца, и ей на мгновение показалось, что боль уже не сжимает сердце так сильно. Протянув руку, Морган осторожно прикоснулся пальцами к багровому пятну на ее скуле.
— Уже поздно, — сказал он, — и я ручаюсь, что это не единственный синяк, который достался тебе сегодня. Впрочем, признаться, я и сам чувствую себя не совсем в форме. Так что нам лучше лечь спать.
Фелисити отшатнулась.
— Нам? Я уже сказала, какими теперь станут наши отношения, и этот разговор вовсе не заставил меня изменить решение!
— Я оговорился. — Морган чуть заметно пожал плечами и опустил руку. — Не расстраивайся. Я отправился за тобой, чтобы успокоить совесть, а также из чувства сострадания, и предложил тебе остаться в моей каюте по тем же самым причинам. Но если ты помнишь, я не просил тебя передумать. Так же как и не предлагал разделить со мной постель, Фелисити…
15
— Одно дело… очень важное, которое мы так и не довели до конца, ты не забыла?
— Между нами все кончено, — холодно ответила она. — Ты осквернил мои воспоминания о детстве, и я теперь сожалею, что отец имел несчастье встретиться с тобой. Я больше не желаю слушать тебя. А если ты дотронешься до меня по какой бы ни было причине, я заставлю тебя об этом пожалеть.
— Сильные слова, дорогая. Но ты уверена, что сумеешь подтвердить их делом? Я мог уступить более ловкому фехтовальщику, однако я пока способен в любой момент уложить тебя к себе на колени кверху задницей. Эта мысль поддерживала меня все эти долгие годы.
Фелисити пристально посмотрела на брата.
— Долгие годы? О чем ты говоришь?
— Помнишь, дорогая, тебе было восемь лет, а мне — на десять лет больше? Ты тогда убежала и спряталась от меня в шкафу. Я забрался туда вслед за тобой и наслаждался свободой действий, пока ты извивалась и плакала. Я не сделал тебе больно, но испытал немалое удовольствие. Ты пожаловалась матери Ашанти, и она стала внимательнее следить за тобой, но я был просто восхищен.
Внезапно Фелисити вспомнила то, о чем сейчас говорил Валькур. Как вообще она могла об этом забыть, разве что забвение стало для нее своего рода защитой? Боль от этих странных позорных шлепков жгла ее сейчас не меньше, чем много лет назад, хотя она лишь испугалась, не разобравшись, в чем дело.
— Я рада, — отчетливо проговорила Фелисити, — что Ашанти дала тебе отраву.
— Даже если это стоило ей жизни?
Она смотрела на него, не отводя глаз, пораженная больше тем, что он не побоялся признаться в содеянном.
— Ты? — прошептала она. — Так это ты сделал с ней то, о чем даже страшно говорить?
— Она давно на это напрашивалась.
Перед ней стояло чудовище с поврежденным рассудком, начисто лишенное моральных принципов, руководствующееся в поступках лишь собственными желаниями и поползновениями.
Неожиданно Фелисити пожалела о том, что Морган не покончил с ним, чего он вполне заслуживал.
— Убирайся, — процедила она.
— Ну нет. Ни за что на свете. — Покачав головой, Валькур стал приближаться к ней медленной походкой шакала, учуявшего раненую жертву. — Сегодня вечером ты предала меня, умоляя пощадить своего любовника Моргана. Благодаря тебе его освободили, позволили сразиться со мной на пистолетах и саблях. Из-за тебя я проиграл поединок, я, который всегда выходил победителем из подобных схваток. Это было единственное, чем я мог гордиться.
— А как же насчет той ночи, когда Морган разогнал вас в темноте, словно паршивых шавок? — Фелисити не собиралась уступать, даже если он убьет ее сейчас.
— Тогда мне помешали мои же люди, два глупых сукина сына. Один из них даже перепутал меня с Морганом, и мне пришлось проткнуть его шпагой. Я не желаю вспоминать о том случае.
