Страница:
Заложники в тревожном ожидании замерли в темнице. Перед вечером прибыл новый ответ губернатора – столь же наглый и вызывающий, что и прежде. Но Грамон, очевидно, был в хорошем расположении духа. В голову ему пришла новая мысль.
– Освободите заложников и подожгите город.
Город запылал, правда, не весь. Пираты уже привыкли к комфортабельному жилью, поэтому старинный центр с каменными домами они сохранили.
Вторая идея генерала заключалась в следующем:
– Через четыре дня праздник святого Людовика. Мы должны достойно отметить именины короля Франции, и у нас есть для этого все необходимое.
Действительно, ни в провизии, ни в напитках они нужды не терпели. А идея праздновать чьи угодно именины, будь то хоть самого Сатаны, была встречена флибустьерами с восторженным рвением. Еще бы! Когда речь шла о том, чтобы наесться и напиться до отвала, им не надо было повторять приглашение дважды.
Празднество началось необычно. «Король-солнце», гонитель «флибустьерской нечисти», был бы несказанно удивлен, когда бы узнал, что утро 25 августа пираты встретили орудийными залпами в его честь. Затем флибустьеры сомкнутыми рядами под барабанный бой прошествовали с развернутыми знаменами по улицам опустевшего города. Головорезы были по-детски счастливы возможностью продефилировать во всем блеске и великолепии.
К концу дня приступили к банкетам. Из полусожженных домов на улицы вытащили столы, покрыли их скатертями, простынями и коврами, уставили дорогой посудой. Когда же стемнело, пир продолжался, освещенный пламенем близких пожаров. Огонь снаружи еще больше усиливал разгоравшийся жар внутри. К банкетным столам стали приглашать местных дам. Те безропотно соглашались, зная по опыту, что перечить в такие минуты небезопасно; тот же опыт, кстати, указывал, что переизбыток спиртного гасил галантные намерения флибустьеров.
Грамон в окружении своих офицеров сидел за самым богатым столом.
– А теперь, – воскликнул он, – зажжем фейерверк!
Этому салюту суждено было войти в Историю. Генерал собрал для праздничного костра все запасы драгоценнейшего кампешевого дерева – он в буквальном смысле пустил на распыл сказочное сокровище. Оранжевое пламя потрескивая взвилось в ночи. Божественно благоухающий дым потянулся в небо. Это был последний всплеск безрассудного мотовства «классической» эпохи флибустьерства. Фраза, произнесенная Грамоном, позволяет считать, что он прекрасно сознавал символический смысл этого всесожжения:
– Ну разве смогут они в Версале тягаться с нашей затеей? Любая их выдумка покажется сущей чепухой!
Несколько дней спустя флибустьеры погрузились на корабли и флотилия взяла курс на Санто-Доминго. Встреченные барки сообщили, что испанцы раструбили весть о пожаре в Кампече по всему свету.
– Интересно, – сказал Де Граф своим офицерам, – неужели из Франции действительно прислали фрегаты, чтобы призвать нас к порядку? Если да, то встреча выйдет погорячее, чем в Кампече...
В тот день он не велел звать музыкантов к обеду. Грамон тоже был в хмуром настроении. Вернувшись на Тортугу, он не появлялся на людях несколько недель. Когда месье де Кюсси вызвал его в Пор-де-Пэ, он уже был готов к самому худшему, перебирая в уме все возможные обвинения.
– Мне доставляет удовольствие, – сказал ему губернатор, – сообщить о назначении вас королевским наместником южной провинции Санто-Доминго. Вот ваш патент.
Что касается Де Графа, то он был помилован за убийство Ван Дорна, принял французское подданство и был назначен начальником полиции Санто-Доминго. Оба назначения были сделаны по просьбе де Кюсси, который хотел обезвредить двух знаменитых флибустьеров, поместив их в золотую клетку и тем самым превратив их, согласно королевской воле, в смирных обывателей колонии.
Грамон вежливо поблагодарил за честь, принимая из рук губернатора патент. Намеревался ли он действительно исполнять функции королевского наместника? Или же хотел просто усыпить бдительность властей? Что он сказал двум сотням флибустьеров, последовавших за ним в последний поход? Вопросы повисают в воздухе, ибо ответить на них некому.
В один прекрасный день в октябре 1686 года Грамон отчалил с Тортуги на трех кораблях курсом вест. Жители Бас-Тера долго провожали глазами исчезавшие на горизонте паруса. Солнце садилось в воду, превращая Карибское море в озеро расплавленного золота. Вдали еще какое-то время чернели три пятнышка. Больше никаких известий. Отныне флибустьер с причудливой натурой художника принадлежал Истории.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЮЖНОМ МОРЕ
Сидя на пятках под деревьями, индейцы молча смотрели на корабли, застывшие на ровной глади залива Ураба. Залив глубоко вдается в колумбийское побережье у самого основания Панамского перешейка, на 8° северной широты. Пышная тропическая растительность подступала со всех сторон к воде. Тучи мошкары роились над эстуариями небольших речушек.
Добрых три десятка кораблей застыли невдалеке от берега – неподвижные, как и индейцы, смотревшие на них. Паруса были подтянуты на гитовы, палубы казались вымершими, ни единого человека. Корабли появились не все разом; они подходили с интервалами, неравными группами по два, четыре, пять судов. Потом белые люди высадились на берег. Система счисления и календарь индейцев известны нам весьма приблизительно; никто не видел, чтобы они делали какие-то записи. Тем не менее индейцы знали точную дату прибытия флотилии и число людей на борту каждого судна.
Туземцы ловили рыбу в заливе, близко подходя на пирогах к брошенным кораблям. Но ни разу им не пришло в голову подняться на палубу: эти бессильно замершие суда были табу, средоточием Зла.
Возможно, другие белые люди прибудут сюда на других судах. А возможно, и нет. Индейцы залива Ураба принадлежали к самба, группе племен, слывших мирными. Они не нападали на белых, если те не пытались обратить их в рабство или в свою веру, что, в сущности, было равнозначно. Приплывшие на кораблях белые подарили им холстины, нитки, иголки, ножи, ножницы, топоры, серпы, гребешки и множество других красивых и полезных вещей – в психологии естественного человека все красивое непременно было полезным. За это индейцы проводили белых к реке Чика, название которой те без конца повторяли.
