Не прошло и нескольких минут, как двое беглецов поднялись на борт субмарины, отпустили каноэ на волю течения и исчезли в трюме. До Джонатана и Профессора, которые стояли рядом с остальными, наблюдая за тем, как в иллюминаторах зажигаются огни и из различных отверстий, расположенных вдоль борта, вытекает вода, донеслись жужжание и плеск. Подводный аппарат вздрогнул, издал звук, какой мог бы издать чайник со сломанным свистком, и погрузился в волны.
   – А вы кто такие, а? – внезапно спросил Клубничный барон голосом, который ясно давал понять, что он не потерпит никаких глупостей. – Друзья этого вора?
   Профессор громко расхохотался и ответил:
   – Нет, мы не его друзья. Я – Артемис Вурцл, а это Джонатан Бинг. Откровенно говоря, мы знакомые капитана Бинки, и мы одолели гнома, которого вы знаете как Сикорского. Он находится вон в той башне, опрысканный снотворным зельем.
   Клубничный барон отдал приказ своим четверым спутникам, и они бегом направились в башню.
   – Если вы не против, сэр, – очень дипломатично начал Джонатан, – я бы хотел замолвить словечко за вашего сына.
   Барон театрально тряхнул головой, отчего всколыхнулись розовые кружева на груди его рубашки.
   – У меня нет сына, – заявил он. – Мой сын потерян для меня.
   Джонатана, которого совершенно не впечатлила его театральность, так и подмывало сказать ему об этом. Но ради Зиппо он продолжал говорить вежливо:
   – В этом-то все и дело. Если бы не Зиппо, то есть не ваш сын, нас – никого из нас – не было бы в живых. Именно ваш сын освободил нас.
   Клубничный барон бросил на него подозрительный взгляд:
   – Он мошенник, сэр. Бандит. Охотник за славой.
   – Он был молод, – возразил Джонатан. – Он просто совершил несколько ошибок. Вы не знаете этого гнома. Он держал вашего сына в рабстве. Он обладал огромной силой, мог заставить людей поступать так, как ему хотелось. В конце концов именно Леопольд победил его. Вытряхнув ему в лицо снотворный порошок. И он пытался взять в плен Эскаргота. Они боролись, сэр, но старик и его внук заперли Леопольда в одной из комнат и бежали.
   – Это правда? – спросил барон.
   – Зачем бы я стал обманывать в таких вещах? – парировал Джонатан, прекрасно зная, зачем он стал бы обманывать в таких вещах.
   Ему казалось, что, если принимать во внимание его прошлые разговоры с Зиппо, еще один лишний обман или два могут сыграть большую роль в том, чтобы все исправить. Джонатан тоже сделал театральное лицо – лицо, до предела исполненное серьезности и симпатии.
   – Слышали ли вы, сэр, – сказал он Клубничному барону, – историю про блудного сына?
   – Какого сына? – нетерпеливо переспросил барон. – Плута? Мне плевать на его сына. Меня волнует мой собственный. Где он, вы говорите?
   – В замке, – ответил Джонатан, и они с Профессором направились обратно к замку Шелзнака следом за Клубничным бароном. Из лесной чащи слышались звуки трубы – это воинство капитана Бинки продолжало охоту, выискивая гоблинов, преследуя вампиров.
   – К наступлению ночи им бы лучше выйти из леса, – сказал Профессор Джонатану, пока они торопливо шли по лугу.
   У капитана Бинки, должно быть, возникла очень похожая мысль, потому что через пару часов звуки трубы прекратились. Солдаты разбили лагерь на лугу, подчиняясь приказу Клубничного барона не входить в замок. Однако сначала они разграбили кладовку Шелзнака и приготовили грандиозный пир под бдительным присмотром Сквайра, который настоял на снятии пробы с каждого блюда, чтобы удостовериться, что оно не отравлено и не испорчено. Все блюда были в порядке.