— Почему же? — с издевкой поинтересовалась Фелисити. — Неужели ты не хочешь признать, что Морган лучше тебя…
Не успела она договорить, как Валькур размахнулся и ударил ее по губам тыльной стороной ладони. В последний момент Фелисити успела отклонить голову, однако она все равно ощутила во рту привкус крови: Валькур разбил ей губы костяшками пальцев. Мощная волна гнева захлестнула Фелисити. Не раздумывая, она откачнулась назад и ответила брату звонкой пощечиной.
Зарычав, Валькур попытался схватить ее за горло. Пригнувшись, Фелисити проскользнула у него под рукой, но он стремительно повернулся и, обхватив ее за талию, повалил на пол.
Падая, Фелисити ушибла бедро. Нестерпимая жгучая боль, казалось, заставила ее отбиваться еще с большим неистовством, и она с силой ударила Валькура ногой, угодив ему в пах. Застонав, он разжал руки. Извиваясь всем телом, Фелисити отползла подальше, потом поднялась на одно колено. Валькур бросился следом и, схватив ее за рубашку, оказавшуюся для нее слишком большой, медленно потянул девушку к себе.
Не в силах вырваться, Фелисити стремительно обернулась и вонзила ногти ему в лицо, стараясь выцарапать глаза. Валькур пронзительно закричал и с силой ударил ее кулаком в грудь, потом нанес еще один удар, от которого она отшатнулась назад и рухнула на пол, поскользнувшись в луже выплеснувшейся из корыта воды. Валькур тут же навалился на нее сверху.
Дикая боль разрывала тело Фелисити изнутри, не позволяя ни дышать, ни двигаться. Однако она все же сумела собрать пальцы в кулак и с силой ткнуть Валькура в горло. Он закашлялся, издавая сдавленные гортанные звуки, но тем не менее не выпустил своей жертвы, крепко вцепившись девушке в грудь и сжав ее так сильно, что Фелисити закричала, не выдержав адской боли. Запустив вторую руку в волосы, Валькур оттянул ей голову назад, так что затылок едва не касался основания шеи. Фелисити почувствовала, как ее плотно закрытые глаза начинает застилать серый туман — предвестник спасительной тьмы обморока.
Стиснув зубы, она из последних сил напряглась и немного сдвинула Валькура, навалившегося на нее всей тяжестью тела. В следующее мгновение Фелисити, свернувшись в клубок, ударила негодяя обеими ногами. Стараясь защитить пах, Валькур отодвинулся в сторону, и удар пришелся в живот. Переломившись пополам, он ослабил хватку.
Фелисити выкарабкалась из-под него и, оттолкнув брата, стала отползать в сторону, чтобы он не мог дотянуться до нее рукой. При этом она зацепила локтем стул, шпага Моргана со стуком упала на пол. Фелисити тут же схватила ее и, вытащив из ножен, вскочила на ноги.
Валькур, с налитыми кровью глазами, обезумевший от боли и извращенной страсти, пошатываясь, встал с пола. Не обращая внимания на направленное на него острие шпаги, он снова кинулся на сестру.
Тяжело дыша, Фелисити подалась назад.
— Не подходи. Я не Морган, и у меня нет причин тебя щадить.
— Коли, будь ты проклята! — хрипло прорычал он в ответ и, качаясь, шагнул вперед, ухватившись за обнаженное лезвие обеими руками.
Валькур сделал ошибку. Сначала Фелисити отступила назад, порезав ему пальцы и ладонь до самых костей, а потом, держа шпагу наперевес и чуть согнув колено, сделала выпад, стараясь поразить его в сердце.
Фелисити нельзя было упрекнуть в том, что Валькур, заметив опасность, отраженную в полуночной тьме ее глаз, успел выпрямиться и попытался отскочить в сторону. Острое, словно игла, лезвие вонзилось ему в живот рядом с желудком и, проткнув тело насквозь, вышло с другой стороны, окрашенное кровью.