В верховьях реки кончалась территория самба. Они передали белых другому дружественному племени, а сами возвратились к заливу. Индейцы, разумеется, не могли знать, что стали невольными участниками знаменитой флибустьерской авантюры.
– Раз правительство не дозволяет нам промышлять в Карибском море, отправимся в Южное. Это море не значится ни в одном установлении, на него не распространяются запреты.
Подобные речи зазвучали по-английски на Ямайке и по-французски на Тортуге и Санто-Доминго приблизительно в одно и то же время: в конце 1684 – начале 1685 года. Южным морем флибустьеры называли Тихий океан.
Южное море омывало Перу, главный источник сокровищ тогдашнего мира. Не случайно даже реки в том краю назывались Золотыми и Изумрудными. Карибское море в сравнении с Южным выглядело нищим захолустьем. Вперед, на поиски нового Эльдорадо!
Но прежде чем двинуться вслед за этими завороженными богатством людьми, давайте проследим немного за их маршрутами по Южно-Американскому континенту.
Первыми флибустьерами, отважившимися на далекую вылазку, были англичане. Числом около 700-800 человек они отплыли из Порт-Ройяла, пересекли Карибское море курсом зюйд-ост, прошли вдоль континента 3000 морских миль до его восточной оконечности, обогнули мыс, спустились до Патагонии (еще 4000 миль), попали в Тихий океан и вновь поднялись вдоль побережья до Панамы. Более 12000 морских миль!
Вторая группа, в 120 человек, также англичане, тоже отчалившие с Ямайки, не пошла так далеко в море. Круто свернув на юг, они высадились в заливе Ураба. Это их пустые корабли стояли на якоре в ожидании владельцев. Индейцы самба довели англичан до верховья Чики, а другое племя помогло им спуститься по реке, впадающей в Тихий океан. Так они оказались в Панамском заливе.
Третья флибустьерская экспедиция, из 430 французов, под началом капитанов Гронье, Лекюйе и Пикардийца, двинулась по тому же маршруту. Вслед за ними шло еще несколько небольших банд англичан и французов. В конце концов все они, примерно 1100 человек, собрались на островах Короля в Панамском заливе. Там их ждали английские суда, обогнувшие с юга Американский континент и успевшие дорогой захватить два-три приза. В общей сложности в Панамском заливе оказалось десять судов, из которых восемь были корабли с прямыми парусами, а два – грузовые барки.
Одиннадцатый корабль, капитана Лесажа с 200 французами на борту, присоединился к армаде чуть позже. Он тоже обогнул Южно-Американский континент. И прежде чем продолжить рассказ, воздадим должное этим парусникам.
Кругосветный подвиг Магеллана относится к 1520 году, то есть он был совершен более чем за полтора века до описываемых событий. И за все это время капитанов, отважившихся бросить вызов грозному проходу между южной оконечностью Америки и льдами близкого полюса, можно пересчитать по пальцам (я имею в виду тех, кто благополучно вышел из этого испытания). Для счета хватит пальцев одной руки. В 1577 году Дрейк (из пяти кораблей его эскадры в Тихий океан сумела пройти лишь одна «Золотая лань»), затем Грубер и в 1663 году д'Орвилль. Флибустьеры же ходили из Атлантического океана в Тихий регулярно. Добавим еще, что многие капитаны пиратских судов, добравшись до Панамы через Магелланов пролив, возвращались затем в Карибское море тем же путем.
Интересно, что историки флибустьерства упоминают об этих подлинно сенсационных свершениях вскользь, без всяких комментариев, хотя в других случаях они не упускают из виду даже крохотных деталей. Вы не найдете ни в учебнике, ни в энциклопедии списка парусных судов, бросивших вызов мысу Горн. Я полагаю, что сейчас, когда интерес к парусникам во всем мире необыкновенно велик, когда имена Чичестера и Табарли известны всем и каждому, пора воздать по заслугам первооткрывателям и первопроходцам этого сложнейшего из морских путей. Право слово, они заслужили троекратное «ура» или, если вас коробит слишком громкое изъявление чувств, почтительный кивок.
Мы не знаем ничего о перипетиях плавания этих «чемпионов» XVII века. Зато в одной из групп, шедших по суше через Панамский перешеек, находился «репортер». Равно де Люсан, гугенот, выходец из благородного французского семейства города Нима, был, судя по его запискам, человеком наблюдательным, доброжелательным и симпатичным. Я бы с удовольствием посидел с ним за рюмкой вина и поговорил о старых добрых временах. Гугенот, но без всякой склонности к постному воздержанию, человек предусмотрительный, но любящий риск, он пошел служить в армию; когда же война кончилась, попросил своего благородного отца заплатить за него карточные долги, а сам отправился в Дьепп и подрядился в портовой конторе ехать «на острова». Вербованным!
Три года каторжного труда в Вест-Индии не отбили у него охоты к приключениям, и по истечении договорного срока ему удалось устроиться на флибустьерское судно, где капитаном был Де Граф. К сожалению, первая небольшая экспедиция, в которой он участвовал, закончилась безрезультатно – доказательство того, что вольный поиск добычи отнюдь не всегда приносил дивиденды; тут скорее напрашивается сравнение с рыбным промыслом.
Флибустьерству в тот период угрожали не только внешние беды, его терзали и внутренние раздоры. Поскольку поход ничего не дал, экспедиция раскололась: Де Граф с частью людей вернулся на Санто-Доминго, а Люсан с двумястами шестьюдесятью тремя коллегами оказался в заливе Ураба. Два десятка судов уже стояли там на якоре, и морские древоточцы активно точили недвижные корпуса. Сойдя на берег, пираты двинулись к реке Чика.
