Страница:
— Я не хотела вас оскорблять, — поспешно проговорила Фелисити. — Я только пыталась найти какой-нибудь способ помочь отцу.
— Поверьте, мадемуазель, таких способов просто не существует. Хотя суд может установить степень невиновности или виновности подсудимого, его приговор утверждает генерал-губернатор как лицо, облеченное верховной властью в Луизиане. Поэтому ни вы, ни я никак не можем повлиять на окончательное решение. — Выражение лица Маккормака по-прежнему оставалось жестким.
— Неужели я, по-вашему, должна поверить, что вы, как его земляк, как человек, которому он помог занять высокий пост в испанской армии и сделал своим заместителем, не имеете на него никакого влияния, не можете ничего подсказать генерал-губернатору?
— Мало ли о чем могут сплетничать?
— Знание иногда равносильно разнице между жизнью и смертью. Почему нам нельзя обсуждать между собой тех, кого прислали управлять нами? — На этот раз полковник не стал отрицать, что О'Райли может прислушаться к его мнению. Что, если он перед этим отказывался лишь из гордости, только для того, чтобы она еще больше отчаялась, а заодно и назвала большую сумму, которую они с отцом согласны предложить? Фелисити внимательно смотрела на собеседника, готовая воспользоваться малейшим шансом, со смущением отмечая про себя, что он следит за ней с теми же намерениями.
— Я офицер колониальных войск, наемник, — ответил он подчеркнуто строго.
— Вы второй человек после генерал-губернатора, в вашей власти было замять тот случай с горшком или дать ему ход, как вы сами тогда заявили. Если это так, то вы вполне можете добиться снисхождения моему отцу.
— Эта привилегия принадлежит лишь дону Алехандро О'Райли, как верховному управляющему колонией.
— А что же вы сами, полковник Маккормак? Неужели вам не хочется занять такой же пост и оставить собственный след в истории Нового Света? Если отца освободят, он будет настолько признателен, что с удовольствием поможет вам получить торговые концессии или какой-нибудь другой доступ к товарам, доход от которых не помешает вашей будущей карьере.
— Доступ к товарам? Насколько я понял, вы предлагаете мне заняться контрабандой или, может, даже каперством?
— Если вы это предпочитаете.
— Скажите, — бесстрастно продолжал Маккормак, — ваш отец знает о том, что вы обещаете от его имени?
Такое проявление интереса вызвало у Фелисити легкую дрожь от охватившего ее торжества.
— Нет, не знает, но я не сомневаюсь, он пойдет вам навстречу во всем, что только понадобится.
— Я не подозревал, что он располагает возможностями, о которых вы только что упомянули. Мне кажется, королевским властям не помешает более тщательно изучить дело мсье Лафарга, а возможно, и заново описать его имущество!
Полковник, прищурившись, наградил девушку неожиданно холодным взглядом; блестящие изумрудные глаза ирландца, казалось, пронзали ее насквозь. Фелисити наконец поняла, что он действительно остался равнодушен к возможности разбогатеть. С трудом уверившись, что ей так не повезло, она процедила сквозь плотно сжатые губы:
— Если вас это удовлетворит, полковник, если вы решили мстить нам до конца, что ж…
Несколько долгих минут Маккормак пристально разглядывал девушку, скользя глазами по ее медово-золотистым локонам, собранным под муслиновым капором с кружевами, изучая очертания ее щек, округлость груди под корсетом, подчеркивающим стройность ее талии и роскошную пышность юбок. Такой откровенно оценивающий взгляд заставил Фелисити задрожать от гнева и еще от какого-то чувства, которое она даже не могла точно определить.
— Если меня это удовлетворит? Не в той мере, как вам кажется, мадемуазель. Если вы убеждены, что вашего отца держат здесь из-за вашего поведения, я не понимаю, почему вы предлагаете вознаграждение, которое можно получить только от него самого? Неужели вам так не хочется пожертвовать собственной гордостью ради отца?
— Как это понимать? — В карих глазах девушки появилась тревога, голос зазвучал неуверенно.
— Я имею в виду товар, о котором мы до сих пор не вспоминали и который можете предложить только вы одна.
— Я вас, кажется, не понимаю. — Фелисити догадалась, о чем идет речь, однако боялась в этом признаться, опасаясь, что окажется права.
— По-моему, вы меня отлично поняли. Я имею в виду удовольствие от вашего общества, мадемуазель Лафарг.
Фелисити задохнулась от гнева. Самое худшее в этом предложении заключалось в том, что она не могла отвергнуть его в резкой форме, опасаясь, как бы ее отказ не навлек на голову отца месть полковника.
— Вы… Вы не имеете права!
— Почему вы так считаете? Вы красивая женщина, а я одинок и нахожусь в чужой стране, жители которой, мягко говоря, относятся ко мне не слишком дружелюбно. Я уже начал уставать от холодных взглядов здешних женщин, и с удовольствием установил бы с одной из них более близкие отношения.
Маккормак повел себя как-то странно. Он будто поддразнивал самого себя, а не собеседницу, словно ожидая, что она с минуты на минуту сбежит, так и не выслушав до конца его неприличное предложение.
— Это просто отвратительно! Валькур предупреждал, что так и должно случиться. Напрасно я его не послушала!
— И что же именно сказал вам Валькур Мюрат? — поинтересовался ирландец довольно суровым тоном.
— Что вы подумаете, что я… Что мне понадобится…
Заметив, что девушка стала запинаться, полковник приподнял бровь.
— Продолжайте, мадемуазель Лафарг.
Гнев и смущение помогли Фелисити преодолеть замешательство.
— Он сказал, что я как женщина стану чем-то вроде военной добычи, особенно для таких, как вы, и что за подобные услуги на войне полагается расплачиваться.
— А вы этого делать не хотите?
Опущенные ресницы не позволяли Фелисити увидеть выражение глаз полковника.
— Вы просто не могли отнестись ко мне иначе, — она в упор взглянула на ирландца.
— Во всем можно найти что-нибудь хорошее. Однако не будем об этом говорить. Какой бы восхитительной ни казалась такая мысль, я имел в виду другое, — неожиданно улыбнулся он.
— Другое? — Фелисити почувствовала облегчение, одновременно ощутив какую-то непонятную досаду. Она тут же сделала над собой усилие, чтобы забыть о ней, постаравшись сосредоточиться на словах Маккормака.
