Но и с машиной я нашел их далеко не сразу. Уже подумал, что потерял, но наткнулся на них в центре Кентербери. Они не бежали, но шли довольно быстрым шагом. Они даже не держались за руки, явно шли к какой-то цели, и эта целеустремленность пугала. Я ехал ярдах в ста за ними, стараясь держаться поближе к кромке тротуара. Еще ни разу в жизни я не ехал так медленно, и машина заглохла. Я снова ее завел, и через двадцать ярдов она заглохла снова. Такое повторилось еще дважды, и в конце концов я привлек внимание полицейского. Он подошел ко мне.
   – Праздного любопытства ради – чем занимаетесь, сэр?
   – Учусь ездить медленно.
   – Понятно, сэр. Можно взглянуть на ваши права? Он словно распевал песенку на одной ноте.
   – Я сдал экзамен только вчера.
   – Понятно.
   – Но бумажка, что подписал инструктор, у меня есть.
   – Отлично. Можно на нее посмотреть?
   Я передал документ через окошко. Вообще полицейские мне нравились, такие деловитые, неторопливые, улыбаются тебе. Он взглянул на бумагу.
   – Какой у вас номер машины, сэр?
   – Что?
   – Какой у вас номер машины.
   Мои детишки скрылись из вида. Что там бормочет этот дурак?
   – Кажется, я его не помню. Номер-то новый. Еще на память не выучил.
   Должен же я их догнать!
   – Понятно.
   – Машина – это подарок отца.
   – Понятно.
   – Его зовут Джордж Эпплби.
   – Адвокат?
   – Да.
   – Понятно. Хочу дать вам маленький совет. Выучите номер вашей машины, сэр, а во-вторых, никогда не ездите так медленно. У вас и с быстрой ездой проблем хватит.
   Он" вежливо улыбнулся и отошел. Дети! Где дети? Я резко нажал педаль газа и слишком быстро снял ногу со сцепления. Шины взвизгнули – и машина снова заглохла. Полицейский остановился и обернулся. И зашагал было ко мне. Меня бросило в пот. Я снова завел машину и отъехал, изо всех сил стараясь не смотреть в сторону полицейского.
   Я их все-таки потерял. Нету! Наверное, потопали в собор. Я запарковал машину неподалеку, пробежал в соборные ворота – вон они, входят в церковь. Со вздохом облегчения я последовал за ними. Притормозив в дверях, я заметил – они спускаются в склеп, и уже хотел было идти за ними, но вспомнил – на мне никакой маскировки. Я бегом кинулся к машине и напялил на себя плащ, шарф, очки и кепку. И уже тогда степенным шагом – грязным старичкам бегать не положено – вернулся в собор и спустился вниз. Опять их нет! На секунду мне показалось, что я слышу их голоса. Или это ветер? Я стал кружить по склепу. Ну, где вы там, выходите! В склепе было теплее, чем в остальной части собора, но тут какой-то мшистый запах, да и как подумаешь обо всех этих покойниках… Пойди их пойми, этих детишек, каким магнитом их сюда так тянет? Мало ли где еще можно и спрятаться, и просто дурака повалять?
   Поднявшись по ступенькам, я сел на одну из скамей. Никакой книжки с собой у меня не было, и я взял с полочки молитвенник. О, Господи. Господь наш на небесах. Отец наш. Аминь. Аминь. Дай нам наш хлеб насущный. Я не брал молитвенник в руки уже несколько лет и теперь обнаружил в древнеанглийском какую-то притягательность. Фразы звучали как-то обволакивающе, но властно. Какое-то время я сидел и наслаждался чтением, но минут через сорок мне это надоело… все-таки, куда же, черт возьми, подевались детишки? Вот какая дурацкая мысль пришла в голову: они прямо подо мной! Мимо скамеек я прошел к алтарю. Сколько свечей! Я внимательно вгляделся в крест. Ну-ка, Господи, извлеки детей на свет божий! Тут до моего слуха донесся смешок. Дженни и Тристрам выходили из собора. Надо же, какое странное совпадение!