   Зиппо вскоре воссоединился со своим отцом, и в ходе вечера Джонатан проинструктировал мага насчет его предполагаемых геройств. На следующее утро они свернули лагерь и двинулись обратно по прибрежной дороге; Шелзнака везли связанным и засунутым в мешок в задней части повозки. На перекрестке капитан Бинки, Клубничный барон, Зиппо и их войско повернули в глубь материка и направились в стоящий выше по течению реки город Гроувер, где они собирались переправиться через реку на пароме. Джонатану и его компании они оставили трех пони и повозку, на которой можно было тащить Майлза. Профессор заключил, что Майлз при падении сломал ногу, а также здорово разбился. Он был способен только на то, чтобы лежать на повозке и отдыхать. Так что в тот день, после полудня, друзья устало шагали вперед. Джонатан пытался взбодриться, напоминая себе, что они успешно осуществили намеченные планы. Шелзнак был побежден, его должны были повесить в Гроувере. Сквайр Меркл был спасен и, насколько мог сказать Джонатан, ничуть не пострадал от своих приключений. Он сидел на одном из пони, пробуя на вкус две буханки хлеба, которые он, проделав в них дырки, уже надел себе на запястья. Время от времени он отщипывал от них кусочки и бросал на дорогу для стайки птиц, которые следовали за процессией в ожидании именно такого случая. Буфо и Гамп деловито и в полной тайне сочиняли конец для своего стихотворения – ведь теперь Сквайр не был более пропавшим. В общем и целом, думал Джонатан, ему бы следовало, так сказать, благодарить свою счастливую звезду. Но у него совершенно отсутствовало такое желание. Ему хотелось сесть, расслабиться и опустить голову на руки. Ему в принципе нравился Лэндсенд, но претила необходимость сидеть там и ждать, когда можно будет уехать. Больше всего на свете он хотел оказаться дома или, по крайней мере, опять в своем родном и близком мире. Но теперь, когда Эскаргот бежал, а Майлз был не в состоянии путешествовать самостоятельно, мир городка Твомбли и Верхней Долины был от него дальше, чем когда бы то ни было. К тому времени как Майлз поправится – через шесть или восемь недель, которые потребуются для того, чтобы у него зажила нога, – кто может сказать, где будет находиться ближайшая дверь? Вполне возможно, что им придется проплыть тысячу миль вверх по Твиту или пересечь океан, чтобы найти ее. Джонатан спросил себя: может ли Ахав понять, в какое незавидное положение они попали? Ему казалось, что нет. Пес держался поблизости от птичьей стаи, чтобы получить свою долю от щедрот Сквайра. Но все-таки, заключил Джонатан, какой-то части Ахава недоставало прогулок в лесу с Тэлботом и погонь за жучками среди клубничных грядок.
   Профессор не разделял сентиментального настроения Джонатана.
   – Бросил нас на произвол судьбы, вот что он сделал!
   – Ну, – возразил Джонатан, которому все же не хотелось плохо думать об Эскарготе, – он боялся за свою жизнь. У него не было выбора в создавшейся ситуации.
   – Выбора! Я тебе скажу насчет выбора, – заявил Профессор, тряся пальцем перед носом у Джонатана, чтобы проиллюстрировать свое мнение по поводу выбора. – Он мог оставить нам шар, не так ли? Если бы он это сделал, нас бы уже здесь не было. Ему он был не нужен, во всяком случае, чтобы покинуть Бэламнию. Он хотел заполучить его, чтобы разгуливать взад-вперед и воровать – вот тебе вся проблема в двух словах. Жадность – вот о чем мы здесь говорим. Он нас продал, вот и все. А ведь если бы не мы, не видать бы ему этого проклятого шара. У него была бы половинка ни на что не годной карты сокровищ, и он по-прежнему был бы продавцом водорослей.
   Джонатан немного повозражал, но, как это ни печально, оценка Профессора, похоже, вполне соответствовала истине. Это беспокоило его почти так же сильно, как и то, что они были не в состоянии найти способ выбраться из Бэламнии.
   Но когда вся компания обогнула длинный поворот, ведущий к подножию последнего или, возможно, первого из Тринадцати Мостов, время уже близилось к ужину. Гамп и Буфо объявили, что они закончили сочинять свое стихотворение, что незавершенная симфония обрела финальную часть.
   – «Бедный Сквайр найден», – внушительным голосом продекламировал Гамп. – Авторы – Буфо Моринус и Гамп Уз из нашего края, бездомные бедолаги, заброшенные на берега Бэламнии!