— Я, кажется, упоминал в разговоре с вами о том, что генерал-губернатор заинтересован в улучшении наших отношений со здешними жителями. Он намерен как можно скорей определить наказание зачинщикам мятежа, а потом, покончив с этим неприятным делом, приступить к управлению колонией в обычном порядке. По его убеждению, лучшим способом сделать наше присутствие в городе приемлемым было бы поощрение естественного поведения его офицеров по отношению к женской части населения. При этом они, конечно, должны действовать с подобающей им галантностью. Если некоторые из его людей пожелают здесь поселиться, он будет это только приветствовать, расценивая их поступок как совпадающий с интересами испанской короны. Малочисленность жителей всегда являлась серьезной проблемой для луизианской колонии.
— Полковник Маккормак, вы хотите сказать?..
— Любой офицер, замеченный проезжающим с француженкой в экипаже или прогуливающимся с ней по Оружейной площади, а также танцующим на какой-либо ассамблее, будет считаться достойным поощрения, точно так же как находящаяся с ним дама может вполне обоснованно рассчитывать на то, что любая ее просьба встретит понимание со стороны властей. В первую очередь это касается тех женщин, которые сделают первый шаг, тем самым подав пример остальным горожанкам.
— И это все? — спросила Фелисити бесстрастным тоном.
Ирландец не сводил глаз с лица девушки.
— Таково наше первоначальное намерение. Я с радостью обдумаю предложение вашего брата, если вы того пожелаете.
Фелисити затаила дыхание, почувствовав, как сначала к лицу прилила горячая волна крови, затем ее тут же бросило в дрожь. Увидев, что Маккормак смотрит на нее с выражением сдержанной страсти, Фелисити испытала ощущение, близкое к панике.
— Если у вас такое представление о галантности…
— Я предлагаю помочь вашему отцу единственно доступным вам способом. Ведь вы добивались именно этого?
— Нет! Нет, это невозможно! — Фелисити произнесла эти слова, не успев подумать, даже не постаравшись смягчить ответ, чтобы он не казался окончательным.
— О поспешно принятых решениях часто приходится жалеть, мадемуазель. Я дам вам время подумать, прежде чем попрошу мне ответить.
Полковник говорил уверенно, с чуть заметной иронией. Он был явно не в духе и предлагал ей удалиться. Фелисити не рассчитывала, что ее визит закончится именно так. Представив, что она может наговорить много лишнего, если останется, девушка, подхватив юбки, стремглав бросилась прочь. Она выбежала из кабинета, с силой хлопнув дверью.
5
— Поверьте, мадемуазель, таких способов просто не существует. Хотя суд может установить степень невиновности или виновности подсудимого, его приговор утверждает генерал-губернатор как лицо, облеченное верховной властью в Луизиане. Поэтому ни вы, ни я никак не можем повлиять на окончательное решение. — Выражение лица Маккормака по-прежнему оставалось жестким.
— Неужели я, по-вашему, должна поверить, что вы, как его земляк, как человек, которому он помог занять высокий пост в испанской армии и сделал своим заместителем, не имеете на него никакого влияния, не можете ничего подсказать генерал-губернатору?
— Мало ли о чем могут сплетничать?
— Знание иногда равносильно разнице между жизнью и смертью. Почему нам нельзя обсуждать между собой тех, кого прислали управлять нами? — На этот раз полковник не стал отрицать, что О'Райли может прислушаться к его мнению. Что, если он перед этим отказывался лишь из гордости, только для того, чтобы она еще больше отчаялась, а заодно и назвала большую сумму, которую они с отцом согласны предложить? Фелисити внимательно смотрела на собеседника, готовая воспользоваться малейшим шансом, со смущением отмечая про себя, что он следит за ней с теми же намерениями.
— Я офицер колониальных войск, наемник, — ответил он подчеркнуто строго.
— Вы второй человек после генерал-губернатора, в вашей власти было замять тот случай с горшком или дать ему ход, как вы сами тогда заявили. Если это так, то вы вполне можете добиться снисхождения моему отцу.
— Эта привилегия принадлежит лишь дону Алехандро О'Райли, как верховному управляющему колонией.
— А что же вы сами, полковник Маккормак? Неужели вам не хочется занять такой же пост и оставить собственный след в истории Нового Света? Если отца освободят, он будет настолько признателен, что с удовольствием поможет вам получить торговые концессии или какой-нибудь другой доступ к товарам, доход от которых не помешает вашей будущей карьере.
— Доступ к товарам? Насколько я понял, вы предлагаете мне заняться контрабандой или, может, даже каперством?
— Если вы это предпочитаете.
— Скажите, — бесстрастно продолжал Маккормак, — ваш отец знает о том, что вы обещаете от его имени?
Такое проявление интереса вызвало у Фелисити легкую дрожь от охватившего ее торжества.
— Нет, не знает, но я не сомневаюсь, он пойдет вам навстречу во всем, что только понадобится.
— Я не подозревал, что он располагает возможностями, о которых вы только что упомянули. Мне кажется, королевским властям не помешает более тщательно изучить дело мсье Лафарга, а возможно, и заново описать его имущество!
Полковник, прищурившись, наградил девушку неожиданно холодным взглядом; блестящие изумрудные глаза ирландца, казалось, пронзали ее насквозь. Фелисити наконец поняла, что он действительно остался равнодушен к возможности разбогатеть. С трудом уверившись, что ей так не повезло, она процедила сквозь плотно сжатые губы:
— Если вас это удовлетворит, полковник, если вы решили мстить нам до конца, что ж…
Несколько долгих минут Маккормак пристально разглядывал девушку, скользя глазами по ее медово-золотистым локонам, собранным под муслиновым капором с кружевами, изучая очертания ее щек, округлость груди под корсетом, подчеркивающим стройность ее талии и роскошную пышность юбок. Такой откровенно оценивающий взгляд заставил Фелисити задрожать от гнева и еще от какого-то чувства, которое она даже не могла точно определить.
— Если меня это удовлетворит? Не в той мере, как вам кажется, мадемуазель. Если вы убеждены, что вашего отца держат здесь из-за вашего поведения, я не понимаю, почему вы предлагаете вознаграждение, которое можно получить только от него самого? Неужели вам так не хочется пожертвовать собственной гордостью ради отца?