   Просидеть у них на хвосте по пути домой – это оказалось невозможным. Раньше они торопились. А теперь – тащились, как две черепахи. Глазели по сторонам, пялились в витрины, обхватив друг друга за плечи. Изредка останавливались и целовались, а я измывался над моей бедной машинкой. Обогнав детишек, я поехал домой.
   Я заснул, и плавного течения моего сна свист поначалу не нарушил. Но он не прекращался; видимо, пошел вразрез с моими грезами – и я проснулся. Высунулся из окна, чтобы лучше слышать. Кто-то из них негромко посвистывал, вызывая другого. Так продолжалось довольно долго. Наконец раздался ответ, и несколько секунд они свистели вместе.
   Я подождал и увидел, как две фигурки крадутся вглубь сада, каждая по свою сторону забора. Надев ботинки и халат, вышел в сад и я.
   Их лампа была зажжена, оба были в халатах, они стояли и держались за руки. На Дженни были шлепанцы. Тристрам вообще явился босиком.
   – Мне очень надо было увидеть тебя, – сказала она просто.
   – Что, они совсем тебя затюкали?
   – Нет вроде. Просто стали мне совсем чужие.
   – И Филип тоже. Я думал, хоть с ним будет иначе, но они все одинаковые.
   – О-о, Тристрам.
   В тихом голоске – и отчаяние, и любовь.
   Они прижались друг к другу, обнимая, утешая. На лицах – усталость, волосы взъерошены, но они целовались, руки их скользили по телам друг друга под пижамами. И было расстелено ватное одеяло, поверх него легло шерстяное. Они вытянулись на нем и медленно освободились от одежды, и тела их плавно обтекали друг друга, перетекали друг в друга, они нежно постанывали – наблюдать за этой сценой было выше моих сил.

ГЛАВА 38

   Подогнав машину к дому Траншанов, я надавил рукой на сигнал. Еще раз. На пороге появилась Дженни и по дорожке побежала ко мне. На ней были джинсы в обтяжку и коричневатый джемпер грубой вязки, скрывавший округлости ее бедер и груди. Но густая копна волос и туфли на невысоком каблучке не оставляли места для сомнений: это явно не мальчишечка-подросток.
   Я проехал еще пятьдесят ярдов к дому Холландов, Дженни бежала сзади. Я снова погудел, и оп-ля! – вот и Тристрам, одетый точь-в-точь как Дженни, только джемпер потемнее. Дженни забралась на заднее сиденье и наградила меня летучим поцелуем в шею.
   – Спасибо.
   Тристрам уселся рядом со мной, и его она тоже чмокнула в шею.
   – Точно. Едем общаться с природой.
   Я нажал на газ – и мы поехали. Я включил радио.
   – Класс. Тут еще и радио. И крыша раздвижная Открыть можно?
   – Замерзнете там сзади.
   – Не замерзнем. Обещаем.
   Я остановил машину и открыл крышу Мы снова двинулись, и Дженни поднялась на заднем сиденье и уперлась в плечи Тристрама, он зашипел на нее – не мешай водителю! – но я его успокоил, мол, мне это совсем не мешает, а улыбка сама так и расползалась по лицу. Они распевали вместе с радио, а когда стал подвывать и я, стали хихикать. Собственно, я не подвывал, а бухал – бум-бум – густым басом. Я замолчал, и они запели снова, и тогда я снова подключился с моим бум-бум, и они снова захихикали. Получилась как бы игра, но наконец они разрешили мне петь вместе с ними, и Дженни изредка вставляла: «Как он смешно поет, да, Тристрам? Ты только послушай!» И я хихикал вместе с ними.
   Машин на дороге почти не было, но, когда мы кого-то объезжали, Дженни махала рукой и как бы посылала им свою песню. Люди радостно махали в ответ.
   Я съехал на проселочную дорогу. Я не знал, куда поеду, но чувствовал: подходящее место рано или поздно встретится. Мы ехали лесом, над дорогой нависали деревья. Время от времени набрасывался ветер и срывал с деревьев листья, некоторые залетали в машину. Дженни все стояла и распевала, один листик прибился к ее лицу, и, вздрогнув от неожиданности, она села. Теперь мы ехали по узенькой дорожке между деревьями. Еще сто ярдов – и я остановил машину.