Несколько мгновений Валькур не отрываясь смотрел на шпагу, вонзившуюся в него по самую рукоятку, а потом страшно закричал, и крик его эхом отразился от стен каюты.
— Мадонна, что она наделала?!
Услышав эти негромкие слова, произнесенные ошеломленно и почти благоговейно, Фелисити поняла, что на нее кто-то смотрит. Капитан Бономм, кому принадлежал голос, стоял в дверях, а Морган, сжимающий в руке саблю, выступил почти на середину каюты.
Ирландец, пребывавший до сих пор в позиции готового к бою фехтовальщика, наконец выпрямился.
— Да, — проговорил он с явным удовлетворением в голосе. — Она это сделала.
Выдернув шпагу, Фелисити обернулась, взглянув на вошедших. На губах Моргана играла мрачная улыбка. Валькур перестал кричать и упал на колени, держась за живот обеими руками.
Капитан, немного помешкав, выступил вперед.
— Примите мои поздравления, мадемуазель. Вы сработали очень чисто. Однако на борту судна запрещено кровопролитие. Я вынужден попросить вас отдать шпагу.
Отказываться не имело смысла. Поклонившись с изяществом завзятого фехтовальщика и взяв шпагу за лезвие, Фелисити протянула ее французу эфесом вперед.
— Восхитительно! — воскликнул капитан Бономм, обменявшись с Морганом взглядами.
В эту минуту послышался голос Валькура. Изрыгая проклятия, он потребовал, чтобы ему оказали помощь. Морган вместе с французом подняли его и уложили на нижнюю койку. Потом, заткнув входную и выходную рану пропитанной ромом ватой, обмотали пояс бинтами, стянув его, как корсетом. Не дождавшись конца этой грубой, но действенной процедуры, Валькур потерял сознание, перестав ругаться и кричать.
Оставив раненого под бдительным присмотром юнги, мужчины вместе с Фелисити направились к главному трапу.
— Бедный Мюрат, — заметил капитан Бономм, — ему крепко досталось от всех его подруг. Сначала эта покойная девушка-рабыня, наверное, ваша служанка, мадемуазель, подсыпала ему хорошего слабительного, а теперь вы проделали дырку у него в животе.
— Я вовсе не его подруга, — возразила Фелисити.
— Рад это слышать. Мне бы не хотелось думать, что сцена, которую я только что видел, являлась выражением привязанности. Впрочем, вы настолько хорошо владеете шпагой, что моя мысль скорее всего оказалась бы неуместной.
— В каком смысле? — Фелисити бросила быстрый взгляд на Моргана, который наблюдал за ними, упорно стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение.
— Теперь, когда он столь уютно устроился в моей каюте, ему наверняка будет трудно двигаться. Разделить каюту с вами, дорогая, да еще с Мюратом и моим юнгой, это вовсе не то, на что я рассчитывал.
— Я не знала, что мне придется жить с вами в одной каюте, капитан.
— Правда? Но это, судя по всему, единственный выход. Не станете же вы спать вместе с командой на полубаке или прямо на палубе? Мои люди просто перебьют друг друга, если каждый из них заявит свои права на вас, или вы сами умрете мучительной смертью оттого, что вам придется отдаваться им слишком часто. Можете раздражаться сколько угодно, но вам нужно выбрать себе защитника из тех, кто может отстоять доставшуюся ему добычу.
— Вы имеете в виду себя? — отрывисто бросила Фелисити, рассердившись как из-за справедливости его слов, так и из-за того, что он набрался смелости решать ее судьбу, не спрашивая ее мнения.
— А почему бы и нет? Я владею шпагой лучше, чем большинство людей на борту, и я не такой невезучий, как некоторые.
— Вы знали, к чему это приведет, когда отказались отвезти меня на берег, — с укором проговорила Фелисити.