— Как это понимать? — В карих глазах девушки появилась тревога, голос зазвучал неуверенно.
— Я имею в виду товар, о котором мы до сих пор не вспоминали и который можете предложить только вы одна.
— Я вас, кажется, не понимаю. — Фелисити догадалась, о чем идет речь, однако боялась в этом признаться, опасаясь, что окажется права.
— По-моему, вы меня отлично поняли. Я имею в виду удовольствие от вашего общества, мадемуазель Лафарг.
Фелисити задохнулась от гнева. Самое худшее в этом предложении заключалось в том, что она не могла отвергнуть его в резкой форме, опасаясь, как бы ее отказ не навлек на голову отца месть полковника.
— Вы… Вы не имеете права!
— Почему вы так считаете? Вы красивая женщина, а я одинок и нахожусь в чужой стране, жители которой, мягко говоря, относятся ко мне не слишком дружелюбно. Я уже начал уставать от холодных взглядов здешних женщин, и с удовольствием установил бы с одной из них более близкие отношения.
Маккормак повел себя как-то странно. Он будто поддразнивал самого себя, а не собеседницу, словно ожидая, что она с минуты на минуту сбежит, так и не выслушав до конца его неприличное предложение.
— Это просто отвратительно! Валькур предупреждал, что так и должно случиться. Напрасно я его не послушала!
— И что же именно сказал вам Валькур Мюрат? — поинтересовался ирландец довольно суровым тоном.
— Что вы подумаете, что я… Что мне понадобится…
Заметив, что девушка стала запинаться, полковник приподнял бровь.
— Продолжайте, мадемуазель Лафарг.
Гнев и смущение помогли Фелисити преодолеть замешательство.
— Он сказал, что я как женщина стану чем-то вроде военной добычи, особенно для таких, как вы, и что за подобные услуги на войне полагается расплачиваться.
— А вы этого делать не хотите?
Опущенные ресницы не позволяли Фелисити увидеть выражение глаз полковника.
— Вы просто не могли отнестись ко мне иначе, — она в упор взглянула на ирландца.
— Во всем можно найти что-нибудь хорошее. Однако не будем об этом говорить. Какой бы восхитительной ни казалась такая мысль, я имел в виду другое, — неожиданно улыбнулся он.
— Другое? — Фелисити почувствовала облегчение, одновременно ощутив какую-то непонятную досаду. Она тут же сделала над собой усилие, чтобы забыть о ней, постаравшись сосредоточиться на словах Маккормака.
— Я, кажется, упоминал в разговоре с вами о том, что генерал-губернатор заинтересован в улучшении наших отношений со здешними жителями. Он намерен как можно скорей определить наказание зачинщикам мятежа, а потом, покончив с этим неприятным делом, приступить к управлению колонией в обычном порядке. По его убеждению, лучшим способом сделать наше присутствие в городе приемлемым было бы поощрение естественного поведения его офицеров по отношению к женской части населения. При этом они, конечно, должны действовать с подобающей им галантностью. Если некоторые из его людей пожелают здесь поселиться, он будет это только приветствовать, расценивая их поступок как совпадающий с интересами испанской короны. Малочисленность жителей всегда являлась серьезной проблемой для луизианской колонии.
— Полковник Маккормак, вы хотите сказать?..
— Любой офицер, замеченный проезжающим с француженкой в экипаже или прогуливающимся с ней по Оружейной площади, а также танцующим на какой-либо ассамблее, будет считаться достойным поощрения, точно так же как находящаяся с ним дама может вполне обоснованно рассчитывать на то, что любая ее просьба встретит понимание со стороны властей. В первую очередь это касается тех женщин, которые сделают первый шаг, тем самым подав пример остальным горожанкам.
— И это все? — спросила Фелисити бесстрастным тоном.
Ирландец не сводил глаз с лица девушки.
— Таково наше первоначальное намерение. Я с радостью обдумаю предложение вашего брата, если вы того пожелаете.
Фелисити затаила дыхание, почувствовав, как сначала к лицу прилила горячая волна крови, затем ее тут же бросило в дрожь. Увидев, что Маккормак смотрит на нее с выражением сдержанной страсти, Фелисити испытала ощущение, близкое к панике.
— Если у вас такое представление о галантности…
— Я предлагаю помочь вашему отцу единственно доступным вам способом. Ведь вы добивались именно этого?
— Нет! Нет, это невозможно! — Фелисити произнесла эти слова, не успев подумать, даже не постаравшись смягчить ответ, чтобы он не казался окончательным.
— О поспешно принятых решениях часто приходится жалеть, мадемуазель. Я дам вам время подумать, прежде чем попрошу мне ответить.
Полковник говорил уверенно, с чуть заметной иронией. Он был явно не в духе и предлагал ей удалиться. Фелисити не рассчитывала, что ее визит закончится именно так. Представив, что она может наговорить много лишнего, если останется, девушка, подхватив юбки, стремглав бросилась прочь. Она выбежала из кабинета, с силой хлопнув дверью.
5
Обдумывать предложение полковника Фелисити пришлось не более семи часов, в течение которых она с волнением вспоминала все подробности того, что произошло между ней и ирландским наемником. Она опасалась, что ее неудачный визит лишь усугубил положение отца, вместо того чтобы облегчить его, чего, как ей казалось, наверняка можно было добиться, поведи она себя более дипломатично.
Охваченная неистовым гневом, вызванным доверительным тоном военного, Фелисити мерила комнату шагами. Теперь она бранила себя за то, что не смогла отказать ему сразу в резких и категоричных выражениях. Ашанти, выслушав рассказ о подлости ирландца, посоветовала хозяйке проявить осторожность и постараться в конце концов прийти к какому-нибудь компромиссу. Что еще ей оставалось делать, если даже смелые и состоятельные люди с поклонами приглашали испанцев к себе в магазины и собирались присягнуть им на верность, чего требовал О'Райли? Близкие отношения с Маккормаком казались Фелисити не слишком опасными и в будущем даже могли принести пользу. В общем, как бы то ни было, в таком ненадежном положении, как ее, с ним ни в коем случае не следовало ссориться.