   – Как место? – спросил я их.
   – Прелесть.
   Они выскочили из машины, не успел я заглушить двигатель.
   – Играем в прятки, Келвин. Считаем до ста, потом идем тебя искать. Только не убегай очень далеко. Раз, два, три, четыре…
   Я не стал противиться. Зачем? В конце концов, это был их день, да и мой – с некоторого расстояния. Я побежал к деревьям.
   Было важно, чтобы к игре я отнесся серьезно, спрятался как следует. Я огляделся по сторонам. Они, должно быть, уже досчитали до семидесяти, а я еще не нашел, куда спрятаться. На дерево. Конечно, на дерево! Когда я последний раз взбирался на дерево? Да было ли такое вообще? Неуклюжий толстяк, размазня. Спортом и не пахнет. Пыхтя, я все же подтянулся и вскарабкался наверх. Ну, где тут спрятаться? Чтобы без дураков, чтобы не нашли. Прутья царапали лицо. Будь у меня веса поменьше…
   – Мы идем искать!
   До земли было футов тридцать, я распластался на толстом суке. Не шевелиться. Ничего не выронить. Не дышать. Легко сказать, не дышать, когда пыхтишь, как паровоз. Я посмотрел в сторону машины. К ней тихонько подкрадывались Тристрам и Дженни. Они заглянули в машину, под нее. Да, невысоко они ценят мои умственные способности. Пошептавшись, они разделились и стали брать меня в кольцо, сами того не предполагая. Я ясно видел обоих, но они друг друга не видели. Они искали за деревьями, заглядывали в кусты, раздвигали папоротник. Это продолжалось минут пятнадцать, наконец они замкнули свой полукруг и встретились почти прямо подо мной.
   – Мы же попросили, чтобы далеко он не убегал.
   – Может, просто спрятался так здорово.
   – Если будем стоять здесь и ждать, он обязательно пошевелится или как-то себя выдаст.
   Я посмотрел сверху на их головы. Тристрам обнял Дженни за плечо, она положила руку ему на пояс, они стояли и ждали. Я знал – сейчас они будут целоваться, это неизбежно, и, если они потом меня все-таки обнаружат, им будет до жути неловко. И я уронил прутик на голову Дженни. Она вздрогнула, но голову вверх не подняла. Я уронил еще один – тот же результат. Тогда я пронзительно, дьявольски захохотал. Они подпрыгнули от неожиданности и лишь тогда посмотрели наверх.
   – Класс.
   – Ты меня напугал. Фу, ты даешь.
   – Как ты туда забрался?
   Я посмотрел на них сверху. Хороший вопрос.
   – Залез, как же еще.
   – Класс.
   Пожалуй – ведь нас разделяло тридцать футов. И правда, класс. А спуститься поможет закон всемирного тяготения. Только куда же подевались все сучья? Я попробовал потихоньку скользить вниз. Сейчас спущусь к ним – если спущусь – потный и грязный. Господи. Будь здесь кто-то другой, мне было бы плевать, но выставиться на посмешище перед этими детишками – нет, никак нельзя. И я скользил вниз, цеплялся за обломки сучьев, царапал себе руки, даже чуть порвал брючину – и вот до земли всего восемь футов. Дженни и Тристрам молча наблюдали за моим спуском. Улыбнувшись нервной улыбочкой, я прыгнул. Ха-ха – ничего не сломал. Все на своих местах. Тут я позволил себе улыбку победителя.
   – Ты цел?
   – Как новенький. Пара царапин, но это ерунда.
   Возвращение героя-победителя.
   Мы поменялись ролями – я и Дженни должны были искать Тристрама, он спрятался, и мы с ней понеслись по лесу, оглашая его боевыми кличами индейцев. Мы легко его нашли – он даже слегка расстроился. Дженни прятаться отказалась: одной в лесу ей страшно, и Тристрам обозвал ее трусишкой – сереньким зайчишкой. Она с этим согласилась и прятаться не стала. Я был вполне доволен.
   – Хватит, наверное, – сказал я им. – Мои старые кости этого больше не выдержат. Я посижу в машине, почитаю газетки. Минут через сорок будем сниматься.