Во время перехода через холмистую гряду судьба была благосклонной к флибустьерам. Дело в том, что, когда испанцы убедились, что мирные самба помогают пиратам, они, изменив свою обычную тактику, не стали «учить туземцев огнем и каленым железом, а, наоборот, предложили солидную награду за каждую пиратскую голову. Кое-кто из индейцев согласился. Не все, конечно, и не всегда поступали так. Однако отношения флибустьеров с индейскими племенами уже не были столь радужными, как при первой высадке. Думаю, что многие повадки вольных добытчиков не пришлись по душе обитателям девственного леса. Но в тот раз, повторяю, все прошло благополучно: Люсан и вся его группа добрались до реки. Далее нужны были лодки, чтобы спуститься по течению. Индейцы, друзья самба, вызвались поставить, вернее, изготовить их по заказу флибустьеров, но, поскольку идея запасания готовой продукции на случай появления заказчика еще не охватила туземные массы, приходилось ждать. Все племя интенсивно принялось за работу, а флибустьеры пока охотились в лесу, где было полным-полно дичи – встречались даже куропатки и фазаны.
Наконец транспортные средства были готовы, можно было начинать спуск по реке. Поначалу нужно было часто выгружаться на берег и переносить пироги на себе: верховья реки изобиловали мелями, порогами, иногда рухнувшие деревья перегораживали ее, как шлагбаумы. Останавливались и для того, чтобы вырыть могилу для очередного умершего от «излива крови». Этот странный диагноз, по-видимому, относился к кишечному кровотечению в результате острой дизентерии. В рассказах очевидцев встречается описание одной и той же клинической картины: больной умирал от приступов колик и обильного кровотечения.
В низовьях реки препятствий, по счастью, было меньше. Но здесь приходилось плыть лишь ночью: местные индейцы были настолько терроризированы испанцами, что из страха перед репрессиями непременно сообщили бы о приближении пиратов. Наконец, выйдя в Южное море, лодки подгребали к судам, ждавшим на якоре в устье Чики.
Общий сбор был назначен недалеко оттуда, на островах Короля, в тридцати лье восточнее Панамы. 22 марта 1685 года, в праздник Пасхи, десять кораблей стали группой. На борту, как я уже упоминал, было 1100 французов и англичан. Последние составляли большинство. Англичане продали французам один корабль и одну барку.
Главным и, пожалуй, единственным преимуществом этой маленькой армады была отчаянная смелость ее пассажиров. Их кредо выражалось девизом «Пан или пропал». Суденышки были маленькие, практически не вооруженные. Так, корабль Гронье, построенный с расчетом на пятьдесят орудий, не имел ни одного. Корпуса судов, обогнувших континент, обросли ракушками и водорослями, в трещины обильно просачивалась вода. Ситуация была критическая и требовала критических же решений.
Флибустьеров осенила гениальная идея:
– Как раз сейчас испанский флот должен везти сокровища Перу в Панаму. В Южном море на него никогда еще не нападали. Экипажи настроены благодушно, охрана налажена из рук вон плохо. Надо устроить засаду и напасть на перуанский караван. Будет дьявольским наваждением, если мы не сумеем захватить два-три галиона! В результате мы не только обогатимся, но и получим хорошо вооруженную флотилию для дальнейших действий.
Несколько островков в Панамском заливе как бы самой природой были предназначены для того, чтобы служить местом засады. Испанцы называли их Сады Королевы. Действительно, на этих клочках суши, продуваемых морским ветром, росли под сенью высоких пальм фруктовые деревья и цветы, были построены виллы панамских богатеев и знатных вельмож. За ними присматривали жившие на островах черные невольники.
Флибустьеры ринулись в этот земной рай так, словно там находились сокровища Перу. Сидеть в засаде в Садах Королевы оказалось просто мечтой: удобное жилье, вкусная еда и богатые винные погреба.
Прошло шесть недель. Однажды к одному из островов подошла барка с испанцами. Они были тут же схвачены. Нетерпеливые флибустьеры забросали капитана вопросами:
– Где же перуанские галионы? Скоро они появятся?
– Вы имеете в виду Золотой флот? Он прошел неделю назад и разгрузился в Панаме.
Поток ругательств и проклятий последовал за этим сообщением. Дурная весть мгновенно облетела соседние островки. Радоваться было нечему: они упустили редчайшую возможность, причем по собственной глупости, и за нее теперь надо было расплачиваться.
Три дня спустя несколько галионов, выгрузив золото в Панаме, подошли к островам и подвергли их обстрелу. Итог: потоплена одна барка и два человека убиты. Потери были бы еще больше, если бы днем раньше французские капитаны не отвели свои суда для тщательного осмотра и ремонта в тихое место. Для этой цели был выбран остров Сан-Хуан-де-Пуэбло в восьмидесяти лье к западу от Панамы.
Да, была упущена сказочная возможность. Однако эскадра кораблей, пусть даже небольшая, была грозным оружием в руках решительно настроенных людей. Если начать захватывать чужие суда, сила будет расти от приза к призу. Кстати, ведь «береговые братья» именно таким образом начинали свою славную эпопею во Флибустьерском море.
В войске, насчитывавшем 1100 человек, готовых начать завоевание Тихого океана, примерно две трети составляли англичане, им же принадлежали почти все корабли. Естественно, что при подобном численном превосходстве они желали взять бразды правления в свои руки.
– Командовать буду я, – объявил английский капитан Дэвид французу Гронье. – Для начала вы отдадите мне судно, которое я вам уступил: мое течет, как решето. Если хотите, можете взять его себе.
Как видим, британское высокомерие давало себя знать и на далеком тропическом острове. Перед началом похода англичане и французы намеревались действовать сообща на паритетных началах. Но демарш Дэвида пробудил чувства, которые лучше было бы оставить в летаргическом состоянии.
Французских флибустьеров, в большинстве своем католиков, всегда шокировало святотатство английских собратьев: во время грабежа церквей те, не задумываясь, обламывали распятия, разбивали вдребезги пистолетными выстрелами статуи Пречистой Богоматери и святых. Несмотря на общий хищнический настрой и поощрения насилия, трещина между двумя основными национальными группами пиратов не зарастала даже во время совместных экспедиций; порой достаточно было одного-единственного обидного слова, а то и просто намека, чтобы вспыхнула ссора. Разбойники сходились в свирепых драках, а религиозный мотив придавал этим раздорам как бы высокий, благородный смысл.
На сей раз дело не дошло до обмена ударами. Французы отказались признать главенство англичан, тогда те забрали свои суда и уплыли к другому островку, отстоявшему в пяти лье от Сан-Хуана. Своим бывшим союзникам они оставили две барки. Таким образом, на четыреста человек у них было всего две посудины величиной со шхуну для ловли тунца. Правда, у французов остался корабль Гронье: капитан, купивший его за наличные, категорически отказался возвращать англичанам свою собственность. Но – ни одного орудия, ни запаса провианта и очень мало пороха и пуль. Приключение начиналось для французских флибустьеров не с нуля, а ниже нуля.