За Фелисити переживала не только Ашанти. Через час после ее возвращения из дома губернатора к ней пришла соседка. Сердце этой доброй женщины, неравнодушной к слухам, переполняло сочувствие к несчастному мсье Лафаргу и тревога за его дочь, которая осталась совсем одна. Заметив, что Валькур в последние дни перестал появляться дома, она теперь интересовалась причиной его отсутствия. Ее муж видел бедного мальчика на болоте Сент-Джон в компании очень плохих людей. «Контрабандистов, милочка, настоящих пиратов, если покопаться поглубже. Наверное, у самого Господа Бога обливается кровью сердце, когда он видит, как из-за этого дьявола О'Райли распадаются несчастные семьи. Это просто каменный человек, теперь все в этом убедились. Его не трогают ни слезы матери, ни мольбы юной красавицы невесты. Ты, наверное, знаешь, испанцы арестовали даже Жана Батиста Нойена, племянника самого Бьенвилля, основателя колонии, разлучив его с молодой женой. Солдаты забрали и зятя Лафреньера, а ведь он еще совсем мальчик. Какой жестокостью нужно обладать, чтобы так поступить? Он просто не похож на человека. Бедная мадам Нойен, у нее больше нет ни отца, ни мужа! Да, в нашей жизни теперь не осталось ничего, кроме печали…»
Из груди соседки, которую та, очевидно для большего удобства, обложила ватой, вырвался глубокий вздох. Теперь ее мысли вновь вернулись к Фелисити. Девушка оказалась на редкость в незавидном положении, оставшись одна в доме под защитой всего лишь трех служанок. Соседка просто не понимала, о чем думал Валькур, бросив сестру в городе, где полно испанских солдат. Ведь никто не знает, сколько еще времени офицеры будут удерживать их в повиновении. Впрочем, и сами они, особенно эти наемные ирландские молодчики, могут оказаться еще хуже своих солдат. Никто не удивится, если скоро они начнут насиловать всех женщин в Новом Орлеане прямо в их постелях! Поэтому добрая соседка предложила девушке пока пожить в ее доме на правах гостьи или поискать убежища у милосердных сестер в монастыре.
Такой выход абсолютно не устраивал саму Фелисити, так же как и возможность предаться молитвам, наблюдая со стороны за развитием событий. Но что же вообще ей оставалось? Она могла постоять за себя с пистолетом и шпагой в руках, однако, взявшись за оружие, она наверняка не добьется освобождения отца. Шансы на успех в этом случае казались ей ничтожно малы. Она еще надеялась исправить положение с помощью полковника Моргана Маккормака.
Фелисити понимала, какому риску себя подвергает. Хотя полковник и подчеркнул, что благодаря ее лояльности отцу могут вынести наиболее мягкий приговор, этого никто не мог гарантировать. Ирландец старательно избегал открыто говорить о том, на что намекал и что ожидал получить в качестве вознаграждения за услуги. В ее положении она вполне могла ошибиться, усмотрев в его словах слишком многое и приняв желаемое за действительность.
Тем временем уже перевалило за полдень. В городе, казалось, все замерло из-за нестерпимой жары, затрудняющей дыхание. Горячее марево окутало кроны кипарисов, возвышавшихся над крышами зданий, и люди попрятались по домам, закрыв ставни, чтобы защититься от ослепительно яркого дневного света. Теперь они появятся на улицах лишь после того, как солнце начнет клониться к западу, и будут двигаться в замедленном темпе, словно пробудившись от летаргического сна, до тех пор пока в воздухе не повеет вечерней прохладой.
Однако стены домов еще долго будут хранить дневное тепло, поэтому после наступления сумерек горожане обычно выходили из своих жилищ и усаживались на ступеньках или балконах. Самые энергичные неторопливо прохаживались по улицам, ведущим к набережной, или гуляли возле церкви святого Луи по пыльной Оружейной площади, где обычно устраивались парады.
Фелисити любила пройтись по набережной. Решив, что присутствие в городе испанцев не должно нарушать ее привычек, она вместе с Ашанти вышла из дому, надеясь, что теплый приятный речной ветерок избавит ее от давившей на глаза головной боли и поможет справиться с волнением.
Однако надежды ее не оправдались. Едва Фелисити добралась до набережной, как к ней, отделившись от группы военных, укрывшихся в тени обрамлявших площадь сикоморов, приблизился офицер. Изумрудные глаза полковника Маккормака вызывающе блестели, в то время как черты загорелого лица казались застывшими. Остановившись рядом, он приветствовал девушку легким поклоном.
— Мадемуазель Лафарг, какая приятная неожиданность!
— Не слишком неожиданная, как я подозреваю, — холодно ответила Фелисити.
— Можете не сомневаться, я чрезвычайно рад встрече с вами. — Губы Маккормака тронула едва заметная улыбка.
Фелисити не могла с полной уверенностью утверждать, что он специально дожидался ее появления здесь, и вместо того чтобы прямо обвинить в этом ирландца, она только пробормотала:
— К сожалению, я не могу сказать вам то же самое.
— А жаль. Ведь в будущем нам предстоит проводить довольно много времени вместе.
— Что заставляет вас так думать, полковник? — спросила она, не обращая внимания на служанку, тронувшую ее за руку.
— Я, конечно, могу ошибаться, мадемуазель, но если бы вы не сбежали от меня сразу, подобрав юбки, я взял бы на себя смелость предположить, что вы согласились принять план, с которым я познакомил вас утром.
Решающий момент наступил слишком неожиданно. Стараясь выиграть время, Фелисити ответила:
— Неужели тогда вы говорили серьезно?
— Я еще никогда не был так серьезен. — Голос его звучал низко, а лицо сохраняло выражение пристального внимания.
— Почему вы выбрали именно меня? — спросила девушка резким тоном.
— Вы молоды и красивы, — ответил ирландец, — а потом, если помните, вы сами заставили меня обратить на вас внимание.
— Только не с этой целью!
— Насчет этого вы, безусловно, правы, однако теперь ваши слова мало что значат. Скажите, мадемуазель Лафарг, прогуляетесь вы со мной или нет?
По его словам можно было заключить, что он сейчас рассчитывал на большее, чем публичное проявление теплых чувств, о чем говорил ей утром. Фелисити глубоко вздохнула.
— Похоже, у меня просто не остается другого выбора, полковник Маккормак.
— Жаль, — ответил он, и его голос сразу сделался резким, — однако я вас ни к чему не принуждаю.