   – Тебе точно надоело? С нами не хочешь?
   – Точно. Я едва дышу, разве не видно? Давайте – у вас сорок минут. До скорой встречи.
   Они улыбнулись и пошли в лес.
   – Только не заблудитесь, – крикнул я им вслед, и они помахали мне – не бойся, не заблудимся.
   Я сел в машину, включил радио и открыл воскресную газету: Эфиопия, Вьетнам, Камбоджа, моды, искусство, подгузники с пластиковой прокладкой. Я отложил газету, выключил радио. Откинулся на сиденье, через оконце в крыше взглянул на небо. Оно светилось дружелюбием – как и все в этот день, – и я мирно заснул.
   Вдруг весь мир закружился вихрем, стал надвигаться на меня. Я в ужасе открыл глаза, на мгновение меня ослепило солнце – но тут я услышал их смех. Эти мерзавцы нашли меня спящим и принялись раскачивать машину.
   – Эй, хватит, – закричал я. – Сдаюсь. Сдаюсь. Они остановились, и я выбрался наружу. Меня чуть покачивало, пришлось даже прислониться к дереву.
   – Ну, братцы, у вас шуточки.
   Но они улыбались. Что мне оставалось делать? Я засмеялся.
   Вид у них тоже был бравый – на одежде зеленые пятна от травы, кое-где пристала грязь.
   – Вы, что же, думаете, я пущу таких грязнуль в мою чистенькую машину? Вы чем занимались?
   – Катались по траве.
   – По траве, значит, катались. Понятно.
   – Вон с той горки. На боку съезжали. Кто быстрее.
   – Так. Так. И кто же победил?
   – Дженни меня обставила по всем статьям. У нее мягких мест больше, вот и катилась быстрее.
   – Тристрам! Ты просто злодей!
   – А что? Я разве неправду сказал?
   – Вы оба – злодеи. Парочка монстриков. Если родители будут спрашивать, где вы так уделались, на меня чур не кивать. Я взялся свозить вас за город в чудесный осенний день – а не в грязи валяться.
   Они были совершенно прелестны.
   Я застелил пол и заднее сиденье газетами, выдвинул сиденье рядом с собой как можно дальше вперед, и только потом велел им садиться.
   – Оба сзади?
   – Грязные монстрики. Да. Оба сзади. Залезайте. Собственно, это их вполне устроило. Я снова включил радио, развернул машину и повел ее к дому. Вернее, хотел повести. Да-да, я заблудился, никак не мог выбраться на главную дорогу и даже возникло неприятное чувство, что мы кружим вокруг одного и того же места. А дети знай себе распевали во все горло. Наконец мы все-таки выбрались на дорогу, нам тут же попалась табличка – впереди Кентербери, – и я рванул к родному дому.
   С заднего сиденья не доносилось ни звука, и я посмотрел в зеркало. Они свернулись калачиком друг рядом с дружкой и пребывали в полудреме. А я, как всегда, оставшись один, стал подпевать льющейся из приемника музыке.

ГЛАВА 39

   Чистенький, свеженький и отутюженный, Тристрам сидел с родителями.
   – Хороший сегодня денек, правда, милый? – спросила его мама.
   – Да, отличный. Мы ездили за город.
   – Ты, Дженни и Келвин? – спросил отец.
   – Да. Машинка у него классная. Там и радио, и крыша раздвижная.
   – А Филип не ездил?
   – Ты же знаешь, что нет. Он весь день сидел дома.
   – Дело не в этом. – Джеффри Холланд взглянул на сына. – Почему ты не взял его с собой?
   – Но Келвин его даже не знает. И он его не приглашал. Что я мог поделать?
   – Вполне мог Келвину подсказать. Брат только что приехал. Неужели тебе не хочется с ним побыть? Показать город. Познакомить с кем-нибудь.
   – Ты прав, папа.
   – Почему же ты этого не сделал? – Не подумал.
   – Это не ответ, Тристрам. Я спрашиваю, почему ты не взял с собой брата?
   Диана Холланд опустила журнал.