Испанские власти в Панаме решили не пугать население, когда верные им индейцы принесли весть о том, что пираты одолели перешеек и вышли к заливу. Но захвата Садов Королевы скрыть было невозможно. Женщины в испуге осеняли себя крестным знамением.
Стократно, тысячекратно было произнесено имя Моргана, чудовища Моргана. Взрослые рассказывали детям и подросткам леденящие кровь истории о том, как черная тьма пиратов выползла из леса и ринулась на город. Об их кровожадности и жестокости. О бесславном разгроме испанских войск и бегстве населения морем. О том, как за место на корабле отдавали сундук с золотом, а путь к причалу прокладывали шпагой. Шестнадцать лет уже минуло с тех пор. Всего шестнадцать лет.
Из губернаторского дворца твердили, что на этот раз ничего похожего не произойдет, опасность несоизмерима. И действительно, когда по прошествии трех месяцев ничего не случилось, страсти немного улеглись.
Где-то в октябре губернатору доложили, что англичане разграбили городки Реалегуа и Леон в провинции Никарагуа. Двумя неделями позже другие пираты, уже французы, прибыли в эти же городки, но, не обнаружив там ничего, кроме руин и разора, отправились грабить другое селение, дальше к югу. Затем вплоть до декабря не поступало никаких новостей.
Губернатор Гранады (разоренной Морганом в 1664 году) на озере Никарагуа сообщил, что к коменданту гарнизона неожиданно явился флибустьер-каталонец, заявив, что французские пираты намереваются напасть на город. За это известие он надеялся получить прощение всех предыдущих грехов.
Небольшое географическое уточнение. Чтобы достичь Гранады, Морган, приплывший из Карибского моря, должен был подняться по реке Сан-Хуан, вытекающей из озера Никарагуа в Атлантику. А со стороны Тихого океана озеро отделяет холмистая гряда шириной не более двадцати километров. Дезертир-каталонец сказал, что его бывшие приятели рассчитывают добраться до Гранады через эту холмистую гряду. Губернатор принял решение усилить гарнизон и повернуть орудия на бастионах в сторону Тихого океана, откуда ожидалась опасность.
Губернатор провинции держал в боевой готовности резервы, чтобы бросить их на выручку Гранаде, но несколько дней спустя матросы галиона, прибывшего из перуанского порта Гуаякиль, рассказали леденящие душу подробности о нападении английских пиратов на перуанское побережье и каботажные суда. Ценного груза им не попалось, однако верховные власти Перу, заморской жемчужины испанской короны, распорядились увеличить число пушек на галионах и, как разболтали матросы в тавернах, временно прекратить всякое морское сообщение между Перу и Панамой.
В конце января панамский губернатор отправил очередное донесение, содержание которого сводилось к следующему:
«7 дня сего месяца (января 1686 года. – Ж. Б.) французские пираты напали на Чирикиту в двадцати лье к западу от их стоянки на Сан-Хуан-де-Пуэбло. Небольшой гарнизон оказал храброе сопротивление, однако разбойники проникли в город, разграбили его и взяли в плен знатных жителей, за которых потребовали выкуп. Отправленная по моему приказу эскадра встретила их суда на обратном пути и огнем потопила один большой корабль. На острове Сан-Хуан-де-Пуэбло французские разбойники строят пироги, которые выдалбливают из дерева акажу. Там же они охотятся и ловят рыбу для прокормления. Из-за сильных дождей они терпят всяческие неудобства, а несколько разбойников умерли от укусов змей или были разорваны кайманами. В настоящее время, похоже по всему, у них не достанет сил для нападения на Гранаду».
– Мы нападем на Гранаду. Нельзя пробавляться грабежом мелких селений. Так не соберешь денег и никогда не выберешься отсюда, будем торчать на этом проклятом берегу до скончания века. Гранада же – город богатый и старинный, заложен больше века назад. Нападать на него будем по суше, так что добывать кораблей не потребуется. Город захватим, если будем сражаться не щадя живота своего и свято подчиняться приказам. Я порешил, что те, кто без разрешения покинут строй, не получат своей доли добычи, равно как и те, кто проявят трусость и непослушание, совершат насилие или напьются.
Приказ капитана Гронье был объявлен на стоянке французских флибустьеров на острове Сан-Хуан-де-Пуэбло. Пункт, запрещавший насилие и пьянство, был совершеннейшей новостью. В Карибском море всего несколькими годами раньше подобное распоряжение вызвало бы немедленный бунт: какого черта рисковать жизнью, если потом не напиться и не потешить беса?! Но сейчас заброшенные на далеком враждебном берегу люди понимали, что их единственный шанс на спасение в том, чтобы следовать железной дисциплине.
– Чтобы сохранить порох для дела, я запрещаю отныне до момента выступления всякую охоту. С собой возьмем минимум продовольствия, добудем его по дороге. Для этого сделаем остановку на банановой плантации Кальдейра.
Отчаянные морские волки дошли до того, что жевали бананы, дабы не помереть с голоду... Подкрепившись, пираты в первых числах апреля 1686 года вышли в море. Флотилия состояла из большого корабля Гронье, барки и дюжины пирог. Дорогой она увеличилась еще на одну барку под командованием англичанина Таунли, одного из тех, кто вел себя особенно вызывающе в момент расставания у Сан-Хуан-де-Пуэбло. Встреченный у берега и грубо остановленный французами, он неожиданно попросил дозволения принять участие в экспедиции. Его экипаж из 115 человек довел общую численность флибустьерского войска до 365 бойцов.
– Корабль и барки станут под прикрытием мыса Бланко, люди пересядут в шлюпки и пироги. Дальше пойдем скрытно на веслах. Через шесть суток дежурные экипажи подведут корабль и барки к месту нашей высадки на материк.