— Конечно, вы просто пользуетесь моим положением, не правда ли, полковник? — В карих глазах девушки появилось грустное выражение.
Ирландец даже не попытался отвести взгляд. Обернувшись, он подал Фелисити руку, указав направление, в котором идти.
— Вы правы, именно так я и поступаю.
Итак, договоренность была достигнута, и теперь уже бесполезно спорить о том, как она будет выполняться. Помедлив еще какое-то мгновение, Фелисити приняла предложенную ей руку, ощутив под пальцами тонкое сукно мундира, и они отправились на прогулку. Ашанти, вздохнув то ли от облегчения, то ли от безысходности, двинулась следом.
Фелисити, несмотря ни на что, не могла отрицать мужской привлекательности своего спутника: его рост, легкость походки, крепкие мускулы под рукавом мундира, его подчеркнуто мужская стать. Все это долго казалось ей до того ошеломляющим, до того противоречащим ее поступку, что она поначалу не обращала внимания на косые взгляды, которые бросали на нее прохожие, и на то, с какой поспешностью они уступали им дорогу. Она, разумеется, представляла себе, что они думают о ней сейчас: дочь мсье Лафарга разгуливает под руку с воякой в красном мундире, с одним из ирландских прихвостней О'Райли, в то время как ее отец томится в тюрьме, и эта мысль заставила ее покраснеть до корней волос. Но она тут же высоко подняла голову. Она ни перед кем не обязана отчитываться за собственное поведение, кроме себя самой. И люди когда-нибудь осознают всю мудрость ее поступка. А пока она будет прогуливаться даже с самим дьяволом, если это пойдет на благо ее отцу.
Они вышли на набережную, затем по шатким деревянным ступенькам поднялись на длинную и извилистую земляную насыпь. Это сооружение, шириной десять футов наверху и почти двадцать внизу, предназначалось для защиты города от наводнений во время разлива Миссисипи. Сейчас, на исходе августа, уровень воды в реке упал до самой нижней годовой отметки, однако она все равно оставалась широкой и могучей, а противоположный берег был неразличим из-за окутавшей его вечерней дымки. Пахло рыбой, илом и гнилыми водорослями, но ветерок, от которого на воде появлялась легкая рябь, все равно казался свежим.
Полковник Маккормак искоса посмотрел на свою спутницу с видом мрачного недоумения.
— Вы всегда такая молчаливая, или я должен отнести это на тот счет, что вам просто трудно найти подходящую тему для разговора?
— Я не знала, что обязана еще и развлекать вас.
— Нет, не обязаны, — ответил ирландец, и его глаза снова сделались холодными, — однако хотя бы внешнее проявление вежливости окажется совсем не лишним.
— Всеми доступными способами, вот чего вы, наверное, желаете. — Фелисити с удовольствием отметила, что ее спутник сердито насупил брови, отчего между ними появилась небольшая складка.
— Я желаю, — проговорил он, сделав ударение на последнем слове, — чтобы вы вели себя со мной так же, как и с любым другим знакомым мужчиной.
— Но вы не принадлежите к их числу. — Она выразительно посмотрела на Маккормака. — От вашей доброй воли зависит судьба моего отца.
— Если вашу мысль довести до логического завершения, вежливость покажется просто обязательной.
— Вы мне угрожаете, полковник?
— Если вы решили, что вашего отца будут держать на хлебе и воде из-за того, что вы не сумеете мне угодить, вы ошибаетесь. Каждый человек, мужчина или женщина, должен отвечать только за собственные проступки.
По какой-то непонятной причине эти слова испугали Фелисити больше, чем открытый намек на то, что ее отец пострадает, если она окажется несговорчивой. Сейчас она в первую очередь подумала не о грозившей ей опасности, а о том, с каким неумолимым видом произнес эту фразу ее спутник.
— Вы хотите сказать, полковник Маккормак, что решили встретиться со мной из-за того случая с ночным горшком, а не потому, что я просила вас за отца?
Выражение его лица на какой-то момент сделалось непроницаемым.
— У меня есть на это множество самых разнообразных причин, мадемуазель, однако, поскольку мы с вами пришли к соглашению, о них теперь незачем вспоминать.
— Хорошо, — кивнула Фелисити после долгого молчания. Продолжать прогулку ей показалось проще и, возможно, даже безопасней, чем углубляться дальше в этот вопрос.
— Пока вы продолжаете оставаться столь сговорчивой, — улыбнулся ирландец с легкой издевкой, — я бы хотел, чтобы вы называли меня Морганом. Такое имя мне дали родители.
Фелисити наклонила голову в знак согласия, стараясь не допустить, чтобы он тоже стал называть ее по имени. Однако это ей не удалось.
— Благодарю вас, Фелисити. — Маккормак мрачно усмехнулся, ожидая ее реакции.
Девушка бросила на ирландца обжигающий взгляд, однако не стала возражать.
Они продолжали прогуливаться по дамбе, двигаясь теперь в южном направлении. Полковник старался соразмерить свои широкие шаги с медленной походкой девушки. Через некоторое время Фелисити поинтересовалась с ежой учтивостью:
— Скажите, как вам понравилась Луизиана?
— Это удивительно плодородный край, — ответил он, восприняв столь банальный вопрос с едва заметным сухим юмором. — Здесь все растет прямо как на дрожжах, буквально на глазах. Я обратил внимание, что здешние сорняки и вьюны за одну ночь становятся на несколько футов длиннее. При такой плодородной почве и теплом климате нет ничего удивительного в том, что здесь вполне можно снимать по три урожая в год.
— Вы рассуждаете будто какой-нибудь крестьянин.
— А что в этом такого? Как бы вы ни отнеслись к моим словам, но все мои предки были крестьянами. — На мгновение в его голосе почувствовалась горечь, но вскоре она исчезла.
— Вас не беспокоит жара? — Фелисити решила перевести разговор на другую тему.
— С тех пор как мне исполнилось восемнадцать лет, я почти все время прослужил на Карибском и Средиземном морях, а также в Испании. Поэтому жаркий климат для меня не в новинку, впрочем, это не значит, что мне нравятся мухи и москиты, которые живут во всех жарких странах. Они еще нигде не досаждали мне так, как здесь.