— Возможно, только смею вас уверить, с вами случилось бы то же самое, если бы вы в одиночку отправились в это погрязшее в пороке поселение. Успокойтесь, дорогая, будьте умницей. Смиритесь и постарайтесь чувствовать себя счастливой. Вы сами понимаете, у вас просто нет выбора.
— Ошибаетесь, выбор есть.
Эти слова, произнесенные глухим голосом, в котором чувствовался вызов, сорвались с губ Моргана. Фелисити и француз обернулись, взглянув на него, первая с удивлением, второй — с досадой.
— Что вы имеете в виду, мой друг? — спросил капитан.
— Только что команда, ваши люди вместе с моими, выбрала меня парусным мастером, не так ли?
— Верно, — неохотно согласился Бономм. — Хотя они так восхищались вашим мастерством фехтовальщика, что мне иногда казалось, они вас вскоре изберут капитаном.
Морган покачал головой.
— Это вряд ли. За вами утвердилась слава капитана, командующего счастливым кораблем, которого, ко всему прочему, не берут пули. Но как бы там ни было, я как офицер, подчиняющийся только вам и квартирмейстеру, имею право занять каюту рядом с вашей.
На лицо капитана Бономма набежала мрачная тень, но он кивнул в знак согласия.
— В таком случае мадемуазель Фелисити может разделить каюту со мной.
— Нет! — воскликнула Фелисити.
Мужчины не обратили внимания на ее протест. Карие глаза капитана сузились.
— Ты согласна, Фелисити? Вы ведь знакомы друг с другом.
— Я не стану с ним жить.
— Да, — ответил Морган, не сводя с француза пристального взгляда зеленых глаз. — Я знаю ее… неплохо.
— Чего я и боялся, — тяжело вздохнул Бономм. — Мне следовало понять это сразу, когда вы рисковали кораблем ради того, чтобы вытащить ее из воды, и когда она столь красноречиво уговаривала меня остановить Мюрата, избивавшего вас ради собственного удовольствия. Надеюсь, вы готовы защищать ваше… ваше право?
— Разумеется, — ответил Морган, четко выговаривая слова.
Капитан снова вздохнул.
— Я знаю собственные возможности. В обычном сабельном поединке я могу сражаться на равных с кем угодно. Но у меня нет ни малейшего желания скрестить оружие ни с таким дьяволом во плоти, как Мюрат, ни с таким противником, как вы, мой друг, который дерется так, будто его правую руку направляет сам архангел Михаил, покровитель всех воинов. Она принадлежит вам.
— Нет! Вы не сделаете этого! — закричала Фелисити.
— Я поступил так, дорогая, ради твоего спокойствия и безопасности, а также отчасти ради моего будущего благополучия. Постарайся не роптать на судьбу. Один мужчина или другой, какая в конце концов разница? Если для мужчин все кошки в темноте серы, я могу с уверенностью утверждать, что они так же относятся и к женщинам.
— Вы ведь ничего не понимаете. — Подумав о Валькуре, Фелисити с трудом сдержала дрожь.
— Похоже, мне следует знать еще меньше. Я оставляю вас Маккормаку, а сам попробую найти утешение в бутылке с ромом. Это великолепное лекарство. Причем, клянусь, не только от обычной лихорадки.
Насмешливо поклонившись, капитан Жак Бономм вернулся в каюту, закрыв за собой
дверь.
Фелисити взглянула на Моргана. Приподняв бровь, он сделал несколько шагов вниз по трапу, направляясь к двери второй каюты. Распахнув ее, он остановился в ожидании. Фелисити вскинула подбородок. В ее карих глазах появилось вызывающее выражение, когда она, не торопясь, стала спускаться вниз.
Оказавшись в каюте, она обернулась к Моргану.
— Надеюсь, ты не думаешь, что у нас все будет по-прежнему, потому что тебе удалось устроить дела, как ты хотел?
— Разве это не так? — спросил он, потянув дверь к себе, так что щеколда с резким щелчком закрылась.
