Блейк Дженнифер. Закон мести

   Они стояли, прислушиваясь к постепенно затихающему стуку копыт, и растерянно глядели друг на друга. Трудно было поверить в то, что Исабель теперь нет с ними, что она в руках апачей. Все произошло так быстро и было настолько ужасным, что просто не укладывалось в сознании.
   — Я поеду следом, — пробормотал Висенте как бы про себя. — Мы все должны поехать и помочь ей. Мы просто обязаны спасти ее.
   — И как ты себе это представляешь? — резко спросил Энрике. — Стоит на секунду ослабить внимание, сделать одно неверное движение, и мы сами окажемся во власти дикарей. А они с удовольствием сделают из нас отбивные.
   — Она пострадала по собственной глупости, — добавила Луиза. — Кто мог предположить, что ей вздумается вернуться за шляпой.
   — За шляпой, — повторила Пилар. — Она вернулась за шляпой.
   Балтазар хрипло стонал, корчась на земле, прижав руки к кровоточащей ране на боку, откуда торчало оперение стрелы. Видно было, что рана причиняет ему невыносимую боль.
   Все вдруг вспомнили, что среди них находится тяжелораненый, и это вывело их из состояния глубокого оцепенения. Они тут же развернули бурную деятельность, как будто это могло в какой-то мере компенсировать неспособность помочь Исабель. Пилар засуетилась вокруг великана, укладывая его поудобнее на здоровый бок. Донья Луиза готовила бинты, Чарро, отломив наконечник стрелы, с величайшей осторожностью вытащил ее из сквозной раны, а Энрике быстро наложил повязку. Донья Луиза помогала ему, хотя трясущиеся пальцы плохо ее слушались. Но она отчаянно храбрилась, чтобы не ударить в грязь лицом перед Энрике, который время от времени бросал на нее насмешливый взгляд. Рана была серьезной, и все надежды были только на то, что организм Балтазара покажет, задеты какие-либо жизненно важные органы или нет.
   Пилар предоставила остальным заниматься Балтазаром, а сама вернулась к Рефухио. С тех пор как он сделал последний выстрел, он не издал ни звука и даже не пошевелился. Только грудь вздымалась и опускалась в частом ритме. С кружкой воды в одной руке и куском бинта в другой Пилар присела рядом с Рефухио и тронула его за плечо.
   Он поднял голову и приоткрыл воспаленные глаза, на секунду встретившись взглядом с Пилар, затем снова смежил веки. Пилар помогла ему лечь, прислонившись к вьючному седлу, затем начала осторожно смывать с его головы запекшуюся кровь и прилипшие к ней песок и травинки. По счастью, пуля всего только скользнула по черепу. Кровотечение, которое поначалу было довольно сильным, теперь почти остановилось. Никакой опасности для жизни Рефухио эта царапина не представляла. Пилар решила, что он отделается всего лишь головной болью.
   Но что-то в характере этой раны показалось Пилар подозрительным. Она осторожно прикоснулась к ней пальцами, отводя в сторону волосы Рефухио, чтобы взглянуть еще раз повнимательнее. Она никак не могла понять, что же ее насторожило. Рефухио беспокойно зашевелился, ее прикосновение заставило его поморщиться от боли. Пилар поспешно потянулась за бинтом. И тут внезапная догадка озарила ее мозг.
   Она сидела на корточках, сжимая в руке бинт, и смотрела на рану, из которой капля по капле сочилась густая темная кровь. Борозда, оставленная пулей, была более глубокой на лбу, а не ближе к затылку, следовательно, выстрел, поразивший Рефухио, никак не мог быть сделан со стороны индейцев, находившихся у него за спиной. Пилар подняла голову и медленно обвела взглядом мужчин, всех по очереди, — Чарро, Балтазара, Энрике и даже Висенте. Кто-то из них. Ведь женщины держали в руках мушкеты, только когда перезаряжали их.