— Наш город окружают болота, а насекомые размножаются в стоячей воде. Они, конечно, порядком надоедают, но я еще не слышала, чтобы из-за них кто-нибудь умер. Вы упомянули о службе, полковник, вы имели в виду службу в армии?
В ответ ирландец молча посмотрел на девушку, приподняв брови.
— Я хотела сказать — Морган, — спохватилась Фелисити, слегка запнувшись.
— Если вы говорите об испанской армии, то нет, — наконец произнес Маккормак. — В пятнадцать лет я пошел учиться на юриста, а спустя два года с небольшим попался на глаза английским вербовщикам. В завязавшейся драке потерял сознание, они бросили меня в фургон и увезли на побережье. Я очнулся, только когда меня тащили на корабль, связанного по рукам и ногам.
— Вы учились на юриста? — удивилась Фелисити, окинув быстрым взглядом его лицо с жесткими чертами, типичными для военного. — Я почему-то не могу представить вас в этой роли.
— Я сам тоже не мог, — согласился полковник, быстро и принужденно улыбнувшись. — Отец считал это занятие очень важным и выгодным. Если бы я как следует изучил законы англичан, то, может, сумел бы помешать им отбирать у нас новые земли. Лучше бы он отдал меня в ученики к пекарю. Там я, по крайней мере, мог досыта поесть, что удавалось тогда в Ирландии далеко не всем, как, впрочем, и сейчас.
— Итак, вы стали английским моряком. Это вам пришлось больше по душе? — Рассказ Моргана Маккормака вызвал у Фелисити неожиданный интерес.
— Если вы задали такой вопрос, значит, вам ничего не известно о жизни палубного матроса, в особенности на английском корабле. Он не видит ничего, кроме непрерывного тяжкого труда в любую погоду и пищи пополам с червями и насекомыми. И при этом его еще постоянно стегают плетью.
— Но вам удалось бежать.
— К счастью, фрегат, на котором я плавал, захватили карибские пираты.
— К счастью! — воскликнула Фелисити.
— Да, как потом выяснилось. Обычно мало кто желает уходить в море на долгие месяцы, поэтому на кораблях у пиратов, как и у англичан, всегда не хватает людей. Пиратским капитанам известно, что большинство членов команды на английских судах попали на флот не по своей воле, поэтому некоторые из них дают морякам шанс сменить место службы, а заодно и поправить денежные дела. А поскольку несогласных в лучшем случае оставляют в море в маленькой шлюпке, от этого предложения мало кто отказывается.
— И это занятие пришлось вам больше по вкусу? — спросила Фелисити, не удержавшись от иронии.
— У него были свои положительные стороны. — Зеленые глаза Маккормака блеснули. Ему было ясно, что она относится к нему с неприязнью, однако он воздержался от каких-либо замечаний на этот счет.
Охваченная неистовым гневом, вызванным доверительным тоном военного, Фелисити мерила комнату шагами. Теперь она бранила себя за то, что не смогла отказать ему сразу в резких и категоричных выражениях. Ашанти, выслушав рассказ о подлости ирландца, посоветовала хозяйке проявить осторожность и постараться в конце концов прийти к какому-нибудь компромиссу. Что еще ей оставалось делать, если даже смелые и состоятельные люди с поклонами приглашали испанцев к себе в магазины и собирались присягнуть им на верность, чего требовал О'Райли? Близкие отношения с Маккормаком казались Фелисити не слишком опасными и в будущем даже могли принести пользу. В общем, как бы то ни было, в таком ненадежном положении, как ее, с ним ни в коем случае не следовало ссориться.
За Фелисити переживала не только Ашанти. Через час после ее возвращения из дома губернатора к ней пришла соседка. Сердце этой доброй женщины, неравнодушной к слухам, переполняло сочувствие к несчастному мсье Лафаргу и тревога за его дочь, которая осталась совсем одна. Заметив, что Валькур в последние дни перестал появляться дома, она теперь интересовалась причиной его отсутствия. Ее муж видел бедного мальчика на болоте Сент-Джон в компании очень плохих людей. «Контрабандистов, милочка, настоящих пиратов, если покопаться поглубже. Наверное, у самого Господа Бога обливается кровью сердце, когда он видит, как из-за этого дьявола О'Райли распадаются несчастные семьи. Это просто каменный человек, теперь все в этом убедились. Его не трогают ни слезы матери, ни мольбы юной красавицы невесты. Ты, наверное, знаешь, испанцы арестовали даже Жана Батиста Нойена, племянника самого Бьенвилля, основателя колонии, разлучив его с молодой женой. Солдаты забрали и зятя Лафреньера, а ведь он еще совсем мальчик. Какой жестокостью нужно обладать, чтобы так поступить? Он просто не похож на человека. Бедная мадам Нойен, у нее больше нет ни отца, ни мужа! Да, в нашей жизни теперь не осталось ничего, кроме печали…»
Из груди соседки, которую та, очевидно для большего удобства, обложила ватой, вырвался глубокий вздох. Теперь ее мысли вновь вернулись к Фелисити. Девушка оказалась на редкость в незавидном положении, оставшись одна в доме под защитой всего лишь трех служанок. Соседка просто не понимала, о чем думал Валькур, бросив сестру в городе, где полно испанских солдат. Ведь никто не знает, сколько еще времени офицеры будут удерживать их в повиновении. Впрочем, и сами они, особенно эти наемные ирландские молодчики, могут оказаться еще хуже своих солдат. Никто не удивится, если скоро они начнут насиловать всех женщин в Новом Орлеане прямо в их постелях! Поэтому добрая соседка предложила девушке пока пожить в ее доме на правах гостьи или поискать убежища у милосердных сестер в монастыре.
Такой выход абсолютно не устраивал саму Фелисити, так же как и возможность предаться молитвам, наблюдая со стороны за развитием событий. Но что же вообще ей оставалось? Она могла постоять за себя с пистолетом и шпагой в руках, однако, взявшись за оружие, она наверняка не добьется освобождения отца. Шансы на успех в этом случае казались ей ничтожно малы. Она еще надеялась исправить положение с помощью полковника Моргана Маккормака.
Фелисити понимала, какому риску себя подвергает. Хотя полковник и подчеркнул, что благодаря ее лояльности отцу могут вынести наиболее мягкий приговор, этого никто не мог гарантировать. Ирландец старательно избегал открыто говорить о том, на что намекал и что ожидал получить в качестве вознаграждения за услуги. В ее положении она вполне могла ошибиться, усмотрев в его словах слишком многое и приняв желаемое за действительность.