— Нет, не так. Возможно, на корабле для меня не найдется лучшего места, чем твоя каюта, только это вовсе не значит, что я собираюсь спать с тобой в одной постели или даже сидеть за одним столом. Однажды тебе удалось вынудить меня пойти на это, но сейчас ты не сможешь повторить все снова. Отец мертв, и мне больше нечего бояться.
В каюте воцарилось напряженное молчание. Они оба понимали, какими бы смелыми ни казались ее слова, они оставались неискренними. Стоявший перед ней мужчина с гибким телом фехтовальщика обладал достаточной силой, чтобы заставить ее подчиниться, если бы ему того захотелось.
Морган оставил вызов Фелисити без ответа.
— Я никогда не говорил, что могу причинить зло твоему отцу.
— Ты не заявлял так в открытую, но всегда давал это понять, намекая, что его здоровье будет зависеть от моего поведения. Ты не станешь отрицать, что пользовался моим страхом.
— Нет, не стану и не собираюсь. Как еще я мог сблизиться с тобой после того, что произошло между нами? Охваченный жаждой мести, гневом, обманутый в надеждах, решив, что ты заманила меня в ловушку, оказавшись совсем не той, кем я тебя представлял, больше того, посчитав тебя подлой предательской шлюхой, я овладел тобой силой. Как я мог надеяться на прощение, на то, что ты поймешь мое желание загладить вину, если я сделался твоим врагом?
— Почему это так важно? — спросила Фелисити. — Какое тебе дело до того, что я тогда думала?
— Успокойся, Фелисити! Чего ты хочешь от меня? Признаний, чтобы швырнуть их обратно? Не переживай, с этим покончено.
— Нет, не покончено, если ты оказался здесь и опять стараешься устроить за меня мою жизнь.
Морган скрестил руки на груди, его рот скривился в едкой ухмылке.
— Если тебя так беспокоит, что мужчины устраивают за тебя твою жизнь, почему же тогда ты уехала из Нового Орлеана? Какой черт дернул тебя бежать словно заяц от гончих, чтобы в конце концов оказаться в гнезде морских разбойников и убийц?
— Если это тебе действительно интересно, ты сейчас все узнаешь, — ответила Фелисити и, раздраженная его насмешливым тоном, коротко поведала о том, как Валькур обещал взять ее с собой во Францию, как они выбрались из города, для чего ей пришлось переодеться юношей, об их беспокойном путешествии и наконец о том, как их судно прибыло на остров Большой Кайман.
— Значит, ты хотела попасть во Францию, а вместо этого оказалась в Карибском море? Ты, наверное, здорово удивилась.
— Да, не меньше, чем когда узнала, что ты избрал тот же путь. Как получилось, что ты сразу отправился вслед за нами?
— Почему ты вдруг так решила?
— Я ничего не решила, только ты догнал нас так быстро, что это вряд ли можно назвать случайностью.
— Да, так оно и есть. Ладно, сдаюсь, я на самом деле отправился за вами следом. Мы получили сведения насчет занятий Валькура, узнали о его делах с пиратами, нам стало известно название судна, имя его капитана, порт, куда оно чаще всего заходит.
— Но, по-моему, немного странно даже для испанцев посылать корабль под пиратским флагом со специально набранным экипажем и под командованием одного из старших офицеров лишь для того, чтобы захватить дочь изменника и его приемного сына…
Морган сделал несколько шагов и приблизился к девушке.
— Ты упустила главное, милая Фелисити. Я больше не испанский офицер — ни старший, ни какой-нибудь еще.
— Что ты говоришь? — Она смотрела на него во все глаза, не в силах поверить, что не ослышалась.
— Правда.
— Но почему?