   Это не могло быть случайностью. Мужчины были опытными стрелками. Они умели обращаться с оружием и не привыкли тратить зря порох и пули. Неужели один из них оказался способен на предательство? Но почему, господи, почему?
   Рефухио смотрел на нее вопросительно, испытующе. Пилар тоже не сводила с него глаз. Она видела на его лице следы напряжения, духовного и физического, которое не покидало его в последние дни ни на минуту. Его беспокоила новая рана, он выглядел изможденным и усталым, в уголках глаз появились морщинки. У Пилар сердце кровью обливалось, и она сжимала зубы, чтобы не разреветься. Сколько Рефухио еще сможет выдержать, хотела бы она знать. И сколько она сможет скрывать от него то, что узнала сейчас.
   Рефухио слегка покрутил головой и пощупал рану. Потом шепотом, так, чтобы слышала только Пилар, сказал:
   — Ну, перевязывай же. Ты ведь уже промыла ее. И учти, что я соглашаюсь на это только из соображений гигиены и чтобы выглядеть более-менее благопристойно.
   Пилар заколебалась, борясь с непреодолимым желанием тут же все рассказать Рефухио. Но вдруг он не поверит? Тогда ситуация станет еще более сложной и запутанной. Пилар начала медленно оборачивать бинт вокруг головы Рефухио. Когда она закончила, он взял ее руку и поднес к губам. Это теплое прикосновение глубоко взволновало Пилар, хотя она и приписывала его обычной благодарности.
   Чарро тоже был ранен. Стрела слегка задела голень, и он обработал рану при помощи Висенте. Энрике уже перевязал Балтазара и пошел осматривать лошадей. Вернувшись, он доложил, что животные в полном порядке, не считая нескольких царапин. Он вел под уздцы собственную лошадь, успокаивая ее ласковым поглаживанием. Вскочив в седло, он объявил, что отправляется искать коня Рефухио, который во время боя исчез неизвестно куда.
   — Будь осторожен и постарайся недолго! — напутствовала Энрике донья Луиза.
   — Ладно, — отмахнулся он, как если бы речь шла о чем-то обыденном.
   Но он сдержал слово. Не прошло и получаса, как он вернулся вместе с пропавшим жеребцом.
   Появление Энрике было воспринято как сигнал к действию. Балтазар, который до этого лежал совершенно неподвижно, поскольку каждое движение причиняло ему боль, приподнялся на локте и оглядел всех присутствующих. Наконец он заговорил.
   — Итак, — сказал он, — каковы наши дальнейшие планы?
   Ответа не последовало. Все разом посмотрели на Рефухио, но тот будто не заметил этого.
   — Но ведь нужно же что-то делать, — умоляюще прошептал Балтазар. — Мы же не можем просто так бросить Исабель на произвол судьбы.
   — Что, по-твоему, еще могут замышлять апачи? — спросил Энрике у Чарро. — Какова вероятность того, что они захотят вернуться?
   Чарро пожал плечами.
   — Трудно сказать. Но я вполне допускаю, что они могут снова нагрянуть.
   — Что они с ней сделают? — Луиза нахмурилась, стараясь скрыть тревогу.
   — Может, будут держать ее в качестве рабыни или она понравится какому-нибудь воину, и он возьмет ее в жены.
   Энрике пристально посмотрел на Чарро.
   — Но ведь ты на самом деле не думаешь, что так случится.
   — Они также могут остановиться по дороге, когда решат, что находятся в безопасности, и… надругаться над ней.
   — А потом?
   — А потом привезти ее в свой лагерь, если она выживет, конечно, и не доставит им много хлопот. А там они либо перережут ей горло, либо подвергнут ее пыткам. В отместку за сегодняшнее поражение.
   Энрике выругался. Висенте, который сидел, беспомощно уронив руки на колени, побледнел еще больше.
   — Мы тратим здесь время попусту, — зарычал Балтазар. — Поехали немедленно!
   — Но это значит рисковать жизнью всех остальных, включая женщин, — возразил Энрике.
   — Это не имеет значения, — быстро вставила Пилар.