Тем временем уже перевалило за полдень. В городе, казалось, все замерло из-за нестерпимой жары, затрудняющей дыхание. Горячее марево окутало кроны кипарисов, возвышавшихся над крышами зданий, и люди попрятались по домам, закрыв ставни, чтобы защититься от ослепительно яркого дневного света. Теперь они появятся на улицах лишь после того, как солнце начнет клониться к западу, и будут двигаться в замедленном темпе, словно пробудившись от летаргического сна, до тех пор пока в воздухе не повеет вечерней прохладой.
Однако стены домов еще долго будут хранить дневное тепло, поэтому после наступления сумерек горожане обычно выходили из своих жилищ и усаживались на ступеньках или балконах. Самые энергичные неторопливо прохаживались по улицам, ведущим к набережной, или гуляли возле церкви святого Луи по пыльной Оружейной площади, где обычно устраивались парады.
Фелисити любила пройтись по набережной. Решив, что присутствие в городе испанцев не должно нарушать ее привычек, она вместе с Ашанти вышла из дому, надеясь, что теплый приятный речной ветерок избавит ее от давившей на глаза головной боли и поможет справиться с волнением.
Однако надежды ее не оправдались. Едва Фелисити добралась до набережной, как к ней, отделившись от группы военных, укрывшихся в тени обрамлявших площадь сикоморов, приблизился офицер. Изумрудные глаза полковника Маккормака вызывающе блестели, в то время как черты загорелого лица казались застывшими. Остановившись рядом, он приветствовал девушку легким поклоном.
— Мадемуазель Лафарг, какая приятная неожиданность!
— Не слишком неожиданная, как я подозреваю, — холодно ответила Фелисити.
— Можете не сомневаться, я чрезвычайно рад встрече с вами. — Губы Маккормака тронула едва заметная улыбка.
Фелисити не могла с полной уверенностью утверждать, что он специально дожидался ее появления здесь, и вместо того чтобы прямо обвинить в этом ирландца, она только пробормотала:
— К сожалению, я не могу сказать вам то же самое.
— А жаль. Ведь в будущем нам предстоит проводить довольно много времени вместе.
— Что заставляет вас так думать, полковник? — спросила она, не обращая внимания на служанку, тронувшую ее за руку.
— Я, конечно, могу ошибаться, мадемуазель, но если бы вы не сбежали от меня сразу, подобрав юбки, я взял бы на себя смелость предположить, что вы согласились принять план, с которым я познакомил вас утром.
Решающий момент наступил слишком неожиданно. Стараясь выиграть время, Фелисити ответила:
— Неужели тогда вы говорили серьезно?
— Я еще никогда не был так серьезен. — Голос его звучал низко, а лицо сохраняло выражение пристального внимания.
— Почему вы выбрали именно меня? — спросила девушка резким тоном.
— Вы молоды и красивы, — ответил ирландец, — а потом, если помните, вы сами заставили меня обратить на вас внимание.
— Только не с этой целью!
— Насчет этого вы, безусловно, правы, однако теперь ваши слова мало что значат. Скажите, мадемуазель Лафарг, прогуляетесь вы со мной или нет?
По его словам можно было заключить, что он сейчас рассчитывал на большее, чем публичное проявление теплых чувств, о чем говорил ей утром. Фелисити глубоко вздохнула.
— Похоже, у меня просто не остается другого выбора, полковник Маккормак.
— Жаль, — ответил он, и его голос сразу сделался резким, — однако я вас ни к чему не принуждаю.
— Конечно, вы просто пользуетесь моим положением, не правда ли, полковник? — В карих глазах девушки появилось грустное выражение.
Ирландец даже не попытался отвести взгляд. Обернувшись, он подал Фелисити руку, указав направление, в котором идти.
— Вы правы, именно так я и поступаю.
Итак, договоренность была достигнута, и теперь уже бесполезно спорить о том, как она будет выполняться. Помедлив еще какое-то мгновение, Фелисити приняла предложенную ей руку, ощутив под пальцами тонкое сукно мундира, и они отправились на прогулку. Ашанти, вздохнув то ли от облегчения, то ли от безысходности, двинулась следом.
Фелисити, несмотря ни на что, не могла отрицать мужской привлекательности своего спутника: его рост, легкость походки, крепкие мускулы под рукавом мундира, его подчеркнуто мужская стать. Все это долго казалось ей до того ошеломляющим, до того противоречащим ее поступку, что она поначалу не обращала внимания на косые взгляды, которые бросали на нее прохожие, и на то, с какой поспешностью они уступали им дорогу. Она, разумеется, представляла себе, что они думают о ней сейчас: дочь мсье Лафарга разгуливает под руку с воякой в красном мундире, с одним из ирландских прихвостней О'Райли, в то время как ее отец томится в тюрьме, и эта мысль заставила ее покраснеть до корней волос. Но она тут же высоко подняла голову. Она ни перед кем не обязана отчитываться за собственное поведение, кроме себя самой. И люди когда-нибудь осознают всю мудрость ее поступка. А пока она будет прогуливаться даже с самим дьяволом, если это пойдет на благо ее отцу.
Они вышли на набережную, затем по шатким деревянным ступенькам поднялись на длинную и извилистую земляную насыпь. Это сооружение, шириной десять футов наверху и почти двадцать внизу, предназначалось для защиты города от наводнений во время разлива Миссисипи. Сейчас, на исходе августа, уровень воды в реке упал до самой нижней годовой отметки, однако она все равно оставалась широкой и могучей, а противоположный берег был неразличим из-за окутавшей его вечерней дымки. Пахло рыбой, илом и гнилыми водорослями, но ветерок, от которого на воде появлялась легкая рябь, все равно казался свежим.
Полковник Маккормак искоса посмотрел на свою спутницу с видом мрачного недоумения.
— Вы всегда такая молчаливая, или я должен отнести это на тот счет, что вам просто трудно найти подходящую тему для разговора?
— Я не знала, что обязана еще и развлекать вас.
— Нет, не обязаны, — ответил ирландец, и его глаза снова сделались холодными, — однако хотя бы внешнее проявление вежливости окажется совсем не лишним.