— По разным причинам. Начнем с того, что мне не понравилось решение О'Райли расстрелять твоих земляков. Несмотря на то что его поступок можно оправдать, у него имелось достаточно оснований для их помилования. Кроме того, мы с ним поспорили насчет раздачи земли, которую он обещал. Он заявил, что ее получит только тот, кто прослужил в колонии не менее года, в то время как я утверждал и продолжаю утверждать сейчас, что землю следует выделять после того, как жители Луизианы приняли испанское подданство. В конце разговора генерал-губернатор дал понять, что я вообще не получу никакой земли, если не изменю своей точки зрения.
В довершение всего, когда я попросил разрешения покинуть Новый Орлеан, взять корабль и отправиться на твои поиски, он ответил мне отказом. По словам О'Райли, мой долг связан с армией и короной, а не с какой-то сбежавшей от меня французской девчонкой, как бы красива она ни была.
— Значит, ты одним махом перечеркнул все, чего так старательно добивался: положение, гарантированное офицерским званием, надежду на продвижение по службе, планы на будущее?
— Точно. Мы с Бастом и другими единомышленниками, которых нам удалось найти, угнали бригантину, и я решил вернуться к старым привычкам.
— Ты сделал неплохой выбор. «Черный жеребец» красивый корабль, — проговорила Фелисити, опустив ресницы. — Жаль только, что ты потерял его из-за меня.
— Наверное, ты помогала брату не по своей воле. Впрочем, у него весьма странные представления о том, как следует обращаться с сообщниками.
— У меня не было выбора, — ответила она резко. — Но я вовсе не желала ему помогать.
В зеленых глазах Моргана появился огонек любопытства, когда он окинул Фелисити пристальным взглядом.
— А почему бы и нет, если ты знала, что я командую судном, особенно после того, как я однажды уже обвинил тебя в чем-то подобном?
— Я предпочитаю мстить открыто, не прибегая к обману. — Фелисити не могла объяснить свой поступок по-другому, поскольку сама не понимала, что заставляло ее столь упорно отказываться сыграть роль, уготованную для нее Валькуром.
— Я постараюсь запомнить твои слова, — тихо проговорил Морган. — Это не составит труда, особенно если вспомнить, как ты остановила Валькура, не позволив ему засечь меня плетью. По-моему, это как-то связано с твоим… несогласием с ним, о котором ты только что заявила.
— Да, — грустно сказала Фелисити, — хотя дело не только в этом.
Она рассказала, как Валькур набросился на нее на борту «Ворона» и как ей удалось избежать нового насилия благодаря Ашанти, поведала о гибели служанки и о том, как брат взял на себя вину за ее смерть. Голос ее сделался напряженным, когда она сообщила Моргану о том, как Валькур пытался ее запугать, как поделился с ней гнусными мечтами и воспоминаниями перед тем, как наброситься на нее в последний раз. При этом Фелисити казалось, что ей вскрыли старую запущенную рану, выпустив оттуда гной, копившийся в течение нескольких лет, вместе с которым она отчасти освободилась от ощущения горечи и тоски.
Когда она закончила рассказ, лицо Моргана залила краска гнева, его голос вдруг сделался жестким и хриплым.
— Жаль, что я не знал об этом раньше, — проговорил он. — Я бы проткнул его насквозь, как вертелом свинью.
— Это сделала я, — ответила Фелисити с неожиданной улыбкой.
Карие глаза девушки встретились с изумрудным взглядом ирландца, и ей на мгновение показалось, что боль уже не сжимает сердце так сильно. Протянув руку, Морган осторожно прикоснулся пальцами к багровому пятну на ее скуле.
— Уже поздно, — сказал он, — и я ручаюсь, что это не единственный синяк, который достался тебе сегодня. Впрочем, признаться, я и сам чувствую себя не совсем в форме. Так что нам лучше лечь спать.
Фелисити отшатнулась.
— Нам? Я уже сказала, какими теперь станут наши отношения, и этот разговор вовсе не заставил меня изменить решение!