   При этом вступлении Гампа Сквайр неистово зааплодировал, разнеся в пыль остатки буханок хлеба, все еще окружающих его запястья. Птичья компания словно обезумела и залетала взад-вперед, подхватывая огромные куски горбушки.
   – А теперь почитай Эшблесса! – крикнул Сквайр, у которого явно создалось впечатление, что зачитанное Гампом заглавие и составляло само стихотворение. – Почитай Эшблесса! То, где говорится про слоеный торт! Сквайр хочет послушать стихотворение про слоеный торт!
   – Это был не слоеный торт, – немного раздраженно перебил его Буфо. – Оно было про буханку хлеба. Хлеб и голод. Эшблесс не пишет о слоеных тортах.
   – И мы тоже, – добавил Гамп.
   Но Сквайра было не так-то просто сбить с толку.
   – Хлеб! – воскликнул он, припоминая. – Кто-то позарился на мой. – Он долго смотрел на свои лишенные хлеба запястья, гадая, как они дошли до такого опустошенного состояния, а потом, повернувшись в седле и кивая, спросил у Джонатана: – Не мог бы ты, мой добрый друг, одолжить мне слоеный торт?
   Джонатан развел руки в стороны и пожал плечами:
   – У меня его нет, Сквайр. Но следующий слоеный торт, на который я набреду, будет твоим.
   Сквайр какое-то мгновение смотрел на него.
   – Зачем тебе набредать на слоеный торт Сквайра? Ты его раздавишь.
   Он печально покачал головой, думая про свой раздавленный торт.
   – Сквайр, – сказал Буфо, – у нас нет слоеного торта. Однако сегодня вечером он у нас будет. Торт в двадцать футов высотой!
   Сквайр изумленно взглянул на Буфо:
   – Это невозможно. Но в городе меня ждет заказанная голова гиппопотама. Мы ее съедим.
   – Прекрасно, – одобрил Буфо.
   – Насчет головы гиппопотама, – медленно проговорил Гамп, обращаясь к Сквайру. – Что ты скажешь, если мы заменим ее на хорошую голову антилопы гну?
   – Что я скажу? – переспросил Сквайр. – А что она сказала мне? Кого она гнет?
   Буфо крикнул им обоим, чтобы они заткнулись, и принялся заново декламировать громким голосом: «Бедный Сквайр найден!» Он сразу же перешел к последним четверостишиям стихотворения, которое они с Гампом начали сочинять несколькими днями раньше и которое заканчивалось тем, что Сквайр бесцельно бродил по Бэламнии.

 
   И наконец идет наш Сквайр.
   На пляж спешит он Боффин,
   А там нахмурившись стоит
   Колдун коварный, гном.
   Когда же Сквайра он схватил,
   Весь край был ужасом объят,
   И все кричат: «Сквайр, Сквайр идет»,
   И в страхе прочь летят.
   Ведь вмиг отсохнет та рука,
   Что пышных форм не пощадит.
   И с воплем гоблины бегут,
   И каждое древо плод родит.
   Он пьет и ест, и с каждым днем
   Он все тучнее и сильней.
   Когда друзья его нашли,
   То слезы вытерли скорей.
   И их победный путь лежит
   Вдоль моря и прибрежных скал.
   Сквайр найден, едут все домой,
   И было все как я сказал!

 
   Это стихотворение было встречено бурными аплодисментами. Его героический настрой даже Джонатана вывел из его апатии.
   – Шедевр! – возвестил Профессор.
   – А разве в последней строчке не следовало лучше написать: «Как вместе с Гампом я сказал»? – спросил Гамп.
   Тут, однако, Сквайр начал аплодировать, чем прервал жалобы Гампа.
   – И каждое древо плод родит! – пропел он, потом замолчал и повернулся к Буфо: – Что было дальше?
   Казалось, Буфо было непросто ответить.
   – И вся земля торты родит! – продолжил Сквайр, заразившись поэтическим вдохновением. – И Сквайр их съест и будет сыт!
   Буфо и Гамп печально посмотрели друг на друга. Но, в конце концов, Сквайр был Сквайром, и это действительно было его стихотворение. Так что двое коротышек, похоже, пришли к молчаливому согласию, что Сквайр может делать с ним практически все, что ему вздумается, и вся компания двинулась по мостам к Лэндсенду, чувствуя куда меньшую тревогу, чем милю назад.