— Всеми доступными способами, вот чего вы, наверное, желаете. — Фелисити с удовольствием отметила, что ее спутник сердито насупил брови, отчего между ними появилась небольшая складка.
— Я желаю, — проговорил он, сделав ударение на последнем слове, — чтобы вы вели себя со мной так же, как и с любым другим знакомым мужчиной.
— Но вы не принадлежите к их числу. — Она выразительно посмотрела на Маккормака. — От вашей доброй воли зависит судьба моего отца.
— Если вашу мысль довести до логического завершения, вежливость покажется просто обязательной.
— Вы мне угрожаете, полковник?
— Если вы решили, что вашего отца будут держать на хлебе и воде из-за того, что вы не сумеете мне угодить, вы ошибаетесь. Каждый человек, мужчина или женщина, должен отвечать только за собственные проступки.
По какой-то непонятной причине эти слова испугали Фелисити больше, чем открытый намек на то, что ее отец пострадает, если она окажется несговорчивой. Сейчас она в первую очередь подумала не о грозившей ей опасности, а о том, с каким неумолимым видом произнес эту фразу ее спутник.
— Вы хотите сказать, полковник Маккормак, что решили встретиться со мной из-за того случая с ночным горшком, а не потому, что я просила вас за отца?
Выражение его лица на какой-то момент сделалось непроницаемым.
— У меня есть на это множество самых разнообразных причин, мадемуазель, однако, поскольку мы с вами пришли к соглашению, о них теперь незачем вспоминать.
— Хорошо, — кивнула Фелисити после долгого молчания. Продолжать прогулку ей показалось проще и, возможно, даже безопасней, чем углубляться дальше в этот вопрос.
— Пока вы продолжаете оставаться столь сговорчивой, — улыбнулся ирландец с легкой издевкой, — я бы хотел, чтобы вы называли меня Морганом. Такое имя мне дали родители.
Фелисити наклонила голову в знак согласия, стараясь не допустить, чтобы он тоже стал называть ее по имени. Однако это ей не удалось.
— Благодарю вас, Фелисити. — Маккормак мрачно усмехнулся, ожидая ее реакции.
Девушка бросила на ирландца обжигающий взгляд, однако не стала возражать.
Они продолжали прогуливаться по дамбе, двигаясь теперь в южном направлении. Полковник старался соразмерить свои широкие шаги с медленной походкой девушки. Через некоторое время Фелисити поинтересовалась с ежой учтивостью:
— Скажите, как вам понравилась Луизиана?
— Это удивительно плодородный край, — ответил он, восприняв столь банальный вопрос с едва заметным сухим юмором. — Здесь все растет прямо как на дрожжах, буквально на глазах. Я обратил внимание, что здешние сорняки и вьюны за одну ночь становятся на несколько футов длиннее. При такой плодородной почве и теплом климате нет ничего удивительного в том, что здесь вполне можно снимать по три урожая в год.
— Вы рассуждаете будто какой-нибудь крестьянин.
— А что в этом такого? Как бы вы ни отнеслись к моим словам, но все мои предки были крестьянами. — На мгновение в его голосе почувствовалась горечь, но вскоре она исчезла.
— Вас не беспокоит жара? — Фелисити решила перевести разговор на другую тему.
— С тех пор как мне исполнилось восемнадцать лет, я почти все время прослужил на Карибском и Средиземном морях, а также в Испании. Поэтому жаркий климат для меня не в новинку, впрочем, это не значит, что мне нравятся мухи и москиты, которые живут во всех жарких странах. Они еще нигде не досаждали мне так, как здесь.
— Наш город окружают болота, а насекомые размножаются в стоячей воде. Они, конечно, порядком надоедают, но я еще не слышала, чтобы из-за них кто-нибудь умер. Вы упомянули о службе, полковник, вы имели в виду службу в армии?
В ответ ирландец молча посмотрел на девушку, приподняв брови.
— Я хотела сказать — Морган, — спохватилась Фелисити, слегка запнувшись.
— Если вы говорите об испанской армии, то нет, — наконец произнес Маккормак. — В пятнадцать лет я пошел учиться на юриста, а спустя два года с небольшим попался на глаза английским вербовщикам. В завязавшейся драке потерял сознание, они бросили меня в фургон и увезли на побережье. Я очнулся, только когда меня тащили на корабль, связанного по рукам и ногам.
— Вы учились на юриста? — удивилась Фелисити, окинув быстрым взглядом его лицо с жесткими чертами, типичными для военного. — Я почему-то не могу представить вас в этой роли.
— Я сам тоже не мог, — согласился полковник, быстро и принужденно улыбнувшись. — Отец считал это занятие очень важным и выгодным. Если бы я как следует изучил законы англичан, то, может, сумел бы помешать им отбирать у нас новые земли. Лучше бы он отдал меня в ученики к пекарю. Там я, по крайней мере, мог досыта поесть, что удавалось тогда в Ирландии далеко не всем, как, впрочем, и сейчас.
— Итак, вы стали английским моряком. Это вам пришлось больше по душе? — Рассказ Моргана Маккормака вызвал у Фелисити неожиданный интерес.
— Если вы задали такой вопрос, значит, вам ничего не известно о жизни палубного матроса, в особенности на английском корабле. Он не видит ничего, кроме непрерывного тяжкого труда в любую погоду и пищи пополам с червями и насекомыми. И при этом его еще постоянно стегают плетью.
— Но вам удалось бежать.
— К счастью, фрегат, на котором я плавал, захватили карибские пираты.
— К счастью! — воскликнула Фелисити.
— Да, как потом выяснилось. Обычно мало кто желает уходить в море на долгие месяцы, поэтому на кораблях у пиратов, как и у англичан, всегда не хватает людей. Пиратским капитанам известно, что большинство членов команды на английских судах попали на флот не по своей воле, поэтому некоторые из них дают морякам шанс сменить место службы, а заодно и поправить денежные дела. А поскольку несогласных в лучшем случае оставляют в море в маленькой шлюпке, от этого предложения мало кто отказывается.
— И это занятие пришлось вам больше по вкусу? — спросила Фелисити, не удержавшись от иронии.
— У него были свои положительные стороны. — Зеленые глаза Маккормака блеснули. Ему было ясно, что она относится к нему с неприязнью, однако он воздержался от каких-либо замечаний на этот счет.