   – Но он уже ответил, Джеффри. Он сказал, что Келвин Филипа не приглашал. А взял их за город именно он.
   – У нас с Тристрамом мужской разговор, так что просьба не вмешиваться. И он прекрасно понимает, о чем идет речь. Я прав, Тристрам?
   Тристрам смотрел прямо перед собой.
   – Понимаешь ведь, а? Мама думает, что ты все еще нуждаешься в ее защите, но ты прекрасно знаешь, к чему я клоню. Я жду ответа.
   – Но я уже сказал – Келвин его не звал.
   – Это отговорка, а мне нужен ответ. Тебе последнее время слишком многое сходит с рук. Твоя мама готова разрешить тебе все.
   – Джеффри!
   Диана Холланд поднялась.
   – Видимо, она и сейчас хочет защитить. Оставь его, Диана. Он сам за себя может постоять.
   – Господи, Джеффри, Тристрам тут совершенно ни при чем, ты сам знаешь. Оставь мальчика в покое. Если тебе кого-то позарез нужно ударить, ударь меня, но ребенка не трогай.
   – Ты считаешь, что без тебя ничего обойтись не может. Но тут разговор действительно мужской. Либо сиди и молчи, либо выйди, если не хочешь выглядеть глупо.
   Она посмотрела на Тристрама, но тот словно окаменел. Сидел и молчал, чуть побледнев.
   – А-а, все вы одинаковые. Что ж, поиграйте в мужчин. Ничего вы не понимаете. Ни тот, ни другой.
   И она вышла, хлопнув дверью.
   – Итак? Я жду ответа. Так больше продолжаться не может. Я надеялся, что с приездом брата все придет в норму. Но ты стал еще хуже. Так вот, послушай. Ты взял себе в голову, что можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Я не знаю, чем вы там целыми днями занимаетесь с этой девочкой, но этому надо положить конец. Я не говорю, что ты должен перестать с ней встречаться, но надо и о семье не забывать. Твоя мама из-за всего этого совсем извелась, а теперь, значит, брата тоже побоку? Дженни – замечательная девочка, не сомневаюсь, что она тебе очень нравится, но ты еще совсем ребенок, а мы все-таки твои родители…
   Тристрам, еще сильнее побледнев, встал и взглянул отцу прямо в глаза. Отец, удобно сидевший в кресле, поднял голову.
   – Ты ничего, – с расстановкой, негромко и взвешенно произнес Тристрам, – ничего не знаешь.
   Отец резко поднялся и одним коротким движением влепил сыну пощечину. Голова Тристрама дернулась в сторону, но он медленно ее повернул и снова взглянул на отца.
   – Извини, – опять-таки негромко и с расстановкой сказал он, – но ты ничего не знаешь и не понимаешь.
   – Выйди из комнаты. Когда придешь в себя, наглости и самодовольства поубавится, можешь вернуться, и мы поговорим. А сейчас – выйди.
   На лестнице Тристрам встретился с матерью. Она окинула его быстрым взглядом, но не сказала ни слова. На кровати Тристрама лежал Филип.
   – Я слышал, отец на тебя кричал. Что-то он разгулялся. В чем дело?
   – Ни в чем.
   – Так не бывает.
   – Он решил, что ты должен был с нами поехать за город.
   – Что? С тобой, с ней и Келвином? Ничего себе, шуточки. С вами тремя? Это у него что-то с головой.
   – Не знаю, что у него с головой.
   – Спятил, вот что. Ну, и чем же вы занимались?
   – Поехали за город, там погуляли.
   – Да ну? Погуляли, значит? Ты и Дженни погуляли, вот и все развлечение. Вы с ней, я так понимаю, все время гуляете.
   – Сам не знаешь, что несешь.
   – Ой ли? Видел я вас, голубочков, и с Вероникой разговаривал. Вы же все время вместе. И ты мне будешь говорить, что вы только и делаете, что гуляете? Ха-ха.
   – Дурак ты.
   – Не хочешь отвечать. А я спорить готов, что ты ее долбаешь. Спорить готов.
   – Нет. И вообще, оставь меня в покое.
   – Долбаешь, спорить буду.
   – Отстань.
   – Что, скажешь нет?