   — Еще как имеет, — тихо ответил Чарро, глядя на нее. — Для нас.
   Балтазар снова заговорил, уже более настойчиво:
   — Если мы не догоним индейцев, пока они не добрались до лагеря или деревни, — тогда все пропало. Мы не сможем подкрасться к ним незамеченными, и напасть на них будет все равно что разворошить муравьиную кучу. Они бросятся на нас всем скопом. Нужно ехать немедленно.
   Энрике переводил взгляд с Чарро на Балтазара, затем вопросительно посмотрел на Рефухио.
   — Слово за тобой, друг мой.
   Рефухио, который сидел, рассматривая свои руки, поднял голову и сказал вполголоса:
   — Почему решение вопросов жизни и смерти всегда взваливается на меня? Втайне все боятся, что удача повернется к нам спиной, но никто не хочет нести ответственности в случае провала? Нет уж. Делайте, что сами считаете нужным.
   — Но ведь ты наш вожак, — ответил Энрике, как будто этим все было сказано.
   — Мы едем, — произнес Балтазар тоном, не допускающим возражений.
   Все остальные молчали, стараясь не смотреть друг на друга.
   — Благодарю, Балтазар. — Рефухио был совершенно серьезен. — В таком случае — в путь.
   Спустя четверть часа они уже ехали по следам апачей. Скакали налегке, спрятав припасы в роще. Если все пойдет успешно, они вернутся туда.
   Луиза на этот раз ехала самостоятельно на лошади, принадлежавшей Исабель. Вначале мужчины подумывали о том, чтобы не брать с собой Луизу и Пилар. Но оставить их одних, без охраны, представлялось не менее опасным, тем более что шансы на спасение Исабель от этого не увеличивались.
   Рефухио так гнал свою лошадь, что остальные едва поспевали за ним. Единственное, что они для себя уяснили, — что апачи движутся с не меньшей скоростью, а то и с большей. За время пути все так привыкли к бешеной скачке, что сейчас особой усталости не чувствовали, по крайней мере, первые несколько часов. Как это выдерживала Луиза, оставалось для Пилар загадкой. Но что касалось ее самой, то она считала себя просто обязанной вытерпеть все тяготы и лишения, если даже раненые способны на это.
   Никто не тешил себя напрасными надеждами. Все прекрасно понимали — то, что они задумали, очень опасно. Но ни один из них даже не заикнулся об этом. Несмотря ни на что, они должны были попытаться спасти Исабель. Они были как одна семья, они столько всего пережили вместе, что бездействие было равносильно предательству. Поэтому-то никто не позволил себе вслух усомниться в целесообразности принятого решения.
   При мысли о том, что им предстоит в скором времени, Пилар начинала бить мелкая дрожь. Но она гнала эту мысль от себя, стараясь сосредоточиться только на дороге, и прилагала все усилия, чтобы не отставать от мужчин. Пусть ломит кости и мучительно ноет все тело — на свете есть вещи и поважнее этого.
   Но Пилар не могла не думать о том, что сейчас, должно быть, чувствует Исабель — ужас, боль, унижение, отчаяние. Надеется ли она, что друзья не оставят ее в беде? Ведь Исабель знала, что Рефухио ранен и Балтазар тоже. Вдруг она решила, что из-за этого отряд не сможет отправиться вслед за индейцами. Кроме того, она была так напугана, когда ее похитили, совсем потеряла голову. Возможно, она теперь вообще не в состоянии размышлять над чем-либо.
   Бедняжка Исабель. Существуют же такие люди, которые не могут найти своего места в жизни, тем более счастья. Всегда им чего-то не хватает, они забывают обо всем в погоне за призрачной мечтой, но эта мечта всегда ускользает от них, и они влачат жалкое существование. Таков их удел, и никуда им от этого не деться. Иногда Пилар начинала бояться, что сама скоро станет как Исабель — неприкаянная душа.