Экспедиция без всяких осложнений выгрузилась на сушу, и проводник-индеец повел их через поросшую сельвой холмистую гряду в глубь провинции. Стояла удушающая жара. Неожиданно начинался тропический ливень, одежда промокала насквозь, но час спустя высыхала, вставала колом и покрывалась пылью. 8 апреля флибустьеры дружно ахнули от восхищения: впереди в окружении гор, величественное, словно море, расстилалось озеро Никарагуа. Посреди его скользили курсом зюйд два красивых судна под прямыми парусами.
– Освободите заложников и подожгите город.
Город запылал, правда, не весь. Пираты уже привыкли к комфортабельному жилью, поэтому старинный центр с каменными домами они сохранили.
Вторая идея генерала заключалась в следующем:
– Через четыре дня праздник святого Людовика. Мы должны достойно отметить именины короля Франции, и у нас есть для этого все необходимое.
Действительно, ни в провизии, ни в напитках они нужды не терпели. А идея праздновать чьи угодно именины, будь то хоть самого Сатаны, была встречена флибустьерами с восторженным рвением. Еще бы! Когда речь шла о том, чтобы наесться и напиться до отвала, им не надо было повторять приглашение дважды.
Празднество началось необычно. «Король-солнце», гонитель «флибустьерской нечисти», был бы несказанно удивлен, когда бы узнал, что утро 25 августа пираты встретили орудийными залпами в его честь. Затем флибустьеры сомкнутыми рядами под барабанный бой прошествовали с развернутыми знаменами по улицам опустевшего города. Головорезы были по-детски счастливы возможностью продефилировать во всем блеске и великолепии.
К концу дня приступили к банкетам. Из полусожженных домов на улицы вытащили столы, покрыли их скатертями, простынями и коврами, уставили дорогой посудой. Когда же стемнело, пир продолжался, освещенный пламенем близких пожаров. Огонь снаружи еще больше усиливал разгоравшийся жар внутри. К банкетным столам стали приглашать местных дам. Те безропотно соглашались, зная по опыту, что перечить в такие минуты небезопасно; тот же опыт, кстати, указывал, что переизбыток спиртного гасил галантные намерения флибустьеров.
Грамон в окружении своих офицеров сидел за самым богатым столом.
– А теперь, – воскликнул он, – зажжем фейерверк!
Этому салюту суждено было войти в Историю. Генерал собрал для праздничного костра все запасы драгоценнейшего кампешевого дерева – он в буквальном смысле пустил на распыл сказочное сокровище. Оранжевое пламя потрескивая взвилось в ночи. Божественно благоухающий дым потянулся в небо. Это был последний всплеск безрассудного мотовства «классической» эпохи флибустьерства. Фраза, произнесенная Грамоном, позволяет считать, что он прекрасно сознавал символический смысл этого всесожжения:
– Ну разве смогут они в Версале тягаться с нашей затеей? Любая их выдумка покажется сущей чепухой!
Несколько дней спустя флибустьеры погрузились на корабли и флотилия взяла курс на Санто-Доминго. Встреченные барки сообщили, что испанцы раструбили весть о пожаре в Кампече по всему свету.
– Интересно, – сказал Де Граф своим офицерам, – неужели из Франции действительно прислали фрегаты, чтобы призвать нас к порядку? Если да, то встреча выйдет погорячее, чем в Кампече...
В тот день он не велел звать музыкантов к обеду. Грамон тоже был в хмуром настроении. Вернувшись на Тортугу, он не появлялся на людях несколько недель. Когда месье де Кюсси вызвал его в Пор-де-Пэ, он уже был готов к самому худшему, перебирая в уме все возможные обвинения.
– Мне доставляет удовольствие, – сказал ему губернатор, – сообщить о назначении вас королевским наместником южной провинции Санто-Доминго. Вот ваш патент.
Что касается Де Графа, то он был помилован за убийство Ван Дорна, принял французское подданство и был назначен начальником полиции Санто-Доминго. Оба назначения были сделаны по просьбе де Кюсси, который хотел обезвредить двух знаменитых флибустьеров, поместив их в золотую клетку и тем самым превратив их, согласно королевской воле, в смирных обывателей колонии.
Грамон вежливо поблагодарил за честь, принимая из рук губернатора патент. Намеревался ли он действительно исполнять функции королевского наместника? Или же хотел просто усыпить бдительность властей? Что он сказал двум сотням флибустьеров, последовавших за ним в последний поход? Вопросы повисают в воздухе, ибо ответить на них некому.
В один прекрасный день в октябре 1686 года Грамон отчалил с Тортуги на трех кораблях курсом вест. Жители Бас-Тера долго провожали глазами исчезавшие на горизонте паруса. Солнце садилось в воду, превращая Карибское море в озеро расплавленного золота. Вдали еще какое-то время чернели три пятнышка. Больше никаких известий. Отныне флибустьер с причудливой натурой художника принадлежал Истории.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЮЖНОМ МОРЕ
Добрых три десятка кораблей застыли невдалеке от берега – неподвижные, как и индейцы, смотревшие на них. Паруса были подтянуты на гитовы, палубы казались вымершими, ни единого человека. Корабли появились не все разом; они подходили с интервалами, неравными группами по два, четыре, пять судов. Потом белые люди высадились на берег. Система счисления и календарь индейцев известны нам весьма приблизительно; никто не видел, чтобы они делали какие-то записи. Тем не менее индейцы знали точную дату прибытия флотилии и число людей на борту каждого судна.
Туземцы ловили рыбу в заливе, близко подходя на пирогах к брошенным кораблям. Но ни разу им не пришло в голову подняться на палубу: эти бессильно замершие суда были табу, средоточием Зла.
Возможно, другие белые люди прибудут сюда на других судах. А возможно, и нет. Индейцы залива Ураба принадлежали к самба, группе племен, слывших мирными. Они не нападали на белых, если те не пытались обратить их в рабство или в свою веру, что, в сущности, было равнозначно. Приплывшие на кораблях белые подарили им холстины, нитки, иголки, ножи, ножницы, топоры, серпы, гребешки и множество других красивых и полезных вещей – в психологии естественного человека все красивое непременно было полезным. За это индейцы проводили белых к реке Чика, название которой те без конца повторяли.
В верховьях реки кончалась территория самба. Они передали белых другому дружественному племени, а сами возвратились к заливу. Индейцы, разумеется, не могли знать, что стали невольными участниками знаменитой флибустьерской авантюры.