   – Оставь меня в покое, говорят тебе.
   – Я тебя никак расстроил? А что это значит? Что я прав.
   – Шел бы ты!
   – Ну, оставлю я тебя в покое, что будешь делать? О своей Дженни мечтать? Над вами же все смеются. И ты будешь мне рассказывать, что ты ее не попробовал? Двадцать девушек невинных пригласили погулять, на гулянке умудрились все невинность потерять.
   – Катись на хрен.
   – Ой, обидели ребеночка, сейчас заплачет. «Оставь меня в покое». «Катись на хрен». Оставь нас с Дженни в покое. Ой-ой-ой.
   Тристрам схватил с подоконника мраморный кругляш – пресс для бумаги – и кинулся через всю комнату на брата. Усевшись тому на грудь, вскинул руку с прессом над головой.
   – Сказал, оставь меня в покое. – Глаза его горели недобрым пламенем, рот вытянулся тонкой ниткой. – Не отстанешь – убью. Убью, понял?
   Филип посмотрел на кругляш, потом на лицо брата.
   – Ладно. Ладно. Успокойся. Пошутить нельзя. Слезай.
   Тристрам отпустил Филипа, и тот секунду подумал – а не надрать ли нахалу уши? – но, еще раз взглянув на брата, решил, что не стоит. Он выскользнул из комнаты и остановился на площадке. «Оставь меня в покое». Скопировав таким образом брата, он ушел в свою комнату.

ГЛАВА 40

   Я лежал на кровати и разглядывал свое дурацкое толстое тело. Да, дурацкое. Ну и что? Зато во всем остальном – полный порядок. Я же – Господь Бог, на все смотрю сверху, великодушно поглаживаю весь мир, снисхожу до него, поддерживаю теплым словом. Все теперь – мои дети, все в моих руках и мне подвластны.
   Да, мне теперь подвластно все, стоит только шевельнуть пальцем. Ясно, Большой Джон? Что скажешь? Моя потная лапа тебе больше не требуется, верно? Или как? Я поднапряг мышцы, и он чуть дернулся, как бы подмигивая мне в ответ. Ладно, ложись на бочок и отдыхай.
   А мои детишки теперь и вправду мои. Все остальное – ерунда, правда же, Большой Джон? Вообще, теперь весь мир льет воду на нашу с тобой мельницу. И не будет больше вскрикиваний во сне, не будет эротических фантазий.
   Я разгладил рукой простыню. Чистое белье, и мое тело – почти такое же белое. Что же, я – Бог? Нет. Увы. Но я знаю Его, и теперь Он – на моей стороне. Поначалу Он допустил ошибку, но сейчас у Него есть время, и Он ее исправляет. Я вдавил палец в живот. Он утонул на несколько дюймов – и что с того? Что с того, черт подери? Кому какое дело до моего живота? Я вполне могу расслабиться – откинуться на спину и расслабиться. Я уже испытал высшее наслаждение, а если захочется еще, я всегда его получу. Детишки всегда мне его доставят.

ГЛАВА 41

   – Я решила, что лучше подождать, пока они уйдут. – Миссис Траншан с торжествующим видом взглянула на мужа, сидевшего по другую сторону стола. – Мы получили письмо насчет Дженнифер. Из школы.
   – Да, дорогая. – Мистер Траншан откусил еще один кусок от бутерброда. – И что же?
   – Письмо написала ее классный руководитель, эта мисс Дирбек, мы, мол, не должны беспокоиться – попробуй тут не забеспокойся! – но ее очень тревожит Дженнифер. Она стала хуже заниматься, не дружит с одноклассницами. Вообще-то ничего страшного не происходит, и она бы не стала писать родителям, но Дженнифер всегда была ее гордостью, поэтому перемена в ней особенно заметна. Заметна! Уж наверное, раз ей вздумалось писать нам письмо. Она пыталась поговорить с Дженнифер, но без толку, и хотя она не хочет, чтобы мы беспокоились, поставить нас в известность считает нужным – вдруг нам как-то удастся ей помочь. Возможно, мол, это переходный возраст, и давить на нее не надо, все пройдет само. Возможно! А если нет? Дожили – письмо из школы!