   Они достигли лагеря индейцев уже в сумерках. Деревню нашли по дыму костров, на которых готовили пищу. Этот дым, поднимавшийся над небольшой долиной, где находилась индейская деревушка, казался багровым в лучах заходящего солнца.
   Чарро вызвался пойти в разведку, как человек, лучше всех знакомый с обычаями индейцев. Его отпустили. Чарро ушел пешком и скоро растворился во мраке ночи. Все остальные спешились и без сил повалились на траву. Им оставалось только ждать.
   Немного погодя Чарро вернулся. Он был мрачнее тучи. Его сразу же засыпали вопросами, и он ответил с тяжелым вздохом:
   — Я видел воинов, которые напали на нас сегодня, и еще дюжину других, потом нескольких стариков и около двенадцати женщин. Исабель с ними. Индианки пытали ее. Ее… ее били. И жгли огнем.
   Балтазар повернулся в сторону Чарро и с трудом поднялся на ноги.
   — Что ты сказал?
   — Что слышал. — Чарро повернулся и зашагал прочь, потом остановился и долго стоял так, спиной ко всем, понуро опустив голову.
   — Пошли, — наконец решил Рефухио.
   Они двигались так быстро, как только могли, и в их сердцах не было места страху. На подходе к лагерю они наткнулись на труп индейца-часового, о котором Чарро даже не упомянул, как о чем-то не заслуживающем внимания. Им пришлось ползком забраться на вершину холма, откуда был виден лагерь.
   Деревню нельзя было назвать большой — несколько шалашей из кольев и веток, стоящих на берегу крошечного ручейка. Тут и там горели костры, похожие сверху на желтые фонарики. Поблизости пасся табун лошадей. Возле хижин кое-где можно было заметить собак. По всей деревне сновали толпы ребятишек, а большинство мужчин сгрудились вокруг большого костра в центре. Женщины расположились немного поодаль.
   Помощь подоспела слишком поздно. Исабель лежала рядом с затухающим костром, не подавая признаков жизни. Ее волосы были почти полностью сожжены, за исключением единственной пряди на макушке; одежда, которая еще оставалась на девушке, совершенно обуглилась. Ее ноги были покрыты бесчисленными ранами и кровоподтеками. К тому же одна нога у нее, похоже, была сломана. Всем показалось, что она уже мертва.
   Рефухио порывисто вздохнул и поднялся с земли.
   — Погоди! Она шевелится! — хрипло прошептал Балта-зар, взгляд которого был прикован к Исабель. Он был прав. Исабель дернулась и слабо пошевелила рукой. Одна из индианок заметила это и потянулась за дубинкой, которая лежала рядом с ней.
   В руках у Балтазара оказался мушкет. Он прицелился и уже готов был спустить курок.
   — Нет! — прошипел Чарро, схватив Балтазара за плечо. — Этим ты выдашь нас.
   — Мне наплевать!
   — А мне нет! Мы опоздали, приятель. Даже если нам удастся пробиться к Исабель и освободить ее, то это ничего не даст. Ей осталось жить всего несколько часов. Она едва дышит, а уж о том, чтобы скакать верхом на лошади с такими увечьями, и речи быть не может.
   Балтазар сбросил руку Чарро и внезапно как-то обмяк, уронив мушкет. В его глазах показались слезы, и через секунду он плакал как ребенок.
   — Я не могу вот так оставить ее здесь.
   — Но другого выхода нет. Если только ты не хочешь разделить участь Исабель.
   — Мне следовало бы умереть вместе с ней, раз я не могу ей ничем помочь. Но если уж мне это не суждено, то я должен хотя бы избавить ее от страданий.
   Все поняли смысл его слов и скрепя сердце вынуждены были признать его правоту. Никто не смел останавливать Балтазара, когда он направил оружие на женщину, которую любил.
   Балтазар снова прицелился, но не выстрелил. Сначала у него начали дрожать руки, а скоро и все его крупное тело сотрясалось от рыданий. Его лицо болезненно скривилось, на лбу выступила испарина. Внезапно он затих.
   Он протяжно застонал и опустил мушкет. Там, внизу, индианка подходила к Исабель, помахивая дубинкой. Балтазар содрогнулся, затем медленно поднял голову. Его взгляд остановился на Рефухио.
   — Эль-Леон, — сказал он, — ты должен сделать это. — Звук его голоса, в котором слышалось столько мольбы и муки, никого не мог оставить безучастным. В неровном свете далекого костра лицо Балтазара приняло странный желтоватый оттенок.
   Лицо Рефухио исказилось гримасой боли, но он тут же взял себя в руки. Он на миг прикрыл глаза, затем снова открыл их.
   Когда он заговорил, его голос был тихим, как дыхание ветра, но в нем слышались металлические нотки:
   — Я сделаю это, Балтазар. Для тебя, и ни для кого другого. Но когда апачи услышат звук выстрела, они всей толпой сбегутся сюда. Вам всем следует покинуть это место. Поезжайте. Я скоро вас догоню.
   Они повиновались. Все уехали, а выполнение самой трудной задачи Рефухио в который раз взял на себя. Они поминутно оглядывались, вздрагивали от каждого шороха и с замиранием сердца ждали выстрела.
   И когда это наконец произошло, они пустили лошадей вскачь и мчались так, как будто за ними уже гнались. Разом ожили все страхи — прошлые и настоящие. И когда появился Рефухио, ускользнувший от своих преследователей, этот страх не только не покинул их, но даже усилился. Они не заговаривали с Рефухио и старались не смотреть на него, только яростно нахлестывали лошадей. Они вернулись на старую стоянку, чтобы забрать оставленную там поклажу, и снова тронулись в путь.
   Короткий привал они сделали только ранним утром, чтобы хоть немного отдохнуть и напоить измученных лошадей, и с первыми лучами солнца снова были в дороге.
   Было уже далеко за полдень, когда они убедились, что их не преследуют. Видимо, апачи решили отказаться от погони, потому что если бы они захотели, то быстро бы настигли отряд. Может быть, они решили, что белым и так досталось, тем более что Исабель умерла. Как бы там ни было, все возблагодарили бога за то, что хоть одна опасность миновала.
   Однако дона Эстебана тоже не было видно. Они могли только гадать, что с ним случилось. Он мог тоже подвергнуться нападению апачей или, обнаружив, что поблизости находятся индейцы, повернуть назад, спасая свою шкуру. Не исключено также, что торговцы — спутники дона Эстебана — все время наблюдали за сражением в дубовой роще, затем последовали за Рефухио и его товарищами к индейской деревне, но потом случайно упустили их в темноте. Или же, став свидетелями схватки белых с индейцами, предпочли свернуть с Камино-Реаль на какую-нибудь другую дорогу, чтобы не подвергать себя опасности. Существовала также вероятность, что отряд дона Эстебана без всяких приключений продолжал путь, а это означало, что они теперь скачут где-то далеко впереди.
   Любая передышка была сейчас кстати, только трудно было поверить, что Рефухио и его спутники действительно получили эту передышку. На привале не стали разжигать огня, а само место стоянки выбирали на этот раз особенно тщательно. Чарро, отделавшийся во время вчерашней баталии только легким испугом, вызвался быть дозорным, но на самом деле теперь все они постоянно смотрели в оба, не позволяя себе ни на минуту расслабиться. Несмотря на усталость, никто не спал. Все ворочались с боку на бок, вздыхали, кашляли, считали звезды, осыпавшие ночное небо сверкающими искрами. Ви-сенте вполголоса бормотал молитвы.
   Энрике сменил Чарро на посту. Наконец около полуночи Балтазара сморил сон, и он, по обыкновению, захрапел. А вскоре после этого послышалось ровное сопение доньи Луизы. Чарро улегся поудобнее и тяжело вздохнул. Висенте теперь хранил полное молчание, а его старший брат лежал, как всегда, рядом с Пилар. Она полуприкрыла глаза и начинала чувствовать, как напряжение потихоньку покидает ее. Но тут ее покой был потревожен слабым шуршанием. Она вздрогнула и открыла глаза.
   Рефухио встал, сложил одеяло и, двигаясь совершенно бесшумно, взобрался наверх по склону небольшой лощины, в которой они устроились на ночь. Пилар слышала, как он что-то тихо сказал Энрике, а затем исчез из поля зрения. Пилар подождала немного, потом тоже поднялась и пошла вверх по склону.
   Энрике сидел верхом на коне и скуки ради тыкал в землю длинной палкой. Пилар шепотом спросила его:
   — Где Рефухио?
   Акробат молча вытянул руку в сторону. Пилар направилась туда, куда он указал.
   Месяц, висевший в небе, был похож на дольку желтой дыни — не тусклый, не яркий, неподвижный и величественный. В его слабом свете Пилар увидела Рефухио, шагающего как раз впереди нее. Вокруг него вились потревоженные ночные бабочки. Где-то далеко пронзительно закричала какая-то птица.
   Рефухио подошел к груде камней, проверил, нет ли там змей, и расстелил одеяло. Потом он сел, вытянув ноги, спиной к Пилар.
   Она остановилась неподалеку, размышляя, как бы объявить о своем присутствии. Но Рефухио вдруг заговорил сам:
   — Зачем ты шпионишь за мной? Если ты пришла, чтобы утешать меня или укорять, то ты зря тратишь время. Я не потерплю от тебя упреков и не нуждаюсь в твоей жалости.
   — Все, что я собиралась предложить тебе, — это мое общество. — Рефухио ничего не ответил, и Пилар продолжила: — Но если ты предпочитаешь одиночество, то я могу и уйти.
   — Нет, останься, пожалуйста, — неожиданно попросил он и подвинулся, освобождая ей место рядом с собой.
   Она села, прислонившись спиной к камням, сложив руки на коленях. Наверное, следовало что-то сказать, чтобы поддержать разговор. Но единственная фраза, которая пришла на ум Пилар: «Сегодня прохладно», показалась ей слишком банальной. Хотя, на худой конец, и это могло заполнить чересчур затянувшуюся паузу.
   Пилар искоса посмотрела на Рефухио, на полоску бинта, белеющую на фоне бронзовой кожи. Интересно, беспокоит ли его рана и не поэтому ли он не мог заснуть? Но Пилар стеснялась спросить об этом. Рефухио могло показаться, что она жалеет его, а именно это он ей делать запретил. Наконец Пилар решилась:
   — Как ужасно то, что произошло с Исабель.
   Рефухио ответил не сразу:
   — Действительно, ужасно.
   — Ты, наверное, сильно переживаешь из-за этого?
   — Не так сильно, как должен был бы. Не так сильно, как она бы того хотела.
   — Почему?
   — А зачем ты спрашиваешь? — Рефухио повернулся и пристально посмотрел на Пилар.
   — Не знаю. Возможно, затем, чтобы убедиться, что это все не кошмарный сон.
   Рефухио отвел глаза.
   — Исабель была будто птичка с перебитым крылом, которое никогда не срастется. Когда ты находишь такую птицу, то чувствуешь себя обязанным защитить ее, потому что сама она не может о себе позаботиться. Но стоит на минуту зазеваться, и кот или ястреб — тут как тут, и птица погибает у них в когтях.
   — Выходит, смерть Исабель на твоей совести?
   — Опровергни это, если сможешь.
   — А что станет с покалеченной птицей, которую не найдет какая-нибудь добрая душа?
   — Могу себе представить. Но, честно говоря, для меня это слабое утешение.
   Пилар повернула голову и в упор посмотрела на Рефухио.
   — Ты стоял перед мучительным выбором — оставить Исабель медленно умирать в муках или разом положить конец ее страданиям. Если бы мы дольше оставались там, возле лагеря апачей, то они вполне могли обнаружить нас и убить. Мы должны были исполнить свой долг по отношению к Исабель. Ты не унизился до того, чтобы свалить это на кого-то другого, хотя вполне мог это сделать. И если кто-то и должен чувствовать себя виноватым, то это мы, а никак не ты. Все мы вздохнули с облегчением, когда ты согласился выполнить столь страшное задание, и без зазрения совести оставили тебя. Мы, и только мы заслуживаем порицания за нашу трусость и малодушие.
   — Но если бы я не увез Исабель из Испании…
   — Не перебивай, я еще не закончила.
   — Да-да, конечно, — покорно сказал Рефухио, но тут же добавил: — Однако тебе нет никакой нужды оправдывать меня.
   — Как великодушно. Но мы уже обсуждали этот вопрос и договорились, что я могу делать все, что сочту необходимым.
   — Я бы мог привести тебе тысячу возражений, Пилар, но я устал от борьбы.
   — Ну, так отдохни. Это Техас, необъятная страна. Должно же в ней найтись хоть какое-нибудь место, где дон Эстебан не сможет нас достать и где никому не будет никакого дела до разбойника Эль-Леона.
   — Я так надеялся на это и даже начал строить планы, как мы славно здесь заживем. Я чувствовал себя уверенно и спокойно, пока не узнал, что нас преследует твой отчим. В любой техасской деревне есть свои местные власти, которые подчиняются королю Испании. А там, где можно действовать именем короля, дон Эстебан всесилен, а я — бандит, отщепенец.
   — Я вижу, ты совсем упал духом.
   — У меня есть на то причины. И так будет до тех пор, пока я не убью дона Эстебада. Но я устал убивать.
   — А как же месть?
   — Я много лет лелеял мысль о мщении, но что это дало мне? Жить только ради мести — все равно что умереть. Ты теряешь всех, кого любишь, все, чем гордишься. Ты перестаешь быть самим собой. У тебя ничего не остается, кроме ненависти, а это хуже смерти. А я снова хочу жить.
   — Так ты об этом думал сегодня целый день, пока мы были в пути?
   — Иными словами, забыл ли я так легко об Исабель и ее гибели? Это ты хотела спросить? — Голос Рефухио зазвенел как натянутая струна.
   — Что-то в этом роде.
   — Тогда я отвечу — нет. Я ничего не забыл. Но я действительно размышлял не об этом.
   — О чем же тогда?
   Рефухио наклонился к ней и проникновенно прошептал:
   — О нас с тобой.
   — То есть?
   Он осторожно коснулся ее лица, провел кончиками пальцев по ее нежной щечке, по изгибу шеи, затем его рука скользнула ниже, к ее груди.
   — Ты — само воплощение жизни. Я немного завидую тебе, потому что сам опустошен духовно и физически. Так поделись же со мной, дай мне вкусить от твоего животворящего источника.
   — Это значит… что я нужна тебе?
   — Именно эти слова я и собирался произнести, чтобы убедить тебя согласиться.
   — Но я всего лишь слабая женщина.
   — Да, женщина. Но ты особенная. Я любой ценой хочу удержать тебя рядом. Ты нужна мне сейчас, сию минуту. Ты единственная и неповторимая. Другой такой я не встречал в своей жизни. Аюби меня или убей — ибо без тебя я — ничто. Отбрось все сомнения. Мне не нужна жалость. Я жажду любви. Так подари мне эту ночь, будь моей вся, без остатка. А в награду за твой дар я дам тебе бесконечное наслаждение, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо со мной.
   Как она могла не ответить на этот страстный призыв? Ведь она так ждала его! Не на это ли она втайне надеялась, когда пришла сюда к Рефухио?
   Почва под одеялом была твердой и каменистой, но они не чувствовали этого. Холодный ночной ветер пронизывал насквозь. Но ничто не имело значения, ничто не мешало им. Эти двое забыли обо всем, сплетясь в безмолвном объятии под бархатным звездным небом, на котором сиял бледный ореол луны. Теперь они не бросились в пучину страсти, а погружались в нее медленно и осторожно. Время — лучший учитель. Они хорошо запомнили и усвоили уроки прошлого.