   Ловцы устриц и крабов по-прежнему были на реке, расставляли ловушки и копались на илистых отмелях. С тех пор как Джонатан с Профессором прошагали мимо них два дня назад, прошло немногим более сорока восьми часов, но Джонатану они показались неделями. Этот феномен напомнил ему, что скорее всего прежде, чем он вновь увидит свой дом, действительно пройдут недели. Возможно, месяцы. Впечатление от стихотворения постепенно начало сглаживаться. Галеон все еще стоял в море; он показался Джонатану воплощением духа движения, устремления к дому. Это привело его в очень грустное настроение, потому что он знал, что все парусники Бэламнии не принесут им ни малейшей пользы.
   Они миновали середину самого длинного моста и начали спускаться по его дальней стороне. Снизу раздался крик; возможно, кричал один из ловцов устриц. Потом послышался ответный крик, и какой-то человек, стоящий неподалеку от берега, внезапно бросил в сторону вилку, которой копал устриц, помчался в сторону моря и исчез под мостом.
   Сквайр подъехал к краю моста, перегнулся через парапет и помахал рукой. Все остальные последовали за ним, заинтересовавшись его жестом и криками под мостом. Их взорам предстал Теофил Эскаргот, высунувшийся в люк качающейся на волнах субмарины и машущий Сквайру в ответ.
   – Вас подвезти? – крикнул он им, а затем, наслаждаясь своей шуткой, медленно захохотал: – Ха-ха-ха.
   Все сломя голову бросились к подножию моста; Майлз подпрыгивал и морщился на своей повозке. Эскаргот, казалось, здорово спешил. Он немного успокоился, когда Профессор сказал ему, что Клубничный барон свернул в глубь материка по дороге на Гроувер, но все же не расслабился полностью. Он явно боялся барона больше, чем дал тогда понять в разговоре с Зиппо.
   Спустить Майлза в люк было делом сложным, но не невыполнимым, и не прошло и десяти минут, как друзья отдали своих пони ошеломленным ловцам устриц, поднялись на борт подводной лодки и задраили люк.
   Все произошло так быстро, что Джонатан был почти застигнут врасплох, обнаружив, что сидит на кожаной подушке у иллюминатора рядом со свернувшимся в клубочек Ахавом и что они оба фактически находятся на пути в городок Твомбли.
   Море за стеклом иллюминатора молчаливо занималось своими делами. Огромная рыба, длиной почти с подводную лодку, поднялась из глубины и поплыла с ними рядом, заглядывая внутрь и дивясь на них. Водоросли, растущие на камнях внизу, колыхаясь тянулись к поверхности, которая накрывала воду, словно волнистым листом стекла.
   Джонатан восхищенно наблюдал за большой красной улиткой, медленно пробирающейся по коричневому листу меньше чем в трех футах от него, – вероятно, направляющейся в гости к подруге. За стеклами бурлила и пузырилась вода, а вокруг девяти усталых путников мигали огоньки. Подводная лодка рванулась вперед, стала уходить в глубину, вышла из устья реки Твит и поплыла под углом вниз, устремляясь через залитые солнцем пещеры, где росли высокие бурые водоросли и сновали стайки серебристых рыбок, к западной двери, к стране наутилусов и к сокровищам, скрытым в морских раковинах.



Эпилог


   В конце концов, прежде чем Джонатан вновь увидел свой родной городок Твомбли, действительно прошли недели – из-за того пути, который им пришлось проделать, чтобы покинуть Бэламнию и совершить переход по морю от Чудесных островов. Подводная лодка остановилась в Городе-На-Побережье, где Майлза вверили заботам невысокого толстенького доктора с рыжей бородой, а потом поднялась по Ориэли – так высоко, как Эскаргот осмелился ее провести. Там Дули и его дед расстались с Джонатаном, Профессором Вурцлом, Ахавом и коротышками и вновь отправились по своим пиратским делам. Оставшаяся на берегу компания поехала дальше на пони гномов, и не прошло и четырех дней, как все опять оказались в Меркл-Холле, где повар Сквайра, как и обещал, приготовил им небольшой пир. Джонатану показалось, что они ели день и ночь в течение двух суток, так что в конце концов никто из них, за исключением Сквайра, не мог даже думать о еще одном куске пирога с персиками или пудинге с вареньем. За то недолгое время, что они провели не за столом, Джонатан порылся в сокровищах Сквайра, состоящих из бесчисленных игральных шариков – океана шариков, переполняющего подвалы под Меркл-Холлом. Он наполнил кожаный мешочек маленькими шариками из радужного стекла, чтобы отвезти их домой в подарок Тэлботу.
   Наконец они выступили в путь, взяв с собой узел с костюмами обезьяны и аллигатора, и направились домой. Они въехали на пристань Ивовый Лес чуть меньше чем через неделю и в самом начале лета поднялись вверх по Ориэли на плоту Джонатана, прижимаясь к дальнему берегу на участке реки, проходящем мимо Леса Гоблинов, и стараясь избегать всяческих приключений.
   Замок Высокой Башни стоял, одинокий и непоколебимый, как скала, на гряде над болотами. Когда они проплывали мимо, удаленные от него на пару миль, Джонатану внезапно пришла безрассудная мысль – что Верхняя Долина каким-то образом еще услышит о гноме Шелзнаке, что в один прекрасный день из этой каменной башни вновь поднимется прозрачный дым заколдованных костров. Но это было глупо. Он был в этом уверен. В любом случае Профессор подтвердил, что это глупо. О чем он сам беспокоился, так это о тех существах, что все еще таились в пещерах под Башней. Возможно даже, что за те недели, что прошли с тех пор, как они вдвоем бродили по этим пещерам, Шелзнак пропустил в дверь еще несколько чудовищ. Но Джонатан, больше от общей усталости, чем из-за чего-нибудь другого, начал возражать. Он сказал, что, со своей стороны, готов отпустить чудовищ восвояси. В конце концов, они слепы и живут на дне ямы. Он не мог себе представить, чтобы синие спруты стали выбираться один за другим по маленьким железным лестницам. Что касается любых других монстров, которые могли быть выпущены в их мир, это казалось ему совершенно невероятным. Большую часть времени, проведенного им в Бэламнии, Шелзнак находился где-то вдали от замка, на пляже Боффин, и прибыл в него всего лишь примерно за день до них. А этого времени было явно недостаточно, чтобы переправить монстров из одной страны в другую.
   К тому времени как они обсудили у себя на плоту этот вопрос, Замок Высокой Башни остался позади. И по мере того как он зрительно уменьшался, замок казался все менее грозным и наконец растаял вдали и исчез как из виду, так и из сердца.
   Их путешествие закончилось ранним утром, когда они обогнули последний длинный изгиб берега и на веслах вошли в гавань в городке Твомбли, застав там – кто бы мог подумать – Тэлбота, который вышел проверять перемет, поставленный на форелей. Все крючки были пустыми, за исключением одного, на котором болтался старый парусиновый башмак, покрытый водорослями. Тэлбот бросил его обратно в реку, заверив Джонатана и Профессора, что раки будут использовать его в качестве домика. После этого он вновь закинул свой резиновый сыр в тенистую воду под причалом.
   Профессор направился через город к своей лаборатории, а Джонатан, Ахав и Тэлбот пошли по лугу к себе домой. Тэлбот сказал, что у него не было никаких проблем с сыроварением. Ничего, мол, особенного. Сыр, в конце концов, есть сыр. Но Джонатан к этому времени был не совсем с ним согласен. По сути, у него руки чесались вновь взяться за свои сыры – испробовать парочку идей – сыры, в которых будут использоваться спаржа, апельсины и бренди; он еще не знал точно, в каких пропорциях. Однако он был уверен, что у него нет особого желания вернуться к праздной жизни, когда ему захочется – скажем, каждую вторую пятницу, – просто чтобы не утратить навыков. И то же самое было верно, в определенном смысле, с поисками приключений. Оба этих занятия показались ему в своем роде очень привлекательными, но, наблюдая за Ахавом, который трусил к грядкам с клубникой проверить, чем там занимаются его жучки, Джонатан не мог не признать, что, в противоположность сыроварению, они довольно быстро приедаются.