– Раз правительство не дозволяет нам промышлять в Карибском море, отправимся в Южное. Это море не значится ни в одном установлении, на него не распространяются запреты.
Подобные речи зазвучали по-английски на Ямайке и по-французски на Тортуге и Санто-Доминго приблизительно в одно и то же время: в конце 1684 – начале 1685 года. Южным морем флибустьеры называли Тихий океан.
Южное море омывало Перу, главный источник сокровищ тогдашнего мира. Не случайно даже реки в том краю назывались Золотыми и Изумрудными. Карибское море в сравнении с Южным выглядело нищим захолустьем. Вперед, на поиски нового Эльдорадо!
Но прежде чем двинуться вслед за этими завороженными богатством людьми, давайте проследим немного за их маршрутами по Южно-Американскому континенту.
Первыми флибустьерами, отважившимися на далекую вылазку, были англичане. Числом около 700-800 человек они отплыли из Порт-Ройяла, пересекли Карибское море курсом зюйд-ост, прошли вдоль континента 3000 морских миль до его восточной оконечности, обогнули мыс, спустились до Патагонии (еще 4000 миль), попали в Тихий океан и вновь поднялись вдоль побережья до Панамы. Более 12000 морских миль!
Вторая группа, в 120 человек, также англичане, тоже отчалившие с Ямайки, не пошла так далеко в море. Круто свернув на юг, они высадились в заливе Ураба. Это их пустые корабли стояли на якоре в ожидании владельцев. Индейцы самба довели англичан до верховья Чики, а другое племя помогло им спуститься по реке, впадающей в Тихий океан. Так они оказались в Панамском заливе.
Третья флибустьерская экспедиция, из 430 французов, под началом капитанов Гронье, Лекюйе и Пикардийца, двинулась по тому же маршруту. Вслед за ними шло еще несколько небольших банд англичан и французов. В конце концов все они, примерно 1100 человек, собрались на островах Короля в Панамском заливе. Там их ждали английские суда, обогнувшие с юга Американский континент и успевшие дорогой захватить два-три приза. В общей сложности в Панамском заливе оказалось десять судов, из которых восемь были корабли с прямыми парусами, а два – грузовые барки.
Одиннадцатый корабль, капитана Лесажа с 200 французами на борту, присоединился к армаде чуть позже. Он тоже обогнул Южно-Американский континент. И прежде чем продолжить рассказ, воздадим должное этим парусникам.
Кругосветный подвиг Магеллана относится к 1520 году, то есть он был совершен более чем за полтора века до описываемых событий. И за все это время капитанов, отважившихся бросить вызов грозному проходу между южной оконечностью Америки и льдами близкого полюса, можно пересчитать по пальцам (я имею в виду тех, кто благополучно вышел из этого испытания). Для счета хватит пальцев одной руки. В 1577 году Дрейк (из пяти кораблей его эскадры в Тихий океан сумела пройти лишь одна «Золотая лань»), затем Грубер и в 1663 году д'Орвилль. Флибустьеры же ходили из Атлантического океана в Тихий регулярно. Добавим еще, что многие капитаны пиратских судов, добравшись до Панамы через Магелланов пролив, возвращались затем в Карибское море тем же путем.
Интересно, что историки флибустьерства упоминают об этих подлинно сенсационных свершениях вскользь, без всяких комментариев, хотя в других случаях они не упускают из виду даже крохотных деталей. Вы не найдете ни в учебнике, ни в энциклопедии списка парусных судов, бросивших вызов мысу Горн. Я полагаю, что сейчас, когда интерес к парусникам во всем мире необыкновенно велик, когда имена Чичестера и Табарли известны всем и каждому, пора воздать по заслугам первооткрывателям и первопроходцам этого сложнейшего из морских путей. Право слово, они заслужили троекратное «ура» или, если вас коробит слишком громкое изъявление чувств, почтительный кивок.
Мы не знаем ничего о перипетиях плавания этих «чемпионов» XVII века. Зато в одной из групп, шедших по суше через Панамский перешеек, находился «репортер». Равно де Люсан, гугенот, выходец из благородного французского семейства города Нима, был, судя по его запискам, человеком наблюдательным, доброжелательным и симпатичным. Я бы с удовольствием посидел с ним за рюмкой вина и поговорил о старых добрых временах. Гугенот, но без всякой склонности к постному воздержанию, человек предусмотрительный, но любящий риск, он пошел служить в армию; когда же война кончилась, попросил своего благородного отца заплатить за него карточные долги, а сам отправился в Дьепп и подрядился в портовой конторе ехать «на острова». Вербованным!
Три года каторжного труда в Вест-Индии не отбили у него охоты к приключениям, и по истечении договорного срока ему удалось устроиться на флибустьерское судно, где капитаном был Де Граф. К сожалению, первая небольшая экспедиция, в которой он участвовал, закончилась безрезультатно – доказательство того, что вольный поиск добычи отнюдь не всегда приносил дивиденды; тут скорее напрашивается сравнение с рыбным промыслом.
Флибустьерству в тот период угрожали не только внешние беды, его терзали и внутренние раздоры. Поскольку поход ничего не дал, экспедиция раскололась: Де Граф с частью людей вернулся на Санто-Доминго, а Люсан с двумястами шестьюдесятью тремя коллегами оказался в заливе Ураба. Два десятка судов уже стояли там на якоре, и морские древоточцы активно точили недвижные корпуса. Сойдя на берег, пираты двинулись к реке Чика.
Во время перехода через холмистую гряду судьба была благосклонной к флибустьерам. Дело в том, что, когда испанцы убедились, что мирные самба помогают пиратам, они, изменив свою обычную тактику, не стали «учить туземцев огнем и каленым железом, а, наоборот, предложили солидную награду за каждую пиратскую голову. Кое-кто из индейцев согласился. Не все, конечно, и не всегда поступали так. Однако отношения флибустьеров с индейскими племенами уже не были столь радужными, как при первой высадке. Думаю, что многие повадки вольных добытчиков не пришлись по душе обитателям девственного леса. Но в тот раз, повторяю, все прошло благополучно: Люсан и вся его группа добрались до реки. Далее нужны были лодки, чтобы спуститься по течению. Индейцы, друзья самба, вызвались поставить, вернее, изготовить их по заказу флибустьеров, но, поскольку идея запасания готовой продукции на случай появления заказчика еще не охватила туземные массы, приходилось ждать. Все племя интенсивно принялось за работу, а флибустьеры пока охотились в лесу, где было полным-полно дичи – встречались даже куропатки и фазаны.
Наконец транспортные средства были готовы, можно было начинать спуск по реке. Поначалу нужно было часто выгружаться на берег и переносить пироги на себе: верховья реки изобиловали мелями, порогами, иногда рухнувшие деревья перегораживали ее, как шлагбаумы. Останавливались и для того, чтобы вырыть могилу для очередного умершего от «излива крови». Этот странный диагноз, по-видимому, относился к кишечному кровотечению в результате острой дизентерии. В рассказах очевидцев встречается описание одной и той же клинической картины: больной умирал от приступов колик и обильного кровотечения.
В низовьях реки препятствий, по счастью, было меньше. Но здесь приходилось плыть лишь ночью: местные индейцы были настолько терроризированы испанцами, что из страха перед репрессиями непременно сообщили бы о приближении пиратов. Наконец, выйдя в Южное море, лодки подгребали к судам, ждавшим на якоре в устье Чики.
Общий сбор был назначен недалеко оттуда, на островах Короля, в тридцати лье восточнее Панамы. 22 марта 1685 года, в праздник Пасхи, десять кораблей стали группой. На борту, как я уже упоминал, было 1100 французов и англичан. Последние составляли большинство. Англичане продали французам один корабль и одну барку.
Главным и, пожалуй, единственным преимуществом этой маленькой армады была отчаянная смелость ее пассажиров. Их кредо выражалось девизом «Пан или пропал». Суденышки были маленькие, практически не вооруженные. Так, корабль Гронье, построенный с расчетом на пятьдесят орудий, не имел ни одного. Корпуса судов, обогнувших континент, обросли ракушками и водорослями, в трещины обильно просачивалась вода. Ситуация была критическая и требовала критических же решений.
Флибустьеров осенила гениальная идея:
– Как раз сейчас испанский флот должен везти сокровища Перу в Панаму. В Южном море на него никогда еще не нападали. Экипажи настроены благодушно, охрана налажена из рук вон плохо. Надо устроить засаду и напасть на перуанский караван. Будет дьявольским наваждением, если мы не сумеем захватить два-три галиона! В результате мы не только обогатимся, но и получим хорошо вооруженную флотилию для дальнейших действий.
Несколько островков в Панамском заливе как бы самой природой были предназначены для того, чтобы служить местом засады. Испанцы называли их Сады Королевы. Действительно, на этих клочках суши, продуваемых морским ветром, росли под сенью высоких пальм фруктовые деревья и цветы, были построены виллы панамских богатеев и знатных вельмож. За ними присматривали жившие на островах черные невольники.
Флибустьеры ринулись в этот земной рай так, словно там находились сокровища Перу. Сидеть в засаде в Садах Королевы оказалось просто мечтой: удобное жилье, вкусная еда и богатые винные погреба.
Прошло шесть недель. Однажды к одному из островов подошла барка с испанцами. Они были тут же схвачены. Нетерпеливые флибустьеры забросали капитана вопросами:
– Где же перуанские галионы? Скоро они появятся?
– Вы имеете в виду Золотой флот? Он прошел неделю назад и разгрузился в Панаме.
Поток ругательств и проклятий последовал за этим сообщением. Дурная весть мгновенно облетела соседние островки. Радоваться было нечему: они упустили редчайшую возможность, причем по собственной глупости, и за нее теперь надо было расплачиваться.
Три дня спустя несколько галионов, выгрузив золото в Панаме, подошли к островам и подвергли их обстрелу. Итог: потоплена одна барка и два человека убиты. Потери были бы еще больше, если бы днем раньше французские капитаны не отвели свои суда для тщательного осмотра и ремонта в тихое место. Для этой цели был выбран остров Сан-Хуан-де-Пуэбло в восьмидесяти лье к западу от Панамы.
Да, была упущена сказочная возможность. Однако эскадра кораблей, пусть даже небольшая, была грозным оружием в руках решительно настроенных людей. Если начать захватывать чужие суда, сила будет расти от приза к призу. Кстати, ведь «береговые братья» именно таким образом начинали свою славную эпопею во Флибустьерском море.
В войске, насчитывавшем 1100 человек, готовых начать завоевание Тихого океана, примерно две трети составляли англичане, им же принадлежали почти все корабли. Естественно, что при подобном численном превосходстве они желали взять бразды правления в свои руки.
– Командовать буду я, – объявил английский капитан Дэвид французу Гронье. – Для начала вы отдадите мне судно, которое я вам уступил: мое течет, как решето. Если хотите, можете взять его себе.
Как видим, британское высокомерие давало себя знать и на далеком тропическом острове. Перед началом похода англичане и французы намеревались действовать сообща на паритетных началах. Но демарш Дэвида пробудил чувства, которые лучше было бы оставить в летаргическом состоянии.
Французских флибустьеров, в большинстве своем католиков, всегда шокировало святотатство английских собратьев: во время грабежа церквей те, не задумываясь, обламывали распятия, разбивали вдребезги пистолетными выстрелами статуи Пречистой Богоматери и святых. Несмотря на общий хищнический настрой и поощрения насилия, трещина между двумя основными национальными группами пиратов не зарастала даже во время совместных экспедиций; порой достаточно было одного-единственного обидного слова, а то и просто намека, чтобы вспыхнула ссора. Разбойники сходились в свирепых драках, а религиозный мотив придавал этим раздорам как бы высокий, благородный смысл.
На сей раз дело не дошло до обмена ударами. Французы отказались признать главенство англичан, тогда те забрали свои суда и уплыли к другому островку, отстоявшему в пяти лье от Сан-Хуана. Своим бывшим союзникам они оставили две барки. Таким образом, на четыреста человек у них было всего две посудины величиной со шхуну для ловли тунца. Правда, у французов остался корабль Гронье: капитан, купивший его за наличные, категорически отказался возвращать англичанам свою собственность. Но – ни одного орудия, ни запаса провианта и очень мало пороха и пуль. Приключение начиналось для французских флибустьеров не с нуля, а ниже нуля.
Испанские власти в Панаме решили не пугать население, когда верные им индейцы принесли весть о том, что пираты одолели перешеек и вышли к заливу. Но захвата Садов Королевы скрыть было невозможно. Женщины в испуге осеняли себя крестным знамением.
Стократно, тысячекратно было произнесено имя Моргана, чудовища Моргана. Взрослые рассказывали детям и подросткам леденящие кровь истории о том, как черная тьма пиратов выползла из леса и ринулась на город. Об их кровожадности и жестокости. О бесславном разгроме испанских войск и бегстве населения морем. О том, как за место на корабле отдавали сундук с золотом, а путь к причалу прокладывали шпагой. Шестнадцать лет уже минуло с тех пор. Всего шестнадцать лет.
Из губернаторского дворца твердили, что на этот раз ничего похожего не произойдет, опасность несоизмерима. И действительно, когда по прошествии трех месяцев ничего не случилось, страсти немного улеглись.
Где-то в октябре губернатору доложили, что англичане разграбили городки Реалегуа и Леон в провинции Никарагуа. Двумя неделями позже другие пираты, уже французы, прибыли в эти же городки, но, не обнаружив там ничего, кроме руин и разора, отправились грабить другое селение, дальше к югу. Затем вплоть до декабря не поступало никаких новостей.
Губернатор Гранады (разоренной Морганом в 1664 году) на озере Никарагуа сообщил, что к коменданту гарнизона неожиданно явился флибустьер-каталонец, заявив, что французские пираты намереваются напасть на город. За это известие он надеялся получить прощение всех предыдущих грехов.
Небольшое географическое уточнение. Чтобы достичь Гранады, Морган, приплывший из Карибского моря, должен был подняться по реке Сан-Хуан, вытекающей из озера Никарагуа в Атлантику. А со стороны Тихого океана озеро отделяет холмистая гряда шириной не более двадцати километров. Дезертир-каталонец сказал, что его бывшие приятели рассчитывают добраться до Гранады через эту холмистую гряду. Губернатор принял решение усилить гарнизон и повернуть орудия на бастионах в сторону Тихого океана, откуда ожидалась опасность.
Губернатор провинции держал в боевой готовности резервы, чтобы бросить их на выручку Гранаде, но несколько дней спустя матросы галиона, прибывшего из перуанского порта Гуаякиль, рассказали леденящие душу подробности о нападении английских пиратов на перуанское побережье и каботажные суда. Ценного груза им не попалось, однако верховные власти Перу, заморской жемчужины испанской короны, распорядились увеличить число пушек на галионах и, как разболтали матросы в тавернах, временно прекратить всякое морское сообщение между Перу и Панамой.
В конце января панамский губернатор отправил очередное донесение, содержание которого сводилось к следующему:
«7 дня сего месяца (января 1686 года. – Ж. Б.) французские пираты напали на Чирикиту в двадцати лье к западу от их стоянки на Сан-Хуан-де-Пуэбло. Небольшой гарнизон оказал храброе сопротивление, однако разбойники проникли в город, разграбили его и взяли в плен знатных жителей, за которых потребовали выкуп. Отправленная по моему приказу эскадра встретила их суда на обратном пути и огнем потопила один большой корабль. На острове Сан-Хуан-де-Пуэбло французские разбойники строят пироги, которые выдалбливают из дерева акажу. Там же они охотятся и ловят рыбу для прокормления. Из-за сильных дождей они терпят всяческие неудобства, а несколько разбойников умерли от укусов змей или были разорваны кайманами. В настоящее время, похоже по всему, у них не достанет сил для нападения на Гранаду».
– Мы нападем на Гранаду. Нельзя пробавляться грабежом мелких селений. Так не соберешь денег и никогда не выберешься отсюда, будем торчать на этом проклятом берегу до скончания века. Гранада же – город богатый и старинный, заложен больше века назад. Нападать на него будем по суше, так что добывать кораблей не потребуется. Город захватим, если будем сражаться не щадя живота своего и свято подчиняться приказам. Я порешил, что те, кто без разрешения покинут строй, не получат своей доли добычи, равно как и те, кто проявят трусость и непослушание, совершат насилие или напьются.
Приказ капитана Гронье был объявлен на стоянке французских флибустьеров на острове Сан-Хуан-де-Пуэбло. Пункт, запрещавший насилие и пьянство, был совершеннейшей новостью. В Карибском море всего несколькими годами раньше подобное распоряжение вызвало бы немедленный бунт: какого черта рисковать жизнью, если потом не напиться и не потешить беса?! Но сейчас заброшенные на далеком враждебном берегу люди понимали, что их единственный шанс на спасение в том, чтобы следовать железной дисциплине.
– Чтобы сохранить порох для дела, я запрещаю отныне до момента выступления всякую охоту. С собой возьмем минимум продовольствия, добудем его по дороге. Для этого сделаем остановку на банановой плантации Кальдейра.
Отчаянные морские волки дошли до того, что жевали бананы, дабы не помереть с голоду... Подкрепившись, пираты в первых числах апреля 1686 года вышли в море. Флотилия состояла из большого корабля Гронье, барки и дюжины пирог. Дорогой она увеличилась еще на одну барку под командованием англичанина Таунли, одного из тех, кто вел себя особенно вызывающе в момент расставания у Сан-Хуан-де-Пуэбло. Встреченный у берега и грубо остановленный французами, он неожиданно попросил дозволения принять участие в экспедиции. Его экипаж из 115 человек довел общую численность флибустьерского войска до 365 бойцов.
– Корабль и барки станут под прикрытием мыса Бланко, люди пересядут в шлюпки и пироги. Дальше пойдем скрытно на веслах. Через шесть суток дежурные экипажи подведут корабль и барки к месту нашей высадки на материк.
Экспедиция без всяких осложнений выгрузилась на сушу, и проводник-индеец повел их через поросшую сельвой холмистую гряду в глубь провинции. Стояла удушающая жара. Неожиданно начинался тропический ливень, одежда промокала насквозь, но час спустя высыхала, вставала колом и покрывалась пылью. 8 апреля флибустьеры дружно ахнули от восхищения: впереди в окружении гор, величественное, словно море, расстилалось озеро Никарагуа. Посреди его скользили курсом зюйд два красивых судна под прямыми парусами.