   Мистер Траншан откусил бутерброд еще раз и почесал в затылке. Жена громко отхлебнула чай из чашки.
   – Я тебя еще месяц назад предупредила, – продолжала миссис Траншан. – Просила: поговори с ней, но где там! Тебе удобнее подождать. Говорила: встречи с этим парнем до хорошего не доведут. Вот и дождались – письмо из школы! С Вероникой такого не было никогда, да и с Дженнифер мы раньше хлопот не знали. Это все он, этот парень.
   – Мне с ней говорить бесполезно.
   – С ней? При чем тут она? Дело в нем, в его родителях. Пока они сюда не приехали, мы горя не знали. А они, между прочим, и двух слов с нами сказать не соизволили. Но теперь придется.
   Холланды и Траншаны встретились ближе к вечеру, когда Тристрам и Дженни еще не вернулись из школы. Встреча была недолгой.
   Джеффри Холланд предложил гостям выпить. Мистер Траншан сначала согласился, но миссис Траншан отказалась, тогда отказался и он. Им предложили сесть. Мистер Траншан сел, но его жена осталась стоять, и через несколько секунд он тоже поднялся. Диана Холланд стояла у окна и наблюдала за происходящим, не очень веря собственным ушам и глазам.
   – Я сразу перейду к делу, – начала миссис Траншан. – Учительница Дженнифер написала нам письмо, в школе ею не очень довольны. Она всегда была в классе лучшей, самой надежной, самой популярной. Всегда. А теперь все переменилось.
   – Простите, я не совсем понимаю. Миссис Холланд вежливо улыбнулась.
   – Дело вот в чем. – Реймонд Траншан знаком велел жене помолчать. – Она всегда была образцовой девочкой, мы с ней никогда дурного слова друг другу не сказали. Поймите, я вовсе не намекаю, что всему виной ваш сын, но, с тех пор, как они подружились, Дженнифер стала совсем другая. А теперь еще это письмо из школы.
   – Боюсь, я все равно не понимаю.
   – Зато я понимаю, Диана. Я понимаю. – Джеффри Холланд подошел к жене и стал рядом с ней. – Мистер и миссис Траншан, – он говорил так, словно делился тайной, – считают, что по вине нашего Тристрама их дочь сбилась с пути истинного.
   – Я этого не говорил, мистер Холланд. Я сказал лишь, что она была не ребенок, а золото…
   – …пока не встретила моего сына. Но что, собственно, за этим утверждением стоит? Мне встречались родители, которые не справляются с собственными детьми, но то, с чем пришли вы, ни в какие ворота не лезет. – Жена попыталась его остановить. – Есть такая старая поговорка: валить с больной головы на здоровую. Может, она и банальна, но это потому, что истина банальна всегда. У плохого мастера всегда виноват инструмент.
   – Извините ради Бога. Муж не совсем это хотел сказать.
   – Зачем ты извиняешься? Я хотел сказать именно то, что сказал. Да это просто наглость! Их золотая дочка начала куролесить, а они пришли обвинять нас. Если у вас с вашим ангелочком начались трудности, разбирайтесь сами. Нельзя вот так валить на чужие плечи. Это же надо! Я мог еще месяц назад прибежать к вам жаловаться на вашу распрекрасную дочь за то, что она сделала с Тристрамом, только какой в этом смысл?
   – Ну, это вы уже напрасно, – переступив с ноги на ногу, неловко промолвил Реймонд Траншан.
   – Пусть выскажется, Реймонд. Теперь ясно, в кого парень. Все дело в вашем Тристраме, мистер Холланд, а не в Дженнифер, нравится вам это или нет.
   – По-моему, вы сказали достаточно, миссис Траншан. – Глаза Дианы Холланд превратились в две льдинки. – Было очень приятно наконец с вами встретиться, но сейчас вам лучше уйти.
   Джеффри Холланд засмеялся, и миссис Траншан направилась к выходу. Ее муж замешкался, посмотрел на Джеффри, на Диану – и вышел вслед за женой.
   Укрывшись на верхней площадке лестницы, Филип и Вероника с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться.