Страница:
Дон Эстебан медленно двинулся к Пилар, увидев, что она избавилась от пут, но при этом он посматривал назад через плечо. Видимо, он допускал, что хижина может быть окружена, и не был уверен в том, насколько он свободен в своих поступках. Он презрительно взглянул на Балтазара.
— Мы с тобой вместе придумали этот план. Так что хватит разговоров, и давай завершим начатое.
Пилар тоже подала голос:
— Разве это глупость — признать свою ошибку? Единственный долг дону Эстебану, который пока остается за тобой, — возмездие за то, что он сделал с Исабель. И теперь тебе предоставляется прекрасная возможность расквитаться с ним сполна.
— Прислушайся к ее словам, Балтазар, — мягко попросил Рефухио. — Прислушайся и воздай этому негодяю по заслугам. Или позволь это сделать мне.
— Какие же вы все идиоты, — выдохнул дон Эстебан с гримасой отвращения. Он мертвой хваткой сжимал свою шпагу, кончик которой был направлен прямо в сердце Пилар. Девушка вся сжалась в комок, понимая, что те несколько минут, в течение которых она пыталась обмануть судьбу, могут стать не более чем отсрочкой смертного приговора.
Балтазар облизал губы. Он как будто размышлял над тем, что говорили Пилар и Рефухио.
— А где гарантии, что потом ты не убьешь меня? — спросил он.
— Этого не будет, — поспешно заверил Рефухио и указал на дверь. — Ты можешь сразу уйти.
— Ты что, совсем спятил? — Дон Эстебан выглядел по-настоящему испуганным. — Не вздумай поддаваться на его уговоры.
Балтазар склонил голову. В нем все еще происходила внутренняя борьба.
— Те, с кем ты пришел, пристрелят меня, как только увидят.
— Не исключено, что они попытаются это сделать, поэтому тем более следует поторопиться. И клянусь, что я вместо тебя отплачу за страдания Исабель. — Помедлив немного, Рефухио твердо добавил: — И за то, что пришлось пережить Пилар.
— Если успеешь! — крикнул дон Эстебан, взмахнув шпагой.
Балтазар издал какой-то булькающий звук.
— Молю бога, чтобы их шпаги достигли цели, — пробормотал он.
Его шпага зловеще заскрежетала, когда Балтазар вытаскивал ее из ножен, затем он вложил ее в руку Рефухио. Потом молниеносно развернулся и юркнул за дверь.
Рефухио не удостоил его даже взглядом. Получив оружие, он сосредоточился только на своем противнике и успел отразить удар, который попытался нанести ему дон Эстебан. Скрестившись, клинки издали скрежещущий звук, и между ними как будто проскочила искра. Следующим выпадом Рефухио отбросил шпагу дона Эстебана так, что она вонзилась в глиняную стену чуть повыше головы Пилар. Рефухио схватил своего врага за плечо и отшвырнул его в сторону. Дон Эстебан потерял равновесие и уткнулся прямо в грязную стену, но тут же повернулся кругом, чтобы оказаться лицом к противнику.
Рефухио отступил на шаг. Ухватившись за край плаща, он намотал его на левую руку, чтобы не мешался. Потом он встал в оборонительную позицию, выжидая.
Пилар едва переводила дыхание. Она быстро наклонилась и подняла с пола одеяло, которое валялось под ногами Рефухио, чтобы он не споткнулся. Рефухио благодарно взглянул на нее, потом снова обратил внимание на врага.
Дон Эстебан атаковал Рефухио со всей яростью, на которую был способен. Он сделал попытку воспользоваться теснотой хижины, чтобы загнать Рефухио в угол. Пилар, слегка прихрамывая, понемногу пятилась к двери. Добравшись до нее, она остановилась, готовая в любую секунду выскочить наружу. Она застыла в этом положении, нервно теребя в руках одеяло. Снаружи до Пилар донесся слабый звук, похожий на стук лошадиных копыт, который через несколько мгновений совсем стих в отдалении. Вероятно, это был Балтазар. Но его побег не сопровождался ни криками, ни выстрелами. Рефухио говорил неправду. Он пришел один. Дон Эстебан метался по хижине, словно дикий зверь, запертый в клетке. Он прибегал ко всяческим уловкам и хитростям, которые использовал во время поединка в Новом Орлеане. Рефухио же сейчас дрался не только за себя. Его поражение означало смерть для Пилар. Видимо, от сознания этого движения его были безупречно точными и осторожными.
Тени, которые отбрасывали тела соперников в рассеянном свете фонаря, прыгали по полу и по стенам. У Пилар даже в глазах зарябило. Потолок в хижине был неровным, местами жерди сильно провисли. Обоим дуэлянтам приходилось смотреть в оба, чтобы не зацепиться за что-нибудь головой. Сверху на них беспрестанно сыпались труха и разный мусор, а также скорпионы и пауки, обитавшие под крышей.
Рефухио не издавал ни звука, а дон Эстебан сопел так, будто у него в груди были спрятаны кузнечные мехи. Его раскрасневшаяся физиономия покрылась мелкими капельками пота, и под камзолом он весь взмок. Кожа Рефухио на лице и на шее тоже влажно блестела.
Их ноги двигались по земляному полу, поднимая клубы пыли, которая оседала на фонаре. Дон Эстебан нападал все более агрессивно, словно хотел изрубить Рефухио и втоптать в грязь то, что от него останется. Но Рефухио ловко уклонялся от его ударов, приберегая силы для решающей атаки.
Вдруг Эль-Леон быстро отступил и, сбросив плащ с левой руки, сунул ее в карман. Когда он вынул ее, в его пальцах был зажат маленький кожаный мешочек. Неотступно следя за движениями дона Эстебана, Рефухио поднес мешочек ко рту и зубами развязал его, а затем внезапно перевернул вверх дном. Из него дождем посыпались драгоценные камни, зеленые, как молодая листва, освещенная солнцем. Сверкая и переливаясь, они раскатились в разные стороны. Некоторые из них, мерцая в полумраке, словно глаза кошки, лежали прямо у ног дона Эстебана.
— Ты требовал изумруды в обмен на Пилар, — сказал Рефухио. — Так забирай их. По не зависящим от меня причинам я не выполнил условий нашей сделки раньше, но теперь решил наверстать упущенное.
Дон Эстебан злобно выругался. Он даже приподнялся на цыпочки, пожирая изумруды жадным взглядом, и стиснул зубы, будто намереваясь перетерпеть боль.
Он наступил на один зеленый камешек, и тот громко хрустнул у него под каблуком. Дон Эстебан сделал ложный выпад, довольно неудачный, поскольку его шпага при этом зацепилась эфесом за шпагу Рефухио. Освобождая свое оружие, он резко отпрыгнул в сторону.
— Стой смирно, — проскрипел он, его грудь тяжело вздымалась. — А я пока соберу свои сокровища.
— Как вам будет угодно. — Рефухио изогнулся в учтивом поклоне.
Дон Эстебан присел на корточки и начал выковыривать из земли сверкающие изумруды один за другим, собирая их в руку. Он неуклюже ползал по полу, очищая камни от налипшей на них грязи и время от времени посматривая на Рефухио, словно ожидая от него какого-нибудь подвоха.
Пилар вдруг забеспокоилась. Прежде чем она успела понять, что же ее встревожило, предупреждение уже сорвалось с ее губ.
— Будь осторожен… — Ей не было нужды продолжать. Рефухио все видел и сам раскусил хитрость дона Эстебана.
Дон Эстебан подпрыгнул и швырнул пригоршню камней в лицо Рефухио, а затем ринулся на него со шпагой в руке, стремясь в последней отчаянной попытке взять верх над своим врагом. Рефухио ловко увернулся от града изумрудов и отразил удар огромной силы, который нанес ему дон Эстебан, чудом не вывихнув при этом плечо, а потом применил старый итальянский прием.
Дон Эстебан дико закричал. Противники оставались на своих местах, пока не улеглась пыль, поднятая их ногами. На первый взгляд казалось, что двое мужчин заключили друг друга в объятия и молодой бережно поддерживает того, кто постарше. Но вот Рефухио потянул шпагу на себя, и дон Эстебан осел, повалившись на спину, да так и остался лежать неподвижно. На его камзоле медленно расплывалось алое пятно, как раз напротив сердца.
Пилар задержала дыхание и плотно сомкнула веки. Слезы душили ее, но она из последних сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Она чувствовала себя совершенно опустошенной и разбитой. Только что на ее глазах произошло убийство. Она знала, что это может случиться, должно случиться, как знал и Балтазар, когда отдавал свою шпагу Рефухио и оставлял бывшего хозяина на произвол судьбы. Рефухио мог вдоволь помучить свою жертву, наиграться с ней в свое удовольствие. Но он не сделал этого. Он дал ее отчиму последний шанс спастись. Желая избежать кровопролития, он готов был отказаться от сведения старых счетов и даже вернул своему врагу его сокровища. Но дон Эстебан не устоял перед соблазном и при помощи гнусной уловки хотел одолеть своего недруга. За это он и поплатился. Дон Эстебан был мертв.
Мертв. Все уже позади.
Пилар открыла глаза. Рефухио стоял, опираясь на одно колено, и подбирал с земляного пола изумруды. Его движения были размеренными, он вел точный счет каждому камешку, с которого тщательно сдувал пыль, а потом складывал в раскрытую ладонь. Казалось, что он своими длинными сильными пальцами зажимает зеленые огоньки. Пилар вдруг почувствовала тянущую боль в груди. Она присела рядом с Рефухио и начала помогать ему.
— Кажется, все, — наконец сказал Рефухио. Его глаза были словно подернуты дымкой грусти.
Пилар поднесла изумруды к свету и осторожно смахнула с них последние пылинки. Еще раз полюбовавшись на камни, лежащие на ее бледной ладони, она протянула их Рефухио.
Рефухио придвинулся к ней и взял ее руку в свою. Потом он разжал кулак, в котором были изумруды, и высыпал их все на ладонь Пилар, присоединив их к тем камням, что собрала она.
— Что ты делаешь? — удивилась Пилар. — Они мне не нужны.
— Но ведь когда-то ты хотела получить их.
— Теперь все по-другому. Ты рисковал ради них жизнью, и ты потерял больше, чем я. Они принадлежат тебе.
Пилар попыталась вернуть Рефухио камни, но он так крепко стиснул ее руку с изумрудами, что она почувствовала, как их острые грани впиваются в ее кожу. Внезапно Рефухио отпустил ее и, поднявшись на ноги, отступил на несколько шагов.
— Я их больше видеть не могу, — признался он. — Они будут вечным напоминанием о том, что я хотел бы забыть навсегда. Поэтому считай, что я делаю тебе подарок к свадьбе. Это будет твое приданое. А теперь нам пора уходить.
— Но что ты собираешься делать?
Он уже повернулся спиной, направляясь к двери. На пороге он обернулся, держась одной рукой за притолоку. Его серые глаза были затуманены. Устало вздохнув, он ответил:
— Что я собираюсь делать? Богатая невеста — это мечта многих, без сомнения, но я… не охотник за приданым.
24.
— Мы с тобой вместе придумали этот план. Так что хватит разговоров, и давай завершим начатое.
Пилар тоже подала голос:
— Разве это глупость — признать свою ошибку? Единственный долг дону Эстебану, который пока остается за тобой, — возмездие за то, что он сделал с Исабель. И теперь тебе предоставляется прекрасная возможность расквитаться с ним сполна.
— Прислушайся к ее словам, Балтазар, — мягко попросил Рефухио. — Прислушайся и воздай этому негодяю по заслугам. Или позволь это сделать мне.
— Какие же вы все идиоты, — выдохнул дон Эстебан с гримасой отвращения. Он мертвой хваткой сжимал свою шпагу, кончик которой был направлен прямо в сердце Пилар. Девушка вся сжалась в комок, понимая, что те несколько минут, в течение которых она пыталась обмануть судьбу, могут стать не более чем отсрочкой смертного приговора.
Балтазар облизал губы. Он как будто размышлял над тем, что говорили Пилар и Рефухио.
— А где гарантии, что потом ты не убьешь меня? — спросил он.
— Этого не будет, — поспешно заверил Рефухио и указал на дверь. — Ты можешь сразу уйти.
— Ты что, совсем спятил? — Дон Эстебан выглядел по-настоящему испуганным. — Не вздумай поддаваться на его уговоры.
Балтазар склонил голову. В нем все еще происходила внутренняя борьба.
— Те, с кем ты пришел, пристрелят меня, как только увидят.
— Не исключено, что они попытаются это сделать, поэтому тем более следует поторопиться. И клянусь, что я вместо тебя отплачу за страдания Исабель. — Помедлив немного, Рефухио твердо добавил: — И за то, что пришлось пережить Пилар.
— Если успеешь! — крикнул дон Эстебан, взмахнув шпагой.
Балтазар издал какой-то булькающий звук.
— Молю бога, чтобы их шпаги достигли цели, — пробормотал он.
Его шпага зловеще заскрежетала, когда Балтазар вытаскивал ее из ножен, затем он вложил ее в руку Рефухио. Потом молниеносно развернулся и юркнул за дверь.
Рефухио не удостоил его даже взглядом. Получив оружие, он сосредоточился только на своем противнике и успел отразить удар, который попытался нанести ему дон Эстебан. Скрестившись, клинки издали скрежещущий звук, и между ними как будто проскочила искра. Следующим выпадом Рефухио отбросил шпагу дона Эстебана так, что она вонзилась в глиняную стену чуть повыше головы Пилар. Рефухио схватил своего врага за плечо и отшвырнул его в сторону. Дон Эстебан потерял равновесие и уткнулся прямо в грязную стену, но тут же повернулся кругом, чтобы оказаться лицом к противнику.
Рефухио отступил на шаг. Ухватившись за край плаща, он намотал его на левую руку, чтобы не мешался. Потом он встал в оборонительную позицию, выжидая.
Пилар едва переводила дыхание. Она быстро наклонилась и подняла с пола одеяло, которое валялось под ногами Рефухио, чтобы он не споткнулся. Рефухио благодарно взглянул на нее, потом снова обратил внимание на врага.
Дон Эстебан атаковал Рефухио со всей яростью, на которую был способен. Он сделал попытку воспользоваться теснотой хижины, чтобы загнать Рефухио в угол. Пилар, слегка прихрамывая, понемногу пятилась к двери. Добравшись до нее, она остановилась, готовая в любую секунду выскочить наружу. Она застыла в этом положении, нервно теребя в руках одеяло. Снаружи до Пилар донесся слабый звук, похожий на стук лошадиных копыт, который через несколько мгновений совсем стих в отдалении. Вероятно, это был Балтазар. Но его побег не сопровождался ни криками, ни выстрелами. Рефухио говорил неправду. Он пришел один. Дон Эстебан метался по хижине, словно дикий зверь, запертый в клетке. Он прибегал ко всяческим уловкам и хитростям, которые использовал во время поединка в Новом Орлеане. Рефухио же сейчас дрался не только за себя. Его поражение означало смерть для Пилар. Видимо, от сознания этого движения его были безупречно точными и осторожными.
Тени, которые отбрасывали тела соперников в рассеянном свете фонаря, прыгали по полу и по стенам. У Пилар даже в глазах зарябило. Потолок в хижине был неровным, местами жерди сильно провисли. Обоим дуэлянтам приходилось смотреть в оба, чтобы не зацепиться за что-нибудь головой. Сверху на них беспрестанно сыпались труха и разный мусор, а также скорпионы и пауки, обитавшие под крышей.
Рефухио не издавал ни звука, а дон Эстебан сопел так, будто у него в груди были спрятаны кузнечные мехи. Его раскрасневшаяся физиономия покрылась мелкими капельками пота, и под камзолом он весь взмок. Кожа Рефухио на лице и на шее тоже влажно блестела.
Их ноги двигались по земляному полу, поднимая клубы пыли, которая оседала на фонаре. Дон Эстебан нападал все более агрессивно, словно хотел изрубить Рефухио и втоптать в грязь то, что от него останется. Но Рефухио ловко уклонялся от его ударов, приберегая силы для решающей атаки.
Вдруг Эль-Леон быстро отступил и, сбросив плащ с левой руки, сунул ее в карман. Когда он вынул ее, в его пальцах был зажат маленький кожаный мешочек. Неотступно следя за движениями дона Эстебана, Рефухио поднес мешочек ко рту и зубами развязал его, а затем внезапно перевернул вверх дном. Из него дождем посыпались драгоценные камни, зеленые, как молодая листва, освещенная солнцем. Сверкая и переливаясь, они раскатились в разные стороны. Некоторые из них, мерцая в полумраке, словно глаза кошки, лежали прямо у ног дона Эстебана.
— Ты требовал изумруды в обмен на Пилар, — сказал Рефухио. — Так забирай их. По не зависящим от меня причинам я не выполнил условий нашей сделки раньше, но теперь решил наверстать упущенное.
Дон Эстебан злобно выругался. Он даже приподнялся на цыпочки, пожирая изумруды жадным взглядом, и стиснул зубы, будто намереваясь перетерпеть боль.
Он наступил на один зеленый камешек, и тот громко хрустнул у него под каблуком. Дон Эстебан сделал ложный выпад, довольно неудачный, поскольку его шпага при этом зацепилась эфесом за шпагу Рефухио. Освобождая свое оружие, он резко отпрыгнул в сторону.
— Стой смирно, — проскрипел он, его грудь тяжело вздымалась. — А я пока соберу свои сокровища.
— Как вам будет угодно. — Рефухио изогнулся в учтивом поклоне.
Дон Эстебан присел на корточки и начал выковыривать из земли сверкающие изумруды один за другим, собирая их в руку. Он неуклюже ползал по полу, очищая камни от налипшей на них грязи и время от времени посматривая на Рефухио, словно ожидая от него какого-нибудь подвоха.
Пилар вдруг забеспокоилась. Прежде чем она успела понять, что же ее встревожило, предупреждение уже сорвалось с ее губ.
— Будь осторожен… — Ей не было нужды продолжать. Рефухио все видел и сам раскусил хитрость дона Эстебана.
Дон Эстебан подпрыгнул и швырнул пригоршню камней в лицо Рефухио, а затем ринулся на него со шпагой в руке, стремясь в последней отчаянной попытке взять верх над своим врагом. Рефухио ловко увернулся от града изумрудов и отразил удар огромной силы, который нанес ему дон Эстебан, чудом не вывихнув при этом плечо, а потом применил старый итальянский прием.
Дон Эстебан дико закричал. Противники оставались на своих местах, пока не улеглась пыль, поднятая их ногами. На первый взгляд казалось, что двое мужчин заключили друг друга в объятия и молодой бережно поддерживает того, кто постарше. Но вот Рефухио потянул шпагу на себя, и дон Эстебан осел, повалившись на спину, да так и остался лежать неподвижно. На его камзоле медленно расплывалось алое пятно, как раз напротив сердца.
Пилар задержала дыхание и плотно сомкнула веки. Слезы душили ее, но она из последних сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Она чувствовала себя совершенно опустошенной и разбитой. Только что на ее глазах произошло убийство. Она знала, что это может случиться, должно случиться, как знал и Балтазар, когда отдавал свою шпагу Рефухио и оставлял бывшего хозяина на произвол судьбы. Рефухио мог вдоволь помучить свою жертву, наиграться с ней в свое удовольствие. Но он не сделал этого. Он дал ее отчиму последний шанс спастись. Желая избежать кровопролития, он готов был отказаться от сведения старых счетов и даже вернул своему врагу его сокровища. Но дон Эстебан не устоял перед соблазном и при помощи гнусной уловки хотел одолеть своего недруга. За это он и поплатился. Дон Эстебан был мертв.
Мертв. Все уже позади.
Пилар открыла глаза. Рефухио стоял, опираясь на одно колено, и подбирал с земляного пола изумруды. Его движения были размеренными, он вел точный счет каждому камешку, с которого тщательно сдувал пыль, а потом складывал в раскрытую ладонь. Казалось, что он своими длинными сильными пальцами зажимает зеленые огоньки. Пилар вдруг почувствовала тянущую боль в груди. Она присела рядом с Рефухио и начала помогать ему.
— Кажется, все, — наконец сказал Рефухио. Его глаза были словно подернуты дымкой грусти.
Пилар поднесла изумруды к свету и осторожно смахнула с них последние пылинки. Еще раз полюбовавшись на камни, лежащие на ее бледной ладони, она протянула их Рефухио.
Рефухио придвинулся к ней и взял ее руку в свою. Потом он разжал кулак, в котором были изумруды, и высыпал их все на ладонь Пилар, присоединив их к тем камням, что собрала она.
— Что ты делаешь? — удивилась Пилар. — Они мне не нужны.
— Но ведь когда-то ты хотела получить их.
— Теперь все по-другому. Ты рисковал ради них жизнью, и ты потерял больше, чем я. Они принадлежат тебе.
Пилар попыталась вернуть Рефухио камни, но он так крепко стиснул ее руку с изумрудами, что она почувствовала, как их острые грани впиваются в ее кожу. Внезапно Рефухио отпустил ее и, поднявшись на ноги, отступил на несколько шагов.
— Я их больше видеть не могу, — признался он. — Они будут вечным напоминанием о том, что я хотел бы забыть навсегда. Поэтому считай, что я делаю тебе подарок к свадьбе. Это будет твое приданое. А теперь нам пора уходить.
— Но что ты собираешься делать?
Он уже повернулся спиной, направляясь к двери. На пороге он обернулся, держась одной рукой за притолоку. Его серые глаза были затуманены. Устало вздохнув, он ответил:
— Что я собираюсь делать? Богатая невеста — это мечта многих, без сомнения, но я… не охотник за приданым.
24.
Дона Эстебана похоронили на клочке освященной земли под самой стеной гасиенды, где покоились чаррос и члены их семей, а также дед Чарро, техасский первопоселенец. В завещании старик пожелал остаться в собственных владениях, в земле, которой он отдал столько сил, тогда как остальные Хуэрта покоились на кладбище возле миссии Сан-Хуан.
Сеньору Хуэрте пришла в голову мысль, что Пилар вполне может претендовать на наследство своего отчима. Сын дона Эстебана умер, других близких родственников у него не имелось, так что, если Пилар заявит о своих правах, ее наверняка объявят законной наследницей. Ситуацию, в которой оказалась Пилар, можно было расценить как довольно забавную, но девушке было не до смеха. То, что теперь никто не посмеет отнять у нее изумруды, ее уже совершенно не волновало.
На церемонии погребения присутствовал губернатор Паче-ко. Уведомить его о случившемся послали Висенте. Губернатор обещал во всем разобраться и вынести свой приговор. Его прибытие на гасиенду все восприняли как знак уважения, и сеньор Хуэрта был очень польщен вниманием со стороны такой важной особы. По окончании погребального обряда Пачеко устроил нечто вроде судебного заседания. Пилар при этом не присутствовала, поскольку ни ее, ни других женщин не пригласили. Обсуждение не заняло много времени. Губернатор, как потом рассказал Чарро, ознакомился со всеми деталями и постановил: считать дона Эстебана погибшим в честном поединке и не вменять его смерть в вину Рефухио. Губернатор без симпатии относился к дону Эстебану и хотел побыстрее закончить это дело. То обстоятельство, что мадридскому вельможе помогли уйти в мир иной, не тронуло Пачеко. Кто-то предложил свалить вину на апачей и сказать, что изуродовать труп им помешало только своевременное появление Каррансы. Но Рефухио не согласился, заявив, что привык сам отвечать за свои поступки. Он даже возражал против того, чтобы его дуэль с доном Эстебаном определили как честный поединок, но потом его все же удалось убедить, что это единственно разумный выход из создавшегося положения.
Висенте очень беспокоился за брата, поэтому он был просто счастлив, когда узнал; что Рефухио не понесет никакого наказания за свой проступок. Но Висенте также боялся, что о старшем Каррансе поползут грязные слухи, и по этому поводу решил посоветоваться со священником, их старым знакомым, падре из миссии Сан-Хуан, который прибыл на гасиенду для совершения погребального обряда и остался там на ночь. Висенте и святой отец просидели вместе до рассвета, обсуждая различные богословские вопросы, занимающие ученых мужей в Севилье, беседуя о трудностях миссионерской жизни. Тем для разговора было предостаточно — начиная от способа обращения индейцев в веру Христову и заканчивая проектами сооружения сети каналов, которые помогли бы напоить эту безводную пустыню. Когда наступило утро, Висенте вызвался проводить падре до миссии, где и остался. В весточке, которую он прислал, Висенте просил не волноваться и ждать его дома через два дня, когда они вместе со священником прибудут на свадьбу. А пока он остается в миссии, чтобы получше присмотреться к здешней жизни. Вполне возможно, что он решит поселиться тут навсегда и стать помощником святого отца.
Для Пилар эта весточка была еще одним напоминанием, что близится ее свадьба. Пройдет эта ночь, за ней еще одна, и она обвенчается с Чарро. Как бы Пилар хотела чувствовать себя счастливой, томиться радостным ожиданием, подобно любой невесте, но она не испытывала этих чувств. Ей очень нравился Чарро. Более того, она уважала его и знала, что он будет хорошим мужем. Так почему же мысль о свадьбе и о брачной ночи была для Пилар такой невыносимой?
Несколько раз она порывалась бежать к Чарро и умолять его расторгнуть их помолвку. И все время что-то останавливало ее. Врожденная порядочность не позволяла ей так оскорбить человека, который не сделал ей ничего плохого. Она не могла отменить свадьбу, на которой сама же настояла и даже объявила об этом во всеуслышанье. Но Пилар вынуждена была признать, что единственной причиной, побудившей ее принять предложение Чарро, было уязвленное самолюбие. Правда, некоторым оправданием могло служить то, что она была в полной растерянности, не понимая, как ей жить дальше, что делать, куда идти. Она стояла перед выбором — попытаться добраться до Сан-Антонио, что было очень опасно, или же остаться здесь, в семье Чарро, но в качестве кого? Итак, первое представлялось трудным, второе — неудобным. Поэтому Пилар показалось, что, согласившись стать женой Чарро, она нашла единственно правильное решение. И только сейчас она стала понимать, как заблуждалась. Да она просто не ведала, что творит!
Пилар могла поклясться, что Чарро догадывается о ее истинных чувствах. Много раз она ловила на себе его испытующий взгляд. В последние дни он был угрюмым и раздраженным, но не отходил от Пилар ни на шаг, если вблизи находился Рефухио.
Если же Чарро не было с Пилар, она старалась держаться поближе к Энрике. Она предполагала, что оба они, и акробат, и ее жених, скучают по Балтазару. Как-никак он долгие годы был их товарищем и наставником, и теперь им очень недоставало его.
Но великан не давал о себе знать. Не было никаких следов того, что он прячется где-то рядом с гасиендой. Чаррос-индейцы, делавшие ежедневный обход местности, говорили, что ничего подозрительного они не заметили. Где сейчас Балта-зар, что с ним, чем он живет, — не знал никто. Впрочем, он мог быть где угодно: купить любой участок этой земли, отправиться в Сан-Лнтонио, перебраться за Рио-Гранде, на юг, или же вернуться на восток, в Луизиану.
Пилар часто думала о нем после той ночи, когда он похитил ее. То, что он сделал, было подлостью, хотя он и отказался подчиниться приказу дона Эстебана убить девушку. Но ей не забыть выражения его глаз, когда он просил бога о том, чтобы те, кто, как он думал, ждали его возле хижины, не промахнулись. Он молил о смерти.
Балтазар хотел умереть. И Пилар догадывалась, что его угнетает не только мысль о смерти Исабель и его собственная вина в этой смерти, но и сознание, что он предал человека, который был его ближайшим другом. Пока он убеждал себя, что поступил так ради Исабель, он еще мог мириться с этим. Но когда Исабель не стало, он больше не мог оправдывать себя. Пилар очень хотелось узнать хоть что-то о судьбе Балтазара, но, похоже, он исчез навсегда.
Пилар никак не могла уснуть. Ей казалось, что уже целую вечность она не спала здоровым сном. Она так устала за этот день, что, едва дойдя до кровати, прилегла на нее прямо в одежде. Сегодня Пилар пыталась сесть за шитье — мать Чарро уже давно велела ей заняться своим приданым, но работа валилась из рук. Пилар встала и вытащила на балкон стул, оставив горящую свечу на столике возле кровати. Здесь, под старой виноградной лозой, она почувствовала себя гораздо уютнее.
Ночь была тихая. Легкий свежий ветерок приятно холодил разгоряченную кожу. Полная луна медленно совершала свой путь по темному небу. У ворот гасиенды был выставлен часовой, но сейчас Пилар показалось, что он спит. Ничто не нарушало спокойствия этой ночи. Изредка ночная бабочка, привлеченная светом горящей свечи, залетала в спальню. Пилар слышала, как насекомое бьется о стеклянный колпак, которым была накрыта свеча, заставляя его тихонько позванивать.
Первые аккорды гитары были настолько нежными, что Пилар поначалу приняла их за удары крылышек бабочки по стеклу. Но вот музыка стала громче, хотя и было ясно, что доносится она издалека, возможно, из ниши под противоположным концом балкона или из-за стены, окружавшей двор.
Как только Пилар узнала мелодию, раскаленный железный обруч сжал ее сердце.
Зачем? Зачем он это делает? Неужели он не понимает, что эти звуки терзают ей душу? Не понимает, какие волнующие и мучительные воспоминания навевают они? Воспоминания о ночи на корабле, о тех незабываемых мгновениях в степи, когда Рефухио обнимал ее, а лицо его светилось нежностью, о том, как он стоял на коленях, успокаивая маленького мальчугана, которого клюнул попугай. Пилар вспоминала, как руки Рефухио ласкали ее, когда они лежали в постели в доме доньи Луизы в Новом Орлеане; вспоминала выражение его глаз, когда горел Новый Орлеан; перед мысленным взором Пилар встала картина того, как Рефухио падает с лошади, сраженный предательским выстрелом во время нападения апачеи, в ее ушах все еще звучал его голос, обещающий ей все радости наслаждения, но взамен требующий ответной ласки. Ей вспомнился восхитительный изумрудный водопад, сверкающий при свете жестяного фонаря.
Музыка стала звучать отчетливее, как будто исполнитель неторопливо приближался к дому. Струны гитары затрагивали самые чувствительные струны в душе Пилар. И в то же время отчаяние захлестывало девушку. А что, если Рефухио придет к ней? Что ей делать тогда? Хватит ли у нее силы воли не поддаться его чарующему обаянию, сможет ли она убедить его оставить ее в покое? Страшно подумать, что произойдет, если Чарро обнаружит Рефухио здесь.
Но он не может не знать о появлении соперника, если повсюду слышалась эта музыка.
А вдруг это не Рефухио, а человек, который когда-то услышал от Рефухио эту мелодию и запомнил ее или знал ее еще раньше, а теперь просто решил наиграть несколько тактов.
Нет, зачем обманывать себя. Конечно, это Рефухио. Никто другой не смог бы вложить столько чувства в свое исполнение. Никто другой не смог бы заставить свою гитару рыдать, и смеяться, и вздыхать так, что от этих вздохов дрожал ночной воздух. Никто другой не смог бы сыграть этот незамысловатый мотив так, что каждая нота болью отзывалась в сердце Пилар.
Она закрыла глаза, напряженно вслушиваясь в музыку, словно вбирая ее в себя, стараясь не упустить ни одного звука. Теперь мелодия будто жила в ней самой. Она слушала, а горячие слезы струились по ее щекам.
Нет, она не должна совершить ошибку.
Она не должна выходить замуж за Чарро. Эта уверенность пришла к Пилар именно сейчас, когда струны гитары пробудили в ее душе давно угасшую надежду. Стоять рядом с Чарро перед алтарем и клясться ему в вечной любви и верности было для Пилар равносильно самому страшному смертному греху. Это значило предать ее любовь к Рефухио. И скольких людей ее трусость едва не сделала несчастными. Если Рефухио придет, она последует за ним. Никто и ничто не сможет помешать ей в этом, кроме смерти.
Но где же он? Звуки музыки определенно стали еще громче. Пилар вскочила на ноги и посмотрела с балкона вниз, но ничего не увидела во дворе. Только пустое черное пространство, которое время от времени прорезали блики лунного света, и всплески воды, извергающейся из фонтана.
Вдруг Пилар показалось, что рядом с высокой стеной мелькнула какая-то тень. Она всматривалась в темноту, но не была уверена, что смутные очертания принадлежат человеческой фигуре. Может быть, у нее просто чересчур разыгралось воображение? Что же это все-таки было?
А если Рефухио придет за ней, что тогда? Что будет с ними? Куда им идти? Губернатор Пачеко закрыл глаза на смерть дона Эстебана, но это еще не означает, что он забудет послать в Испанию запрос относительно выяснения личности Эль-Леона. Пройдет год, от силы два, и Рефухио снова начнут разыскивать. Они могут бежать на юг и обжиться где-нибудь возле Веракрус или даже Мехико-Сити, но кто поручится, что длинная рука королевского правосудия однажды не коснется их своими холодными пальцами. И тогда все будет кончено.
Но до этого еще далеко. Год — срок немалый. За этот год они еще успеют вкусить все радости жизни. У них появится ребенок, обязательно появится. А если судьба подарит им два счастливых года, то может родиться и второй малыш. Им должно хватить времени, чтобы вместе испить из живительной чаши их огромной любви.
Только бы Рефухио пришел.
Песня подходила к концу.
Пилар глубоко вздохнула и приготовилась выйти из своего укрытия под виноградной лозой и позвать Рефухио.
В этот момент гитара смолкла.
Последний аккорд был похож на горестный стон, который ножом резанул по сердцу Пилар. Ее бросило в дрожь, но она осталась стоять на месте, внезапно оказавшись во власти каких-то дурных предчувствий, и не отрывала взгляда от темного угла под стеной.
Что же происходит? Кто там прячется? Пилар с трудом подавила в себе желание закричать. Может, стоило спуститься вниз и обыскать двор? Но не слишком ли это опрометчиво? В конце концов она решила, что лучше подождать. Будь что будет.
И тут зашелестела виноградная листва на противоположном конце балкона. Шум усилился. Лоза закачалась, как будто кто-то карабкался по ней наверх.
Ни ночная птица, ни даже кот, прошмыгнувший по балкону в поисках добычи, не могли произвести столько шума. Да, это был человек. И он взбирался наверх, цепляясь за виноградные побеги.
Он передвигался очень быстро, ловко орудуя руками и упираясь ногами в стену, как будто это для него было привычным делом. Он проворно подтягивал вверх свое мускулистое тело, словно оно было невесомым. Через секунду он уже уцепился за балконные перила. Пилар шагнула навстречу.
Его голова уже показалась среди листвы, но лицо было скрыто в тени. Он приподнялся на руках, удерживаясь в таком положении благодаря силе своих мышц, и уже занес ногу над перилами, намереваясь одним махом перескочить на балкон.
Пилар побежала к нему, сразу оказавшись в полосе лунного света. У нее вдруг перехватило дыхание, и она мягко, но немного неуверенно позвала:
— Рефухио! Я здесь.
Вдруг из темноты во дворе появился еще один человек. Он бежал к дому, его лицо было искажено яростью и ужасом. В руках он держал мушкет.
— Назад, Пилар! — закричал Чарро. — Немедленно уходи оттуда!
Тот, кто прятался в листве, поспешно перебросил свое тело через балконную ограду. Еще секунда, и он коснется ногами твердой поверхности. Внизу, во дворе, Чарро вскинул мушкет к плечу. Он прицелился, готовый выстрелить.
Пилар видела, что происходит, и ей стало страшно. Она издала безумный нечеловеческий вопль, в который вложила все свое отчаяние и безысходность.
— Не-е-ет!
И тут раздался выстрел. Из мушкета полыхнуло оранжевым огнем, потом вокруг заклубился густой дым. Затем выстрелил еще один мушкет, из противоположного угла двора, и еще один, и еще. Яркие вспышки света то и дело разрывали ночную тьму, а грохот стрельбы все не умолкал.
Пули свистели и впивались в тело человека, повисшего среди виноградных побегов. Он захрипел и откинулся назад. На его белой сорочке расплывались темные пятна. Он еще продолжал судорожно цепляться руками за перила, но через секунду его ослабевшие пальцы разжались, и он тяжело рухнул вниз.
Пилар слышала треск ломающихся веток, которые задевало тело при падении, а затем глухой удар о землю. Ноги у Пилар подкосились, мысли путались, а тело отказывалось повиноваться. Глаза будто застилал кровавый туман, а сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.
Сеньору Хуэрте пришла в голову мысль, что Пилар вполне может претендовать на наследство своего отчима. Сын дона Эстебана умер, других близких родственников у него не имелось, так что, если Пилар заявит о своих правах, ее наверняка объявят законной наследницей. Ситуацию, в которой оказалась Пилар, можно было расценить как довольно забавную, но девушке было не до смеха. То, что теперь никто не посмеет отнять у нее изумруды, ее уже совершенно не волновало.
На церемонии погребения присутствовал губернатор Паче-ко. Уведомить его о случившемся послали Висенте. Губернатор обещал во всем разобраться и вынести свой приговор. Его прибытие на гасиенду все восприняли как знак уважения, и сеньор Хуэрта был очень польщен вниманием со стороны такой важной особы. По окончании погребального обряда Пачеко устроил нечто вроде судебного заседания. Пилар при этом не присутствовала, поскольку ни ее, ни других женщин не пригласили. Обсуждение не заняло много времени. Губернатор, как потом рассказал Чарро, ознакомился со всеми деталями и постановил: считать дона Эстебана погибшим в честном поединке и не вменять его смерть в вину Рефухио. Губернатор без симпатии относился к дону Эстебану и хотел побыстрее закончить это дело. То обстоятельство, что мадридскому вельможе помогли уйти в мир иной, не тронуло Пачеко. Кто-то предложил свалить вину на апачей и сказать, что изуродовать труп им помешало только своевременное появление Каррансы. Но Рефухио не согласился, заявив, что привык сам отвечать за свои поступки. Он даже возражал против того, чтобы его дуэль с доном Эстебаном определили как честный поединок, но потом его все же удалось убедить, что это единственно разумный выход из создавшегося положения.
Висенте очень беспокоился за брата, поэтому он был просто счастлив, когда узнал; что Рефухио не понесет никакого наказания за свой проступок. Но Висенте также боялся, что о старшем Каррансе поползут грязные слухи, и по этому поводу решил посоветоваться со священником, их старым знакомым, падре из миссии Сан-Хуан, который прибыл на гасиенду для совершения погребального обряда и остался там на ночь. Висенте и святой отец просидели вместе до рассвета, обсуждая различные богословские вопросы, занимающие ученых мужей в Севилье, беседуя о трудностях миссионерской жизни. Тем для разговора было предостаточно — начиная от способа обращения индейцев в веру Христову и заканчивая проектами сооружения сети каналов, которые помогли бы напоить эту безводную пустыню. Когда наступило утро, Висенте вызвался проводить падре до миссии, где и остался. В весточке, которую он прислал, Висенте просил не волноваться и ждать его дома через два дня, когда они вместе со священником прибудут на свадьбу. А пока он остается в миссии, чтобы получше присмотреться к здешней жизни. Вполне возможно, что он решит поселиться тут навсегда и стать помощником святого отца.
Для Пилар эта весточка была еще одним напоминанием, что близится ее свадьба. Пройдет эта ночь, за ней еще одна, и она обвенчается с Чарро. Как бы Пилар хотела чувствовать себя счастливой, томиться радостным ожиданием, подобно любой невесте, но она не испытывала этих чувств. Ей очень нравился Чарро. Более того, она уважала его и знала, что он будет хорошим мужем. Так почему же мысль о свадьбе и о брачной ночи была для Пилар такой невыносимой?
Несколько раз она порывалась бежать к Чарро и умолять его расторгнуть их помолвку. И все время что-то останавливало ее. Врожденная порядочность не позволяла ей так оскорбить человека, который не сделал ей ничего плохого. Она не могла отменить свадьбу, на которой сама же настояла и даже объявила об этом во всеуслышанье. Но Пилар вынуждена была признать, что единственной причиной, побудившей ее принять предложение Чарро, было уязвленное самолюбие. Правда, некоторым оправданием могло служить то, что она была в полной растерянности, не понимая, как ей жить дальше, что делать, куда идти. Она стояла перед выбором — попытаться добраться до Сан-Антонио, что было очень опасно, или же остаться здесь, в семье Чарро, но в качестве кого? Итак, первое представлялось трудным, второе — неудобным. Поэтому Пилар показалось, что, согласившись стать женой Чарро, она нашла единственно правильное решение. И только сейчас она стала понимать, как заблуждалась. Да она просто не ведала, что творит!
Пилар могла поклясться, что Чарро догадывается о ее истинных чувствах. Много раз она ловила на себе его испытующий взгляд. В последние дни он был угрюмым и раздраженным, но не отходил от Пилар ни на шаг, если вблизи находился Рефухио.
Если же Чарро не было с Пилар, она старалась держаться поближе к Энрике. Она предполагала, что оба они, и акробат, и ее жених, скучают по Балтазару. Как-никак он долгие годы был их товарищем и наставником, и теперь им очень недоставало его.
Но великан не давал о себе знать. Не было никаких следов того, что он прячется где-то рядом с гасиендой. Чаррос-индейцы, делавшие ежедневный обход местности, говорили, что ничего подозрительного они не заметили. Где сейчас Балта-зар, что с ним, чем он живет, — не знал никто. Впрочем, он мог быть где угодно: купить любой участок этой земли, отправиться в Сан-Лнтонио, перебраться за Рио-Гранде, на юг, или же вернуться на восток, в Луизиану.
Пилар часто думала о нем после той ночи, когда он похитил ее. То, что он сделал, было подлостью, хотя он и отказался подчиниться приказу дона Эстебана убить девушку. Но ей не забыть выражения его глаз, когда он просил бога о том, чтобы те, кто, как он думал, ждали его возле хижины, не промахнулись. Он молил о смерти.
Балтазар хотел умереть. И Пилар догадывалась, что его угнетает не только мысль о смерти Исабель и его собственная вина в этой смерти, но и сознание, что он предал человека, который был его ближайшим другом. Пока он убеждал себя, что поступил так ради Исабель, он еще мог мириться с этим. Но когда Исабель не стало, он больше не мог оправдывать себя. Пилар очень хотелось узнать хоть что-то о судьбе Балтазара, но, похоже, он исчез навсегда.
Пилар никак не могла уснуть. Ей казалось, что уже целую вечность она не спала здоровым сном. Она так устала за этот день, что, едва дойдя до кровати, прилегла на нее прямо в одежде. Сегодня Пилар пыталась сесть за шитье — мать Чарро уже давно велела ей заняться своим приданым, но работа валилась из рук. Пилар встала и вытащила на балкон стул, оставив горящую свечу на столике возле кровати. Здесь, под старой виноградной лозой, она почувствовала себя гораздо уютнее.
Ночь была тихая. Легкий свежий ветерок приятно холодил разгоряченную кожу. Полная луна медленно совершала свой путь по темному небу. У ворот гасиенды был выставлен часовой, но сейчас Пилар показалось, что он спит. Ничто не нарушало спокойствия этой ночи. Изредка ночная бабочка, привлеченная светом горящей свечи, залетала в спальню. Пилар слышала, как насекомое бьется о стеклянный колпак, которым была накрыта свеча, заставляя его тихонько позванивать.
Первые аккорды гитары были настолько нежными, что Пилар поначалу приняла их за удары крылышек бабочки по стеклу. Но вот музыка стала громче, хотя и было ясно, что доносится она издалека, возможно, из ниши под противоположным концом балкона или из-за стены, окружавшей двор.
Как только Пилар узнала мелодию, раскаленный железный обруч сжал ее сердце.
Зачем? Зачем он это делает? Неужели он не понимает, что эти звуки терзают ей душу? Не понимает, какие волнующие и мучительные воспоминания навевают они? Воспоминания о ночи на корабле, о тех незабываемых мгновениях в степи, когда Рефухио обнимал ее, а лицо его светилось нежностью, о том, как он стоял на коленях, успокаивая маленького мальчугана, которого клюнул попугай. Пилар вспоминала, как руки Рефухио ласкали ее, когда они лежали в постели в доме доньи Луизы в Новом Орлеане; вспоминала выражение его глаз, когда горел Новый Орлеан; перед мысленным взором Пилар встала картина того, как Рефухио падает с лошади, сраженный предательским выстрелом во время нападения апачеи, в ее ушах все еще звучал его голос, обещающий ей все радости наслаждения, но взамен требующий ответной ласки. Ей вспомнился восхитительный изумрудный водопад, сверкающий при свете жестяного фонаря.
Музыка стала звучать отчетливее, как будто исполнитель неторопливо приближался к дому. Струны гитары затрагивали самые чувствительные струны в душе Пилар. И в то же время отчаяние захлестывало девушку. А что, если Рефухио придет к ней? Что ей делать тогда? Хватит ли у нее силы воли не поддаться его чарующему обаянию, сможет ли она убедить его оставить ее в покое? Страшно подумать, что произойдет, если Чарро обнаружит Рефухио здесь.
Но он не может не знать о появлении соперника, если повсюду слышалась эта музыка.
А вдруг это не Рефухио, а человек, который когда-то услышал от Рефухио эту мелодию и запомнил ее или знал ее еще раньше, а теперь просто решил наиграть несколько тактов.
Нет, зачем обманывать себя. Конечно, это Рефухио. Никто другой не смог бы вложить столько чувства в свое исполнение. Никто другой не смог бы заставить свою гитару рыдать, и смеяться, и вздыхать так, что от этих вздохов дрожал ночной воздух. Никто другой не смог бы сыграть этот незамысловатый мотив так, что каждая нота болью отзывалась в сердце Пилар.
Она закрыла глаза, напряженно вслушиваясь в музыку, словно вбирая ее в себя, стараясь не упустить ни одного звука. Теперь мелодия будто жила в ней самой. Она слушала, а горячие слезы струились по ее щекам.
Нет, она не должна совершить ошибку.
Она не должна выходить замуж за Чарро. Эта уверенность пришла к Пилар именно сейчас, когда струны гитары пробудили в ее душе давно угасшую надежду. Стоять рядом с Чарро перед алтарем и клясться ему в вечной любви и верности было для Пилар равносильно самому страшному смертному греху. Это значило предать ее любовь к Рефухио. И скольких людей ее трусость едва не сделала несчастными. Если Рефухио придет, она последует за ним. Никто и ничто не сможет помешать ей в этом, кроме смерти.
Но где же он? Звуки музыки определенно стали еще громче. Пилар вскочила на ноги и посмотрела с балкона вниз, но ничего не увидела во дворе. Только пустое черное пространство, которое время от времени прорезали блики лунного света, и всплески воды, извергающейся из фонтана.
Вдруг Пилар показалось, что рядом с высокой стеной мелькнула какая-то тень. Она всматривалась в темноту, но не была уверена, что смутные очертания принадлежат человеческой фигуре. Может быть, у нее просто чересчур разыгралось воображение? Что же это все-таки было?
А если Рефухио придет за ней, что тогда? Что будет с ними? Куда им идти? Губернатор Пачеко закрыл глаза на смерть дона Эстебана, но это еще не означает, что он забудет послать в Испанию запрос относительно выяснения личности Эль-Леона. Пройдет год, от силы два, и Рефухио снова начнут разыскивать. Они могут бежать на юг и обжиться где-нибудь возле Веракрус или даже Мехико-Сити, но кто поручится, что длинная рука королевского правосудия однажды не коснется их своими холодными пальцами. И тогда все будет кончено.
Но до этого еще далеко. Год — срок немалый. За этот год они еще успеют вкусить все радости жизни. У них появится ребенок, обязательно появится. А если судьба подарит им два счастливых года, то может родиться и второй малыш. Им должно хватить времени, чтобы вместе испить из живительной чаши их огромной любви.
Только бы Рефухио пришел.
Песня подходила к концу.
Пилар глубоко вздохнула и приготовилась выйти из своего укрытия под виноградной лозой и позвать Рефухио.
В этот момент гитара смолкла.
Последний аккорд был похож на горестный стон, который ножом резанул по сердцу Пилар. Ее бросило в дрожь, но она осталась стоять на месте, внезапно оказавшись во власти каких-то дурных предчувствий, и не отрывала взгляда от темного угла под стеной.
Что же происходит? Кто там прячется? Пилар с трудом подавила в себе желание закричать. Может, стоило спуститься вниз и обыскать двор? Но не слишком ли это опрометчиво? В конце концов она решила, что лучше подождать. Будь что будет.
И тут зашелестела виноградная листва на противоположном конце балкона. Шум усилился. Лоза закачалась, как будто кто-то карабкался по ней наверх.
Ни ночная птица, ни даже кот, прошмыгнувший по балкону в поисках добычи, не могли произвести столько шума. Да, это был человек. И он взбирался наверх, цепляясь за виноградные побеги.
Он передвигался очень быстро, ловко орудуя руками и упираясь ногами в стену, как будто это для него было привычным делом. Он проворно подтягивал вверх свое мускулистое тело, словно оно было невесомым. Через секунду он уже уцепился за балконные перила. Пилар шагнула навстречу.
Его голова уже показалась среди листвы, но лицо было скрыто в тени. Он приподнялся на руках, удерживаясь в таком положении благодаря силе своих мышц, и уже занес ногу над перилами, намереваясь одним махом перескочить на балкон.
Пилар побежала к нему, сразу оказавшись в полосе лунного света. У нее вдруг перехватило дыхание, и она мягко, но немного неуверенно позвала:
— Рефухио! Я здесь.
Вдруг из темноты во дворе появился еще один человек. Он бежал к дому, его лицо было искажено яростью и ужасом. В руках он держал мушкет.
— Назад, Пилар! — закричал Чарро. — Немедленно уходи оттуда!
Тот, кто прятался в листве, поспешно перебросил свое тело через балконную ограду. Еще секунда, и он коснется ногами твердой поверхности. Внизу, во дворе, Чарро вскинул мушкет к плечу. Он прицелился, готовый выстрелить.
Пилар видела, что происходит, и ей стало страшно. Она издала безумный нечеловеческий вопль, в который вложила все свое отчаяние и безысходность.
— Не-е-ет!
И тут раздался выстрел. Из мушкета полыхнуло оранжевым огнем, потом вокруг заклубился густой дым. Затем выстрелил еще один мушкет, из противоположного угла двора, и еще один, и еще. Яркие вспышки света то и дело разрывали ночную тьму, а грохот стрельбы все не умолкал.
Пули свистели и впивались в тело человека, повисшего среди виноградных побегов. Он захрипел и откинулся назад. На его белой сорочке расплывались темные пятна. Он еще продолжал судорожно цепляться руками за перила, но через секунду его ослабевшие пальцы разжались, и он тяжело рухнул вниз.
Пилар слышала треск ломающихся веток, которые задевало тело при падении, а затем глухой удар о землю. Ноги у Пилар подкосились, мысли путались, а тело отказывалось повиноваться. Глаза будто застилал кровавый туман, а сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.