— Я оговорился. — Морган чуть заметно пожал плечами и опустил руку. — Не расстраивайся. Я отправился за тобой, чтобы успокоить совесть, а также из чувства сострадания, и предложил тебе остаться в моей каюте по тем же самым причинам. Но если ты помнишь, я не просил тебя передумать. Так же как и не предлагал разделить со мной постель, Фелисити…
15
Слова Моргана успокоили ее, по крайней мере она утешала себя этим, устраиваясь на ночь. Взяв с рундука грубое покрывало, Фелисити с сосредоточенным видом застелила им набитый соломой матрас, лежавший на койке. Она не любила, когда к ней относились с сожалением; и вообще, к чему жаловаться на судьбу, если ее оставили в покое? Впервые за несколько месяцев она наконец сумеет как следует выспаться. Оказавшись в этом тесном закутке вместе с Морганом, она не будет чувствовать себя неловко; им много раз приходилось видеть друг друга обнаженными, так что времена излишней скромности уже давно прошли. Поэтому сегодня ей не стоит слишком переживать из-за того, что узелок с вещами остался в каюте капитана.
Пока Морган снимал сапоги, сидя на койке, Фелисити вытащила из бриджей подол рубашки и, скрестив руки, стянула ее через голову. Раздевшись до пояса, с распущенными золотистыми волосами, то скрывавшими, то обнажавшими упругую грудь, она сбросила башмаки и принялась расстегивать бриджи. Заметив, что Морган затих, она посмотрела вверх. Он тут же бросил сапог, который держал в руке, и наклонился, чтобы стащить другой.
Хмурое лицо Фелисити неожиданно сделалось задумчивым. Что, если Морган не столь равнодушен к ней, как старается показать? Возможно, мужская гордость или стремление загладить прошлые грехи заставили его скрывать свой интерес. Она сумеет это проверить.
Повернувшись к нему спиной, Фелисити стала не торопясь спускать бриджи, дюйм за дюймом обнажая изящные изгибы бедер, чуть заметно покачивающихся в такт движениям судна, поднимавшегося и опускавшегося на волнах. Опершись рукой о переборку, чтобы не потерять равновесия, она освободила сначала одну точеную икру и лодыжку, а потом, повернувшись вполоборота и ухватившись за переборку другой рукой, — вторую.
Оставшись полностью обнаженной, Фелисити выпрямилась, откинув назад волосы, и встряхнула бриджи, прежде чем повесить их вместе с рубашкой на крючок в ногах койки. Второй сапог Моргана со стуком ударился о стену. Резким движением поднявшись на ноги, он распахнул дверь и прокричал, обернувшись к трапу, чтобы юнга принес корыто горячей воды для мытья.
Фелисити поспешно забралась на койку и рывком натянула на себя покрывало. Мимо раскрытой двери мог пройти кто угодно, сердито подумала она. Повернувшись к стене, девушка закрыла глаза. Через минуту она открыла их опять и, незаметно улыбнувшись, вновь опустила ресницы.
Фелисити наверняка бы вскоре уснула, если бы юнга, который принес Моргану воды, не поднял столько шума. Когда он наконец удалился, ворча что-то насчет чудаков, которые не могут обойтись без мытья, она заворочалась, словно ей не давали покоя. Чуть приоткрыв глаза, Фелисити наблюдала, как Морган, сняв загрубевшую от засохшей крови одежду, встал в корыто с горячей, дымящейся от пара водой, стройный, поражающий мужской красотой.
Он сел, прижав колени к подбородку, так что большая часть его израненной спины скрылась в корыте. Ощутив, как вода обожгла свежие рубцы и порезы, Морган поморщился, испустив негромкий вздох. Он не зря сказал, что устал и неважно себя чувствует, подумала Фелисити.
Через некоторое время он выпрямился, по-прежнему сидя в корыте, и принялся намыливать коротко остриженные волосы, поморщившись, когда дотронулся до того места на затылке, где они слиплись в комок от ссохшейся крови. Он поливал рану водой до тех пор, пока по спине не потекли красные струйки.
Корыто было слишком мало, и поэтому Морган не мог погрузить в воду верхнюю часть спины, где плеть оставила наиболее глубокие следы. Рубцы, образованные запекшейся кровью, становились все краснее по мере того, как он поливал их водой.
Это из-за нее, думала Фелисити, он получил эти болезненные зарубки, на месте которых потом появятся новые шрамы. Если бы он не бросился спасать ее и вовремя заметил нападение команды «Ворона», он бы отразил его и не попал в руки Валькура.
Пока Морган снимал сапоги, сидя на койке, Фелисити вытащила из бриджей подол рубашки и, скрестив руки, стянула ее через голову. Раздевшись до пояса, с распущенными золотистыми волосами, то скрывавшими, то обнажавшими упругую грудь, она сбросила башмаки и принялась расстегивать бриджи. Заметив, что Морган затих, она посмотрела вверх. Он тут же бросил сапог, который держал в руке, и наклонился, чтобы стащить другой.
Хмурое лицо Фелисити неожиданно сделалось задумчивым. Что, если Морган не столь равнодушен к ней, как старается показать? Возможно, мужская гордость или стремление загладить прошлые грехи заставили его скрывать свой интерес. Она сумеет это проверить.
Повернувшись к нему спиной, Фелисити стала не торопясь спускать бриджи, дюйм за дюймом обнажая изящные изгибы бедер, чуть заметно покачивающихся в такт движениям судна, поднимавшегося и опускавшегося на волнах. Опершись рукой о переборку, чтобы не потерять равновесия, она освободила сначала одну точеную икру и лодыжку, а потом, повернувшись вполоборота и ухватившись за переборку другой рукой, — вторую.
Оставшись полностью обнаженной, Фелисити выпрямилась, откинув назад волосы, и встряхнула бриджи, прежде чем повесить их вместе с рубашкой на крючок в ногах койки. Второй сапог Моргана со стуком ударился о стену. Резким движением поднявшись на ноги, он распахнул дверь и прокричал, обернувшись к трапу, чтобы юнга принес корыто горячей воды для мытья.
Фелисити поспешно забралась на койку и рывком натянула на себя покрывало. Мимо раскрытой двери мог пройти кто угодно, сердито подумала она. Повернувшись к стене, девушка закрыла глаза. Через минуту она открыла их опять и, незаметно улыбнувшись, вновь опустила ресницы.
Фелисити наверняка бы вскоре уснула, если бы юнга, который принес Моргану воды, не поднял столько шума. Когда он наконец удалился, ворча что-то насчет чудаков, которые не могут обойтись без мытья, она заворочалась, словно ей не давали покоя. Чуть приоткрыв глаза, Фелисити наблюдала, как Морган, сняв загрубевшую от засохшей крови одежду, встал в корыто с горячей, дымящейся от пара водой, стройный, поражающий мужской красотой.
Он сел, прижав колени к подбородку, так что большая часть его израненной спины скрылась в корыте. Ощутив, как вода обожгла свежие рубцы и порезы, Морган поморщился, испустив негромкий вздох. Он не зря сказал, что устал и неважно себя чувствует, подумала Фелисити.
Через некоторое время он выпрямился, по-прежнему сидя в корыте, и принялся намыливать коротко остриженные волосы, поморщившись, когда дотронулся до того места на затылке, где они слиплись в комок от ссохшейся крови. Он поливал рану водой до тех пор, пока по спине не потекли красные струйки.
Корыто было слишком мало, и поэтому Морган не мог погрузить в воду верхнюю часть спины, где плеть оставила наиболее глубокие следы. Рубцы, образованные запекшейся кровью, становились все краснее по мере того, как он поливал их водой.
Это из-за нее, думала Фелисити, он получил эти болезненные зарубки, на месте которых потом появятся новые шрамы. Если бы он не бросился спасать ее и вовремя заметил нападение команды «Ворона», он бы отразил его и не попал в руки Валькура.